Читать онлайн "истинный курс". Юрий клименченко - корабль идет дальше
Юрий Дмитриевич Клименченко
Истинный курс
Четырнадцать лет тому назад из печати вышел мой роман «Штурман дальнего плавания». Почти
каждый знакомый моряк, который встречал меня после выхода книги в свет, укоризненно качал
головой и говорил:
Эх ты… Не мог написать как было, не вспомнил замечательных капитанов Панфилова,
Зузенко, Лухманова, Смирнова, Павлова, ведь они воспитали столько отличных моряков.
Учителя! И тебя в люди выводили. А про интернированных моряков написал так, что читать не
хочется. Все нафантазировал. Плохо, брат. А еще писатель.
Ребята, побойтесь бога! «Штурман дальнего плавания» - это роман. Автор волен поступать
со своими героями, как ему вздумается, - защищался я, чувствуя в душе, что упреки их в
какой-то степени справедливы. - Я не претендовал на документальную достоверность. Это
роман, и этим все сказано.
Мы понимаем, что это роман. Ты нам прописные истины не растолковывай, - отвечали мне.
Ты должен был писать документальную повесть. Надо рассказать читателям, как все было на
самом деле. Правда куда интереснее твоего романа…
Меня самого донимали угрызения совести. Приняться за новую книгу не было возможности.
Мешала другая работа. Но я твердо решил, что рано или поздно выполню пожелание
В этой книге нет вымысла. Здесь все подлинное. События, фамилии, факты. Многие из героев
живут и работают в Ленинграде и других городах, некоторые погибли или умерли.
Я приношу свою благодарность товарищам, любезно предоставившим мне свои записки и
воспоминания для второй части книги о четырехлетнем пребывании моряков в тюрьме-лагере
Вюльцбург в Баварии.
Часть первая.
Море и моряки
Ветер дальних странствий
В действительности все было не так, как я написал в одной из своих книг. Мама настаивала,
чтобы после школы я поступил в институт и получил высшее образование. Где угодно. Хоть в
ветеринарном. Она считала, что каждый человек должен иметь высшее образование. Я же с
детства стремился в море и все каникулы проводил в яхт-клубе.
Шел 1927 год. Высших мореходных училищ тогда не существовало, и задача стать капитаном и
одновременно получить диплом инженера была неразрешима.
Ты должен поступить в вуз, - твердила мама. - Тогда я буду спокойна. Кончишь - можешь
делать что хочешь.
Я любил мать и не хотел огорчать ее. Выбрал кораблестроительный факультет
Политехнического института. «Буду строить корабли, - думалось мне, - и ходить в море на
испытания. А там увидим».
Конкурс был большой. Десять человек на место. Я позорно срезался на первом же экзамене по
обществоведению и не очень жалел об этом. А вот мама расстроилась.
Год пропал, - сетовала она. - Все перезабудешь к следующим экзаменам. Надо заниматься,
заниматься и заниматься.
Мама преподавала русский язык в школе, отец умер несколько лет назад. Жилось нам трудно, и
потому предложение заниматься и сидеть на маминой шее мне не подходило.
Пойду работать, а на будущий год в Мореходку, - решительно сказал я.
В Ленинграде, - впрочем, как и по всей стране в те годы, - была безработица. С большим
трудом удалось мне устроиться чернорабочим в строительную контору. Каждое утро, одетый в
комбинезон и грубые ботинки, я отправлялся на работу. Мы сносили какой-то круглый рынок,
расположенный за Академией наук.
Целый день я складывал в кучи битый кирпич, помогал разбирать деревянные полы, грузил
мусором телеги. Работа была неинтересная, душа к ней не лежала. Я стремился в море. Но как
осуществить мечту? Я приставал ко всем знакомым с одной и той же просьбой: «Не можете ли
устроить меня в Совторгфлот? Кем угодно. Может быть, найдете там какие-нибудь связи?»
Связей ни у кого не было.
Я пытался пробиться сам. Несколько раз ходил в отдел кадров пароходства, простаивал в
очередях, разговаривал с начальником и всегда слышал безжалостный ответ:
Только через Биржу труда. Так принять не можем.
Ходил я и на Биржу. Правдами и неправдами хотел встать на учет, получить «Памятку
безработного»- так называлась регистрационная книжка, - но тоже безуспешно. На Биржу
труда меня не принимали, как не члена профсоюза, а в союз можно было вступить только имея
рабочий стаж. Круг замыкался. Положение казалось безвыходным. И вдруг блеснула надежда.
Один из знакомых дал мне письмо к судовому механику из Балтийского пароходства. Кажется,
его фамилия была Подъямпольский.
Этот парень все может, - сказал мне знакомый. - У него огромные связи. Считай, что ты
уже на пароходе. Я говорил с ним по телефону. Он сказал… В общем, иди, не задерживайся.
Надо ковать железо, пока горячо.
Я принялся благодарить этого доброго человека.
Не стоит благодарности, - небрежно бросил знакомый. - Вот попадешь на судно, тогда
привезешь мне банку трубочного табака «Кепстэн».
В тот же день я отправился на Васильевский остров, где жил механик. Мне открыл дверь
бледный человек в синем пупырчатом свитере и в шлепанцах. Я протянул ему конверт со
Вам Владимир Семенович звонил…
Он удивленно взглянул на меня, на конверт, нахмурился и сказал:
Заходи. Ноги вытирай получше… Ведь говорил же я Володьке, что ничем помочь не могу.
