Великорусский пахарь милов читать
Милов Л.В. Великорусский пахарь и особенности российского исторического процесса. - М.: «Российская политическая энциклопедия» (РОССПЭН), 2001. - 576 с, илл.
На рубеже веков, т.е. в 2001-м году, увидела свет монография Л.В.Милова с несколько витиеватым названием «Великорусский пахарь и особенности российского исторического процесса».
Само время появления книги нельзя не назвать симптоматичным. Это конец правления президента Б.Н.Ельцина и начало правления президента В.В.Путина. Государство в лице новоизбранного президента решительно разрывает отношения с могущественными прежде олигархами и начинает проводить принципиально иную политику, направленную на укрепление национальной государственности, на повышение престижа России как субъекта мировой политики. Так что монография Л.В.Милова вполне может быть названа по-ленински – «очень своевременной книгой». Возможно, автор и не думал приурочить издание книги ко времени серьезных политических перемен, но именно так произошло. Сам термин «великорусский» в контексте новой государственной политики уже не звучал старомодно или вызывающе. За него не шельмовали в прессе и не устраивали покушений.
Вместе с тем, эта книга стала первым полноценным серьезным исследованием, изданным на фоне усиления интереса к геополитике в целом и к вопросу о взаимосвязи национального менталитета и географических факторов – таких, как климат, почва, рельеф, состояние недр и др. Не удивительно, что годом ранее автор был удостоен Государственной премии Российской Федерации именно за эту книгу. Столь высокая награда была им вполне заслужена!
Не будет и преувеличением сказать, что подобное исследование настолько масштабно и всеобъемлюще, что стало для автора книгой всей сознательной жизни. К такому труду идут десятилетиями. Он требует настоящего подвижничества, кропотливой работы с архивными документами. Перед нами – подлинная энциклопедия русского быта и повседневного нелегкого крестьянского труда. Вот почему не удивительно, что за прошедшие со дня выхода книги пятнадцать лет она прочно вошла в круг интеллектуального чтения научной элиты страны, а студентам периодически предлагается написать рецензию на этот труд.
Несмотря на то, что в аннотации целевой аудиторией указаны как специалисты, так и пресловутый широкий круг читателей, именно для последних книга, пожалуй, будет трудновата для восприятия из-за перегруженности фактической информацией – цифрами, датами, таблицами и др. Рискнем предположить, что именно эта фактическая информация широким кругом читателей будет оставлена без внимания, а предпочтение публика отдаст этнографическим описаниям и очеркам. В Л.В.Милове удивительным образом сочетаются трезвый аналитик и бытописатель, строгий социолог и вдохновенный лирик.
С другой стороны, именно фактической стороной исследование Л.В.Милова сильно и выгодно отличается от тех, что написаны псевдо-социологами или историками. Причем автор не брезгует ничем, справедливо полагая, что очерки по огородничеству или рецепты приготовления старинной пищи, а также развернутые описания крестьянских жилищ и повседневной одежды для лиц, интересующихся те же вопросом, будут восприняты не с меньшим интересом, чем разговор об общих тенденциях развития сельского хозяйства России в тот или иной исторический отрезок.
Милов – не только социолог, но еще и геополитик. Так называется одна из модных и бурно развивающихся сегодня наук. Она изучает зависимость общественно-политических процессов от факторов географического характера, к которым относятся рельеф, климат, состояние недр, размер территории государства и др. Именно в контексте геополитики русская культура предстает неповторимой на стадии своего формирования и в процессе оного.
Исследование Милова органично вписывается в контекст немногих работ, посвященных той же проблематике, у классиков отечественной историографии. Известный историк XIX века В.О.Ключевский в цикле лекций, посвященных вопросам русской истории, подчеркивал, насколько важную роль в становлении русского национального характера сыграли факторы природного и геополитического характера. Таким образом, русская природа дает ответы на многие интересующие нас вопросы.
Размышления Ключевского и другого знаменитого отечественного историка – С.М.Соловьева – уже в ХХ веке были подхвачены, переосмыслены и дополнены П.Н.Милюковым, учеными-евразийцами (С.Н.Трубецким, Л.П.Карсавиным, Г.П.Федотовым и др.), а также их наследником в Советской России – этнологом Л.Н.Гумилевым. Последний, размышляя о судьбах русского народа, специально оговаривал наличие таких географических факторов, как лес и степь. Именно на границах между ними и располагалась Русь изначальная, находясь также вдоль больших и малых рек. Что же касается характера обоих факторов, то здесь не может не броситься в глаза явная двусмысленность.
Так, с одной стороны, лес всегда служил русскому человеку надежным прибежищем от внешних врагов, недаром постоянным эпитетом к нему в русском фольклоре служило прилагательное «дремучий». Однако тот же фольклор дает немало сведений о том, что под сенью густых и непроходимых лесов могли скрываться лихие люди, разбойники, встреча с которыми не сулила ничего хорошего как зажиточным, так и простым людям. Кроме того, для того чтобы полноценно заниматься земледельческим трудом, приходилось вести постоянную борьбу с лесом, корчевать деревья и буквально отвоевывать у леса новые территории.
Столь же двойственные чувства питал русский человек по отношению к степи. Оттуда могли нагрянуть орды степных кочевников, промышлявших разбоем, грабежом и убийствами. Поэтому всегда приходилось находиться в состоянии боевой готовности отразить внезапные набеги незваных гостей. Вместе с тем, в русских народных песнях неоднократно воспеты простор и ширь, которые открывала взору степь. Ведь в незапамятные времена можно было ехать верхом или в кибитке денно и нощно, при этом не встретив на своем пути ни единой живой души за сотни километров. Стремление русского человека к душевному простору сказалась и не его политических предпочтениях – вместо слова «свобода» гораздо чаще звучало другое – «воля», а там уже рукой подать и до анархии.
Вот откуда в русском человеке и в его характере эта вопиющая двойственность, всегда повергающая в недоумение, а то и в отчаяние чужеземцев.
Конечно же, памятуя о том, что «хлеб – всему голова», Милов напоминает каждому потенциальному читателю книги, сколько этапов должно состояться, чтобы хлеб в готовом виде был подан на стол – торжественно или в бытовом аспекте. Необходимо было сначала вспахать землю, приготовить ее под посев, потом осуществить сам посев, вовремя собрать урожай с полей – причем не надеясь на милость природы-матушки. Русский крестьянин был чуток к природным циклам, полагаясь в то же время и на себя, на смекалистость и оборотистость, расторопность и сметку.
Милов выходит к широким обобщениям общероссийского масштаба. Во-первых, он убедительно доказывает, что климатические особенности всегда служили серьезным препятствием для экономического роста России. Да и плотность населения в нашей стране всегда была крайне неравномерной. Смертность нередко превышала рождаемость.
