Любовный треугольник николая заболоцкого

Николай Заболоцкий
Жена

Откинув со лба шевелюру,
Он хмуро сидит у окна.
В зеленую рюмку микстуру
Ему наливает жена.

Как робко, как пристально-нежно
Болезненный светится взгляд,
Как эти кудряшки потешно
На тощей головке висят!

С утра он все пишет да пишет,
В неведомый труд погружен.
Она еле ходит, чуть дышит,
Лишь только бы здравствовал он.

А скрипнет под ней половица,
Он брови взметнет,- и тотчас
Готова она провалиться
От взгляда пронзительных глаз.

Так кто же ты, гений вселенной?
Подумай: ни Гете, ни Дант
Не знали любви столь смиренной,
Столь трепетной веры в талант.

О чем ты скребешь на бумаге?
Зачем ты так вечно сердит?
Что ищешь, копаясь во мраке
Своих неудач и обид?

Но коль ты хлопочешь на деле
О благе, о счастье людей,
Как мог ты не видеть доселе
Сокровища жизни своей?

Читает Алексей Баталов

Загадочными, парадоксальными, на первый взгляд, представляются и творчество, и сама личность Николая Алексеевича Заболоцкого - замечательного русского поэта-философа XX века, самобытного художника слова, талантливого переводчика мировой поэзии. Войдя в литературу в 20-х годах в качестве представителя Общества реального искусства (Обэриу), автора авангардистских произведений и создателя так называемого "ребусного" стиха, со второй половины 40-х годов он пишет стихотворения в лучших традициях классической русской поэзии, где форма ясна и гармонична, а содержание отличается глубиной философской мысли. На протяжении всей жизни Н. Заболоцкий пользовался авторитетом человека рассудительного и предельно рационального; в 50-е годы, в зрелом возрасте, он имел внешность чиновника средней руки, непроницаемого и высокомерного для малознакомых людей. Но созданные им произведения свидетельствуют о том, каким тонкочувствующим и отзывчивым сердцем он обладал, как умел любить и как страдал, каким требовательным был к себе и какие величайшие бури страстей и мыслей находили утешение в его способности творить прекрасное - мир поэзии.

Творчество поэта рождало споры в литературных кругах, у него было немало поклонников, но немало и недоброжелателей. Его подвергали клеветническим обвинениям и репрессиям в 30-х годах, предали забвению в 60-х и вновь - заслуженно - вознесли в 70-х. Тернистым и трудным был его творческий путь.

Литературное наследие Н. А. Заболоцкого сравнительно невелико. Оно включает томик стихотворений и поэм, несколько томов поэтических переводов зарубежных авторов, небольшие произведения для детей, несколько статей и заметок, а также его немногочисленные письма. Однако до сих пор литературоведы дискутируют по вопросам его творческой эволюции, о ее движущих силах, о принципах ее периодизации.

В настоящее время творчество Н. А. Заболоцкого по праву занимает видное место в литературе, так как ему, несмотря на трудную жизнь и неблагоприятные исторические условия для совершенствования и проявления таланта, удалось вписать новое весомое слово в русскую поэзию.

«Я окончательно понял за эти годы, если кого и могу полюбить, то только Вас. Любовь моя безысходная, без Вас - не жизнь», - писал Кате Заболоцкий Фото: VOSTOK PHOTO

Убирайся! - кричал жене Заболоцкий . - Так не может больше продолжаться! Резким движением он смел со стола медную чернильницу и следом всю стопку папок и выпорхнувших из них рукописей. Лицо его сначала резко покраснело, а через мгновение стало пепельно-серым. Смятое постаревшее лицо...

Долгие месяцы потом он будет вспоминать, как Катя всхлипнула, но не бросилась немедленно поднимать все эти разбросанные по полу предметы; вместо этого дрожащими руками стала неловко складывать свои вещи в потрепанный, видавший виды саквояжик.

Конечно же он не верил, что за ней в конце концов деликатно закроется дверь, что перед тем как уйти, она тихо подойдет поцеловать его опущенную голову. Ему хотелось оттолкнуть ее, но он этого не сделал. Неужели она ушла? Невероятно, невозможно. Кто угодно, но только не Катя. Любая из знакомых женщин, но его жена - никогда…

Эта любовная драма разыгралась в Москве в середине 50-х годов. В стране после смерти Сталина уже началась «оттепель», и на жизнь каждого из участников истории она повлияла по-своему. Поэт Николай Заболоцкий еще в 1946 году получил прописку в Москве; Союз писателей предоставил ему с семьей квартиру; вышел долгожданный стихотворный перевод «Слова о полку Игореве» и множество заказанных ему переводов грузинских классиков; его оригинальное поэтическое творчество приняло новое направление. После долгих мытарств жизнь постепенно налаживалась.

