Струйская. Заболоцкий николай - портрет
Очень интересным и необычным показался мне этот портрет.Изображена на нём приятная и обаятельная женщина.На ее лице и в глазах - печаль и гордость, хрупкая нежность и большое человеческое достоинство, смятенность души и нравственная чистота, душевная незащищенность.
А глаза,они так и приковывают ваш взгляд и проникают в душу.Задумчивые, выразительные чуть-чуть грустные, едва замечающие окружающее, а скорее, всматривающиеся куда-то вдаль, или внутрь себя, или в будущее.Счастлива ли она.?Ведь глаза-это зеркало души.
Возможно лучше понять эту картину поможет это прекрасное стихотворение"Портрет",написанное уже в 20 веке Николаем Заболоцким.
Любите живопись, поэты!
Лишь ей, единственной, дано
Души изменчивой приметы
Переносить на полотно.
Ты помнишь, как из тьмы былого,
Едва закутана в атлас,
С портрета Рокотова снова
Смотрела Струйская на нас?
Ее глаза - как два тумана,
Полуулыбка, полуплач,
Ее глаза - как два обмана,
Покрытых мглою неудач.
Соединенье двух загадок,
Полувосторг, полуиспуг,
Безумной нежности припадок,
Предвосхищенье смертных мук.
Когда потемки наступают
И приближается гроза,
Со дна души моей мерцают
Ее прекрасные глаза.
Портрет был написан по заказу Николая Струйского, мужа Александры Петровны. Одновременно Рокотов написал и портрет самого Николая Струйского.
Портрет Н. Струйского
Предположительно, парные портреты были заказаны к свадьбе, и в таком случае Александре Струйской не больше 18 лет на портрете.
Рокотов на протяжении многих лет оставался другом семейства Струйских, а Николай Струйский был чуть ли не единственным почитателем таланта Рокотова, и самый первый собрал коллекцию его произведений.
Несколько слов о художнике.
Фёдор Иванович Рокотов (1735?-1808гг)считается одним из лучших портретистов.Он писал портреты ПавлаТретьего,Екатерины Второй,графа Орлова,Демидова,Шувалова и многих других.
Жизнь его долгое время оставалась загадкой.Он не был женат,Жил сначала в Петербурге,а потом в Москве.
Исследования последних лет обнаружили следующие подробности: Рокотов родился в селе Воронцове, которое по нынешнему территориальному делению находится в черте Москвы., и числился вольноотпущенным, хотя его брат Никита с семьей были крепостными. Вероятно, он был незаконным «хозяйским ребенком» и к крестьянской семье был только причислен, а вырос в барском доме.
Тогда становится понятна опека над ним со стороны семейств Репниных, Юсуповых, Голицыных. К 50-ым годам его портреты были уже известны в Москве, хотя не известно ни об учителях художника, ни о раннем периоде его творчества. Умер он в 1808 г в Москве.
Много противоречивых сведений и о Николае Струйском. Увлекаясь живописью и литературой, занимаясь издательским делом, он все же оставался тираном в своем хозяйстве, для крепостных – самодуром.
Существовал домашний тир Струйского, где крепостных крестьян заставляли бегать на ограниченном пространстве, в то время как хозяин стрелял из ружей и пистолетов, причем, отнюдь не холостыми пулями.
Кроме этого, у Струйского была коллекция орудий пыток, старательно скопированная со средневековых орудий пыток. Иногда он устраивал суд над кем-то из своих крепостных и приговор был – “запытать насмерть” .
Болезненно пристрастен был к юридическим упражнениям: делал сам своим крепостным допросы, судил их, ввел самые изощренные, изуверские пытки. Даже построил по собственному проекту тюрьму, где заключенных держали в цепях.Даже говорили,что он однажды проиграл свою жену соседскому помещику в карты.
Но есть и другие мнения о жизни Струйских.Воспоминания современников:
"Хозяйство не досаждало Александру Струйскую. Окружала её атмосфера творчества и красоты. Дом, в котором они жили, был возведен по рисункам самого Растрелли. В столетнем саду, окружавшем его, можно было гулять по аллеям, по берегам проточных прудов или забрести в замысловатый кустарниковый лабиринт, мечтая, взирать на окружающую красоту... А потом к чаю спускался поэт и читал восторженные стихи.
До наших дней дошла одна из книг Струйского — «Еротоиды. Анакреонтические оды». Все «оды» в ней переполнены объяснениями в любви к той, которая звалась в стихах Сапфирой, а в жизни — Александрой, любимой женой.
Он считал себя себя поэтом,но никто не хотел печатать его стихи,тогда он построил в имении самую современную для тех времён типографию.
Одно из его стихотворений.
Когда б здесь кто очей твоих прелестных стоил,
Давно б внутрь сердца он тебе сей храм построил,
И в жертву б он себя к тебе и сердце б нес.
Достойна ты себя, Сапфира!.. и небес.
Почтить твои красы, как смертный, я немею,
Теряюсь я в тебе?.. тобой я пламенею.
(«Элегия к Сапфире»)
Но все современники очень тепло отзывались об Александре Струйской." Что была личностью необыкновенной, полной противоположностью своему мужу. Все, кому пришлось с ней встречаться, были ею очарованы. Тверда была, доброжелательна и к людям относилась с большим вниманием. Разборчива была в знакомствах, верна истинным друзьям.