Чего было человеку голову морочить? Вот елкин корень…
Он бросил письмо не читая на крышку облупленного рояля.
Ты садись. Я сейчас приду. Чайник поставлю.
Пока хозяин ходил в кухню, я разглядывал комнату. Чего только тут не было. На стенах висели
фотографии пароходов, бивень моржа, засушенные морские коньки и звезды, чучело акуленка, а
верхняя полка книжного шкафа была сплошь заставлена диковинными фигурками,
деревянными лодочками, глиняными изображениями восточных божков. Музей, да и только!
Через спинку стула был перекинут китель с тремя прямыми золотыми нашивками. «Старший
механик», - с уважением подумал я. Знаки различия у комсостава на торговых судах были мне
хорошо известны{1}.
Вернулся хозяин.
Так-с, - проговорил он, потирая руки. - Сейчас будем чай пить. А помочь я тебе не могу.
Прошло время.
Владимир Семенович говорил, что у вас связи в пароходстве большие. Может быть, кем-
нибудь все же устроите?
Трепач твой Владимир Семенович… Были когда-то связи, это верно. Теперь нет. Сказал же
Глаза у Подъямпольского стали грустными.
Я уже знал, что он ничем мне не поможет, но уходить от него не хотелось. Что-то было в этом
человеке теплое, располагающее. Механик принес из кухни две чашки с крепким чаем,
нарезанную булку и вазочку с вареньем.
Пей, пожалуйста. Больше сегодня угощать нечем… Так уж получилось… Раньше-то я тебе
помог бы в два счета. Но ты не дрейфь, устроишься. Скоро будет столько пароходов, что людей
не хватит.
Когда это еще будет…
Не беспокойся, скоро. Очень скоро. Оглянуться не успеешь. Весной. И какие суда! Вон на
Северной верфи, на Балтийском заводе строятся теплоходы. Видел я их. Красавцы… А ты
учиться не думаешь?
Думаю. В Мореходку пойду.
Вот это правильно, - одобрительно сказал хозяин. - На механика?
На капитана.
Зря. На механика лучше. Специальность шире… Ну и на капитана сойдет. Только учись.
Давай закурим. Хочешь сигару?
Он полез в деревянную коробку, стоявшую на столе, протянул мне светло-коричневую сигару с
ярким колечком посредине. Сигары я видел только на плакатах у английского премьера
Чемберлена. А тут настоящая в моих руках. Я сунул ее в карман. «Дома закурю».
Слушай, а ты знаешь, какое оно, море? Впрочем, откуда тебе знать, - механик вздохнул. -
Оторвешься от берега, и все твои земные горести растают как дым. И всего-то у тебя забот -
твое судно. А вокруг океан. Где-то далеко дрожит горизонт, - он вытянул руку, - и никогда не
дойти до него.
Он нахмурился, замолчал и как-то погас, но, затянувшись папиросой, снова заговорил:
Станешь моряком - и мир откроется перед тобой, как коробочка. Увидишь много. У тебя
расширится кругозор, шагать станешь увереннее по жизни, кое-что поймешь, чего не мог
понять раньше. Месяцев шесть поскитаешься по разным странам, насмотришься всего,
напробуешься до оскомины, покачаешься на всех океанских волнах и поймешь, что ничего нет
дороже и прекрасней своей земли. За неделю до прихода в родной порт покой потеряешь. Пять
раз побреешься, несколько раз костюм отгладишь, помоешься, постираешься, подарки каждый
день перекладывать станешь, и все будет казаться, что не готов. Но вот судно подходит к
причалу… И такой ты счастливый!.. Нет, этого не расскажешь, надо пережить самому.
А вы в каких странах были?
Ты лучше спроси, в каких не был.
Интересно, наверное?
Интересно. Только не думай, это тебе не приключенческие романы читать. Д...
Четырнадцать лет тому назад из печати вышел мой роман «Штурман дальнего плавания». Почти каждый знакомый моряк, который встречал меня после выхода книги в свет, укоризненно качал головой и говорил:
Эх ты… Не мог написать как было, не вспомнил замечательных капитанов Панфилова, Зузенко, Лухманова, Смирнова, Павлова, ведь они воспитали столько отличных моряков. Учителя! И тебя в люди выводили. А про интернированных моряков написал так, что читать не хочется. Все нафантазировал. Плохо, брат. А еще писатель.
Ребята, побойтесь бога! «Штурман дальнего плавания» - это роман. Автор волен поступать со своими героями, как ему вздумается, - защищался я, чувствуя в душе, что упреки их в какой-то степени справедливы. - Я не претендовал на документальную достоверность. Это роман, и этим все сказано.
Мы понимаем, что это роман. Ты нам прописные истины не растолковывай, - отвечали мне. - Ты должен был писать документальную повесть. Надо рассказать читателям, как все было на самом деле. Правда куда интереснее твоего романа…
Меня самого донимали угрызения совести. Приняться за новую книгу не было возможности. Мешала другая работа. Но я твердо решил, что рано или поздно выполню пожелание товарищей. И вот - «Корабль идет дальше». Документальная автобиографическая повесть.
В этой книге нет вымысла. Здесь все подлинное. События, фамилии, факты. Многие из героев живут и работают в Ленинграде и других городах, некоторые погибли или умерли.
Я приношу свою благодарность товарищам, любезно предоставившим мне свои записки и воспоминания для второй части книги о четырехлетнем пребывании моряков в тюрьме-лагере Вюльцбург в Баварии.
