Из времен Тридцатилетней войны. В собореПеревод М. Замаховской
Как сладостна была его улыбка!
Венком своим из маков он касался
Лба моего, бывало, ненароком,
Боль прогоняя странным этим духом,
На благо мне; однако мимолетно
Такое облегченье; исцелюсь я,
Когда опустит молча факел свой
Тот, первый; как он бледен и суров!
Заснуть отрадно, умереть отрадней,
Но лучше не родиться никогда.
АЛЛИЛУЙЯ
В вас, солнце, звезды и луна,
Мощь вседержителя видна.
Чуть праведник на небо глянег -
Творца хвалить и славить станет.
По высям взор мой не витает, -
Здесь, на земле, и без небес
Искусство божье поражает
Необычайностью чудес.
Да, други, взор моих очей
На землю скромно устремлен,
Шедевр творения здесь он
Находит: то сердца людей.
Как солнце ни горит огнем,
Как нежно в сумраке ночном
Ни блещет месяц, сонмы звезд,
Как ни искрист кометы хвост, --
Лучи заоблачных лампад -
Они грошовых свеч огарки,
Когда подумаешь, как жарки
Сердца, что пламенем горят.
Весь мир в миниатюре в них:
Здесь дол и лес до гор крутых;
Пустыни с дикими зверями,
Что сердце нам скребут когтями;
Здесь водопады, рек приливы,
Зияют пропасти, обрывы;
Сады цветут, в лугах средь кашки
Ослы пасутся и барашки;
Здесь бьет фонтан струей беспечной;
Влюбленно соловьи-бедняги,
В честь пышных роз слагая саги,
Мрут от чахотки скоротечной.
Здесь все идет своей чредой;
Сегодня -- солнышко и зной,
А завтра -- осень настает,
На лес и луг туман плывет,
Цветы роняют свой наряд,
Ветрила бурные шумят,
И хлопьями клубится снег,
Лед прячет зыбь озер и рек.
Приходит время зимней встряски,
Все чувства надевают маски,
Влечет веселый карнавал,
И опьяняет шумный бал.
Но в общем вихре ликованья
Таятся горькие страданья.
Звенит сквозь пестрый котильон
О промелькнувшем счастье стон.
Вдруг треск. Не бойся, все пройдет,
То, дрогнув, надломился лед,
Растаял пласт коры морозной,
Сковавший сердце силой грозной.
Прочь все, что хладно и сурово!
Вернулись радости -- ура!
Весна -- прекрасная пора -
От чар любви воскресла снова.
Создатель! Благодать твою
Познали небо и земля,
И "кирие элейсон" я
И "аллилуйя" воспою.
Как милосерд, как добр господь
К людским сердцам, и нашу плоть
Своим он духом оживил,-
Тот райский дух -- любовный пыл.
Сгинь, Греция, с бряцаньем лир!
Сгинь, пляска муз, весь древний мир
Сластолюбивый, сгинь! Я пеньем
Творца восславлю с умиленьем,
Сгинь, звон языческих пиров!
На арфе, в трепете святом,
Как царь Давид, спою псалом!
Лишь "аллилуйя" -- гимн певцов!
ОТХОДЯЩИЙ
Мирских волнений и страстей
И след исчез в душе моей.
Мертво все то, что сердце жгло,
Когда я ненавидел зло,
И я ли сам иль милый друг
В беде -- ни до чего вокруг
Мне дела нет. Лишь смерть одна
Во мне жива, и вот она
Задернуть занавес идет.
Спектакль окончен, и народ,
Зевая, повалил домой,-
Родной немецкий зритель мой!
Людишкам добрым перед сном
Пожрать бы да запить вином.
Рюмашку -- хлоп! И смейся, пой...
Гомеров так сказал герой:
"Везде -- и в Штуккерте, пожалуй, -
Живой филистер, хоть самый малый,
Счастливей, чем призрак, чем сам Пелид,
Что в темном царстве душ царит".
Как ни прекрасен -- полон мук
Сон этой жизни краткой;
Измучил он меня своей
Жестокой лихорадкой.
Открой мне, боже, край теней;
Я там, под твоею сенью,
Прильну к прохладному ключу,
Дарящему забвенье.
Забудется все, -- одна любовь
Пребудет вечно; ведь Лета -
Лишь сказка греческая, миф
Безлюбого поэта.
ЦЕЛИМЕНА
Не считай, что только сдуру
Весь я твой, мое мученье!
Не считай, что, как всевышний,
Взял я курс на всепрощенье.
