Главная » Двор и сад » Метод самонаблюдения. Метод самонаблюдения в психологии

Метод самонаблюдения. Метод самонаблюдения в психологии

Введение

Понятие и сущность интроспекции
Метод интроспекции и самонаблюдение
Особенности бихевиоризма

Заключение

Список использованных источников

Введение

Актуальность темы реферата обусловлена тем, что развитие психологической науки ставит перед исследователем новые проблемы, в том числе поиск путей изучения и осмысления качественной неповторимости субъекта, что оказывается не всегда возможным через применение в исследовании теоретических схем и методов, сложившихся в естественных науках. В настоящее время широко применяемые количественные методы позволяют фиксировать лишь единичные, порой независимые образования психических феноменов и нацелены главным образом на измерение степени выраженности той или иной переменной. Поэтому метод интроспекции, самонаблюдения сейчас очень актуален.

Объектом реферата выступил метод интроспекции.

Предметом - особенности метода интроспекции в психологической науке.

Цель реферата - изучить метод интроспекции.

Рассмотреть понятие и сущность интроспекции.
Охарактеризовать метод интроспекции.
Изучить сущность бихевиоризма.

1 Понятие и сущность интроспекции

Интроспекция (от лат. introspecto — смотрю внутрь) - метод психологического исследования, который заключается в наблюдении собственных психических процессов без использования каких-либо инструментов или эталонов.

Интроспекция — метод углубленного исследования и познания человеком моментов собственной активности: отдельных мыслей, образов, чувств, переживаний, актов мышления как деятельности разума, структурирующего сознание, и т. п. Метод, основанный В.Вундтом, используется в структурализме.

В качестве особого метода интроспекция была обоснована в работах Рене Декарта, который указывал на непосредственный характер познания собственной душевной жизни. Джон Локк разделил человеческий опыт на внутренний, касающийся деятельности нашего разума, и внешний, ориентированный на внешний мир.

После того, как Вильгельм Вундт соединил метод интроспекции с лабораторными и аппаратными методиками, интроспекция стала главным методом исследования психических состояний и содержания сознания человека в зарождающейся экспериментальной психологии конца XIX века. Однако в начале XX века, в связи с изменением и расширением объекта и предмета психологии, появлением новых направлений в психологии интроспекцию объявили методом идеалистическим, субъективным и ненаучным.

Тем не менее, интроспекция всегда присутствовала в исследованиях психологов в форме самонаблюдения, рефлексивного анализа и других приемов изучения внутренней духовной жизни человека.

Существуют варианты данного метода:

Аналитическая интроспекция. Разработана в школе Э. Титченера. Характеризуется стремлением полного расчленения чувственного образа на составные «элементы», не редуцирующиеся к параметрам раздражителя.
Систематическая интроспекция. Разработана в Вюрцбургской школе. Характеризуется ориентацией на отслеживание основных стадий процесса мышления на основе ретроспективного отчета.
Феноменологическая интроспекция. Разработана в гештальтпсихологии. Характеризуется ориентацией на описание психических феноменов в их непосредственности и целостности «наивным испытуемым». Этот метод, находящий свои истоки в методе «внутреннего восприятия», разработанном Ф. Брентано, продуктивно применялся в описательной психологии В. Дильтея, а затем в рамках гуманистической психологии.

Преимущество метода интроспекции заключается в том, что сам человек может познать себя лучше, касательно множества вопросов, чем бы это сделали другие. В этой связи, интроспекция связана с рефлексией. Однако, главным недостатком метода интроспекции может являеться его необъективность, субъективизм.

Интроспективная психология — ряд психологических направлений, имеющих своим истоком учения Р. Декарта и Дж. Локка.

Основаны на постулате о неопосредованности субъективного опыта индивида и невозможности объективного исследования психических процессов. При этом «чужое» сознание рассматривается как специально реконструируемое посредством операции переноса: исследователь, зная о связи собственных переживаний с внешними их проявлениями, строит гипотезу о внутренних переживаниях другого человека на основе его внешне наблюдаемого поведения. К данному направлению можно отнести школу В. Вундта, структурную психологию Э. Титченера, психологию акта Ф. Брентано, Вюрцбургскую школу, а также Л. М. Лопатина, Г. И. Челпанова.

2 Метод интроспекции и самонаблюдение

Идейным отцом метода интроспекции считается английский философ Дж. Локк (1632 - 1704), хотя его основания содержались также в декартовском тезисе о непосредственном постижении мыслей.

Дж. Локк считал, что существует два источника всех наших знаний: первый источник - это объекты внешнего мира, второй - деятельность собственного ума. На объекты внешнего мира мы направляем свои внешние чувства и в результате получаем впечатления (или идеи) о внешних вещах. Деятельность же нашего ума, к которой Локк причислял мышление, сомнение, веру, рассуждения, познание, желания, познается с помощью особого, внутреннего, чувства - рефлексии. Рефлексия по Локку, - это "наблюдение, которому ум подвергает свою деятельность".

Дж. Локк замечает, что рефлексия предполагает особое направление внимания на деятельность собственной души, а также достаточную зрелость субъекта. У детей рефлексии почти нет, они заняты в основном познанием внешнего мира. Она может не развиться и у взрослого, если он не проявит склонности к размышлению над самим собой и не направит на свои внутренние процессы специального внимания.

Итак, у Локка содержится, по крайней мере, два важных утверждения.

Существует возможность раздвоений, или "удвоения", психики. Душевная деятельность может протекать как бы на двух уровнях: процессы первого уровня - восприятия, мысли, желания; процессы второго уровня - наблюдение, или "созерцание" этих восприятий, мыслей, желаний.
Деятельность души первого уровня есть у каждого человека и даже у ребенка. Душевная деятельность второго уровня требует специальной организации. Это специальная деятельность. Без нее знание о душевной жизни невозможно. Без нее впечатления о душевной жизни подобны "проносящимся призракам", которые не оставляют в душе "ясные и прочные идеи".

Эти оба тезиса, а именно, возможность раздвоения сознания и необходимость организации специальной деятельности для постижения внутреннего опыта, были приняты на вооружение психологией сознания. Были сделаны следующие научно-практические выводы:

1) психолог может проводить психологические исследования только над самим собой. Если он хочет знать, что происходит с другим, то должен поставить себя в те же условия, пронаблюдать себя и по аналогии заключить о содержании сознания другого человека;

2) поскольку интроспекция не происходит сама собой, а требует особой деятельности, то в ней надо упражняться, и упражняться долго.

В психологии конца ХIХ в. начался грандиозный эксперимент по проверке возможностей метода интроспекции. Научные журналы того времени были наполнены статьями с интроспективными отчетами; в них психологи и с большими подробностями описывали свои ощущения, состояния, переживания, которые появлялись у них при предъявлении определенных раздражителей, при постановке тех или иных задач.

Это не были описания фактов сознания в естественных жизненных обстоятельствах, что само по себе могло бы представить интерес. Это были лабораторные опыты, которые проводились "в строго контролируемых условиях", чтобы получить совпадение результатов у разных испытуемых. Испытуемым предъявлялись отдельные зрительные или слуховые раздражители, изображения предметов, слова, фразы; они должны были воспринимать их, сравнивать между собой, сообщать об ассоциациях, которые у них возникали, и т. п.

Эксперименты наиболее строгих интроспекционистов (Э. Титченера и его учеников) осложнялись еще двумя дополнительными требованиями.

Во-первых, интроспекция должна была направляться на выделение простейших элементов сознания, т. е. ощущений и элементарных чувств. (Дело в том, что метод интроспекции с самого начала соединился с атомистическим подходом в психологии, т. е. убеждением, что исследовать - значит разлагать сложные процессы на простейшие элементы.)

Во-вторых, испытуемые должны были избегать в своих ответах терминов, описывающих внешние объекты, а говорить только о своих ощущениях, которые вызывались этими объектами, и о качествах этих ощущений. Например, испытуемый не мог сказать: "Мне было предъявлено большое, красное яблоко". А должен был сообщить примерно следующее: "Сначала я получил ощущение красного, и оно затмило все остальное; потом оно сменилось впечатлением круглого, одновременно с которым возникло легкое щекотание в языке, по-видимому, след вкусового ощущения. Появилось также быстро преходящее мускульное ощущение в правой руке...".

Ответ в терминах внешних объектов был назван Э. Титченером ошибкой стимула" - известный термин интроспективной психологии, отражающий ее атомистическую направленность на элементы сознания.

По мере расширения этого рода исследований стали обнаруживаться крупные проблемы и трудности.

Во-первых, становилась все более очевидной бессмысленность такой "экспериментальной психологии". По словам одного автора, в то время от психологии отвернулись все, кто не считал ее своей профессией.

Другим неприятным следствием были накапливающиеся противоречия в результатах. Результаты не совпадали не только у различных авторов, но даже иногда у одного и того же автора при работе с разными испытуемыми.

Больше того, зашатались основы психологии - элементы сознания. Психологи стали находить такие содержания сознания, которые никак не могли быть разложены на отдельные ощущения или представлены в виде их суммы. Возьмите мелодию, говорили они, и перенесите ее в другую тональность; в ней изменится каждый звук, однако мелодия при этом сохранится. Значит, не отдельные звуки определяют мелодию, не простая их совокупность, а какое-то особое качество, которое связано с отношениями между звуками. Это качество целостной структуры (нем. - "гештальта"), а не суммы элементов.

Далее, систематическое применение интроспекции стало обнаруживать нечувственные, или безобразные, элементы сознания. Среди них, например, "чистые" движения мысли, без которых, как оказалось, невозможно достоверно описать процесс мышления.

Таким образом, вместо торжества науки, обладающей таким уникальным методом, в психологии стала назревать ситуация кризиса.

Это все было потому что доводы, выдвигаемые в защиту метода интроспекции, не были строго проверены. Это были утверждения, которые казались верными лишь на первый взгляд.

В психологии специально исследовался вопрос о возможности одновременного осуществления двух деятельностей. Было показано, что это возможно либо путем быстрых переходов от одной деятельности к другой, либо если одна из деятельностей относительно проста и протекает "автоматически". Например, можно вязать на спицах и смотреть телевизор, но вязание останавливается в наиболее захватывающих местах.

Если применить все сказанное к интроспекции, то придется признать, что ее возможности крайне ограничены. Интроспекцию настоящего, полнокровного акта сознания можно осуществить, только прервав его. Надо сказать, что интроспекционисты довольно быстро это поняли. Они отмечали, что приходится наблюдать не столько сам непосредственно текущий процесс, сколько его затухающий след. А чтобы следы памяти сохраняли возможно большую полноту, надо процесс дробить (актами интроспекции) на мелкие порции. Таким образом, интроспекция превращалась в "дробную" ретроспекцию.

Остановимся на следующем утверждении - якобы возможности с помощью интроспекции выявлять причинно-следственные связи в сфере сознания.

Итак, практика использования и углубленное обсуждение метода интроспекции обнаружили ряд фундаментальных его недостатков. Они были настолько существенны, что поставили под сомнение метод в целом, а с ним и предмет психологии - тот предмет, с которым метод интроспекции был неразрывно связан и естественным следствием постулирования которого он являлся.

В современных исследованиях происходит все наоборот. Главная нагрузка ложится на экспериментатора, который должен проявить изобретательность. Он организует подбор специальных объектов или специальных условий их предъявлений; использует специальные устройства, подбирает специальных испытуемых и т. п. От испытуемого же требуется обычный ответ в обычных терминах.

Итак, еще раз четко разделим две позиции по отношению к интроспекции - ту, которую занимала психология сознания, и нашу, современную.

Эти позиции следует, прежде всего, разнести терминологически. Хотя "самонаблюдение" есть почти буквальный перевод слова "интроспекция", за этими двумя терминами, по крайней мере, в нашей литературе, закрепились разные позиции.

Первую мы озаглавим как метод интроспекции. Вторую - как использование данных самонаблюдения.

Каждую из этих позиций можно охарактеризовать, по крайней мере, по двум следующим пунктам: во-первых; по тому, что и как наблюдается; во-вторых, по тому, как полученные данные используются в научных целях.

Таким образом, получаем следующую таблицу 1.

Итак, позиция интроспекционистов, которая представлена первым вертикальным столбцом, предполагает раздвоение сознания на основную деятельность и деятельность самонаблюдения, а также непосредственное получение с помощью последней знаний о законах душевной жизни.

Таблица 1

В нашей позиции "данные самонаблюдения" означают факты сознания, о которых субъект знает в силу их свойства быть непосредственно открытыми ему. Сознавать что-то - значит непосредственно знать это. Сторонники интроспекции, с нашей точки зрения, делают ненужное добавление: зачем субъекту специально рассматривать содержания своего сознания, когда они и так открыты ему? Итак, вместо рефлексии - эффект прямого знания.

И второй пункт нашей позиции: в отличие от метода интроспекции использование данных самонаблюдения предполагает обращение к фактам сознания как к явлениям или как к "сырому материалу", а не как к сведениям о закономерных связях и причинных отношениях. Регистрация фактов сознания - не метод научного исследования, а лишь один из способов получения исходных данных. Экспериментатор должен в каждом отдельном случае применить специальный методический прием, который позволит вскрыть интересующие его связи. Он должен полагаться на изобретательность своего ума, а не на изощренность самонаблюдения испытуемого.

3 Особенности бихевиоризма

Бихевиоризм (англ. behavior - поведение) - направление в психологии, определившее облик американской психологии в 20-ом столетии, радикально преобразовавшее всю систему представлений о психике. Его кредо выражала формула, согласно которой предметом психологии является поведение, а не сознание. Поскольку тогда было принято ставить знак равенства между психикой и сознанием (психическими считались процессы, которые начинаются и заканчиваются в сознании), возникла версия, будто, устраняя сознание, бихевиоризм тем самым ликвидирует психику. Основателем данного направления в психологии был американский психолог Джон Уотсон.

Во второй половине 20-го века бихевиоризм в значительной степени уступил место когнитивной психологии, однако многие идеи бихевиоризма используются в определённых направлениях психологии, в частности в терапии.

Одним из пионеров бихевиористского движения был Эдвард Торндайк. Сам он называл себя не бихевиористом, а «коннексионистом» (от англ. «connection» — связь). Однако об исследователях и их концепциях следует судить не по тому, как они себя называют, а по их роли в развитии познания. Работы Торндайка открыли первую главу в летописи бихевиоризма.

То, что интеллект имеет ассоциативную природу, было известно со времен Гоббса. То, что интеллект обеспечивает успешное приспособление животного к среде, стало общепринятым после Спенсера. Но впервые именно опытами Торндайка было показано, что природа интеллекта и его функция могут быть изучены и оценены без обращения к идеям или другим явлениям сознания. Ассоциация означала уже связь не между идеями или между идеями и движениями, как в предшествующих ассоциативных теориях, а между движениями и ситуациями.