Во-вторых, он предлагает принципиально новую трактовку возникновения крепостного права. Оно стало реакцией на жесткость отношений внутри самой крестьянской общины. К тому же, крепостничество органично связано с самодержавием – многовековой формой государственного устройства на Руси, а затем и в России.
В-третьих, он объясняет, почему столь поздно в России происходит становление предпринимательства и появляется буржуазия как класс. Традиции частной собственности по-настоящему никогда не были доминирующими традициями на Руси. Первые же отечественные купцы были выходцами из старообрядческого сословия, где труд всегда признавался фундаментальной ценностью, а моральные устои были прочны и незыблемы.
По сути, перед нами – исследование, в котором предпринимается попытка выстроить принципиально новую концепцию социально-экономического развития страны за значительный исторический отрезок.
Отталкиваясь от исследований предшественников, учитывая их опыт, но и не вполне соглашаясь с ними, Л.В.Милов предпочитает подход, не предполагающий обязательного сопоставления исторических отрезков развития западной цивилизации с аналогичными российскими отрезками. Тем более что России неоднократно приходилось наверстывать упущенное, «догонять и перегонять» «просвещенную» Европу.
Принципиален для Милова и отказ от политизации, от нарочитого социологизаторства, которые были характерны для советского периода развития отечественной науки. Кроме явного вреда они ничего не принесли. В современной ситуации уже возможно дать спокойную, взвешенную и адекватную оценку русскому самодержавию и признать его положительную роль в исторических судьбах России.
Очень отрадно появление таких книг, как рецензируемое издание, в самом начале нового тысячелетия. И пусть оно находится в русле «переоценки ценностей», но это отнюдь не та оголтелая переоценка, что навязывалась «прорабами» горбачевской «перестройки» на рубеже 80-90-х гг. прошлого века. Сегодня наступило уникальное время, когда возможно прочитать и осмыслить почти всё, что когда-то не было допущено к читателям и выстроить картину исторического прошлого в полном объеме. Без политической конъюнктуры и излишних эмоций.
Поверх основы из стропил укладывают балки обрешетки (с настилом по ним или без настила), меньшего сечения, в поперечном стропилам (горизонтальном) направлении. Непосредственно на обрешетку укладывают кровельное покрытие. Сплошной настил по обрешетке применяется в случае использования рулонного кровельного материала или асбестоцементных плит. Настил выполняют в два слоя: рабочий (перпендикулярно обрешетке) и защитный (под 45° к коньку или параллельно ему), между слоями укладывают слой рубероида.
Уклон кровли зависит от климатических условий. При большом количестве осадков угол должен быть не менее 45°, в сухом климате – не более 30°, в других условиях – от 30 до 45°. Если для покрытия используют штучные материалы (например, сланец или черепицу), уклон должен составлять не менее 25°. Следует помнить, что увеличение угла наклона ведет к увеличению количества материалов.
Плоские крыши
Плоская кровля проще в устройстве, чем скатная. Крыша состоит из следующих слоев (начиная с нижнего).
1. Перекрытие верхнего жилого этажа или чердака (железобетонные плиты или настил из досок, с нижней стороны отделанные потолочным покрытием).
2. Пароизоляция – один или два слоя рубероида или пергамина, уложенного по мастике. Этот слой нужен для защиты от водяных паров, проникающих из помещений здания.
3. Утеплитель из плитных (например, ячеистый бетон) или сыпучих (например, керамзит или пористый шлак) теплоизоляционных материалов. На этом этапе уже можно устраивать небольшой уклон для водоотвода.
4. Цементная или асфальтовая стяжка с небольшим уклоном (до 2,5 %) для отвода воды (настил). Этот слой характерен для невентилируемой совмещенной крыши.
5. Кровельное покрытие (гидроизоляция). Для плоских крыш используют рулонные кровельные материалы (толь, рубероид и т. и.), укладывая их в несколько слоев тем способом, который подходит для выбранного материала.
6. Защитный слой из песка, просеянного (мелкого) шлака или мелкого гравия, вдавленного в слой мастики или битума поверх гидроизоляционного кровельного материала для защиты последнего от механических воздействий извне. Этот слой не обязателен.
Ограждение плоской кровли является необходимым элементом конструкции и может представлять собой более тонкое продолжение контурных стен верхнего этажа, стальную решетку или (третий вариант) два ряда кладки в полкирпича и закрепленную на них решетку. Стальное ограждение крепят на заглушки. Продолжение контурной кирпичной кладки или железобетонной стены над поверхностью крыши называют парапетом. Он нужен для защиты торца крыши от влаги. Но при этом на поверхности кровли в наиболее низком месте по уклону необходимо устроить водосток с выводом наружу через специальную трубу и желоб. Внутренний водоотвод устраивают чаще в промышленных зданиях.
Водоприемные воронки располагают на расстоянии не менее 50 мм от парапета, нижняя часть воронки связана с трубой, которая может проходить наружу через стену на уровне чердака или цоколя, при этом по всей высоте должна быть равномерно отдалена от наружных стен здания. При полностью наружном водоотводе жидкость скапливается в приемных желобах по периметру кровли и стекает по водосточной трубе с дальнейшим отводом в желоб на поверхности земли.
Теплоизоляция
Теплоизоляцию кровли можно разделить на две составные части: пароизоляцию и собственно утепление.
Из-за разницы температур на крыше со стороны помещений образуется конденсат, отрицательно сказывающийся на состоянии конструкций. Для защиты конструкций от этого конденсата и нужна пароизоляция. Обеспечить ее можно двумя способами:
✓ оставив зазор между кровельным покрытием и слоем утеплителя;
✓ уложив под утеплителем слой из водонепроницаемого тонкого материала (фольги, полиэтиленовой пленки).
Второй вариант пароизоляции заранее предусмотрен во многих качественных современных теплоизоляционных материалах: плиты утеплителя производят с пароизоляционным слоем, который при укладке плит должен быть обращен вниз, в сторону помещений.
В качестве кровельного утеплителя используют плиты из минеральной ваты, пенополистирола, вспененного стекла, стекловолокна, пенобетона (толщина плит не менее 25 мм, оптимально – около 100 мм), рулонные и сыпучие материалы.
Наиболее популярны пенополистирольные плиты, однако они имеют такие недостатки, как горючесть и малая паропроницаемость. Вспененное стекло является весьма качественным материалом для утепления плоской крыши, но в то же время довольно дорогим. Стекловата, распространенная в России, обладает высоким водопоглощением и недостаточными прочностными свойствами. Сочетает в себе положительные свойства этих материалов минеральная вата: это негорючий, прочный, хорошо паропроницаемый, долговечный материал с низкой теплопроводностью и водопоглощением и хорошей звукоизоляцией. Различные виды плит из минеральной ваты могут быть применены в различных типах крыш.
