Главная » Дизайн квартир » Когда умер петя клыпа. Петя клыпа - пионер, защитник и герой обороны брестской крепости. Оборона Брестской крепости

Когда умер петя клыпа. Петя клыпа - пионер, защитник и герой обороны брестской крепости. Оборона Брестской крепости

) - советский юный герой Великой Отечественной войны .

Биография

Рано потерял отца, и на воспитание мальчика взял старший брат Николай Клыпа, офицер Красной армии . Лейтенант Николай Клыпа командовал музыкантским взводом 333-го стрелкового полка, воспитанником которого стал Клыпа. В 1939 году этот полк участвовал в разделе Польши , после чего местом его дислокации стала Брестская крепость .

C началом войны Петю, как и других воспитанников частей, находившихся в крепости, эвакуировали бы в тыл, но он остался и стал полноправным участником её обороны. Когда положение 333-го стрелкового полка стало безнадежным, командир, спасая жизни женщин и детей, приказал им сдаться в плен. Мальчик возмутился и не согласился, предпочитая сражаться до конца. Когда в начале июля у защитников крепости подходили к концу боеприпасы, командование решило предпринять попытку прорыва и переплыть приток Буга, тем самым пробраться в окрестности Бреста . Прорыв завершился неудачей, большинство его участников погибли, но Петя оказался в числе тех, кому удалось добраться до окрестностей Бреста. Однако в лесу с несколькими товарищами он был взят в плен. Клыпа попал в колонну военнопленных, которую уводили за Буг.

Так Пётр оказался в лагере для военнопленных в польском городе Бяла-Подляска , из которого через короткое время бежал вместе с Володей Казьминым. Ребята проникли в Брест , где прожили около месяца. Затем при выходе из окружения их схватили полицаи. Через несколько дней мальчишек погрузили в вагоны и отправили на принудительные работы в Германию. Так Клыпа стал батраком у немецкого крестьянина в деревне Гогенбах в Эльзасе . Из неволи его освободили американские войска в 1945 году .

Летом 1945 года Пётр был передан на сторону советских войск, после чего доставлен в город Дессау . Затем в город Люкенвальд, где прошел фильтрацию и был мобилизован в Красную армию. В ноябре 1945 года был уволен в запас.

На второй день у бойцов 333-го полка подошли к концу боеприпасы. Казалось, сопротивление на этом участке будет неминуемо сломлено. В это самое время Петя Клыпа и Коля Новиков, отправившись в очередную разведку, обнаружили в одном из помещений казарм еще не поврежденный бомбами и снарядами противника небольшой склад боеприпасов. Мальчики сообщили об этом командирам и вместе с другими бойцами тут же, под огнем врага, принялись таскать патроны и гранаты к зданию, где оборонялись их товарищи. Благодаря им защитники крепости, сражавшиеся на этом участке, смогли продолжать сопротивление еще много дней, нанося врагу большой урон.
Петя Клыпа показал себя таким храбрым, смышленым и находчивым бойцом, что старший лейтенант, принявший в первые часы войны командование над бойцами 333-го полка, вскоре сделал его своим связным, и Петя пулей носился по подвалам и полуразрушенным лестницам здания, выполняя его поручения. Впрочем, это назначение имело и другой, неизвестный ему смысл. Командир, сделав мальчика связным при штабе, надеялся отвлечь его от прямого участия в боях и сберечь его жизнь. Но Петя успевал и выполнять поручения командиров, и воевать вместе с бойцами. Он метко стрелял, и не один гитлеровец нашел свой конец там, в крепости, от его пуль. Он даже ходил в штыковые атаки с винтовкой, которая была больше его, или с маленьким пистолетом, добытым в
обнаруженном им складе. Бойцы тоже берегли своего юного товарища и, заметив, что он идет вместе с ними в атаку, прогоняли его назад, в казармы, но Петя, чуть приотстав, тотчас же присоединялся к другой группе атакующих. А когда его упрекали в излишнем удальстве, он говорил, что должен отомстить за брата: кто-то по ошибке сказал ему, что лейтенанта Николая Клыпу фашисты убили у входных ворот крепости. И мальчик дрался бок о бок со взрослыми, не уступая им ни в смелости, ни в упорстве, ни в ненависти к врагу.

Не оказалось медикаментов, бинтов, и раненых нечем было перевязывать и лечить. Люди стали умирать от ран. Их выручил тот же Петя Клыпа. Он отправился на поиски, нашел в одном месте полуразрушенный склад какой-то санитарной части и под огнем врага принялся копаться в этих развалинах. Отыскав под камнями и перевязочный материал, и кое-какие лекарства, он принес все это в подвалы казарм. Тем самым многие раненые были спасены от смерти.
Не было воды. Жажда мучила раненых, плакали дети, просили пить. Не многие храбрецы отваживались под перекрестным огнем немецких пулеметов подползти с котелком или фляжкой к берегу Буга. Оттуда редко удавалось вернуться. Но рассказывают, что стоило только раненому застонать и попросить воды, как Петя обращался к командиру: "Разрешите сходить на Буг? "Много раз отправлялся он на эти вылазки за водой. Он умел найти наименее рискованный путь к берегу, ужом проползти между камнями к реке и всегда возвращался благополучно - с наполненной флягой.
Особенно трогательно заботился он о детях. Бывало, последний кусок сухаря, последний глоток воды, оставленный для себя, Петя отдавал измученным малышам. Однажды, когда детям совсем нечего было есть, он разыскал в развалинах продуктового склада всякую снедь и оделял голодных ребятишек кусочками раздобытого там шоколада, пока не роздал все до крошки.
Многие женщины, застигнутые войной в постели, прибежали в подвал полуголыми, не успев одеться. Им нечего было надеть, нечем прикрыть наготу детей. И снова Петя Клыпа пришел им на помощь. Он помнил, где находился ларек Военторга, уже разрушенный бомбами и снарядами врага, и, хотя этот участок был под очень сильным обстрелом, мальчик пробрался туда. Час спустя он вернулся в подвалы, волоча за собой целую штуку материи, и тут же поделил ее между раздетыми женщинами и детьми.
Ежечасно рискуя жизнью, Петя выполнял трудные и опасные задания, участвовал в боях и в то же время был всегда весел, бодр, постоянно напевал какую-то песенку, и один вид этого удалого, неунывающего мальчика поднимал дух бойцов, прибавлял им силы.
Потом положение на участке 333-го полка стало безнадежным, и защитники казарм поняли, что им остается только погибнуть или попасть в руки врага. И тогда командование решило отправить в плен женщин и детей, находившихся в подвалах. Пете, как подростку, тоже предложили идти в плен вместе с ними. Но мальчик был до глубины души оскорблен этим предложением.
"Разве я не красноармеец?" - с негодованием спросил он командира.Он заявил, что должен остаться и будет драться до конца вместе с товарищами, каков бы ни был этот конец. И старший лейтенант, тронутый и восхищенный мужеством мальчика, разрешил ему остаться. Петя принимал участие во всех дальнейших боях. Игнатюк рассказывал, что после этого драться им пришлось уже недолго. В первых числах июля боеприпасы были почти истрачены. Тогда командиры задумали сделать последнюю отчаянную попытку прорыва. Решили прорываться не на север, где противник ожидал атак и держал наготове крупные силы, а на юг, в сторону Западного острова, с тем, чтобы потом повернуть к востоку, переплыть рукав Буга и мимо госпиталя на Южном острове пробраться в окрестности Бреста. Этот прорыв окончился неудачей - большинство его участников погибло или было захвачено в плен. В числе пленных оказался и Михаил Игнатюк. Его пригнали в лагерь Бяла Подляска, и там он два дня спустя снова встретился с Петей Клыпой, который ходил весь избитый, в синяках, но по-прежнему был бодр и неутомим.
Мальчик рассказал старшине, что он переплыл рукав Буга и с несколькими товарищами сумел прорваться сквозь кольцо немцев. Целый день и всю ночь они бродили по лесу, пробираясь к Южному военному городку Бреста, а наутро их окружили и взяли в плен гитлеровцы.Их пристроили к большой колонне военнопленных, которую под сильным конвоем вели за Буг. По дороге навстречу колонне попалась машина, на которой ехали с аппаратурой немецкие кинооператоры. Видно, они снимали фронтовую кинохронику и, увидев наших пленных, принялись крутить свой аппарат. Машина медленно подъезжала все ближе.И вдруг весь черный от пыли и пороховой копоти, полураздетый и окровавленный мальчик, шедший в первом ряду колонны, поднял кулак и погрозил прямо в объектив кинокамеры. Этот мальчик был Петя Клыпа. Операторы возмущенно закричали. Фашистские конвоиры дружно набросились на мальчика, осыпая его ударами. Он упал на дорогу и лишился сознания. Его, конечно, пристрелили бы, если бы не какой-то врач - капитан медицинской службы, шагавший в соседней шеренге пленных. Сам до предела измученный, он поднял на руки бесчувственного мальчика и донес его до лагеря. Уже на другой день Петя снова деловито шнырял среди пленных бойцов, разыскивая товарищей по крепости.
Со слезами на глазах рассказывал мне Игнатюк, как там, в лагере, Петя спасал его от голодной смерти. В Бяла Подляске пленных кормили раз в день какой-то грязной баландой, к которой полагалась маленькая порция эрзац-хлеба. Но даже и эту баланду нелегко было получить - лагерная охрана устраивала около кухни толчею и беспорядки, чтобы потом выстрелами разогнать голодных пленных. Люди теряли последние силы, и многие умирали. Игнатюку, грузному, тучному человеку, было особенно трудно обходиться положенной жалкой порцией пищи. К тому же ему редко удавалось добраться до кухни - гитлеровцы, охранявшие ее, не могли поверить, что этот полный лысый человек всего только старшина, и считали его переодетым комиссаром. Если бы не Петя, Игнатюк вряд ли сумел бы выжить. Мальчик каждый день старался достать ему что-нибудь съестное и, хотя сам голодал, неуклонно приносил все добытое старшине.
-Дядя Миша, вот я вам принес!.. - радостно сообщал он, прибегая с котелком, где плескалась порция баланды, или доставая из-за пазухи кусок жесткого, с опилками хлеба. - Вы кушайте, я уже обедал".
- Я знаю, что он иногда и свое недоедал, а приносил мне, - рассказывал Игнатюк. - У этого парня была золотая душа.
Там, в лагере, Петя встретил своего друга Колю Новикова и еще троих таких же, как он, мальчиков - воспитанников из других полков. Почти все эти ребята были старше его, но Петя показал себя самым смелым, ловким и решительным. Мальчики стали готовить побег и уже вскоре исчезли из лагеря. С тех пор Игнатюк ничего не знал о Пете Клыпе.
Но зато его рассказ могла дополнить Валентина Сачковская. После падения крепости она жила в Бресте вместе с матерью и другими женами и детьми командиров и хорошо помнила, как однажды поздним летом в их дворе появилась знакомая маленькая и быстрая фигурка. Петя Клыпа со своими четырьмя друзьями, успешно бежав из Бяла Подляски, снова пришел в Брест. Мальчики прожили в городе больше месяца, и Петя, такой же деятельный и энергичный, постоянно уходил что-то разведывать и высматривать у немцев. Как-то он не выдержал и по секрету сказал Вале, что они готовятся взорвать немецкий склад боеприпасов. Но в эти дни брестское гестапо начало облавы, выискивая бывших советских военнослужащих, и Пете пришлось уходить из города, где многие его хорошо знали. Он ушел вместе с теми же мальчиками, и Валя помнила, что потом кто-то ей рассказывал, будто ребят этих видели в деревне Саки около местечка Жабинки, где они жили и работали у крестьян. Больше она не слышала о Пете никогда.
Я поехал в деревню Саки, находившуюся в 30 километрах от Бреста, и там нашел колхозницу Матрену Загуличную, у которой в 1941 году жил и работал Петя Клыпа. Загуличная хорошо помнила мальчика и его друзей. Она рассказывала, что Петя все время уговаривал своих товарищей идти на восток, к линии фронта. Он мечтал перейти фронт и снова вступить в ряды Красной Армии. Наконец один из мальчиков, Володя Казьмин, согласился идти вместе с Петей. Они ушли уже осенью в далекий путь, протянувшийся на сотни километров через леса и болота Белоруссии. На прощание, поблагодарив Матрену Загуличную, Петя оставил ей целую пачку бог весть как
сохранившихся у него фотографий, обещая вернуться за ними после войны. К сожалению, эти фото не уцелели. Загуличная, так и не дождавшись возвращения мальчика, за два или три года до моего приезда уничтожила фотографии.
Следы Пети Клыпы на этом пока обрывались. Было неизвестно, удалось ли этому Гаврошу Брестской крепости дойти до фронта или он погиб во время своего трудного путешествия.

