Христианские мотивы в лирике апухтина. Хабаровск православный. Нужна помощь по изучению какой-либы темы

Мы начнем анализ произведений И.А. Бунина со скромной части художественного наследия писателя, а именно, с его так называемых «путевых поэм». Надо сказать, что тяга к странствиям, к познанию окружающего мира была в высшей степени присуща Бунину. Как таковые, путешествия автора отображены в цикле «Тень птицы» (1907-1911 гг.) и путевых дневниках «Воды многие» (1910-1911 гг.). Изданы они были уже эмиграции в конце 20х - начале 30х годов.

Примечателен восточный маршрут этих путешествий. Так, путешествие Бунина в Турцию и другие ближневосточные страны очень органично вписывается в традицию паломнических христианских текстов, восходящую к игумену Даниилу - он считается основателем жанра древнерусских «хождений». Постепенно этот жанр под влиянием светских тенденций в культуре и с развитием повествовательных форм утерял свою сакральность, может быть даже какую-то экстатичность, и превратился в обычный экзотический очерк, в котором достаточно сухо упоминается о посещении священных мест. Влияние Евангелия ослабевает, авторы чаще обращаются к апокрифам, а не к каноническим книгам Нового Завета. Эту мысль высказал первый рецензент «Тени птицы» историк П.М. Бицилли: «Замечательно, как слабо повлияло Евангелие на всю последующую культуру христианского человечества - доказательство, как бесповоротно умерла Эллада: ведь вся история христианского искусства, и западного, и восточного, связана гораздо более с апокрифами, нежели с каноническими книгами Нового Завета»1. Путешествие Бунина романтическое, Евангелие в нем присутствует в качестве фольклорных реминисценций. Христианская тема в повествовании не является солирующей, она фоновая, она существует наравне с импрессионистским пейзажем или, например, натюрмортом городского базара. По замечанию Бицилли, Бунин странствовал по следам Христа, но «Христа не нашел»2.

В целом, «Тень птицы» ничем не выделяется из общей направленности искусства «серебряного века», которое искало свою прародину - «золотой век». Литература этого периода представлена целым рядом «путевых поэм», направленность которых не географическая, не пространственная, а временная - маршрут этих путешествий пролегает в прошлое.

«Белый ищет зерна мирового развития в северо-африканских странах как антитезу эллинско-римскому генезису. Неоромантизмом дышат мексиканские записки Бальмонта. Розанов стремится подвести итог и склонен обнаружить новые, разрушительные веяния - подмеченная им в очерках об Италии дешевая американизация культуры»3.

Итак, цикл «Тень птицы» звучит в тональность с философией серебряного века. Бунин обращается к ушедшим векам, пытается с помощью воображения воссоздать историческую атмосферу.

Христианские и языческие мотивы присутствуют в самом названии цикла. Ведь его первоначальное название - «Поля мертвых». Так называется и городское кладбище в окрестностях Стамбула - безжизненные останки прошлого. И поле мертвых есть в книге пророка Иезекииля в 37 главе - но здесь кости мертвых по воле Бога оживают.

Конечно, в «Тени птицы» языческие мотивы превалируют. Главным образом, они выражаются в красочном, экзотическом показе, который атакует чувственное восприятие читателя, порабощает его воображение.
«Потом я стою на носу и смотрю то на острую железную грудь, грубо режущую воду, то на лежащую мачту бугшприта, медленно, но упорно лезущую в голубой склон неба».
«Вода стекловидными валами разваливается на стороны».
«Сладострастно сомнамбулический ропот жаб» и т.д.

Путешествие на Восток оставило глубокий след в душе Бунина, восточные образы и символы будут неоднократно появляться в последующих произведениях автора. В цикле «Темные аллеи» в заглавном рассказе главная героиня темноволосая, чернобровая, похожая на пожилую цыганку4, последние же рассказы цикла («Весной в Иудее», «Ночлег») напрямую вырисовывают портреты восточных красавиц, «будто пришедших из библейской Песни Песней»5. Этим портретам сопутствуют и восточные элементы одежды, интерьера, пейзажа, в особенности московского в «Чистом понедельнике»: «Странный город! - говорил я себе, думая об Охотном ряде, об Иверской, о Василии Блаженном. - Василий Блаженный и Спас-на-Бору, итальянские соборы - и что-то киргизское в остриях башен на кремлевских стенах…»6. «С меня опять было довольно и того, что вот я сперва тесно сижу с ней в летящих и раскатывающихся санках…, потом вхожу с ней в людную залу ресторана под марш из «Аиды», ем и пью рядом с ней…, гляжу на губы, которые целовал час тому назад, - да, целовал, говорил я себе, с восторженной благодарностью глядя на них, на темный пушок над ними…думая: «Москва, Астрахань, Персия, Индия!»7. «Хорошо! Внизу дикие мужики, а тут блины с шампанским и Богородица Троеручица. Три руки! Ведь это Индия! Вы - барин, вы не можете понимать так, как я, всю эту Москву»8.

Может возникнуть сомнение, насколько вообще правомочно приписывать цикл «Темные аллеи» к периоду серебряного века, ведь большая часть новелл написана Буниным в эмиграции незадолго до начала Второй Мировой войны. Но, если мы вспомним общий тон искусства серебряного века - взгляд в прошлое, причем этот взгляд не простая художественная стилизация, он целенаправленно обращен в прошлое, в котором тот или иной автор ищет ответы на насущные вопросы - то мы увидим, что и «Темные аллеи» соответствуют этому тону. В «Темных аллеях» писатель как бы вглядывается в безвозвратно потерянное российское прошлое, пытается его восстановить, вспомнить малейшие детали. Многие рассказы, такие как «Чистый понедельник», «Поздний час», перенасыщены приметами быта и времени.

Прежде чем, мы подробно рассмотрим рассказы цикла, приведем слова И. Ильина относительно «Темных аллей» и других поздних произведений Бунина: «Искусство Бунина по существу своему додуховно. Ничего, кроме «первобытной грамматики любви» да «темных аллей греха» у него искать не следует»9.

Действительно, в «Темных аллеях» Бунин много размышляет о тайнах любви, любовь и ее проявления - это едва ли не ключевая тематика цикла. Любовь у Бунина предстает как высшее воплощение и проявление жизни, смысл, цель, содержание человеческого существования на земле. И в каждом рассказе происходит борьба между двумя типами восприятия любви - материального, где любовь предстает как слепая, животная энергия, овладевающая всем существом человека и лишающая его разума («Кавказ», «Руся», «Натали»); и духовного - где любовь перерождает героев рассказов, превращает их лица в лики («Чистый понедельник»). И в новеллах, где духовное находится в подчинении у материального, там духовное чахнет, гибнет. А подчинение духовным целям не губит материальное, а наоборот, придает ему свежесть, яркость, чистоту, возвышенность.

Но с какой бы точки зрения Бунин не писал бы о любви - христианской или языческой, повествование он направляет по определенной схеме. Так, например, любовные коллизии четко делятся на 3 части: стремление мужчины к женщине - близость с женщиной - трагический финал (смерть мужчины, смерть женщины, невозможность мужчины и женщины быть вместе по не зависящим от них причинам или в связи с особенностями понимания любви героями)10. Трагическая концовка обусловлена несколькими факторами. Несмотря на то, что бунинские произведения не автобиографичны, в них присутствует печать судьбы писателя - как мы знаем, Бунин не сразу обрел счастье в личной жизни - он был несколько раз женат, прежде чем нашел верную спутницу. Во-вторых, трагические финалы являются следствием философских взглядов Бунина. Это писатель, «воспевающий великую ценность страдания»11. В одном из своих стихотворений, Бунин напрямую называет страдания «источником радости»12. «Это уже форменный культ «страдальческого» начала»13. Здесь нельзя не провести аналогию с буддизмом, утверждающим, что вся наша жизнь - страдание. По представлениям буддистов страдания являются следствием желаний человека, его страстей. И бунинских героев приводит к страданию страстное отношение к жизни, поиск новых и новых впечатлений14. Только Бунин не ищет путей избавления от страданий, он даже находит какое-то упоение в них. Все дело в том, что у Бунина сильно развито учение о Всебытии: «Рождение ни как не есть мое начало. Мое начало и в той непостижимой для меня тьме, в которой я был от зачатия до рождения, и в моем отце, в матери, в дедах, прадедах, пращурах, ибо ведь они тоже я, только в несколько иной форме, где однако многое повторилось почти до тождественности… В свой срок кто-то должен и будет чувствовать себя - мною: индийская карма совсем не мудрствование, а физиология»15. Это ощущение полной включенности в бытие, ощущение в себе всей предшествующей истории человечества и ожидание будущего перевоплощения заставляют Бунина чувственно, страстно переживать мир, впитывать все в себя все новые и новые впечатления. И ради этого постоянного поиска Бунину приходилось мириться с неизбежностью страданий.