Весь процесс научения описывался в объективных терминах. Торндайк использовал идею Вена о «пробах и ошибках» как регулирующем начале поведения. Выбор этого начала имел глубокие методологические основания. Он ознаменовал переориентацию психологической мысли на новый способ детерминистского объяснения своих объектов. Хотя Дарвин специально не акцентировал роль «проб и ошибок», это понятие несомненно составляло одну из предпосылок его эволюционного учения. Поскольку возможные способы реагирования на непрестанно меняющиеся условия внешней среды не могут быть заранее предусмотрены в структуре и способах поведения организма, согласование этого поведения со средой реализуется только на вероятностной основе.

Эволюционное учение потребовало введения вероятностного фактора, действующего с такой же непреложностью, как и механическая причинность. Вероятность нельзя было больше рассматривать как субъективное понятие (результат незнания причин, по утверждению Спинозы). Принцип «проб, ошибок и случайного успеха» объясняет, согласно Торндайку, приобретение живыми существами новых форм поведения на всех уровнях развития. Преимущество этого принципа достаточно очевидно при его сопоставлении с традиционной (механической) рефлекторной схемой. Рефлекс (в его досеченовском понимании) означал фиксированное действие, ход которого определяется так же строго фиксированными в нервной системе способами. Невозможно было объяснить этим понятием адаптивность реакций организма и его обучаемость.

Торндайк принимал за исходный момент двигательного акта не внешний импульс, запускающий в ход телесную машину с предуготованными способами реагирования, а проблемную ситуацию, то есть такие внешние условия, для приспособления к которым организм не имеет готовой формулы двигательного ответа, а вынужден её построить собственными усилиями. Итак, связь «ситуация — реакция» в отличие от рефлекса (в его единственно известной Торндайку механистической трактовке) характеризовалась следующими признаками: 1) исходный пункт — проблемная ситуация; 2) организм противостоит ей как целое; 3) он активно действует в поисках выбора и 4) выучивается методом упражнения.

Прогрессивность подхода Торндайка по сравнению с подходом Дьюи и других чикагцев очевидна, ибо сознательное стремление к цели принималось ими не за феномен, который нуждается в объяснении, а за причинное начало. Но Торндайк, устранив сознательное стремление к цели, удержал идею об активных действиях организма, смысл которых состоит в решении проблемы с целью адаптации к среде.

Работы Торндайка не имели бы для психологии пионерского значения, если бы не открывали новых, собственно психологических закономерностей. Но не менее отчетливо выступает у него ограниченность бихевиористских схем в плане объяснения человеческого поведения. Регуляция человеческого поведения совершается по иному типу, чем это представляли Торндайк и все последующие сторонники так называемой объективной психологии, считавшие за коны научения едиными для человека и остальных живых существ. Такой подход породил новую форму редукционизма. Присущие человеку закономерности поведения, имеющие общественно-исторические основания, сводились к биологическому уровню детерминации, и тем самым утрачивалась возможность исследовать эти закономерности в адекватных научных понятиях.

Торндайк больше чем кто бы то ни было подготовил возникновение бихевиоризма. Вместе с тем, как отмечалось, он себя бихевиористом не считал; в своих объяснениях процессов научения он пользовался понятиями, которые возникший позднее бихевиоризм потребовал изгнать из психологии. Это были понятия, относящиеся, во-первых, к сфере психического в её традиционном понимании (в частности, понятия об испытываемых организмом состояниях удовлетворенности и дискомфорта при образовании связей между двигательными реакциями и внешними ситуациями), во-вторых, к нейрофизиологии (в частности, «закон готовности», который, согласно Торндайку, предполагает изменение способности проводить импульсы). Бихевиористская теория запретила исследователю поведения обращаться и к тому, что испытывает субъект, и к физиологическим факторам.

Теоретическим лидером бихевиоризма стал Джон Бродес Уотсон. Его научная биография поучительна в том плане, что показывает, как в становлении отдельного исследователя отражаются влияния, определившие развитие основных идей направления в целом.

Девизом бихевиоризма стало понятие о поведении как объективно наблюдаемой системе реакций организма на внешние и внутренние стимулы. Это понятие зародилось в русской науке в трудах И. М. Сеченова, И. П. Павлова и В. М. Бехтерева. Они доказали, что область психической деятельности не исчерпывается явлениями сознания субъекта, познаваемыми путем внутреннего наблюдения за ними (интроспекцией), ибо при подобной трактовке психики неизбежно расщепление организма на душу (сознание) и тело (организм как материальную систему). В результате сознание отъединялось от внешней реальности, замыкалось в кругу собственных явлений (переживаний), ставящих его вне реальной связи земных вещей и включенности в ход телесных процессов. Отвергнув подобную точку зрения, русские исследователи вышли на новаторский метод изучения взаимоотношений целостного организма со средой, опираясь на объективные методы, сам же организм трактуя в единстве его внешних (в том числе двигательных) и внутренних (в том числе субъективных) проявлений. Этот подход намечал перспективу для раскрытия факторов взаимодействия целостного организма со средой и причин, от которых зависит динамика этого взаимодействия. Предполагалось, что знание причин позволит в психологии осуществить идеал других точных наук с их девизом «предсказание и управление».

Это принципиально новое воззрение отвечало потребностям времени. Старая субъективная психология повсеместно обнажала свою несостоятельность. Это ярко продемонстрировали опыты над животными, которые были главным объектом исследований американских психологов. Рассуждения о том, что происходит в сознании животных при исполнении ими раз личных экспериментальных заданий, оказывались бесплодными. Уотсон пришел к убеждению, что наблюдения за состояниями сознания так же мало нужны психологу, как физику. Только отказавшись от этих внутренних наблюдений, настаивал он, психология станет точной и объективной наукой.

Находясь под влиянием позитивизма, Уотсон доказывал, будто реально только то, что можно непосредственно наблюдать. Поэтому, по его плану, всё поведение должно быть объяснено из отношений между непосредственно наблюдаемыми воздействиями физических раздражителей на организм и его так же непосредственно наблюдаемыми ответами (реакциями). Отсюда и главная формула Уотсона, воспринятая бихевиоризмом: «стимул — реакция» (S-R). Из этого явствовало, что процессы, которые происходят между членами этой формулы — будь то физиологические (нервные), будь то психические, психология должна устранить из своих гипотез и объяснений. Поскольку единственно реальными в поведении признавались различные формы телесных реакций, Уотсон заменил все традиционные представления о психических явлениях их двигательными эквивалентами.

Зависимость различных психических функций от двигательной активности была в те годы прочно установлена экспериментальной психологией. Это касалось, например, зависимости зрительного восприятия от движений глазных мышц, эмоций — от телесных изменений, мышления — от речевого аппарата и так далее.

Эти факты Уотсон использовал в качестве доказательства того, что объективные мышечные процессы могут быть достойной заменой субъективных психических актов. Исходя из такой посылки, он объяснял развитие умственной активности. Утверждалось, что человек мыслит мышцами. Речь у ребёнка возникает из неупорядоченных звуков. Когда взрослые соединяют с каким-нибудь звуком определенный объект, этот объект становится значением слова. Постепенно у ребенка внешняя речь переходит в шёпот, а затем он начинает произносить слово про себя. Такая внутренняя речь (неслышная вокализация) есть не что иное, как мышление.

Всеми реакциями, как интеллектуальными, так и эмоциональными, можно, по мнению Уотсона, управлять. Психическое развитие сводится к учению, то есть к любому приобретению знаний, умений, навыков — не только специально формируемых, но и возникающих стихийно. С этой точки зрения, научение — более широкое понятие, чем обучение, так как включает в себя и целенаправленно сформированные при обучении знания. Таким образом, исследования развития психики сводятся к исследованию формирования поведения, связей между стимулами и возникающими на их основе реакциями (S-R).

Уотсон экспериментально доказывал, что можно сформировать реакцию страха на нейтральный стимул. В его опытах детям показывали кролика, которого они брали в руки и хотели погладить, но в этот момент получали разряд электрического тока. Ребёнок испуганно бросал кролика и начинал плакать. Опыт повторялся, и на третий-четвёртый раз появление кролика даже в отдалении вызывало у большинства детей страх. После того как эта негативная эмоция закреплялась, Уотсон пытался ещё раз изменить эмоциональное отношение детей, сформировав у них интерес и любовь к кролику. В этом случае ребенку показывали кролика во время вкусной еды. В первый момент дети прекращали есть и начинали плакать. Но так как кролик не приближался к ним, оставаясь в конце комнаты, а вкусная еда (шоколадка или мороженое) была рядом, то ребенок успокаивался. После того как дети переставали реагировать плачем на появление кролика в конце комнаты, экспериментатор придвигал его все ближе и ближе к ребёнку, одновременно добавляя вкусных вещей ему на тарелку. Постепенно дети переставали обращать внимание на кролика и под конец спокойно реагировали, когда он располагался уже около их тарелки, и даже брали его на руки и старались накормить. Таким образом, доказывал Уотсон, эмоциональным поведением можно управлять.

Принцип управления поведением получил в американской психологии после работ Уотсона широкую популярность. Концепцию Уотсона (как и весь бихевиоризм) стали называть «психологией без психики». Эта оценка базировалась на мнении, будто к психическим явлениям относятся только свидетельства самого субъекта о том, что он считает происходящим в его сознании при «внутреннем наблюдении». Однако область психики значительно шире и глубже непосредственно осознаваемого. Она включает также и действия человека, его поведенческие акты, его поступки. Заслуга Уотсона в том, что он расширил сферу психического, включив в него те лесные действия животных и человека. Но он добился этого дорогой ценой, отвергнув как предмет науки огромные богатства психики, несводимые к внешне наблюдаемому поведению.

В бихевиоризме неадекватно отразилась потребность в расширении предмета психологических исследований, выдвинутая логикой развития научного знания. Бихевиоризм выступил как антипод субъективной (интроспективной) концепции, сводившей психическую жизнь к «фактам сознания» и полагавшей, что за пределами этих фактов лежит чуждый психологии мир. Критики бихевиоризма в дальнейшем обвиняли его сторонников в том, что в своих выступлениях против интроспективной психологии они сами находились под влиянием созданной ею версии о сознании. Приняв эту версию за незыблемую, они полагали, что её можно либо принять, либо отвергнуть, но не преобразовать. Вместо того, чтобы взглянуть на сознание по-новому, они предпочли вообще с ним разделаться.

Эта критика справедлива, но недостаточна для понимания гносеологических корней бихевиоризма. Если даже вернуть сознанию его предметно-образное содержание, превратившееся в интроспекционизме в призрачные «субъективные явления», то и тогда нельзя объяснить ни структуру реально го действия, ни его детерминацию. Как бы тесно ни были связаны между собой действие и образ, они не могут быть сведены одно к другому. Несводимость действия к его предметно-образным компонентам и была той реальной особенностью поведения, которая гипертрофированно предстала в бихевиористской схеме.

Уотсон стал наиболее популярным лидером бихевиористского движения. Но один исследователь, сколь бы ярким он ни был, бессилен создать научное направление.

Среди сподвижников Уотсона по крестовому походу против сознания выделялись крупные экспериментаторы Уильям Хантер (1886—1954) и Карл Спенсер Лешли (1890—1958). Первый изобрёл в 1914 году экспериментальную схему для изучения реакции, которую он назвал отсроченной. Обезьяне, например, давали возможность увидеть, в какой из двух ящиков положен банан. Затем между ней и ящиками ставили ширму, которую через несколько секунд убирали. Она успешно решала эту задачу, доказав, что уже животные способны к отсроченной, а не только непосредственной реакции на стимул.

Учеником Уотсона был Карл Лешли, работавший в Чикагском и Гарвардском университетах, а затем в лаборатории Иеркса по изучению приматов. Он, как и другие бихевиористы, считал, что сознание безостаточно сводится к телесной деятельности организма. Известные опыты Лешли по изучению мозговых механизмов поведения строились по следующей схеме: у животного вырабатывался какой-либо навык, а за тем удалялись различные части мозга с целью выяснить, зависит ли от них этот навык. В итоге Лешли пришёл к выводу, что мозг функционирует как целое и его различные участки эквипотенциальны, то есть равноценны, и потому с успехом могут заменять друг друга.

Всех бихевиористов объединяла убежденность в бесплодности понятия о сознании, в необходимости покончить с «ментализмом». Но единство перед общим противником — интроспективной концепцией — утрачивалось при решении конкретных научных проблем.

И в экспериментальной работе, и на уровне теории в психологии совершались изменения, приведшие к трансформации бихевиоризма. Система идей Уотсона в 30-х годах уже не была более единственным вариантом бихевиоризма.

Распад первоначальной бихевиористской программы говорил о слабости её категориального «ядра». Категория действия, односторонне трактовавшаяся в этой программе, не могла успешно разрабатываться при редукции образа и мотива. Без них само действие утрачивало свою реальную плоть. Образ событий и ситуаций, на которые всегда ориентировано действие, оказался у Уотсона низведённым до уровня физических раздражителей. Фактор мотивации либо вообще отвергался, либо выступал в виде нескольких примитивных аффектов (типа страха), к которым Уотсон вынужден был обращаться, чтобы объяснить условно-рефлекторную регуляцию эмоционального поведения. Попытки включить категории образа, мотива и психосоциального отношения в исходную бихевиористскую программу привели к её новому варианту — необихевиоризму.

Заключение

В процессе написания реферата было выяснено, что метод интроспекции - метод изучения свойств и законов сознания с помощью рефлексивного наблюдения. Иногда он называется субъективным методом. Его разновидностям и являются метод аналитической интроспекции и метод систематической интроспекции.

Речевой отчет - сообщение испытуемого о явлениях сознания при наивной (неинтроспективной, неаналитической) установке. То же иногда называют субъективным отчетом, субъективными показаниями, феноменальными данными, данными самонаблюдения.

Бихевиористами применялось два основных направления для исследования поведения: наблюдение в лабораторных, искусственно создаваемых и управляемых условиях, и наблюдение в естественной среде обитания. Большинство экспериментов бихевиористы проводили на животных, затем установление закономерности реакций в ответ на воздействия окружающей среды перенесли на человека. Позже эта методика подвергалась критике, в основном по этическим причинам (смотрите, например, гуманистический подход). Также бихевиористы полагали, что благодаря манипуляциям внешними стимулами можно формировать у человека разные черты поведения. Бихевиоризм положил начало возникновению и развитию различных психологических и психотерапевтических школ, таких, как необихевиоризм, когнитивная психология, поведенческая терапия. Существует множество практических приложений бихевиористской психологической теории, в том числе и в далёких от психологии областях. Сейчас подобные исследования продолжает наука о поведении животных и человека — этология, использующая другие методы (например, этология гораздо меньшее значение придаёт рефлексам, считая врождённое поведение более важным для изучения).

