Братья бунин краткое содержание. Конкретно-историческое и вечное в рассказах Ивана Бунина «Господин из Сан-Франциско» и «Братья. Журнальный мир

Рассказы И. А. Бунина «Братья» и «Господин из Сан-Франциско» имеют остросоциальную направленность. Но смысл этих рассказов не исчерпывается критикой капитализма и колониализма. Социальные проблемы капиталистического общества являются лишь фоном, который позволяет Бунину показать обострение «вечных» проблем человечества в развитии цивилизации.

В конце XIX - начале XX века капитализм в Европе и Америке достигает своей высшей стадии развития - империализма. Общество движется по пути технического прогресса. Крупнейшие монополии захватывают ключевые позиции во всех отраслях хозяйства капиталистических стран. Одним из важнейших признаков империализма является развитие колониальной системы, которая окончательно складывается к XX веку с завершением территориального раздела мира между крупнейшими капиталистическими державами, когда страны почти всей Африки, большей части Азии и Латинской Америки были превращены в колонии. Таков конкретно-исторический фон в рассказах И. А. Бунина.

В 1900-х годах Бунин путешествует по Европе и Востоку, наблюдая жизнь и порядки капиталистического общества в Европе и колониальных странах Азии. Бунин осознает всю безнравственность, античеловечность порядков, царящих в империалистическом обществе, где все работает только на обогащение монополий. Богатые капиталисты не стыдятся никаких средств в целях умножения своего капитала. Их не смущает то, что они получают огромную прибыль путем эксплуатации, разорения и обнищания большинства населения своей страны, ограбления народов других стран.

В рассказе «Братья» Бунин раскрывает сущность колониализма, бесстыдной, жестокой, грабительской политики буржуазного общества. Бунин рассказывает историю двух «земных» братьев - молодого цейлонского рикши и богатого колонизатора, которого рикша возит в своей коляске. Жадные до денег, богатства европейцы, вторгшись в жизнь «лесных людей», превратили их в рабов, дали каждому свой номер. Но так же они вторглись и в личную жизнь «лесных людей». Они лишили молодого рикшу надежды на счастье, радость, любовь, отняв у него невесту. И жизнь потеряла всякий смысл для рикши. Единственное освобождение от жестокости мира он видит в смерти, которую принимает от укуса маленькой, но самой ядовитой змеи.

В «Братьях» англичанин осознает безнравственность своей жизни, рассказывая о преступлениях, которые он совершил: «В Африке я убивал людей, в Индии, ограбленной Англией, а значит, и мною, видел тысячи умирающих с голоду, в Японии покупал девочек в месячные жены… на Яве и Цейлоне до предсмертного хрипа загонял рикш…» Но англичанина не мучат угрызения совести.

Бунин уверен, что такое несправедливое общество не может просуществовать долго, что постепенно капиталистический мир движется к пропасти. Разграбив Восток, Африку, этот мир, раздираемый внутренними противоречиями, начнет самоуничтожаться, как и в той самой буддийской легенде, рассказанной англичанином.

Бунин раскрывает проблемы социального зла и в другом своем рассказе - «Господин из Сан-Франциско». «Господин из Сан-Франциско» построен на символах и контрастах. «Атлантида» - это модель капиталистического общества. Бунин до такой степени обобщает образ господина из Сан-Франциско, что даже не дает ему никакого конкретного имени. Описание жизни на пароходе дается в контрастном изображении верхней палубы и трюма корабля: «Глухо грохотали исполинские топки, пожиравшие груды раскаленного угля, с грохотом ввергаемого в них облитыми едким, грязным потом и по пояс голыми людьми, багровыми от пламени; а тут, в баре, беззаботно закидывали ноги на ручки, курили, цедили коньяк и ликеры…» Этим резким переходом Бунин подчеркивает, что роскошь верхних палуб, т. е. высшего капиталистического общества, достигнута только за счет эксплуатации, порабощения людей, беспрерывно работающих в адских условиях в трюме корабля. На примере судьбы самого господина из Сан-Франциско Бунин говорит о бесцельности, пустоте, никчемности жизни типичного представителя капиталистического общества. Очевидна близость этой темы к содержанию «Смерти Ивана Ильича» Толстого. Мысль о смерти, покаянии, о грехах, о Боге никогда не приходила господину из Сан-Франциско. Всю жизнь он стремился сравняться с теми, «кого некогда взял себе за образец». К старости в нем не осталось ничего человеческого. Он стал похож на дорогую вещь, сделанную из золота и слоновой кости, одну из тех, которые всегда окружали его: «золотыми пломбами блестели его крупные зубы, старой слоновой костью - крепкая лысина».