Теплоизоляционные плиты стыкуют друг с другом и крепят к несущему основанию на гвозди, шурупы, клей или мастику.
В зданиях с плоской крышей может быть устроена как наружная, так и внутренняя теплоизоляция. Наружную изоляцию выполняют из жестких плит, укладывая их на несущую конструкцию по слою пароизоляции и укрывая слоем гидроизоляции. Перед укладкой гидроизоляционного кровельного слоя можно придавить плиты утеплителя слоем гравия или тротуарной плитки: на таком основании возможно устройство эксплуатируемой кровли. Часто применяют внутреннюю теплоизоляцию – со стороны потолка. При этом плиты приклеивают или прибивают к деревянным планкам, укрепленным на потолке по периметру. Но наиболее популярный способ теплоизоляции плоской крыши – двухслойная система. При этом нижний слой (толщиной от 7 до 20 см) выполняет функцию основного теплоизоляционного слоя, а верхний (толщиной 3–5 см и повышенной прочности) перераспределяет нагрузку.
Наружная теплоизоляция плоской крыши должна производиться после расчета, определяющего, какой дополнительный вес сможет выдержать несущая конструкция крыши.
В зданиях со скатной кровлей и отапливаемым чердаком утепляют скаты крыши с применением жестких или полужестких плит утеплителя, предварительно замерив или уточнив по чертежам расстояние в створе между каждой парой стропил: толщина плит утеплителя должна быть на 1–2 см больше этого расстояния, чтобы можно было прикрепить плиты утеплителя снизу к стропильным балкам (если поместить их между стропилами, могут образоваться "мостики холода" – невидимые глазу щели, пропускающие внутрь низкие температуры и отрицательно влияющие на "здоровье" конструкции крыши). При необходимости, снизу к стропилам крепят дополнительную обрешетку, на которую уже приклеивают или прибивают теплоизоляционный материал. Таким образом, между кровлей и утеплителем остается зазор (в промежутках шага стропил), обеспечивающий вентиляцию.
Толщина плит утеплителя должна быть на 2–5 см меньше ширины сечения стропильных балок.
В зданиях со скатной кровлей и неотапливаемым чердаком утепляют пол чердака с применением рулонных (войлок, минеральная вата) или сыпучих (керамзит, шлак, гранулы из сланцевого материала, полистирола, шерсти или пробки) материалов. По сыпучим материалам с предварительным устройством стяжки укладывают дощатый настил. Расчет таких материалов составляет примерно 100 кг на 1 м2 утепляемой поверхности.
При наличии карнизных свесов предусматривают специальную теплоизоляцию карнизов, чтобы исключить появление "мостиков холода". Утепление карниза не отличается от утепления скатов, однако следует организовать более тщательную гидроизоляцию.
При утеплении крыши необходимо загерметизировать щели вокруг труб и вентиляционных каналов. Для этих целей используют пенные быстрозастывающие утеплители, войлок, паклю и другие материалы. Трубы не должны контактировать непосредственно с теплоизоляционным материалом: перед герметизацией отверстий трубы следует обернуть обычным гофрированным или специальным картоном.
Электропроводка вообще не должна быть перекрыта утеплителем: ее укрепляют поверх утеплителя, разделяя их изоляционным материалом. По слою сыпучего утеплителя выполняют стяжку из раствора на основе известняка или глины и только потом укладывают кабель и провода.
Утепление крыши начинают с тщательного осмотра несущих конструкций: на них не должно быть гнили, плесени или мха, а также вредителей древесины. Утепление следует производить только по сухим конструкциям. Если перечисленные условия на момент осмотра не выполнены, необходимо до начала теплоизоляционных работ привести конструкции крыши в порядок с помощью обработки их химикатами, грунтовкой, краской или же путем частичной замены конструкций.
Затем производят проверку уже выведенных на крышу проводов и труб коммуникаций. При необходимости их очищают, ремонтируют или заменяют.
Утепление плоских перекрытий и чердачного пола намного проще и экономичнее, чем утепление скатов крыши. Рулонные или плитные материалы при этом можно подгонять по размерам прямо на месте, а обрезки использовать для утепления труднодоступных мест.
Названные и рассмотренные в книге моменты, характеризующие особые черты российской государственности, были исторически неизбежны и породили в конечном счете своеобразие и самого российского общества, общества Великой России, с ее великой культурой и великим сосуществованием ее народов.
В силу различия природно-географических условий на протяжении тысячи лет одно и то же для Западной и Восточной Европы количество труда всегда удовлетворяло не одно и то же количество «естественных потребностей индивида». В Восточной Европе на протяжении тысячелетий совокупность этих, самых необходимых потребностей индивида была существенно больше, чем на Западе Европы, а условия для удовлетворения их гораздо сложнее и хуже. Стало быть, объем совокупного прибавочного продукта общества в Восточной Европе был всегда значительно меньше, а условия для его создания значительно хуже, чем в основных западноевропейских социумах. Это объективная закономерность, отменить которую человечество пока не в силах. Таким образом, книга поднимает вопрос о новой по сути концепции социально-экономической истории России.
Первый тираж издания 1998 г. разошелся практически моментально. В мае 2001 г. издательство РОССПЭН выпустило дополнительный тираж (3000 экз.), а в конце 2001 - начале 2002 г. планируется второе издание книги Л.В. Милова (телефон отдела распространения издательства РОССПЭН 181-34-57). В 2000 г. монографии «Великорусский пахарь и особенности российского исторического процесса» присуждена Государственная премия РФ.
Часть первая. Великорусский пахарь в XVII столетии
(Из первой части книги в данную версию вошел только первый очерк)
Очерк первый СУДЬБЫ ПАРОВОЙ СИСТЕМЫ ЗЕМЛЕДЕЛИЯ
О необходимости старого
Культура сельского хозяйства, и прежде всего земледелия, - особая, в чем-то даже уникальная область материальной культуры человечества. Главной отличительной чертой прошлой деятельности человека в области земледелия является почти полное отсутствие контроля непосредственного производителя над ходом производственного процесса, происходящего в форме биологического развития растений, а также бессилие человека в создании оптимальных климатических условий для этого развития. Отсюда проистекает чрезвычайно слабая взаимозависимость между вложением труда и интеллекта в земледелие, с одной стороны, и результатами этой деятельности в виде урожая тех или иных культур или продуктивности земледелия в целом, с другой.