Список использованных источников

Боринг Э. История интроспекции // Вестн. МГУ. Сер. 14. Психология. 1991. № 2. С. 61-72.
Боринг Э. История интроспекции // Вестн. МГУ. Сер. 14. Психология. 1991. № 3. С. 54- 63 (продолжение).
Булгаков С.Н. Трагедия философии: В 2 т. Т. 1. М., 2003. С. 311-518.
Гуссерль Э. Амстердамские доклады. Феноменологическая психология // Логос. 1992. № 3. С. 63.
Ланге Н.Н. Психический мир. Избр. психол. тр. М.: Ин-т практич. психологии; Воронеж: НПО «МОДЭК», 2009.
Лейбниц Г.В. Соч.: В 4 т. Т. 1. М.: Мысль, 1983.
Лефевр В.А. Конфликтующие структуры. М.: Сов. радио, 1973.
Лопатин Л. Метод самонаблюдения в психологии // Вопр. философ. и психол. Кн. II (62). Март-апрель. М., 1902. С. 1031-1090.
Мамардашвили М.К., Соловьев Э.Ю., Швырев В.С. Классическая и современная буржуазная философия // Необходимость себя / Под ред. М.К. Мамардашвили. М.: Лабиринт, 1996. С. 372- 415.
Рубинштейн С.Л. Принцип творческой самодеятельности: (к философским основам современной педагогики) // Вопр. психол. 1986. № 4. С. 101-108.
Ярошевский М.Г. История психологии. 3-е изд. М.: Мысль, 1985.

Боринг Э. История интроспекции // Вестн. МГУ. Сер. 14. Психология. 1991. № 2. С. 62.

Дж. Локк. Опыт о человеческом разуме. Избр. филос. произведения. М., 1960. с. 129.

Метод самонаблюдения.

Метод самонаблюдения - получение эмпирических психологических данных при наблюдении за самим собой. За счет сопоставления результатов самонаблюдения, представленных в более или менее вербализированном протоколе о текущей индивидуальной жизни, с аналогичным отображением самонаблюдения других людей, происходит постулирование их принципиального родства и согласование с внешними проявлениями. Элементы этого метода лежат в основе любого научного исследования. В случае выполнения инструкции о непосредственном отчете, когда предметом наблюдения являются собственные психические феномены и переживания, говорят о самонаблюдении . Самонаблюдение рассматривается как основной способ получения данных о психологических феноменах; оно включено и в любой процесс отчета о данных внешнего наблюдения.

Интроспекция - Наблюдение собственных психических процессов, без использования каких-либо инструментов или эталонов. В качестве особого метода интроспекция была обоснована в работах Р.Декарта , который указывал о непосредственном характере познания собственной душевной жизни, и Дж.Локка , разделившего человеческий опыт на внутренний, касающихся деятельности нашего разума, и внешний, ориентированный на окружающий мир.
В психологии сознания метод интроспекции (букв. «смотрения внутрь») был признан не только главным, но и единственным методом психологии.

Эти позиции следует, прежде всего, разнести терминологически. Хотя «самонаблюдение» есть почти буквальный перевод слова «интроспекция», за этими двумя терминами, по крайней мере, в нашей литературе, закрепились разные позиции.

Первую мы озаглавим как метод интроспекции. Вторую – как использование данных самонаблюдения.

Таким образом, получаем следующую простую таблицу.

В нашей позиции «данные самонаблюдения» означают факты сознания, о которых субъект знает в силу их свойства быть непосредственно открытыми ему. Сознавать что-то – значит непосредственно знать это. И второй пункт нашей позиции: в отличие от метода интроспекции использование данных самонаблюдения предполагает обращение к фактам сознания как к явлениям или как к «сырому материалу», а не как к сведениям о закономерных связях и причинных отношениях. Регистрация фактов сознания – не метод научного исследования, а лишь один из способов получения исходных данных. Экспериментатор должен в каждом отдельном случае применить специальный методический прием, который позволит вскрыть интересующие его связи. Он должен полагаться на изобретательность своего ума, а не на изощренность самонаблюдения испытуемого. Вот в каком смысле можно говорить об использовании данных самонаблюдения.

Чем же самопознание, самооценка, самосознание отличаются от интроспекции?

Во-первых, процессы познания и оценки себя гораздо более сложны и продолжительны, чем обычный акт интроспекции. В них входят, конечно, данные самонаблюдения, но только как первичный материал, который накапливается и подвергается обработке: сравнению, обобщению и т. п.

Например, вы можете оценить себя как человека излишне эмоционального, и основанием будут, конечно, испытываемые вами слишком интенсивные переживания (данные самонаблюдения). Но для заключения о таком своем свойстве нужно набрать достаточное количество случаев, убедиться в их типичности, увидеть более спокойный способ реагирования других людей и т. п.

Во-вторых, сведения о себе мы получаем не только (а часто и не столько) из самонаблюдения, но и из внешних источников. Ими являются объективные результаты наших действий, отношения к нам других людей и т. п.

ВЕСТН. МОСК. УН-ТА. СЕР. 14. ПСИХОЛОГИЯ. 2015. № 3

ИНТРОСПЕКЦИЯ: ДИСКУССИИ, РАЗМЫШЛЕНИЯ

М. И. Яновский

САМОНАБЛЮДЕНИЕ КАК МЕТОД ПСИХОЛОГИИ

В статье выдвигается идея о том, что причиной отсутствия единства психологической науки является отказ от естественного метода психологии - самонаблюдения. Утверждается, что самоочевидность внутреннего опыта у Р. Декарта есть следствие совпадения в самонаблюдении гносеологии и онтологии, акта знания и акта бытия. Выявлен органичный, неискажающий характер интроспекции при понимании психики как управляемой механизмом апперцепции (что реализует понимание психики как определенным образом организованной внутренней работы, т.е. психический детерминизм). Механизм апперцепции означает наличие в психике исходной неоднородности, множественности, квазиполисубъектности. В связи с этим проблема эффективного самонаблюдения рассматривается как проблема эффективной коммуникации разномерных, разнокоординатных сфер психического аппарата человека, адекватных внутренних трансляций опыта и адекватных внутренних переводов.

Ключевые слова: самонаблюдение, интроспекция, апперцепция, субъ-ектность, полисубъектность.

Самонаблюдение - наблюдение психического

как реальности

Перманентный кризис в психологии (Выготский, 1982; Мазилов, 2006; Розин, 1994; BEhler, 1927) вызывает необходимость обратиться к истокам психологической науки и еще раз попытаться идентифицировать «камень», упомянутый Л.С. Выготским в эпиграфе к своей известной работе: «Камень, который презрели строители, стал во главу угла...» (Выготский, 1982, с. 291).

Исторически самонаблюдение (интроспекция) - первый метод научной психологии. Трудно себе представить, что могло бы быть иначе, учитывая, что именно в самонаблюдении психическое предстает эмпирикой в прямом смысле, а не конструктом, как это характерно для философских воззрений, житейской психологии или тех представлений о психике, которых, как правило, придерживаются

Яновский Михаил Иванович - канд. психол. наук, доцент кафедры психологии Донецкого национального университета (ДонНУ). E-mail: [email protected]

представители естественных наук. Отказавшись от самонаблюдения - своего «предельно специфического метода» (Никандров, 2003, с. 182), - психология потеряла свой естественный критерий достоверности, что стало приводить к неожиданным флуктуациям и превращениям ее предмета (при, казалось бы, очевидной истине, что предмет психологии - психика), а также к размыванию границы между научным и ненаучным знанием в ней. Здесь, на наш взгляд, и следует искать причину того многообразия теорий, которым славится психология, и той трудности в интегрировании психологических знаний, которую, собственно, и называют «кризисом психологии».

Профессионального психолога отличает не только знание закономерностей и механизмов психики и технологий воздействия на нее, но и умение работать с психической реальностью как с непосредственной данностью, «чувствовать» ее (Шиленкова, 2003). А это значит, что профессионализм в психологии не обходится без опытности в самонаблюдении. Более того, все методы психологии имеют отношение к психологии постольку, поскольку опираются на интроспекцию или ее элементы в той или иной форме (Карицкий, 2005).

В вопросе о самонаблюдении накопились определенные стереотипы, которые подвергаются критике (Левченко, 2007; Розен, 1977; Яновский, 2001; Locke, 2009). Однако в значительной мере на оценку интроспекции как метода влияют две идеи: а) субъект не может раздвоиться: одновременно осуществлять какую-либо психическую функцию и наблюдать за ней; б) факт наблюдения принципиально искажает наблюдаемое психическое явление. Наша статья посвящена обсуждению этих двух идей.

Зафиксируем также, что в данной работе понятия «самонаблюдение» и «интроспекция» не разводятся. На наш взгляд, это тот случай, когда есть два термина, «исходно являющиеся синонимами, но при долгом использовании формирующие иллюзию, что за ними стоят разные понятия»; при этом «всегда находятся специалисты, старающиеся их различить» (Карицкий, 2010, с. 88).

Самонаблюдение как самоочевидное знание

Вероятно, историю метода самонаблюдения в европейской психологии следует начинать с Р. Декарта - «самого таинственного философа Нового времени» (Мамардашвили, 1993, с. 4). Именно он пришел к идеям, которые определили возможность для самонаблюдения быть принятым в качестве центрального метода в исследовании души. Согласно Декарту, существование души подтверждается для нас в акте самонаблюдения без всяких логических

умозаключений - как очевидность. Если в реальности различных предметов можно усомниться, то осознание акта мысли - единственное, что не может быть подвергнуто сомнению. Декарт при этом опирается на самоочевидность как критерий истины, а не на практику или внешний опыт. Такой критерий органически соответствует цели Декарта найти идеальный критерий истины, так как при его поиске мы должны отклонить внешний опыт и практику как подверженные влиянию случайности. Самонаблюдение находится в наиболее близком отношении к самоочевидности, является его ближайшей реализацией. Это позволяет Декарту разделить в своей концепции душу и тело как две разные реальности, требующие разных методов познания (непосредственного и опосредованного), и противопоставить их как две разные «субстанции» (что в свою очередь превратило слово «картезианство» в одно из любимых ругательств психологов ХХ и ХХ1 веков).

Таким образом, самонаблюдение стало у Декарта специфическим методом познания души (в отличие от внешнего наблюдения, предназначенного для изучения тел). Отметим один момент, проявившийся уже у Декарта, но имеющий значение вообще для адекватного понимания природы интроспекции. Его «cogito ergo sum» лишь по недоразумению понимают как умозаключение (Мамардашвили, 1993). В действительности здесь зафиксирована точка пересечения гносеологии и онтологии и именно в этом сила достоверности данного выражения. У Декарта самонаблюдение имеет повышенную достоверность потому, что в нем субъект зависит от своей свободы воли: он может подумать «так» или «так», захотеть «того» или «того», и тем самым он становится как бы понятным, «прозрачным» для себя. В таком акте самопроявления субъект становится доступным познанию, которое он же и осуществляет. Знание и бытие совпадают. Но это значит, что Декарт считал силой самонаблюдения то, что в будущем стали считать его слабостью. А именно: в акте самонаблюдения субъект, являясь одновременно и объектом, не фиксируется и не может фиксироваться в виде точного слепка, «фотографии». Акт самонаблюдения - это акт жизни, бытия. В самонаблюдении всегда есть самоизменение (через которое происходит самопроявление души), поэтому никогда и невозможно достичь полной точности в описании и фиксации состояния внутреннего мира и какого-либо его явления в какой-либо момент. В XIX и ХХ вв. эта невозможность послужила одним из главных направлений критики интроспективной психологии Вундта и его последователей. То, что для Декарта было основанием максимально возможной достоверности знания, во времена Вундта и позже стало рассматриваться как источник недостоверности самонаблюдения.

Если усилия Декарта были направлены на выявление и рассмотрение необходимой специфичности методов познания души, то В. Вундт стремился распространить на эти методы общенаучные нормы (Мазилов, 2008), а также (вслед за Э. Махом) завоевать для них право на научный статус. В системе В. Вундта познавательная надежность самонаблюдения в значительной мере держится на понятии апперцепции. Апперцепция выступает той методологической посылкой, которая позволяет использовать данные самонаблюдения как центральный (а не второстепенный, дополнительный) материал исследования. Попытаемся разобраться в сущности этого понятия.

Самонаблюдение и апперцепция

В учебниках по психологии понятие апперцепции характеризуется узко: как одно из свойств восприятия, отличающих последнее от ощущения (даже С.Л. Рубинштейн с его субъектно-деятельностной трактовкой психических функций в общем не выходит за рамки этого понимания (Рубинштейн, 1998)). В то же время в концепциях многих классиков психологии ХХ в. аналоги апперцепции как некоего механизма осуществления собственно психической детерминированности отдельных психических явлений или психики в целом занимают немаловажное место (например: «гештальт» в гештальтпсихологии, «жизненный стиль» и «жизненная программа» у А. Адлера, «компенсаторная функция» у К.Г. Юнга, «аккомодация» и «ассимиляция» у Ж. Пиаже, «установка» у Д.Н. Узнадзе).