Из писем Петра Клыпы я узнал много новых подробностей тех событий, о которых уже слышал от Игнатюка и Сачковской. Он, например, детально описал мне, как был обнаружен склад с боеприпасами и оружием. Это произошло, как я говорил, на второй день обороны, когда у бойцов Потапова уже ощущался недостаток патронов. Уточняя, где находится противник, старший лейтенант поручил Пете и Коле Новикову пробраться к Тереспольским воротам цитадели и выяснить, занята ли немцами полуразрушенная башня над воротами. На первый взгляд задача казалась очень простой: Тереспольские ворота были совсем недалеко от помещения 333-го полка.Мальчики прошли по подвалам вдоль всего здания и остановились у небольшого окошка в южной торцовой стене дома. Впереди, всего в нескольких десятках метров, виднелись красные стены кольцевых казарм, а чуть левее темнел туннель Тереспольских ворот.Пространство между этим подвальным окном и кольцевыми казармами было усеяно глыбами вывороченной земли, камнями, пробитыми, искореженными листами железа, сорванного с крыш. Здесь и там чернели широкие воронки.
Прежде чем выйти во двор, Петя и Коля осмотрелись и прислушались. Слева, в восточной части цитадели, трещали выстрелы и слышались крики "ура!" - видно, там отбивали очередную атаку немцев из-за Мухавца. Но здесь было затишье, и все казалось спокойным.Петя осторожно вылез из окна, полежал с минуту на земле, оглядываясь, и, поднявшись на ноги, быстро пошел к Тереспольским воротам. Следом, помедлив, вышел Коля.
И вдруг короткая резкая пулеметная очередь протрещала из окна Тереспольской башни. Пули зацокали о камни вокруг мальчиков. Коля кувырком скатился через окно назад, в подвал, а Петя, который уже прошел половину дороги, опрометью кинулся вперед и вбежал в раскрытую дверь конюшни, немного правее Тереспольских ворот.
Отдышавшись, он выглянул из двери. Немец больше не стрелял. Во всяком случае, теперь Петя мог с уверенностью доложить старшему лейтенанту о том, что в Тереспольской башне находится вражеский пулеметчик. Пробираться обратно сейчас было нельзя: немец, конечно, насторожился и подстерегал мальчиков. Петя решил немного выждать и пока принялся осматривать конюшню.Она оказалась пустой. Справа под потолком зияла большая дыра, пробитая тяжелым снарядом. А неподалеку от нее мальчик заметил окно, через которое можно было пролезть в смежное помещение. Попав туда, он увидел, что это такая же пустая конюшня. Но и там, в правой стене было окно, ведущее дальше. Так, перелезая из одной конюшни в другую, Петя добрался до поворота здания. Это был крайний юго-западный угол кольцевых казарм, возвышавшийся прямо над Бугом.В последнем помещении тоже было окно, но уже меньших размеров. Петя кое-как пролез в него и внезапно оказался в совсем не тронутом складе боепитания. На оструганных дощатых стеллажах были аккуратно уложены густо смазанные винтовки, новенькие автоматы, наганы и пистолеты ТТ. Штабелями стояли деревянные ящики с патронами, гранатами, минами. Тут же он увидел и несколько минометов. При виде всего этого богатства, так необходимого сейчас его товарищам, сражавшимся в казармах 333-го полка, у мальчика захватило дух. Глаза его разбегались, и он жадно трогал то одно, то другое оружие. Наконец, заметив на полке блестящий маленький пистолет какой-то иностранной марки и около него коробки с патронами, он решил, что это оружие ему подходит больше всего, и сунул его в карман. Потом он вооружился еще автоматом. Было непонятно, каким чудом уцелел этот склад, находившийся в самой близкой к противнику части цитадели. Даже в стенах его не было ни одной пробоины, и только куски штукатурки с потолка кое-где валялись на полу и на стеллажах. Мальчик с радостью думал о том, как восторженно встретят командиры и бойцы известие об этом складе.
Но прежде чем идти обратно, он решил посмотреть, что делается в расположении противника. Под потолком склада было небольшое окно, выходившее в сторону Буга. Забравшись наверх, Петя выглянул оттуда. Внизу под солнцем ярко блестел Буг. Прямо против окна на том берегу зеленой стеной поднимались густые кусты Западного острова. В этой чаще кустарника ничего нельзя было разглядеть. Но зато ниже по течению реки Петя увидел совсем близко понтонный мост, наведенный немцами сразу за крепостью. По мосту с одинаковыми интервалами одна за другой шли машины с солдатами, а на песчаном берегу в ожидании своей очереди стояли конные упряжки с орудиями и шевелились ряды выстроенной пехоты.
Соскочив вниз, Петя тем же путем, перелезая из конюшни в конюшню, добрался до Тереспольских ворот. Он успел незамеченным перебежать к окну подвала, где ждал его Коля Новиков, и, лишь когда спрыгнул с подоконника вниз, услышал протрещавшую во дворе очередь. Немецкий пулеметчик опоздал. Волнуясь, Петя доложил обо всем Потапову. Весть о складе, обнаруженном мальчиком, тотчас же разнеслась по подвалам. Наши пулеметы тут же взяли под обстрел окна Тереспольской башни, откуда стрелял гитлеровец, и заставили его замолчать. А потом вместе с Петей бойцы поспешили в склад. Оружие и боеприпасы перетащили в подвалы полковых казарм.