Эти штучки, эти дрючки,-
Сколько мне их перепало!
А любой другой тебе бы
Так влепил, что ты б не встала.
Тяжкий крест -- а ведь не сбросишь!
И стерплю, хоть это мука.
Женщина, тебя люблю я,
За грехи мне и наука.
Ты чистилище мужчины.
Хоть любовь нам сети ставит,
От твоих объятий, ведьма,
Сам господь меня избавит.
Идет конец -- в том нет сомненья,
К чертям идут любовь, волненья.
Освобожденною душой
Вкуси прохладу и покой
Благих семейственных услад.
Обласкан жизнью, кто богат,
И свет ему сердечно рад.
Он вволю ест; бессонной думой
Не мучаясь в ночи угрюмой,
Спокойно спит и видит сны
В объятьях преданной жены.
Земные страсти, что горят нетленно,
Куда идут, когда в земле мы сгнили?
Они идут туда, где раньше были,
Где ждет их, окаянных, жар геенны.
Я чашу страсти осушил
Всю до последнего глотка,
Она, как пунш из коньяка,
Нас горячит, лишая сил.
Тогда я, трезвость восхваляя,
Отдался дружбе, -- мир страстям
Она несет, как чашка чаю
Отраду теплую кишкам.
Ни увереньями, ни лестью
Я юных дев не соблазнял,
Равно и к тайному бесчестью
Замужних женщин не склонял.
Будь грешен я в таких забавах,
Не перепала б ни строка
Моей персоне в книге правых;
Тогда я стоил бы плевка.
В часах песочная струя
Иссякла понемногу.
Сударыня ангел, супруга моя,
То смерть меня гонит в дорогу.
Смерть из дому гонит меня, жена,
Тут не поможет сила.
Из тела душу гонит она,
Душа от страха застыла.
Не хочет блуждать неведомо где,
С уютным гнездом расставаться,
И мечется, как блоха в решете,
И молит: "Куда ж мне деваться?"
Увы, не поможешь слезой да мольбой,
Хоть плачь, хоть ломай себе руки!
Ни телу с душой, ни мужу с женой
Ничем не спастись от разлуки.
ПРОЩАНИЕ
Как пеликан, тебя питал
Я кровью собственной охотно,
Ты ж в благодарность поднесла
Полынь и желчь мне беззаботно.
И вовсе не желая зла:
Минутной прихоти послушна,
К несчастью, ты была всегда
Беспамятна и равнодушна.
Прощай! Не замечаешь ты,
Что плачу я, что в сердце злоба.
Ах, дурочка! Дай бог тебе
Жить ветрено, шутя, до гроба.
Цветы, что Матильда в лесу нарвала
И, улыбаясь, принесла,
Я с тайным ужасом, с тоскою
Молящей отстранил рукою.
Цветы мне говорят, дразня,
Что гроб раскрытый ждет меня,
Что, вырванный из жизни милой,
Я -- труп, не принятый могилой.
Мне горек аромат лесной!
От этой красоты земной,
От мира, где радость, где солнце и розь
Что мне осталось? --Только слезы.
Где счастья шумная пора?
Где танцы крыс в Grande Opera?
Я слышу теперь, в гробовом МОЛЧЕ
Лишь крыс кладбищенских шуршанье.
О, запах роз! Он прошлых лет
Воспоминанья, как балет,
Как рой плясуний на подмостках
В коротких юбочках и в блестках,
Под звуки цитр и кастаньет
Выводит вновь из тьмы на свет.
Но здесь их песни, пляски, шутки
Так раздражающи, так жутки.
Цветов не надо. Мне тяжело
Внимать их рассказам о том, что npoi
Звенящим рассказам веселого мая.
Я плачу, прошлое вспоминая.
Как твой пастух, немалый срок
Мою овечку я стерег.
С тобой делил еду свою,
В жару водил тебя к ручью,
Когда же снег валил клоками,
Гейне Генрих
«Романсеро»
нам сети ставит,От твоих объятий, ведьма,
Сам господь меня избавит.
Идет конец -- в том нет сомненья,
К чертям идут любовь, волненья.
Освобожденною душой
Вкуси прохладу и покой
Благих семейственных услад.
Обласкан жизнью, кто богат,
И свет ему сердечно рад.
Он вволю ест; бессонной думой
Не мучаясь в ночи угрюмой,
Спокойно спит и видит сны
В объятьях преданной жены.