Центральное положение понятия апперцепции в интроспективной психологии В. Вундта нельзя считать случайным, поскольку связка «интроспекция-апперцепция» заложена уже в исходном понимании апперцепции автором этого понятия - Г.В. Лейбницем. Лейбниц называет апперцепцией восприятие, сопровождаемое осознанием его, или само это осознание восприятия: «...следует делать различие между восприятием-перцепцией, которое есть внутреннее состояние монады, воспроизводящее внешние вещи, и апперцепцией-сознанием, или рефлективным познанием этого внутреннего состояния.» (Лейбниц, 1983а, с. 406). Апперцепция, будучи «рефлексивным познанием», «осознанием нами прошлых восприятий» (Лейбниц, 1983б, с. 240), - это процесс, в котором отдельное восприятие пластически сопрягается с целостностью «души»-монады, не разрушая, а интегрируясь в ее единство. В отличие от популярных представлений о рефлексии как об инородном теле в первозданном, естественном «теле» психики (в ХХ в. такое представление подкреплено авторитетом психоанализа) у Лейбни-

Так, в своей концепции Лейбниц исходит из того, что любой познающий субъект несет в себе скрытое знание обо всем, что есть и происходит в мире: «всякая монада есть живое зеркало, наделенное внутренним действием, воспроизводящим универсум со своей точки зрения» (Лейбниц, 1983а, с. 405); «всякое тело чувствует все, что совершается в универсуме» (там же, с. 424). Такое скрытое знание Лейбниц называет «малыми восприятиями». Но «малые восприятия» - это знание, получаемое пассивно, механически, без всяких усилий со стороны субъекта. Оно доступно субъекту, но не принадлежит ему полностью. В некотором смысле это еще не знание. Полноценное знание возникает лишь тогда, когда «малые восприятия» дополняются рефлексией, т.е. включением их в систему уже понятого и осмысленного субъектом прошлого опыта. Таким образом, «малые восприятия» - это смутное знание; восприятие, прошедшее через рефлексию (т.е. через апперцепцию), - знание отчетливое. Оно является дифференцированным и осознанным. Но отчетливость знания предполагает как раскрытость, ясность содержания знания, так и очерченность границ этого содержания, т.е. соотнесенность с каким-либо определенным объектом, фрагментом реального мира. Конкретизированность, определенность объекта знания в свою очередь предполагает конкретизирован-ность, определенность субъекта знания (хотя бы в том смысле, что субъект должен различать свои субъективные преходящие состояния и объективные характеристики объекта). Поэтому мы имеем право утверждать, что знание, прошедшее через апперцепцию (апперцепированное знание), - это знание, обязательно содержащее в себе явно или имплицитно как знание об объекте, так и знание о субъекте. Поэтому Лейбниц характеризует апперцепцию как рефлективное познание.

Таким образом, апперцепция, по Лейбницу, - это отчетливое познание, предполагающее различенность объекта и субъекта познания, определенность и конкретизированность их как элементов знания. Поэтому и рефлексия, т.е. знание субъекта о себе, самосознание - необходимый элемент любого отчетливого (а значит, полноценного) знания. Следовательно, и самонаблюдение нельзя считать таким актом исследования психических явлений, который их нарушает, поскольку оно не является чем-то таким, чего исходно в психике нет, т.е. внешним и чуждым ей. Так, и признание современной исследовательницей Н.И. Чуприковой (2010) интроспекции как источника информации о психике сопряжено с пониманием ею мозга как совокупности взаимосоотносящихся и интегрирующихся

исходно разнородных систем, что равносильно, на наш взгляд, пониманию того, что процесс апперцепции организует психику.

Самонаблюдение производит то, что можно было бы называть продуктивным изменением, настройкой психических явлений. Суть этого изменения в том, что к данному отдельному психическому феномену подключается сознание личности в одном из возможных режимов (как многомерная категориальная система значений сознания, или система личностных смыслов, или чувственная ткань сознания и т.д.) (Зинченко, 1991; Леонтьев, 1977). Такое подключение не обязательно искажает, но в нормальном случае проясняет феномен за счет добавления ему мерности, т.е. его углубления, раскрытия таких качеств, которые сокрыты в нем как в вещи-в-себе.

Используя язык И. Канта, мы бы сказали, что суть работы апперцепции соответствует аналитическим апостериорным суждениям: получение поясняющего опыта (пояснение в противовес расширению - функция аналитических суждений; а опыт выражается апостериорными суждениями) (Кант, 1994, с. 37)1.

Помогая различать субъективное и объективное, апперцепция делает для субъекта объективной реальностью (причисляет к онтологии) не только содержание объектов, но и их отношения (взаимную соотнесенность, представленность друг другу), т.е. их форму. Объективное знание в данном случае - это знание не только всех элементов познаваемого объекта, но и способа их упорядоченности, их соотнесенности между собой и с внешними объектами. На эту особенность апперцепции указывал В. Вундт: «Самая элементарная функция апперцепции есть отнесение двух психических содержаний друг к другу. <...> выполнение такого отношения состоит всегда в особой деятельности апперцепции, благодаря которой отношение само по себе становится особым содержанием сознания, существующим на ряду с относимыми друг к другу содержаниями, хотя, конечно, и тесно связанным с ними» (Вундт, 1912, с. 219).

Таким образом, апперцепированное знание - это знание содержания какого-либо объекта и соотнесенности частей содержания между собой, но также это знание содержания и субъекта знания. Следовательно, апперцепция содержит в качестве «оси» соизмерение масштаба, сопряжение, связку между реальным и определенным объектом знания и реальным и определенным

1 Данный вид суждений (аналитические апостериорные) - единственный, который был проигнорирован Кантом, и потому понимание им апперцепции оказалось искажено и смещено в сторону того, что Ф. Брентано позже стал называть интенциями. Интенциональная природа кантовских априорных форм видна, например, в очевидном подпадении «категорического императива» под понятие «интенция». Неслучайно поэтому И. Кант отрицал и интроспекцию.

субъектом знания. Если представить процесс познания абстрактно - как передачу информации из одной части мира в другую, то можно сказать, что понятие апперцепции конкретизирует и отправителя информации, и ее получателя наряду с ее содержанием и способом передачи. То есть апперцепция - это такое понятие, которое фиксирует имплицитное наличие в познавательном процессе в более или менее проявленной форме трех компонентов: субъекта знания («кто знает»), объекта знания («что знает») и их связки, соотнесенности («как знает»). При этом соотнесение в апперцепции - prima inter pares трех компонентов. Апперцепция - онтологическая ориентировка субъекта, совершающего процесс познания чего-либо, по отношению к познаваемому объекту. При этом мы должны учитывать, что сопоставлять можно лишь то, что реально уже до акта сопоставления, т.е. имеет опору в себе, а значит, свою внутреннюю с собой соотнесенность. Поэтому наряду с соизмерением субъекта и объекта познания есть также внутреннее соизмерение (масштабирование) субъекта с самим собой, которое реализуется через рефлексию, самосознание или (если это происходит в развернутой систематизированной форме) через самонаблюдение, интроспекцию. Следовательно, можно говорить, что апперцепция органически связана с самонаблюдением. Эти два понятия взаимно необходимы.

В этом смысле принятие нами понятия апперцепции влечет за собой и необходимость признания самонаблюдения не чуждым науке методом познания, а, напротив, одним из важных научных познавательных средств.

Апперцепция и субъектность

Взаимосвязь самонаблюдения и апперцепции можно показать и с другой, более простой стороны. Апперцепция выводит психическую активность из погруженности в предметность, в само содержание отдельного восприятия, представления или иного психического явления и за счет установления его отношений с другими восприятиями и т.п. заставляет ее (психическую активность) охватывать это психическое явление сознанием как единое целое, как единицу внутреннего мира, что и становится началом самонаблюдения. То есть апперцепция - это рефлексия того, что означает воспринятая информация, но не во внешнем плане (например, для деятельности), а во внутреннем, в мире субъекта, в психике как целом. Ученик Вундта Н.Н. Ланге подчеркивал, что «апперцептивный процесс обусловлен всей индивидуальностью, в нем выражается вся психическая личность»; «здесь участвует и

влияет вся совокупность того, что было вообще пережито данным индивидуумом» (Ланге, 1996, с. 82). Образно говоря, апперцепция - это оценка психикой как единым целым одного частного психического элемента. Возможно, для обозначения этого процесса оценки было бы уместнее называть психику душой, поскольку понятие души содержит субъектность как свой аспект (душа - это и субъект определенного рода активности), а понятие психики само по себе бессубъектно. Но здесь мы ограничимся лишь фиксацией того, что понятие апперцепции актуализирует для нас субъектные свойства психических процессов: в апперцепции психика «срабатывает» как единый субъект, рефлексирующий свое отношение к новому восприятию. Происходит это посредством разотождествле-ния субъекта с процессом восприятия, выхода из погруженности в него и перехода в рефлексивную, внешнюю по отношению к нему позицию. Но рефлексия совершается не из «ничего», а из психики как единства и целостности. Происходит процесс смены самоиден-тифицированности субъекта. Или, иначе говоря, субъектность переадресовывается от одной точки психического мира к другой, более синтетичной и более высокой в иерархическом устройстве психики. Из этого можно вывести ряд важных следствий. Начнем с того, что такая смена точек позволяет субъекту менять перспективу созерцания внутреннего мира, возникающую при самонаблюдении. Это позволяет совершать познавательный процесс без непосредственных событий-толчков. И настолько, насколько психика признается реальностью, а не фантомом («кажимостью», по выражению Л.С. Выготского (1982, с. 420)), этот познавательный процесс является эмпирическим, опытным познанием, т.е. наблюдением (точнее говоря, самонаблюдением). Это означает, что в апперцепции самонаблюдение становится объективным методом фиксации определенной реальности, в том числе реальных явлений. Эти явления становятся доступны наблюдению лишь при смене точек наблюдения во внутреннем мире. И, значит, зависимость встречи субъекта с фактом своего внутреннего мира от его активности во внутреннем плане - не доказательство фиктивности этого факта, а лишь особое условие, сравнимое с необходимостью активного перемещения ученого в пространстве для получения доступа к изучению какого-либо редкого природного явления. Специфика такого познавательного процесса в том, что он совершается при условии выключения субъекта из других форм активности (апперцепция - это внутрипсихическая работа). То есть апперцепция - это активность, возникающая, когда взаимодействие с внешним миром (в том числе перцепция) временно сведено к минимуму. Значит, апперцепция - это деятельность, дополняющая перцепцию

(или какой-либо другой психический процесс). И поскольку апперцепция есть лишь наименование реального психического процесса, являющегося особой фазой функционирования психического аппарата, снимается возможный аргумент против интроспекции как метода исследования, изолирующего психику от реальной жизнедеятельности в замкнутом внутреннем пространстве.

Трансформируясь в собственно самонаблюдение, апперцепция не теряет своих принципиальных особенностей и остается также фиксацией связей, соотношений между какими-либо психическими явлениями, что в развитой форме означает фиксацию особенностей существования и течения данного психического феномена в контексте психики как целого, в соотнесении с психикой как целым (в противоположность соотнесению с внешними объектами). При этом в чистом самонаблюдении фиксируется уже не столько то, как частное психическое явление ведет себя в целом психики, а то, как целое психики (=душа) ведет себя относительно частного явления (иначе говоря, меняются, инвертируются фигуро-фоновые отношения психики в целом и частного психического явления: в апперцепции поведение психики становится фигурой, а частные феномены - фоном; это может означать, что апперцепция переводит психику в волевую модальность функционирования (именно для воли характерна целостность проявления психики (Василюк, 1984, с. 138)).

Таким образом, постановка задачи на самоисследование требует смещения направления внимания и интереса в процессе рефлексии. Но это не есть источник принципиальных искажений. Почему?

Потому что для определения статуса отдельного психического явления невозможна абсолютная система отсчета. Независимо от того, на идеалистических или материалистических позициях мы находимся, мы должны признать, что феномены внутреннего мира по определению недоступны непосредственному внешнему наблюдению. Это значит, что в явлениях внутреннего мира возможен лишь один наблюдатель в прямом смысле - сам субъект, обладатель этого внутреннего мира. И если он изменил масштаб самосозерцания, точку обзора, перспективу видения внутреннего мира, то принципиально невозможно говорить, правильно ли или неправильно он сделал, более или менее объективное знание он тем самым стал получать (т.е. в силу встроенности субъекта в свой психический мир в познании последнего не может не действовать принцип относительности). Невозможно также раз и навсегда установить, что лишь частное психическое явление может быть объектом в самонаблюдении и психика как целое - субъектом. Внутренний наблюдатель может разотождествиться не только с 11

частным восприятием, но и с психикой как целым и, таким образом, саму ее сделать объектом наблюдения. Вопрос только в том, где, в какой точке субъективного пространства должно оказаться наше сознание, наше «Я», чтобы мы могли охватить всю психику как единый объект наблюдения?

Чтобы решить этот вопрос, нужно учесть, что целостность психики никогда не становится завершенной, поскольку исследующий и сознающий ее субъект живет и действует, а потому непрерывно меняет ее. Психика должна была бы стать полной и завершенной целостностью лишь при утрате этого субъектного центра, т.е. после смерти. Но тогда одновременно потерялась бы возможность прямого исследования психики изнутри, т.е. самонаблюдения. Кроме того, «выход» субъекта из психики означает выход из ее состава важнейшего элемента, без которого разговор о целостности психики теряет смысл. Поэтому целостность психики в принципе возможна лишь при участии в ней меняющего ее субъекта. Но, как мы выяснили, при его же участии целостность (в полном смысле) невозможна. Как разрешить это противоречие? Разрешить его можно, лишь предположив способность субъекта одновременно находиться и внутри, и вне психики. Термин «одновременно» здесь неточен, поскольку для фиксации одновременности нужен посторонний внешний наблюдатель (вспомним рассуждения А. Эйнштейна об условиях фиксации одновременности двух событий), а такового в данном случае в принципе быть не может. Поэтому одновременность в данном случае будет означать такое положение субъекта, при котором он может себя зафиксировать как находящегося внутри психики и как находящегося вне ее. Но находиться вне своей психики можно лишь там, где ее еще нет. Ибо там, где она уже есть, она «вырастает» из моего самоотождествления с каким-либо опытом, и поэтому в любой момент настоящего я нахожусь внутри психики, т.е. отождествляю себя с каким-либо психическим явлением или содержанием. Моей психики еще нет лишь в будущем. Поэтому и обозревать свою психику извне можно лишь из будущего. Или, иначе говоря, целостность психики всегда как бы предстоит. И чтобы в самонаблюдении охватить психику как целостное единство, нужен такой акт сознания, такое действие субъекта, которое было бы в одном аспекте в настоящем, а в другом аспекте в будущем. Такое действие - деятельное соучастие, достройка объекта в согласии с его внутренней природной необходимостью.

Особенность такой достройки объекта - обратимость субъект-объектных позиций. Невозможно раз и навсегда однозначно установить: достраиваемый объект - это объект помогающего

ему субъекта или он - субъект, наращивающий свою субъектность, восстанавливающий ее посредством внешнего помощника.

Апперцепция - это и есть деятельное соучастие всей психики в жизни одного частного психического явления. Поэтому обратимость субъект-объектных отношений наблюдается именно в апперцепции - между психикой в целом и частным психическим явлением. И эта обратимость есть результат того, что субъект-объектные отношения не только принимаются, но творятся, являются частным (а потому зависимым от более существенных факторов) аспектом творчества-«деятельного соучастия», размыкающего психику в будущее.

