Санин борис степанович малая земля. Полковник брежнев приехал на фронт. Юмор о трилогии

"Летом 1987 года книги трилогии [Брежнева] были изъяты из книжных магазинов и списаны в макулатуру".
из википедии

И вот, тем же самым, замечательным, летом родился я. Не думаю, конечно, что эти события связаны, но открыв, по прочтении, справку в википедии о трилогии Брежнева, громко рассмеялся такому совпадению.

Перебирая оставшиеся мне от деда книги, отметил, что родственник мой твердо выполнял негласные заветы партии. "Малая земля" должна быть дома у каждого. Должен ли каждый ее прочесть - вопрос открытый. Новенькое издание 1978-го года с блестящей обложкой и без каких-либо признаков пользования доказывали, что к наказам мой дед подошел достаточно номинально.

Первое, что привлекло меня в книге, это - обложка. Монументальность аршинных букв, бело-красный крик, глянцевый блеск. Не открыть сочинение, о котором столько слышал (чаще анекдотов) было трудно. И я открыл.
Конечно, сегодня уже ни для кого не секрет, что трилогия была написана за Брежнева профессиональными журналистами. Так что сам текст замечательно читается, стилистически выдержан, грамотно интонирован и, вообще, радует. За "Малую землю" ответственен Аркадий Сахнин, публицист газеты "Известия".

"Малая земля" - "воспоминания Брежнева" о войне, которую будущий генсек провел в составе 18-ой армии, как начальник политотдела: "Черновой работы чурается. Военные знания весьма слабые. Многие вопросы решает как хозяйственник, а не как политработник. К людям относится не одинаково ровно. Склонен иметь любимчиков.
- Из характеристики в личном деле (1942)"(Википедия)

Однако, как "вспоминает" главный герой в "своих" мемуарах: "Так что и на мою долю из тех килограммов смертоносного металла тоже кое-что предназначалось". "Малая земля" - это условное название плацдарма, на мысе Мысхако, близ Новороссийска, где после удачной десантной операции 225 дней держались советские войска, и с которого началось освобождение Крыма. Говоря менее объективно, и более литературно - Малая земля стала отделение Ада на Земле, на срок в 225 дней. "Насыщенность событий на этом плацдарме была так велика, а бои столь жестоки и непрерывны, что, казалось, шли они не 225 дней, а целую вечность. И это все мы пережили".

"Начальник политотдела 18-й армии полковник Леонид Ильич Брежнев сорок раз приплывал на Малую Землю, а это было опасно, так как некоторые суда в пути подрывались на минах и гибли от прямых снарядов и авиационных бомб. Однажды сейнер, на котором плыл Брежнев, напоролся на мину, полковника выбросило в море… его подобрали матросы…
- С. А. Борзенко в статье «225 дней мужества и отваги» («Правда», 1943 год)"(Википедия)

Несмотря на канцелярит, который видно должен был придать книге стиль генсека, несмотря на обилие идеологических и агитационных пассажей во славу светлых идей коммунизма, "Малая земля" достаточно яркий и насыщенный рассказ о фронтовых буднях в самом пекле. И, даже не побоюсь сказать, местами захватывающее чтение! Опытный журналист Сахнин знал, как увлечь читателя. Поэтому в книге есть и яркие описания батальных сцен, и какая-то простецкая солдатская мудрость, ужасы и тяготы военной жизни, но и забавные "окопные" байки, трогающие за душу истории, как, например о двух закадычных друзьях, один из которых в честь 23-го дня рождения подарил 23 патрона из своего боезапаса (а скоро наступление, и с припасами напряженка) или о том, как на Малую землю доставили корову. Есть в книге и описания, которые мне очень понравились: "То далеко от нас, то ближе падали бомбы, поднимая огромные массы воды, и она, подсвеченная прожекторами и разноцветными огнями трассирующих нуль, сверкала всеми цветами радуги.[...] Если не знать, что метят в тебя, красота необыкновенная".

Не шучу, но если не читали и есть лишние полчаса, то эту тонюсенькую книжечку в 50 страниц, вполне можно "умять" с удовольствием развлечения ради.

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

Леонид Ильич Брежнев
Малая Земля

– 1 -

Дневников на войне я не вел. Но 1418 огненных дней и ночей не забыты. И были эпизоды, встречи, сражения, были такие минуты, которые, как и у всех фронтовиков, никогда не изгладятся из моей памяти.

Сегодня мне хочется рассказать о сравнительно небольшом участке войны, который солдаты и моряки назвали Малой землей. Она действительно «малая» – меньше тридцати квадратных километров. И она великая, как может стать великой даже пядь земли, когда она полита кровью беззаветных героев. Чтобы читатель оценил обстановку, скажу, что в дни десанта каждый, кто пересек бухту и прошел на Малую землю, получал орден. Я не помню переправы, когда бы фашисты не убивали, не топили сотни наших людей. И все равно на вырванном у врага плацдарме постоянно находилось 12-15 тысяч советских воинов, 17 апреля 1943 года мне надо было в очередной раз попасть на Малую землю. Число запомнил хорошо, да и ни один малоземелец, думаю, не забудет его: в тот день гитлеровцы начали операцию «Нептун». Само название говорило об их планах – сбросить нас в море. По данным разведки мы знали об этом. Знали, что наступление они готовят не обычное, а решающее, генеральное.

И мое место было там, на передовой, в предместье Новороссийска, мысом входившем в Цемесскую бухту, на узком плацдарме Малой земли.

Как раз в апреле я был назначен начальником политотдела 18-й армии. Учитывая предстоящие бои, ее преобразовали в десантную, усилили двумя стрелковыми корпусами, двумя дивизиями, несколькими полками, танковой бригадой, подчинили ей в оперативном отношении Новороссийскую военно-морскую базу Черноморского флота.

На войне не выбираешь, где воевать, но, должен признаться, назначение меня обрадовало. 18-ю все время бросали на трудные участки, приходилось уделять ей особое внимание, и я там, как говорится, дневал и ночевал. С командующим К. Н. Леселидзе и членом Военного совета С. Е. Колониным давно нашел общий язык. Так что перевод в эту армию из политуправления фронта лишь узаконил фактическое положение дел.

Переправы мы осуществляли только ночью. Когда я приехал на Городскую пристань Геленджика, или, как ее еще называли, Осводовскую, у причалов не было свободного места, теснились суда разных типов, люди и грузы находились уже на борту. Я поднялся на сейнер «Рица». Это была старая посудина, навсегда пропахшая рыбой, скрипели ступеньки, ободраны были борта и планширь, изрешечена шрамами от осколков и пуль палуба. Должно быть, немало послужила она до войны, несладко приходилось ей и сейчас.

С моря дул свежий ветер, было зябко. На юге вообще холод переносится тяжелее, чем на севере. Почему – объяснить не берусь, но это так. Сейнер обживался на глазах. В разных местах на разных уровнях бойцы устанавливали пулеметы и противотанковые ружья. Каждый искал себе закуток поуютнее, пусть хоть тонкой дощатой перегородкой, но закрытый со стороны моря. Вскоре поднялся на борт военный лоцман, и все пришло в движение.