Земные страсти, что горят нетленно,
Куда идут, когда в земле мы сгнили?
Они идут туда, где раньше были,
Где ждет их, окаянных, жар геенны.
Я чашу страсти осушил
Всю до последнего глотка,
Она, как пунш из коньяка,
Нас горячит, лишая сил.
Тогда я, трезвость восхваляя,
Отдался дружбе, -- мир страстям
Она несет, как чашка чаю
Отраду теплую кишкам.
Ни увереньями, ни лестью
Я юных дев не соблазнял,
Равно и к тайному бесчестью
Замужних женщин не склонял.
Будь грешен я в таких забавах,
Не перепала б ни строка
Моей персоне в книге правых;
Тогда я стоил бы плевка.
В часах песочная струя
Иссякла понемногу.
Сударыня ангел, супруга моя,
То смерть меня гонит в дорогу.
Смерть из дому гонит меня, жена,
Тут не поможет сила.
Из тела душу гонит она,
Душа от страха застыла.
Не хочет блуждать неведомо где,
С уютным гнездом расставаться,
И мечется, как блоха в решете,
И молит: "Куда ж мне деваться?"
Увы, не поможешь слезой да мольбой,
Хоть плачь, хоть ломай себе руки!
Ни телу с душой, ни мужу с женой
Ничем не спастись от разлуки.
ПРОЩАНИЕ
Как пеликан, тебя питал
Я кровью собственной охотно,
Ты ж в благодарность поднесла
Полынь и желчь мне беззаботно.
И вовсе не желая зла:
Минутной прихоти послушна,
К несчастью, ты была всегда
Беспамятна и равнодушна.
Прощай! Не замечаешь ты,
Что плачу я, что в сердце злоба.
Остерегись холодных слов,
Когда о помощи в борьбе
Взывает юноша к тебе;
Быть может, - это сын богов.Его ты встретишь на пути
В его триумфа гордый час,
И осужденья строгих глаз
Не сможешь ты перенести.
Юдоль плача
Перевод Ю. Тынянова
Сквозь щели ветр ночной свистит,
А на чердачном ложе
Две бедных тени улеглись;
Их лица - кости да кожа.Первая бедная тень говорит:
"Меня обойми рукою,
Ко рту моему прижми свой рот,
Хочу согреться тобою".Вторая бедная тень говорит:
"Когда я гляжу в твои очи,
Скрывается голод, и бедность, и боль,
И холод этой ночи".Целовались они, рыдали они,
Друг другу руки сжимали,
Смеялись порой, даже спели раз,
И вот под конец замолчали.Наутро с комиссаром пришел
Лекарь, который, пощупав
Пульс, на месте установил
Отсутствие жизни у трупов.Всегда при морозах, - прибавил он, -
Нужно топить жилище
До теплоты и вообще
Питаться здоровой пищей".
Крик сердца
Перевод В. Левика
Нет, в безверье толку мало:
Если бога вдруг не стало,
Где ж проклятья мы возьмем, -
Разрази вас божий гром!Без молитвы жить несложно,
Без проклятий - невозможно!
Как тогда нам быть с врагом,
Разрази вас божий гром!Не любви, а злобе, братья,
Нужен бог, нужны проклятья.
Или все пойдет вверх дном,
Разрази вас божий гром!
Всегда их подлинную кличку
Давай, мой друг, героям басен.
Сробеешь - результат ужасен!
С твоим ослом пойдет на смычку
Десяток серых дурней, воя:
"Мои ведь уши у героя!
А этот визг и рев с надсадой
Моею отдает руладой:
Осел я! Хоть не назван я,
Меня узнают все друзья,
Вся родина Германия:
Осел тот я! И-я! И-я!"
Ты одного щадил болвана,
Тебе ж грозит десяток рьяно!
Дуэль
Перевод В. Левика
Сошлись однажды два быка
Подискутировать слегка.
Был у обоих горячий норов,
И вот один в разгаре споров
Сильнейший аргумент привел,
Другому заорав: "Осел!"
"Осла" получить быку - хуже пули,
И стали боксировать наши джон булли.Придя в то же время на тот же двор,
И два осла вступили в спор.
Весьма жестокое было сраженье,
И вот один, потеряв терпенье,
Издал какой-то дикий крик
И заявил другому: "Ты - бык!"Чтоб стать длинноухому злейшим врагом,
Довольно его назвать быком.
И загорелся бой меж врагами:
Пинали друг друга лбом, ногами
Отвешивали удары в podex,
Блюдя священный дуэльный кодекс.А где же мораль? - Вы мораль проглядели,
Я показал неизбежность дуэли.