Даже Наталья Огарева-Тучкова, жена А.И.Герцена, враждебно настроенная к семейству Струйских, отмечала ее ум, доброту и "любезные манеры".
Александра Петровна подарила мужу восемнадцать сыновей и дочерей, из которых четверо были близнецами и десять умерли в младенчестве. Но всю оставшуюся жизнь ее согревал пламень поэтического вдохновения мужа.Она пережила его на 43года.
А. П. Струйская была бабушкой поэта А.И.Полежаева — внебрачного ребенка ее сына Леонтия. Из всей семьи Струйских только у нее поэт находил ласку и заботу. До самой смерти, в 1838 году, Полежаев переписывался с Александрой Петровной и посылал ей свои стихи.
Ей было восемьдесят шесть лет, когда она тихо покинула этот мир. А для нас она так и осталась той прекрасной, в легкой дымке загадки и очарования, немного грустной и едва улыбающейся молодой женщиной с портрета Рокотова.
Ещё раз хочется написать прекрасные строки поэта Заболоцкого.
Ее глаза — как два тумана,
Полуулыбка, полуплач,
Ее глаза — как два обмана,
Покрытых мглою неудач.
Александра Петровна Струйская вдохновляла не только поэтов своего времени. Спустя два столетия после ее смерти Николай Заболоцкий, вглядываясь в портрет работы знаменитого Рокотова, писал:
...Ты помнишь, как из тьмы былого,
Едва закутана в атлас,
С портрета Рокотова снова
Смотрела Струйская на нас?
Ее глаза - как два тумана,
Полуулыбка, полуплач,
Ее глаза - как два обмана,
Покрытых мглою неудач...
Наверное, это была одна из самых красивых женщин «безумного осьмнадцатого столетья»... Она как будто призвана была быть вечной музой поэта...
Об Александре Петровне Струйской, урожденной Озеровой, известно немного.
Александра Петровна являлась дочерью помещика Нижнеломовского уезда Пензенской губернии и приходилась дальней родственницей графу П. Х. Обольянинову - любимцу Павла I, занимавшему в годы его правления пост генерал-прокурора, который был женат на ее двоюродной сестре.
В конце 1771 года или в начале 1772 года 18-летняя Александра Озерова вышла замуж за Николая Еремеевича Струйского, став его второй женой. …К свадьбе с Александрой Петровной жених готовился долго и торжественно.
Николай Еремеевич Струйский
До брака с Александрой Петровной Струйский уже был женат на своей ровеснице Олимпиаде Балбековой, которую сильно любил... Они обвенчались в 1768 году и жили в Москве, но через год она умерла от родов, и в своих воспоминаниях о первой жене несостоявшийся поэт писал:
«Не знающу любви я научал любити!
Твоей мне нежности нельзя по смерть забыти!
Ты цену ведала, чего в жизнь стоил я?..
И чтит тебя за то по днесь душа моя».
Пережив такую страшную пичную трагедию, безутешный вдовец, потерявший еще и дочек-близняшек, уехал в свое поместье Рузаевку и стал жить затворником. И вот однажды там произошла встреча-видение...
Молодые супруги поселились в Рузаевке, имении, расположенном в 30 верстах от Саранска, которое еще в 1757 году купил отец Н.Е. Струйского. Тогда же началось и возведение дворца в имении, но помешало пугачевское восстание. Пугачев по пути из Саранска на Пензу проходил и через Рузаевку. Во время бунта, «бессмысленного и беспощадного», погибли сородичи Николая Еремеевича. В Самарской и Саратовской губерниях крестьяне казнили двух его дядей. И Струйский негаданно стал наследником погибших, собрав в своих руках все владения рода.
На огромное наследство Николай Еремеевич создает великолепную усадьбу. Такую впору иметь вельможе.
Пензенский вице-губернатор И.М. Долгоруков писал об этой усадьбе: «В Рузаевке прекрасный сад, широкие дороги. Везде чисто и опрятно. Дом огромный, в три этажа, строен из старинного кирпича, но по новейшим рисункам. В селении два храма, один старый, в нем вся живопись икон на итальянский вкус. Другая церковь выстроена с отменным великолепием: все стены одеты мрамором искусственным. Храм обширный, величественный, академики писали весь иконостас...».
В доме была прекрасная библиотека из авторов отечественных и заграничных, Струйский с молодости собирал ее, а затем к ним прибавились и роскошные книги, изданные в его собственной типографии. Издания Струйского, как утверждают, были шедеврами искусства книги.
Картинная галерея была составлена в соответствии со вкусами того времени и вкусами хозяина.
В картинной галерее были известные художники русской и иностранной школы. Был очень хороший портрет Екатерины Второй, бюст в натуральную величину, написанный академиком Рокотовым, в резной позолоченной раме, на которой были изображены рузаевские ели и развернутая книга с изображением первой страницы эпистолы, посвященной Струйским Екатерине Второй, которую хозяин усадьбы просто боготворил. Как утверждают – с ним случился удар при известии о смерти императрицы.
Николай Еремеевич преданно и отнюдь не взаимно любил поэзию. К несчастью, его слава как поэта не пережила его. Но, как все пииты, он был немного не от мира сего: устроил себе кабинет на самом верху огромного дома-дворца и назвал его Парнасом, все дни просиживал там, писал вычурные стихи, спускаясь оттуда на грешную землю зачастую лишь для того, чтобы отдать их печатать. При этом среди своих соседей он прослыл чудаком и оригиналом. «Все обращение его было дико, а одевание странно»,
- писал его друг.