Как-то странно это выглядело, будто толпой повалили на рейд. Но так было в первые минуты. Каждое судно точно знало свое место. «Рица» шла первой, за ней пыхтели, как мы называли их, мотоботы – э 7 и э 9. Сейнер взял их на буксир, остальные суда вытянулись в караван с расстоянием 400-500 метров друг от друга, и мы взяли курс на Малую землю. Шли под охраной «морских охотников».

За три часа хода я думал побеседовать с бойцами пополнения, хотел лучше узнать людей. Общей беседы не вышло. Десантники уже заняли на палубе свои места, и не хотелось их поднимать. Решил пройти от группы к группе. Кому-то задавал вопросы, с кем-то перебрасывался большей частью репликами, присаживался к бойцам для разговора. Убедился, что народ в основном обстрелянный, настроение боевое. Я хорошо знал, что нужен разговор с солдатами, но я знал и другое: иной раз важнее бесед было для солдат сознание, что политработник, политический руководитель, идет вместе с ними, претерпевает те же тяготы и опасности, что и они. И это было тем важней, чем острее складывалась боевая обстановка.

Далеко впереди, над Новороссийском, светило зарево. Доносились гулкие удары артиллерии, это было уже привычно. Значительно левее нас шел морской бой. Как мне сказали позже, это сошлись наши и немецкие торпедные катера. Я стоял на правом открытом крыле ходового мостика рядом с лоцманом: фамилия его, кажется, была Соколов.

– Бойцы,– рассказывал он,– идут в десант один раз, а катерники каждую ночь. И каждая ночь – это бой. Привыкли. Мы, лоцманы, чувствуем особую ответственность за всех. По существу, часто приходится, как говорится, на ощупь вести суда. На земле саперы разведают минное поле, сделают в нем проходы и уверенно ведут за собой людей. А наш путь немцы все время минируют заново – и с самолетов, и с судов. Где вчера прошел спокойно, там сегодня можно напороться на мину.

Чем ближе подходили к Цемесской бухте, тем сильнее нарастал грохот боя. Ночью плацдарм не часто бомбили, а тут волнами со стороны моря накатывали вражеские бомбардировщики, гул их заглушался грохотом взрывов, и от этого казалось, что самолеты подкрадываются бесшумно. Они пикировали и тут же, разворачиваясь, уходили в сторону. Люди у нас подтянулись, суровее стали лица бойцов, вскоре мы и сами оказались на свету.

Ночная тьма во время переправ была вообще понятием относительным. Светили с берега немецкие прожекторы, почти непрерывно висели над головой «фонари» – осветительные ракеты, сбрасываемые с самолетов. Откуда-то справа вырвались два вражеских торпедных катера, их встретили сильным огнем наши «морские охотники». Вдобавок ко всему фашистская авиация бомбила подходы к берегу.

То далеко от нас, то ближе падали бомбы, поднимая огромные массы воды, и она, подсвеченная прожекторами и разноцветными огнями трассирующих нуль, сверкала всеми цветами радуги. В любую минуту мы ожидали удара и, тем не менее, удар оказался неожиданным. Я даже не сразу понял, что произошло. Впереди громыхнуло, поднялся столб пламени, впечатление было, что разорвалось судно. Так оно в сущности и было: наш сейнер напоролся на мину. Мы с лоцманом стояли рядом, вместе нас взрывом швырнуло вверх.

Я не почувствовал боли. О гибели не думал, это точно. Зрелище смерти во всех ее обличьях было уже мне не в новинку, и хотя привыкнуть к нему нормальный человек не может, война заставляет постоянно учитывать такую возможность и для себя. Иногда пишут, что человек вспоминает при этом своих близких, что вся жизнь проносится перед его мысленным взором и что-то главное он успевает понять о себе. Возможно, так и бывает, но у меня в тот момент промелькнула одна мысль: только бы не упасть обратно на палубу.

Упал, к счастью, в воду, довольно далеко от сейнера. Вынырнув, увидел, что он уже погружается. Часть людей выбросило, как и меня, взрывом, другие прыгали за борт сами. Плавал я с мальчишеских лет хорошо, все-таки рос на Днепре, и в воде держался уверенно. Отдышался, огляделся и увидел, что оба мотобота, отдав буксиры, медленно подрабатывают к нам винтами.

Я оказался у бота э 9, подплыл к нему и лоцман Соколов. Держась рукой за привальный брус, мы помогали взбираться на борт тем, кто под грузом боеприпасов на плечах с трудом удерживался на воде. С бота их втаскивали наверх. И ни один, по-моему, оружия не бросил.

Прожекторы уже нащупали нас, вцепились намертво, и из района Широкой балки западнее Мысхако начала бить артиллерия. Били неточно, но от взрывов бот бросало из стороны в сторону. Грохот не утихал, а снаряды вокруг неожиданно перестали рваться. Должно быть, наши пушки ударили по батареям противника. И в этом шуме я услышал злой окрик:

– Ты что, оглох? Руку давай!

Это кричал на меня, протягивая руку, как потом выяснилось, старшина второй статьи Зимода. Не видел он в воде погон, да и не важно это было в такой момент. Десантные мотоботы, как известно, имеют малую осадку и низко сидят над водой. Ухватившись за брус, я рванулся наверх, и сильные руки подхватили меня.

Тут только почувствовал озноб: апрель даже на Черном море не самое подходящее время для купания. Сейнера уже не было. Бойцы выжимали одежду и негромко ругались: «Чертов фриц, проклятый!» Постепенно все поутихли, устраиваясь за ящиками и тюками. Ложились согнувшись или ничком, будто это могло спасти. А ведь главное было впереди. Главное – бой, куда вступить нам предстояло сейчас же.

И вдруг в этой трагической обстановке, при свете взрывов и огненных трасс родилась песня. Пел один из матросов, помнится, очень большого роста; это была песня, рожденная на Малой земле, в ней говорилось о несгибаемой воле и силе таких вот бойцов, какие были сейчас на боте. Я знал эту песню, но теперь мне кажется, что именно тогда впервые ее услышал. Врезалась в память строка: «На тех деревянных скорлупках железные плавают люди».

Медленно стали приподниматься головы, лежавшие садились, сидевшие вставали, и вот уже кто-то начал подпевать. Никогда не забуду этот момент: песня распрямила людей. Несмотря на только что пережитое, все почувствовали себя увереннее, обрели боевую форму.

Вскоре бот зашуршал по дну, и мы начали прыгать на берег. Резко зазвучали команды, бойцы сгружали ящики с боеприпасами, другие подхватывали их на плечи и бегом – тут подгонять не надо, огонь торопит – несли к укрытиям. Свалив груз, тотчас бежали обратно, все это под обстрелом, под грохот непрекращавшейся бомбежки. А с берега уже несли на носилках раненых, приготовленных к эвакуации, которых наше пополнение должно было сменить.

Пологая прибрежная полоса была покрыта галькой, дальше вздымалась круча, изрытая нишами. К ним-то и надо было проскочить, чтобы укрыться от огня, а затем, забравшись еще десятка на полтора метров вверх, прыгнуть в траншею, ведущую в глубь Малой земли, И хотя, повторяю, главное было еще впереди, тут уж люди чувствовали себя спокойно. По ходам сообщения отсюда можно было пробраться к любой воюющей на плацдарме части, едва ли не к любому подразделению.