Эта корреляция имеет тенденцию увеличиваться лишь в масштабе громадных хронологических периодов, поскольку механизм резких и неожиданных для человека" колебаний погодных условий и их влияния на те или иные моменты земледельческой практики проясняется для земледельца лишь в итоге преемственности многовекового опыта, накапливаемого десятками поколений непосредственных производителей в виде бесконечной череды удач и бедствий сельского хозяйства.
Этот громадный человеческий опыт и есть основа культуры земледелия. Своеобразие реализации этого опыта заключается в том, что он предстает перед каждым поколением крестьян-земледельцев в императивной форме традиции и обычая. Эта императивность проистекает из несоизмеримости масштабов жизни и практического личного опыта индивида-земледельца и совокупного опыта многих поколений крестьян. Поэтому в основной фонд земледельческой культуры включены лишь традиции и обычаи, то есть общественно значимые элементы культуры, безжалостно отметающие из народной земледельческой практики все индивидуальные начинания и новации как не прошедшие многовековую проверку практикой земледелия вообще и механизмом колебаний погодных условий в частности.
Русский крестьянин, как и все земледельцы средних широт, ориентировался исключительно на тот довольно большой и сложный комплекс традиций земледелия, завещанный ему предшествующими поколениями. Форма этого опыта в виде неколебимой традиции, неизменного обычая и правил диктовала беспрекословность их соблюдения. Отсюда удивительное единообразие в приемах ведения земледелия, еще встречающееся в XVIII в. в отдельных регионах с коренным русским населением. Так, в топографическом описании Ярославской губ. (1798 г.) читаем: «Способ хлебопашества и земледельческие орудия везде одинаковы»1. Думается, что именно этими обстоятельствами во многом объясняется невосприимчивость крестьянина к новым приемам агрикультуры, к модернизации орудий труда и т. д. Русские агрономы и помещики-экспериментаторы подмечали отдельные явно бросающиеся в глаза проявления этой тенденции. Алексей Олишев, вологодский рачитель сельского хозяйства, прямо писал, что крестьяне «больше следуют старым обычаям»2. Отдельные проявления этого просто вступали в противоречие со здравым смыслом. Так, тот же А. Олишев отмечает: начало сенокоса в Вологодском крае непременно связывалось с днем Петра и Павла (29 июня3). Несмотря «на несозрелость травы», крестьяне «следуют единственно застарелым обычаям»4. То же отмечает о сенокосе А.Т. Болотов по Тульской губ.: «Косятся почти в одно время, несмотря, поспела ли трава или еще нет»5. О сроках высева конопли Болотов язвительно замечает, что «по предрассудку и суеверию всегда на 5-ой или на 7-ой неделе после Святой, а на 6-ой никто не сеет», хотя условия бывают наиболее, на его взгляд, подходящими6.
Стойкость и известный консерватизм традиционных приемов земледелия, в частности, в России, располагавшей в целом малоблагоприятными почвенно-климатическим условиями для земледелия, были усугублены рядом фундаментальных обстоятельств.
Русское крестьянство, осваивая бескрайние земельные просторы Восточноевропейской равнины, на каждом этапе развития общества получало в области земледелия уровень урожайности основных земледельческих культур, явно несоизмеримый с громадной массой вложенного труда . Это издавна побуждало крестьянина к максимальной осторожности в «технологии» земледельческой практики, т. е. делало его еще более приверженным традиции и обычаю в области агрикультуры, заставляло его в стремлении к росту прибавочного продукта идти преимущественно лишь по пути постоянного расширения производственных площадей. В атом, на наш взгляд, кроется объективная обусловленность преобладания экстенсивного пути в развитии земледелия, которое в период феодализма в конечном счете приводило к освоению и вовлечению в орбиту агрикультуры громадных земельных пространств, что само по себе имело исторически прогрессивное значение. В этом состоит противоречивая диалектика развития русского земледелия.
Традиционализм в области земледельческой культуры сочетался с необыкновенным умением русского крестьянина приспособиться к тем или иным местным условиям и даже превратить недостатки в своего рода достоинства.
Качество земли, как известно, один из важнейших компонентов природно-климатических условий земледелия. Почв, наиболее благоприятных для земледелия, во все исторические эпохи в пределах Восточноевропейской равнины, как мы уже видели, было всегда мало. Лоскутный характер их локализации усугублялся вообще крайней пестротой качества почвенного слоя земли. Попробуем охарактеризовать эту пестроту с позиции современника, объезжающего тот или иной край, на примере Тверской губернии. В Краснохолмском у. земля к «Вышневолоцкому уезду песчаная и каменистая, к Ярославской губернии - серая с черноземом по низким местам». В Калязинском у. «земли по Волге песчаные и глинистые, по реке Перли серая и частию иловатая; в прочих местах - иловатая с суглинком». В Ржевском у. земля «по берегам Волги и Туда - глинистая и песчаная; между Волгою и Тудом - глинистая с мелким камнем, в окрестностях города - иловатая, а в прочих местах серая, не глубже 2 и 3 вершков лежащая, под коею слой красноватой земли или суглинок»7. Резкая разница была и по плодородию. В Бежецком уезде «хлебороднейшим почитается Городецкой стан, окружающий город». В Калязинском - «хлебороднейшим из всего уезда почитается Негороцкий стан, за Волгою, к Кашинскому уезду лежащий». В Краснохолмском у. таковым является Антоновский стан, «простирающийся от самого города по Кашинской дороге до границы» уезда. В Весьегонском уезде - «Ясеницкий стан, особенно около сел Сандово и Поляны»8. В Новоторж-ском у. очаги плодородия локализуются около сел Стружна, Упревиче, сельца Голубина, деревень Маслова, Пожитова, Мловичи и т. д.4 Лоскутный характер локализации плодородных земель практически характерен для всей нечерноземной полосы.
Вынужденное рабство
Без крепостного права и самодержавия России просто не было бы / Почему Российское государство могло существовать только благодаря крепостному праву и самодержавию
Западные, да и российские либеральные публицисты часто пишут о России, как о стране рабов: и крепостное право в стране отменили на столетия позже, чем в Европе, и в ХХ веке не придумали ничего умнее, чем приписать крестьян к колхозам, проведя коллективизацию. На протяжении веков — ни свободного рынка, ни демократических институтов. Ну, правда, что за ущербная страна с азиатской психологией? Ещё о , а также
Картина «Пахарь Л.Н.Толстой на пашне», 1887 г. Художник И.Е. Репин
Между тем особенности исторического развития России — и долгое сохранение крепостничества, и самодержавие, просуществовавшее почти до конца Российской империи, — не причина, а следствие.