Бунин отказывает своему герою даже в просветлении перед смертью, в отличие от Толстого. Его смерть как бы предвещает гибель всего несправедливого мира «господ из Сан-Франциско». Недаром на обратном пути «Атлантиды» на скалах Гибралтара сидит Дьявол, предвещающий всеобщий конец. О скорой гибели всего мира говорит и океан, первозданная стихия («бездонная глубина, та зыбкая хлябь, о которой так ужасно говорит Библия»), не принимающая господина из Сан-Франциско и его бездуховный мир, в котором забыли о Боге, о природе, о силе стихии. Так, на фоне социальных проблем, Бунин говорит о вечных проблемах человечества: о смысле жизни, о духовности жизни, об отношении человека к Богу. Несовершенное капиталистическое общество для Бунина - это лишь одна из форм проявления «всеобщего» зла. На примере господина из Сан-Франциско и его бездуховной жизни Бунин показывает, что современный ему мир развратен, что он погряз в грехах. Эпиграф к «Господину из Сан-Франциско»: «Горе тебе, Вавилон, город крепкий!», взятый из Апокалипсиса и снятый Буниным лишь в последней редакции в 1951 году, напоминает о Валтасаровом пире накануне гибели Халдейского царства. В «Господине из Сан-Франциско» подробно описывается роскошная жизнь на «Атлантиде», главное место в которой занимает еда: «… накинув пижамы, пили кофе, шоколад, какао; затем… делали гимнастику, возбуждая аппетит… совершали утренний туалет и шли к первому завтраку; до одиннадцати часов полагалось бодро гулять по палубе… для возбуждения нового аппетита…»

Бунин словно исполняет замысел Толстого, собиравшегося написать книгу, основной смысл которой Толстой определил так: «Жранье. Валтасаров пир… Люди думают, что заняты разными делами, они заняты только жраньем».

Люди едят, пьют, веселятся, и за всем этим они забывают о Боге, о смерти, о покаянных мыслях. Пассажиры «Атлантиды» и не думают о страшном океане, ходившем за стенами корабля, т. к. они слепо верят «во власть над ними командира, рыжего человека чудовищной величины и грузности… похожего… на огромного идола». Люди забывают о Боге и поклоняются языческому идолу, они верят в то, что он победит первозданную стихию и спасет их от смерти; они веселятся под «бесстыдно-грустную музыку», обманывают себя лживою любовью и за всем этим не видят истинного смысла жизни.

Философию людей нового времени, времени прогресса, цивилизации, Бунин раскрывает устами англичанина в «Братьях»: «Бога, религии в Европе давно уже нет, мы при всей своей деловитости и жадности, как лед, холодны и к жизни, и к смерти: если и боимся ее, то рассудком или же только остатками животного инстинкта». Примечательно, что в «Братьях» это осознает сам англичанин, богатый колонизатор, эксплуататор и поработитель.

Бунин противопоставляет этим людям цивилизации «лесных людей», людей, выросших на лоне природы. Бунин считает, что только они могут ощущать бытие и смерть, только в них сохранилась вера. Но в «Братьях» и молодой рикша, и колонизатор похожи в бессодержательности жизни.

Европейцы вторглись в жизнь людей, которые жили «младенчески-непосредственной жизнью, всем существом своим ощущая и бытие, и смерть, и божественное величие вселенной», европейцы засорили их чистый мир, принесли с собой не только порабощение, но они заразили «лесных людей» страстью к деньгам. Обуреваемые страстью к наживе, они тоже начинают забывать об истинном смысле жизни.

В «Братьях» особенно важен мотив опьянения, как в буквальном, так и в переносном смысле. «Рикша купил дешевых папирос… и выкурил подряд целых пять штук. Сладко одурманенный, сидел он…», «там он положил на прилавок двадцать пять центов и за это вытянул целый стакан виски. Смешав этот огонь с бетелем, он обеспечил себя блаженным возбуждением до самого вечера…», «пьян был и англичанин…», «и пошел, пошел мотать его пьяный с ног до головы рикша, возбужденный еще и надеждой получить целую кучу центов» - все это примеры опьянения в буквальном смысле. Но Бунин в рассказе говорит и об опьянении в переносном смысле: «Люди постоянно идут на пиршества, на прогулки, на забавы, - сказал Возвышенный… - Вид, звуки, вкус, запахи опьяняют их».