Переправы всегда были опасны, само плавание не обходилось без риска, и выгрузка, и перебежка, и подъем покруче, но всякий раз, прибывая на Малую землю, я возвращался к мысли: а как же высаживались здесь наши люди, когда на месте нынешних спасительных укрытий стояли немецкие пулеметы, а по ходам сообщения бежали невидимые десантникам гитлеровцы с автоматами и гранатами? У каждого, кто вспоминал, что тем, первым, было намного труднее, наверняка прибавлялось сил.

Все же, как известно, мы удерживали Малую землю ровно столько, сколько требовалось по планам советского командования, – 225 дней. Как мы их тогда прожили – я и хочу рассказать.

– 2 -

Нам война была не нужна. Но когда она началась, великий советский народ мужественно вступил в смертельную схватку с агрессорами.

Помню, в 1940 году Днепропетровский обком партии собирал совещание лекторов. Я тогда уделял особое внимание военно-патриотической пропаганде, о чем и шел у нас разговор. А был, как известно, заключен договор о ненападении с Германией, в газетах публиковались снимки встреч Молотова с Гитлером, Риббентропа со Сталиным, договор обеспечивал нам необходимую передышку, давал время для укрепления обороноспособности страны, но не все это понимали. И вот, как сейчас вижу, встал один из участников совещания, хороший лектор по фамилии Сахно, и спросил:

– Товарищ Брежнев, мы должны разъяснять о ненападении, что это всерьез, а кто не верит, тот ведет провокационные разговоры. Но народ-то мало верит. Как же нам быть? Разъяснять или не разъяснять?

Время было достаточно сложное, в зале сидело четыре сотни человек, все ждали моего ответа, а раздумывать долго возможности не было.

– Обязательно разъяснять, – сказал я. – До тех пор, товарищи, будем разъяснять, пока от фашистской Германии не останется камня на камне!

В ту пору я был секретарем Днепропетровского обкома по оборонной промышленности. И если кто и мог позволить себе благодушие, то я каждодневно должен был думать о том, что нам предстоит. На мою долю выпало немало важных и срочных дел по организации и координации такого мощного комплекса обороны, каким был в то время юг Украины, и в частности Приднепровье.

Заводы, изготовлявшие сугубо мирную продукцию, переходили на военные рельсы, наши металлурги осваивали специальные марки стали, мне приходилось связываться с наркоматами, вылетать в Москву, бесконечно ездить по области. Выходных мы не знали, в семье я бывал урывками, помню, что и в ночь на 22 июня 1941 года допоздна засиделся в обкоме, а потом еще выехал на военный аэродром, который мы строили под Днепропетровском. Этот стратегически важный объект был на контроле в ЦК, работы шли днем и ночью, только под утро я смог вернуться со строительной площадки.

Подъехав к дому, увидел, что у подъезда стоит машина К. С. Грушевого, который замещал в то время первого секретаря обкома. Я сразу понял: что-то случилось. Горел свет в его окнах, и это было дико в свете занимавшейся зари. Он выглянул, сделал мне знак подняться, и я, еще идя по лестнице, почувствовал что-то неладное и все-таки вздрогнул, услышав: «Война!» Вот в эту минуту, как коммунист, я твердо и бесповоротно решил, где не надлежит быть. Обратился в ЦК с просьбой направить меня на фронт – и в тот же день моя просьба была удовлетворена: меня направили в распоряжение штаба Южного фронта.

Я благодарен Центральному Комитету нашей партии за то, что одобрено было мое стремление быть в действующей армии с первых дней войны. Благодарен за то, что в 1943 году, когда часть нашей территории была освобождена, посчитались с просьбой – не отзывать меня в числе партийных работников-фронтовиков, направляемых на руководящую работу в тыл. Благодарен и за то, что в 1944 году была удовлетворена просьба не назначать на более высокий пост, который отдалил бы меня от непосредственных боевых действий, а оставить до конца войны в 18-й десантной армии. Мной руководило одно чувство – защитить нашу землю, бить врага везде и повсюду, дойти до конца, до полной победы. Только так можно было вернуть мир на земле.

С 18-й армией связана моя фронтовая жизнь, и она навсегда сделалась для меня родной. В рядах 18-й я сражался в горах Кавказа в момент, когда там решались судьбы Родины, воевал на полях Украины, одолевал карпатские хребты, участвовал в освобождении Польши, Румынии, Венгрии, Чехословакии. С этой армией был и на Малой земле, роль которой в освобождении Новороссийска и всего Таманского полуострова значительна.

Бывает, попадет человек в такие обстоятельства, когда за год увидит, узнает, прочувствует столько, чего в иное время не вместит и целая жизнь. Насыщенность событий на этом плацдарме была так велика, а бои столь жестоки и непрерывны, что, казалось, шли они не 225 дней, а целую вечность. И это все мы пережили.

В географическом смысле Малая земля не существует. Чтобы понять дальнейшее, надо ясно представить себе этот каменистый клочок суши, прижатый к воде. Протяженность его по фронту была шесть километров, глубина – всего четыре с половиной километра, и эту землю во что бы то ни стало мы должны были удержать.

Как появился плацдарм? Новороссийск расположен на берегах Цемесской бухты, которая глубоко врезается в горы. Там два цементных завода – «Пролетарий» и «Октябрь». С одной стороны были мы, а с другой – немцы. К началу 1943 года левый берег весь был у противника, с высот он контролировал движение нашего флота, и надо было этого преимущества его лишить. Вот и родилась мысль: давайте попробуем высадить десант и захватить предместье Новороссийска. Это не только надежнее прикрывало бы бухту от проникновения врага в ее воды, но и облегчило бы нам все последующие бои.

Гитлеровцы хорошо это понимали. Цифрами я постараюсь не злоупотреблять, но одну сейчас приведу. По плацдарму, когда мы заняли его, фашисты били беспрерывно, обрушили гигантское количество снарядов и бомб, не говоря уж об автоматно-пулеметном огне. И подсчитано, что этого смертоносного металла на каждого защитника Малой земли приходилось по 1250 килограммов.

На плацдарме сражалось почти две трети 18-й десантной армии, и большую часть своего времени я проводил на Малой земле. Так что и на мою долю из тех килограммов смертоносного металла тоже кое-что предназначалось.

Думается, что десант на Малую землю и бои на ней могут служить образцом военного искусства. Мы тщательно подбирали людей, специально готовили их. На Тонком мысу в Геленджике тренировали штурмовые группы, учили их прыгать в воду с пулеметами, взбираться по скалам, бросать гранаты из неудобных положений. Бойцы освоили все виды трофейного оружия, научились метать ножи и бить прикладами, перевязывать раны и останавливать кровь. Запоминали условные сигналы, наловчились с завязанными глазами заряжать диски автоматов, по звуку выстрелов определять, откуда ведется огонь. Без этой выучки дерзкий десант и особенно самая первая ночная схватка были немыслимы – все предстояло делать в темноте, на ощупь.