Часть первая
Море и моряки
Ветер дальних странствий
В действительности все было не так, как я написал в одной из своих книг. Мама настаивала, чтобы после школы я поступил в институт и получил высшее образование. Где угодно. Хоть в ветеринарном. Она считала, что каждый человек должен иметь высшее образование. Я же с детства стремился в море и все каникулы проводил в яхт-клубе.
Шел 1927 год. Высших мореходных училищ тогда не существовало, и задача стать капитаном и одновременно получить диплом инженера была неразрешима.
Ты должен поступить в вуз, - твердила мама. - Тогда я буду спокойна. Кончишь - можешь делать что хочешь.
Я любил мать и не хотел огорчать ее. Выбрал кораблестроительный факультет Политехнического института. «Буду строить корабли, - думалось мне, - и ходить в море на испытания. А там увидим».
Конкурс был большой. Десять человек на место. Я позорно срезался на первом же экзамене по обществоведению и не очень жалел об этом. А вот мама расстроилась.
Год пропал, - сетовала она. - Все перезабудешь к следующим экзаменам. Надо заниматься, заниматься и заниматься.
Мама преподавала русский язык в школе, отец умер несколько лет назад. Жилось нам трудно, и потому предложение заниматься и сидеть на маминой шее мне не подходило.
Пойду работать, а на будущий год в Мореходку, - решительно сказал я.
В Ленинграде, - впрочем, как и по всей стране в те годы, - была безработица. С большим трудом удалось мне устроиться чернорабочим в строительную контору. Каждое утро, одетый в комбинезон и грубые ботинки, я отправлялся на работу. Мы сносили какой-то круглый рынок, расположенный за Академией наук.
Целый день я складывал в кучи битый кирпич, помогал разбирать деревянные полы, грузил мусором телеги. Работа была неинтересная, душа к ней не лежала. Я стремился в море. Но как осуществить мечту? Я приставал ко всем знакомым с одной и той же просьбой: «Не можете ли устроить меня в Совторгфлот? Кем угодно. Может быть, найдете там какие-нибудь связи?» Связей ни у кого не было.
Я пытался пробиться сам. Несколько раз ходил в отдел кадров пароходства, простаивал в очередях, разговаривал с начальником и всегда слышал безжалостный ответ:
Только через Биржу труда. Так принять не можем.
Ходил я и на Биржу. Правдами и неправдами хотел встать на учет, получить «Памятку безработного»- так называлась регистрационная книжка, - но тоже безуспешно. На Биржу труда меня не принимали, как не члена профсоюза, а в союз можно было вступить только имея рабочий стаж. Круг замыкался. Положение казалось безвыходным. И вдруг блеснула надежда.
Один из знакомых дал мне письмо к судовому механику из Балтийского пароходства. Кажется, его фамилия была Подъямпольский.
Этот парень все может, - сказал мне знакомый. - У него огромные связи. Считай, что ты уже на пароходе. Я говорил с ним по телефону. Он сказал… В общем, иди, не задерживайся. Надо ковать железо, пока горячо.
Я принялся благодарить этого доброго человека.
Не стоит благодарности, - небрежно бросил знакомый. - Вот попадешь на судно, тогда привезешь мне банку трубочного табака «Кепстэн».
В тот же день я отправился на Васильевский остров, где жил механик. Мне открыл дверь бледный человек в синем пупырчатом свитере и в шлепанцах. Я протянул ему конверт со словами:
Вам Владимир Семенович звонил…
Он удивленно взглянул на меня, на конверт, нахмурился и сказал:
Заходи. Ноги вытирай получше… Ведь говорил же я Володьке, что ничем помочь не могу. Чего было человеку голову морочить? Вот елкин корень…
Он бросил письмо не читая на крышку облупленного рояля.
Ты садись. Я сейчас приду. Чайник поставлю.
Пока хозяин ходил в кухню, я разглядывал комнату. Чего только тут не было. На стенах висели фотографии пароходов, бивень моржа, засушенные морские коньки и звезды, чучело акуленка, а верхняя полка книжного шкафа была сплошь заставлена диковинными фигурками, деревянными лодочками, глиняными изображениями восточных божков. Музей, да и только! Через спинку стула был перекинут китель с тремя прямыми золотыми нашивками. «Старший механик», - с уважением подумал я. Знаки различия у комсостава на торговых судах были мне хорошо известны.
Вернулся хозяин.
Так-с, - проговорил он, потирая руки. - Сейчас будем чай пить. А помочь я тебе не могу. Прошло время.
Владимир Семенович говорил, что у вас связи в пароходстве большие. Может быть, кем-нибудь все же устроите?
Трепач твой Владимир Семенович… Были когда-то связи, это верно. Теперь нет. Сказал же ему…
Глаза у Подъямпольского стали грустными.
В трудный момент Юрий Дмитриевич Клименченко протянул мне «дружеский плавник». Я исчерпал материал, обмелел литературно. Стулья разъезжались подо мной. Царапающий скрип их ножек равно отвратителен всем на свете. Он не ободрял и меня, так как в довершение всех бед я разбил автомобиль, купленный на первый в жизни крупный гонорар за сценарий «Полосатого рейса». И вместо волевого сопротивления неудачам и невезению раскис, бросил работу.