В отличие от своего немного странного супруга, Александра Петровна была «женщина совсем других склонностей и характера; тверда, благоразумна, осторожна, она соединяла с самым хорошим смыслом приятные краски городского общежития, живала в Петербурге и в Москве, любила людей, особенно привязавшись к кому-либо дружеством, сохраняла все малейшие отношения с разборчивостью прямо примерной в наше время. Дома в деревне строгая хозяйка и мастерица своего дела; в городе не скряга, напротив, щедра и расточительна».
Вскоре после свадьбы Николай Еремеевич заказал парные портреты (свой и своей молодой жены) знаменитому в то время художнику Ф.С. Рокотову, с которым он был дружен. Эти портреты стали настоящей жемчужиной в творческом наследии великого русского художника.
Была тогда такая практика – по особым случаям писать парные портреты. Они и в фамильных галереях так располагались – будто обращены друг к другу.
Наталья Тучкова-Огарева, бывавшая в Рузаевке у «старушки Александры Петровны», сообщала в «Воспоминаниях»: «...в углублении большой гостиной, над диваном, висел в позолоченной раме портрет самого Николая Петровича, в мундире, парике с пудрою и косою, с дерзким и вызывающим выражением лица, и рядом, тоже в позолоченной раме, портрет Александры Петровны Струйской, тогда еще молодой и красивой, в белом атласном платье, в фижме, с открытой шеей и короткими рукавами».
Была и еще одна тайна в фамильных портретах, она лишь недавно раскрыта искусствоведами.
В доме Струйских хранился портрет молодого человека с нежными чертами лица, пышным галстуком и накидкой, драпирующей фигуру. На обороте портрета была загадочная зашифрованная надпись. С помощью рентгена и специальных исследований удалось доказать, что на самом деле на портрете изображена женщина с татарскими чертами лица и поверх нее написан «неизвестный в треуголке». И в первом, и во втором случае художник Рокотов писал одно и то же лицо - первую жену Струйского Олимпиаду. Видимо, Николай Еремеевич велел переделать женщину в мужчину, чтобы не смущать нежных чувств новой молодой жены и не возбуждать ее ревности.
Ф. Рокотов «Портрет неизвестного в треуголке»
Два портрета молодоженов вошли в золотой фонд русской живописи. Николай Еремеевич изображен в мундире Преображенского полка, однако мы видим на портрете человека утонченных и романтических вкусов, это скорее Ленский, а не вояка: вьющиеся кашатановые волосы, завитые по моде тех лет в букли, нежные черты лица, карие глаза, густые брови, прямой нос, округлый подбородок, розовые румяные щеки и полные чувственные губы. Художнику удалось передать романтичность и порывистость поэтической натуры «странного барина». Мерцающие краски, размытые контуры лица, горящие глаза - все это делает образ Струйского экзальтированным и несколько таинственным.
Но еще более загадочен и таинственен портрет юной Александры. На вид ей лет пятнадцать-шестнадцать. Изящный овал лица, тонкие летящие брови, легкий румянец на щеках и такие задумчивые, выразительные глаза, чуть-чуть грустные, едва замечающие окружающее, а скорее, всматривающиеся куда-то вдаль, или внутрь себя, или в будущее. Она одета в открытое платье, украшенное жемчужными подвесками. Густые темные волосы красиво уложены и плавно переходят в длинную косу. Ее большие, затененные, с миндалевидным разрезом глаза обращены в сторону зрителя и выражают спокойную задумчивость погруженного в свой затаенный душевный мир человека. Мягкому овалу юного лица отвечают округлые линии тонких бровей, нежные розовые губы. Высоко взбитые со лба пудренные волосы, плавно огибая хрупкую шею, ниспадают на грудь длинным локоном. Прозрачная ткань серебристо-серого платья и легкий, желтоватого тона шарф изящно драпируют фигуру и придают всему облику молодой женщины почти невесомую воздушность. Со вкусом даны украшения - жемчужные аграфы на рукавах и у выреза открытого платья. Талант художника придал особую трепетность пленительному облику молодой женщины.
Художник Рокотов, о котором Струйский, едва ли не единственный, оставил подобие воспоминаний и которого Николай Еремеевич весьма высоко ценил (Рокотов!.. достоин ты назван быти по смерти сыном дщери Юпитеровой, ибо и в жизни ныне от сынов Аполлона любимцем той именуешься»), согревался душой в этой семье, которая часто наезжала в Москву и приглашала любимого художника.
Что же касается работы художника над портретами Александры Петровны и Николая Еремеевича, то сохранилась легенда о любви Рокотова к Струйской, видимо, навеянная особым тоном очарования и удачей таланта художника, создавшего ее портрет. Вряд ли это было на самом деле так, хотя, конечно, Александра Петровна не могла оставить равнодушным ничье сердце. Сам Струйский так описывал свою возлюбленную в одном из множества стихотворений, посвященных ей, «Элегии к Сапфире»:
Когда б здесь кто очей твоих прелестных стоил,
Давно б внутрь сердца он тебе сей храм построил,
И в жертву б он себя к тебе и сердце б нес.
Достойна ты себя, Сапфира!.. и небес.
Почтить твои красы, как смертный, я немею,
Теряюсь я в тебе?.. тобой я пламенею.