Еще в 1998 году вышел монументальный исторический труд «Великорусский пахарь и особенности российского исторического процесса», автор которого академик Леонид Васильевич Милов с цифрами в руках показал, что в России крепостное право и самодержавие были единственным способом поддерживать государство. Виной всему — суровый климат нашей центральной полосы. Книга, за которую Милов удостоился Государственной премии Российской Федерации, успела стать для исследователей российской истории классической. Автор, потративший десятилетия на обработку данных по развитию сельского хозяйства в нашей стране, использует аргументы, против которых и возразить-то нечего. То, что либеральные публицисты почти никогда не упоминают о «Великорусском пахаре», вряд ли говорит об их безграмотности. Скорее, о сознательном желании игнорировать: не знаю и знать не хочу.
Призрак голода
Основой экономики европейских стран с древних времен было сельское хозяйство. И вплоть до новейшего времени оно сохраняло главенствующую роль в их благосостоянии. Климатические различия между Россией и Европой огромны, и это напрямую отражалось на продолжительности времени, доступного для полевых работ. Например, французский фермер располагал десятью месяцами рабочего времени в год, а в Центральной России этот срок был в два с лишним раза меньше. Еще в документах XVII века беспашенный период определялся в семь месяцев. И если вспомнить, что крестьяне в России не могли трудиться по воскресным дням, то на пашенные работы оставалось около 130 дней, из которых примерно 30 уходило на сенокос. Иными словами, для работы в поле у крестьян было всего 100 рабочих дней — чуть больше четверти года. Из этих 100 дней лишь на обработку земли уходило примерно 40. В Европе, где климат несравненно мягче, крестьяне традиционно отдыхали от работы в поле только два месяца в году — в декабре и январе.
Вдобавок земли Центральной России не отличались плодородием. При одинаковой интенсивности труда французский фермер мог получить в несколько раз больший урожай, чем его «собрат» — русский крестьянин. В средней полосе России обычная урожайность не превышала «сам-3», то есть одно посеянное зерно давало три собранных с поля. Учитывая, что из этих трех зерен одно надо было сохранить для следующего посева, чистый сбор с десятины (1,09 гектара) составлял всего 24 пуда зерна. За 100 дней, отпущенных природой на полевые работы, крестьянин, имевший семью из четырех человек, не мог вспахать более двух с половиной десятин, другими словами, собрать больше 60 пудов зерна. В Европе крестьянин в среднем мог обработать около пяти десятин — в два раза больше.
Нельзя забывать, что еще часть собранных 60 пудов уходила на прокорм скоту: суровый климат обрекал крестьян на то, чтобы большую часть года держать скот в стойле, а не на выпасе. А ведь годовая потребность деревенской семьи в хлебе была куда выше, чем эти 60 пудов: примерно 24 пуда на каждого члена семейства. Вместо этого им доставалось от 10 до 17 пудов. Буквально выбиваясь из сил, крестьянин не мог обеспечить себя и семью достаточным количеством хлеба. Расширять количество обрабатываемой земли не получалось. Он мог сделать это лишь за счет резкого снижения уровня агрикультуры, например, разбрасывая семена по непаханому полю. А это грозило обернуться пустой порчей зерна.
Раздача кукурузы голодающим
Климат в центральной полосе России отличается не только коротким теплым сезоном, но и непредсказуемостью погоды: летом может установиться иссушающая жара, а может — губительный для всходов холод. (Убедиться в этом жители средней полосы России могли, например, в начале нынешнего июня, когда дневная температура упала до +7 градусов, а ветер и холодный дождь создали полное ощущение предзимья.) Перепады температуры и влажности превращали сельское хозяйство в России в ежегодную рулетку: перед крестьянами то и дело маячил призрак голода.
Община как способ выживания
Особенности ведения сельского хозяйства в центральной полосе России отразились на психологии крестьян. Весь быт земледельца был пронизан стремлением к экономии ресурсов и времени, а в общественной психологии деревни доминировало стремление к коллективизму. Сельская община не зря с давних пор связала крестьян и вплоть до современности не давала им превратиться в фермеров: община, «вервь» была единственной социальной силой взаимопомощи. Когда крестьянин собирал скудный урожай, обрекающий его семью на голодную смерть, ему не к кому было обратиться за помощью, кроме как к общине. Правда, если голод поражал целые уезды, даже община не могла помочь.
Другим результатом климатических условий был крайний консерватизм крестьян. В России веками сохранялись самые архаичные приемы земледелия. Если в Европе устоялось классическое трехполье, то в России — комбинации трехполья с периодическим превращением пашни в перелог (временно не используемый участок земли). Когда публицисты смеются над темными русскими крестьянами, которые устраивали «картофельные бунты», сопротивляясь попыткам государства вводить новые сельхозкультуры или аграрные методы, они забывают, что на протяжении столетий деревенские жители усваивали простую мысль: любые эксперименты ведут к гибели. У крестьян не было никакого «резервного фонда» — излишков зерна, и любое новаторство могло закончиться неурожаем и голодной смертью.
А как же могло в этих условиях существовать государство? Могло ли оно выживать и развиваться лишь за счет налогов на свободных общинников? С цифрами в руках академик Милов доказал, что этот путь был бы для России фантастическим. Единственной системой, которая могла бы эффективно отчуждать прибавочный продукт, была не рыночная, а крепостное право. Лишь крупное феодальное хозяйство путем сверхэксплуатации крепостных крестьян могло выполнить весь комплекс полевых работ, передавая при этом в руки хозяина значимую часть собранной с полей продукции. И уже помещик мог этой продукцией торговать. В итоге и внутренний, и внешний рынки зерна в России были созданы за счет жесткого ограничения потребностей самих крестьян.
В равной степени и государство могло существовать только благодаря крепостному праву. Причем в наиболее жесткой его форме — в виде самодержавия: скудость условий для сельского хозяйства вынудило государство не давать поблажек ни крестьянам, ни их владельцам, чтобы содержать чиновничий аппарат, армию, тратиться на строительство, охрану границ и т.п. Если в Англии рынок рабочих рук начал формироваться уже в XIV столетии, то в России он появляется лишь во второй половине XIX века. До этого времени любой крупный государственный проект требовал насильственной мобилизации трудовых ресурсов. На строительство засечных полос, заводов, корабельных верфей, дорог рабочих и ремесленников приходилось сгонять силой. На британских заводах в XVIII веке трудившимся по 14-16 часов в день рабочим платили копейки, но они были свободными людьми, добровольно соглашавшимися на жуткие условия труда: ведь они прекрасно понимали, что улицы полнятся толпами бродяг, которые за счастье сочтут стоять за ткацким станком.