В первую группу, названную отрядом особого назначения, брали только добровольцев. И только таких, кто уже проявил героизм. Командиром десанта назначили майора Ц. Л. Куникова. На этого умного и сильного человека я обратил внимание еще в предыдущих сражениях, когда он командовал батальоном морской пехоты. Заместителем по политчасти шел старший лейтенант Н. В. Старшинов, а начальником штаба – майор Ф. Е. Котанов, тоже хорошо показавшие себя в боевых делах. Все трое получили впоследствии звание Героя Советского Союза. Куников – посмертно (он был смертельно ранен 12 февраля 1943 года), а Старшинов и Котанов – в боях, которые были уже после Малой земли.

При формировании отряда им предоставили право отбирать людей из любых частей Новороссийской военно-морской базы. Право, конечно, исключительное, но продиктованное необходимостью. Мы понимали, что в таком десанте слишком велика роль буквально каждого бойца. Так собрано было пять штурмовых групп, объединенных в отряд численностью в 250 человек. В тяжелейшем испытании им предстояло быть впереди, и они выполнили свой долг.

В 1974 году в Новороссийском музее я обратил внимание на примечательный документ. Это был рапорт старшего лейтенанта В. А. Ботылева, высадившегося на плацдарме в ту же ночь, что и Куников. Он писал: «Доношу, что в первой штурмовой группе убитых – 1 человек, раненых – 7 человек. Из них кандидатов ВКП (б) убитых – 1 человек, кандидатов ВКП (б) раненых – 4 человека, комсомольцев раненых – 2 человека, беспартийных раненых – 1 человек. Первая боевая задача, поставленная командованием, выполнена. Политико-моральное состояние группы высокое».

Здесь уместно будет вспомнить, что на фронтах Великой Отечественной войны пали смертью храбрых три миллиона коммунистов. И пять миллионов советских патриотов пополнили ряды партии в годы войны. «Хочу идти в бой коммунистом!» – эти ставшие легендарными слова я слышал едва ли не перед каждым сражением, и тем чаще, чем тяжелее были бои. Какие льготы мог получить человек, какие права могла предоставить ему партия накануне смертельной схватки? Только одну привилегию, только одно право, только одну обязанность – первым подняться в атаку, первым рвануться навстречу огню.

Перед высадкой отряд принял клятву. Коммунист Куников построил всех на небольшой площади, еще раз напомнил, что операция будет смертельно опасная, и предупредил: кто считает, что не выдержит испытаний, может в десант не идти. Он не подал команды, чтобы эти люди сделали, скажем, три шага вперед. Щадя их самолюбие, сказал:

– Ровно через десять минут прошу снова построиться. Тем, кто не уверен в себе, в строй не становиться. Они будут отправлены в свои части как прошедшие курс учебы.

Когда отряд построился, мы недосчитались всего лишь двух человек.

Торжественную клятву, принятую перед выходом в море, и сейчас, спустя десятилетия, нельзя читать без волнения. «Идя в бой, – говорилось в ней, – мы даем клятву Родине в том, что будем действовать стремительно и смело, не щадя своей жизни ради победы над врагом. Волю свою, силы свои и кровь свою капля за каплей мы отдадим за счастье нашего народа, за тебя, горячо любимая Родина… Нашим законом есть и будет только движение вперед».

Мысленно возвращаясь к тем штормовым дням, вспоминая суровую клятву, я всегда испытываю душевное волнение и гордость. История знает немало героических подвигов одиночек, но только в нашей великой стране, только ведомые нашей великой партией, советские люди доказали, что они способны на массовый героизм.

Сегодня уже нет никаких сомнений в том, что знаменитая трилогия "Возрождение", "Малая земля" и "Целина", была написана не Леонидом Брежневым, а коллективом известных в то время журналистов ведущих СМИ. Кто был инициатором создания для генерального секретаря имиджа литературного творца? Как отблагодарил Брежнев своих, так называемых "меморайтеров"? Что правда, а что ложь в книгах трилогии? Об этом и не только рассказал историк Рой МЕДВЕДЕВ во время конференции, которая проходила в рамках проекта "Осторожно, история!"

Вступительное слово, Рой Медведев:

Я готов ответить на вопросы, которые касаются Леонида Ильича Брежнева, любой его деятельности, потому что я автор книги и биографии о Леониде Ильиче Брежневе. Книга называется "Личность и эпоха". И уже по названию видно, что личность, вероятнее всего, не соответствует эпохе и требованиям, которые предъявлялись тогда лидеру такой великой страны как Советский союз. В биографии у меня излагается жизнь Брежнева с самого начала жизни до смерти. Но ваши вопросы касаются только одного периода жизни Брежнева, и я готов на них ответить, насколько это возможно, потому что есть вещи, которые до сих пор еще не известны историкам.

Ответы на вопросы

Григорий:

Зачем из этих книг делали икону? Зачем заставляли изучать в школе?

Рой Медведев:

Это была характерная черта всего периода Советского союза. Потому что вся идеология Советского союза была простроена на обожествлении вождей. Для советских людей в какой-то мере непререкаемым авторитетом был Ленин, и книги Ленина изучались в университетах, в институтах, работы Ленина изучались. Еще больший культ личности был вокруг Сталина. И все книги Сталина, все его работы, вопросы ленинизма или вопросы языкознания, не важно, что он написал, они изучались в школе. Из них делали учение Сталина. Учение Ленина-Сталина было главным предметом общественных наук в школах и вузах. Попытались сделать икону из некоторых выступлений Хрущева - не получилось. Также пытались сделать икону и из некоторых выступлений, брошюр, книг, которые приписывались Брежневу, который вообще сам по себе ничего писать не мог литературного и читать даже не любил. Но, тем не менее, надо было представить его в виде интеллектуала, человека, способного писать книги, интересные книги. Эти книги надо было изучать в школе. Это характерная черта режима.

Марина Лухич:

Ваша оценка литературной и художественной ценности этой трилогии?

Рой Медведев:

Это такое не совсем низкопробное, но среднее по своим достоинствам литературное произведение. Эта трилогия касалась не только военной биографии Малой земли, а работ Брежнева на целине, всего того, что он сделал еще до того, как он стал Генеральным секретарем ЦК партии. Потому что делали эти книги журналисты, публицисты, работники идеологического аппарата ЦК партии, консультанты. Не было какого-то одного автора у этих книг. Это был коллективный труд, который проверялся, перепроверялся, переправлялся. И это добротно сделанная публицистическая литература. Никаких особых литературных достоинств, конечно, эти книги не имеют, но и сказать, что они совсем неинтересны или совсем плохо сделаны, тоже нельзя. Это достаточно хорошая публицистика.

Рой Александрович здравствуйте, Какую роль в судьбах нашей страны сыграла эпоха Брежнева и его уход из жизни?

Рой Медведев:

Эпоха Брежнева не сыграла большой положительной роли в истории нашей страны. Потому что страна нуждалась в реформах. После Сталина и после Хрущева страна нуждалась в продуманных, разумных реформах, в том, что мы сегодня называемо модернизацией. Тогда такого слова не было. Эти реформы пытался проводить Хрущев. Он проводил их бессистемно, хаотично, поспешно. И они были неудачными, нужно было проводить глубоко продуманные, спокойные, но глубокие реформы. Без этого страна теряла свою прочность. И Брежнев этих реформ не проводил. Его лозунгом была стабильность. Достаточно сказать, что за десять первых лет руководства Брежнева с 1964 до 1974 года ни один ответственный работник не потерял свой пост. Брежнев не менял кадры. Не менялся состав Политбюро, не менялся состав ЦК партии. Потом начались перемены, но диктуемые личными конфликтами. Поэтому эпоху Брежнева потому мы и называем эпохой застоя. Какое-то развитие было экстенсивное. Экономика развивалась, нефтяная промышленность развивалась. Люди жили спокойно. На не очень высоком, но и на не очень низком уровне жизни, потому что уже получали пенсию, уже были сравнительно умеренные, но достаточные для жизни зарплаты. Это было спокойное время, но время, в котором отсутствовали реформы. И поэтому оно губительно сказалось после, когда начались поспешные реформы и страна распалась. То есть, Брежнев не упрочил страну. И историки его эпоху будут рассматривать прежде всего с негативными оценками.