Как до Юрия Дмитриевича дошли со Псковщины, где я жил тогда, обо всем этом слухи, не знаю, но вдруг получил от него письмо:
«Виктор, по агентурным данным, твоя литература дала полный задний и отдала оба якоря. В этом году у нас намечается большой перегон на Север и есть возможность устроить тебя старшим помощником капитана на одно из судов. На эту тему я уже говорил с морагентом в Питере. Деньги платят приличные. Нужно вспомнить „Правила предупреждения столкновений судов в море“.
Жму твой плавник.
Это письмо сыграло в моей судьбе значительную роль, ибо я пошел на перегон речных корабликов Северным морским путем под руководством Юрия Дмитриевича.
Я-то думал об одном коротком рейсе, ибо считал себя уже профессиональным писателем, место которого за столом в кабинете. Но перегонный рейс потянул за собой все новые и новые возвращения к морю. В результате и писать и жить я стал иначе. Думаю, лучше, нежели до коротенького письма Юрия Дмитриевича. Правильнее, во всяком случае, выбрал свой курс.
Родился Юрий Дмитриевич 6 мая 1910 года в Петербурге, в семье интеллигентной. Окончил Ленинградский морской техникум. Практикантом плавал под командованием легендарного капитана и писателя Лухманова на «Товарище». Там чего-то набедокурил, получил от Лухманова сильную взбучку, был списан с практики. Этот урок он запомнил навсегда. Дисциплина и тщательность в работе стали абсолютным законом.
С 1929 по 1949 год, за исключением военных лет, плавал на судах Балтийского морского пароходства. В 1946 году получил диплом капитана дальнего плавания. Первая повесть Ю. Клименченко была опубликована отдельной книгой в 1954 году.
Сейчас передо мной школьное сочинение от 10 октября 1921 года. Бумага пожелтела, многочисленные орфографические ошибки подчеркнуты красными чернилами и видны хорошо, текст выцвел.
«Что я больше всего люблю на свете. Я больше всего на свете люблю пароходы. Пароходы для меня все. Когда я хожу по Неве, то я останавливаюсь перед каждым судном и осматриваю его, как величайшую редкость в мире. Один раз мы с Кокиным и Дубинским пошли на Неву, чтобы покататься на пароходе. Это было втайне от наших матерей. Мы взяли с собой хлеба. Ветер был огромный и было очень холодно…»
Когда Юра Клименченко писал это сочинение, ему было одиннадцать лет. Тринадцати лет он нанялся юнгой на яхту «Революция», судно попало в шторм, мальчишка жестоко укачался, зарекся плавать, но… в следующий рейс пошел.
Мы познакомились в поезде «Владивосток - Москва» в пятьдесят третьем году. И я завидовал его капитанскому виду, трубке, дальним плаваниям и дару рассказчика. Я, конечно, знать не знал, что в первый день войны его судно было захвачено немцами, а сам он интернирован и четыре года провел в концлагерях.
Передо мной кроме мальчишеского сочинения праздничные «меню», которыми тешили себя интернированные моряки и которые играли роль как бы подпольных листовок: «С НОВЫМ, 1943 ГОДОМ! Меню. Бутерброды с кровавым паштетом. Страсбургский пирог (из крови и картофеля). Фруктовое желе „Вюрцбург“ (это название лагеря. - B. K.). Световые эффекты. Елка. Танцы. Музыка». Внизу рисунок - пароход под красным флагом и с красной полосой на трубе. Они верили, что поплывут под флагом Родины. А ведь это был еще только сорок третий год! За один такой рисунок, найди его немцы…
Юрий Дмитриевич - автор и текста и рисунка. И он пронес «меню» сквозь все и вся. В лагере моряки отмечали дни рождения жен выпуском таких же листовок. Свои дни рождения не отмечались - только жен. На одном «меню» нарисована женщина, сидящая на диване с газетой «Правда» в руках, - опять расстрел на месте. Поэтому, вероятно, и в перечне блюд на самом первом месте - «запеканка с кровью».
Когда, после получения от Юрия Дмитриевича письма, я прибыл в прокуренную комнату штаба Экспедиции спецморпроводок для сдачи техминимума капитану-наставнику Ленинградского отряда Клименченко, он заставил расставить плюсы и минусы над синусами и косинусами в одной довольно сложной формуле из мореходной астрономии.
В будущем перегонном рейсе астрономия нужна была мне, как киту акваланг, но капитан-наставник был непреклонен. Ведь когда он начинал плавать, моряки были ближе к Солнцу, Луне, звездам, нежели сейчас.
Ведь обаяние морской профессии не только в интересных рейсах. Море заставляет любить Землю и Солнце, и звезды. Моряк особенно любит Землю, потому что, возвращаясь к ней, ощущает ее с большей силой, отчетливостью, радостью. Как трогательны первые деревья на берегах Морского канала в Ленинграде, когда возвращаешься к ним, как беспричинно веселит обыкновенный краснорожий громыхающий трамвай, который встречает моряка у ворот порта, с каким уважением смотришь на вешки, сделанные из стволов молодых березок в устье Оби, когда подходишь к ним с севера и когда давно уже отвык от деревьев. Моряк любит Землю и за то, что она ведет его в плавании, она мигает далекими маяками, она подставляет свои мысы и горы под прорезь пеленгатора, она укрывает судно от злого ветра в непогоду. Земля - скалы, мели - бывает опасна для моряка. Иногда, когда поднимается большой шторм, корабли торопятся уйти возможно дальше от берегов. Но никто не сердится за это на Землю.