Одно из следствий этого - потенциальная субъектность любого психического явления или процесса. Любая эмоция или мысль может с определенной точки зрения считаться субъектом (точнее, квазисубъектом). При всей фантастичности этого утверждения отметим, что оно имеет определенное признание в современной психологии. Так, у канадского психолога Э. Берна имеется близкое в целом понятие «состояния Я» («эго-состояния») - одновременно сосуществующие, квазисамостоятельные феноменологические образования (Берн, 1992). В гештальттерапии применяется понятие «субличность» (Папуш, 1994; Польстер, 1999). У Лейбница, введшего понятие «апперцепция», использовалось также понятие «монада», обозначавшее не только все сознание человека в целом, но и множество отдельных активных «субъектов», составляющих человеческое тело и проявляющих себя в сознании человека как части этого сознания (Лейбниц, 1983а, с. 413-429). В ХХ в. идеи многомонадной структуры устройства человека, в том числе его психики, развивал русский философ Н.О. Лосский (1999). Близкую по сути идею понимания психики как пространства взаимных соотнесений-координаций физиологических рецептивных систем выдвинул И.Н. Карицкий (2006): психика как своего рода стереоэффект, возникающий от наложения разных параллельно действующих систем.

При таком понимании психических явлений вся психика в целом предстает как сообщество субъектов-элементов психики, сама субъектность которых зачастую носит потенциальный характер. Тогда апперцепция - это акт сотрудничества этих субъектов-элементов, соучастия в своем сообществе; в частном случае - соучастное включение ими в свое сообщество какого-либо нового восприятия-элемента. Соучастие в данном случае совпадает с взаимоориентировкой («взаимо-» - потому что здесь все элементы выступают в большей или меньшей степени субъектами и поэтому они взаимоотносятся друг к другу). В таком сообществе

отсутствует абсолютный центр и соответственно - абсолютная система координат. Каждый элемент при определенных условиях может выступить в качестве такого временного центра со своей системой координат.

Отметим еще одну важную сторону апперцепции. Поскольку в каждый акт апперцепции оказывается включенным не только новый психический элемент (восприятие, мысль и т.п.), но и опыт, ранее полученный человеком, то акт апперцепции есть также по своей сути и акт припоминания, или, если использовать старый термин Платона (1993), - анамнезис, который есть не что иное, как интеллектуальная рефлексия (Мамардашвили, 1999). Поэтому, по нашему мнению, понятие апперцепции - это в некотором смысле развитие старого философско-гносеологического понятия анамнезиса.

Таким образом, понятие апперцепции имплицитно содержит достаточно сложную систему представлений об устройстве психики. Эта система несет в себе богатый объяснительный потенциал, много возможностей для более глубокого понимания разнообразных явлений психики. Нам кажется, что эти возможности по большей части остались в психологии нераскрытыми, а их богатство было оценено как синоним вообще любого достаточно сложно устроенного психического процесса: «Слово “апперцепция” может служить названием для совокупности всех психических факторов, названных нами ассоциациями» (Джемс, 1995, с. 225). Тем не менее апперцепция продолжает и поныне оставаться рабочим понятием в психологии, но только в видоизмененных формах: «В последующем развитии психологии понятие апперцепции модифицировалось в ряд новых понятий - например гештальта, установки и др.» (Митюшин, 1983, с. 32). Апперцепция - это естественная, исходная встроенность самонаблюдения в психику.

Традиционные претензии к интроспекции основаны на натурализации психических явлений, скрытом ожидании от них того же, что свойственно материальным объектам. Например, строя в своем сознании образ какой-либо эмоции в виде определенного предмета с определенными пространственными и другими характеристиками, исследователь использует условную метафору, которая лишь фиксирует факт существования эмоции и некоторые ее качества, но ею самою не является. Забывая об условности этого приема мышления или просто не имея в арсенале воображения других возможных метафор для психических явлений (Трунов, 2010), исследователь начинает ожидать от эмоции того, чего он ожидал бы и от материального предмета, - внеположенности и завершенности. Исследователю предметы даются извне, в готовом виде. Того же он ждет от психологических методов и, не находя этого качества в интроспекции, отвергает ее.

Так, утверждения Л.С. Выготского о том, что интроспекция принимает форму за содержание и сводит содержание психического процесса к форме его представленности в сознании субъекта, т.е. к «кажимости» (Выготский, 1982), исходят из предпосылки, что существует некое психическое содержание, внеположенное субъекту подобно какой-либо вещи. Но это равнозначно утверждению, что подлинные психические процессы могут быть даны субъекту в готовом виде, т.е. фактически извне. До их появления перед субъектом они никак с ним не связаны. Противоречие этой позиции в том, что здесь исследователь позволяет себе утверждать факт существования психики самой по себе, вне субъекта, способного ее обнаружить в роли наблюдателя. И на самом деле здесь исследователь имплицитно воображает себя абсолютным зрителем, откуда-то знающим о существовании психики самой по себе, вне ее субъекта. При этом психика и ее субъект полагаются изначально несвязанными друг с другом, как две отдельные вещи2.

В действительности субъект изначально внутренне связан с психикой. Он соучаствует в своих психических процессах, ибо они являются формой его активности. Как пишет П.Я. Гальперин, «мы должны подчеркнуть теснейшую функциональную зависимость между субъектом и психическим отражением ситуации» (Гальперин, 1976, с. 63). По его мнению, психика без субъекта невозможна: «“Психика” - особая форма деятельности субъекта, его деятельность в плане образа» (там же, с. 120).

Участвуя в психике, проявляя себя через психическую деятельность, субъект одновременно творит себя: «Деятельность, определяя объект, над которым она производится, определяет тем самым и субъект, который ее производит» (Рубинштейн, 1986, с. 106). Поэтому не существует субъекта, внеположенного психике, и соответственно не существует психики, внеположенной субъекту, которую он может рассматривать как некоторую вещь - извне. Применение к самонаблюдению схемы внешнего наблюдения вводит в заблуждение. Но из наличия внутренней связи субъекта и психики мы должны сделать вывод, что любой психический процесс так или иначе представлен субъекту, т.е. осознается им в той или иной форме. Следовательно, не существует психических процессов вне возможного самонаблюдения, вне потенциальной или актуальной интроспекции.

2 Методологически это следование ошибке И. Канта, который внес разрыв между тем, что называл «вещью-в-себе» и «вещью-для-нас». В действительности «вещь-в-себе» появляется не раньше, чем появляется «вещь-для-нас»: эти понятия коррелятивны и представляют собой два ракурса одной вещи (тайна появляется лишь тогда, когда появляется любопытство и знание). Первичной следовало бы называть «пра-вещь» (а не «вещь-в-себе»).

О проблеме условий эффективности самонаблюдения

Однако проблема достоверности интроспекции, по-видимому, все-таки существует, но, исходя из сказанного, мы должны понимать ее не так, как это делалось обычно. Дело не в том, что наблюдение субъекта за явлениями своего внутреннего мира меняет и искажает их. Такая критика может быть обращена вообще против любого научного метода (Гейзенберг, 1987). На наш взгляд, дело здесь в том, что субъект, будучи свидетелем любого психического явления, случающегося в его внутреннем мире, очень часто не в силах зафиксировать это явление в памяти и затем воспроизвести его. Явление может быть: 1) очень слабым по интенсивности; 2) очень коротким по длительности; 3) замаскированным другими явлениями, доминирующими в силу разных причин (например, за счет вписанности в чуждую данному явлению смысловую сетку, которая обезличивает его и тем самым позволяет ему затеряться среди потока других явлений). Однако такие препятствия связаны не с отсутствием доступа к осознанию, к наблюдению над явлениями, а с трудностями трансляции первичного содержания наблюдения в ту часть сознания и в такой момент на оси времени, где субъект в состоянии адекватно осмыслить данные явления. Иначе говоря, проблема не в том, что самонаблюдение воздействует на свой объект и тем искажает его, а в том, что трудно адекватно перевести информацию об объекте с языка его первичного осознания («первоввдения», по выражению Е.Ю. Артемьевой (1980, с. 32)), на язык общего, интегрального сознания субъекта: «.. .мы оказываемся в часто встречающейся ситуации исследования, когда структура некоторой системы описывается на языке другой системы, имеющей, возможно, принципиально другое строение» (там же, с. 21). Поскольку сознание в одном из аспектов - это внутренний язык, сеть значений (Петренко, 2005), работа такого перевода в чем-то равносильна работе осознания вообще. Исследователь может отказаться от такого перевода и пытаться обнаружить в наблюдаемых фактах степень их вписанности в уже существующую систему знаний и представлений о психических процессах. Правда, иногда «уже-вписанность» вынужденна в силу неумения исследователя замечать то, что находится за пределами знаемого и именуемого (Мюнстерберг о проблемах, возникающих при фиксации психических феноменов; по: Мазилов, 2007, с. 64-65). Но такая позиция основывается фактически на отказе иметь дело напрямую с «сырой» реальностью, еще не рассортированной по привычным понятиям, что с легкостью приводит к подмене эмпирики спекуляциями. Неадекватна и противоположная позиция - отказ от всего, что не имеет отношения к первичному, непосредственному опыту (ее пытается реализовать феноменологический подход Э.

Гуссерля). На практике такая позиция может привести к соскальзыванию исследователя на житейски привычный, но часто расплывчатый и грубый, искажающий язык наименования и описания своего опыта.

Поэтому апперцепция, которая является работой субъекта по изменению ракурса видения какой-либо информации (т.е. фактически работой по изменению языка, на котором представлена какая-либо информация), позволяет сделать интроспекцию продуктивной.

Апперцепция имплицитно предполагает наличие множества возможных ракурсов рассмотрения и видения информации. Соответственно она предполагает наличие множества позиций - точек остановки когнитивной активности субъекта. Поскольку в каждой такой точке субъект проявляет себя иначе, становится другим, мы можем условно обозначить пространство возможных позиций как полисубъектное пространство. Таким образом, апперцепция содержит в себе предположение об условной полисубъектности субъекта. Но эта условность не мешает построить метод продуктивного самонаблюдения: последнее становится адекватно реализуемым, если психологу удается построить корреспондирующую связь между своей исходной обыденной субъектной позицией и субъектной позицией, из которой может быть выловлено искомое психическое содержание. Субъект должен переадресовать себя в изучаемую зону внутреннего мира своей жизни и затем вернуться оттуда, не утратив и не исказив при возвращении аутентичную информацию3.

Искусство переадресации субъектности и удерживаемой субъектом информации, искусство перевода информации с одного субъектного языка на другой, искусство построения корреспондирующих отношений между различными субъектными позициями (суб-, или квазисубъектами; см. выше), режимами работы сознания - это и есть суть апперцепции. Идея корреспондирующих связей между суб-субъектами в рамках психики, принадлежащей какому-либо субъекту, не может считаться чем-то совершенно новым. Подобную идею можно обнаружить у Э. Берна как координацию трех субличностей - «Родителя», «Взрослого», «Ребенка» (Берн, 2002) и у Ж.

3 Такая задача возникает при работе с измененными состояниями сознания (ИСС) (Россохин, 2009). Практика интроспекции вплотную примыкает к практикам изучения и продуцирования ИСС (Гордеева, 2005; Хант, 2004). В этой связи требует прояснения вопрос о роли интроспективных техник в медитативных и молитвенных практиках в буддизме, раджа-йоге, православном «внимании к сердцу» и т.д. («Випассана» [эл. ресурс]; Журавский, 1995; Свами Вивекананда, 2004). Вероятно, вариации интроспекции так же древни, как желание человека познать самого себя. Однако это не должно становится поводом для отказа от научной методологии в анализе проблемы интроспекции.

Пиаже как координацию различных способов видения информации, различных видов логических операций (Пиаже, 1992).

В свою очередь перемещение субъектом своего сознания от состояния погруженности в объект, поглощенности объектом, к состоянию рефлексии своих отражений объекта, своих действий с ним и порожденных им переживаний - простейшая форма апперцепции. Используя терминологию М.М. Бахтина, можно сказать, что апперцепция возникает на границе состояний внутри-находимости и вне-находимости субъекта в наблюдаемых психических феноменах и опирается на факт трансляции субъекта из одной позиции в другую (Бахтин, 1979). Это же является ключом и к эффективной интроспекции.

Итак, самонаблюдение как элемент рефлексии есть неотъемлемая характеристика любого психического процесса в силу неразрывной связи между психикой и субъектом. Поэтому самонаблюдение не привносит в течение психических процессов что-либо качественно новое, искажающее их естественный ход. Его возможная непродуктивность есть следствие наложения на весь субъективный опыт негибкого унифицированного языка - системы координат оценивания, осознавания этого опыта. Понятие апперцепции снимает эту проблему, вводя представление о множественности языков субъективного опыта, координатных систем его осознания и устанавливая их взаимные координации, трансляции, а также возможность трансляции первичного «сырого» опыта в какую-либо из этих систем.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

Артемьева Е.Ю. Психология субъективной семантики. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1980.

Берн Э. Трансакционный анализ и психотерапия. СПб.: Братство, 1992.

Берн Э. Игры, в которые играют люди. Психология человеческих взаимоотношений. Люди, которые играют в игры, или вы сказали «здравствуйте». Что дальше? Психология человеческой судьбы. Екатеринбург: ЛИТУР, 2002.

Василюк Ф.Е. Психология переживания (анализ преодоления критических ситуаций). М.: Изд-во Моск. ун-та, 1984.

«Випассана». URL: http://www.transpersonal.com.ua/02/vipassana.html

Вундт В. Очерки психологии. М.: Московское книгоиздательство, 1912.

ВыготскийЛ.С. Исторический смысл психологического кризиса // Собр. соч.: В 6 т. Т. 1. Вопросы теории и истории психологии / Под ред. А.Р. Лурия, М.Г. Ярошевского. М..: Педагогика. 1982. С. 291-436.

Гальперин П.Я. Введение в психологию. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1976.

Гейзенберг В. Шаги за горизонт. М.: Прогресс, 1987.

Гордеева О.В. Аналитическая интроспекция и кратковременная сенсорная депривация как методы изменения состояния сознания // Вопросы психологии. 2005. № 6. С. 72-81.

Джемс У. Психология. М.: Педагогика, 1995.

Журавский И. Тайна Царствия Божия. Рига; СПб.: Сатис, 1995.

Зинченко В.П. Миры сознания и структура сознания // Вопросы психологии. 1991. № 2. С. 15-36.

Кант И. Критика чистого разума. М.: Мысль, 1994.

Карицкий И.Н. Специфический и всеобщий метод психологии // Труды Ярославского методологического семинара. Т. 3: Метод психологии / Под ред. В.В. Новикова (гл. ред.), И.Н. Карицкого, В.В. Козлова, В.А. Мазилова. Ярославль: МАПН, 2005. С. 111-135.

Карицкий И.Н. Экспликация предмета психологии // Методология и история психологии. 2006. Т. 1. № 1. С. 105-118.