В качестве трагической силы, мешающей счастью людей, выступает внешний мир, либо обрывающий жизнь одного из любящих людей, либо всячески мешающий им быть вместе16. Можно сделать вывод, что в произведениях Бунина любовь предстает как самоцельная любовная встреча, не имеющая дальнейших перспектив. Конечно, такой взгляд на тайну жизни далек от христианского. Женщина здесь - в первую очередь любовница, ее роль жены, матери либо умалчивается, либо выводится на второй план17. Итак, любовь по Бунину - это всего лишь счастливая кратковременная встреча, чаще всего в форме добрачной связи или супружеской неверности. О таких христианских институтах, как брак, материнство, супружество Бунин не говорит18.

Итак, после разрыва отношений одному из любящих или двоим остаются только воспоминания. Память по Бунину является невещественной, духовной, психологической и одновременно вещественной, биологической связью с основами бытия. Каждый миг жизни оставляет отпечаток на человеческом Я, эти отпечатки не умирают, они связывают человека с Единым Всебытием19, в котором материальное и духовное сливаются. Таким образом, память разрушает не только время, но и пространство, она становится эквивалентом вечности, бесконечности, всеединства20. Отсюда недоверие Бунина к рационализму и предпочтение, оказываемое им интуиции и непосредственному знанию. Потому и излюбленные герои Бунина не те, что несут мудрость разума, а те, что носят в себе первобытную мудрость инстинктов21.

Итак, центральная идея произведений Бунина - полная включенность в бытие. Эта включенность далеко не христианская, так как предполагает отдание души в полную власть страстей, чувств, желаний. Первенствующая среди этих страстей - любовь. Но любовь не в высоком христианском смысле, а языческом, любовь у Бунина - это Эрос. Подчинение его воле приводит героев неминуемо к страданиям, трагическому финалу.

Но нельзя отрицать и христианские мотивы в произведениях Бунина. Они есть, но они не несут той нравственной, богословской, религиозной окраски, которую они имеют в самом христианстве. Христианство у Бунина чаще всего фон, на котором разворачивается действие того или иного произведения, своего рода художественный прием для придания экзотического колорита.

Список литературы.
Бицилли П. Иван Бунин. «Тень птицы» // Современные записки. №47.
Бунин И.А. Повести и рассказы. Л., 1985.
Громов-Колли А.В. «Путевые поэмы» И.А. Бунина (Проблематика, жанр, поэтика) // И.А. Бунин и русская литература XX века: По материалам Международной научной конференции. М., 1995.
Мальцев Ю.В. Иван Бунин. 1870-1953. Посев, 1994.
Пращерук Н.В. Художественный мир прозы И.А. Бунина: язык пространства. Екатеринбург, 1999.
Сигов В.К. Народный характер и судьба России в творчестве И.А. Бунина // И.А. Бунин и русская литература XX века: По материалам Международной научной конференции.
Шулятиков В.М. Этапы новейшей лирики: Надсон, Апухтин, Вл. Соловьев, Мережковский, Минский, Голенищев-Кутузов, Бунин // И.А. Бунин: pro et contra: Личность и творчество Ивана Бунина в оценке русских и зарубежных мыслителей и исследователей: Антология. СПб, 2001.

Анализ творчества одного из поэтов (по выбору).

Поэзия 1880-1890-х гг.

Поэтическое двадцатилетие 80-90-х гг. чаще всего называют поэтическим «безвременьем». В 80-е гг. не появилось крупных поэтических имен. Наиболее яркие представители этого периода – С.Я.Надсон, К.К.Случевский, К.М.Фофанов, А.Н.Апухтин, А.А.Голенищев-Кутузов, М.А.Лохвицкая – в литературной иерархии давно носят почетное звание «русские второстепенные поэты». Но «второстепенные» - не значит «второсортные». Поэзия этого периода подготовила поэтический ренессанс начала 20 в. Поэты-восьмидесятники отразили драматизм смены поэтических эпох, «перелома» художественного сознания (от классики к модернизму, от «золотого» века русской поэзии к «Серебряному веку» (Н.А.Оцуп, единомышленник Н.Гумилева по «Цеху поэтов».)

Поэтические символы, отразившие духовную атмосферу «безвременья»: в творчестве Фофанова это образ «засохших листьев», которые неожиданно оживают, как воскресшие мертвецы, напитавшись заемным восторгом чуждой им весны («Засохшие листья», 1896); в лирике Апухтина это астры, «поздние гостьи отцветшего лета»; цветы, распустившиеся в преддверии осенней, тронутой первым стеклянным холодом природы («Астрам», 1860-е гг.). Это выразительный образ «зимнего цветка» в поэзии К.К.Случевского, («Цветок, сотворенный Мефистофелем»).

«Великий спор» между двумя течениями, «гражданской» и «чистой» поэзией, для этих поэтов был уже неактуальным. Они не объединялись в школы, не выпускали манифестов. Незавершенный, открытый характер художественных исканий «детей ночи» (Д.С.Мережковский) не дает оснований отказывать этому периоду в определенной целостности.

В историко-литературной науке были попытки дать ему четкие терминологические характеристики – «декаданс», «пресимволизм», «неоромантизм».

Авторы учебника «История рус. лит. 19 в.» (ч.3) под ред. В.И.Коровина (н-р, С.В.Сапожков) считают, что наибольшего доверия заслуживает попытка З.Г.Минц описать литературный процесс конца 19 века именно термином «неоромантизм».(Минц З.Г. «Новые романтики» (к проблеме русского пресимволизма) .//Тыняновский сб. РИГА, 1988.)

Типологические признаки этого явления:

1)Отказ от полного бытового правдоподобия, усиление художественной условности текста, интерес к фольклору и литературной легенде;

2)Поиски универсальной картины бытия, основанной на глобальных антиномиях (цель и бесцельность существования), жизнь и смерть, я и мир и т.п.

3)тяготение стиля, с одной стороны, к повышенной эмоциональности, экспрессивности и, с другой стороны, стремление к «прозаичности», к натуралистической «мелочности» описания. Очень часто обе тенденции сосуществовали в стиле одного поэта, создавая эффект диссонанса.

Поэзию 80-90-х гг. условно можно разделить на 3 группы:

1.С.Я.Надсон и «скорбные поэты»

2.Поэты «эстетской» направленности (Андреевский,А. Апухтин, Фофанов, М. Лохвицкая, Случевский и др.

3.Поэты предмодернистской ориентации (Вл. Соловьев, Д.Мережковский, Н.Минский).

Родился в старинной дворянской семье в городе Болхове, Орловской губернии. В 1859 г. Окончил Петербургское училище правоведения. Служил в министерстве юстиции. С детства проявлял блестящие способности, впервые выступил в печати в 14-летнем возрасте.

Алексей Николаевич Апухтин начал печататься в 50-х гг., но первый сборник его «Стихотворений» появился только в 1886г. Книга была открыта поэмой «Год в монастыре», представляющей дневниковые записи героя, в которых был отражен характерный круг основных тем и мотивов лирики Апухтина.

Герой поэмы, зараженный пессимизмом светский человек, бежит из «мира лжи, измены и обмана» под «смиренный кров» монастыря. Но жизнь в глубокой тишине, «без бурь и без страстей» вскоре наскучила ему. Тщетно пытается он изгнать из сердца образ любимой, которая доставляла ему так много горечи и страдания, - в нем все более и более «бушуют волны воспоминаний и страстей». Наконец, накануне пострижения герой навсегда прощается «с тихой, смиренной обителью», идя навстречу бурям жизни. Поэма лишена сложного драматического развития сюжета, это длинная цепь размышлений героя, его беседы с самим собою.

Тематика стихотворений первого сборника во многом родственна тягостным думам, лежащим в основе поэмы «Год в монастыре». Меланхолия, муки неразделенного чувства, «любви безумный стон», воспоминания об утраченном счастье, трагедия разочарования, тоска «томительных дней», пессимистические настроения – таково содержание поэзии Апухтина.

Ранее поэт тяготел к элегии и романсной лирике. Широко известные романсы «Ночи безумные, ночи бессонные», «Пара гнедых», «Разбитая ваза» и др. Апухтина привлекли внимание композиторов, в том числе П.И.Чайковского, долгие годы дружившего с поэтом.

В 80-х годах Апухтин начинает тяготеть к повествовательным стихотворным жанрам – дневнику, исповеди, письму, монологу, которые позволяли усилить эмоциональный накал переживаний героев и драматизировать их рассказ о себе. Обращение к повествованию в стихах, к своеобразной стиховой новелле дало Апухтину возможность внести в свою поэзию интонацию живой разговорной речи и более свободно вводить в нее интонацию живой разговорной речи и более свободно вводить в нее бытовую лексику.

Лирика А. изобиловала трафаретными поэтическими словосочетаниями и образами. Широким потоком вливались в его стихи «туманные дали», «небесные улыбки», «золотые сны», «лазурное небо», «яркие очи» и т.п. Обращение к повествовательной форме помогло поэту преодолеть тяготение к чужой образности. Апухтин не был зачинателем в области поэтического повествования, но он внес в него новые настроения и новое психологическое раскрытие человека своего времени. Созданные им монологи-исповеди («Сумасшедший», «Из бумаг прокурора», «Перед операцией») быстро вошли в эстрадный репертуар. В предисловии к «Стихотворениям» А., изданным в 1961 г., Н.Коварский справедливо пишет, что для А. было характерно стремление «породнить стихи и прозу. Стих А. под влиянием этого родства несомненно выигрывает. Лексика становится проще, реже встречаются «поэтизмы», стих делается свободней, вбирает значительно больше, чем раньше, разговорных элементов и в словаре и в синтаксисе.