Дети за работой. Фото: Льюис Хайн
Вектор истории
Советские историки, начиная с Михаила Покровского, пытались показать, будто отмена крепостничества в России свершилась, потому что оно изжило себя экономически. Однако сами помещики так не считали, и есть все основания полагать, что в форме оброка (а порой и барщины) оно продолжало быть эффективным вплоть до 1861 года. Причина отмены в том, что крепостное право, которое в XIX веке было однозначно аморальным, все чаще оборачивалось волнениями в крестьянской среде.
С особенностями социально-экономического устройства русской деревни, вероятно, связан и провал Столыпинской земельной реформы: стараясь вырвать крестьян из общины, превратить их в «фермеров», реформатор недооценивал, насколько глубоко проникло в сознание крестьян представлении о сельской общине как о единственной форме социальной взаимопомощи. Лишь относительно небольшой процент крестьян согласился на выход из общины и тем более на переселение в другие губернии. Возможно, если бы Россия прожила без социальных потрясений хотя бы лет двадцать-тридцать, Столыпину и удалось бы взрастить класс сельских индивидуальных собственников. Но история не знает сослагательного наклонения.
Концепция Милова позволяет здраво взглянуть на российскую историю. Некогда Карамзин заложил традицию восторженного отношения к вольному городу Новгороду, не имевшему постоянных князей и решавшему важнейшие вопросы на вече. Сейчас в каком-нибудь «Вдовьем плате» Акунина Новгородская республика подается как более гуманная альтернатива жестокому московскому самодержавию: ведь жили же люди без насилия над личностью, процветали благодаря рыночной экономике! Но пример Новгорода, где основу хозяйства составляла торговля, нельзя было распространить на всю страну, как в 1990-е нельзя было сделать весь народ «челноками» и палаточниками, продающими вьетнамские и турецкие товары. В раннее Новое время русские жили в основном сельским хозяйством, а Новгород и Псков были, скорее, исключениями, чем общим правилом. История России вряд ли могла пойти по какому-нибудь другому пути.
Все книги автора: Милов Л. (2)
Милов Л. Великорусский пахарь и особенности российского исторического процесса
Аннотация
Часть первая. Великорусский пахарь в XVII столетии
Часть вторая. Феодальная Россия - социум особого типа
Глава I. МАЧЕХА-ПРИРОДА И СУДЬБЫ ЗЕМЛЕДЕЛИЯ (ТУПИК ИЛИ РАЗВИТИЕ)
Глава II. КОМПЕНСАЦИОННЫЕ МЕХАНИЗМЫ ВЫЖИВАНИЯ
Крепостники и община
О происхождении крепостничестваГлава III НЕКОТОРЫЕ ОСОБЕННОСТИ ГЕНЕЗИСА КАПИТАЛИЗМА В РОССИИ
Крупное производство под опекой государства. Тульские заводы XVII века
Неадекватные формы капитала
Заключение. К ХАРАКТЕРИСТИКЕ РОССИЙСКОЙ ГОСУДАРСТВЕННОСТИ
АННОТАЦИЯ
Книга посвящена кардинально важным вопросам истории России, ускользавшим до сих пор, по тем или иным причинам, от пристального внимания ученых-историков.
Особенностью работы является ее структура, непохожая на традиционный для научных монографий способ рассмотрения проблемы.
В первой части работы (27 авт.л.) проведено фронтальное исследование производственных возможностей крестьянского хозяйства практически на всей европейской территории расселения великорусского этноса. Опорой для такой проработки был материал XVIII столетия, то есть наиболее раннего периода, по которому была бы возможна перспектива создания прочной и полной источниковой базы, способной охарактеризовать все стороны сельскохозяйственной деятельности социума. Кроме того, для выяснения наиболее важных тенденций аграрного развития были предприняты целенаправленные экскурсы в XV - XVII вв., а также в XIX в. На это потребовались десятилетия поиска и сбора (часто - по крупицам) исторической информации, включая различные архивные фонды.
В итоге такой работы выявилась громадная роль в развитии великорусского социума природно-климатического и шире - географического фактора. Больше того, оказалось возможным вскрыть конкретный механизм влияния этого фактора на характер и темпы развития общества в целом. В этом отличие данного подхода к проблеме от предшественников, включая и корифеев исторической и философской мысли, обычно останавливавшихся лишь на принципиальных утверждениях важности этого фактора в жизни тех или иных обществ. Поэтому вторая часть работы (свыше 12 авт.л.) посвящена раскрытию итогов непосредственного и опосредованного влияния природно-климатического фактора на экономику общества, социальный строй и российскую государственность в целом, то есть речь идет о создании некоей модели социума и его специфических черт.
Главной особенностью территории исторического ядра Российского государства с точки зрения аграрного развития является крайне ограниченный срок для полевых работ. Так называемый “беспашенный период”, равный семи месяцам, фиксируется в государственной документации еще в XVII столетии. Иначе говоря, на протяжении многих веков русский крестьянин имел для земледельческих работ (с учетом запрета работ по воскресным дням) примерно 130 дней. К тому же из них на сенокос уходило около 30 дней. В итоге однотягловый крестьянин (то есть имеющий семью из 4 человек) имел для пашенных работ около 100 рабочих дней. Для сравнения напомним, что в крупном (монастырском) хозяйстве в середине XVIII в. на десятину пашни (на все виды работ) расходовалось 59,5 чел.-дней и примерно столько же шло на гектар пашни в фермерских хозяйствах Севера Франции того же времени. Из них только на обработку земли тратилось 39-42 чел.-дня. Однако, делая такие затраты труда, французский фермер располагал десятью месяцами рабочего времени в год, а в Центральной России этот срок был вдвое меньше. Поэтому здесь только крупное феодальное хозяйство за этот срок, обладая возможностью концентрации барщинной рабочей силы для летних работ, могло выполнить весь минимально необходимый с точки зрения норм агрикультуры комплекс работ. Что же касается крестьянина, то он располагал в расчете на десятину пашни лишь 22-23-мя рабочими днями на все виды пахотных работ (а если он был на барщине, то временем, вдвое меньшим).
Отсюда идут все беды русского крестьянина: он мог нормально обработать лишь крайне небольшой участок пашни. Если же он должен был непременно его увеличить, то мог сделать это исключительно за счет сна и отдыха и за счет привлечения труда детей и стариков. Второй вариант расширения мизерной пашни мог быть реализован лишь за счет резкого снижения уровня агрикультуры (вплоть до разброса семян по непаханному полю), что вело к низкой и очень низкой урожайности, выпаханности почвы и постоянной угрозе голода, который в России был весьма частым гостем. Столь трагическая ситуация усугублялась тягчайшими условиями развития скотоводства, главным из которых был необычайно длительный (до 7 месяцев) период стойлового содержания скота, что требовало больших запасов кормов. А ведь период заготовки кормов буквально втискивался в напряженный и сжатый по времени цикл полевых работ и поэтому был крайне ограничен (20-30 суток). Отсюда горький парадокс российского Нечерноземья: обширные пространства, луга, перелески, а корма практически мало (и это в основном солома), поэтому и скота было мало, и удобрений для полей было очень мало, не говоря уже о пищевых ресурсах скотоводства, возможности сбыта его продукции и т.д.