«Братья» пронизаны буддийскими мотивами. На примере образа рикши, простого человека, близкого к природе и естественной жизни, Бунин показывает все те препятствия, которые мешают человеку достичь просветления и приблизиться к Возвышенному. Этому мешают не только всевозможные человеческие пороки: страсть к деньгам, наживе, стремление опьянить свой разум сигарами, виски, бетелем, но и, в духе буддизма, этому мешает земная любовь. Любовь к женщине тоже опьяняет человека, отдаляя его от Возвышенного. В рассказе активно используется мифологическое индийское божество Мара, олицетворяющее зло, человеческие искушения, главным из которых является любовь к женщине:

«Не забывай, - сказал Возвышенный, - не забывай, юноша… что все страдания этого мира, где каждый либо убийца, либо убиваемый, все споры и жалобы его - от любви». Нарисовав мрачную картину погрязшего в грехах, стремящегося любыми средствами достичь опьянения, забывшего о Боге мира, Бунин все-таки не лишает человека надежды. Образы двух горцев и их мира, светлого, солнечного, радостного, воплощают в себе идеал Бунина:

«Шли они - и целая страна, радостная, прекрасная, солнечная, простиралась перед ними… На полпути они замедлили шаг: над дорогой, в гроте… вся озаренная солнцем, вся в тепле и блеске его, стояла… матерь божия, кроткая и милостивая… Они обнажили головы, и полились наивные и смиренно-радостные хвалы их солнцу, утру, ей…»

Написанный в 1914 году. Произведение было результатом живых впечатлений автора, посетившего Цейлон в 1911 году. В произведении Бунин обличает устои бесчеловечного, уродливого строя и выражает острое предчувствие неизбежной катастрофы общества, основанного на насилии и порабощении, с ожиданием грозных социальных потрясений.