Светлана:

Скажите, пожалуйста, можно ли назвать брежневское чрезмерное пристрастие к наградам и лести патологией? С какого момента, по-вашему, наметился крен в эту сторону у Леонида Ильича?

Рой Медведев:

Конечно, это патология. И я уже тогда смотрел все новости, читал газеты, я работал в области педагогики до 1980 года, и, конечно, весь народ смеялся. Это рассматривалось как такая определенная патология, не слишком опасная для страны. Брежнев был человеком в принципе добрым. И когда ему приходилось разрешать какие-то конфликты, как-то связанные с диссидентами, он всегда был за умеренное решение. И потому Солженицына выслали за границу, а не в Якутию, потому Сахарова долгое время терпели, его высказывания, а потом сослали в Горький, опять-таки не на Колыму. То есть, он был, скорее, за мягкие и спокойные решения. Но его страсть к наградам, конечно, носила патологический характер. Потому что это было необъяснимо, непонятно, и вызывало определенный ропот даже, например, среди ветеранов Отечественной войны. Брежневу четыре раза присваивалось звание Героя Советского союза. Не во время войны, во время войны он получил как раз очень мало орденов. И ему было неудобно, он был генералом в конце войны и имел всего четыре ордена. У других молодых генералов было гораздо больше наград. Но потом он возместил это невероятным потоком наград, радовался каждой награде, как мальчик. Получил Орден Победы, который присваивался только полководцам. Брежнев во время войны был полковником, а не был полководцем, он был политработником. Ему присваивалось огромное количество наград за границей. То есть, любой визит Брежнева за границу сопровождался присвоением ему разного рода наград. Он рассматривал это как необходимый ритуал при посещении заграницы. Это, конечно, была патология.

Павел Телешко:

Всегда было интересно, сколько наград вообще было у Брежнего? Сколько из них за военные подвиги?

Рой Медведев:

За военные подвиги или за военные заслуги, подвигов у него не было, а заслуги некоторые были, за военные заслуги он получал во время войны. У него было два Ордена Красного Знамени, один Орден Красной Звезды и один Орден Богдана Хмельницкого за освобождение Украины. Во время войны и за военные заслуги он получил четыре ордена. Это было достаточно или достойно. Но у других молодых генералов, я уже говорил, а Брежнев получил генеральское звание в конце 1944 года, у других наград было больше. И когда Брежнев шел на Параде Победы, он участвовал в Параде Победы, то на его груди было четыре ордена или четыре орденовских планки. А потом награды посыпались на него как из рога изобилия. Это уже были награды не за военные подвиги. Непонятно за что, потому что героических поступков у него не было, и звание Героя Советского союза он не заслуживал. Но награды шли к нему. И общее количество наград было где-то между 150-200. Я точно эту цифру назвать не могу, и никто не может назвать, потому что было много иностранных наград, которые он уже не надевал на свой мундир. Они не могли поместиться, их надо было бы тогда вешать на спине, а это невозможно, не полагается по статусу. Он их все повесить на свой китель не мог, он вешал туда только советские награды. А было много зарубежных наград, крупных орденов. Когда его хоронили, несли ордена на подушечках, а иностранные ордена, насколько я помню, не несли, потому что даже советские ордена несли за его гробом, на каждую подушечку вешали 3-4 ордена, потому что иначе было невозможно. Это, конечно, была патология.

Малая земля… Почему она "малая"?

Рой Медведев:

Малая, потому что она была малая по территории. Это был десант, нужно было захватить плацдарм на берегу Черного моря, недалеко от Новороссийска. Планировалось два десанта. Один десант основной, крупный, а другой демонстративный, так всегда делают военные, чтобы противник не знал, где идет основной десант, чтобы сопротивление было рассредоточено. Но большой десант не удался из-за погоды, и высадилось очень немного моряков под Новороссийском на главном десанте. А малый десант, который был демонстративным, наоборот, удался. И была захвачена территория сначала в десять, а потом она расширилась до тридцати квадратных километров. В условиях войны это небольшая территория. Она целиком покрывалась огнем вражеской артиллерии. И это был малый кусочек советской земли, из всего оккупированного немцами. Новороссийск тогда находился в их руках. То есть, она называлась "малая земля", потому что шла война, большая часть Кубани была оккупирована немцами, шли тяжелые бои за Краснодар, потом за Таманский полуостров. А здесь, западнее, на побережье Черного моря был захвачен небольшой кусочек советской земли в тридцать квадратных километров, который обороняли от врага. Здесь поставили знамя Советского союза. И она была малая. Было там не так много войск, примерно 6-7 бригад морской пехоты или десантных войск. Это был небольшой клочок советской земли, который нужно было оборонять.

Ростислав:

Брежнев был участником войны, по-настоящему дрался за Родину. Почему "историки" умаляют его роль человека, воевавшего с врагом? Вот у меня дед, простой крестьянин, погиб в Новгородской области, но ведь он тоже воевал за Отчизну. Воевал, и погиб… Я к тому, что и Брежнев, и мой дед - солдаты, а не тыловые крысы, прятавшиеся за спинами других.

Рой Медведев:

Понимаете, был, конечно, участником войны. Но что значит по-настоящему дрался за родину? Брежнев был политработником, он не был боевым командиром, он не находился на передовой. Он был начальником политотдела 18-й армии. Политотдел это такая организация, которая руководит комсомольскими, партийными организациями, принимает в партию, иногда выезжает на фронт для вручения орденов. Брежнев выезжал на фронт на один-два дня. Такое представление, что он находился среди бойцов Малой земли. Нет. Он два раза туда приезжал на военном судне, это, конечно, было связанно с опасностями, и один раз он даже был выброшен снарядом за борт, потерял сознание, моряки втащили его обратно на корабль. Он дважды выезжал на Малую землю, но на Малой земле он не сражался. В боевых порядках он не находился, потому что он и не обязан был находиться. Он был полковником политотдела и в его функцию не входили боевые операции. Его назвать солдатом в прямом смысле слова нельзя. По положению политотдел находился во втором эшелоне армии, не на передовых позициях. Это никак не умаляет его заслуг, потому что и в политотделе надо работать, и во втором эшелоне надо работать, и в тылах надо работать, солдат надо кормить, вооружать, но попытка представить его как человека, который напрямую воевал, держал в руках автомат, это вызывает возражение.

Ангелина:

Имеют ли художественную ценность книги, посвященных Малой земле?