В одном из своих писем Клыпа рассказал мне, что видел и пережил он момент последней попытки прорыва, когда уцелевшие бойцы Потапова попробовали вырваться из кольца врагов через Западный остров. Вместе со всеми мальчик с пистолетом в руке по сигналу старшего лейтенанта бросился бежать через гребень каменной дамбы, перегородившей Буг около моста. Стремительно-быстрый, он, ловко прыгая с камня на камень, вырвался вперед, обогнав товарищей. И вдруг на середине пути он остановился. Прислонившись к большому камню и свесив вниз ноги, на краю дамбы сидел командир с двумя "шпалами" в петлицах. Петя решил, что он ранен.
-Товарищ майор, идемте с нами, - позвал он, наклонясь над командиром.
Тот не отвечал, и Петя потормошил его за плечо. И тогда от легкого толчка руки мальчика майор в том же согнутом положении повалился на бок. Он был давно мертв. А сзади уже подбегали бойцы, и кто-то, дернув за руку окаменевшего от неожиданности мальчика, потащил его за собой. Медлить было нельзя - вот-вот противник обнаружит бегущих.И действительно, едва только первые группы бойцов, среди которых был и Петя, спрыгнули на берег Западного острова и вбежали в спасительные кусты, как по дамбе и по кустам ударили немецкие пулеметы. Пули свистели над головами, осыпая людей сорванными листьями, ветви хлестали по лицу, но Петя и его товарищи яростно продирались сквозь чащу кустарника. Несколько минут спустя они вышли на берег протоки, разделяющей Южный и Западный острова крепости. Этот рукав Буга был почти так же широк, как и основное русло. Но нависшие над водой густые кусты противоположного берега казались такими безопасными, так манили к себе, что никто не остановился ни на миг.
Петя бросился в воду как был - в сапогах, брюках и майке, зажав в зубах свой пистолет. Он хорошо плавал, и широкая река не пугала его. Рядом, тяжело дыша и отфыркиваясь, плыли товарищи, и за спиной то и дело раздавались громкие всплески - другие бойцы, достигнув реки, кидались вплавь.Они доплыли уже до середины, как вдруг из тех самых кустов, которые минуту назад казались такими надежными и безопасными, разом затрещали пулеметы. Вода Буга словно закипела. И тут же страшно закричали, застонали раненые, тонущие люди.Это было так неожиданно, что все как-то сразу смешалось в мыслях мальчика. Теперь он действовал уже скорее по инстинкту самосохранения, не успевая думать ни о чем.Он глубоко нырнул и почувствовал, что намокшая одежда и сапоги мешают ему. Выплыв наверх, он быстро сбросил сапоги и, барахтаясь, сумел освободиться от брюк. Сейчас, когда он остался только в трусах и майке, плыть стало легче.
Петя нырял, сжав зубами пистолет, и каждый раз, как опять выныривал наверх, оглядываясь, видел, что на поверхности, кипящей от пуль, остается все меньше голов. В рот ему то и дело набивалась плывущая по реке трава, и мальчик, выхватив на миг из зубов пистолет, выплевывал эту траву и снова уходил под воду, все ближе подвигаясь к берегу Южного острова. Наконец он достиг кустов и, ухватившись за свисающие ветки, перевел дух и оглянулся. Его снесло течением, и он не видел из-за кустов, что происходит в месте их переправы. Но, видимо, большинство его товарищей погибли - пулеметы в последний раз захлебнулись злым стрекотом и умолкли. На реке уже не слышно было всплесков. Зато где-то дальше по берегу, в кустах послышались крики немцев и звонкий лай овчарок.
Петя торопливо выбрался на берег и кинулся сквозь кусты в глубь острова. Справа раздался топот ног, треск ветвей - и он увидел еще пятерых бегущих мокрых бойцов. Он побежал вместе с ними, а сзади все ближе слышались собачий лай и возгласы немцев. Они мчались через кусты, перебирались через какие-то рвы с тинистой водой, пролезали под проволочные заграждения. Кое-как им удалось уйти от преследования, и часа два спустя они присели отдохнуть на маленькой лесной поляне. Здесь, в этом густом лесу, в нескольких километрах от крепости, они бродили день и часть ночи, а перед рассветом уснули крепким сном смертельно уставших людей и, проснувшись, увидели наведенные на них автоматы гитлеровцев. О дальнейших событиях я уже кое-что слышал от Игнатюка и Сачковской.
Но меня интересовало, сумел ли Петя добраться до линии фронта после того, как они вдвоем с Володей Казьминым осенью 1941 года ушли из деревни Саки. Этот вопрос я и задал Петру в одном из писем. Оказалось, что ребят постигла неудача. Они прошли на восток уже несколько сот километров, но в одной из деревень, где они остановились на ночлег, их схватили полицаи. Несколько дней спустя оба мальчика врозь были отправлены на работы в Германию вместе с партиями молодежи из соседних деревень. Петя потерял из виду своего товарища и вскоре очутился далеко от Родины - в Эльзасе, где ему пришлось батрачить у одного из крестьян.
Освобожденный в 1945 году, он вернулся на свою родину в Брянск и там работал и жил вместе с матерью, пока в 1949 году не был осужден. Так, начав в 1941 году войну на западном краю нашей страны, в Бресте, и исколесив потом поневоле пол-Европы, он восемь лет спустя так же поневоле оказался на другом, восточном краю Советского Союза - неподалеку от Магадана.