Дорога из Коломбо идет вдоль океана. На водной глади качаются первобытные пироги, на шелковых песках, в райской наготе, валяются черноволосые подростки. Казалось бы, зачем этим лесным людям Цейлона города, центы, рупии? Разве не все дают им лес, океан, солнце? Однако, взрослея, они торгуют, работают плантациях, ловят жемчуг, заменяют лошадей - возят европейцев, ведь все знают, что лошади плохо переносят цейлонский зной.
На левую руку рикш англичане, хозяева острова, надевают бляху с номером. Счастливый седьмой номер достался старику-рикше, жившему в одной из лесных хижин под Коломбо. «Зачем, - спросил бы Возвышенный, - старику это?» «Затем, - ответили бы ему, - что захотел он умножить свои земные горести, что движим земной любовью и жаждой жизни». У старика была жена, сын и много маленьких детей, которых надо было кормить. Сам старик был седой, очень худой, сморщенный, невзрачный, похожий на маленькую обезьянку. Пот ручьями лил с него, узкая грудь дышала со свистом, но, подкрепляя себя дурманом бетеля, бегал он быстро.
Старик хотел для сына счастья и тяжело работал. Но английского не знал и часто бежал наугад, пока большой, одетый в белое европеец не осаживал его палкой по спине. Но и немало лишних центов урвал старик, жалостно морщась и выкидывая сложенные ковшиком тонкие руки.
Раз прибежал он домой совсем в неурочное время: в самый жар полдня, когда в лесах все пело и славило бога жизни-смерти Мару, бога «жажды существования». А старый рикша, уже ничего не жаждавший, кроме прекращения мучений, лег в своей хижине и к вечеру умер. Так и не дошел до него голос Возвышенного, призывавший к отречению от земной любви, и за могилой ждала его новая скорбная жизнь, след неправой прежней. Его жена, зубастая старуха, плакала в ту ночь, питая свою скорбь той же неразумной любовью и жалостью. Сын её стоял рядом. Он вечером видел свою невесту, круглолицую тринадцатилетнюю девочку из соседней деревни. Он испугался и удивился такой внезапной смерти отца, но был слишком взволнован любовью, что сильнее любви к отцам, и забыл, что все страдания этого мира - от любви…
Он был легконогий юноша, и Шива позавидовал бы красоте его темного торса, черно-синим волосам, блестящим глазам под длинными ресницами. Отцовскую медную бляху он надел на свою крепкую руку и отправился в город. Сперва он только гонялся за опытными рикшами, запоминая английские названия улиц; потом сам стал зарабатывать, готовясь к своей семье, своей любви. Но однажды, прибежав домой, он опять услышал страшную весть: невеста его ушла в город и пропала. Отец невесты, полный и сытый старик, три дня разыскивал её и, должно быть, что-то узнал, потому что вернулся успокоенный. Он вздыхал, выражая притворную покорность судьбе; он был лукавый, как все торговцы. От него нельзя было добиться правды, а женщины все слабы, и молодой рикша понимал это. Просидев двое суток дома, не притрагиваясь к пище, только жуя бетель, он, наконец, очнулся и опять убежал в Коломбо. О невесте он, казалось, забыл. Он бегал, жадно копил деньги - и нельзя было понять, во что больше он влюблен: в свою беготню или в те монетки, что собирал за нее. Благополучно и с виду даже счастливо проработал он так с полгода.
И вот сидел он как-то утром, вместе с другими рикшами, под баньяном, когда у одного из бунгало показался человек в белом - европеец, англичанин. Стая рикш налетела на него, но человек, грозно взмахнув тростью, выбрал седьмой номер, он показался ему сильнее прочих. Европеец был невысок и крепок, в золотых очках, с черными короткими усами и оливковым цветом лица, на котором солнце и болезнь печени уже оставили свой смуглый след. Глаза его смотрели как-то странно, будто ничего не видя, деревянный голос его был тверд и спокоен. И рикша понесся на Йорк-Стрит, лавируя среди других рикш, бегущих взад и вперед.
Был конец марта, самое знойное время. Уже с утра было жарко, как в полдень. Но рикша бежал быстро, и ещё ни одной капли пота не было на его спине. В самом конце улицы он вдруг остановился, и англичанин удивленно услышал: «Бетель». Не ответив, он ударил рикшу тростью по лопаткам, но тот только дернул плечом и стрелой полетел к лавкам. «Не убивай, не воруй, не прелюбодействуй, не лги и ничем не опьяняйся», - заповедал Возвышенный. Но смутно звучала эти заповеди в сердце рикши… Сунув бетель в рот, рикша опять побежал по направлению в город (Форт, как называют его англичане). Англичанин рассеянно смотрел вокруг…
Возле старого голландского здания они остановились. Англичанин ушел пить чай и курить сигару, а рикша бросил оглобли и сел у дерева дожидаться его. О чем думал этот юноша, уже вкусивший самой сильной отравы - любви к женщине? Мара ранит, но Мара и залечивает раны; Мара вырывает что-то из рук человека, но Мара и разжигает человека снова схватить отнятое…
Затем англичанин долго бродил по улицам; а рикша ходил позади англичанина, возя за собой свою колясочку. В полдень англичанин ушел в пароходную контору, а рикша купил дешевых папирос и выкурил пять штук подряд. Сладко одурманенный, сидел он против конторы и смотрел на своего седока и других англичан, обсуждавших обед в честь прибытия парохода из Европы.
До обеда, до вечера было ещё далеко. И опять побежал рикша, - на этот раз к отелю, - и опять, как собака, сел на мостовую, смотря на толпу только что прибывших из Европы, у каждого из которых в душе было то, что заставляет человека жить и желать сладкого обмана жизни. А рикше, рожденному на земле первых людей, разве не вдвойне был сладок этот обман? Разве та, что пропала в этом городе, была хуже женщин в белых нарядах, идущих мимо него и пробуждающих вожделение? У нее была смуглая кожа и круглые сияющие глаза, в которых детская робость уже смешивалась с радостным любопытством жизни, с затаенной женственностью, нежной и страстной. Вскочив с места, рикша побежал в ближайший бар, где вытянул целый стакан виски. Смешав этот огонь с бетелем, он обеспечил себя блаженным возбуждением до самого вечера.
Пьян был и англичанин, выйдя из отеля. Не зная, как убить время, он приказал везти себя сперва на почту, где опустил в ящик три открытки; от почты - к саду Гордона, куда даже не зашел, а потом - куда глаза глядят: к Черному Городу, к рынку, к реке Келани. И пошел, пошел мотать его пьяный и с головы до ног мокрый рикша, возбужденный ещё и надеждой получить целую кучу центов. Он бежал в самую жару в угоду англичанину, не знавшему, как дотянуть до обеда, точно спасаясь от кого-то… Потом англичанин приказал вернуться в Форт, побрился, купил сигары, сходил в аптеку… Рикша, мокрый, похудевший, смотрел на него уже неприязненно, глазами собаки, чувствующей приступы бешенства… В шестом часу он побежал к бунгало англичанина, мимо баньяна, под которым сидел ещё утром в жажде заработка от этих беспощадных и загадочных белых людей, в упрямой надежде на счастье. В течение получаса рикша отдыхал, пока англичанин переодевался к обеду. Сердце у него колотилось как у отравленного, губы побелели, черты лица обострились, глаза ещё больше почернели и расширились.