Рой Медведев:

Я уже отвечал на этот вопрос. Это добротная публицистика. Дело в том, что Малая земля вызвала ряд художественных произведений. Была написана, например, хорошая художественная повесть писателя Георгия Соколова, так и называлась "Малая земля". И там гораздо подробнее, чем в книге, которая имеет автором Брежнева, описана эпопея Малой земли, как она начиналась, как она шла. Два раза там в эпизодах появляется и Брежнев, начальник политотдела, "худой, красивый полковник". Это обычная боевая повесть, она не имеет особенной художественной ценности, но имеет определенную историческую ценность для историков, потому что это подробно описанная эпопея боев на Малой земле. Повесть Брежнева или его соавторов "Малая земля" особой художественной ценности не имеет. И даже историческую ценность она имеет очень приблизительную, потому что она выпячивает роль Брежнева, и достаточно сказать, что примерно десять человек за бои на Малой земле были удостоены звания Героя Советского союза, в том числе и командовал этой операцией майор Куников, он тоже получил звание Героя Советского союза, и никто этих людей не знает. Их имена не упоминались в газетах, их имена не известны стране. А имя Брежнева, который не вел никаких боевых действий, оно прославлялось именно в связи с Малой землей. Это в определенной степени несправедливо, и это, конечно, раздражало реальных участников этих сражений.

Виктор Алексеев:

Мало кто поименно знает коллектив авторов, писавших "Малую землю". Насколько известно, например, среди автором был известинец Аграновский, значимая фигура отечественной советской журналистики. А ведь многие могли отказаться писать "за Брежнева". Получается, почти все люди с громкими именами своим молчанием строили "застой"?

Рой Медведев:

Никто не мог отказаться от такого поручения. Писатель Аграновский имел отношение к написанию "Малой земли". Но не он один. Это был коллектив авторов, фамилии которых не раскрывались. Аграновский сам как-то сказал своим друзьям, что он принимал участие в написании "Малой земли". А так коллектив авторов скрывался. Люди получали высокую оплату, гонорар был огромный. Некоторые из тех, кто помогал писать не только "Малую землю", но и повесть "Целина", это были провинциальные писатели, они могли получить квартиру в Москве. То есть, эта работа вознаграждалась так щедро, что по тому времени никто не мог отказаться от ее выполнения, и не только по политическим или партийным соображениям, но и просто по материальным соображениям. Вам предлагается огромная оплата за сравнительно скромную работу. Да, Аграновский участвовал в этой работе, но он единственный.

Анна Шах:

Сколько изданий выдержала "Малая земля", сколько составил общий тираж этого произведения?

Рой Медведев:

Этого я вам не могу сказать, я могу сказать только, что очень много. Издавалась "Малая земля" и другие такие же брошюры, про целину ежегодно большими тиражами. Поскольку их надо было изучать в старших классах в школе, то я думаю, что не меньше одного миллиона экземпляров выходило каждый год. Потому что все должны были читать, по системе политического партийного просвещения все должны были читать эту книгу. Она издавалась каждый год, так что тиражей было много. Последний тираж был на следующий год после смерти, 1983. И больше не издавалась эта книга. Таким образом, миллионы экземпляров. Каждый школьник старших классов должен был иметь эту книгу у себя.

Владимир:

Малая Земля - это такой небольшой плацдарм на берегу моря, у подножья горы Мыс Хака в пригороде Новороссийска, и в феврале 1943 года наши части - по-моему, черноморская группа войск Закавказского фронта высадила там десант. Собственно говоря, 7 месяцев просуществовал этот плацдарм, эта Малая Земля. Смысл этой операции и как она проходила?

Рой Медведев:

Смысл любой такой десантной операции - отвлечь силы противника. Готовилось общее наступление на Краснодар, на Новороссийск, надо было освободить все Черноморское побережье от немцев. И вместе с фронтальным наступлением с востока и запада нужно было готовить и тыловые операции, то есть, в тылу немцев высадить несколько десантов, чтобы отвлечь их силы и разгромить их со всех сторон. Эта операция имела военный смысл. Она не была достаточно успешной, потому что основной десант не удалось высадить, и Малая земля была единственным плацдармом в тылу у немцев. Но, тем не менее, конечно, она осложняла жизнь фашистам, и они предприняли по крайней мере не меньше десятка попыток уничтожить этот плацдарм, скинуть матросов и солдат в море. Им это было как заноза. Там были очень крупные группировки у немцев, и эта Малая земля им мешала. Смысл этой операции как всякой десантной операции отвлечь силы противника, окружить его и облегчить разгром.

Какие самые невероятные мифы вы слышали про Брежнева?

Рой Медведев:

Особых больших мифов не было. Но если говорить о военной операции, то мифы возникали про его поездку на Малую землю. В повести и воспоминаниях старожилов говорилось, что один снаряд попал в небольшое десантное судно, на котором находился Брежнев, Брежнева выбросило в море, он потерял сознание от контузии, и его в бессознательном состоянии моряки вытащили на борт судна и привели в чувства. А в последующих описаниях уже было совсем по-другому: что Брежнев был выброшен взрывной волной в море, и он не только сам поднялся на борт судна, но и спас нескольких моряков. Конечно, Брежнев не спасал моряков, моряки спасли его. Были легенды, что он в одной из атак, когда немцы прорвались к штабу армии, он лег за пулемет и поливал немцев огнем, уничтожив несколько врагов или даже несколько десятков немцев. Это тоже легенда. В воспоминаниях этого эпизода нет, этот эпизод записан с рассказа самого Брежнева. Были легенды о непосредственном участии Брежнева в боевых операциях. Это легенды. Никаких других особых легенд не было и в последующее время. Мы видели Брежнева на телевидении, мы видели, что он в последние десять лет был больной человек. Анекдотов было великое множество. Может быть, анекдоты можно считать легендами. Но особых легенд не было. Я во всяком случае не помню.

До появления книги Л.Брежнева "Малая земля" и до того, как советский народ узнал о подвиге наших солдат на этом кусочке земли, и то только потому, что там был Л.Брежнев, о Малой земле никто не знал - это была неизвестная страница Великой Отечественной, Второй мировой войны. Может быть, если бы там не было Брежнева, и до сих пор это никто бы и не узнал - не узнал в таких широких масштабах?

Рой Медведев:

Это отчасти верно. Но это не была неизвестная страница Великой Отечественной войны. Она упоминалась в книгах по истории Великой Отечественной войны. Я уже говорил, что даже повесть была написана писателем Георгием Соколовым "Малая земля". Просто таких операций было много. Это была одна из нескольких тысяч десантных операций, которые производились во время Отечественной войны. В Крыму были гораздо более крупные и более кровопролитные десантные операции. Под тем же Новороссийском основная операция должна была произойти в другом месте. Она была неудачна, сопровождалась большими жертвами с обеих сторон. Масса десантных операций проводилась на других озерах, реках, на севере страны. Такого рода десантных операций было тысячи. И, конечно, только то обстоятельство, что Брежнев в ней участвовал, только это обстоятельство послужило такому широкому знанию нашему о Малой земле. Были даже музеи Малой земли и музеи 18-й армии. Два музея были созданы в честь 18-й армии. Это, конечно, была достойная, сильная армия, но многие армии имели более богатый боевой опыт. Поэтому, конечно, тут есть для историка явное несоответствие масштабов самой операции и того, что о ней написано и сказано. Это связано с тем, что сам Брежнев принимал в этом участие. Это было несправедливо, но это была обычная для того времени история. И те операции, в которых Хрущев принимал участие, тоже во времена Хрущева расписывались. Те операции, в которых участвовал Андропов, партизанское движение в Карелии, тоже начали освещать более подробно, чем партизанское движение в других местах. Это обычное дело для советской истории.