Рокотов писал многих известных красавиц своего времени: княгиню Е. Н. Орлову, графиню Е. В. Санти, княгиню А. А. Голицыну. По рождению и положению своему эти женщины относились к высшему аристократическому кругу. «Образы Рокотова возникают из мрака живыми и трепетными, как воспоминания, закрепленные чудесной, может быть, несколько идеализирующей кистью художника»,
– пишут искусствоведы.
Именно эту аристократическую утонченность, недоступность подчеркивал художник. Совсем другой показалась ему красота Озеровой. Она несла в мир добро и любовь. Это притягивало к ней всех.
Портрет Александры Петровны – словно воздушный полунамек. Ничего не вырисовывая до конца, Рокотов передает зрителю прозрачность кружев, мягкую массу напудренных волос, светлое лицо с затененными глазами.
Александра Петровна Струйская
Была ли Александра Петровна счастлива в своем замужестве? Все, кто бывал в Рузаевке, имении Струйского, обращали внимание на то, как несхожи между собой супруги. Николай Еремеевич иногда пугал своими причудами.
Страстный графоман, он сочинял стихи, над которыми потешались все, кому доводилось их слышать. Самого же автора это ничуть не смущало. Чтобы публиковать свои творения, он даже организовал у себя в имении типографию, которая стала едва ли не лучшей в России. И в то же время сохранились свидетельства о необычайной жестокости просвещенного помещика, проводившего над своими крепостными судебные следствия с применением самых изощренных пыток и даже построившего в своих владениях тюрьму, где заключенных содержали в кандалах.
А о ней князь И. М. Долгорукий писал в воспоминаниях:
«Я признаюсь, что мало женщин знаю таких, о коих обязан бы я был говорить с таким чувством усердия и признательности, как о ней»
. По словам князя, она была «дома, в деревне – строгая хозяйка и мастерица своего дела, в городе – не скряга… живала и в Петербурге и в Москве…».
Хозяйкой Александра Петровна действительно слыла отменной. Хозяйство не досаждало, ее окружала атмосфера творчества и красоты. Дом, в котором они жили, был возведен по рисункам самого Растрелли. В столетнем саду, окружавшем его, можно было гулять по аллеям, по берегам проточных прудов или забрести в замысловатый кустарниковый лабиринт, мечтая, взирать на окружающую красоту... А потом к чаю спускался поэт и читал восторженные стихи. До наших дней дошла одна из книг Струйского - «Еротоиды. Анакреонтические оды». Все «оды» в ней переполнены объяснениями в любви к той, которая звалась в стихах Сапфирой, а в жизни - Александрой, любимой женой.
Однако, в отношении Струйского к жене заметна некая двойственность. С одной стороны, известно множество стихов, ей посвященных. Казалось бы, такие строки мог написать только страстно влюбленный человек, но есть и другие свидетельства - что на супругу он особого внимания не обращал, что обращался с ней порой как с крепостной девкой, и даже как-то проиграл ее в карты соседу-помещику.
Кто знает, как все было на самом деле? Жила ли Александра Петровна в атмосфере красоты и покоя, окруженная заботой и вниманием, или же мучилась под властью супруга-тирана - этого нам узнать не дано.
Но всё это еще впереди. А пока юная девушка, глядящая на нас с портрета, ничего не знает о своем будущем. Ей всего 18 лет, она только что вышла замуж…
…Когда Рокотов начал работать над заказными портретами Струйских, ему было около сорока лет. Точная дата рождения художника неизвестна, как неизвестно и многое из его биографии.
Автопортрет Рокотова
Одно очевидно: живописец отличался удивительной проницательностью. Когда он брался за кисть, ему, казалось, были ведомы все «души изменчивой приметы». И надо думать, когда впервые предстала перед ним позирующая невеста Струйского, он понял всю беззащитность ее перед жизнью, предвидел ее будущее рядом с немного странным человеком. И, конечно, был тронут этой юной, ничем не замутненной красотой.
Мы ничего не знаем об отношениях, которые связывали этих двух людей. Да были ли какие-нибудь отношения?
Что ж, даже если художник и не был влюблен в свою модель, то совершенно явно относился к ней не так, как к обычной заказчице, иначе созданный им образ не получился бы столь пленительным и чарующим.
Он как бы соткан из переливов цвета - настолько тонких, что колорит кажется монохромным, легчайших нюансов пепельно-серых, золотистых и розоватых тонов, создающих ощущение дымки, будто мы заглядываем в глубину туманного зеркала.
Это ощущение усиливается за счет использования художником необычного приема - световая моделировка не совпадает с тем, как фигура расположена в пространстве. Так, Струйская написана в трехчетвертном повороте, ее лицо немного развернуто влево, но рассеянный свет, заливающий полотно, превращает его в изображение анфас. В результате лицо и фигура приобретают особую зыбкость, ирреальность.
Создавая портрет Александры Петровны, Рокотов сознательно избегает дополнительных атрибутов, как это было модно в XVIII в., Струйская проста и естественна. Художник не вырисовывает подробно украшения, не старается точно выписать материал платья, но зато прекрасно передает душевную красоту, и чуткость, и изящество своей героини.
«Портрет Струйской» - один из самых удивительных в истории русской живописи, один из самых реалистичных, и в то же время один из самых загадочных портретов. Уже много веков исследователи пытаются разгадать «полуулыбку, полуплач» этой русской Джоконды, и каждый неизменно видит в ней что-то свое - то затаенное страдание, то нежность, то удивление. Кажется, эта поразительная женщина меняет выражение лица при встрече с каждым новым зрителем.