Солнце меж тем закатилось. Пожилая девушка сидела на террасе. Увидев её с улицы, во двор зашел старик-индус, немой заклинатель змей. Старик уже вынимал из-за пояса свою тростниковую дудку, как рикша вскочил и криками прогнал его. Уже в темноте вышел англичанин, и рикша покорно кинулся к оглоблям…
Была ночь, когда он подбежал к большому ярко освещенному двухэтажному дому, большой балкон которого уже белел скатертью длинного стола и смокингами сидевших за ним. Рикша номер семь подлетел к балкону. Гость выскочил из колясочки, а рикша понесся вокруг дома, чтобы попасть во двор, к другим рикшам, и, обегая дом, вдруг шарахнулся назад, точно его ударили в лицо палкой: из окна второго этажа - в японском халатике красного шелка, в тройном ожерелье из рубинов, в золотых широких браслетах - на него глядела круглыми сияющими глазами его пропавшая невеста. Она не могла видеть его внизу, в темноте, но он сразу узнал её.
Сердце его не разорвалось, оно было слишком молодо и сильно. Постояв с минуту, он присел под вековой смоковницей и смотрел на стоявшую в раме окна, до тех пор, пока она не ушла. А затем он вскочил, схватил оглобли и пустился бежать, - на этот раз уже твердо зная, куда и зачем. «Проснись! - кричали в нем тысячи беззвучных голосов его предков. - Стряхни с себя обольщения Мары, сон этой краткой жизни! Тебе ли спать, отравленному ядом. Все скорби от любви - убей её! Недолгий срок пребудешь ты в покое отдыха, пока снова не переродишься в тысяче воплощений».
Рикша забежал в одну из лавочек, жадно съел чашечку риса и кинулся дальше. Он знал, где живет тот старик-индус… Рикша вбежал в хижину, а назад выскочил с большой коробкой от сигар. Он заплатил за нее большую цену, и то, что в ней лежало, шуршало и стукало в крышку тугими кольцами.
Зачем-то захватив с собой колясочку, он прибежал на пустой плац Голь-Фэса, темневший под звездным небом. Он в последний раз бросил тонкие оглобли и сел уже не на землю, а на скамью, сел смело, как белый человек. За свой фунт он потребовал самую маленькую и самую смертоносную. Она была сказочно красива и необыкновенно злобна, особенно после того, как её помотали в деревянной коробке. Укус её огненно жгуч и с головы до ног пронзает все тело несказанной болью. Ощутив этот огненный удар, рикша колесом перевернулся на скамье. Он потерял сознание, чтобы снова и снова ненадолго приходить в себя, расставаясь с жизнью, памятью, зрением, болью, радостью, ненавистью и любовью…
Дней через десять, в сумерки перед грозой, к большому русскому пароходу, готовому уже отплыть, прибыла шлюпка, в которой сидел седок рикши номер семь. Капитан сперва наотрез оказался взять его на борт, но после настойчивых просьб уступил и поселил в свободную каюту.
Пароход уже снялся с якоря, когда сверкнула яркая молния. Англичанин оглянулся на свинцовую даль океана и скрылся в каюте. До обеда он писал что-то в толстой тетради, и выражение его лица было тупо, и вместе с тем удивленно. Затем оделся к обеду и вышел к команде, которая встретила его преувеличенно любезно, щеголяя друг перед другом знанием английского языка. Он отвечал им не менее любезно, рассказал о своем пребывании в Индии, на Яве и на Цейлоне, где захворал печенью и расстроил нервы. Капитан, человек с умными и твердыми глазами, во всем старающийся быть европейцем, завел речь о колониальных задачах Европы. Англичанин внимательно слушал, отвечал складно, будто читал хорошо написанную статью. И порой смолкал, прислушиваясь к шороху волн в темноте за открытыми дверями.
Влажно дуло из этой тьмы свободным дыханием чего-то от века свободного. Беззвучно и широко распахивалась вокруг парохода голубая бездна, чернотой заливало горизонты - и оттуда, как тяжкий ропот самого творца, ещё погруженного в довременный хаос, доходил мрачный и торжественный гул грома. И тогда англичанин как бы каменел на минуту.
- В сущности, это страшно! - сказал он своим мертвым, но твердым голосом после одного особенно ослепительного сполоха. - И страшнее всего то, что мы не думаем, не чувствуем, разучились чувствовать, как это страшно - эта бездонная глубина вокруг. Наверное, очень жутко быть капитаном, но не лучше лежать в каюте, за тончайшей стеной которой всю ночь кипит эта бездонная хлябь… Да, разум наш слабей, чем разум зверя. У зверя, у дикаря есть хотя бы инстинкт, а у нас, европейцев, он выродился. Мы ничего не боимся, даже смерти не боимся по-настоящему, ни жизни, ни тайн, ни бездн, нас окружающих! Я участник бурской войны, я убивал людей сотнями - и вот нисколько не страдаю от того, что я убийца. Я даже не думаю об этом никогда…
Ветер дул сильнее, черная тьма шумела тяжелее. Чувствовалось, как снизу что-то нарастает, приподнимает, потом расступается. Команда вышла. Остался один капитан.
- Нам страшно только то, - сказал англичанин, - что мы разучились чувствовать страх! Бога в Европе давно уже нет. Мы, при всей своей деловитости и жадности, как лед холодны и к жизни, и к смерти: если и боимся её, то рассудком. Мы, спасаясь от собственной тупости и пустоты, бродим по всему миру, притворно им восторгаясь. Но только здесь, на земле древнейшего человечества, в этом потерянном нами эдеме, который мы называем нашими колониями и жадно ограбляем, среди грязи, чумы и цветных людей, обращенных нами в скотов, только здесь чувствуем в некоторой мере жизнь, смерть, божество. Порабощение мы, люди железного века, называем нашими колониальными задачами. И когда этот дележ придет к концу, когда в мире воцарится какой-нибудь новый Рим, английский или немецкий, тогда повторится Апокалипсис… Будда, говоривший: «О вы, князья, обращающие друг против друга жадность свою, ненасытно потворствующие своим похотям!», понял, что значит жизнь Личности в этом мире, который мы не постигаем, - и ужаснулся. Мы же возносим нашу Личность превыше небес, сосредоточиваем в ней весь мир, что бы там ни говорили братстве и равенстве, - и вот только в океане, где чувствуешь, как растворяется человек в этом страшном Все-Едином, - только там понимаем в слабой мере, что значит эта наша Личность… - Знаете ли вы, - спросил он капитана, - буддийскую легенду о вороне? Слон бежал с горы к океану; он бросился в волны, и ворон, томимый «желанием», кинулся за ним. Слон захлебнулся, и ворон стал жадно клевать его тушу. Когда же очнулся, то увидал, что отнесло его далеко в море, и закричал ворон жутким голосом, тем, которого так чутко ждет Смерть… Ужасная легенда! Из темноты раздались звуки склянки. Капитан, посидев из приличия ещё минут пять, ушел. Ушел и лакей. Англичанин потушил свет. Во мраке шум волн сразу стал как будто слышнее, сразу раскрылось звездное небо. Пароход переваливался с одной волны на другую, и в снастях его носились то в бездну кверху, то в бездну книзу, Канопус, Ворон, Южный Крест, по которым ещё мелькали отдельные сполохи.