Заболоцкие поселились в одном из корпусов «Хорошевской деревни» - это были построенные пленными немцами симпатичные домики на 10 квартир между Беговой улицей и Хорошевским шоссе. В те годы они продолжали активно заселяться литераторами; сюда переехали В. Каверин, И. Андроников, Э. Казакевич; а ближайшими соседями Заболоцких по дому стала семья писателя-прозаика Василия Гроссмана, тоже много пережившего, намыкавшегося из-за того, что многие его вещи отказывались печатать. После долгих перипетий в 1952 году журнал «Новый мир» опубликовал наконец его многострадальный роман «За правое дело», который критика сначала разгромила, а потом понемногу к нему потеплела. Теперь Гроссман ежедневно работал над эпопеей «Жизнь и судьба» в надежде рассказать горькую трагическую правду о своем времени.

Заболоцкого и Гроссмана связывал не только общий литературный круг, приятели и знакомые: жена Заболоцкого, Екатерина Васильевна, сразу подружилась с Ольгой Михайловной Гроссман, а сын Заболоцких - Никита приятельствовал с Федором Губером, сыном Ольги от первого брака. Только дочь Заболоцких - Наталья, уже почти барышня, держалась замкнуто и при молодых людях по большей части стеснялась и молчала; однако пройдут годы - и она выйдет замуж за «соседа по деревне» - сына писателя Каверина. Днем Екатерина Заболоцкая и Ольга Гроссман частенько отправлялись вместе за покупками, однажды выторговали на базаре синий китайский сервиз, приглянувшийся обеим, так и купили его пополам: Заболоцкая взяла столовую часть, а Гроссман - чайную. Смеялись, что отныне на Екатерине лежит обязанность готовить обед на две семьи сразу, а на бесхозяйственной Ольге - только «легкий» чай. Что же, вполне логично: Екатерина Васильевна готовить любила и умела, могла состряпать приличный обед из пожухлой свеклы и пары дохлых морковок - ее научила этому жизнь, а Ольга терпеть не могла хозяйственной возни.

Бабы! - смеялся Гроссман, не без удовольствия наблюдавший за их совместной суетой на кухне и иногда случавшейся примеркой новых кофточек, юбок, слыша шушуканье и лукавый смех. - Вечные бабы.

В «бабах» он толк знал, по крайней мере на это намекали иногда приятели. Высокий, кудрявый, черноволосый и синеглазый, Василий Гроссман и в молодости нравился женщинам, и в зрелые годы, когда его виски поседели. Но тогда, в далеком и страшном 1937 году, когда он влюбился в жену своего друга по литературному кружку «Перевал» Бориса Губера - Ольгу, ему было всего 32 года. Она оставила мужу двоих сыновей и ушла к Гроссману.

Трагедия личной жизни Н.Заболоцкого

Многие критики и литературоведы не приветствуют сочинение поп-шлягеров на стихи известных поэтов. А многие не видят в этом ничего страшного. Пусть. Приходится констатировать, что лишь так у поэзии есть шанс дойти до массового слушателя. Все лучше, чем «Ты девочка, я мальчик». Тем более, что порой песни удаются и становятся эстрадной классикой. Наглядный пример - романс «Очарована, околдована» на стихи Н. Заболоцкого.

Но вот что остается непонятным - почему композиторы-песенники к классическим стихам относятся легковесно. Когда вы прочтете еще раз стихотворение Николая Заболоцкого, убедитесь, что звучит оно несколько по-другому. К тому же выброшено самое сильное (на мой взгляд)предпоследнее четверостишие - как пришедшие в негодность ботинки.

ПРИЗНАНИЕ

Зацелована, околдована,

С ветром в поле когда-то обвенчана,

Вся ты словно в оковы закована,

Драгоценная моя женщина!

Не веселая, не печальная,

Словно с темного неба сошедшая,

Ты и песнь моя обручальная,

И звезда моя сумасшедшая.

Я склонюсь над твоими коленями,

Обниму их с неистовой силою,

И слезами и стихотвореньями

Обожгу тебя, горькую, милую.

Отвори мне лицо полуночное,

Дай войти в эти очи тяжелые,

В эти черные брови восточные,

В эти руки твои полуголые.