Известно, что в течение многих лет, вплоть до смерти Струйского в 1796 году, Рокотов часто бывал в Рузаевке и считался другом дома. Давнее знакомство связывало художника с богатым помещиком.
Но, видимо, все-таки самым важным, что влекло Рокотова в Рузаевку, была Александра Петровна. На портрете навсегда запечатлен ее образ, спустя столетия вдохновивший поэта Николая Заболоцкого на создание известного стихотворения:
…Ты помнишь, как из тьмы былого,
Едва закутана в атлас,
С портрета Рокотова снова
Смотрела Струйская на нас?..
Когда потемки наступают
И приближается гроза,
Со дна души моей мерцают
Ее прекрасные глаза...
Хорошо или плохо, но прожила Александра Петровна с мужем 24 года до внезапной его смерти, родила за это время восемнадцать сыновей и дочерей, из которых четверо были близнецами и десять умерли в младенчестве, вырастила детей и многих внуков.
А. П. Струйская была бабушкой поэта А.И.Полежаева - внебрачного ребенка ее сына Леонтия. Из всей семьи Струйских только у нее поэт находил ласку и заботу. До самой смерти, в 1838 году, Полежаев переписывался с Александрой Петровной и посылал ей свои стихи.
Современники, даже те, кто Николая Струйского недолюбливал, отзывались о его жене с неизменной симпатией и уважением, отмечая ее очарование, ум, доброту, любезные манеры и верность друзьям.
На акварельном портрете, созданном в 1828 году неизвестным художником и хранившимся в Рузаевке, можно увидеть уже немолодую женщину с выразительными, хотя уже потускневшими от забот и времени глазами; ее приподнятые брови, чуть ироничное выражение глаз говорят о том, что это умная собеседница, не лишенная лукавства и прежнего очарования.
Ей было восемьдесят шесть лет, когда она тихо покинула этот мир. А для нас она так и осталась той прекрасной в легкой дымке загадки и очарования, немного грустной и едва улыбающейся молодой женщиной с портрета Рокотова.
Евграф КОНЧИН
А.Струйская. Гравюра с акварельного портрета. 1828 г.
===============
В Государственной Третьяковской галерее непременно остановлюсь у портрета Александры Петровны Струйской кисти несравненного и во многом непознанного Федора Степановича Рокотова. И, быть может, этот портрет наиболее загадочный из его произведений. Изображена прелестная, обаятельная женщина, почти девочка, полная пленительного очарования. На ее лице и в глазах - печаль и гордость, хрупкая нежность и большое человеческое достоинство, смятенность души и нравственная чистота, душевная незащищенность и внутренняя гордыня. Нет, нет, не счастлива она, хотя пытается скрыть драму свою, страдания и горечь.
Свою ли только? Нет, смею утверждать, и художника, создавшего ее портрет. Он также не в силах сдержать и боль свою, и сострадание.
Несомненно, много личного у Федора Степановича в этой картине, непривычно личного. Именно в этом, как мне кажется, заключается загадка, которая связывает какими-то нам неведомыми узами Рокотова и Александру Петровну.
Можно ли чем-то еще подтвердить эту догадку? Да, можно. Другим рокотовским произведением - парным портретом мужа Александры Петровны - Николая Еремеевича Струйского, богатого пензенского помещика, в недавнем прошлом гвардейского офицера. Исполнен портрет в том же 1772 году.
Ф.Рокотов. "Портрет А.П.Струйской". 1772 г.
=============
Посмотрите - худощавое неприятное лицо, исступленно-горячечные глаза на мутном фоне, безвольный рот сумасброда, эгоиста и неврастеника. Ох, как не польстил Рокотов Николаю Еремеевичу! Не похож на себя Федор Степанович, очень не похож, изменило ему неизменно ровное чувство любезной сдержанности, спокойного и доброго отношения к модели. Здесь же художник явно не смог сдержаться...
Взаимоотношения Рокотова и Струйского - одна из самых больших непонятностей в биографии живописца. Связывала их как будто дружба. Николай Еремеевич преподнес художнику свои стихотворения с такими словами: "То Рокотов: мой друг!" Да и П.А.Вяземский в обзоре "Новые книги" в 1827 году, иронически оглядывая сочинение Струйского, снисходительно замечает о Рокотове: "Знаменитый живописец того времени и друг поэта..."
Интересные воспоминания о Струйском оставил Иван Михайлович Долгорукий, пензенский вице-губернатор. Он хорошо знал его, бывал в его имении в селе Рузаевка. Он пишет: "Стихи писались им в особом кабинете на самом верху рузаевского дома, названном "Парнасом". В этом кабинете, содержавшемся в большом беспорядке, было множество разных оружий и пыль везде большая. "Пыль, - говорил Струйский, - есть мой страж, ибо по ней увижу тотчас, был ли кто у меня и что трогал". В сие святилище никто не хаживал... Меня он удостоил ласкового там приема, за который дорого заплатил один из моих товарищей, ибо, читая одно свое произведение... сильно будучи им восхищен, он (Струйский) с таким восторгом и жаром читал, что схватил внезапно моего товарища за ляжку и так плотно, что тот вздрогнул и закричал, а Струйский, не внемля ничему, продолжал чтение свое, как человек в исступлении... Все обращение его, впрочем, было дико, странно..."