Важнейшим следствием этих обстоятельств явилось широкое распространение с самых древних времен архаических приемов земледелия, становление не классического трехполья паровой системы земледелия, а некоей комбинации трехполья с периодическим забрасыванием пашни в перелог или залежь. Правда, наряду с этим наблюдается и многообразие и гибкость крестьянского опыта, его тонкий учет тех или иных местных специфических условий. В Нечерноземье важнейшим резервом крестьянского хозяйства были лесные, кратковременно используемые росчисти.
Описанная ситуация сказывалась на всем укладе жизни великорусского пахаря, охарактеризовать который в сжатом виде можно как “мобилизационно-кризисный режим выживаемости общества с минимальным объемом совокупного прибавочного продукта”. Весь быт земледельца был пронизан стремлением к крайней экономии ресурсов и времени, что отчетливо отражает исследованный в книге характер жилища, одежды, пищи, психологии сельского жителя и т.д.
Дефицит рабочего времени в цикле полевых работ вытеснил такой вид земледелия, как огородничество и садоводство, в русские города. Статус посадского человека, горожанина позволял здесь резко повысить интенсификацию земледельческого производства, что очень рано способствовало развитию торгового огородничества и садоводства, становлению хитроумных технологий выращивания теплолюбивых культур в суровых условиях исторического центра России.
Все эти вопросы освещены с привлечением богатого материала источников в одиннадцати очерках первой части книги “Великорусский пахарь в XVIII столетии”. Они носят несколько образные названия и заголовки: 1. “Судьбы паровой системы земледелия”; 2. “Как пахал, чем обрабатывал землю русский крестьянин”; 3. “Что сеяли на полях России?”; 4. Жатва и хранение зерна. Лен домашний и товарный. Конопля”; 5. “Что такое “сам-3” или “сам-7”? Какие урожаи были в России”; 6. “Семь потов” великорусского крестьянина (Каким трудом добывали хлеб)”; 7. “Особенности развития скотоводства”; 8. “Огороды в городе” - парадоксы русского огородничества и садоводства”; 9. “Изба и подворье два века назад”; 10. “Забытая одежда наших предков”; 11. “Деревенская пища”.
Вторая часть работы - “Феодальная Россия - социум особого типа” - посвящена наиболее важным, на взгляд автора, сторонам социально-экономического развития русского социума и особенностям его государственности. Она состоит из следующих глав и разделов: Глава I . “Мачеха-природа и судьбы земледелия (тупик или развитие)”; Глава II . “Компенсационные механизмы выживания. Крепостники и община. О происхождении крепостничества”; Глава III . “Некоторые особенности генезиса капитализма в России. Крупное производство под опекой государства (Тульские заводы XVII века). Неадекватные формы капитала”; Заключение “К характеристике российской государственности”.
В первой главе исследована основная тенденция в развитии земледелия вплоть до 1861 года. Названные выше обстоятельства и прежде всего объективно складывающиеся весьма ограниченные возможности интенсификации труда вели к тому, что урожайность в целом по стране колебалась вокруг минимального уровня “сам-3”, несмотря на отчаянные усилия великорусского пахаря добиться повышения этого уровня. Наиболее показательно, что чистый сбор на душу сельского населения в 40-х годах XIX в. был равен в среднем 23,2 пуда, а в 50-х годах - 21,2 пуда. И даже в самом конце XIX в. душевой сбор в расчете на все население страны, включая картофель, был равен лишь 21,5 пуда (при тогдашней норме 24 пуда на человека).
Внешний и внутренний рынки зерна создавались лишь за счет “внутренних резервов” крестьянского двора, то есть жесткого ограничения потребностей людей. При этом в XVIII в. себестоимость продукции полеводства была примерно вдвое выше ее рыночной цены при идеально высоком уровне урожайности. А при реально низких урожаях себестоимость могла быть втрое и даже впятеро выше рыночной цены. И не случайно, что в таких условиях прирост населения страны в решающей своей части поглощался сферой земледельческого производства. Будучи сугубо экстенсивным, оно распространялось на всё новые и новые территории. Именно этот фактор лежал в основе многовекового движения русского населения на юг и юго-восток Европейской России, где были более плодородные земли, хотя и постоянно подвергавшиеся нашествию засухи.
Всё это, казалось бы, создавало условия для существования в этом регионе Европы лишь сравнительно примитивного земледельческого общества. Однако неумолимые, прежде всего геополитические, факторы, диктуя потребности более или менее гармоничного развития социума, вызывали к жизни и порождали своего рода компенсационные механизмы, и им в книге посвящен особый раздел.
Крайняя слабость индивидуального крестьянского хозяйства в условиях Восточно-Европейской равнины была компенсирована громадной ролью общины на протяжении почти всей тысячелетней истории русской государственности. Крестьянское хозяйство как производительная ячейка так и не смогло порвать с общиной, оказывавшей этому хозяйству важную производственную помощь в критические моменты его жизнедеятельности. Ограниченный объем совокупного прибавочного продукта в конечном счете создавал основу лишь для развития общества со слабо выраженным процессом общественного труда. Однако задача достижения гармоничного развития общества обусловила необходимость оптимизации объема совокупного прибавочного продукта, то есть его увеличения, как в интересах общества в целом, его государственных структур, так и господствующего класса этого общества. Однако на пути этой “оптимизации”, то есть объективной необходимости усиления эксплуатации крестьян, стояла та же крестьянская община - оплот локальной сплоченности и средство крестьянского сопротивления этой эксплуатации.
Неизбежность существования общины, обусловленная ее производственно-социальными функциями, в конечном счете вызвала к жизни наиболее грубые и жестокие политические механизмы изъятия прибавочного продукта в максимально возможном объеме. Отсюда исторически обусловлено и появление крепостничества как наиболее реальной для этого региона Европы формы функционирования феодальной собственности на землю. Режим крепостничества сумел нейтрализовать общину как основу крестьянского сопротивления. В книге подробно исследован на актовом материале XV - XVI вв. весьма не простой путь становления режима крепостного права как явления, порожденного не только ситуативными моментами (хозяйственное разорение, борьба за рабочие руки и т.п.), но и фундаментальными, непреходящими для феодального социума факторами (такими как природно-климатические условия, минимальный объем совокупного прибавочного продукта, неизбежность существования общины). В свою очередь, режим крепостничества в России стал возможным лишь при развитии наиболее деспотичных форм государственной власти - российского самодержавия, имеющего глубокие исторические корни. В итоге такого рода “оптимизации” объема совокупного прибавочного продукта режим крепостничества, в свою очередь, породил и компенсационные (патерналистского типа) механизмы выживания, которые тесно переплетались с общинными механизмами выживания.