ТРЕТЬЯ ЖИЗНЬ ПЕТРА КЛЫПЫ

Много месяцев продолжалась наша переписка с Петром Клыпой. Почти каждую неделю я получал письма из Магаданской области с его воспоминаниями, которые он писал по вечерам, в свободные часы после работы. В ответ я посылал ему новые вопросы, просил уточнить подробности тех или иных эпизодов обороны. Я обратил внимание на то, что в своих воспоминаниях Клыпа очень скромен в отношении себя. Он почти ничего не писал о себе, но рассказывал главным образом о своих боевых товарищах. И вообще, по мере того как развертывалась наша переписка, из его писем вставал передо мной образ отнюдь не преступника, а человека неиспорченного, честного, с добрым сердцем, с хорошей душой.
В это время я поближе познакомился и с его семьей: с сестрой - переводчицей одного из научно-исследовательских институтов, с ее мужем - инженером-нефтяником, с матерью Петра, которая тогда жила здесь, в Москве, у дочери. Затем как-то приехал погостить в столицу его брат, подполковник Николай Клыпа. Они много рассказывали мне о Петре, познакомили меня с его биографией, своеобразной и нелегкой, но в которой не было никаких оснований для того, чтобы он стал преступником.Петр Клыпа был сыном старого большевика, железнодорожника из Брянска. В раннем детстве он потерял отца и еще двенадцатилетним мальчиком пошел в качестве воспитанника в ряды Красной Армии, мечтая стать военным. Два его брата были офицерами Красной Армии. Один из них погиб при выполнении служебного задания на Дальнем Востоке, а другой, Николай, как я уже сказал, был сейчас подполковником. Красная Армия стала для мальчика второй матерью и родным домом. Он полюбил строгую четкость, размеренную организованность армейской жизни, и требования воинской дисциплины никогда не тяготили его, несмотря на всю живость характера. В мальчишеских мечтах он уже видел
себя командиром, и его любимым героем был смелый пограничник Карацупа, о котором в те годы много писали в газетах и журналах.
А сколько повидал он за эти два года своей армейской службы! Осенью 1939 года он с войсками участвовал в освободительном походе в Западную Белоруссию. А еще год спустя, когда Красная Армия вступила в Латвию, он шел с барабаном впереди своего полка, около знамени, аккуратный, подтянутый, гордый собою солдатик. Где бы ни находился полк, командование и брат Николай внимательно следили за тем, чтобы Петя не прекращал учиться в школе. И хотя мальчик в глубине души предпочитал строевую подготовку или музыкальные занятия некоторым скучноватым урокам, он и в классе старался не отставать от других, боясь заслужить замечание командира. Он был одновременно и полковым музыкантом и школьником, бойцом и по-детски живым мальчуганом. И как-то так получалось, что его любили все - и родные, и командиры, и учителя, и товарищи-бойцы, и сверстники по школе. Все, что мне рассказывали о Пете Клыпе его знакомые, друзья и родные, говорили о нем только с положительной стороны. Его все характеризовали как настоящего советского человека, как парня с хорошими задатками, с доброй душой, бескорыстного, искреннего и честного, прекрасного товарища, всегда готового прийти на помощь другим.
Было просто непонятно, как мог этот человек стать преступником. Я решил, в конце концов, узнать, в чем заключается вина Петра Клыпы. В одном из писем я попросил его рассказать мне без утайки о своем преступлении, и он в ответ подробно описал сущность дела. Оказалось, что сам он не совершал никакого преступления. Это преступление, немалое и тяжкое, совершил в его присутствии его бывший школьный товарищ, и Петр Клыпа, поддавшись ложному чувству дружбы, вовремя не сообщил о происшедшем, дав возможность преступнику продолжать свою опасную деятельность, и тем самым по закону оказался соучастником преступления. Видимо, следователь отнесся недобросовестно и даже предвзято к его делу. Петр Клыпа был объявлен прямым соучастником преступника и потому получил исключительно тяжелое наказание - 25 лет заключения - и отправлен на север страны.
Как ни закален он был всей своей нелегкой предыдущей жизнью, этот удар почти сразил его. Он видел смерть и кровь, он ежечасно рисковал жизнью в страшные дни обороны Брестской крепости. Но то была война, и он, как воин, боролся с врагами Родины, с врагами своего народа. Позже он испытал все муки плена, все унижения рабского труда на немецкой каторге. Но он знал, что это творит с ним ненавистный враг. Теперь все было иначе. Теперь он получил наказание от своей Родины, горячо любимой и бесконечно дорогой для него. И это наказание морально было страшнее всего, что он уже пережил.Он понимал, что виноват, и готов был понести заслуженную кару. Но кара оказалась слишком тяжкой для него. Да и не в нем было дело. Главное заключалось в том, что он как бы опорочил своих близких, как бы бросил тень на своих родных - мать, братьев, сестру, - честных советских людей, надеявшихся на него, веривших ему. Одна мысль об этом заставляла его ненавидеть и проклинать себя. И Петр Клыпа, неизменно бодрый, жизнерадостный, никогда и ни при каких обстоятельствах не унывавший, вдруг впервые почувствовал, что он не хочет больше жить. Приговор собственной совести оказался строже чересчур строгого решения суда - он сам приговорил себя к смерти.
Он привык выполнять свои решения. Там, на севере, где заключенные работали на стройке железной дороги, он в один метельный и морозный день не ушел после работы вместе с другими, а, незаметно отойдя в сторону, лег в снег. Он лежал неподвижно, и вскоре холодный озноб сменился приятным, усыпляющим теплом, и Петр Клыпа заснул легким смертным сном замерзающего человека. Его нашли уже полузанесенного вьюгой, но еще живого. Три месяца он пролежал в лазарете. Несколько отмороженных и ампутированных пальцев на ногах да частая ноющая боль в боку остались навсегда напоминанием об этой неудавшейся смерти. Но больше он уже не пытался покончить с собой. Жизнь опять победила в нем.
Он решил честно, старательно работать и скорее заслужить прощение Родины. После постройки дороги его направили в Магаданскую область, где он стал автослесарем в гараже, а потом был послан работать на шахты. Всюду в его личном деле отмечались поощрения, и никогда туда не было записано ни одного взыскания. Так он отбыл шесть лет своего срока.Собрав все, какие только удалось добыть, сведения о деле Петра Клыпы, я пришел к твердому убеждению, что вина его сильно преувеличена и наказание, которое его постигло, явно было излишне жестоким. Я попросил товарищей из Главной военной прокуратуры, которые помогли мне в свое время реабилитировать А. М. Филя, теперь ознакомиться с делом Петра Клыпы и высказать свое мнение. Дело было затребовано в Москву, его проверили, и мои предположения подтвердились. Вина Петра Клыпы была не столь уж велика, и, учитывая его героическое поведение в Брестской крепости, смело можно было ходатайствовать об отмене или смягчении наказания.
Я начал с того, что написал старшине Игнатюку в Брест и Валентине Сачковской в Пинск. Я просил их обоих письменно изложить все то, что они мне когда-то рассказывали о героических поступках Пети Клыпы во время боев в Брестской крепости, а потом заверить свои подписи печатью и прислать эти свидетельства мне. Сам же я написал подробное заявление на имя Председателя Президиума Верховного Совета Союза ССР Ворошилова. Приложив к своему заявлению свидетельства Игнатюка и Сачковской, я отправил все эти документы в Президиум Верховного Совета СССР.
Там, в Президиуме, внимательно, на протяжении нескольких месяцев занимались этим делом. Были проверены все обстоятельства, запрошены характеристики на Петра Клыпу с места его прежней работы и из заключения. Все эти характеристики оказались самыми лучшими. А существо дела было таким, что давало полную возможность ставить вопрос о помиловании. Короче говоря, в начале января 1956 года я получил от Пети Клыпы письмо, которое было датировано кануном новогоднего дня - 31 декабря 1955 года.
"Здравствуйте, Сергей Сергеевич! - писал мне Петя Клыпа. - Я Вам не могу описать своей радости! Такое счастье бывает только один раз в жизни! 26 декабря я оставил жилье, в котором пробыл почти семь лет.
В поселке мне объявили, что все перевалы, вплоть до Магадана, закрыты, машины не ходят, придется ждать открытия перевалов до Ягодного, где я должен получать документы. Машины и открытия перевалов я не стал ждать - пошел пешком. Прошел благополучно перевал и пришел в поселок. Там мне сказали, что дальше идти нельзя. Ягодинский перевал закрыт, имеются жертвы пурги и мороза. Но я пошел. Уже на самом Ягодинском перевале обморозил лицо немного и стал похож на горевшего танкиста. Но это через две недели будет незаметно. И вот так около 80 километров я шел, веря в свою судьбу. Вернее, и шел и полз. Придя в Ягодное, я узнал, что с Магаданом вторую неделю сообщения нет. Дали мне пока что временное удостоверение до получения соответствующего письменного документа из Москвы, который должен скоро прийти, и тогда я получу паспорт и смогу двигаться дальше. До получения паспорта я устроился на работу в автобазу слесарем 6-го разряда. Буду работать, пока не получу паспорт, и тогда буду спешить встретиться с Вами и моими родными, с моей мамочкой, которая потеряла все свое здоровье из-за меня".
Так началась новая, третья по счету жизнь Петра Клыпы. Первой было его детство, внезапно оборванное в 1941 году войной и пленом. Потом был короткий, четырехлетний период послевоенной жизни в Брянске, который закончился так трагически в арестантском вагоне, увозившем его на север. И вот уже взрослым, почти тридцатилетним человеком он, прощенный Родиной, снова вступал в свободную трудовую жизнь. И ему самому, и всем нам, знавшим его, очень хотелось, чтобы эта третья жизнь Петра Клыпы была счастливой и плодотворной.
Спустя полтора месяца Петя Клыпа приехал в Москву. В потертой солдатской шинели, в больших сапогах пришел он в первый раз ко мне. Мы крепко обнялись, и он от волнения долго не мог выговорить ни слова. А потом мы несколько часов беседовали с ним. Я был рад увидеть, что все пережитое им не наложило на него никакого тяжелого отпечатка: передо мной был молодой, жизнерадостный, полный энергии и бодрости человек.
А когда мы поближе познакомились с ним, я понял, что не ошибся, поверив в Петра: в нем чувствовался действительно человек хорошей души, доброго сердца, и то, что произошло с ним, несомненно, было какой-то нелепой случайностью в его до этого безупречной, героической биографии.
Петя Клыпа пробыл в Москве некоторое время, а затем уехал жить к себе на родину - в город Брянск. Я написал письмо первому секретарю Брянского горкома партии с просьбой оказать помощь Пете Клыпе. Мне хотелось, чтоб он, начиная новую жизнь, мог устроиться в хорошем заводском коллективе, чтобы у него была возможность одновременно работать и учиться.Вскоре я получил ответ от секретаря Брянского горкома партии Николая Васильевича Голубева. Он сообщил мне, что горком уже помог Клыпе: его устроили работать на новый передовой завод в Брянске - завод "Строймашина" - пока учеником токаря, и что ему будет предоставлена возможность с осени начать занятия в школе рабочей молодежи. С тех пор прошло уже несколько лет. Петр Клыпа работает на том же заводе дорожных машин. Теперь он токарь шестого разряда, один из лучших рабочих, отличник производства, и его фотография не сходит с заводской Доски почета. Он уже окончил семь классов вечерней школы для взрослых, но дальше не стал продолжать свое образование. Там, на заводе, в жизни его произошло очень важное событие - передовой токарь своего цеха Петр Клыпа был единодушно принят в ряды
КПСС. Как и положено коммунисту, он ведет сейчас большую общественную работу: по заданиям горкома партии и горкома комсомола выступает на предприятиях города, в колхозах области, в воинских частях со своими воспоминаниями.Но особенно часто приглашают его к себе пионеры и школьники. И для них этот взрослый рабочий человек, Петр Сергеевич Клыпа, остается и, наверное, останется до конца своих дней маленьким храбрым солдатом, Гаврошем Брестской крепости - Петей Клыпой.