(Цитаты подобрать самостоятельно).

Страница 2 из 2

Алексей Апухтин (Природа, мир, тайник вселенной...)

Михаил Эпштейн

А.Апухтин завершает развитие элегических мотивов в пейзажной лирике XIX века. Ведущая тема - увядание сада, угасание лета, "пышно-погребальный" закат дня и года, стремление упиться прощальными мгновениями иссякающей жизни: "О боже, как хорош прохладный вечер лета!.."; "Под этими лучами нам жизнь милей в последний час"; "Как радостно цветы в последний раз блестят!"; "О, рви их поскорей - последние цветы // Из моего поблекнувшего сада!". Поэтизируется грусть расставания с праздником природы, роковая черта, отделяющая жизнь от смерти. Излюбленный образ - увядающие цветы, схваченные ранними заморозками, "поздние гости отцветшего лета", "осени мертвой цветы запоздалые"; отсюда особая любовь к поздно цветущим астрам ("Астрам", нач. 60-х годов; "Осенние листья", 1868).

Алексей Апухтин (Три поэта)
Н. Колосова

"С отроческих лет я начал в жизнь вникать..."

Когда А. К. Толстой и Я. П. Полонский уже начинали свой литературный путь, в ноябре 1840 года в городе Болхове Орловской губернии в старинной дворянской семье родился Алексей Николаевич Апухтин. Потом отец Апухтина вышел в отставку, и семья перебралась в имение Павлодар Калужской губернии. Поэтическая одаренность Апухтина проявилась очень рано: уже в двенадцать лет ему прочили славу Пушкина. Первые стихотворные опыты Апухтина появляются в печати в 1854 году, когда он еще учился в Училище правоведения. В самом деле, уже в отроческом стихотворении "Первый снег" нельзя не увидеть его художественного мастерства, уверенного владения формой, несомненных признаков поэтического видения мира. Бесспорно, это стихотворение во многом подражательно, в нем отчетливо видится пушкинское влияние, явственны пушкинские эпитеты и интонации:

"Картин знакомый ряд встает передо мною:
Я вижу небеса, подернутые мглою,
И скатерть снежную на сглаженных полях,
И крыши белые, и иней на дровах..."

Здесь, может быть, нет ярко бьющей самобытности, но кто из больших поэтов не начинал с подражательности, а подражательные стихи юного Апухтина сделали бы честь и куда более зрелому поэту. Мотивы ранней лирики Апухтина вполне традиционны, и вряд ли стоило бы придавать особенный смысл и предугадывать будущие "апухтинские нотки" в "былых радостях и горе прежних дней", "песне унылой", "доле печальной", "жизни одинокой" и т. п.,- все это неизбежные аксессуары романтической поэзии, не зависящие от возраста, ведь и Ленский "пел поблекший жизни цвет без малого в осьмнадцать лет". Удивительно другое - еще учась в аристократическом Училище правоведения, Апухтин, тенденциозно и традиционно обвиняемый в антидемократизме, пишет "Деревенские очерки", в которых рисует картины деревенской крепостной жизни, говорит о "сокрушительной неволе", о "горючих слезах" и "кровавых ручьях", которыми политы поля родной земли. Обращаясь к народу - братьям,- верит:

"Срок окончится суровый,
С ваших плеч спадут оковы,
Перегнившие на вас!"

Восемнадцатилетний поэт думает о судьбе своей родины:

"И ты... что будешь ты, страна моя родная?
Поймет ли твой народ всю тяжесть прежних лет?
И буду ль видеть я, хоть свой закат встречая,
Твой полный счастия рассвет?"

Некоторые исследователи снисходительно замечают, что в предреформенной России, а именно в это время были написаны "Деревенские очерки", "новые веяния" коснулись даже самых закоренелых консерваторов и что эти мотивы в творчестве Апухтина не более, чем дань времени. Это представляется в корне неверным. Ведь за четыре года до "Очерков" (то была еще эпоха Николая I) в том же "Первом снеге" Апухтин, казалось бы весь поглощенный своими сугубо личными переживаниями, не забывает о такой далекой ему детали, как то, что крестьянин - "природы сын печальный" сможет "Плоды трудов по зимнему пути // За плату скудную в продажу отвезти". К тому же трудно найти человека, столь равнодушного к тому, что о нем скажут, каким был Апухтин, ему в высшей степени было чуждо стремление заигрывать с общественным мнением. Примечательно, что воспитанник привилегированного закрытого учебного заведения, предаваясь в своих ранних стихотворных опытах "мленью грусти", умеет видеть зло и несправедливость, царящие как будто вне того круга, которым должен был бы ограничиваться его жизненный опыт:

"Город прославленный, город богатый,
Я не прельщуся тобой",-

говорит юный поэт о Петербурге, в котором столько "незримых страданий" и "невидимых слез", где царит "преступный" и "закоснелый" разврат.

В девятнадцать лет Апухтин кончает училище и поступает на службу в министерство юстиции. Спустя три года он уезжает в Калужскую губернию, затем два года служит в Орле. В эти годы окончательно определяется мировоззрение Апухтина. С исчерпывающей полнотой оно сформулировано в стихотворении "Современным витиям". Он в своем роде так же, как А. К. Толстой, "двух станов не боец", его положение - "Посреди гнетущих и послушных, / Посреди злодеев и рабов..." Но, в отличие от Толстого с его "ненавистью к деспотизму", Апухтин слишком малотемпераментен, чтобы против чего-то активно выступать, слишком пассивен, чтобы "что-нибудь всем сердцем полюбить". Его душевное состояние - это некий паралич воли, усталость и безнадежность. Он рано приходит к выводу, что жизнь - сцена, на которой люди - актеры, разыгрывающие роли. С горькой иронией говорит он в стихотворении "Актеры" о фальши, которой пропитаны и слова и чувства окружающих его людей. Если в ранней юности еще можно верить искренности пылких слов

"О том, что жертва - наш девиз,
О том, что все мы, люди - братья",

хотя и говорят эти слова, "украдкой глядя на суфлера", то с годами "холод в нашу грудь проник" и смешны становятся роли и жалки актеры. Для Апухтина рано окончился период юношеских вдохновений, связанных с надеждами на социальные преобразования. Отмена крепостного права, на которую возлагалось столько надежд, мало что изменила в жизни народа:

"На родине моей не светит просвещенье
Лучами мирными нигде,
Коснеют, мучатся и гибнут поколенья
В бессмысленной вражде
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
Всю жизнь одни мечты о счастии, о воле
Среди тупых забот...
И бедны те мечты, как бедно наше поле,
Как беден наш народ".

В середине 60-х годов Апухтин возвращается из Орла в Петербург, поступает на службу в министерство внутренних дел и с тех пор почти безвыездно живет в Петербурге. Несмотря на то что материальные возможности позволяли Апухтину совершать заграничные путешествия со всем доступным в те времена комфортом, он крайне редко покидает дом, потому что, во-первых, по слабости здоровья ему тяжело было путешествовать, а во-вторых, его отличало весьма неприязненное отношение к загранице вообще. Блестящий собеседник, Апухтин всегда был желанным гостем в светских салонах, где многие весьма ценили и его поэтический дар.

Ранние идеалы Апухтина остались именно идеалами в подлинном значении этого слова - то есть не допускающими возможность хотя бы частичной реализации. А раз так - бессмысленно попусту говорить об этом. Апухтинский максимализм не удовлетворяется "разговорами" - борьбой идей. Поэтому он, вначале как будто бы перспективный сотрудник некрасовского "Современника" (Добролюбов называет его "молодым правоведом, подающим надежды"), перестает печататься и на какое-то время замолкает вообще. Те упаднические мотивы, которые не обязательно должны были стать определяющими его дальнейшее развитие, хотя и сопровождали его ранние произведения, становятся доминирующими в его мироощущении. Окружающая поэта действительность представляется ему поистине "страшным миром", как позже определит ее Блок. Апухтин не видит выхода ни в чем. В его душе живут нетленные идеалы красоты и "чистого искусства", но профессионально заниматься искусством - литературой в 70-80-е годы XIX века, когда литературные произведения становятся товаром, "цена которого возвышается и понижается сообразно спросу", для него унизительно. Характерно и максималистское отношение Апухтина к самому понятию литературного труда. В письме к П. И. Чайковскому, с которым его связывала тесная дружба со времени совместного пребывания в Училище правоведения, он убеждает его, "...что "труд" есть иногда горькая необходимость и всегда величайшее наказание, посланное на долю человека, что занятие выбранное по вкусу и склонности не есть труд...".

Тем не менее потребность в самовыражении берет свое, и Апухтин снова пишет, впрочем довольно долго не печатая своих произведений. Все стихотворения Апухтина - характернейшего выразителя эпохи "безвременья" с ее общим спадом общественного движения и усилением реакции,- пронизаны единой нотой безысходности и угнетенности. Личная, как правило, любовная трагедия, которую переживает лирический герой Апухтина, усугубляется безотрадным фоном, На котором она разыгрывается. Жизнь человека вообще представляется ему чудовищной бессмыслицей:

"И, умирая, он не знает,
Зачем явился он на свет,
К чему он жил, куда он исчезает".