Болезненно пристрастен был к юридическим упражнениям: делал сам своим крепостным допросы, судил их, ввел самые изощренные, изуверские пытки. Даже построил по собственному проекту тюрьму, где заключенных держали в цепях.
Федор Рокотов, "искусный мастер портретного дела", в 1770 - 80-х годах был очень знаменит. Он, бывший крепостной, окончил Императорскую академию художеств, стал академиком, был приближен ко двору, удостоился писать Екатерину II, за что был милостиво ею награжден; писал Павла I, многих из августейшей фамилии, а также представителей самых родовитых семейств - Шуваловых, Репиных, Орловых, Воронцовых, Голицыных, Гагариных, Уваровых, Бутурлиных... И вдруг исполняет портреты Струйских, пензенских помещиков, ничем себя не отличивших?!
Более того, Рокотов многие годы дружит с ними. Что могло связывать столь разных людей: недавнего крепостного Рокотова - и жестокого крепостника и самодура Струйского? Николай Еремеевич, по единодушному мнению, слыл личностью отталкивающей. Историк В.О.Ключевский характеризовал его как "отвратительнейший цвет русско-французской цивилизации" своего времени.
К тому же Струйский мнил себя великим поэтом. Он написал огромное количество сочинений, вызывавших насмешки и неодобрение современников. Ни одна типография не бралась издавать его стихи. Тогда он завел в своем имении в Рузаевке собственную типографию, одну из лучших в России.
Николай Еремеевич заказал Рокотову портрет Екатерины II. Это один из лучших ее портретов, исполненных художником. Струйский на обороте холста оставил такую надпись: "Сию совершенную штуку писала рука знаменитого художника Ф.Рокотова с того самого оригинала, который он в Петербурге списывал с императрицы. Писано ко мне от него в Рузаевку 1786 году в декабре. Н.Струйский".
Смерть Екатерины II "так сильно поразила его воображение", что "он слег горячкой и умер..."
Державин написал такую эпитафию:
- Средь мшистого сего
и влажного столь грота,
Пожалуй, мне скажи,
могила эта чья?
Поэт тут погребен:
по имени струя,
А по стихам - болото.
Чем это объяснить? То ли он оказался слишком скромным и незнатным для пишущих современников своих, то ли его искусство не нашло отклика среди тогдашних литературных знаменитостей. Так или иначе, а художника обошли вниманием тогдашние мемуаристы, к нашему величайшему сожалению.
Хотя постойте! Как это ни поразительно, но единственный человек, кто сообщил о живописце, был... Николай Струйский! Именно из его курьезных сочинений "Письмо г.Академику Рокотову" и "На смерть верного моего Зяблова" мы узнаем, что Федор Степанович писал "почти играя", то есть легко и свободно, что он умел "проникнуть во внутренность души!" (это - о портрете Сумарокова), что художник сильно горевал о кончине Зяблова, крепостного Струйского, ученика Рокотова.
Не предполагали наверняка критики опусов Струйского, что они получат признательность (не признание, нет!, но признательность) у исследователей творчества Рокотова много лет спустя, что некогда презираемые вирши будут внимательно изучаться и даже неоднократно упоминаться и цитироваться.
Но вернемся к столь странному вниманию Рокотова к Струйскому. Как это понимать? А не подсказал ли причины, казалось, противоестественной склонности сам Федор Степанович кистью своей - в портретах Александры Петровны и мужа ее? В них художник, по-моему, ясно определил свое отношение к ним. Гадливость и еле скрытый гнев к одному, а к другой - нежность, трепетное обожание "горести и мученья несчастливой любви". Вот в этом, может быть, скрыта тайна упрямой привязанности Федора Степановича к дому Струйских.
Николай Еремеевич не слыл ревнивым. За иными, маниакальными занятиями, которые заполняли его жизнь, он порой начисто забывал о молодой жене. Да и относился к ней прескверно, как к крепостной девке. Говорят, что он даже как-то по пьянке проиграл Александру Петровну в карты соседнему помещику...
Художник, несомненно, знал эту историю. Наверное, и еще кое-что подобное. Память печальную свою, муки душевные, потаенные сохранил в живописи. И эту сердечную тайну открыл двести лет спустя не искусствовед, не исследователь творчества художника, а поэт Николай Заболоцкий. Именно он понял какой-то душевной интуицией, душевным чутьем.
Оставил знаменитые строки:
Любите живопись, поэты!
Лишь ей, единственной, дано
Души изменчивой приметы
Переносить на полотно.
Ты помнишь, как из тьмы былого,
Едва закутана в атлас,
С портрета Рокотова снова
Смотрела Струйская на нас?
Ее глаза - как два тумана,
Полуулыбка, полуплач,
Ее глаза - как два обмана,
Покрытых мглою неудач.
Соединенье двух загадок,
Полувосторг, полуиспуг,
Безумной нежности припадок,
Предвосхищенье смертных мук.
Когда потемки наступают
И приближается гроза,
Со дна души моей мерцают
Ее прекрасные глаза.
В 1772 году, когда Рокотов пишет портреты Струйских, Федору Степановичу исполнилось 40 лет. Он не был женат. Холостяком остался на всю жизнь. Александре Петровне, второй жене Струйского, было тогда 18. Два года как замужем. Пережила Николая Еремеевича на 44 года. Вырастила много детей и внуков (кстати, один из ее внуков - известный поэт Александр Полежаев).