В скромном уютном домике, который после войны построил своими руками Петя в поселке Володарского на окраине Брянска, снова живет большая семья Клыпы. Петя женился, и жена, и мать, а теперь и двое детей - сын Сережа и дочь Наташа - составляют его большую и дружную семью (фото 1963г). Сюда же, в Брянск, переехал из Сибири его брат, подполковник Николай Клыпа со своей женой и детьми. Веселый кружок родных и друзей нередко собирается в домике Петра. И ежедневным посетителем этого дома бывает местный почтальон, который пачками носит Петру Клыпе адресованные ему письма. Пишут старые товарищи-однополчане, сражавшиеся вместе с ним в крепости, пишут его юные друзья-пионеры, пишут совсем незнакомые люди из разных уголков Советского Союза и даже из-за рубежа. Они шлют слова привета и благодарности герою Брестской крепости, желают ему счастья и удачи в жизни. Я часто получаю письма от Пети Клыпы, а иногда, на праздники, он навещает меня в Москве и рассказывает обо всех своих делах. Я вижу, что перед ним раскрылось светлое, широкое будущее, и он всячески старается оправдать большое доверие, оказанное ему Родиной. Нет сомнения, что он сумеет дополнить свою героическую военную биографию славными и такими же героическими делами на фронте мирного труда.

После войны А. С. Санин преподавал черчение и рисование в одной из школ города Омска. Вот что он пишет:
"Из всего состава обороняющихся в первые дни я особенно выделяю двух младших командиров-артиллеристов и двух маленьких (12-13 лет) - мальчиков - Петю, воспитанника 333-го полка, и второго, имя которого не помню. Но это были настоящие герои-храбрецы. Это они в первые дни обороны разыскали склад боеприпасов. Под градом пуль и беспрерывной бомбежкой они переносили патроны, пулеметные ленты и снаряды. Петя Клыпа! Только теперь я узнал его фамилию. Он был подлинно бесстрашным мальчиком. Он вбежал в подвал и, обращаясь ко мне, по-военному доложил: "Товарищ командир, я был на втором этаже здания, оттуда все хорошо видно!" Этим он мне и напомнил о необходимости организации наблюдения. Первое мое приказание было отдано этому мальчику - наблюдать и немедленно доложить о появлении противника. Где только не был этот живой, подвижный, сообразительный мальчонка: в разведке, на подноске боеприпасов - буквально всюду. Я очень боялся и беспокоился за него. Но он, будучи назначен мною связным, часто исчезал на час, а иногда и больше, но никогда не приходил без новостей или без оружия, боеприпасов".
О мальчике-герое вспоминает и другой командир, сражавшийся на этом участке, сейчас пенсионер, живущий в Вязьме, - Василий Соколов."Немцы цепочкой перебегали к комсоставской столовой и заняли ее, - пишет он. - Мы повели шквальный огонь по цели. Клыпа в это время обеспечивал нас патронами, передавал распоряжения из штаба. Везде только и было слышно: "Клыпа, Клыпа..." Живой и находчивый мальчик вел себя как настоящий взрослый, бывалый боец".
Как вы помните, в первых числах июля 1941 года, когда на участке 333-го полка подошли к концубоеприпасы, оставшиеся в живых бойцы сделали попытку прорвать кольцо врага. После этой попытки из них уцелело только несколько человек, которых гитлеровцы взяли в плен. В числе этих уцелевших бойцов был и контуженый Петя Клыпа. Гитлеровцы отправили его в лагерь Бяла Подляска, и там Петя встретился с пятью такими же, как он, воспитанниками, мальчуганами по 14-16 лет. Неутомимый и энергичный, он тотчас же принялся готовить их побег, и вскоре эти пять мальчиков бежали в Брест во главе с Петей Клыпой. В 1957 году я получил письмо от одного из этих бывших воспитанников - Петра Котельникова. Он был старшим лейтенантом и служил в одной из воинских частей. С восторгом вспоминает Котельников о своем боевом друге Пете Клыпе. Он пишет:
"Познакомился я с ним в первые дни войны в подвале 333-го полка. Первое, что у меня он спросил, боюсь ли я этих немцев и умею ли я стрелять из винтовки. Несколько дней мы провели вместе в одном подвале, и кто только там был, знал его имя. Был он проворным и смелым мальчиком, часто оставлял подвал и приносил ценные сведения, докладывая рапортом командованию. Им был обнаружен склад с боеприпасами, и под его командой мы доставляли патроны и гранаты к амбразурам, откуда вели огонь по фашистским солдатам наши бойцы. Инициативный и смелый, Петя Клыпа организовал побег из гитлеровского лагеря пятерых бывших воспитанников, среди которых были Володя Казьмин, Володя Измайлов, Коля Новиков и я. Бежав из лагеря, мы попали в брестскую тюрьму, где фашисты морили пленных голодом, пытаясь окончательно сломить советских людей и навязать им свою волю. Петя и здесь проявил инициативу и находчивость. Он мог уже тогда объясняться на немецком языке и переговорил с немцами. После этого на четвертый день нас выпустили из этой страшной тюрьмы. Выйдя из тюрьмы, Петя разведал на южной окраине Бреста склад с боеприпасами и тут же предложил немедленно его взорвать. Но взорвать его не удалось, так как участились случаи облавы, и мы вынуждены были покинуть город - идти пробираться к своим. Еще четырнадцатилетним подростком Петя обладал хорошими организаторскими способностями. Храбростью своей и бесстрашием он завоевал доверие среди нашей пятерки, и так, без официального назначения, он стал нашим настоящим вожаком и самым лучшим другом и близким товарищем. Находясь в тылу у гитлеровцев, в трудные минуты он никогда не унывал и не давал унывать другим. Часто напевал он свою любимую песенку, слова которой я услышал впервые от него:
По морям, по океанам
Красный вымпел над волной.
Не ходить врагам незваным
По берегам земли родной.
Он верил в будущую победу и не сомневался в ней. Он смело говорил местному населению, что Советская Армия опять вернется, вернется сюда и Советская власть.

Много месяцев продолжалась наша переписка с Петром Клыпой. Почти каждую

неделю я получал письма из Магаданской области с его воспоминаниями, которые

он писал по вечерам, в свободные часы после работы. В ответ я посылал ему

новые вопросы, просил уточнить подробности тех или иных эпизодов обороны.

Я обратил внимание на то, что в своих воспоминаниях Клыпа очень скромен

в отношении себя. Он почти ничего не писал о себе, но рассказывал главным

образом о своих боевых товарищах. И вообще, по мере того как развертывалась

наша переписка, из его писем вставал передо мной образ отнюдь не

преступника, а человека неиспорченного, честного, с добрым сердцем, с

хорошей душой.

В это время я поближе познакомился и с его семьей: с сестрой -

переводчицей одного из научно-исследовательских институтов, с ее мужем -

инженером-нефтяником, с матерью Петра, которая тогда жила здесь, в Москве, у

дочери. Затем как-то приехал погостить в столицу его брат, подполковник

Николай Клыпа.

Они много рассказывали мне о Петре, познакомили меня с его биографией,

своеобразной и нелегкой, но в которой не было никаких оснований для того,

чтобы он стал преступником.

Петр Клыпа был сыном старого большевика, железнодорожника из Брянска. В

раннем детстве он потерял отца и еще двенадцатилетним мальчиком пошел в

качестве воспитанника в ряды Красной Армии, мечтая стать военным. Два его

брата были офицерами Красной Армии. Один из них погиб при выполнении

служебного задания на Дальнем Востоке, а другой, Николай, как я уже сказал,

был сейчас подполковником.

Красная Армия стала для мальчика второй матерью и родным домом. Он

полюбил строгую четкость, размеренную организованность армейской жизни, и

требования воинской дисциплины никогда не тяготили его, несмотря на всю

живость характера. В мальчишеских мечтах он уже видел себя командиром, и его

любимым героем был смелый пограничник Карацупа, о котором в те годы много

писали в газетах и журналах.

А сколько повидал он за эти два года своей армейской службы! Осенью

1939 года он с войсками участвовал в освободительном походе в Западную

Белоруссию. А еще год спустя, когда Красная Армия вступила в Латвию, он шел

с барабаном впереди своего полка, около знамени, аккуратный, подтянутый,

гордый собою солдатик.

Где бы ни находился полк, командование и брат Николай внимательно

следили за тем, чтобы Петя не прекращал учиться в школе. И хотя мальчик в

глубине души предпочитал строевую подготовку или музыкальные занятия

некоторым скучноватым урокам, он и в классе старался не отставать от других,

боясь заслужить замечание командира. Он был одновременно и полковым

музыкантом и школьником, бойцом и по-детски живым мальчуганом. И как-то так

получалось, что его любили все - и родные, и командиры, и учителя, и

товарищи-бойцы, и сверстники по школе.