Характерной особенностью российской государственности помимо жестокого политического режима власти является необычайно сильное развитие ее хозяйственно-экономической функции. Потребность в деспотической власти исторически лишь на ранних этапах была обусловлена политически (борьба с монголо-татарским игом, внешняя опасность, задачи объединения русских княжеств и т.п.). В дальнейшем этот режим существеннейшим образом был обоснован экономически. Ведь помимо функций изъятия прибавочного продукта и усиления эксплуатации земледельца, “государственная машина” была вынуждена форсировать и процесс общественного разделения труда, и прежде всего процесс отделения промышленности от земледелия, ибо традиционные черты средневекового российского общества - это исключительно земледельческий характер производства, отсутствие аграрного перенаселения, слабое развитие ремесленного и промышленного производства, постоянная нехватка рабочих рук в земледелии экстенсивного типа и их острое отсутствие в области потенциального промышленного развития.
Отсюда необычайная активность Русского государства в области создания так называемых “всеобщих условий производства”. Это и строительство пограничных крепостей-городов, грандиозных оборонительных сооружений в виде засечных полос, строительство и организация крупных металлургических производств (особенности которых выявлены в исследовании тульских и каширских заводов XVII века), огромных каналов, сухопутных трактов, возведения заводов, фабрик, верфей, портовых сооружений. Без принудительного труда сотен тысяч государственных и помещичьих крестьян, без постоянных своего рода “депортаций” в те или иные районы страны мастеров-металлургов, оружейников, каменщиков, купцов и т.п., наконец, без особого обширного государственного сектора экономики совершить это было бы просто невозможно. Следует подчеркнуть, что в условиях России и, в частности, исторически сложившейся ее огромной территории функционирование многих отраслей экономики без важнейшей роли ее государственного сектора, элиминировавшего безжалостные механизмы стоимостных отношений, было невозможно на всем протяжении российской истории.
Реализация всех этих функций феноменальна сама по себе, ибо минимальный объем совокупного прибавочного продукта объективно создавал крайне неблагоприятные условия для формирования государственной надстройки над компонентами базисного характера. Господствующий класс и так называемое неподатное сословие даже в петровскую эпоху составляли не более 6-7% от населения страны (к 1861 году этот процент был около 12%). Основная часть этой группы являлась своего рода несущей конструкцией всей структуры самоорганизации общества, которая неизбежно носила упрощенный характер. И не случайно, что в силу этой упрощенности из функций самоорганизации общества в начале XVIII в. и в более ранние эпохи резче всего, помимо организационно-экономической, проявляли себя военная, карательно-охранительная и религиозная функции. А государственные рычаги управления уходили в толщу многочисленных структур общинного самоуправления города и деревни. Управленческая функция общины еще более усиливала ее как фактор господства общинных традиций в землепользовании, что в конечном счете необычайно сильно тормозило развитие частнособственнических тенденций в феодальном землевладении. Этот сложный и длительный процесс становления и укрепления феодальной земельной собственности так и не довел (вплоть до 1861 года) земельное владение дворянина до уровня полноправной частной собственности. Решающую роль в этом сыграли неистребимые традиции общинного землепользования, как, впрочем, и вся история русского народа и специфичность ведения земледельческого хозяйства.
Вместе с тем выдающаяся роль государства в промышленном развитии страны способствовала гигантскому скачку в развитии производительных сил страны, хотя заимствование “западных технологий” архаическим социумом дало вместе с тем и чудовищный социальный эффект в лице огромной категории рабочих, навсегда прикрепленных к фабрикам и заводам (так называемые “вечно отданные”).
В то же время чисто эволюционное развитие процесса отделения промышленности от земледелия в российских природно-климатических условиях имело в течение столетий лишь слабые ростки так называемых неадекватных форм капитала с присущим им относительно высоким уровнем оплаты труда, сочетающимся с господством поденной и краткосрочной форм найма и ничтожной возможностью капиталистического накопления (а, следовательно, и укрупнения мелкого производства). В работе исследованы основные отрасли хозяйства, в которых в период XVII - начала XVIII в. роль неадекватных форм капитала была весьма существенна. В силу этих обстоятельств в России в целом уровень промышленной прибыли на протяжении длительного исторического периода уступал по своим размерам торговой прибыли, а удачливые предприниматели-промышленники были, как правило, прежде всего купцами. Когда же во второй половине XIX в. капитализм в России стал быстро (по сравнению с прошлым) развиваться при активнейшем содействии государства, мелкое производство так и не получило широких масштабов развития; в стране очень рано и весьма стремительно стало развиваться в силу высокой стоимости всей инфраструктуры народного хозяйства прежде всего крупное промышленное производство (на начало XX в. составлявшее более 70% предприятий), почти тотчас охваченное процессами монополизации. Думается, что природно-географический фактор и, в первую очередь, необъятное пространство России сыграли в этом деле далеко не последнюю роль.
Названные и рассмотренные в книге моменты, характеризующие особые черты российской государственности, были исторически неизбежны и породили в конечном счете своеобразие и самого российского общества, общества Великой России, с ее великой культурой и великим сосуществованием ее народов.
В силу различия природно-географических условий на протяжении тысячи лет одно и то же для Западной и Восточной Европы количество труда всегда удовлетворяло не одно и то же количество “естественных потребностей индивида”. В Восточной Европе на протяжении тысячелетий совокупность этих, самых необходимых потребностей индивида была существенно больше, чем на Западе Европы, а условия для удовлетворения их гораздо сложнее и хуже. Стало быть, объем совокупного прибавочного продукта общества в Восточной Европе был всегда значительно меньше, а условия для его создания значительно хуже, чем в основных западноевропейских социумах. Это объективная закономерность, отменить которую человечество пока не в силах. Таким образом, книга поднимает вопрос о новой по сути концепции социально-экономической истории России.
Первый тираж издания 1998 г. разошелся практически моментально. В мае 2001 г. издательство РОССПЭН выпустило дополнительный тираж (3000 экз.), а в конце 2001 - начале 2002 г. планируется второе издание книги Л.В. Милова (телефон отдела распространения издательства РОССПЭН 181-34-57). В 2000 г. монографии «Великорусский пахарь и особенности российского исторического процесса» присуждена Государственная премия РФ.