Дорога из Коломбо вдоль океана идет в кокосовых лесах. <...> Слева, в их тенистой дали, испещренной солнечным светом, под высоким навесом перистых метелок-верхушек, разбросаны сингалезские хижины, такие низенькие по сравнению с окружающим их тропическим лесом. <...> Справа, среди высоких и тонких, в разные стороны и причудливо изогнутых темно-кольчатых стволов, стелются глубокие шелковистые пески, блещет золотое, жаркое зеркало водной глади и стоят на ней грубые паруса первобытных пирог, утлых сигароподобных дубков. <...> Старику-сингалезу, рикше, жившему в одной из лесных хижин под Коломбо , достался особенный, седьмой номер. <...> Он был черен , очень худ и невзрачен, похож и на подростка и на женщину; посерели его длинные волосы, в пучок собранные на затылке и смазанные кокосовым маслом , сморщилась кожа по всему телу, или, лучше сказать, по костям; на бегу пот ручьями лил с его носа, подбородка и тряпки, повязанной вокруг жидкого таза, узкая грудь дышала со свистом и хрипом; но, подкрепляя себя дурманом бетеля, нажевывая и сплевывая кровавую пену , пачкая усы и губы, бегал он быстро. <...> Колясочка рикши очень мала; она с откидным верхом, колеса ее тонки, оглобли не толще хорошей трости. <...> Подхватив оглобли , старик припадает к земле и летит вперед, едва касаясь земли легкими ступнями. <...> Человек в шлеме, держа палку в конопатых руках , задумался о делах, загляделся - и вдруг он злобно выкатывает глаза: да он мчится совсем не туда, куда надо! <...> Короче сказать, немало палок влетало старику в спину, в черные лопаточки, вечно сдвинутые в чаянии удара, но немало и лишних центов сорвал он с англичан: осадив себя на всем бегу у подъезда какого-нибудь отеля или конторы и бросив оглобли , он так жалостно морщился, так поспешно выкидывал вперед длинные, тонкие руки , сложив ковшиком мокрые обезьяньи ладони, что нельзя было не прибавить. <...> Раз прибежал он домой совсем не в урочное время: в самый жар полдня, когда золотыми стрелами снуют в лесах те лимонные <...>