Все, что мне рассказывали о Пете Клыпе его знакомые, друзья и родные,

говорили о нем только с положительной стороны. Его все характеризовали как

настоящего советского человека, как парня с хорошими задатками, с доброй

душой, бескорыстного, искреннего и честного, прекрасного товарища, всегда

готового прийти на помощь другим.

Было просто непонятно, как мог этот человек стать преступником. Я решил

в конце концов узнать, в чем заключается вина Петра Клыпы. В одном из писем

я попросил его рассказать мне без утайки о своем преступлении, и он в ответ

подробно описал сущность дела. Оказалось, что сам он не совершал никакого

преступления. Это преступление, немалое и тяжкое, совершил в его присутствии

его бывший школьный товарищ, и Петр Клыпа, поддавшись ложному чувству

дружбы, вовремя не сообщил о происшедшем, дав возможность преступнику

продолжать свою опасную деятельность, и тем самым по закону оказался

соучастником преступления.

Видимо, следователь отнесся недобросовестно и даже предвзято к его

делу. Петр Клыпа был объявлен прямым соучастником преступника и потому

получил исключительно тяжелое наказание - 25 лет заключения - и отправлен на

север страны.

Как ни закален он был всей своей нелегкой предыдущей жизнью, этот удар

почти сразил его. Он видел смерть и кровь, он ежечасно рисковал жизнью в

страшные дни обороны Брестской крепости. Но то была война, и он, как воин,

боролся с врагами Родины, с врагами своего народа. Позже он испытал все муки

плена, все унижения рабского труда на немецкой каторге. Но он знал, что это

творит с ним ненавистный враг.

Теперь все было иначе. Теперь он получил наказание от своей Родины,

горячо любимой и бесконечно дорогой для него. И это наказание морально было

страшнее всего, что он уже пережил.

Он понимал, что виноват, и готов был понести заслуженную кару. Но кара

оказалась слишком тяжкой для него. Да и не в нем было дело. Главное

заключалось в том, что он как бы опорочил своих близких, как бы бросил тень

на своих родных - мать, братьев, сестру, - честных советских людей,

надеявшихся на него, веривших ему. Одна мысль об этом заставляла его

ненавидеть и проклинать себя. И Петр Клыпа, неизменно бодрый,

жизнерадостный, никогда и ни при каких обстоятельствах не унывавший, вдруг

впервые почувствовал, что он не хочет больше жить. Приговор собственной

совести оказался строже чересчур строгого решения суда - он сам приговорил

себя к смерти.

Он привык выполнять свои решения. Там, на севере, где заключенные

работали на стройке железной дороги, он в один метельный и морозный день не

ушел после работы вместе с другими, а, незаметно отойдя в сторону, лег в

снег. Он лежал неподвижно, и вскоре холодный озноб сменился приятным,

усыпляющим теплом, и Петр Клыпа заснул легким смертным сном замерзающего

человека.

Его нашли уже полузанесенного вьюгой, но еще живого. Три месяца он

пролежал в лазарете. Несколько отмороженных и ампутированных пальцев на

ногах да частая ноющая боль в боку остались навсегда напоминанием об этой

неудавшейся смерти. Но больше он уже не пытался покончить с собой. Жизнь

опять победила в нем.

Он решил честно, старательно работать и скорее заслужить прощение

Родины. После постройки дороги его направили в Магаданскую область, где он

стал автослесарем в гараже, а потом был послан работать на шахты. Всюду в

его личном деле отмечались поощрения, и никогда туда не было записано ни

одного взыскания. Так он отбыл шесть лет своего срока.

[Собрав все, какие только удалось добыть, сведения о деле Петра Клыпы,

я пришел к твердому убеждению, что вина его сильно преувеличена и наказание,

которое его постигло, явно было излишне жестоким. Я попросил товарищей из

Главной военной прокуратуры, которые помогли мне в свое время

реабилитировать А. М. Филя, теперь ознакомиться с делом Петра Клыпы и

высказать свое мнение. Дело было затребовано в Москву, его проверили, и мои

предположения подтвердились. Вина Петра Клыпы была не столь уж велика, и,

учитывая его героическое поведение в Брестской крепости, смело можно было

ходатайствовать об отмене или смягчении наказания.]

Я начал с того, что написал старшине Игнатюку в Брест и Валентине

Сачковской в Пинск. Я просил их обоих письменно изложить все то, что они мне

когда-то рассказывали о героических поступках Пети Клыпы во время боев в

Брестской крепости, а потом заверить свои подписи печатью и прислать эти

свидетельства мне. Сам же я написал подробное заявление на имя Председателя

Президиума Верховного Совета Союза ССР Ворошилова. Приложив к своему

заявлению свидетельства Игнатюка и Сачковской, я отправил все эти документы

в Президиум Верховного Совета СССР.

Там, в Президиуме, внимательно, на протяжении нескольких месяцев

занимались этим делом. Были проверены все обстоятельства, запрошены

характеристики на Петра Клыпу с места его прежней работы и из заключения.

Все эти характеристики оказались самыми лучшими. А существо дела было таким,

что давало полную возможность ставить вопрос о помиловании.

Короче говоря, в начале января 1956 года я получил от Пети Клыпы

"Здравствуйте, Сергей Сергеевич! - писал мне Петя Клыпа. - Я Вам не

могу описать своей радости! Такое счастье бывает только один раз в жизни! 26

декабря я оставил жилье, в котором пробыл почти семь лет.

В поселке мне объявили, что все перевалы, вплоть до Магадана, закрыты,

машины не ходят, придется ждать открытия перевалов до Ягодного, где я должен

получать документы.

Машины и открытия перевалов я не стал ждать - пошел пешком. Прошел

благополучно перевал и пришел в поселок. Там мне сказали, что дальше идти

нельзя. Ягодинский перевал закрыт, имеются жертвы пурги и мороза. Но я

пошел. Уже на самом Ягодинском перевале обморозил лицо немного и стал похож

на горевшего танкиста. Но это через две недели будет незаметно. И вот так

около 80 километров я шел, веря в свою судьбу. Вернее, и шел и полз.

Придя в Ягодное, я узнал, что с Магаданом вторую неделю сообщения нет.

Дали мне пока что временное удостоверение до получения соответствующего

письменного документа из Москвы, который должен скоро прийти, и тогда я

на работу в автобазу слесарем 6-го разряда. Буду работать, пока не получу

паспорт, и тогда буду спешить встретиться с Вами и моими родными, с моей

мамочкой, которая потеряла все свое здоровье из-за меня".

Так началась новая, третья по счету жизнь Петра Клыпы. Первой было его

детство, внезапно оборванное в 1941 году войной и пленом. Потом был

короткий, четырехлетний период послевоенной жизни в Брянске, который

закончился так трагически в арестантском вагоне, увозившем его на север. И

вот уже взрослым, почти тридцатилетним человеком он, прощенный Родиной,

снова вступал в свободную трудовую жизнь. И ему самому, и всем нам, знавшим

его, очень хотелось, чтобы эта третья жизнь Петра Клыпы была счастливой и

плодотворной.

Спустя полтора месяца Петя Клыпа приехал в Москву. В потертой

солдатской шинели, в больших сапогах пришел он в первый раз ко мне. Мы

крепко обнялись, и он от волнения долго не мог выговорить ни слова. А потом

мы несколько часов беседовали с ним. Я был рад увидеть, что все пережитое им

не наложило на него никакого тяжелого отпечатка: передо мной был молодой,

жизнерадостный, полный энергии и бодрости человек.

А когда мы поближе познакомились с ним, я понял, что не ошибся, поверив

в Петра: в нем чувствовался действительно человек хорошей души, доброго

сердца, и то, что произошло с ним, несомненно, было какой-то нелепой

случайностью в его до этого безупречной, героической биографии.

Петя Клыпа пробыл в Москве некоторое время, а затем уехал жить к себе

на родину - в город Брянск. Я написал письмо первому секретарю Брянского

горкома партии с просьбой оказать помощь Пете Клыпе. Мне хотелось, чтоб он,

начиная новую жизнь, мог устроиться в хорошем заводском коллективе, чтобы у

него была возможность одновременно работать и учиться.

Вскоре я получил ответ от секретаря Брянского горкома партии Николая

Васильевича Голубева. Он сообщил мне, что горком уже помог Клыпе: его

устроили работать на новый передовой завод в Брянске - завод "Строймашина" -

пока учеником токаря, и что ему будет предоставлена возможность с осени

начать занятия в школе рабочей молодежи.