Карицкий И.Н. Понятие субъекта и объекта в философии и психологии // Методология и история психологии. 2010. Т. 5. № 1. С. 69-101.

Ланге Н.Н. Психический мир. Избранные психологические труды. М.: «Институт практической психологии»; Воронеж: МОДЭК, 1996.

Левченко Е.В. История интроспекции в России (конец XIX-начало XX в.) // Методология и история психологии. 2007. Т. 2. № 2. С. 54-67.

Лейбниц Г.В. Сочинения в 4 т. Т. 1. М.: Мысль, 1983а.

Лейбниц Г.В. Сочинения в 4 т. Т. 2. М.: Мысль, 1983б.

Леонтьев А.Н. Деятельность Сознание. Личность. М.: Политиздат, 1977.

Лосский Н.О. Чувственная, интеллектуальная и мистическая интуиция / Сост. А. Поляков. М.: ТЕРРА-Книжный Клуб; Республика, 1999.

Мазилов В.А. Методологические проблемы психологии в начале XXI века // Психологический журнал. 2006. Т. 27. № 1. С. 23-34.

Мазилов В.А. Становление метода психологии: страницы истории (интроспекция) // Методология и история психологии. 2007. Т. 2. № 1. С. 61-85.

Мазилов В.А. О становлении психологии как самостоятельной науки // Методология и история психологии. 2008. Т. 3. № 2. С.7-24.

Мамардашвили М.К. Картезианские размышления. М.: Прогресс, 1993.

Мамардашвили М.К. Лекции по античной философии / Под ред. Ю.П. Се-нокосова. М.: Аграф, 1999.

Митюшин А.А. Апперцепция // Философский энциклопедический словарь. М.: Советская энциклопедия, 1983. С. 32.

Никандров В.В. Экспериментальная психология: учеб. пособие. СПб.: Речь, 2003.

Папуш М.П. Работа с субличностями в гештальт-терапии // Консультативная психология и психотерапия. 1994. № 3. С. 165-186.

Петренко В.Ф. Основы психосемантики. 2-е изд., доп. СПб.: Питер,

Пиаже Ж. Теория Пиаже // История зарубежной психологии. 30-е - 60-е годы XX века. Тексты / Под ред. П.Я. Гальперина, А.Н. Ждан. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1992. С. 232-292.

Платон. Федон // Платон. Собр. соч.: В 4 т. Т. 2 / Под общ. ред. А.Ф. Лосева,

B. Ф. Асмуса, А.А. Тахо-Годи. М.: Мысль, 1993. С. 7-81.

Польстер И. Обитаемый человек: терапевтическое исследование личности. М.: Класс, 1999.

Розен Г.Я. Интроспекция (современное состояние проблемы) // Зарубежные исследования по психологии познания: Сб. аналитических обзоров. М.: ИНИОН АН СССР, 1977. С. 215-234.

Розин В.М. Методологические соображения о путях преодоления кризиса в современной психологии // Кентавр. Методологический и игротехнический альманах. 1994. № 1. С. 37-43.

Россохин А.В. Психология рефлексии измененных состояний сознания: Автореф. дисс. ... докт. психол. наук. М., 2009.

Рубинштейн С.Л. Основы общей психологии. СПб.: Питер, 1998. Рубинштейн С.Л. Принцип творческой самодеятельности (к философским основам современной педагогики) // Вопросы психологии. 1986. № 4.

Свами Вивекананда. Раджа-йога. М.: АСТ, 2004.

Трунов Д.Г. Дискуссия о «гносеологических ограничениях» рефлексии // Вестн. Пермского ун-та. Сер. Философия. Психология. Социология. 2010. № 4. С. 40-51.

Хант Г.Т. О природе сознания: с когнитивной, феноменологической и трансперсональной точек зрения. М.: АСТ и др., 2004.

Чуприкова Н.И. Интроспекция и явления сознания в системе естественнонаучной психологии // Вопросы психологии. 2010. № 2. С. 3-20.

Шиленкова Н.А. Метод интроспекции в познании внутреннего мира психолога: Дисс. ... канд. психол. наук. Пермь, 2003.

Яновский М.И. Место метода самонаблюдения (интроспекции) в психологии // Вопросы психологии. 2001. № 1. С. 91-96.

Btihler K. Die Krise der Psychologie. Jena: Fischer, 1927.

Locke E.A. It’s time we brought introspection out of the closet // Perspectives on Psychological Science. 2009. Vol. 4. N 1 (Jan). P. 24-35.

Поступила в редакцию 07.02.15

SELF-OBSERVATION AS A METHOD OF PSYCHOLOGY

1 Donetsk National University (DonNU)

Abstract. In the article an idea is pulled out that cause of absence of unity of psychological science is abandonment from the natural method of psychology - introspection. It becomes firmly established that self-evidence of internal experience at R. Descartes is investigation of coincidence in the introspection of gnoseology and ontology, act of knowledge and act of being. Organic, undistorting character of introspection is educed at understanding of psyche, as apperception (which will realize understanding of psyche as the definitely organized internal work, i.e. psychical determinism) guided by a mechanism. The mechanism of apperception means a presence in the psyche of initial heterogeneity, multiplicity, quasi-poly-subjectness. In this connection the problem of effective introspection is examined as a problem of effective communication of the variety-dimensional, variety-coordinate spheres of psychical apparatus of man, adequate internal transmissions of experience and adequate internal translations.

Key words: self-observation, introspection, apperception, subjectness, poly-subjectness.

Когда вы будете читать современные статьи с описанием экспериментов, то увидите, что в разделе «Методика», как правило, приводятся различные сведения об испытуемых. Обычно указывается их пол, возраст, образование. Иногда даются специальные, важные для данных экспериментов, сведения: например, о нормальной остроте зрения, умственной полноценности и т. п.

В экспериментальных отчетах конца прошлого и начала нашего века также можно обнаружить раздел с характеристикой испытуемых. Но он выглядит совсем необычно. Например, читаешь, что одним испытуемым был профессор психологии с десятилетним инстроспекционистским стажем; другой испытуемый был, правда, не профессор, а всего лишь ассистент-психолог, но также опытный интроспекционист, так как прошел 6-месячные курсы интроспекции, и т. п.

Психологи того времени отмечали важные дополнительные преимущества метода интроспекции.

Во-первых , считалось, что в сознании непосредственно отражается причинная связь психических явлений. Например, если я захотела поднять руку и подняла ее, то причина действия мне непосредственно известна: она присутствует в сознании в форме решения поднять руку. В более сложном случае, если человек вызывает во мне сострадание и я стремлюсь ему всячески помочь, для меня очевидно, что мои действия имеют своей причиной чувство сострадания. Я не только переживаю это чувство, но знаю его связь с моими действиями.

Отсюда положение психологии считалось намного легче, чем положение других наук, которые должны еще доискиваться до причинных связей.

Второе отмечавшееся достоинство: интроспекция поставляет психологические факты, так сказать, в чистом виде, без искажений. В этом отношении психология также выгодно отличается от других наук. Дело в том, что при познании внешнего мира наши органы чувств, вступая во взаимодействие с внешними предметами, искажают их свойства. Например, за ощущениями света и звука стоят физические реальности - электромагнитные и воздушные волны, которые совершенно не похожи ни на цвет, ни на звук. И их еще надо как-то «очищать» от внесенных искажений.

В отличие от этого для психолога данные ощущения есть именно та действительность, которая его интересует. Любое чувство, которое испытывает человек, независимо от его объективной обоснованности или причины, есть истинный психологический факт. Между содержаниями сознаний и внутренним взором нет искажающей призмы!

«В сфере непосредственных данных сознания нет уже различия между объективным и субъективным, реальным и кажущимся, здесь все есть, как кажется, и даже именно потому, что оно кажется : ведь когда что-нибудь нам кажется , что и есть вполне реальный факт нашей внутренней душевной жизни» .

Итак, применение метода интроспекции подкреплялось еще соображениями об особых преимуществах этого метода.

В психологи конца XIX в. начался грандиозный эксперимент по проверке возможностей метода интроспекции. Научные журналы того времени были наполнены статьями с интроспективными отчетами; в них психологи с большими подробностями описывали свои ощущения, состояния, переживания, которые появлялись у них при предъявлении определенных раздражителей, при постановке тех или иных задач.

Надо сказать, что это не были описания фактов сознания в естественных жизненных обстоятельствах, что само по себе могло бы представить интерес. Это были лабораторные опыты, которые проводились «в строго контролируемых условиях», чтобы получить совпадение результатов у разных испытуемых. Испытуемым предъявлялись отдельные зрительные или слуховые раздражители, изображения предметов, слова, фразы; они должны были воспринимать их, сравнивать между собой, сообщать об ассоциациях, которые у них возникали, и т. п.

Эксперименты наиболее строгих интроспекционистов (Э. Титченера и его учеников) осложнялись еще двумя дополнительными требованиями .

Во-первых , интроспекция должна была направляться на выделение простейших элементов сознания, т. е. ощущений и элементарных чувств. (Дело в том, что метод интроспекции с самого начала соединился с атомистическим подходом в психологии, т. е. убеждением, что исследовать - значит разлагать сложные процессы на простейшие элементы.)

Во-вторых , испытуемые должны были избегать в своих ответах терминов, описывающих внешние объекты, а говорить только о своих ощущениях, которые вызывались этими объектами, и о качествах этих ощущений. Например, испытуемый не мог сказать:

«Мне было предъявлено большое красное яблоко». А должен был сообщить примерно следующее: «Сначала я получил ощущение красного, и оно затмило все остальное; потом оно сменилось впечатлением круглого, одновременно с которым возникло легкое щекотание в языке, по-видимому, след вкусового ощущения. Появилось также быстро преходящее мускульное ощущение в правой руке…».

Ответ в терминах внешних объектов был назван Э. Титченером «ошибкой стимула» - известный термин интроспективной психологии, отражающий ее атомистическую направленность на элементы сознания.

По мере расширения этого рода исследований стали обнаруживаться крупные проблемы и трудности .

Во-первых, становилась все более очевидной бессмысленность такой «экспериментальной психологии». По словам одного автора, в то время от психологии отвернулись все, кто не считал ее своей профессией.

Больше того, зашатались основы психологии - элементы сознания. Психологи стали находить такие содержания сознания, которые никак не могли быть разложены на отдельные ощущения или представлены в виде их сумм. Возьмите мелодию, говорили они, и перенесите ее в другую тональность; в ней изменится каждый звук, однако мелодия при этом сохранится. Значит, не отдельные звуки определяют мелодию, не простая их совокупность, а какое-то особое качество, которое связано с отношениями между звуками. Это качество целостной структуры (нем. - ), а не суммы элементов.

Далее, систематическое применение интроспекции стало обнаруживать нечувственные, или безобразные, элементы сознания. Среди них, например, «чистые» движения мысли, без которых, как оказалось, невозможно достоверно описать процесс мышления.

Наконец, стали выявляться неосознаваемые причины некоторых явлений сознания (о них подробнее ниже).

В чем же было дело? Дело было в том, что доводы, выдвигаемые в защиту метода интроспекции, не были строго проверены. Это были утверждения, которые казались верными лишь на первый взгляд.

В самом деле, начну с утверждения о возможности раздвоения сознания. Казалось бы, мы действительно можем что-то делать и одновременно следить за собой. Например, писать - и следить за почерком, читать вслух - и следить за выразительностью чтения. Казалось бы так - и в то же время не так или по крайней мере не совсем так!

Разве не менее известно, что наблюдение за ходом собственной деятельности мешает этой деятельности, а то и вовсе ее разрушает? Следя за почерком, мы можем потерять мысль; стараясь читать с выражением - перестать понимать текст.

Известно, насколько разрушающим образом действует рефлексия на протекание наших чувств: от нее они бледнеют, искажаются, а то и вовсе исчезают. И напротив, насколько «отдача чувству» исключает возможность рефлексии!

В психологии специально исследовался вопрос о возможности одновременного осуществления двух деятельностей. Было показано, что это возможно либо путем быстрых переходов от одной деятельности к другой, либо если одна из деятельностей относительно проста и протекает «автоматически». Например, можно вязать на спицах и смотреть телевизор, но вязание останавливается в наиболее захватывающих местах; во время проигрывания гамм можно о чем-то думать, но это невозможно при исполнении трудной пьесы.

Если применить все сказанное к интроспекции (а ведь она тоже вторая деятельность! ), то придется признать, что ее возможности крайне ограничены. Интроспекцию настоящего, полнокровного акта сознания можно осуществить, только прервав его. Надо сказать, что интроспекционисты довольно быстро это поняли. Они отмечали, что приходится наблюдать не столько сам непосредственно текущий процесс, сколько его затухающий след. А чтобы следы памяти сохраняли возможно большую полноту, надо процесс дробить (актами интроспекции) на мелкие порции. Таким образом, интроспекция превращалась в «дробную» ретроспекцию.

Остановимся на следующем утверждении - якобы возможности с помощью интроспекции выявлять причинно- следственные связи в сфере сознания.

Пожалуй, примерами отдельных, так называемых произвольных, действий справедливость этого тезиса и ограничивается. Зато с каким количеством необъяснимых фактов собственного сознания мы встречаемся повседневно! Неожиданно всплывшее воспоминание или изменившееся настроение часто заставляет нас проводить настоящую исследовательскую работу по отысканию их причин. Или возьмем процесс мышления: разве мы всегда знаем, какими путями пришла нам в голову та или иная мысль? История научных открытий и технических изобретений изобилует описаниями внезапных озарений!

И вообще, если бы человек мог непосредственно усматривать причины психических процессов, то психология была бы совсем не нужна! Итак, тезис о непосредственной открытости причин на поверку оказывается неверен.

Наконец, рассмотрим мнение о том, что интроспекция поставляет сведения о фактах сознания в неискаженном виде. Что это не так, видно уже из сделанного выше замечания о вмешательстве интроспекции в исследуемый процесс. Даже когда человек дает отчет по памяти о только что пережитом опыте, он и тогда неизбежно его искажает, ибо направляет внимание только на определенные его стороны или моменты.

Именно это искажающее влияние внимания, особенно внимания наблюдателя, который знает, что он ищет, настойчиво отмечалось критиками обсуждаемого метода. Интроспекционист, писали они не без иронии, находит в фактах сознания только те элементы, которые соответствуют его теории. Если это теория чувственных элементов, он находит ощущения, если безобразных элементов, - то движения «чистой» мысли и т. п.

Итак, практика использования и углубленное обсуждение метода интроспекции обнаружили ряд фундаментальных его недостатков. Они были настолько существенны, что поставили под сомнение метод в целом, а с ним и предмет психологии - тот предмет, с которым метод интроспекции был неразрывно связан и естественным следствием постулирования которого он являлся.