Можете ли Вы привести примеры подобного литературного подлога с другими лицами государственного масштаба? Насколько распространено данное явление?

Рой Медведев:

Это было характерно для всего периода советской истории. Начиналось это со Сталина. Все военные операции Гражданской войны, в которых принимал участие Сталин, потом раздувались до невероятных масштабов. И Ворошилов написал даже книгу "Сталин и Красная Армия". Все военные операции, хотя Сталин не был военным, не участвовал в боях непосредственно, а участвовал в основном в планировании, все они преувеличивались и излагались потом с выпячиванием фигуры Сталина. Также было со всеми военными операциями, в которых участвовал Буденный. Это была обычная практика. По двум войнам - Гражданская война и Отечественная война - выпячивались те операции, в которых принимал участие главный лидер страны. Это было частью легенды, частью его авторитета.

Яков Андреевич:

Сейчас очень модным и правильным считается ругать времена "застоя". А вы как человек, живший в те времена, не испытываете ли ностальгию?

Рой Медведев:

Нет, я ностальгию не испытываю. Конечно, времена застоя это времена застоя. Потому что я все-таки понимал, что реформы необходимы. Реформы необходимы в той области, в какой я работал, в области образования. Реформы были необходимы в экономике. Этих реформ не проводилось. Но, тем не менее, это было спокойное время. Не для меня лично, потому что я участвовал в правозащитном, диссидентском движении, подвергался преследованиям. Но для простых людей это было спокойное время. И многие испытывают ностальгию, потому что последующие времена были гораздо более тяжелыми во всех смыслах, особенно в материальном отношении. Потому что и при Горбачеве и после распада Советского союза простые люди жили гораздо хуже, чем они жили во времена Брежнева. И это, конечно, вызывает у людей ностальгию.

Заключительное слово, Рой Медведев:

Моя обязанность как историка писать о лидерах. Мы, историки, времен не выбираем, мы описываем и светлые периоды, и героические страницы нашей истории, и страницы, которые вызывают огорчение, у нас выбора нет. Все, что происходит в мире, все, что происходит в нашей стране, попадает в конце к нам, историкам, и мы должны это анализировать, излагать, объяснять молодым людям. Я стараюсь по мере сил это делать.

Мнение участников конференции может не совпадать с позицией редакции

Дневников на войне я не вел. Но 1418 огненных дней и ночей не забыты. И были эпизоды, встречи, сражения, были такие минуты, которые, как и у всех фронтовиков, никогда не изгладятся из моей памяти.

Сегодня мне хочется рассказать о сравнительно небольшом участке войны, который солдаты и моряки назвали Малой землей. Она действительно «малая» – меньше тридцати квадратных километров. И она великая, как может стать великой даже пядь земли, когда она полита кровью беззаветных героев. Чтобы читатель оценил обстановку, скажу, что в дни десанта каждый, кто пересек бухту и прошел на Малую землю, получал орден. Я не помню переправы, когда бы фашисты не убивали, не топили сотни наших людей. И все равно на вырванном у врага плацдарме постоянно находилось 12-15 тысяч советских воинов, 17 апреля 1943 года мне надо было в очередной раз попасть на Малую землю. Число запомнил хорошо, да и ни один малоземелец, думаю, не забудет его: в тот день гитлеровцы начали операцию «Нептун». Само название говорило об их планах – сбросить нас в море. По данным разведки мы знали об этом. Знали, что наступление они готовят не обычное, а решающее, генеральное.

И мое место было там, на передовой, в предместье Новороссийска, мысом входившем в Цемесскую бухту, на узком плацдарме Малой земли.

Как раз в апреле я был назначен начальником политотдела 18-й армии. Учитывая предстоящие бои, ее преобразовали в десантную, усилили двумя стрелковыми корпусами, двумя дивизиями, несколькими полками, танковой бригадой, подчинили ей в оперативном отношении Новороссийскую военно-морскую базу Черноморского флота.

На войне не выбираешь, где воевать, но, должен признаться, назначение меня обрадовало. 18-ю все время бросали на трудные участки, приходилось уделять ей особое внимание, и я там, как говорится, дневал и ночевал. С командующим К. Н. Леселидзе и членом Военного совета С. Е. Колониным давно нашел общий язык. Так что перевод в эту армию из политуправления фронта лишь узаконил фактическое положение дел.

Переправы мы осуществляли только ночью. Когда я приехал на Городскую пристань Геленджика, или, как ее еще называли, Осводовскую, у причалов не было свободного места, теснились суда разных типов, люди и грузы находились уже на борту. Я поднялся на сейнер «Рица». Это была старая посудина, навсегда пропахшая рыбой, скрипели ступеньки, ободраны были борта и планширь, изрешечена шрамами от осколков и пуль палуба. Должно быть, немало послужила она до войны, несладко приходилось ей и сейчас.

С моря дул свежий ветер, было зябко. На юге вообще холод переносится тяжелее, чем на севере. Почему – объяснить не берусь, но это так. Сейнер обживался на глазах. В разных местах на разных уровнях бойцы устанавливали пулеметы и противотанковые ружья. Каждый искал себе закуток поуютнее, пусть хоть тонкой дощатой перегородкой, но закрытый со стороны моря. Вскоре поднялся на борт военный лоцман, и все пришло в движение.

Как-то странно это выглядело, будто толпой повалили на рейд. Но так было в первые минуты. Каждое судно точно знало свое место. «Рица» шла первой, за ней пыхтели, как мы называли их, мотоботы – э 7 и э 9. Сейнер взял их на буксир, остальные суда вытянулись в караван с расстоянием 400-500 метров друг от друга, и мы взяли курс на Малую землю. Шли под охраной «морских охотников».

За три часа хода я думал побеседовать с бойцами пополнения, хотел лучше узнать людей. Общей беседы не вышло. Десантники уже заняли на палубе свои места, и не хотелось их поднимать. Решил пройти от группы к группе. Кому-то задавал вопросы, с кем-то перебрасывался большей частью репликами, присаживался к бойцам для разговора. Убедился, что народ в основном обстрелянный, настроение боевое. Я хорошо знал, что нужен разговор с солдатами, но я знал и другое: иной раз важнее бесед было для солдат сознание, что политработник, политический руководитель, идет вместе с ними, претерпевает те же тяготы и опасности, что и они. И это было тем важней, чем острее складывалась боевая обстановка.

Далеко впереди, над Новороссийском, светило зарево. Доносились гулкие удары артиллерии, это было уже привычно. Значительно левее нас шел морской бой. Как мне сказали позже, это сошлись наши и немецкие торпедные катера. Я стоял на правом открытом крыле ходового мостика рядом с лоцманом: фамилия его, кажется, была Соколов.