К тому же люди, эти жалкие созданья, вместо того чтобы "соединить усилья // И дружно общий крест нести", ненавидят друг друга, завидуют, враждуют:

"Все дышат лишь враждой, и все стоят на страже...
Куда ни посмотри, везде одна и та же
Упорная, безумная война!"

И вот на фоне этой бессмысленной и жестокой жизни лирический герой стихотворения Апухтина словно с каким-то упоением бесконечно варьирует тему несчастной любви. Герой его поэзии - лицо страдательное. Любовь для него всегда "отравленное счастье". В лирике Апухтина - весь арсенал устойчивых словосочетаний, неотъемлемых атрибутов "жестокого" романса. Здесь и "жизнь разбитая", и "страсть роковая", и "стон безумной любви", и "жгучая слеза", и "безумная ревность". Любовь у Апухтина не просто неудачная, безответная, но с ней неизбежно связано унижение, на которое согласны его герои:

"...муки ревности и ссор безумных муки
Мне счастьем кажутся пред ужасом разлуки".
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
"И, как послушный раб, опять, гремя цепями,
Не зная сам куда, побрел бы за тобой".
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
"Она отдаст последний грош,
Чтоб быть твоей рабой, служанкой,
Иль верным псом твоим - Дианкой,
Которую ласкаешь ты и бьешь!"

И конечно, в особо "концентрированном" виде, наиболее ярко выражены все присущие Апухтину безысходно-горькие ноты с цеплянием за прошлый обман в романсе "Ночи безумные, ночи бессонные...".

Наряду со стихами, представляющими собой готовую основу романса, у Апухтина много произведений как бы созданных для декламации - это размеренно-прозаические, с особой ритмической интонацией сюжетные повествования ("Сумасшедший", "С курьерским поездом" и т. п.). В них - все та же безрадостная, душу рвущая "апухтинская нотка".

Но, находясь во власти беспросветной, томительной угнетенности, называя себя "живым мертвецом", Апухтин мог писать довольно язвительные юмористические стихотворения. Заимствуя размер и манеру "Моей родословной" Пушкина, с рефреном "Я дилетант, я дилетант", пародирующим пушкинское: "Я мещанин", Апухтин, в сущности, отстаивает свою принадлежность к той литературе, в которой "Добру, отчизне, мыслям чистым // Служил писателя талант", защищая от нападок Писарева священное для него имя Пушкина. Вообще, как указывает один из первых биографов Апухтина, М. И. Чайковский, у Апухтина в жизни было четыре кумира: его мать, нежно любившая своего первенца, привившая ему еще в детстве любовь к поэзии и поощрявшая в нем стремление излить душевные порывы в стихах. Затем - Россия, любовь к которой опять-таки была привита ему еще в детстве. "Русская природа, русские люди, русское искусство и русская история составляли для него основной, можно сказать, исключительный интерес существования",- пишет М. Чайковский. Пушкин - с детства боготворимое имя. И наконец, кумиром Апухтина был Лев Толстой, правда, до той поры, пока великий писатель не прекратил создавать свои художественные произведения и не занялся проповедованием собственного учения. Глубоко огорченный Апухтин, кстати, как и Тургенев, написал письмо Толстому, в котором умолял его вернуться к художественному творчеству.

После Л. Н. Толстого наиболее близкими из современных Апухтину писателей были Ф. И. Тютчев, А. А. Фет, А. К. Толстой, Я. П. Полонский, И. С. Тургенев, Ф. М. Достоевский и А. Н. Островский. Отдавая исключительное предпочтение литературе, Апухтин проявлял также большой интерес к драматическому искусству и музыке. Сам он был очень способным декламатором, и слушатели получали неизменное удовольствие от чтения Апухтиным как его собственных произведений, так и произведений любимых его поэтов, прежде всего, конечно, Пушкина. В последние дни своей жизни (он умер в августе 1893 года), тяжело больной, он, очнувшись от забытья, принимался читать наизусть своего любимого Пушкина.

В музыке Апухтин "с одинаковым удовольствием слушал истинно прекрасное и шаблонно-пошлое,- пишет М. Чайковский.- Романсы Глинки и цыганские песни одинаково вызывали у него умиление и восторг". Не признавал он лишь оперетки, этот жанр оскорблял его вкус. Он находил в цыганском исполнении, потерявшем свою самобытность во второй половине XIX века, на которое "легла изнанкой грязной цивилизации печать", тот "страсти пламень беспокойный", который и был основным достоинством их песен, столь ценимых и Пушкиным и А. Григорьевым и многими другими:

"В них есть какой-то, хоть и детский,
Но обольщающий обман...
Вот почему на раут светский
Не променяем мы цыган".

Апухтин не только не стремился напечатать свои произведения, но и не всегда записывал их, полагаясь на свою феноменальную память. Стихи его (и, конечно, далеко не все) сохранились лишь благодаря настойчивости его близких друзей, добившихся разрешения поэта записать его произведения. Объяснялось это чрезвычайной строгостью Апухтина к отделке своих произведений, его "флоберовским педантизмом".

Он считал и называл себя (в стихотворении, посвященном П. Чайковскому) "непризнанным поэтом", однако слава и признание пришли к нему вопреки его строгим запретам в отношении печатания своих произведений. До появления в 1886 году сборника стихотворений Апухтина, многие из них уже были положены на музыку, многие декламировались любителями поэзии. Популярность Апухтина являлась поводом для размышлений критиков и литературоведов в его эпоху и в более позднее время. Трудно представить себе поэта, чье творчество вызвало бы такие полярные оценки. Одни обвиняли его в бедности тематики и в банальности, находили в его стихах признаки декадентства, другие называли "поэтом милостию божией".

Апухтин являет собой феномен чрезвычайно раннего становления поэтической личности. Отроческие его произведения, написанные в 13-15 лет и казавшиеся залогом будущих поэтических шедевров, стилистически почти не были превзойдены в его позднейшем творчестве. Он быстро набрал свою творческую высоту и потом уже не поднимался выше, продолжая движение по замкнутому кругу. Однако эта высота, на которой суждено было ему удерживаться, хоть и не была головокружительной, но оказалась достаточной для того, чтобы мысль и чувство получили возможность парить.

Поэзия Апухтина удивительно ровна - у него почти нет неудачных стихов, то есть резко уступающих остальным его произведениям. Да, в ней встречаются штампы, устойчивые и избитые словосочетания, которые дают повод критикам и литературоведам в свою очередь навешивать апухтинской музе штампованный же ярлычок "поэтика банальностей". Все эти наполняющие стихотворения Апухтина "роковые": бездна, ночь, мысль, борьба, страсть; "безумные": лобзанья, слезы, пыл, ревность, тоска; неизбежно разбитая, безотрадная и постылая жизнь как будто бы не должны были удовлетворять взыскательному вкусу. И тем не менее романсы на стихи Апухтина писали Чайковский и Рахманинов, Аренский и Прокофьев и многие, многие другие композиторы. И музыкантов, и исполнителей, и слушателей, видимо, не отталкивала "поэтика банальностей", но что же притягивало?

После того как сентиментализм в искусстве, и в частности в литературе, сменился другими течениями, был изжит, понятие сентиментальный (излишне чувствительный) оказалось скомпрометированным. Над сентиментальными стали иронизировать. Однако человеческие чувства, как выяснилось, более устойчивы и неизменны, чем всевозможные течения в искусстве. И в жизни, наверное, каждого человека бывают периоды, когда он обнаруживает, что сердце у него чувствительно, а иногда и излишне чувствительно, то есть сентиментально. Чаще всего это совпадает с периодами упадка духа. И в такие минуты полные высокого трагизма гениальные творения оказываются слишком недоступными - для того, чтобы оценить и насладиться ими, необходимо спокойное расположение духа. А сентиментальный романс (или не менее скомпрометированная мелодрама) приходятся здесь как нельзя кстати.

Но речь идет, конечно, о произведениях художественных, где мысль, чувство и словесное воплощение отмечены пусть не высшей, но высокой пробой. В апухтинских стихотворениях есть штампы, которые дурны разве тем, что давно найдены и слишком часто употреблялись. Но в его стихах нет вульгаризмов, нет слащавости, нет пошлости, нет дурного тона. Есть мысль, есть чувство, есть безупречность рифмы, есть ритм и мелодичность, есть отточенность формы. Высокая культура Апухтина в сочетании с его природным поэтическим дарованием обеспечила его произведениям успех у современников и служит залогом долгой их жизни. А тематическая ограниченность, за которую доставалось Апухтину от критики, позволила ему разработать и усовершенствовать ту единственную ноту, которая навсегда вошла в русскую поэзию как "апухтинская".

Как поэт Апухтин заявил о себе еще в 1850-1860-е годы. Первоначально он даже был близок либерально-демократическому лагерю «Современника» (цикл «Деревенские очерки», 1859). Но очень скоро разошелся с «отрицательным» направлением в искусстве, заявив о своей приверженности направлению «пушкинскому» («Современным витиям», 1862). Затем последовали долгое, продолжавшееся двадцать лет молчание и «второе рождение» Апухтина в 1880-е годы уже как поэта «безвременья».