С тех пор прошло уже несколько лет. Петр Клыпа работает на том же

заводе дорожных машин. Теперь он токарь шестого разряда, один из лучших

рабочих, отличник производства, и его фотография не сходит с заводской Доски

почета. Он уже окончил семь классов вечерней школы для взрослых, но дальше

не стал продолжать свое образование. Там, на заводе, в жизни его произошло

очень важное событие - передовой токарь своего цеха Петр Клыпа был

единодушно принят в ряды КПСС. Как и положено коммунисту, он ведет сейчас

большую общественную работу: по заданиям горкома партии и горкома комсомола

выступает на предприятиях города, в колхозах области, в воинских частях со

своими воспоминаниями.

Но особенно часто приглашают его к себе пионеры и школьники. И для них

этот взрослый рабочий человек, Петр Сергеевич Клыпа, остается и, наверное,

останется до конца своих дней маленьким храбрым солдатом, Гаврошем Брестской

крепости - Петей Клыпой.

В скромном уютном домике, который после войны построил своими руками

Петя в поселке Володарского на окраине Брянска, снова живет большая семья

Клыпы. Петя женился, и жена, и мать, а теперь и двое детей - сын Сережа и

дочь Наташа - составляют его большую и дружную семью. Сюда же, в Брянск,

переехал из Сибири его брат, подполковник Николай Клыпа со своей женой и

детьми. Веселый кружок родных и друзей нередко собирается в домике Петра. И

ежедневным посетителем этого дома бывает местный почтальон, который пачками

носит Петру Клыпе адресованные ему письма. Пишут старые

товарищи-однополчане, сражавшиеся вместе с ним в крепости, пишут его юные

друзья-пионеры, пишут совсем незнакомые люди из разных уголков Советского

Союза и даже из-за рубежа. Они шлют слова привета и благодарности герою

Брестской крепости, желают ему счастья и удачи в жизни.

Я часто получаю письма от Пети Клыпы, а иногда, на праздники, он

навещает меня в Москве и рассказывает обо всех своих делах. Я вижу, что

перед ним раскрылось светлое, широкое будущее и он всячески старается

оправдать большое доверие, оказанное ему Родиной. Нет сомнения, что он

сумеет дополнить свою героическую военную биографию славными и такими же

героическими делами на фронте мирного труда.

А я мечтаю когда-нибудь написать для детей и юношества большую и

правдивую книгу о жизни Петра Клыпы, увлекательной и трудной, полной

настоящего героизма и тяжких испытаний, в которой были и славные победы, и

немалые ошибки, - жизни сложной, как всякая человеческая жизнь.

Ошибка Lua в Модуль:CategoryForProfession на строке 52: attempt to index field "wikibase" (a nil value).

Пётр Сергеевич Клыпа


Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
Имя при рождении:	Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
Род деятельности:	Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
Дата рождения:
Гражданство:	СССР 22x20px СССР
Подданство:	Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
Страна:	Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
Дата смерти:
Отец:	Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
Мать:	Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
Супруг:	Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
Супруга:	Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
Дети:
Награды и премии:
Автограф:	Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
Сайт:	Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
Разное:	Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
[[Ошибка Lua в Модуль:Wikidata/Interproject на строке 17: attempt to index field "wikibase" (a nil value). \|Произведения]] в Викитеке

Биография

В этом же году он вернулся в родной Брянск, где он встретился со своим довоенным другом Лёвой Стотиком, который промышлял спекуляцией и грабежами, сумев втянуть в это дело и Клыпу. Весной 1949 года Клыпу и Стотика арестовали. 11 мая 1949 года военный трибунал Брянского гарнизона, рассмотрев в закрытом судебном заседании дело по обвинению Стотика и Клыпы, приговорил: Клыпу Петра Сергеевича заключить в ИТЛ по ст. 107 УК РСФСР (спекуляция) сроком на 10 лет и по ст. 50-3 УК РСФСР (бандитизм) сроком на 25 лет, без поражения в правах, с конфискацией всего имущества.

Память

Образ в искусстве

Напишите отзыв о статье "Клыпа, Пётр Сергеевич"

Примечания

Ссылки

Отрывок, характеризующий Клыпа, Пётр Сергеевич

А душа у меня кричала от животного ужаса!.. Он знал про меня всё!.. Зачем, ну зачем я была нужна сумасшедшему Караффе?.. Почему его интересовала моя маленькая Анна?!
Не потому ли, что я слыла знаменитой Видуньей, и он считал меня своим злейшим врагом?.. Ведь для него не имело значения, как меня называли, для «великого инквизитора» я была просто – ведьмой, а ведьм он сжигал на костре...
Я сильно и беззаветно любила Жизнь! И мне, как и каждому нормальному человеку, очень хотелось, чтобы она продолжалась как можно дольше. Ведь даже самый отъявленный негодяй, который, возможно, отнимал жизнь других, дорожит каждой прожитой минутой, каждым прожитым днём своей, драгоценной для него, жизни!.. Но именно в тот момент я вдруг очень чётко поняла, что именно он, Караффа, и заберёт её, мою короткую и такую для меня ценную, не дожитую жизнь...
– Великий дух зарождается в малом теле, мадонна Изидора. Даже святой Иисус когда-то был ребёнком. Я буду очень рад навестить Вас! – и изящно поклонившись, Караффа удалился.
Мир рушился... Он рассыпался на мелкие кусочки, в каждом из которых отражалось хищное, тонкое, умное лицо....
Я старалась как-то успокоиться и не паниковать, но почему-то не получалось. Моя привычная уверенность в себе и в своих силах на этот раз подводила, и от этого становилось ещё страшней. День был таким же солнечным и светлым, как всего несколько минут назад, но в мою душу поселился мрак. Как оказалось, я давно ждала появления этого человека. И все мои кошмарные видения о кострах, были только предвестием... к сегодняшней встрече с ним.
Вернувшись домой, я тут же уговорила мужа забрать маленькую Анну и увезти её куда-то подальше, где злые щупальца Караффы не могли бы её достать. А сама начала готовиться к самому худшему, так как точно знала, что его приход не заставит себя долго ждать. И не ошиблась...
Через несколько дней, моя любимая чернокожая служанка Кея (в то время было очень модно заводить чернокожих слуг в богатых домах) доложила, что «его преосвященство, кардинал, ожидает меня в розовой гостиной». И я почувствовала, что что-то произойдёт именно сейчас...
Я была одета в светло-жёлтое шёлковое платье и знала, что этот цвет мне очень идёт. Но если и был один единственный человек на свете, перед которым мне не хотелось выглядеть привлекательной, то это уж точно был Караффа. Но для переодевания не оставалось времени, и пришлось выходить именно так.
Он ждал, спокойно опершись на спинку кресла, изучая какую-то старую рукопись, коих в нашем доме находилось несметное количество. Я «надела» на себя приятную улыбку и спустилась в гостиную. Увидев меня, Караффа почему-то застыл, не произнося ни слова. Молчание затягивалось, и мне казалось, что кардинал вот-вот услышит, как по предательски громко стучит моё испуганное сердце... Но вот, наконец-то, раздался его восторженный, хриплый голос:
– Вы потрясающи, мадонна Изидора! Даже это солнечное утро проигрывает рядом с вами!
– Вот уж не думала, что кардиналам разрешается говорить дамам комплименты! – с величайшим усилием продолжая улыбаться, выдавила я.
– Кардиналы тоже люди, мадонна, и они умеют отличать прекрасное от простоты... А где же ваша чудесная дочь? Смогу ли я насладиться сегодня двойной красотой?
– Её нет в Венеции, ваше преосвященство. Она с отцом уехала во Флоренцию, навестить её больного кузена.
– Насколько я знаю, в данный момент в вашей семье нет больных. Кто же так внезапно заболел, мадонна Изидора? – в его голосе звучала неприкрытая угроза...
Караффа начал играть открыто. И мне не оставалось ничего, как только встречать опасность лицом к лицу...
– Что вы от меня хотите, Ваше преосвященство? Не проще ли было бы сказать это прямо, избавив нас обоих от этой ненужной, дешёвой игры? Мы достаточно умные люди, чтобы, даже при разности взглядов, могли уважать друг друга.
У меня от ужаса подкашивались ноги, но Караффа этого почему-то не замечал. Он впился в моё лицо пылающим взглядом, не отвечая и не замечая ничего вокруг. Я не могла понять, что происходит, и вся эта опасная комедия всё больше и больше меня пугала... Но тут произошло кое-что совершенно непредвиденное, что-то полностью выходящее за привычные рамки... Караффа подошёл ко мне очень близко, всё так же, не сводя горящих глаз, и почти не дыша, прошептал:
– Ты не можешь быть от Бога... Ты слишком красива! Ты колдунья!!! Женщина не имеет права быть столь прекрасной! Ты от Дьявола!..
И повернувшись, бросился без оглядки из дома, как будто за ним гнался сам Сатана... Я стояла в совершенном шоке, всё ещё ожидая услышать его шаги, но ничего не происходило. Понемногу приходя в себя, и наконец-то сумев расслабить своё одеревеневшее тело, я глубоко вздохнула и... потеряла сознание. Очнулась я на кровати, поимая горячим вином из рук моей милой служанки Кеи. Но тут же, вспомнив о случившемся, вскочила на ноги и начала метаться по комнате, никак не соображая, что же такое предпринять... Время шло, и надо было что-то делать, что-то придумать, чтобы как-то защитить себя и свою семью от этого двуногого чудища. Я точно знала, что теперь всякая игра была кончена, что началась война. Но наши силы, к моему великому сожалению, были очень и очень не равны... Естественно, я могла победить бы его по-своему... могла даже просто остановить его кровожадное сердце. И все эти ужасы сразу бы закончились. Но дело в том, что, даже в свои тридцать шесть лет, я всё ещё оставалась слишком чистой и доброй для убийства... Я никогда не отнимала жизнь, наоборот – очень часто возвращала её. И даже такого страшного человека, каким был Караффа, пока ещё не могла казнить...