Что прибавится - не убавится,

Что не сбудется - позабудется...

Отчего же ты плачешь, красавица?

Или это мне только чудится?

Мне же хочется рассказать об истории создания гениального стихотворения. История эта весьма любопытная.

Вглядитесь еще раз в пронзительные строки и попытайтесь представить создавшего их человека. Не правда ли, в голову приходит влюбленный юноша с пылким взором - примерно как солисты групп, исполнявших песни лет 15 назад. Но нет, писал стихи 54-летний серьезный человек с внешностью и манерами бухгалтера: гладко причесанный и выбритый, в очках, аккуратно-педантичный.

Более того, Заболоцкий до 1957 года, когда создал цикл «Последняя любовь», вообще был чужд интимной лирике. Кто не знает хрестоматийно известных со школьных лет строк: Не позволяй душе лениться... Про любовь к женщине он не писал ни в молодости, ни в более зрелые годы. И вдруг - дивный лирический цикл на излете жизни. Включающий в себя в том числе «Облетают последние маки...», Обрываются речи влюбленных,/ Улетает последний скворец...» (Узнали? Это песни из кинофильма «Служебный роман»). Что же произошло? Чтобы ответить на вопрос, придется заглянуть в личную жизнь поэта.

Николай Заболотский (именно так, Заболоцким с ударением на предпоследнем слоге он стал только в 1925 году) родился 24 апреля 1903 года. Детство его прошло в Уржуме Вятской губернии. В Питере Заболоцкий был участником группы поэтов –экспериментаторов. Отношение к женщинам у них сложилось чисто потребительским. Заболоцкий был в числе тех, кто «ругал женщин яростно» (по воспоминаниям известного драматурга Е. Шварца). Ему принадлежит утверждение «Курица - не птица, баба - не поэт». В частности, они терпеть не могли друг друга с Ахматовой. Очевидно, сложившееся в юности пренебрежительное отношение к противоположному полу Заболоцкий пронес почти через всю жизнь. Поэтому любовной лирики не создавал.

Тем не менее брак Николая Алексеевича получился прочным и удачным (опять-таки за исключением последних двух лет жизни). В 1930 году он, к удивлению друзей, женился на выпускнице того же герценского педагогического института Екатерине Клыковой - пятью годами его моложе. Она была стройна, застенчива, темноглаза, немногословна. Не красавица, но прекрасная жена, мать, хозяйка. В ней угадывалась восточная примесь. В том числе в поведении с мужем - ровным и робким. «Это была, прямо говоря, одна из лучших женщин, которых встречал я в жизни, - писал об Екатерине Васильевне, жене Заболоцкого, известный драматург Евгений Шварц, - и Катерина Васильевна улыбалась нам, в разговоры не вмешивалась. Напомнила она мне бестужевскую курсистку. Темное платье. Худенькая. Глаза темные. И очень простая. И очень скромная. Прямой красавицей ее не назовешь. Будь Екатерина Васильевна красавицей, Шварц сказал бы: «одна из красивейших женщин»; будь она необычайно умна, отметил бы ум. Нет, она была женщина в своем традиционном предназначении: жена, мать, хозяйка. На ранних снимках она привлекательна и женственна. В ней угадывалась восточная, хочется сказать, половецкая примесь. С мужем держалась она едва ли не с робостью - и не вмешивалась в разговоры его шумных и веселых гостей.Вскоре у них рождается сын, а затем и дочь.

А потом - арест после ложного доноса в 1938 году: событие, разделившее на две части и жизнь его, и творчество. Заболоцкого на следствии истязали, но он так ничего и не подписал. Может быть, поэтому ему дали минимальные пять лет. Многие писатели были перемолоты ГУЛАГом - Бабель, Хармс, Мандельштам. Заболоцкий выжил - как считают биографы, благодаря семье и супруге, которая была его ангелом-хранителем.