В те времена, когда Юрий Дмитриевич начинал плавать, моряки лучше знали повадки первых вечерних звезд, по неуловимому дрожанию звезды в зеркале секстана они интуицией чувствовали рефракцию. Они узнавали звезду даже в маленьком окошечке среди густых туч, и звезда помогала им и вела их через море, как некогда вела волхвов через пустыни Египта. Звезда соединяла прошлое и настоящее. А прекрасная - маленькая и скромная - Полярная звездочка тысячелетия работала для моряков, легко указывая им широту.
Теперь летают навигационные спутники - звездочки, сделанные на Земле руками людей. И мощные волны радиомаяков проносятся над океанами, давая морякам свои пеленга. И радары смотрят сквозь ночную тьму и туманы. И эхолоты щупают дно. И то Время, которое раньше везли с собой моряки, храня его как величайшую драгоценность, укутав его в полированное дерево, в бархат, - хронометр, теперь можно вообще не везти с собой, потому что сигналы Времени летят над планетой каждые несколько минут. А все-таки было что-то значительное, символическое в том, как берегли прежние моряки Время на борту своих судов, в бурях и штилях, на севере и в жарких морях. Полезно вспоминать о Времени чаще. Полезно смотреть на вечные звезды. Полезно знать, отчего солнце бывает при закате таким пронзительно, жутко красным.
Конечно, и сейчас молодого моряка учат астрономии. И будут учить еще долго. Но близость к звездам уходит, как ушли в прошлое скрипучие парусники. Сейчас многие уже считают, что нет смысла тратить время, отправляя молодых людей в учебные плавания на парусниках. Лучше использовать время на изучение электроники и полупроводников. Конечно, полупроводники такая же интересная и романтическая частица Вселенной, как и далекий Альдебаран. Конечно, во всем вокруг найдется достаточно прекрасного для ума и чувств пытливого человека. Но только нельзя ничем заменить тот шум, который рождается в глубине деревянной корабельной мачты, когда в паруса ровно давит ночной бриз. Этот шум говорит о вечных тайнах природы простыми словами выросшей в лесу сосны.
И книги Клименченко, написанные без всяких литературных ухищрений, изыска, часто таят в себе этот древний зов к морю, стремление к нему самой сухопутной человеческой души.
Однажды судьба свела меня в поезде «Москва - Ленинград» с одним калининским пареньком. Он ехал поступать в мореходное училище. Я спросил, чего это его туда несет. А он достал книгу Юрия Дмитриевича «Дуга большого круга». И все стало ясно.
Книги Клименченко еще долго будут работать надежными вербовщиками кадров нашего торгового флота.
Попутного ветра тем читателям, которые выберут море главным в своей жизни, прочитав эту книгу!
Он умер через несколько месяцев после смерти жены. Он не смог пережить ее. И это не парадные, книжные слова. Этот моряк, любивший хорошо одеться, поблистать в обществе остроумием, поухаживать за женщинами, боготворил свою Лидочку и жить без нее не смог.
Он и к женам, матерям, детям своих друзей-моряков проявлял ныне уже старомодную внимательность. То есть навещал их, когда мужья, сыновья или отцы задерживались на океанских дорогах.
Я помню, какую радость принес он моей матери, навестив ее во время сильно затянувшегося одного моего рейса. И помню свою радость, когда нам привезли письма куда-то к берегам Анголы на попутном судне. В материнском письме описывался приход Юрия Дмитриевича к ней с цветами и тортом. Он только что вернулся с очередного арктического перегона, работал на старом, слабом судне, и мама писала, как смешно он рассказывал о том, что боялся потерять нос - не свой нос, а корабельный. И читая все это у берегов Анголы, я всей душой потянулся к корешкам-перегонщикам речных корабликов…
«В последнюю встречу Юрий Дмитриевич сказал, что больше не пойдет в море: решение окончательное и бесповоротное.
Я начал бояться, Витек.
А раньше никогда и ничего не боялись?
Это другой страх. Ты его еще узнаешь.
Тогда для пользы дела пару слов.
Шли на баре в Обь. И вдруг - страх. Обстановка вполне нормальная. Я раз двести там ходил в тумане и в шторма. Что за черт! Сказал старпому. Он повел судно. Я ушел в каюту. Все, Витек. Больше плавать не имею права. И обманывать себя не буду. Это - возраст, Витенька.
И больше в море он не пошел.
Я клянусь его памятью, что этот разговор был и все это правда. Разве скажет такое слабый?!»
Послесловие к книге Ю. Д. Клименченко «Штурман дальнего плавания» (Лениздат, 1983)
Из семейного архива Клименченко
7. 11.49.
Уважаемый Лаврентий Павлович, пишу Вам, так как знаю, что Вы никогда не оставляли без ответа писем, знаю, что недалеко от Вас находится Петр Петрович Ширшов, который любит и знает флот и долго был министром морского флота. Думаю, что Вы поймете меня и возможно поможете.
Фамилия моя - Клименченко Юрий Дмитриевич, капитан дальнего плавания. Коротко о себе. С 1928 г. на флоте. С 1930 г. по сей день в Балт. Гос. Мор. Пароходстве. В 1941 г., будучи ст. пом. капитана на п/х «Эльтон», был интернирован в п. Штеттин, куда пришел очередным рейсом грузиться за десять дней до начала войны. В июле 1945 г. вместе с другими моряками вернулся в Союз. В августе 1945 г. был арестован в Ленинграде. Проверялся 9 месяцев. Решением особого Трибунала МВД в двух инстанциях был полностью реабилитирован. Получил «большую визу» и ушел плавать в загранплавание. В 1947 г. вместе со всеми был снят с плавания и переведен на береговую работу. Мне было предложено поехать в Либаву и принять старый танкер «Грозный», который должен был стоять на приколе и выполнять роль бункерной базы. И вот до последнего времени я был капитаном этого танкера. 1 ноября с. г. неожиданно приехал новый капитан с приказом пароходства сдать ему судно. По приезде в Ленинград 9.11 мне было предложено взять расчет. 20 с лишним лет, отданных морю, и 19 лет Балтийскому пароходству! Прекрасные отзывы за работу, хорошие характеристики, как производственные, так и общественно-политические. За все время работы я не имел ни одного взыскания, имею только благодарности.