Во втором десятилетии нашего века, т. е. спустя немногим более 30 лет после основания научной психологии, в ней произошла революция: смена предмета психологии . Им стало не сознание, а поведение человека и животных.

Пионер этого нового направления, писал:

«…психология должна… отказаться от субъективного предмета изучения, интроспективного метода исследования и прежней терминологии. Сознание с его структурными элементами, неразложимыми ощущениями и чувственными тонами, с его процессами, вниманием, восприятием, воображением - все это только фразы, не поддающиеся определению» .

На следующей лекции я буду подробно говорить об этой революции. А сейчас рассмотрим, какой оказалась судьба сознания в психологии. Удалось ли психологии полностью порвать с фактами сознания, с самим понятием сознания?

Конечно нет. Заявление Дж. Уотсона было «криком души» психолога, заведенного в тупик. Однако после любого «крика души» наступают рабочие будни. И в будни психологии стали возвращаться факты сознания. Однако с ними стали обращаться иначе. Как же?

Возьмем для иллюстрации современные исследования восприятия человека. Чем они в принципе отличаются от экспериментов интроспекционистов?

И в наши дни, когда хотят исследовать процесс восприятия, например зрительного восприятия человека, то берут испытуемого и предъявляют ему зрительный объект (изображение, предмет, картину), а затем спрашивают, что он увидел. До сих пор как будто бы то же самое. Однако есть существенные отличия.

Во-первых, берется не изощренный в самонаблюдении профессор-психолог, а «наивный» наблюдатель, и чем меньше он знает психологию, тем лучше. Во-вторых, от испытуемого требуется не аналитический, а самый обычный отчет о воспринятом, т. е. отчет в тех терминах, которыми он пользуется в повседневной жизни.

Вы можете спросить: «Что же тут можно исследовать? Мы ежедневно производим десятки и сотни наблюдений, выступая в роли «наивного наблюдателя»; можем рассказать, если нас спросят, обо всем виденном, но вряд ли это продвинет наши знания о процессе восприятия. Интро- спекционисты по крайней мере улавливали какие-то оттенки и детали».

Но это только начало. Экспериментатор-психолог для того и существует, чтобы придумать экспериментальный прием , который заставит таинственный процесс открыться и обнажить свои механизмы. Например, он помещает на глаза испытуемого перевертывающие призмы, или предварительно помещает испытуемого в условия «сенсорного голода», или использует особых испытуемых - взрослых лиц, которые впервые увидели мир в результате успешной глазной операции и т. д.

Итак, в экспериментах интроспекционистов предъявлялся обычный объект в обычных условиях; от испытуемого же требовался изощренный анализ «внутреннего опыта», аналитическая установка, избегание «ошибки стимула» и т. п.

В современных исследованиях происходит все наоборот. Главная нагрузка ложится на экспериментатора, который должен проявить изобретательность . Он организует подбор специальных объектов или специальных условий их предъявления; использует специальные устройства, подбирает специальных испытуемых и т. п. От испытуемого же требуется обычный ответ в обычных терминах.

Если бы в наши дни явился Э. Титченер, он бы сказал: «Но вы без конца впадаете в ошибку стимула!» На что мы ответили бы: «Да, но это не «ошибка», а реальные психологические факты; вы же впадали в ошибку аналитической интроспекции».

Итак, еще раз четко разделим две позиции по отношению к интроспекции - ту, которую занимала психология сознания, и нашу современную.

Эти позиции следует прежде всего развести терминологически. Хотя «самонаблюдение» есть почти буквальный перевод слова «интроспекция», за этими двумя терминами, по крайней мере в нашей литературе, закрепились разные позиции.

Первую мы озаглавим как метод интроспекции . Вторую - как использование данных самонаблюдения .

Каждую из этих позиций можно охарактеризовать по крайней мере по двум следующим пунктам: во-первых, по тому, что и как наблюдается ; во-вторых, по тому, как полученные данные используются в научных целях. Таким образом, получаем следующую простую таблицу.

Таблица 1

В нашей позиции «данные самонаблюдения» означают факты сознания, о которых субъект знает в силу их свойства быть непосредственно открытыми ему. Сознавать что-то - значит непосредственно знать это. Сторонники интроспекции, с нашей точки зрения, делают ненужное добавление : зачем субъекту специально рассматривать содержания своего сознания, когда они и так открыты ему? Итак, вместо рефлексии - эффект прямого знания.

И второй пункт нашей позиции: в отличие от метода интроспекции использование данных самонаблюдения предполагает обращение к фактам сознания как к явлениям или как к «сырому материалу», а не как к сведениям о закономерных связях и причинных отношениях. Регистрация фактов сознания - не метод научного исследования, а лишь один из способов получения исходных данных . Экспериментатор должен в каждом отдельном случае применить специальный методический прием, который позволит вскрыть интересующие его связи. Он должен полагаться на изобретательность своего ума, а не на изощренность самонаблюдения испытуемого. Вот в каком смысле можно говорить об использовании данных самонаблюдения.

После этого итога я хочу остановиться на некоторых трудных вопросах . Они могут возникнуть или уже возникли у вас при придирчивом рассмотрении обеих позиций.

Первый вопрос, которого мы уже немного касались: «Что же, раздвоение сознания возможно или нет! Разве невозможно что-то делать - и одновременно наблюдать за тем, что делаешь?» Отвечаю: эта возможность раздвоения сознания существует. Но, во-первых, она существует не всегда: например, раздвоение сознания, невозможно при полной отдаче какой-либо деятельности или переживанию. Когда же все-таки оно удается, то наблюдение как вторая деятельность вносит искажение в основной процесс. Получается нечто, похожее на «деланную улыбку», «принужденную походку» и т. п. Ведь и в этих житейских случаях мы раздваиваем наше сознание: улыбаемся или идем - и одновременно следим за тем, как это выглядит.

Примерно то же происходит и при попытках интроспекции как специального наблюдения. Надо сказать, что сами интроспекционисты многократно отмечали ненадежность тех фактов, которые получались с помощью их метода. Я зачитаю вам слова одного психолога, написанные в 1902 г. по этому поводу:

«Разные чувства — гнева, страха, жалости, любви, ненависти, стыда, нежности, любопытства, удивления - мы переживаем постоянно: и вот можно спорить и более или менее безнадежно спорить о том, в чем же собственно эти чувства состоят и что мы в них воспринимаем? Нужно ли лучшее доказательство той печальной для психолога истины, что в нашем внутреннем мире, хотя он всецело открыт нашему самосознанию, далеко не все ясно для нас самих и далеко не все вмещается в отчетливые и определенные формулы?» .

Эти слова относятся именно к данным интроспекции. Их автор так и пишет: спорить о том, что мы в этих чувствах воспринимаем . Сами чувства полнокровны, полноценны, подчеркивает он. Наблюдение же за ними дает нечеткие, неоформленные впечатления.

Итак, возможность раздвоения сознания, или интроспекция, существует. Но психология не собирается основываться на неопределенных фактах, которые она поставляет. Мы можем располагать гораздо более надежными данными, которые получаем в результате непосредственного опыта. Это ответ на первый вопрос.

Второй вопрос. Он может у вас возникнуть особенно в связи с примерами, которые приводились выше, примерами из исследований восприятия.

В этой области экспериментальной психологии широко используются отчеты испытуемых о том, что они видят, слышат и т. п. Не есть ли это отчеты об интроспекции? Именно этот вопрос разбирает известный советский психолог Б. М. Теплое в своей работе, посвященной объективному методу в психологии.

«Никакой здравомыслящий человек, - пишет он, - не скажет, что военный наблюдатель, дающий такое, например, показание: «Около опушки леса появился неприятельский танк», занимается интроспекцией и дает показания самонаблюдения. …Совершенно очевидно, что здесь человек занимается не интроспекцией, а «экстро-спекци- ей», не «внутренним восприятием», а самым обычным внешним восприятием» .

Рассуждения вполне справедливы. Однако термин «экстроспекция» может ввести вас в заблуждение. Вы можете сказать: «Хорошо, мы согласны, что регистрация внешних событий не интроспекция. Пожалуйста, называйте ее, если хотите, экстроспекцией. Но оставьте термин «интроспекция» для обозначения отчетов о внутренних психических состояниях и явлениях - эмоциях, мыслях, галлюцинациях и т. п.».

Ошибка такого рассуждения состоит в следующем. Главное различие между обозначенными нами противоположными точками зрения основывается не на разной локализации переживаемого события: во внешнем мире - или внутри субъекта. Главное состоит в различных подходах к сознанию: либо как к единому процессу, либо как к «удвоенному» процессу.

Б. М. Теплов привел пример станком потому, что он ярко показывает отсутствие в отчете командира наблюдения за собственным наблюдением . Но то же отсутствие рефлексирующего наблюдения может иметь место и при эмоциональном переживании. Полагаю, что и экстроспекцию и интроспекцию в обсуждаемом нами смысле может объединить термин «моноспекция» .

Наконец, третий вопрос. Вы справедливо можете спросить: «Но ведь существует процесс познания себя! Пишут же некоторые авторы о том, что если бы не было самонаблюдения, то не было бы и самопознания, самооценки, самосознания . Ведь все это есть! Чем же самопознание, самооценка, самосознание отличаются от интроспекции?»

Отличие, на мой взгляд, двоякое. Во-первых , процессы познания и оценки себя гораздо более сложны и продолжительны, чем обычный акт интроспекции. В них входят, конечно, данные самонаблюдения, но только как первичный материал, который накапливается и подвергается обработке: сравнению, обобщению и т. п.

Во-вторых , сведения о себе мы получаем не только (а часто и не столько) из самонаблюдения, но и из внешних источников. Ими являются объективные результаты наших действий, отношения к нам других людей и т. п.

Наверное, трудно сказать об этом лучше, чем это сделал Г. X. Андерсен в сказке «Гадкий утенок». Помните тот волнующий момент, когда утенок, став молодым лебедем, подплыл к царственным птицам и сказал: «Убейте меня!», все еще чувствуя себя уродливым и жалким существом. Смог бы он за счет одной «интроспекции» изменить эту самооценку, если бы восхищенные сородичи не склонили бы перед ним головы?

Теперь, я надеюсь, вы сможете разобраться в целом ряде различных терминов, которые будут встречаться в психологической литературе.

Метод интроспекции - метод изучения свойств и законов сознания с помощью рефлексивного наблюдения. Иногда он называется субъективным методом . Его разновидностями являются метод аналитической интроспекции и метод систематической интроспекции .

Речевой отчет - сообщение испытуемого о явлениях сознания при наивной (неинтроспективной, неаналитической) установке. То же иногда называют субъективным отчетом, субъективными показаниями, феноменальными данными, данными самонаблюдения .

МЕСТО МЕТОДА САМОНАБЛЮДЕНИЯ (ИНТРОСПЕКЦИИ) В ПСИХОЛОГИИ

М.И. ЯНОВСКИЙ

Самонаблюдение (интроспекция) является важнейшим для психологии методом, в котором исследователь вступает в непосредственный "контакт " с психологическими явлениями. Критическое отношение, сложившееся в науке к данному методу, содержит в себе имплицитное отрицание реальности самого предмета психологии - психики. Такое отношение может возникать как следствие предъявления к самонаблюдению требований, игнорирующих его существенные специфические особенности. К числу таких требований можно отнести: 1) полную независимость наблюдаемого факта от факта наблюдения; 2) непосредственную включенность наблюдаемого факта в сферу "жизненной " эмпирики. В статье выявляется необоснованность данных требований, а также намечаются пути продуктивного развития метода.

Ключевые слова: интроспекция, зависимость наблюдаемого факта от акта наблюдения.

В современной психологии распространена точка зрения, согласно которой решающую роль в ее переходе в статус самостоятельной эмпирической науки, своими силами изучающей свой "участок " реальности, сыграла деятельность немецкого ученого Вильгельма Вундта.

Действительно, именно "в вундтовской школе формировалось первое поколение профессиональных психологов " . В. Вундт известен как теоретик и практик психологического эксперимента, как организатор и руководитель первой в мире экспериментальнопсихологической лаборатории (Лейпциг, 1879), впоследствии - института. Вокруг "создателя экспериментальной психологии " "постепенно складывается большая интернациональная школа, равной которой история психологии не знает " . Вундтовский институт на определенный период стал центром мировой психологической науки, давшим мощный импульс ее развитию в Германии, России, США.

Такой статус В.Вундта в психологии принято объяснять преимуществом, которое оказалось в его руках благодаря введению эксперимента в изучение психики. Несмотря на свою убедительность, это объяснение вклада В.Вундта в науку упускает из виду происхождение и сущность самого метода эксперимента и поэтому принимает следствие за причину. Эксперимент - это наблюдение над объектом в определенных особым образом построенных условиях. Но психология в этом смысле - особая наука: ее объект не наблюдаем; он лишь предполагаем на основании косвенных признаков. Принимая такое положение, мы должны были бы согласиться и с тем, что из этого следует: психология занимается неким объектом, достоверность самого факта существования которого не может быть установлена. В действительности такой пессимистический для психологии вывод возникает лишь в том случае, если под наблюдением мы понимаем только внешнее наблюдение, наблюдение извне. Однако не существует принципиальных препятствий для того, чтобы предположить существование другого типа наблюдения - наблюдения "внутреннего " для наблюдателя, т.е. самонаблюдения. Такое наблюдение тоже фиксирует нечто реальное (ведь не может же быть наблюдателем никто) - так же, как и внешнее наблюдение. Лишь в этом случае психология становится наукой об объекте, реальность которого так же достоверна, как и реальность объектов естественных наук. Если так, то действительно психологический эксперимент появляется лишь на основе самонаблюдения (интроспекции) в соответствующих экспериментально заданных условиях. Здесь и возникает труднопреодолимое препятствие: в науке долгое время господствовала (отчасти это продолжается и сейчас) точка зрения, что самонаблюдение по определению является "субъективным " и поэтому не может быть достоверным. Именно это препятствие должен был преодолеть В.Вундт, чтобы получить право применять эксперимент в исследовании души.

Сама проблема недостоверности субъективного внутреннего опыта во многом оказалась порождена классическим научным мировоззрением с его идеалом такого рационального познания, в котором познаваемый мир совершенно независим от познающего субъекта1. Наука, полагая объективную реальность вне познающего субъекта, тем самым исключала самого субъекта из реальности. Естественно, такого "нереального " субъекта невозможно изучать достоверно, и поэтому об эксперименте здесь не может быть речи.