«Жена его Катерина Васильевна, - рассказал о личной драме поэта Н. Чуковский, - была готова ради него на любые лишения, на любой подвиг. По крайней мере, такова была ее репутация в нашем кругу, и в течение многих-многих лет она подтверждала эту репутацию всеми своими поступками. В первые годы их совместной жизни он был не только беден, а просто нищ; и ей, с двумя крошечными детьми, пришлось хлебнуть немало лишений. К середине тридцатых годов Николай Алексеевич стал несколько лучше зарабатывать, у них появилось жилье в Ленинграде, наладился быт; но после двух-трех лет относительно благополучной жизни все рухнуло - его арестовали. Положение Катерины Васильевны стало отчаянным, катастрофическим. Жена арестованного «врага народа», она была лишена всех прав, даже права на милосердие. Ее вскоре выслали из Ленинграда, предоставив возможность жить только в самой глухой провинции. И она выбрала город Уржум Кировской области - потому что городок этот был родиной ее мужа. Она жила там в страшной нищете, растя детей, пока, наконец, в 1944 году, не пришла весть, что Николай Алексеевич освобожден из лагеря и получил разрешение жить в Караганде. Она сразу, взяв детей, переехала в Караганду к мужу. Вместе с ним мыкалась она в Караганде, потом, вслед за ним, переехала под Москву, в Переделкино, чтобы здесь мыкаться не меньше. Мучительная жизнь их стала входить в нормальную колею только в самом конце сороковых годов, когда они получили двухкомнатную квартиру в Москве на Хорошевском шоссе и он начал зарабатывать стихотворными переводами.

Николай Алексеевич всегда оставался абсолютным хозяином и господином у себя в доме. Все вопросы, связанные с жизнью семьи, кроме мельчайших, решались им единолично. У него была прирожденная склонность к хозяйственным заботам, особенно развившаяся благодаря испытанной им крайней нужде. Он единолично распоряжался деньгами и сам покупал одеяла, простыни, одежду, мебель. Катерина Васильевна никогда не протестовала и, вероятно, даже не давала советов. Когда ее спрашивали о чем-нибудь, заведенном в ее хозяйстве, она отвечала тихим голосом, опустив глаза «Так желает Коленька» или «Так сказал Николай Алексеевич». Она никогда не спорила с ним, не упрекала его - даже когда он выпивал лишнее, что с ним порой случалось. Спорить с ним было нелегко. Он до всего доходил своим умом и за все, до чего дошел, держался крепко. И она не спорила...Совершенно точно, что ранний и поздний Заболоцкий - как два разных поэта. В творческом отношении послелагерные годы были лучшими в его жизни. Он создает стихи, дивные по своей прелести. Рядом - супруга, преданная, как собака. Правда, здоровье подточено ГУЛАГом - в 1955-м году у него случился первый инфаркт:

(Из воспоминаний Е. Шварца): «Николай Александрович еще полеживал, но решил встать к обеду. Екатерина Васильевна вдруг одним движением опустилась к ногам мужа. Опустилась на колени и обула его. И с какой легкостью, с какой готовностью помочь ему. Я был поражен красотой, мягкостью и женственностью движения...» - пишет Евгений Шварц.

Заболоцкий понимал, что рядом с ним - «одна из лучших женщин»:

Ангел, дней моих хранитель,

С лампой в комнате сидел.

Он хранил мою обитель,

Где лежал я и болел.

Он и другое понимал: что обходится с нею жестко, деспотично, чуть ли не как с прислугой. Стихотворение "Жена" написано в 1948-м. Это не жанровая сцена, не семейный портрет, но отправной точкой всё же послужил Заболоцкому его собственный семейный опыт.

Откинув со лба шевелюру,

Он хмуро сидит у окна.

В зеленую рюмку микстуру

Ему наливает жена.

Как робко, как пристально-нежно

Болезненный светится взгляд,

Как эти кудряшки потешно

На тощей головке висят!

С утра он все пишет да пишет,

В неведомый труд погружен.

Она еле ходит, чуть дышит,

Лишь только бы здравствовал он.

А скрипнет под ней половица,

Он брови взметнет, - и тотчас

Готова она провалиться

От взгляда пронзительных глаз.

Так кто же ты, гений вселенной?

Подумай: ни Гете, ни Дант

Не знали любви столь смиренной,

Столь трепетной веры в талант.

О чем ты скребешь на бумаге?

Зачем ты так вечно сердит?

Что ищешь, копаясь во мраке

Своих неудач и обид?

Но коль ты хлопочешь на деле

О благе, о счастье людей,

Как мог ты не видеть доселе

Сокровища жизни своей?

На минуту - жена, друг, с которым прошла жизнь, оказывается важнее поэзии. Не станем выяснять, какое место в иерархии высказываний поэта принадлежит этому порыву. Достаточно того, что он был. Много ли в мировой поэзии подобных примеров?

А затем происходит то, чего Николай Алексеевич никак не ожидал - от него уходит жена.