Когда в 1946 г. меня освободили из-под стражи, то пожали руку и сказали: «Юрий Дмитриевич, помните, что Вы выходите полноправным гражданином Сов. Союза. Вы будете плавать, будете работать. Надо было разобраться в материале, и мы разобрались». И все было выполнено. Это была справедливость. Мне заплатили деньги, очень хорошо приняли в пароходстве, дали один из лучших пароходов. Я был удовлетворен, верил в будущее, у меня снова выросли крылья…
Когда впоследствии всех интернированных моряков снова сняли с загранплавания, я не был ни особенно огорчен, ни обижен. Я понимал, что это мероприятие диктуется обстановкой. Мне дали хорошую работу. Я был доволен. Танкер, который я принял, был трудный объект. Старая развалина не в состоянии была работать. А флоту нужна была база. Своим желанием, энергией, работой мы заставили заработать танкер и базу на Балтике дали. Этого не будут отрицать ни начальник БГМП, ни другие работники Пароходства, ни Министерство морского флота. Об этом все знают. За это были благодарности и премии. Работали хорошо, с энтузиазмом, с желанием. Видели, что нами довольны, что мы принесли пользу. Казалось, что жизнь вошла в свою колею, что все в порядке. И вот теперь уволен. За что же? За хорошую работу? Если сейчас сокращают штаты в пароходстве из отделов, резерва, подсобных организаций, увольняют лиц, имеющих проступки, дисциплинарные взыскания и т. п., то непонятно, почему же увольняют меня и заменяют другим. Только за то, что был интернирован? Или за то, что советское правосудие оправдало меня и дало возможность жить и работать?
Если бы от меня не отворачивался берег. Интернированный звучит так же, как «прокаженный». Есть много работы, есть много организаций, которые с удовольствием меня приняли бы в каботаж, в мелкое прибрежное плавание, на береговую работу, но достаточно прочесть в анкете «интернированный», как сразу же или несколько позже говорят «не надо». К сожалению, я знаю только свою судоводительскую работу или работу, так или иначе связанную с морем. Меня приглашали на Дальний Восток, но милиция не дала мне пропуска на выезд, я хотел пойти Севморпутем - там так же нужен допуск или «пропуск», Госморлов - тоже, Рыбтрест - тоже, в Калининград на береговую работу - тоже. Замкнутый круг. Выходит, что все, связанное с морем, не для меня? Что же делать? Неужели мне нельзя работать даже на прикольном судне, как танкер «Грозный», стоящий даже не на территории порта, неужели ни одна организация не захочет меня взять? Я готов пойти на реку, на озеро, в любой район, но знать, что меня никто не уволит, что я сумею заработать свой кусок хлеба. У меня хорошая, дружная семья, с которой я живу 20 лет. Сын комсомолец, 17 лет. И когда мальчик спрашивает «Папа, за что же тебя уволили?», я не могу ответить, что за хорошую работу, не могу ответить, что по сокращению штата, так как он знает, что должность капитана не упраздняется. Сказать, что за то, что был интернированный, он не поверит. Так за что же?
Мне нужно поддерживать семью, а при таком положении это почти невозможно.
Вот, собственно, и все, что я хотел написать Вам.
Лаврентий Павлович, я прошу вас помочь мне. Если Мин. Мор. Флота не сможет предоставить мне подходящей работы, то, может быть, Вы дадите указание о возможности меня использовать в Краснодар, в Главное управление Рыб. Промышленности Азово-Черноморского бассейна - организацию, которая приглашает меня на береговую работу письмом, но, получив мою анкету и автобиографию, почему-то не ответила.
Я надеюсь, что Ваш секретарь, к которому попадет это письмо, прочтя его, все же вручит его Вам или расскажет о нем, так как оно говорит о бездушном отношении к человеку.
Прошу ответить мне как можно скорее.
Мой адрес: Ленинград, Мойка, 31, кв. 39. Клименченко Ю. Д.
Я жду вашего решения в самый кратчайший срок.
МРФ. Управление Беломоро-Онежского пароходства. Отдел кадров.
Клименченко Юрию Дмитриевичу.
На ваше письмо по вопросу приема вас на работу в Б.-О. Пароходство сообщаем: за отсутствием вакантных мест в текущую навигацию по Вашей специальности предоставить работу не имеем возможности.
Н-к отд. кадров Упр. Б.-О. Пароходства (подпись неразборчива)
Министерство Вооруженных Сил СССР.
Аварийно-Спасательное управление военно-морских сил.
Отдел кадров.
Гр. Клименченко Ю.Д. г. Либава
Т/х «Грозный».
В ответ на Ваше письмо сообщаю, что никакого набора работников в систему АСС ВМС (Эпрон) не производится, а поэтому и удовлетворить Вашу просьбу не представляется возможным.
Начальник ОК АСУ ВМС подполковник Белоногов.