Братья.pdf

Иван Алексеевич Бунин БРАТЬЯ Оригинал здесь: Электронная библиотека Яблучанского. Взгляни на братьев, избивающих друг друга. Я хочу говорить о печали. Сутта Нипата. Дорога из Коломбо вдоль океана идет в кокосовых лесах. Слева, в их тенистой дали, испещренной солнечным светом, под высоким навесом перистых метелок-верхушек, разбросаны сингалезские хижины, такие низенькие по сравнению с окружающим их тропическим лесом. Справа, среди высоких и тонких, в разные стороны и причудливо изогнутых темно-кольчатых стволов, стелются глубокие шелковистые пески, блещет золотое, жаркое зеркало водной глади и стоят на ней грубые паруса первобытных пирог, утлых сигароподобных дубков. На песках, в райской наготе, валяются кофейные тела черноволосых подростков. Много этих тел плещется со смехом, криком и в теплой прозрачной воде каменистого прибрежья... Казалось бы, зачем им, этим лесным людям, прямым наследникам земли прародителей, как и теперь еще называют Цейлон, зачем им города, центы, рупии? Разве не всё дают им лес, океан, солнце? Однако, входя в лета, одни из них торгуют, другие работают на рисовых и чайных плантациях, третьи - на севере острова - ловят жемчуг, спускаясь на дно океана и поднимаясь оттуда с кровавыми глазами, четвертые заменяют лошадей, - возят европейцев по городам и окрестностям их, по темно-красным тропинкам, осененным громадными сводами лесной зелени, по тому "кабуку", из которого и был создан Адам: лошади плохо переносят цейлонский зной, всякий богатый резидент, который держит лошадь, отправляет ее на лето в горы, в Кэнди, в Нурилью. На левую руку рикши, между плечом и локтем, англичане, нынешние хозяева острова, надевают бляху с номером. Есть простые номера, есть особенные. Старику-сингалезу, рикше, жившему в одной из лесных хижин под Коломбо, достался особенный, седьмой номер. "Зачем, - сказал бы Возвышенный, - зачем, монахи, захотел этот старый человек умножить свои земные горести? Затем, Возвышенный, захотел этот старый человек умножить свои земные горести, что был он движим земной любовью, тем, что от века призывает все существа к существованию". Он имел жену, сына и много маленьких детей, не боясь того, что "кто имеет их, тот имеет и заботу о них". Он был черен, очень худ и невзрачен, похож и на подростка и на женщину; посерели его длинные волосы, в пучок собранные на затылке и смазанные кокосовым маслом, сморщилась кожа по всему телу, или, лучше сказать, по костям; на бегу пот ручьями лил с его носа, подбородка и тряпки, повязанной вокруг жидкого таза, узкая грудь дышала со свистом и хрипом; но, подкрепляя себя дурманом бетеля, нажевывая и сплевывая кровавую пену, пачкая усы и губы, бегал он быстро. Движимый любовью, он не для себя, а для семьи, для сына хотел счастья, того, что не суждено было, не далось ему самому. Но по-английски знал плохо, названия мест, куда надо было бежать, разбирал не сразу и часто бежал наугад. Колясочка рикши очень мала; она с откидным верхом, колеса ее тонки, оглобли не толще хорошей трости. И вот влезает в нее большой белоглазый человек, весь в белом, в белом шлеме, в грубой, но дорогой обуви, усаживается плотно, кладет нога на ногу и сдержанноповелительно, в горло себе, каркает. Подхватив оглобли, старик припадает к земле и летит вперед, едва касаясь земли легкими ступнями. Человек в шлеме, держа палку в конопатых руках, задумался о делах, загляделся - и вдруг он злобно выкатывает глаза: да он мчится совсем не туда, куда надо! Короче сказать, немало палок влетало старику в спину, в черные лопаточки, вечно сдвинутые в чаянии удара, но немало и лишних центов сорвал он с англичан: осадив себя на всем бегу у подъезда какого-нибудь отеля или конторы и бросив оглобли, он так жалостно морщился, так поспешно выкидывал вперед длинные, тонкие руки, сложив ковшиком мокрые обезьяньи ладони, что нельзя было не прибавить. Раз прибежал он домой совсем не в урочное время: в самый жар полдня, когда золотыми стрелами снуют в лесах те лимонные птички, что называются солнечными, когда так весело и резко вскрикивают зеленые попугаи, срываясь с деревьев и радугой сверкая в пестроте лесов, в их тени и лаковом блеске, когда так сладко и тяжело пахнут в оградах старых буддийских вихар, крытых

Произведение посвящено одному их христианских постулатов, гласивших, что все люди – братья.