Современники в один голос отмечали, что Александра Петровна была личностью необыкновенной, полной противоположностью своему мужу. Все, кому пришлось с ней встречаться, были ею очарованы. Тверда была, доброжелательна и к людям относилась с большим вниманием. Разборчива была в знакомствах, верна истинным друзьям. Даже Наталья Огарева-Тучкова, жена А.И.Герцена, враждебно настроенная к семейству Струйских, отмечала ее ум, доброту и "любезные манеры".
В одном из номеров журнала "Русская старина" нашел я акварельный портрет Александры Петровны, исполненный в 1828 году. Ей 74 года. Но по-прежнему привлекают на умном, сосредоточенном лице ее прекрасные глаза, в глубине которых видятся мне рокотовские "обманы", покрытые мглою неудач. А в уголках губ угадываются "полуулыбка, полуплач".
Любите живопись, поэты
Лишь ей, единственной, дано
Души изменчивой приметы
Переносить на полотно.
Ее глаза - как два тумана,
Полуулыбка, полуплач,
Ее глаза - как два обмана,
Покрытых мглою неудач.
Александра Петровна Струйская вдохновляла не только поэтов своего времени. Спустя два столетия после ее смерти, Николай Заболоцкий, вглядываясь в портрет работы знаменитого Рокотова, писал:
Ты помнишь, как «из тьмы былого,
Едва закутана в атлас,
С nopтpeтa Рокотова снова
Смотрела Струйская на нас?
Она как будто призвана была быть вечной музой поэта. В своем XVIII веке она пленила загадочной внешностью еще одного из них - своего мужа.
Николай Еремеевич Струйский, богатый пензенский помещик, преданно и отнюдь не взаимно любил
поэзию. К несчастью, его слава, как поэта, не пережила его. Но, как все пииты, он был немного не от мира сего: устроил себе кабинет на самом верху огромного дома-дворца и назвал его Парнасом, все дни просиживал там, писал вычурные стихи, спускаясь оттуда на грешную землю часто лишь для того, чтобы отдать их печатать. При этом среди своих соседей прослыл он чудаком и оригиналом. «Всё обращение его было дико, а одевание странно», - писал его друг. Наверное, нелегко приходилось его красавице-жене: одержимый поэзией, он жил в каком-то другом измерении. Но союз их был счастливым.
Они поженились с Александрой Петровной в 1772 году. До этого, поэт уже был женат на своей ровеснице Олимпиаде Балбековой, они обвенчались в 1768 году и жили в Москве, но через год она умерла от родов, и в своих воспоминаниях о первой жене Струйский писал:
« Не знающу любви я научал любить!
Твоей мне нежности нельзя по смерть забыть!»
Безутешный вдовец, потерявший еще и дочек-близняшек, уехал в свое поместье Рузаевку и стал жить затворником. И вот однажды там произошла встреча-видение...
Юная Александра Петровна Озерова, дочь помещика Нижнеломовского уезда Пензенской губернии Озерова, была родственницей любимца Павла I, влиятельного графа П.Х.Обольянинова, женатого на ее кузине.
Когда Александра Петровна вышла замуж за Струйского, ей было семнадцать или восемнадцать лет. Вскоре после свадьбы супруги совершили путешествие в Москву, где Николай Ереемевич заказал своему старому доброму приятелю, художнику Рокотову, их фамильные портреты.
Два портрета молодоженов вошли в золотой фонд русской живописи.
Художнику удалось передать романтичность и порывистость поэтической натуры «странного барина». «Мерцающие краски, размытые контуры лица, горящие глаза - все это делает образ Струйского экзальтированным и несколько таинственным», - пишет искусствовед.
Но еще более загадочен и таинственен портрет юной Александры. Изящный овал лица, тонкие летящие брови, легкий румянец на щеках и такие задумчивые, выразительные глаза, чуть-чуть грустные, едва замечающие окружающее, а скорее, всматривающиеся куда-то вдаль, или внутрь себя, или в будущее.
Художник Рокотов, о котором Струйский, едва ли не единственный, оставил подобие воспоминаний и которого Николай Еремеевич весьма высоко ценил, согревался душой в этой семье, которая часто наезжала в Москву и приглашала любимого художника.
Сохранилась легенда о любви Рокотова к Струйской, видимо, навеянная особым тоном очарования и удачей таланта художника, создавшего ее портрет. Вряд ли это было на самом деле так, хотя, конечно, Александра Петровна не могла оставить равнодушным ничье сердце.
Сам Струйский так описывал свою возлюбленную в одном из множества стихотворений, посвященных ей:
Когда б здесь кто очей твоих прелестных стоил,
Давно б внутрь сердца он тебе сей храм построил,
И в жертву б он себя к тебе и сердце б нес.
Достойна ты себя, Сапфира!.. и небес.
Почтить твои красы, как смертный, я немею,
Теряюсь я в тебе?.. тобой я пламенею.
(«Элегия к Сапфире»)
Хозяйство не досаждало, ее окружала атмосфера творчества и красоты. Дом, в котором они жили, был возведен по рисункам самого Растрелли. В столетнем саду, окружавшем его, можно было гулять по аллеям, по берегам проточных прудов или забрести в замысловатый кустарниковый лабиринт, мечтая, взирать на окружающую красоту... А потом к чаю спускался поэт и читал восторженные стихи.
До наших дней дошла одна из книг Струйского - «Еротоиды. Анакреонтические оды». Все «оды» в ней переполнены объяснениями в любви к той, которая звалась в стихах Сапфирой, а в жизни - Александрой, любимой женой.