СССР. МИНРЫБПРОМ. БАЛТГОСРЫБТРЕСТ
На Ваше письмо Балтгосрыбтрест сообщает, что вакантных должностей в системе Балтгосрыбтреста не имеется.
Ст. инспектор отдела кадров Балтгосрыбтреста Иванова.
СССР. Министерство Рыбной промышленности.
Главное управление Рыбной промышленности
Азово-Черноморского бассейна
ГЛАВАЗЧЕРРЫБПРОМ
Отдел кадров
Ленинград. Мойка, 31, кв. 39 тов. Клименченко
На Ваше заявление сообщаем, в связи с тем, что все руководящие должности в отделах флота трестов и портах укомплектованы, использовать Вас в системе Главазчеррыбпрома не представляется возможным.
Зам. нач. Главазчеррыбпрома Бучкин.
МИНИСТЕРСТВО РЫБНОЙ ПРОМЫШЛЕННОСТИ СОЮЗА ССР.
Всесоюзная контора по вербовке и набору рабочих «Союзрыбпромкадры»
Ленинград. Мойка, 31, кв. 39 гр. Клименченко Ю. Д.
На Ваше письмо Всесоюзная контора «Союзрыбпромкадры» сообщает, что направить Вас на работу не представляется возможным ввиду отсутствия вакантных должностей в порты, указанные в вашем письме.
Начальник отдела по набору специалистов (подпись неразборчива)
Управление делами Совета Министров СССР.
Москва. Кремль.
№ 10243/п г. Ленинград. Мойка, 31, кв. 39
Клименченко Ю. Д.
Ваше письмо на имя тов. Берия Л. П. получено 18.11.1949 г. и направлено для рассмотрения Министру морского флота т. Новикову Н. В., куда Вам надлежит обратиться за справкой о результатах.
Помощник заместителя Председателя Совета Министров СССР Б. Людвигов
СССР. МИНИСТЕРСТВО МОРСКОГО ФЛОТА
Главное Управление кадров.
Ленинград. Мойка, 31, кв. 39 т. Клименченко Ю. Д.
Ваше письмо на имя заместителя Председателя Совета Министров СССР товарища Л. П. Берия о Вашем восстановлении на работу переслано на рассмотрение в Министерство морского флота.
Вам надлежит обратиться к начальнику Балтийского пароходства тов. Малюкову В. Д., ему Министерством морского флота даются указания о Вашем трудоустройстве.
И. о. нач. отд. кадров Транспортного Флота Перекрестов
Таллин 21.12.49 г.
Уважаемый Юрий Дмитриевич!
Вашу просьбу полностью выполнил. Сразу же с прибытием в Таллин направился к Начальнику ОВСГ, который вначале очень обрадовался предложению. Начал уже планировать, куда лучше Вас назначить, на танкер или «Волынец». Немедленно позвал своего начальника отдела кадров, который так же, как и начальник, был очень обрадован предложению, но когда я сказал им интересующие их анкетные данные, то настроение их сразу изменилось, но тем не менее я просил начальника запросить о возможности использовать Вас хотя бы на берегу в должности капитана-наставника, должность которого сейчас вакантна. Вчера, т. е. 20.12, ровно за 2 часа до Вашего звонка, я был вновь у начальника и получил ответ. Сказал мне, что он очень сожалеет, кандидатура была очень подходящая, но рекомендовали воздержаться. У них, насколько я помню, кто-то из наших работал, и были уволены. По-видимому, наш брат туда не подходит. Я ведь сам рассчитывал на них в случае, что случится со мною, но теперь это тоже отпадает, следовательно, в Таллине нечего делать. Нужно направляться куда-то вдаль. Я думаю, что, пожалуй, в случае чего подамся на озера или Рыбинское море. Больше деваться некуда.
Вас, Юрий Дмитриевич, прошу, в случае, если куда устроитесь, поставьте меня в известность. В свою очередь, если что будет случайно здесь, я дам Вам знать. Может быть, еще что-нибудь подходящее есть у рыбников, сегодня зайду туда.
С приветом Ермолаев
Привет супруге и сыну.
Автобиография
Я, Клименченко Юрий Дмитриевич, родился в 1910 г. в Ленинграде в семье студента и народной учительницы. С 1910 по 1917 г. отец работал по найму в разных учреждениях инженером-строителем. Мать преподавала в Лермонтовской народной школе. Во время Гражданской войны я и мать жили в Воронеже, где работал вначале мой отец. Отец с 1918 г. в Красной Армии. В 1921 г. мы с матерью снова вернулись в Ленинград, где я поступил в 72-ю советскую школу, мать там преподавала. В 1927 г. я закончил 72-ю советскую школу 9-летку и начал работать чернорабочим на мелких стройках. В 1928 г. я поступил в Ленинградский морской техникум. В 1929 г. в Батуми умер мой отец, который работал там инженером в Откомхозе. В этом же году я женился на Тузовой Лидии Михайловне. В 1929 г. я был отчислен из Ленинградского морского техникума за самовольный уход с вахты на учебном судне «Товарищ». В 1930 г. я поступил матросом в Балтийское Государственное морское пароходство, где плавал до 1933 г., потом снова вернулся в Ленинградский морской техникум, который и закончил в 1935 г.
С 1935 по 1941 г. плавал в БГМП на командных должностях и с 1937 г. старшим помощником капитана.