На побережье океана в красоте песчаных пляжей и райского солнца невозможно не испытать минуты тихого счастья, но местные жители, к сожалению, не имеют возможности в полной мере насладиться красотами своей земли. Они вынуждены постоянно трудиться на плантациях, добывать жемчужины, обслуживать колониальных европейцев.

Старый рикша всю жизнь изнурительно работает для того, чтобы обеспечить свою многочисленную семью. На левой руке старика блестит бляха с номерным знаком цифры семь, которую колонизаторы одевают работающим цейлонцам. Труд рикши порой невыносим, но старик, стиснув зубы, не замечая боли от ударов хлыста, молча бежит вперед.

Однажды он возвращается домой среди рабочего дня, почувствовав недомогание, и упав на кровать в хижине, умирает. Жена старого рикши в отчаянии не может сдержать слез и проводит у тела мужа всю ночь. Старший сын находится рядом с матерью и никак не может осознать неожиданный факт смерти отца. Все его мысли сейчас направлены на отношения с молодой невестой из соседней деревни.

Внезапно сын понимает, что остался единственным кормильцем в семье и, сняв с руки отца бляху рикши, надевает ее на свое запястье. С этого момента жизнь юноши тесно связана с каторжным трудом извозчика.

В один из дней молодой человек узнает, что его невеста исчезла из дома. Ее отец пытался разыскать девушку в городе, но вернулся оттуда без дочери, но выглядел довольным и спокойным.

Юноша, тяжело переживая потерю любимой, вынужден снова вернуться к адской работе, поскольку должен кормить мать, сестер и братьев.

Как-то раз один англичанин нанимает выносливого и крепкого паренька для поездок по городу. За целый день они посещают много различных мест.

Вечером англичанин, уже заметно нетрезвый, велит рикше подъехать к большому освещенному дому, в который постоянно заходят мужчины-европейцы в смокингах. Рикша высаживает пассажира у здания и остается ожидать его в тени деревьев. Вдруг на балконе дома он видит силуэт девушки, одетой в красивую яркую одежду и украшенную драгоценностями. Юноша узнает в ней свою пропавшую невесту. Замерев от увиденного, он смотрит на фигуру любимой некогда девушки и не понимает происходящего.

Когда девушка покидает балкон, так и не заметив бывшего жениха, рикша неожиданно кидается к своей повозке. В его сознании все становится ясным, и он бежит в сторону дома дрессировщика змей. Вскоре мужчина выходит из хижины, держа в руках небольшую коробку.

Подойдя к скамейке, на которой позволительно сидеть лишь белым людям, он неспешно садится, тяжело вздыхает и открывает крышку коробки. В тот же момент он ощущает болезненный укус ядовитой змеи и мысленно благодарит всевышнего за избавление от душевных мук.

Англичанин же, который нанимал юношу, через несколько дней, отправляется в морское путешествие на одном из кораблей. Европеец проводит время в беседах с капитаном судна и другими пассажирами, не стесняясь высказывать свое мнение о реальных целях колонизаторов в азиатских странах. Он активно поддерживает политику европейцев в отношении местного населения, совсем не раскаивается в своем жестоком обращении с бедными людьми, хвастаясь, как использовал японских девочек, как избивал беззащитных пожилых китайцев, как до смертельного хрипа использовал рикш.

Повествуя о различных судьбах героев своего рассказа, автор акцентирует внимание читателя на бесчеловечности существующего общества, где люди, рожденные братьями, угнетают и убивают своих ближних.

Картинка или рисунок Братья

Другие пересказы для читательского дневника

• Краткое содержание Верн Вокруг света за 80 дней

  Популярный приключенческий роман Жюля Верна написан в 1872 году и сразу же снискал большую известность в литературном мире.

  Абрамов ставит перед собой задачу показать проблемы воспитания подростка, формирование его как личности на примере старшего товарища. Произведение очень оптимистичное, жизнелюбивое.