Впрочем, ничего не бывает «вдруг». Екатерина Васильевна, жившая многие годы ради мужа, не видела от него ни заботы, ни ласки. Екатерина Васильевна без всякого преувеличения была ангелом-хранителем поэта. Без мысли о ней он бы в лагерях просто не выжил. Но что за жизнь ей выпала! После ареста мужа она зарабатывала вязаньем; в блокадном 1942-м в квартиру попал снаряд, она и дети уцелели только чудом; в эвакуации ей тоже досталось сполна. Но едва только мужа отпустили на поселения в Кулундинской степи, как она, бросив все (и вопреки его совету), кинулась к нему с детьми, Никитой и Наташей. Вот уж, действительно, есть женщины в русских селеньях... «Всегда ровная, в горе и в радости...». Не жаловалась, добавим, никогда. Так - в воспоминаниях Шварца. Но сохранилось письмо Заболоцкого к ней из Кулунды, помеченное 24 мая 1944 года: «Ты пишешь: "Жизнь прошла мимо...". Нет, это неверно. Когда ты очнешься, отдохнешь, разберешься в своих мыслях и чувствах, ты поймешь, что недаром прошли эти годы...».

И она «очнулась, отдохнула», - чтобы стать уже окончательной вестницей судьбы. Второе из непредусмотренных событий в жизни поэта оказалось пострашнее лагерей. В 1956 году, в возрасте 48 лет, когда дети были выращены, она ушла от Заболоцкого к знаменитому писателю Василию Гроссману.и известному сердцеед.. Та самая Екатерина Васильевна, которая была тише воды ниже травы. Даже при покупке простыней у нее был совещательный голос. Даже подросток Никита «разговаривал с матерью по-мужски». писателю, известному сердцееду. «Если бы она проглотила автобус, - пишет сын Корнея Чуковского Николай, - Заболоцкий удивился бы меньше!»

Поэт был сокрушен, беспомощен и жалок. Семья была для Заболоцкого религией. За удивлением последовал ужас. . Нельзя передать его удивления, обиды и горя.

Эти три душевных состояния обрушились на него не сразу, а по очереди, именно в таком порядке. Сначала он был только удивлен - до остолбенения - и не верил даже очевидности. Он был ошарашен тем, что так мало знал ее, прожив с ней три десятилетия в такой близости. Он не верил, потому что она вдруг выскочила из своего собственного образа, в реальности которого он никогда не сомневался. Он знал все поступки, которые она могла совершить, и вдруг в сорок девять лет она совершила поступок, абсолютно им непредвиденный.. Но когда очевидность сделалась несомненной, удивление сменилось обидой. Впрочем, обида - слишком слабое слово. Он был предан, оскорблен и унижен. А человек он был самолюбивый и гордый. Бедствия, которые он претерпевал до тех пор, - нищета, заключение, не задевали его гордости, потому что были проявлением сил, совершенно ему посторонних. Но то, что жена, с которой он прожил тридцать лет, могла предпочесть ему другого, унизило его, а унижения он вынести не мог. Ему нужно было немедленно доказать всем и самому себе, что он не унижен, что он не может быть несчастен оттого, что его бросила жена, что есть много женщин, которые были бы рады его полюбить. Нужно жениться. Немедленно. И так, чтобы об этом узнали все

Несчастье прибило его к одинокой, молодой (28 лет), умной женщине Наталье Роскиной. О любви не было и речи.У него хранился телефон какой-то дамы, любившей его стихи. Вот и все, что он о ней знал. Она же с юности читала наизусть чуть ли не все его стихотворения. Оглушенный несчастьем, Заболоцкий позвонил Роскиной. Ухаживать он не умел до смешного: повез в ресторан, потчевал и почти ничего не мог сказать. Назавтра - то же. И прямо здесь, в ресторане - на второй день знакомства - он сделал ей предложение. Как? Написал на клочке бумаги: «Я п. В. б. м. ж.»! Вымолвить не решился. Роскина, всё сразу понявшая, сперва отказывалась, но потом уступила - из уважения к поэту, из жалости к раздавленному человеку, находившемуся между жизнью и смертью Потом они стали любовниками - с ее стороны это больше была жалость (по крайней мере, так она объясняла в воспоминаниях

Но что же случилось с Екатериной Васильевной? Уйти от мужа, едва оправившегося от инфаркта? От человека, которому вся жизнь была посвящена? Что же, она в одночасье перестала быть «лучшей из женщин», «ангелом-хранителем»? Нет, конечно. Просто в сердечных делах она была еще большим младенцем, чем Заболоцкий, и попалась в первую же ловушку. Не ведала, что творит.