– Бойцы,– рассказывал он,– идут в десант один раз, а катерники каждую ночь. И каждая ночь – это бой. Привыкли. Мы, лоцманы, чувствуем особую ответственность за всех. По существу, часто приходится, как говорится, на ощупь вести суда. На земле саперы разведают минное поле, сделают в нем проходы и уверенно ведут за собой людей. А наш путь немцы все время минируют заново – и с самолетов, и с судов. Где вчера прошел спокойно, там сегодня можно напороться на мину.

Чем ближе подходили к Цемесской бухте, тем сильнее нарастал грохот боя. Ночью плацдарм не часто бомбили, а тут волнами со стороны моря накатывали вражеские бомбардировщики, гул их заглушался грохотом взрывов, и от этого казалось, что самолеты подкрадываются бесшумно. Они пикировали и тут же, разворачиваясь, уходили в сторону. Люди у нас подтянулись, суровее стали лица бойцов, вскоре мы и сами оказались на свету.

Ночная тьма во время переправ была вообще понятием относительным. Светили с берега немецкие прожекторы, почти непрерывно висели над головой «фонари» – осветительные ракеты, сбрасываемые с самолетов. Откуда-то справа вырвались два вражеских торпедных катера, их встретили сильным огнем наши «морские охотники». Вдобавок ко всему фашистская авиация бомбила подходы к берегу.

То далеко от нас, то ближе падали бомбы, поднимая огромные массы воды, и она, подсвеченная прожекторами и разноцветными огнями трассирующих нуль, сверкала всеми цветами радуги. В любую минуту мы ожидали удара и, тем не менее, удар оказался неожиданным. Я даже не сразу понял, что произошло. Впереди громыхнуло, поднялся столб пламени, впечатление было, что разорвалось судно. Так оно в сущности и было: наш сейнер напоролся на мину. Мы с лоцманом стояли рядом, вместе нас взрывом швырнуло вверх.

Я не почувствовал боли. О гибели не думал, это точно. Зрелище смерти во всех ее обличьях было уже мне не в новинку, и хотя привыкнуть к нему нормальный человек не может, война заставляет постоянно учитывать такую возможность и для себя. Иногда пишут, что человек вспоминает при этом своих близких, что вся жизнь проносится перед его мысленным взором и что-то главное он успевает понять о себе. Возможно, так и бывает, но у меня в тот момент промелькнула одна мысль: только бы не упасть обратно на палубу.

Упал, к счастью, в воду, довольно далеко от сейнера. Вынырнув, увидел, что он уже погружается. Часть людей выбросило, как и меня, взрывом, другие прыгали за борт сами. Плавал я с мальчишеских лет хорошо, все-таки рос на Днепре, и в воде держался уверенно. Отдышался, огляделся и увидел, что оба мотобота, отдав буксиры, медленно подрабатывают к нам винтами.

Я оказался у бота э 9, подплыл к нему и лоцман Соколов. Держась рукой за привальный брус, мы помогали взбираться на борт тем, кто под грузом боеприпасов на плечах с трудом удерживался на воде. С бота их втаскивали наверх. И ни один, по-моему, оружия не бросил.

Прожекторы уже нащупали нас, вцепились намертво, и из района Широкой балки западнее Мысхако начала бить артиллерия. Били неточно, но от взрывов бот бросало из стороны в сторону. Грохот не утихал, а снаряды вокруг неожиданно перестали рваться. Должно быть, наши пушки ударили по батареям противника. И в этом шуме я услышал злой окрик:

– Ты что, оглох? Руку давай!

Это кричал на меня, протягивая руку, как потом выяснилось, старшина второй статьи Зимода. Не видел он в воде погон, да и не важно это было в такой момент. Десантные мотоботы, как известно, имеют малую осадку и низко сидят над водой. Ухватившись за брус, я рванулся наверх, и сильные руки подхватили меня.

Во времена Советского Союза по стране ходило немало анекдотов, в которых Леонид Ильич интересуется у своих референтов, о чем говорится в книге «Малая земля», которую официально он же сам и написал. Сегодня уже не вызывает сомнение тот факт, что книга написана другими людьми. История даже приоткрыла имя одного из числа нескольких публицистов, работавших «литературными неграми» у Генерального секретаря ЦК КПСС Л.И. Брежнева.

Солдат, но не писатель

Если внимательно посмотреть на библиографию Леонида Ильича, то окажется, что его перу принадлежит не одно, а три литературных произведения: «Возрождение», «Малая земля» и «Целина». При этом сложно себе представить, что человек, который и речи-то говорил исключительно по бумажке, сумел самостоятельно создать три достаточно не плохих литературных произведения. Да, и время у него на это, по большому счету не было, нужно было управлять огромным государством. В то же время хорошо известно, что Л.И. Брежнев безумно любил ордена и различные почести. Не удивительно, что он с завистью смотрел на внушительное литературное наследие В.И. Ленина и И.В. Сталина, каждое из которых составляло по нескольку десятков томов. При этом после Леонида Ильича остался лишь миниатюрный четырехтомник с его по большому счету поздравительными речами по случаю советских праздников. Разумеется, Л.И. Брежневу тоже хотелось, хоть как-то выделиться на литературном поприще. Расторопные референты подсказали идею создания трех художественных книг. Возник вопрос, кто их будет писать на самом деле. Наиболее подробное исследование относительно истинных авторов книг Л.И. Брежнева провел историк Рой Медведев. Он даже организовал по этому поводу специальную пресс-конференцию.

Журналисты, ставшие писателями

Рассказывая об авторах книг, которые вместо Л.И. Брежнева создали «Малую землю» и остальные два произведения, стоит непременно отметить, что нельзя ни в коем случае принижать военные заслуги Леонида Ильича, проявленные им во время боев за Малую землю. Не секрет, что однажды взрывом снаряда его даже выкинула с борта катера. Бесчувственного будущего Генерального Секретаря ЦК КПСС, спасли его сослуживцы. При этом стоит отметить, что Л.И. Брежнев имел несколько настоящих боевых наград. Генерала он получил в 1944 году во время освобождения Украины, и даже участвовал в Параде Победы в Москве. Леонид Ильич действительно прошел всю войну, не запятнав честь офицера. Тот же факт, что его книга была написана другими людьми, по воспоминаниям, говорит лишь о том, что он плохо владел пером. Подобным образом в наши дни поступают многие известные люди. Тем не менее, точный по фамильный список настоящих авторов «Малой земли» не известен до сих пор.

Исследователи, включая Роя Медведева, утверждают только то, что это были не писатели, а несколько популярных газетных журналистов тех лет. Это не удивительно. Нужно было создать не столько хороший исторический роман, сколько строго выверенное литературное произведение, выдвигающее на главную роль в освобождении Малой Земли Л.И. Брежнева. Доподлинно известно только то, что одним из авторов книги был сотрудник «Известий» А.Б. Аграновский. Об этом известный журналист в кулуарах газетных издательств говорил лично. Остальные молчали. Очевидно крупный гонорар, бытовые привилегии и страх возможного преследования КГБ, не позволили им рассказать о своем участии в написании «Малой земли» и остальных книг Л.И. Брежнева. При этом стоит отметить, что наряду с книгой, вышедшей из-под пера Леонида Ильича и группы авторов, в те же годы была издана повесть «Малая земля» другого популярного военного писателя Георгия Соколова, которую поклонники военной беллетристики восприняли значительно лучше.