Став подлинным выразителем души современного человека, поэт окончательно нашел свою тему и свой стиль. В стихотворной повести «Из бумаг прокурора» (1888), определяя свое время как «эпоху общего унынья», ее герой, молодой человек, собирающийся покончить жизнь самоубийством, намеренно отказывается сколько-нибудь определенно мотивировать его причину. По мнению автора, отвечавшего на упреки критиков, это сделано специально, чтобы подчеркнуть «эпидемический характер болезни» .

Признание очень важное. Оно помогает понять, почему поэзия Апухтина, в отличие, например, от надсоновской, не только откровенно аполитична (асоциальна), но и лишена однозначных, упрощенных психолого-бытовых мотивировок внутреннего мира человека «безвременья». Этот человек, по точному определения критика, «является в стихах Апухтина не как член общества, не как представитель человечества, а исключительно как отдельная единица, стихийною силою вызванная к жизни, недоумевающая и трепещущая среди массы нахлынувших волнений, почти всегда страдающая и гибнущая так же беспричинно и бесцельно, как и явилась» .

В разных аспектах варьируется Апухтиным лейтмотив его поэзии - трагическое бессилие, бесперспективность, хаотичность, раздробленность сознания современного человека: «И нет в тебе теплого места для веры, //И нет для безверия силы в тебе». С этой точки зрения страдание в художественном мире поэта часто расценивается как проявление живой жизни. Именно страдание, являясь следствием бессмысленного существования человека 1880-х годов, в то же время предстает единственной панацеей, способной спасти его от окончательного омертвления души, вырвать ее из атмосферы леденящего оцепенения, которую Апухтин ощущал как ту самую «эпидемическую болезнь» времени. «Бесцветному, тупому повторенью» существования «живых мертвецов» (в таких выразительных образах Апухтин рисует картину современной жизни в стихотворениях «На новый 1881 год» и «На новый 1882 год») противопоставляются новые сны, жгучие слезы, воспоминания, роковая, могучая страсть, любовные грезы, безумный пыл, безумная ревность.

Казалось бы, характер лирического героя Апухтина в общем плане воспроизводит настроения, которые будут впоследствии свойственны лирике М. Лохвицкой. Сходство прослеживается и в доминантной теме творчества обоих поэтов - муки и страдания любви, которые, несмотря на все беды и унижения, с ними сопряженные, всегда остаются знаком живой души, противостоящей унынию и пошлой серости «безвременья». Эти муки и побуждают, в конечном итоге, униженного и оскорбленного любовью человека возвыситься до подлинного гимна своей возлюбленной:

Будут ли дни мои ясны, унылы,

Скоро ли сгину я, жизнь загубя, -

Знаю одно: что до самой могилы,

Помыслы, чувства, и песни, и силы -

Все для тебя!

(«День ли царит, тишина ли ночная...», 1880)

Этот апофеоз самоценности любви-страсти, любви-страдания, свойственный обоим авторам, имеет, однако, у Апухтина свой поэтический голос, свою неповторимую интонацию. Во-первых, в плане философско-этическом этот пафос тяготеет не к прославлению героической, неординарной личности, наделенной «сверхчувствами» и «сверхжеланиями», а, наоборот, к апологии героя слабого, безвольного, который, словно чеховская Раневская, всегда «ниже любви» и который беззащитен перед своим чувством. Поэтическая концепция любви в лирике Апухтина, скорее, наследует не «ницшеанскую», а «тютчевскую» линию: взгляд на любовь как на «поединок роковой» двух ожесточившихся сердец, одно из которых без остатка подчиняет своей воле более слабое .

Во-вторых (и это самое главное), любовная тема у Апухтина находит совершенно оригинальное жанровое решение. Она воплощается в двух жанрово-тематических группах стихотворений: 1) интимно-повествовательная лирика («С курьерским поездом», нач. 1870-х гг.; «Письмо», 1882 и «Ответ на письмо», 1885; «Перед операцией», 1886; «Сумасшедший», 1890 и др.) и 2) романсовая лирика («Истомил меня жизни безрадостный сон...», 1872; «Ночи безумные, ночи бессонные...», 1876; «В житейском холоде дрожа и изнывая...», 1877; «Пара гнедых», 1870-е гг.; «День ли царит, тишина ли ночная...», 1880 и др.).

Первая жанровая группа тяготеет к стихотворному монологу и в сюжетном отношении представляет собой новеллу, построенную обычно на острой драматической, а чаще мелодраматической коллизии. Стилистика таких монологов сочетает общепоэтические штампы с точной психологической деталью. Драматизм коллизии обусловливает «нервность» монолога, резкие перепады психологических состояний. Перед читателем разворачивается как бы «театр одного актера»: монологи исполнены чисто сценических эффектов, полны декламационных жестов - недаром они и предназначались для чтения с эстрады.

Более значима для истории русской поэзии вторая жанровая группа. Недаром романс признается «визитной карточкой» апухтинской поэзии. П.И. Чайковский (с ним Апухтина связывала многолетняя дружба), Ц.А. Кюи, P.M. Глиэр, A.C. Аренский, С.В. Рахманинов и другие композиторы писали романсы на слова поэта. Основу образно-стилевой системы романса, как правило, составляет романтический тип мироощущения, представленный в своем самом общем, схематичном виде, не осложненный психологически и сюжетно. Романс - интонационный знак, поэтическая эмблема романтической лирики в целом, воспроизводящий ее самые общие, «накатанные» образы, мотивы, стилевые формулы, взятые из различных жанров - элегии, послания, песни, сонета и др. Следовательно, романс - это материализованная форма «памяти жанра», ориентированная, однако, не на какую-то определенную лирическую форму, а воскрешающая художественный абрис сразу множества форм - своеобразное «попурри» на темы романтической лирики:

Ночи безумные, ночи бессонные,

Речи несвязные, взоры усталые...

Ночи, последним огнем озаренные,

Осени мертвой цветы запоздалые! ...

Этот знаменитый романс Апухтина насквозь «цитатен». В нем узнаются и образы «цыганской» лирики Ап. Григорьева («Есть минуты мучений и злобы // Ночи стонов безумных таких...»), и в последующих строфах - образ тютчевского «несносного» ослепительного дня, и «роковые» образы в духе Бенедиктова («рука беспощадная» времени, «ответ невозможный» прошлого). Использование традиционных поэтизмов связано с установкой романса на обобщенность, общезначимость, узнаваемость чувств. Критик М. Протопопов, современник Апухтина, слабость этого стихотворения увидел в том, что каждый читатель мог вложить в романсовые штампы «подходящий обстоятельствам смысл».

Но в том-то и дело, что любой романс рассчитан на сотворчество читателя и слушателя, на «всеядность» смысла той лирической ситуации, которая лежит в его основе. Вот почему романс не любит резкой индивидуализации стиля. Помимо всего прочего она увела бы внимание читателя от эмоциональной напевности текста (что в романсе главное) в сторону обновленного значения поэтизмов. Если же индивидуально-авторский образ все-таки вводится в текст, то он выявляет свое новое качество, как правило, именно в окружении общезначимых формул. Так именно и происходит в процитированном отрывке: «осени мертвой цветы запоздалые» - этот чисто апухтинский символ внутреннего мира человека «безвременья» (недаром Чехов поставит эти слова в заглавие своего известного рассказа) проясняет вполне свое значение только на фоне предшествующих ему «банальных» поэтизмов.

Есть причина, кроющаяся в общих закономерностях стилевого развития поэзии 1880-1890-х годов, которая объясняет необычайную востребованность романса именно в эту переходную эпоху. Такой причиной является демонстративная литературность художественной системы этой поэзии, спроецированность ее образов и поэтического словаря в прошлое - в золотой век русской литературы. Многие стихи поэтов «безвременья» пестрят откровенными перифразами и реминисценциями из Пушкина и Лермонтова, Некрасова и Тютчева, Жуковского и Фета.

Ощущение такое, что современная жизнь проникала в стихи Андреевского, Фофанова, Случевского, Апухтина, Голенищева-Кутузова как бы предварительно пропущенная сквозь призму поэтических отражений. Обилие образных, синтаксических, метрострофических конструкций, отсылавших читателя не к стилю конкретного автора и даже не к определенной поэтической школе, а ко всей традиции классической поэзии сразу - все это позволяет говорить о чисто «иконической» функции поэтического слова, которое часто (особенно у Фофанова) собственно реального содержания не несет, а служит лишь «условным знаком поэтичности».

Можно было бы говорить об эпигонстве этой поэзии, если бы не «сама острота и сознательность в употреблении традиционных поэтических средств в эпоху, когда они уже вполне ощущались как архаизмы» .