Была в доме картинная галерея составленная в соответствии со вкусами того времени и вкусами хозяина.
Потомки поэта вспоминали, что у Струйских «везде висели фамильные портреты: в углублении большой гостиной, над диваном, портрет самого Николая Еремеевича, а рядом, тоже в позолоченной раме, портрет Александры Петровны Струйской, тогда еще молодой и красивой»
«в картинной галерее были известные художники русской и иностранной школы.» Была и еще одна тайна в фамильных портретах, она лишь недавно раскрыта искусствоведами. В доме хранился портрет молодого человека с нежными чертами лица, пышным галстуком и накидкой, драпирующей фигуру. На обороте портрета была загадочная зашифрованная надпись.
Александра Петровна Струйская пережила своего мужа-поэта на 43 года. Он часто бывал вспыльчив, но скорее пoэтически, нежели как самодур.
Его друг И.М. Долгоруков по доброму вспоминал его «со всеми его восторгами и в пиитическом исступлении».
Николай Еремеевич создал вокруг своей возлюбленной необычную для того времени атмосферу поклонения, восторга и творчества, духовного тепла и созидания. Oн оставил после себя на многие годы освященный своей любовью воздух усадьбы Рузаевка, где выросли еще многие поколения дворян, сохранив в ней дыхание муз, среди них был поэт А. Полежаев. Он оставил своим наследникам главное богатство - блаженство творчества и красоты
Александра Петровна подарила мужу восемнадцать сыновей и дочерей, из которых четверо были близнецами и десять умерли в младенчестве. Но всю оставшуюся жизнь ее согревал пламень поэтического вдохновения мужа.
А. П. Струйская была бабушкой поэта А.И.Полежаева - внебрачного ребенка ее сына Леонтия. Из всей семьи Струйских только у нее поэт находил ласку и заботу. До самой смерти, в 1838 году, Полежаев
переписывался с Александрой Петровной и посылал ей свои стихи.
Посетившая ее в 1836 году Н.А.Тучкова-Огарева пишет о том приятном впечатлении, которое произвела на нее Александра Петровна.
Ей было восемьдесят шесть лет, когда она тихо покинула этот мир. А для нас она так и осталась той прекрасной, в легкой дымке загадки и очарования, немного грустной и едва улыбающейся молодой женщиной с портрета Рокотова.
Наверное, это была одна из самых красивых женщин «безумного осьмнадцатого столетья»...
(по материалам рассказа Марины Ганичевой)
"Любите живопись, поэты!"
Поэзия и живопись – близнецы сёстры. Хорошие стихи, как и хорошие живописные полотна, западают в наши души. Многие известные поэты посвятили свои стихи художникам, вдохновлялись прекрасными полотнами.
В живописи кисти и слова много чарующего. Для начала напомню известное стихотворение Н.Заболоцкого, восхитившегося портретом помещицы Струйской работы художника Ф.Рокотова.
Ф. Рокотов в 1772 г. написал портрет Александры Петровны Струйской, вышедшей замуж в 14-летнем возрасте за пензенского помещика. Современники восхищались этой женщиной, цельностью её натуры. Под обаянием её личности и нежной красоты находился и сам Ф. Рокотов.
Огромное впечатление произвёл этот портрет и на поэта XX века Н. Заболоцкого, который в 1953 г. написал стихотворение «Портрет».
Любите живопись, поэты!
Лишь ей, единственной, дано
Души изменчивой приметы
Переносить на полотно.
Ты помнишь, как из тьмы былого,
Едва закутана в атлас,
С портрета Рокотова снова
Смотрела Струйская на нас?
Ее глаза - как два тумана,
Полуулыбка, полуплач,
Ее глаза - как два обмана,
Покрытых мглою неудач.
Соединенье двух загадок,
Полувосторг, полуиспуг,
Безумной нежности припадок,
Предвосхищенье смертных мук.
Когда потемки наступают
И приближается гроза,
Со дна души моей мерцают
Ее прекрасные глаза.
Читает А.Мартынов
Николай Заболоцкий приходит в литературу на рубеже тридцатых годов, "судьбоносных", ломающих жизни миллионам людей, но его поэзия не крикливая плакатная "агитка", а лирический разговор автора "по душам". Вдумчивый взгляд художника в окружающий мир открывает много загадочного и интересного. Поэт старается найти и обосновать свое место среди людей. У Заболоцкого своя манера повествования, философский взгляд на мир, на окружающую природу. Он видит, как все на земле взаимосвязано и хрупко. Поэт сознает себя составной частью этого прекрасного и гармоничного мира. В сознании поэта природа и человек неразрывно связаны. Они дополняют друг друга, порой вступают в конфликт, но не могут существовать один без другого. Часто Заболоцкий обращается к теме жестокости человека, бездумно губящего красоту, природу, а, значит, и себя самого. Поэт-гуманист не может пройти в своем творчестве мимо этой темы, сделав вид, что ее не существует. Да, люди не только созидают, чаще они губят, пользуясь своим преимуществом перед природой, которое только видимое, эфемерное. Заболоцкий умеет увидеть и передать в стихах неповторимую красоту земли, ее мудрую спокойную величавость. Прекрасный лирик, умеющий донести тончайшие оттенки, запахи, звуки, поэт способен умилиться каждому цветку, молодому весеннему листку.