Все переплелось, но никто не был счастлив. Каждый в этом треугольнике (Заболоцкий, его супруга и Роскина) мучился по-своему. Однако именно из личной трагедии поэта и родился цикл лирических стихов «Последняя любовь» - один из самых щемящих и талантливых в русской поэзии.

Все мы привыкли к мысли, что самые сокровенные и нежные слова поэты посвящают любимым, и в этом нет ничего странного.

Перечитайте стихотворения 1957 года - «Гроза идет», «Голос в телефоне», «Можжевеловый куст», «Встреча», «Сентябрь», «Последняя любовь», «Кто мне откликнулся в чаще лесной?» Вы не пожалеете.. Примечательно, что во всех стихотворениях угадывается Клыкова. (Он именно полюбил ее с новой силой; переживал за нее; понял, что и на него ложится доля ответственности за постигшую его катастрофу. Точнее, за катастрофу, постигшую их обоих). И только «Признание» , самое пронзительное и нежное посвящено...нелюбимой женщине.. Это - подлинный шедевр, целая буря чувств и эмоций.

Но стихотворение это осталось единственным, больше ничего он новой своей жене не написал. Их совместная жизнь не задалась с самого начала. Через полтора месяца они вернулись из Малеевки в Москву и поселились на квартире у Николая Алексеевича

Из воспоминаний К. Чуковского:

« В этот период совместной их жизни я был у них всего один раз. Николай Алексеевич позвонил мне и очень просил прийти. Я понял, что он чувствует необходимость как-то связать новую жену с прежними знакомыми, и вечером пришел. В квартире все было как при Екатерине Васильевне, ни одна вещь не сдвинулась с места, стало только неряшливее. Печать запустения лежала на этом доме. Новая хозяйка показалась мне удрученной и растерянной. Да она вовсе и не чувствовала себя хозяйкой, - когда пришло время накрывать на стол, выяснилось, что она не знает, где лежат вилки и ложки. Николай Алексеевич тоже был весь вечер напряженным, нервным, неестественным. По-видимому, вся эта демонстрация своей новой жизни была ему крайне тяжела. Я высидел у него необходимое время и поспешил уйти. Через несколько дней его новая подруга уехала от него в свою прежнюю комнату, и больше они не встречались. «

И удивление, и обида - все прошло, осталось только горе. Он никого не любил, кроме Катерины Васильевны, и никого больше не мог полюбить. Оставшись один, в тоске и в несчастье, он никому не жаловался. Он продолжал так же упорно и систематично работать над переводами. Он тосковал по Катерине Васильевне и с самого начала мучительно беспокоился о ней. Он думал о ней постоянно. Шло время, он продолжал жить один - с взрослым сыном и почти взрослой дочерью, - очень много работал, казался спокойным. Он пережил уход Катерины Васильевны. Но пережить ее возвращения он не мог. Она вернулась к нему в 1958 году, Этим годом датируется еще одно знаменитое стихотворение Н. Заболоцкого «Не позволяй душе лениться». Его писал смертельно больной человек. Пережить радость соединения им было не суждено: поэта постиг второй инфаркт, после которого он прожил еще полтора месяца. Состояние его было тяжелым, но не казалось безнадежным. По-видимому, только он один и понимал, что скоро умрет. Прежде он всю жизнь твердил, что «смерти нет, есть только превращения метаморфозы», что «если человек - часть природы, а природа в целом бессмертна, то и каждый человек бессмертен» (Николай Чуковский). Теперь он знал, что умирает - и умирает навсегда. Все свои усилия после инфаркта - а он не позволял душе лениться! - он направил на то, чтобы привести свои дела в окончательный порядок. Со свойственной ему аккуратностью он составил полный список своих стихотворений, которые считал достойными печати. Он написал завещание, в котором запретил печатать стихотворения, не попавшие в этот список. Завещание это подписано 8 октября 1958 года, за несколько дней до смерти. Ему нужно было лежать, а он пошел в ванную комнату, чтобы почистить зубы. Не дойдя до ванной, он упал и умер...»

Когда вглядываешься во всё это, за Екатерину Васильевну становится страшно не меньше, чем за поэта. Винить ее не в чем. Гроссман, опытный серцееед, мог не понимать, что делает. Для Роскиной эта история была всё же приключением, пусть и мучительным. Для Клыковой, как и для Заболоцкого, произошло землетрясение, разлом тектонической плиты. Екатерина Васильевна прожила еще долгие годы - и, надо полагать, в оцепенении от случившегося.

А после него осталось творческое наследие, которое, как и все талантливое, с годами становится лишь прекрасней.