Таким образом, в творчестве авторов 1880- 1890-х годов наблюдается интересный процесс канонизации поэтической системы XIX столетия, как системы классической, художественно завершенной, совершенствовать которую на ее прежней основе невозможно. Традиционные поэтизмы для авторов-восьмидесятников то же, что античные образы для писателей классицизма. Сама точность, с которой в 1880- 1890-е годы воспроизводилась образная система предшествующей лирики XIX в., как бы подчеркивала непреходящее значение ее художественных ценностей, утверждала их в качестве непререкаемого эталона, «вечного образца» для подражания. В поэзии конца века получают распространение очень редкие формы строфической организации, за которыми в европейской практике закрепилась репутация классических, строгих, не подлежащих изменению и переоценке. Среди них сонет (П.Д. Бутурлин, K.P. [Константин Романов], Лохвицкая, Минский), триолет (Фофанов, Лохвицкая), семистишие (см., например, «Вера» Фофанова, «Серенада» K.P., «Весенний сон» Лохвицкой и др.).

К этому же ряду следует отнести и окончательное оформление «классичности» романса в поэзии Апухтина. Но парадокс заключался в том, что «хрестоматийный глянец» из общеузнаваемых формул и синтаксических фигур накладывался в романсах Апухтина на мироощущение, далекое от гармонии, мироощущение человека безвольного и внутренне растерянного. Апухтин словно стремится занять красоту и гармонию от поэтических формул прошлого, как бы желая в них найти поэтическую энергию для угасающего чувства. Но эта опора оказывается слишком ненадежной. Вот почему стиль романсов Апухтина нет-нет да и сбивается на прозу:

Что сделал я тебе? Такой безумной муки,

Не пожелаешь и врагу...

О, будьте счастливы, - я лишний между вами,

О, будьте счастливы вдвоем.

Сам перебой романсовой интонации прозаизмами лишний раз оттеняет «апухтинское брюзжание» (А. Белый), делает еще заметнее внутреннюю опустошенность человека «безвременья».

"Творчество Апухтина А. Н."

Ученика 10А класса средней школы №3

Попова Антона

1. Идейно–художественное своеобразие творчества Апухтина А.Н.

2. Становление поэта, первые публикации.

3. Поэт "чистого искусства".

4. Влияние великих современников XIX века на творчество Апухтина А.Н.

5. Мое отношение к творчеству Апухтина А.Н.

Апухтин А. Н. был одним из наиболее проницательных в русской литературе поэтов – философов. В его творчестве в яркой форме соединились идейное содержание с исключительной поэтической силой. Верное прочтение
Апухтина действительно возможно лишь на фоне поэтической традиции. Его стихотворения насыщены литературными ассоциациями и цитатами, рассчитанными на узнавание, и, чтобы быть правильно истолкованными, они должны постоянно соотноситься с поэзией предшественников.

Психологическая лирика Апухтина во многом учитывает достижения русской прозы второй половины 19 века. Поэту удается передать сложность, многослойность человеческой психики. Каждое стихотворение поэт наполнил искренним лиризмом и тончайшим психологизмом.

Апухтин Алексей Николаевич родился в Орловской губернии
17(29).07.1840, поэт–прозаик. Из старинного дворянского рода Апухтиных. С детских лет его связывала теснейшая дружба с матерью, Марией Андреевной.
Она была женщиной ума замечательного, одаренной теплым сердцем и самым тонким изящным вкусом. "Ей обязан я порывами сердца высказывать свои ощущения". В 1852 году Апухтин был определен в Петербург, в училище правоведения, где возникла его дружба с П.И. Чайковским. Апухтин проявил блестящие способности, знал наизусть много стихов А.С. Пушкина и М.Ю.
Лермонтова, пытался сочинять сам. Как свидетельствует М.И. Чайковский, автор наиболее полной биографии Апухтина, он был представлен И.С. Тургеневу и А.А. Фету, которые ему покровительствовали. При содействии директора училища А.П. Языкова в газете Русский инвалид" (1854, 6 ноября) появилось первое стихотворение Апухтина "Эпаминонд", посвященное памяти администратора В.А. Корнилова. По окончании училища (1859 год) Апухтин поступил в Министерство юстиции и, дослужившись до младшего помошника столоначальника, в 1862 году уехал в свое родовое имение в Орловскую губернию. В 1863–65 годах – состоял старшим чиновником особых поручений при орловском губернаторе, вел следственные дела (список – ЦГИА, ф. 1284, оп.
67, д. 121). Участвовал в местной печати. Вернувшись в 1865 году в
Петербург, он окончательно отказался от карьеры чиновник – был только номинально причислен к Министерству внутренних дел (с 1867 года надворный советник).

В 1859 году в "Современнике (№9; с цензурными изменениями) напечатано девять стихов под общим заголовком "Деревенские очерки", где среди прочих звучали и социальные мотивы ("Уныние пустых полей", "Ожидание свободы").
Гедонизм, присущий натуре Апухтина, со страстью отдававшегося наслаждениям и призиравший труд как "величайшее наказание, посланное на долю человека" вкупе с полемическим индифферентизмом определили его позицию – не обремененного обязанностями светского человека в жизни, сочинителя – дилетанта в поэзии (впрочем весьма тщательно работавшего над своими стихами). С писателями "он сталкивался только как светский человек. Личные отношения не играли никакой роли ни в его литературной деятельности, ни в его жизни" (Чайковский М., Биографический очерк, с.XXIX). В сатирических куплетах "Дилетант" (изд. 1896г.) открещиваясь от русского "Парнаса", с его
"разночинным" духом, Апухтин с полемическим вызовом повторяет "Я дилетант, я дилетант". В своем дилетантизме как в форме творческого поведения – в отличие от простого любителя – Апухтин ориентируется, скорее всего, несознательно, на образ поэта начала 19 века, когда писательство лишь становилось профессией. В некрологе Апухтина отмечалось: он относится к искусству "согласно старым дворянским преданиям – слижи ему с гордостью боярина и с презрением к ремеслу литератора" (РВ, 1893, №10, с.328). "Питая отвращение к типографическому станку", который "обесчещивает" созданное произведение (письмо Г.П. Карцову от 2 марта 1885г.), Апухтин допускал широкое переписывание своих стихов. Примечательно, что своих рукописей он не хранил (частью они были утеряны, частью уничтожены им самим); многие стихи вписывались в тетради (как в начале 19 века – в альбомы) его друзьями
– Е.А. Хвостовой, Карцевым, роль которого в собрании стихов Апухтина особенно велика. Вмете с тем в его интимной лирике уже тогда преобладали меланхолические настроения: "Доля печальная, жизнь одинокая,/ Слез и страданий цепь непрерывная.." ("Жизнь", 1856г.). Обе грани дарования
Апухтина проявились при его вступлении в литературу: в конце 50–х – начале
60–х годов успехом пользовались как его пародии и "переправы", напечатанные в "Иллюстрации" и "Искре" (анонимно под псевдонимом Сысой Сысоев), так и проникновенно–лирический цикл стихотворений "Деревенские очерки"
("Современник".– 1859 – №9). Юмористические, жизнерадостные стихи и элегическая, подчас безысходно трагическая интонация соседствовали и в зрелом возрасте Апухтина, отражая разные стороны его личности.

Со страниц большинства воспоминаний о поэте встает образ неистощимого остроума, изобретательного шутника, блестящего импровизатора, чьи каламбуры, быстро разносившиеся по Петербургу, были далеко не безобидны; такова эпиграмма на министра внутренних дел А.Е Тиматева, скульптора–дилетанта: "Он лепит, правда, хорошо/ Но министерствует нелепо".
Однако мемуаристы заметили лишь внешнюю канву поведения поэта – культивируемый им самим образ беззаботного стихотворца. Из его частной переписки, где остроты тонут в потоке горьких жалоб, вырисовывается иная сторона личности Апухтина – ранимая натура, хорошо знакомая по его лирике.
Повышенной уязвимостью и мнительностью поэта объясняется полная крутых поворотов его творческая судьба.

Принятый по началу исключительно благосклонно литераторами различной ориентации – его поддержали А.А. Фет, считал "подающим надежды" Н.А.
Добролюбов (Добролюбов Н.А. Собр. соч. – М.; Л., 1964. – Т.9. – с.385), опекал Тургенев, ценил Н.А. Некрасов, печатал в журнале "Время" Ф.М.
Достоевский, а в начале 60гг., когда обострилась общественно–литературная борьба, Апухтин стал мишенью резких критических нападок, а то и насмешек.
В. Курочкин иронизировал над его лирическим циклом "Весенние песни" (Искра.
– 1860. – 29 апреля. – №16. – с.170), А.А. Минаев пародировал стихотворение
"Современным витиям" (Русское слово. – 1862. – №3. – отд.III., – с.5–7),
Добролюбов негативно отзывался о его лирике в целом (Добролюбов Н.А. Собр. соч. – Т.7. – с.241). Реакция Апухтина, очевидно, была столь острой, что он перестал печататься, оставил службу, вернувшись к себе на родину, и надолго был забыт читательской аудиторией.

Отныне поэт "уединенный дилетант" (–Апухтин) в искусстве, по возвращению через 3 года, держится в стороне от литературных кругов, мало пишет, ведет светский образ жизни, изредка выезжая за границу и в провинцию. Его стихотворения получают хождение "по рукам", декларируются чтецами–любителями, служат основой многих популярных романсов ("Ночи безумные, ночи бессонные"), музыку к которым писал П.И. Чайковский. Лишь начиная с 70–х годов произведения Апухтина изредка просачиваются в печать
(газета "Гражданин", журнал "Новь", "Русская мысль", "Северный вестник" и др.).