22 июня 1941 г., находясь под разгрузкой с п/х «Эльтон» в порту Штеттин, был захвачен немцами и интернирован до 26 апреля 1945 г., весь этот период времени я находился со всеми остальными моряками шести советских судов в тюрьме-лагере Вяльцбург.
8 июля 1945 г. вместе со всеми вернулся в Ленинград. 31 августа 1945 г. был арестован в Ленинграде органами МТБ и проверялся в течение 9 месяцев, после чего был освобожден, реабилитирован, получил визу и пошел плавать в загранплавание на п/х «Аскольд» в Балтийском государственном морском пароходстве. В БГМП работал до ноября месяца 1949 г. в должности капитана, после чего перешел работать в Главвосток МРФ, где работаю и по настоящий день в должности капитана.
Имею сына Игоря 1932 года рождения
Ю. Клименченко
* * *
Ну вот, опять настал день юбилея, бокалы пивом пенятся опять, и поздравительная ассамблея в разгаре, если можно так сказать. Я не желаю в стороне остаться, мне тоже хочется «ура» кричать, но должен честно, Вам, мой друг, признаться, не знаю я, с чего и как начать. Ведь в прошлый 33-й день рожденья я, поздравляя, Юрий Дмитрич, Вас, Вам говорил, что близится спасенье, что недалек уже свободы час, Что скоро Вы, на Родину вернувшись, жену и сына сможете обнять и, как от сна кошмарного очнувшись, о всех своих страданьях рассказать. Как жили за колючею оградой, как слушали сирены жуткий вой, и как картошка нам была отрадой в те дни, когда нас мучал голод злой. О том, как вместо верного секстана, орудовали кухонным ножом, и как с телегой каждым утром рано Вы с «папой» Климом шли за «молоком». Как часто ночью видели в окошке разрывы бомб и свет прожекторов, как вкусно Жорж варил рагу из кошки и как войной ходили на клопов. Я говорил, что Вас уже каюта на лайнере прекрасном ждет давно, что в дом Ваш, полный теплого уюта, Вы возвратитесь скоро снова, но… В своих словах я был неосторожен, не рассчитав, быть может, свой талант, сегодня честно я признаться должен, что из меня не вышел хиромант. Уж год прошел, и снова, к дню рожденья, я поздравительный стишок пишу, боюсь, что я словами поздравленья на этот раз Вас просто рассмешу. Ну что ж, не вышла просто, знать, «планета», мне будущее наше предсказать, учту святую заповедь поэта: писать «стишки» и меньше рассуждать. Однако все же я себе позволю поздравить Вас, мой друг, и пожелать скорей отсюда вырваться на волю, где Вас не устают любить и ждать. И верьте, Юрий Дмитрич, мне, что близок тот светлый час, когда, огнем горя и побеждая страшный смерти призрак, взойдет над нами радости Заря!?
Дорогой Игорь!
О кончине Юрия Дмитриевича с глубоким прискорбием узнал из газет - «Литературной России» и «Водного транспорта», к сожалению, с опозданием, когда вернулся из санатория… Дома застал его последнюю книгу с дарственной надписью, написал ответ и только через два дня, просматривая газеты, узнал… А потом получил письмо от Г. А. Брегмана с некоторыми подробностями. С Юрием Дмитриевичем мы плавали еще матросами, в тридцатых годах, на одном судне, были друзьями… потом судьба раскидала нас по разным меридианам, он на востоке бывал редко, а я редко на западе. В послевоенные годы встречались главным образом в Арктике, последний раз на Диксоне и в Тикси в 1971 и 1972 гг., переписывались… в первом варианте его книги «Корабль идет дальше», публиковавшемся в «Морском флоте», Юра вспоминает обо мне, описывая плавание на «Рошале».
Примите от меня глубокие соболезнования по поводу тяжелой утраты. Он так переживал потерю своей Лидочки, это, конечно, ускорило… А я помню Лидочку, когда Вас еще на свете не было…
Я поставил вопрос в местном отделении Союза писателей отдать должное памяти Юрия. Решили в местном Музее торгового флота создать небольшую экспозицию, посвященную светлой памяти Юрия Дмитриевича как писателя-мариниста, много писавшего о море и моряках. С администрацией Музея вопрос согласован…
Ваш капитан Георгий Яффе
Среди полученных мною писем есть лишь одно стихотворное, автор - капитан танкера «Маршал Жуков» Алексей Иванович Антонов. («Маршал Жуков», систершип танкера «Маршал Бирюзов», тоже строился в Сплите.) Ты расскажи и про ночные бденья, И как моряк находит вдохновенье В стихии и в себе самом. Мечтал и я когда-то написать, О чем-то главном людям рассказать, Но не могу придать корявым мыслям лоску. Ведь двадцать с лишним капитанских лет, Увы, оставили свой след Не только в печени и в реденькой прическе. Ты на два года младше, ты еще мальчишка, - Еще есть время посидеть над новой книжкой. Достаточно тебе штормов и льдин. Пора травить, что выбрано втугую. Теперь писать, писать напропалую. Пусть знают обыватели-невежды, Что все еще идут за Доброю Надеждой - Находятся такие чудаки! - Которые по волнам вечно бродят, Чего-то там в душе своей находят, Которым жизнь сидячья не с руки, Что есть еще летучие голландцы! И что у них меж жизнью и мечтой Еще не стерлись кранцы!
Вот такие стихи наши капитаны пишут…
А чтобы вы поняли, что это за танкеры, то знайте - если эту штуку поставить на попа, она будет в два раза выше Исаакиевского собора.