Пётр Клыпа. Кадр youtube.com

«Гаврош Брестской крепости» попал в тюрьму из-за верности дружбе.

«Белое пятно»

История героической обороны , сегодня известная миллионам, после войны была восстановлена буквально по крупицам.

О подвиге, совершенном советскими воинами в первые дни Великой Отечественной, впервые стало известно только в 1942 году из захваченных немецких документов. Однако информация эта была обрывочной и неполной. Даже после освобождения Бреста советскими войсками в 1944 году оборона крепости в июне 1941 года оставалась «белым пятном» в истории войны. Только годы спустя при разборе завалов стали находить документальные свидетельства героизма защитников крепости.

Имена героев стали известны во многом благодаря писателю и историку Сергею Сергеевичу Смирнову, автору книги «Брестская крепость», который нашел многих оставшихся в живых участников обороны и на основе их свидетельств восстановил трагические события июня 1941 года.

Среди тех, кого нашел и о ком написал Сергей Смирнов, был и Петя Клыпа , один из первых юных героев Великой Отечественной войны.

Воспитанник музвзвода

Петя Клыпа родился 23 сентября 1926 года в Брянске в семье железнодорожника. Он рано потерял отца, и на воспитание к себе мальчика взял старший брат Николай Клыпа, офицер Красной армии.
В 11 лет Петя Клыпа стал воспитанником музыкантского взвода 333-го стрелкового полка. Командовал взводом его брат, лейтенант Николай Клыпа.
В 1939 году 333-й стрелковый полк участвовал в освободительном походе Красной Армии в Западную Белоруссию, после чего местом его дислокации стала Брестская крепость.
Петя мечтал о карьере военного и предпочитал занятиям в школе строевую подготовку и репетиции в музыкантском взводе. Впрочем, за тем, чтобы мальчик не отлынивал от учебы, следили и брат, и командование.

21 июня 1941 года воспитанник музвзвода Клыпа провинился. Знакомый музыкант из Бреста уговорил Петю в этот день поиграть в оркестре на стадионе во время спортивных соревнований. Петя рассчитывал вернуться в часть до того, как заметят его отсутствие, однако не вышло. К его возвращению лейтенант Клыпа уже был проинформирован о «самоволке» подчиненного, и вместо вечернего киносеанса Петр был отправлен разучивать партию трубы из увертюры к опере «Кармен», которую как раз репетировал полковой оркестр.

Закончив урок, Петя встретился с другим воспитанником музвзвода, Колей Новиковым, который был на год старше него. Мальчишки договорились на следующее утро отправиться на рыбалку.

Маленький солдат

Однако этим планам не суждено было сбыться. Разбудил Петра грохот взрывов. Казарма рушилась под огнем противника, вокруг лежали раненые и убитые солдаты. Несмотря на контузию, подросток схватил винтовку и вместе с другими бойцами готовился встретить врага.

В других обстоятельствах Петю, как и других воспитанников частей, находившихся в крепости, эвакуировали бы в тыл. Но крепость вступила в бой, и Петр Клыпа стал полноправным участником ее обороны.

Ему поручали то, с чем мог справиться только он - маленький, юркий, шустрый, менее заметный для врагов. Он ходил в разведку, был связным между разрозненными подразделениями защитников крепости.

На второй день обороны Петя вместе с закадычным приятелем Колей Новиковым обнаружили чудом уцелевший склад боеприпасов и доложили о нем командиру. Это было поистине драгоценной находкой - у солдат подходили к концу патроны, а обнаруженный склад позволил продолжить сопротивление.

Бойцы пытались беречь отважного паренька, но он рвался в самое пекло, участвовал в штыковых атаках, стрелял по фашистам из пистолета, который Петя взял на том самом обнаруженном им складе.

Порой Петр Клыпа творил невозможное. Когда закончились бинты для раненых, он нашел в развалинах разбитый склад медсанчасти и сумел вытащить перевязочные средства и доставить их медикам.

Защитников крепости мучила жажда, а добраться до Буга взрослые не могли из-за перекрестного огня противника. Отчаянный Петька раз за разом прорывался к воде и приносил во фляжке живительную влагу. В развалинах он находил продукты для беженцев, прятавшихся в подвалах крепости. Петр сумел добраться даже до разбитого склада Военторга и принес рулон материи для полураздетых женщин и детей, которых нападение гитлеровцев застало врасплох.

Когда положение 333-го стрелкового полка стало безнадежным, командир, спасая жизни женщин и детей, приказал им сдаться в плен. То же предложили Пете. Но мальчишка возмутился - он воспитанник музыкантского взвода, боец Красной Армии, он никуда не уйдет и будет сражаться до конца.

Одиссея брестского Гавроша

В первых числах июля у защитников крепости подходили к концу патроны, и командование решило предпринять отчаянную попытку прорыва в сторону Западного острова с тем, чтобы потом повернуть к востоку, переплыть рукав Буга и мимо госпиталя на Южном острове пробраться в окрестности Бреста.

Прорыв завершился неудачей, большинство его участников погибли, но Петя оказался в числе тех немногих, кому удалось добраться до окрестностей Бреста. Но здесь, в лесу, он с несколькими товарищами был взят в плен.

Его загнали в колонну военнопленных, которую уводили за Буг. Через некоторое время рядом с колонной появилась машина с операторами немецкой кинохроники. Они снимали понурых, израненных пленных солдат, и вдруг шедший в колонне мальчишка погрозил кулаком прямо в объектив камеры.

Хроникеров это привело в ярость - еще бы, маленький негодяй портит отличный сюжет. Петю Клыпу (а именно он был этим смельчаком) конвоиры избили до полусмерти. Потерявшего сознание мальчика пленные несли на руках.

Так Петя Клыпа оказался в лагере для военнопленных в польском городе Бяла Подляска. Придя в себя, он нашел там закадычного приятеля Колю Новикова и других мальчишек из Брестской крепости. Спустя некоторое время они сбежали из лагеря.

Бои шли уже очень далеко от Белоруссии, и пробиваться к своим вместе с Петей осенью 1941 года решился только Володя Казьмин. Они прошли несколько сот километров по оккупированной немцами территории, но во время ночевки в одной из деревень их схватили полицаи.

Через несколько дней мальчишек вместе с местной молодежью погрузили в вагоны и отправили на принудительные работы в Германию. Так Петя Клыпа стал батраком у немецкого крестьянина в Эльзасе. Из неволи его освободили в 1945 году.

Соучастник

Освобожденный Петр Клыпа вернулся в родной Брянск. О подвиге защитников Брестской крепости, как уже говорилось, тогда мало что было известно. А к тому времени, когда писатель Сергей Смирнов, узнавший о Пете Клыпе из рассказов участников обороны, стал разыскивать «советского Гавроша», тот уже сидел в лагере под Магаданом.

Нет, Петр Клыпа вовсе не стал жертвой политических репрессий. Подвела его, как ни странно, верность дружбе. Лева Стотик был школьным товарищем Петра Клыпы, и они близко сошлись после войны.

Гражданин Стотик промышлял спекуляцией и грабежами, сумев втянуть в это дело и Петра Клыпу. Во время грабежей приятель Клыпы не стеснялся пускать в ход нож и пистолет, чему Петр не препятствовал, получая долю от награбленного. Несколько жертв ограблений пострадали, а одного человека Стотик убил.

Ни доносить на товарища, ни являться с повинной Петр Клыпа не стал. Весной 1949 года Клыпу и его подельника Стотика арестовали.

Законы того времени были суровы. За спекуляцию и бандитизм Петр Сергеевич Клыпа получил 25 лет лагерей.

Суровое наказание и позор сломали вчерашнего героя Брестской крепости. В лагере он даже попытался покончить с собой, оставшись лежать на морозе, когда все остальные заключенные ушли со стройки железной дороги. Однако его нашли и спасли, хотя несколько отмороженных пальцев на ногах пришлось ампутировать.

Напечатать