Неудивительно, что первый лирический сборник, выпущенный Апухтиным уже в немолодом возрасте в 1886 году, заново открыл его творчество широкой публике. Быстро раскупленный, а затем еще дважды переизданный при жизни
Апухтина, он получил значительный резонанс в печати; некоторые рецензеры рассматривали томик его стихов как знамение надвигающейся поэтической эпохи
(Русская мысль. – 1886. – №5. – с.311–313). Единодушное восхищение вызывали эмоциональность, мелодичность его лирики и, главное – удивительный психологизм, поныне дающий основания исследователям сближать поэзию
Апухтина с прозой его великих современников. Так в стихотворной новелле "С курьерским поездом" (начало 70 гг.) ощутимо влияние толстовского психологизма: авторский, объективный рассказ "перетекает" во внутренний монолог героев, раскрывая их меняющееся состояние мира, случайных деталей бытовой обстановки: "И стало весело ей вдруг при мысли той,/ Все оживилося в ее воображенье!/ Сидевший близ нее и спавший пассажир/ Качался так смешно, с осанкой генерала,/ Что, глядя на него и на его мундир,/ Бог знает от чего, она захохотала". К психологической новелле тяготит и одно из лучших произведений Апухтина – поэма "Год в монастыре" (1883), написанная в излюбленной Апухтиным дневниковой форме, но выходящая за рамки интимной проблематики, господствующей в творчестве поэта; здесь драматически остро звучат философские мотивы.

Успех сборника Апухтина вывел его на авансцену литературной жизни: его имя стало часто упоминаться в критических обзорах, одно за другим выходят его собрания сочинений (семь изданий с 1895 года по 1912 год), его взгляды на искусство стали предметом общего, хотя и не всегда сочувственного внимания. Так, после письма Апухтина к Л.Н. Толстому с осуждением нравственной проповеди писателя и призывам вернуться к художественному творчеству (см.: Литературное наследство. – М., – 1939. – т.37–38. – с.441–442) за Апухтиным утвердилась репутация поэта "чистого искусства" и о нем отзывались крайне критично многие литераторы, в частности Л.Н. Толстой и Н.С. Лесков. Тем не менее в 90–х годах интерес к творчеству Апухтина возрос, что объясняется отчасти литературными вкусами предсимволистской эпохи, чутко откликнувшейся на "неуловимо тонкие формы поэтического настроения" Апухтина (Волынский А. (А.Л. Флексер). Литературные заметки//
Северный вестник. – 1891. – №11. – Отд.II, – с.140–141), на "усталую, настроенную на минорный лад" интонацию. Хотя младшие современники Апухтина с горечью писали об отсутствии в его творчестве стройного мировоззрения, тем не менее они высоко ценили глубокую связь поэта с "золотым веком" русской лирики – с поэтическим преданием первых десятилетий XIX века.

Верное прочтение Апухтина действительно возможно лишь на фоне поэтической традиции. Его стихотворения насыщены литературными ассоциациями и цитатами, рассчитанными на узнавание, и что бы быть правильно истолкованными, они должны постоянно соотноситься с поэзией современников.
Так, стихотворения Апухтина "Прощание с деревней" (1858г.) и "Приветствую вас, дни труда и вдохновенья…" (1870г. и 1885г.) отчетливо ориентированы на пушкинскую "Деревню"; начало стихотворения "Судьба" (1863г.) построено на ритмико–тематических перекличках с "Анчаром"; а в стихотворении "К морю"
(1867г.) разработаны мотивы пушкинских элегий "Погасло дневное светило…" и
"К морю". Апухтин – лирик сформировался в "поэтическую" эпоху 50–х годов, высоко чтившую Пушкина; простота и гармония пушкинского стиха остались до конца жизни идеалом поэта. Однако по–своему мироощущению, Апухтин куда ближе Лермонтову. Как и у Лермонтова, в его поэзии лирическое "Я" -–в непримиримом противоречии с "толпой бездушной" ("В театре", 1863г.); излюбленный Апухтиным мотив "светская жизнь – сцена" окрашен в лермонтовские тона; и наконец, в творчестве Апухтина выражена по–лермонтовски звучащая жажда приобщения к вечным ценностям – природе, вере, несущим успокоение измученной душе: "Я хочу во что–нибудь да верить,/ что–нибудь всем сердцем полюбить!" (Современным витиям", 1861г.). В поэзии
Апухтина ощутимы и отголоски поэзии Ф. И. Тютчева ("Ночь в Монплезире").

" Но разум понимает,

Что в сердце есть у нас такая глубина,

Куда и мысль не проникает;

Откуда, как с морского дна,

Могучим трепетом полна,

Неведомая сила вылетает

И что–то смутно повторяет,

Как набежавшая волна".

Вместе с тем традиционно поэтическая лексика и фразеология нередко уживаются в лирике Апухтина с прозаическим словом: "бездна роковая", "тоска уединения" – с выражениями "по горло он погряз", мчался "на всех парах";
"страсти пламень беспокойный" – с выражениями "хоть тресни". Подобно
Некрасову, хотя и не так смело и не с такой интенсивностью Апухтин вводит в поэзию прозаические детали и злободневную тематику. Ряд его стихотворений представляет собой монолог человека, отделенного от автора психологическим и социальным барьером (см. "Венеция", 1874 г.; "Письмо", 1882 г.) – явление, близкое "ролевой" лирике Некрасова. Порой Апухтин обращался к чисто некрасовским, драматургически–повествовательным, сюжетным принципам развития темы ("В убогом рубище, недвижна и мертва…" 1871г.). В стихотворениях из цикла "Деревенские очерки", как и в последующих за ними, явственно ощутимы также следы воздействия Некрасова. "Деревенские очерки" не только выдержаны в близком к стилю Некрасова поэтическом ключе, но и схожи с его стихотворениями по мыслям и поэтическим средствам выражения.
Так, в стихотворениях "В полдень", "Проселок", "Песни", "Селение" поэт с глубокой, некрасовской болью говорит о нищете и разорении русской деревни, о родной земле, "политой слезами", о полях, смоченных "кровавыми слезами".
По–некрасовски Апухтин выражает веру в лучшее будущее своей родины, в то что "полные сил молодых" "заунывные звуки" "с первым призывом" "грянут…из оков / К вольным степям, к нескончаемым нивам, / В глубь необъятных лесов".

Пусть тебя, Русь, одолели невзгоды,

Пусть ты – уныния страна…

Нет, я не верю, что песня свободы

Этим полям не дана!

("Песни" (60))

В стихах поэта заметна инерция стиховых форм Некрасова, его напряженно–драматическая, скорбная интонация. По примеру Некрасова Апухтин активно включает в свой поэтический словарь бытовую лексику и прозаические детали. А небольшое, в двенадцать строк, стихотворение "В полдень", обладает широким эпическим фоном и в этом соотносимо с некрасовским стихотворением "На родине".

Как стелется по ветру рожь золотая

Широкой волной

Как пыль поднимается, путь застилая

Густою стеной!

Как грудь моя ноет тоской безымянной,

Мученьем былым…

О, если бы встретить мне друга нежданно

И плакать бы с ним!

Но горькие слезы я лью только с вами,

Пустые поля…

Сама ты горька и полита слезами,

Родная земля!

Но, пожалую больше всего отражений некрасовской поэзии находим в отрывках из поэмы "Село Колошовка" (1864г.), навеянных впечатлениями жизни поэта в родных местах (в период службы в Орле 1863–1864 гг.).Отчетливо просматривающийся в фрагментах поэмы социальный аспект отражения народной жизни, сочувственный показ картины "унылой" природы, "бессмысленной вражды" поколений, тяжкой доли женщины, весь век живущей "рабынею опальной / Под гнетом тяжкого труда", выдержанная в суровых тонах сцена свадьбы и самоубийства невесты, немереная, ненавязчивая прозаизация поэтической речи
– все это очень близко по духу настроениям Некрасова.

Творческое освоение Апухтиным традиций Некрасова не исключало, однако, полемики с ним. И это вполне закономерно. В стихотворении "К поэзии" ("В эти дни ожидания тупого…", 1881г.), написанном в связи с террористической деятельностью "Народной воли" и убийством Александра II 1 марта 1881 года,
Апухтин отмежевывается от Некрасова, заявляя о себе как о противнике демократической поэзии и стороннике "чистого искусства". Явственная полемика с Некрасовым звучит в следующих строках, обращенных к "волшебнику" поэзии:

От насилий, измен и коварства,

От кровавых раздоров людских

Уноси в свое в свое светлое царство

Ты глашатаев верных своих!