Студент обязан влепить кулаком
Тому, кто его назвал дураком.
Эпоха кос
Перевод Ю. Тынянова
Басня
Две крысы были нищи,
Они не имели пищи.Мучает голод обеих подруг;
Первая крыса пискнула вдруг:"В Касселе пшенная каша есть,
Но, жаль, часовой мешает съесть;В курфюрстской форме часовой,
При этом - с громадной косой{173} ;Ружье заряжено - крупная дробь;
Приказ: кто подойдет - угробь".Подруга зубами как скрипнет
И ей в ответ как всхлипнет:"Его светлость курфюрст у всех знаменит,
Он доброе старое время чтит,То время каттов{174} старинных
И вместе кос их длинных.Те катты в мире лысом
Соперники были крысам;Коса же - чувственный образ лишь
Хвоста, которым украшена мышь;Мы в мирозданье колоссы -
У нас натуральные косы.Курфюрст, ты с каттами дружен, -
Союз тебе с крысами нужен.Конечно, ты сердцем с нами слился,
Потому что у нас от природы коса.О, дай, курфюрст благородный наш,
О, дай нам вволю разных каш.О, дай нам просо, дай пшено,
А стражу прогони заодно!За милость вашу, за эту кашу
Дадим и жизнь и верность нашу.Когда ж наконец скончаешься ты,
Мы над тобой обрежем хвосты,Сплетем венок, свезем на погост;
Будь лавром тебе крысиный хвост!"
Добродетельный пес
Перевод М. Замаховской
Был пудель Брутом наречен.
Носил по праву кличку он.
Ум с добродетелью вдвойне
Его прославили в стране.
Он был морали образец,
Терпенья, скромности венец.
Ценимый и чтимый, как чтут немногих,
Он был Натан Мудрый{175} четвероногих.
Не пес, а перл настоящий, большой!
Так предан и честен! С прекрасной душой!
Хозяин ему доверял безгранично
И посылал его даже обычно
К самому мяснику! Благородный пес
В зубах корзинку ручную нес,
Куда мясник клал телячьи почки,
Говяжьи котлеты, свиные биточки.
И как аппетитно ни пахло сало,
Собака и взгляда на него не бросала.
Уверенно, медленно, стоически твердо
Брут с ценной кладью шествовал гордо.Однако меж псами, вы знаете сами,
Есть проходимцы, как между нами:
Их множество: это - лгуны, волокиты,
Завистники, воры, бродяги, бандиты.
Они без морали живут, не скучая,
В угаре чувственном жизнь расточая.
Вступил в заговор этот сброд безвестный
Против Брута, что верно и честно
С корзинкой в зубах по прямому пути
Святого долга стремился идти.И вот однажды, когда из мясной
Брут возвращался с корзиной домой,
Все заговорщики шумной оравой
Напали на Брута. И в схватке кровавой
Корзину выпустил он из пасти,
И выпали наземь жирнейшие части.
Тогда на добычу жадной ратью
Накинулась разом голодная братья.
Вначале, скандал увидав такой,
Философ Брут сохранял покой,
Однако, поняв, что песья свора,
Пируя, сожрет все мясо скоро,
Он принял в обеде участие сам
И выбрал филе на зависть всем псам.
"И ты, мой Брут, ты тоже жрешь?" -
С грустью сказал моралист. Ну что ж!
Весьма опасны примеры дурные:
Увы! Как все созданья земные,
Не безупречен собачий род, -
И пес добродетельный при случае - жрет!
Лошадь и осел
Перевод Л. Пеньковского
По рельсам, как молния, поезд летел,
Пыхтя и лязгая грозно.
Как черный вымпел, над мачтой-трубой
Реял дым паровозный.Состав пробегал мимо фермы одной,
Где белый и длинношеий
Мерин глазел, а рядом стоял
Осел, уплетая репеи.И долго поезду вслед глядел
Застывшим взглядом мерин;
Вздыхая и весь дрожа, он сказал:
"Я так потрясен, я растерян!И если бы по природе своей
Я мерином белым не был,
От этого ужаса я бы теперь
Весь поседел, о небо!Жестокий удар судьбы грозит
Всей конской породе, бесспорно,
Хоть сам я белый, но будущность мне
Представляется очень черной.Нас, лошадей, вконец убьет
Конкуренция этой машины;
Начнет человек для езды прибегать
К услугам железной скотины.