Выход из этой ситуации стал прорисовываться одновременно с кризисом в естественных науках, в частности - в физике. Сейчас понятно, что в XX в. скачок в данной науке удалось совершить в значительной степени благодаря включению в научную картину мира субъекта как неустранимого фактора гносеологии и онтологии. Так, теория А.Эйнштейна начинается с анализа процедуры самого наблюдения различных параметров пространственновременнόго устройства мира. Квантовая механика берет за основу неизбежность взаимодействия наблюдателя с наблюдаемым явлением.

Однако еще задолго до образования этих неклассических теорий идея онтологичности субъекта, т.е. включенности субъекта как такового в реальность, стала отвоевывать себе сторонников у классической науки. Если оставить в стороне современную форму идеологической предвзятости, то можно увидеть, что одним из первых в этом ряду оказался К.Маркс. Свои "Тезисы о Фейербахе "

он начинает со слов: "Главный недостаток всего предшествующего материализма - включая фейербаховский - заключается в том, что предмет, действительность, чувственность берется только в форме объекта, или в форме созерцания, а не как человеческая чувственная деятельность, практика, не субъективно " . (К сожалению, К.Маркс призвал признать онтологическую значимость лишь за субъективной деятельностью, за произвольными и непроизвольными проявлениями субъекта, но не за ним самим как таковым. В этом смысле призыв К.Маркса оказался половинчатым.)

Австрийский физик и философ второй половины XIX в. Э.Мах пришел к выводу о равных правах и равной значимости внутреннего и внешнего опыта для построения истинной картины мира: "П с и х о л о г и ч е с к о е наблюдение я считаю в такой же мере важным и основным источником познания, как и наблюдение ф и з и ч е с к о е. Относительно всей науки будущего можно сказать <...> она будет подобна туннелю, который строится одновременно с двух сторон (с физической и психической) " . Немецкий ученый Г.Т.Фехнер выявил факт несовпадения математических закономерностей изменения психических и физических процессов в ситуации, когда первые непосредственно вызываются вторыми. Из этого факта Г.Т.Фехнер сделал вывод, что психика - особая реальность, наряду с физической . Будучи современниками В.Вундта, Э.Мах и Г.Т.Фехнер сделали шаг к "онтологизации " субъекта, или, точнее говоря, к уравниванию степени его онтологичности с объектным миром. Это и оказалось предпосылкой вундтовского признания принципиальной возможности достоверного непосредственного наблюдения над субъектом, над субъективным внутренним миром. Действительно, если предмет онтологически реален, то принципиально возможным становится его непосредственное наблюдение. Такое непосредственное наблюдение субъекта, его внутреннего мира - это и есть самонаблюдение, или, в рамках терминологии В.Вундта, интроспекция.

Заслугой В.Вундта, следовательно, является не просто введение метода эксперимента в исследование психики, а фиксация "неудобной " для материалистической науки XIX в. идеи, что "внутренний мир " субъекта равен по степени онтологичности, реальности внешнему миру, и поэтому непосредственный контакт с ним в самонаблюдении (ведь наблюдение без хотя бы минимального контакта с наблюдаемым объектом неосуществимо) - неиллюзорен; поэтому он способен послужить базой для развития соответствующего варианта экспериментального метода.

С этого, собственно, и началось развитие психологии как науки, добывающей факты в своей специфической зоне реальности своими особыми методами, которые соответствуют специфике этой зоны.

Таким образом, самонаблюдение оказалось не только исторически первым методом психологии как науки, но также методом, непосредственно и прямо фиксирующим психологические факты. В этом смысле отказ от данного метода равносилен отказу от признания психологии наукой об определенной реальности.

Несмотря на такую, казалось бы, надежную почву под ногами у самонаблюдения, очень скоро после В.Вундта данный метод перешел на "полуподпольное " существование. Он был раскритикован большинством авторитетных психологов как за рубежом, так и у нас. Однако полное его исключение оказалось невозможным. По словам американского психолога Э.Боринга, "интроспекция все еще с нами, она находит себе применение в самых различных вариантах " . Ее можно обнаружить даже в такой "апологии " антиинтроспекционизма, как бихевиоризм (в форме "промежуточных переменных "

или в форме скрытой опоры для интерпретации, прочтения изучаемого поведения ). Если анализировать конкретные исследовательские методики, применяемые в современной психологии, мы обнаружим в составе большинства из них по крайней мере элементы интроспекции. Например, тест предполагает интроспекцию отвечающего на вопросы; эксперимент, как он стал сейчас реализовываться в психологии, - самоотчет испытуемого о ходе своей мысли, пережитых состояниях и т.д. Даже чисто аппаратные методики предполагают хотя бы воображаемую интроспекцию за испытуемого, без чего исследователь выходит за пределы психологии, ибо изучает факты не психологии, а физики, биологии и т.д. Однако почему, несмотря ни на что, официальный статус самонаблюдения продолжает оставаться в психологической науке столь неоднозначным?

Эффективному применению самонаблюдения мешает, на наш взгляд, непонимание его специфики, которое выражается в использовании чуждых данному методу критериев оценки его результатов. Укажем на два таких распространенных ошибочных критерия.

Первый состоит в том, что исследователь расценивает в качестве достоверного, объективного лишь такой факт, который не зависит от акта наблюдения, не трансформируется самим актом наблюдения. Самонаблюдение, с этой точки зрения, не может не влиять на наблюдаемые факты и поэтому не может быть источником полноценных, приемлемых для науки данных. Подобная критика опирается как на свою предпосылку на ожидание исследователянаблюдателя найти факт данным в готовом виде2. Не найдя его таким, исследователь вообще не признает его фактом. За подобным пониманием стоит стремление признавать фактичным лишь то, что приобрело "чуждость " по отношению к действующим на него причинам, т.е. то, что стало внешним по отношению к своим причинам и, соответственно, по отношению к чему сами причины оказываются внешними. Фактичным признается, таким образом, лишь то, что обладает внешними причинами. Но понимание психических явлений как порождаемых извне (т.е. как бы механически) тождественно пониманию их как рефлексов.

Невозможность совместить "рефлекторный подход " с методом самонаблюдения была осознана уже автором понятия "рефлекс " Р.Декартом. Рефлексами он называл механические движения организма в ответ на внешние воздействия (т.е. следствия, которые внутренне чужды своим причинам, вызываются ими чисто механически), а в познании души считал важнейшим моментом совпадение акта и факта сознания (т.е. внутреннюю связь следствий и причин): любой психический факт - одновременно акт самопроявления субъекта ("Мыслю, следовательно, существую "). Такую особенность психических явлений Р.Декарт считал не препятствием в их исследовании, а наоборот - способствующим фактором, поскольку она делает эти явления "прозрачными ", внутренне понятными для их наблюдателя. Психические явления не безличны, у них всегда есть "автор ". Рефлекторный подход стремится исключить такое "авторство ", внутреннюю причастность субъекта своему психическому процессу, и эта механистичность в понимании психики является имплицитным мотивом критики самонаблюдения, описанным нами выше.

Второй ошибочный критерий состоит в том, что к объективным причисляется лишь факт, встреченный в естественных условиях, "в жизни ". Самонаблюдение в этом смысле - искусственная форма активности субъекта, на некоторое время "вырывающая " его из сферы реальных, естественных жизненных явлений и поэтому не дающая полезной информации о "подлинных " закономерностях психических процессов. Так, по мнению основателя социологии О.Конта, "интроспекция, будучи деятельностью души, будет находить душу, занятую интроспекцией, но никогда - какимилибо другими из разнообразных деятельностей " . Такая критика самонаблюдения исходит из еще одного варианта понимания психического: психика - это особая форма деятельности субъекта, точнее - ее первичное звено: направленность, нацеленность субъекта на какойлибо объект. Австрийский философ Ф.Брентано еще в XIX в. предложил термин, выражающий такой взгляд на психику, - "интенция " . Психическое, понимаемое как интенция субъекта, несамостоятельно; оно сопровождает предметную деятельность, является ее функцией. Поэтому такое психическое так же неонтологично, как и психическое в "рефлекторном подходе " (хотя на первый взгляд мы имеем здесь дело с двумя противоположными подходами)3.

"Интенциональный подход " к психике действительно приводит к выводу о неприемлемости самонаблюдения: психические процессы в жизни и психические процессы в самонаблюдении - две различные по своей природе интенции, что делает затруднительным перенос выявленных закономерностей с одной сферы на другую. (Интроспекция как непосредственное наблюдение фактов заменяется здесь ретроспекцией их следов и на основе последних - реконструкцией предполагаемых фактов.) Но одновременно данный подход "депсихологизирует " психологию. В его понимании психика не есть нечто реальное; она - лишь временно существующая, условно называемая "психикой ", функциональная обслуживающая система, возникающая как сопровождение биологической и социальной жизнедеятельности субъекта. Так, по словам одного из последователей Ф.Брентано Э.Гуссерля, "психология есть несамостоятельная ветвь конкретной антропологии, соответственно, зоологии " .

Итак, стремление фиксировать лишь естественные, "жизненные " психологические факты приводит к причислению психологии к наукам о биологических или социальных аспектах жизнедеятельности человека. Это лишает интенциональный подход права на радикальную критику используемых внутри психологической науки методов.

Какое же понимание психических явлений совместимо с их природой и с методом, непосредственно фиксирующим их как особую реальность, - самонаблюдением?

Сам В.Вундт считал, что центральным, осевым психическим процессом является "апперцепция ". Она может быть определена, с одной стороны, как "рефлективное познание " внутреннего состояния, вызванного перцепцией какойлибо вещи , а с другой стороны, как участие и влияние на перцепцию вещи "всей совокупности того, что было вообще пережито данным индивидуумом, всей предшествующей истории его развития <...> Апперцептивный процесс обусловлен всей индивидуальностью,

в нем выражается вся психическая личность " . Образно говоря, апперцепция - это целостный отклик, шаг поворота души, во всем ее составе, в ответ на какуюлибо полученную информацию. Таким образом, апперцепция включает в себя и реагирование субъекта на воздействие, и его активную внутреннюю работу по пониманию его жизненно значимой сути, что делает апперцепцию перекрывающей требования одновременно и "рефлекторного ", и "интенционального " подходов (т.е. точность и достоверность исследования, а также его "жизненную " значимость). Но будучи по своей сути рефлексией, апперцепция может быть адекватно зафиксирована лишь в самонаблюдении.

Таким образом, полноценная реализация метода самонаблюдения предполагает одновременное, сопряженное фиксирование двух психических процессов: частный, "периферийный " внутрипсихический факт (акт мышления, переживание, образ и т.д.) и целостную, "центральную " реакцию психики на него (акт понимания, акт самоопределения относительно данного факта и т.д.)4.

Приведем иллюстрацию к высказанным в нашей статье положениям.

Исследование художественного восприятия методом самонаблюдения оказывается малопродуктивным, если мы понимаем процесс такого восприятия как:

1. Реагирование на набор звуковых, образных, знаковых и тому подобных воздействий, содержащихся в произведении (в этом случае самонаблюдение фиксирует поверхностное, на уровне физиологии или других периферических систем устройства человека отражение художественного произведения).

2. В определенных рамках свободное "конструирование " внутреннего смыслового пространства произведения (в этом случае самонаблюдение заменяется скорее объективацией, проекцией "идеологии ", произвольно выбираемой исследователем).

Самонаблюдение находит свое место в исследовании художественного восприятия, когда само это восприятие понимается как "работа понимания ", "работа души ", т.е. как самоопределение, самоориентировка сознания, внутреннего мира как целого относительно получаемых художественных впечатлений.

С нашей точки зрения, возможности интроспекции как метода психологического исследования еще далеко не исчерпаны.

1. Боринг Э. История интроспекции // Вестн. МГУ. Сер. 14. Психология. 1991. № 2. С. 6172.

2. Боринг Э. История интроспекции // Вестн. МГУ. Сер. 14. Психология. 1991. № 3. С. 54 63 (продолжение).

3. Булгаков С.Н. Трагедия философии: В 2 т. Т. 1. М., 1993. С. 311518.

4. Гуссерль Э. Амстердамские доклады. Феноменологическая психология // Логос. 1992. № 3. С. 63.

5. Ланге Н.Н. Психический мир. Избр. психол. тр. М.: Инт практич. психологии; Воронеж: НПО "МОДЭК ", 1996.

6. Лейбниц Г.В. Соч.: В 4 т. Т. 1. М.: Мысль, 1983.

8. Лопатин Л. Метод самонаблюдения в психологии // Вопр. философ. и психол. Кн. II (62). Мартапрель. М., 1902. С. 10311090.

9. Мамардашвили М.К., Соловьев Э.Ю., Швырев В.С. Классическая и современная буржуазная философия // Необходимость себя / Под ред. М.К. Мамардашвили. М.: Лабиринт, 1996. С. 372 415.

10. Маркс К. Тезисы о Фейербахе // Маркс К., Энгельс Ф. Избр. соч. Т. 2. М., 1985. С. 13.

11. Мах Э. Философское и естественнонаучное мышление // Новые идеи в философии / Под ред. Н.О. Лосского, Э.Л. Радлова. Сб. 1. СПб., 1912. С. 93118.

12. Рубинштейн С.Л. Принцип творческой самодеятельности: (к философским основам современной педагогики) // Вопр. психол. 1986. № 4. С. 101108.

13. Ярошевский М.Г. История психологии. 3е изд. М.: Мысль, 1985.

Поступила в редакцию 13. I 1999 г.

1 В классическом философсконаучном мировоззрении "субъект абстрактно идентифицирует себя с некоторой абсолютной точкой зрения и с этой позиции как бы извне обозревает и свои состояния, и внешнее ему бытие " .

2 С.Л. Рубинштейн так описал этот подход к фактам: "Объективность знания полагается в независимости его предмета от познания... " . Но такая независимость "есть для объекта чисто внешнее, отрицательное отношение к чемуто другому - к познающему... " [там же; 104], что делает объект определяемым механическими внешними воздействиями, т.е. "н е с а м о с т о я т е л ь н ы м в своем содержании " [там же].

3 По нашему мнению, такое понимание психического аналогично кантовскому представлению о "трансцендентальном субъекте ", т.е. субъекте, для себя непосредственно ненаблюдаемом, хотя и присутствующем во всех формах внутренней познавательной активности. Говоря словами русского философа С.Н. Булгакова, этот субъект "может познавать все другое <...> но только не оглядываться на самого себя <...> не может повернуть на себя головы " . Субъект здесь - опять же как бы вне реальности.

4 По мнению русского философа XIX в. Л.М. Лопатина, сведение всей психики к "периферическим данным сознания " как раз и превращает самонаблюдение в малополезный для психологии метод .

Напечатать