По своему трагическому мироощущению Апухтин ближе всего к Лермонтову.
Многие его стихотворения сверкают энергией лермонтовской поэзии. В них находим мы типичные лермонтовские мотивы неразделенной "роковой" любви, измены женщины, не оценившей возвышенных чувств друга, темы одиночества,
"тоски нестерпимой", неудовлетворенности жизнью, невозможности взаимопонимания между людьми (см.: "Поэт", "Ночью",– 1855г.; "После бала",–
1857г.). В лермонтовские тона окрашен мотив бездушие и лицедейства людей
"светского" круга с их "взглядами притворными". Поэту чужд скучный мир этой
"толпы немых видений", ему претит страсть "светских" людей к мишуре, их преклонение перед дешевой славой ("Публика. Во время представления
Росси",1877 г.).Отзвуки стихотворения Лермонтова "Умирающий гладиатор" слышим в апухтинском "Шарманщике"(1885).Ассоциации с его поэзией возникают в стихах "Подражание арабскому"(1885), через отголоски "Трех пальм", а также "Песни араба над могилой коня" Жуковского и "Подражая Корану"
Пушкина. Аллюзии на лермонтовскую "Думу" можно увидеть в стихотворении "Мое оправдание" (1858г.) Значительным воздействием Лермонтова отмечены поэмы
"Год в монастыре" (1883г.) и "Из бумаг прокурора" (1888г.). В которых раскрыт основной образ поэзии Апухтина – усталого, разочарованного, изверившегося человека. В центе первой из упомянутых поэм,– герой, убежавший в монастырь из "мира лжи, измены и обмана". В "святой обители" он пытается обрасти покой, но эта мечта оказывается тщетной:

Напрасно переплыл я океан безбрежный,

Напрасно мой челнок от грозных спасся волн,–

На камни острые наткнулся он нежданно,

И хлынула вода, и тонет бедный челн

В виду земли обетованной.

Герой поэмы "Год в монастыре" наделен аналитическим сознанием. Это тот
"человек внутри", который стал объектом пристального художественного внимания Лермонтова в его стихах и в романе "Герой нашего времени". А его монологи–признания с их напряженным пафосом лирической исповеди сродни монологам–признаниям героев лермонтовской лирики.

Что касается влияния Тютчева на лирику Апухтина, близко по духу и колориту к Тютчеву стихотворение Апухтина – "Осенние листья" (1868г.), в котором, наряду с предметным планом, легко просматривается второй, символический план: за "грустной повестью" осенних листьев угадываются жалобы человека на краткосрочность индивидуальной жизни. Жалуясь на свою
"гнетущую судьбу", на то, что скоро охватит их "холодными руками" зима, листья вместе с тем "счастливы", от того, что "Нам жизнь милей в прощальный час / Смотри, как золотом облит наш парк печальный, / Как радостно цветы в последний раз блестят, / Смотри, как пышно – погребально /
Горит над рощами закат./"

В стихотворении "Памяти Ф.И. Тютчева" (1873 – 1875 гг.) Апухтин создал обаятельный образ "седого старика", / С улыбкой едкой, с душою благосклонной"; Апухтин отмечает силу, мощь, поразительную точность поэтического слова Тютчева: "Искусства, знания, события наших дней – / Все отклик верный в нем будило неизбежно, / И словом, брошенным на факты и людей, / Он клейма вечные накладывал небрежно." Язвительный смех Тютчева, по словам Апухтина, мирил людей с "жизнью", а его "светлый лик" – с
"человеком".

Психологическая лирика Апухтина во многом учитывает достижения русской прозы второй половины XIX века. Поэту удается передать сложность, многослойность человеческой психики, диалектичность нравственно–психологического состояния человека. Он понимает, что противоречивая сложность переживаний далеко не выражается в произносимом слове и действиях. Апухтин пишет "между строк". Глубокая человечность, искренность и окрыленность чувства, тонкий, изящный психологизм роднят лирику Апухтина с прозой его великих современников. Старые и новейшие исследователи обратили на это внимание. Так, отмечена связь поэмы "Из бумаг прокурора" с прозой Достоевского, в частности с разработкой им темы выбора, включая выбор самоубийцы.

Кирилов из "Бесов" создает целую теорию самоубийства. Герой Апухтина, подобно Кирилову, обостренно переживает ценность бытия. Оба они отличаются жизнелюбием, неожиданным у этих апологетов самоубийства. В "Бесах" эмблемой
"живой жизни" и органической "нутряной" связи с ней служит лист зеленый, яркий, с жилками; в поэме Апухтина – ярко зеленеющие ветви клена и тоже лист. Кирилов и апухтинский лирический герой жизнь любят больше, чем смысл ее.

Психологическая аналитика, открытая Достоевским в сфере душевной жизни, не могла пройти мимо внимания поэта высокой культуры, ставшего знаменем своего времени. С традицией Достоевского взаимодействует и такое стихотворение Апухтина, как "Сумасшедший" (1890г.). В нем – та же глубина постижения больной человеческой психики, та же боль за судьбу затравленного человека, в состоянии безумия возомнившего себя всенародно избранным королем: "Близ солнца, на одной из маленьких планет / Живет двуногий зверь некрупного сложенья, / Живет сравнительно еще не много лет / И думает, сто
– он венец творенья…"

Очень похожими оказались апухтинское стихотворение "Гремела музыка, горели ярко свечи" (1858г.) и тургеневская "Ася". В короткий пространственный промежуток апухтинского стихотворения заключена целая история драматических отношений героев, начиная от зарождения чувств и кончая их разрывом, – ситуация довольно близкая той, о которой мы узнаем из тургеневской "Аси". Та же нерешительность героя, от которого "жаждет признанья" любимая женщина. То же запоздалое его раскаяние в своем неверии и бездействии.

Конечно, невозможно со всей определенностью заявить в данном случае о прямых влияниях и взаимодействиях – скорее всего, переклички вызваны патологической общностью художественных восприятий. Хотя велик соблазн заподозрить Тургенева в том, что он, создавая "Асю", "думал" апухтинскими стихами. Или, наоборот, Апухтин, создавая стихи, "держал в душе" тургеневскую повесть. Как бы то ни было, нельзя не поразиться удивительному сходству той сюжетной "канвы", по которой поэт и прозаик "вышивают" свои
"узоры", раскрываю психологию своих героев.

В стихотворении Апухтина пунктирно намечены основные фазы душевных состояний лирического героя (не верил, томился, плакал), те стадии, через которые, собственно, прошло чувство тургеневского героя и которые в "Асе", естественно,– в силу специфики жанра повести – получили развернутое освещение. Стихотворение захватывает нас экономией речевых средств, необычайной выразительностью, достигаемой паузами (отмеченными в тексте многоточиями), параллелизмами – интонационными, лексическими, синтаксическими. Усиливает интонацию выразительность стиха, заключая каждую строфу в своеобразную анафору – рефрен, которая вместе с тем несет на себе большую смысловую нагрузку, запечатлевая "вершинные" моменты психологических состояний лирического героя в сценах бала, "последнего прощания" и во время нахождения его в пути. В самой ситуации стихотворения заложено огромное психологическое напряжение.

Конечно, сюжет "Аси" более трагичен, чем сюжетная канва стихов
Апухтина (это объясняется тургеневской концепцией любви как трагической вечной универсальной стихии), он и социально обусловлен, но мы говорим о своего рода психологической загадке – тех незримых линиях–связях, которые устанавливаются между поэтами и неожиданно обнаруживаются в процессе исследования сходных психологических феноменов. Апухтин и Тургенев, при всех их индивидуальных различиях, при ближайшем рассмотрении находятся в тесном живом общении, взаимодействуя между собой.

Обладая несомненно высоким художественным даром Апухтин не боялся вводить в свои стихи образы и мотивы современников и предшественников – ему не угрожала опасность быть в поэзии простым подражателем, эпигоном типа
Подолинского. Поэзия его не вторична, она свежа и оригинальна: ее питали не чужие образы, а сама жизнь. Можно смело урверждать, что все лирическое творчество Апухтина – это попытка, и весьма удачная и, может быть не до конца нами оцененная, передать средствами художественного слова "такую глубину" в сердце человека, "куда и мысль не проникает", выразить словами сложные и неуловимые душевные порывы и переживания. Каждое стихотворение поэт наполнил искренним лиризмом и тончайшим психологизмом. Тяжело было
Апухтину в соседстве с такими талантами, как Ф. Тютчев, А. Фет, А. Толстой,
А. Майков, Я. Полонский, К. Случевский, но он не затерялся среди них, не отступил в тень.

Наследуя традиции пушкинской и лермонтовской поры, равно как опираясь на опыт и открытия своих современников, Апухтин, по верному замечанию исследователя "обрел содержательное начало своей лирики в диалоге не с общественно–политическими течениями, а с произведениями изящной словесности, образующими свою духовную вселенную, которую еще называют второй реальностью" (Дмитриенко С. Указ. соч. – с.16).

В наши дни Апухтин, восстановил интерес к себе: увеличилось число его изданий, включающих полузабытые произведения ("Дневник Павлика Лольсково",
"Архив графини А."), созданные поэтом в конце жизни, но опубликованные посмертно.

Можно смело утверждать, что все лирическое творчество Апухтина – это попытка, и весьма удачная, и, может быть не до конца нами оцененная, передать средствами художественного слова "такую глубину" в сердце человека, "куда и мысль не проникает", выразить словами сложные и неуловимые душевные порывы и переживания.

Для меня творчество Апухтина это глубокая человечность, искренность и тонкая психология. Каждое стихотворение поэта наполнено лиризмом.