Тэффи ностальгия краткое содержание для читательского дневника. Лохвицкая Надежда Александровна Тэффи - Ностальгия. Рассказы. Воспоминания. Аверченко взглянул на часы
Рассказ начинается с утверждения, что всех людей мы делим на «чужих и своих». Каким образом? Просто про «своих» мы знаем, сколько им лет и сколько у них денег. Эти важнейшие для людей вещи и понятия всегда стараются скрыть. Более того, на «чужих» всегда хотят произвести хорошее впечатление (будто лет мало, а денег много), поэтому ведут себя приветливо. «Свои» же понимают, что ничего скрывать не нужно, а ещё любят говорить всё, как есть. Получается, чем больше близких людей, тем больше правды мы о себе знаем, а это неприятно.
Весь рассказ продолжается сравнение ситуаций с «чужими и своими». Например, Тэффи приводит пример: встретив чужого человека на улице, услышишь массу приятных слов о себе, а при встрече с родным – только неприятную правду. Или в болезни: чужие всегда побеспокоятся, а свои только посмеются, попытаются приободрить, но довольно строго. Дескать, что ты тут расхныкалась?! «Чужие» приятно преувеличивают ерундовое достоинство человека, а «свои» принижают даже значимое.
Дома все обычно хмурые и злые, а вот в гостях такие радостные и красивые! Сравниваются «чужие и свои» в ситуациях с забавными диалогами и характерами.
В финале приводится пример, который, видно, натолкнул автора на идею рассказа. Человек возмутился, что на него кричат, как на «своего». То есть «свой» мог бы себе такое позволить, но вот посторонний…
В общем, сравнение явно в пользу «чужих». Они такие всегда приятные… Вот только рассказ учит, что это всё это ненатурально.
Картинка или рисунок Тэффи - Свои и чужие
Другие пересказы для читательского дневника
- Краткое содержание Цвейг 24 часа из жизни женщины
Виртуозный мастер прозы Стефан Цвейг вывел героинями новеллы «24 часа из жизни женщины» молодую мадам Анриэт и пожилую мадам К.Действия происходят в Ривьере. Сюжет сразу закручивается интригой: француз-щеголь вскружил голову жене фабриканта Мадам Анриэт
- Краткое содержание Чехов Беззащитное существо
Кистунов, управляющий банком, отправляется на работу несмотря на свою подагру. В банк является некая Щукина с прошением.
- Краткое содержание Новое платье короля Андерсена
Жил был на свете один король. Любил он разные наряды. Все свое время проводил он в гардеробе. На каждый день, на каждый час у него был разный наряд. Лучшие ткани, лучшие платья, мантии принадлежали этому королю.
- Краткое содержание Чехов Маска
В клубе дают благотворительный бал-маскарад. Желающие танцуют в кадрили, интеллектуалы удаляются в читальню изучать газеты. Тишину нарушает приход веселой кампании. Мужчина в маске, одетый в костюм кучера и шляпу с павлиньим пером
- Краткое содержание Три года Чехова
В произведении отражены некоторые моменты жизни московского коммерсанта Лаптева. В самом начале перед нами перед нами предстает наш главный герой, ожидающий в саду на лавочке Юлию Сергеевну с церковной службы
В произведении повествуется о русской интеллигенции, сбежавшей от террора большевиков.
Все мысли переселенцев направлены на события, происходящие на родине. Испытывая безудержную ностальгию, герои живут только надеждой о скорых изменениях в родной стране и возможности возвращения.
Покинув родные места и обретя внешне спокойное существование, человека не оставляет боль и тоска по месту, где он родился.
Картинка или рисунок Тэффи - Ностальгия
Другие пересказы для читательского дневника
- Краткое содержание поэмы Беовульф
В старой Дании появилось чудовище Грендель, которое убивает воинов, не даёт мирной жизни людям. Смелый Беовульф приплывает на помощь королю, которому отказались оказать поддержку другие.
- Краткое содержание Сорокин Настенька
Вот и стукнуло Настюше шестнадцать лет! Мысли героини наполнены наивностью и кротостью. От родной матери она получила дорогую цепочку, на ней висел бриллиант по форме
- Краткое содержание Лесной царь. Жуковский
На лошади скачут через лес отец с сыном. У ребенка жар. Ему постоянно мерещатся несуществующие на самом деле существа.
- Краткое содержание оперы Аида Верди
«Аида» – история запретной любви на фоне экзотических декораций. Так большинство людей представляют себе эту оперу. На самом деле «Аида»
- Краткое содержание Бианки Плавунчик
Плавунчик – это такой вид птиц. Обитают они на озерцах, реках, морях, в общем, везде, где есть вода. Плавунчики встречаются повсюду, но ни когда не задерживаются на одном месте. Птички эти из семейства куликов.
Надежда Александровна Тэффи
НОСТАЛЬГИЯ
Рассказы
Воспоминания
Автор считает нужным предупредить, что в «Воспоминаниях» этих не найдет читатель ни прославленных героических фигур описываемой эпохи с их глубокой значимости фразами, ни разоблачений той или иной политической линии, ни каких-либо «освещений и умозаключений».
Он найдет только простой и правдивый рассказ о невольном путешествии автора через всю Россию вместе с огромной волной таких же, как он, обывателей.
И найдет он почти исключительно простых, неисторических людей, показавшихся забавными или интересными, и приключения, показавшиеся занятными, и если приходится автору говорить о себе, то это не потому, что он считает свою персону для читателя интересной, а только потому, что сам участвовал в описываемых приключениях и сам переживал впечатления и от людей, и от событий, и если вынуть из повести этот стержень, эту живую душу, то будет повесть мертва.
Москва. Осень. Холод.
Мое петербургское житье-бытье ликвидировано. «Русское слово» закрыто. Перспектив никаких.
Впрочем, есть одна перспектива. Является она каждый день в виде косоглазого одессита антрепренера Гуськина, убеждающего меня ехать с ним в Киев и Одессу устраивать мои, литературные выступления.
Убеждал мрачно:
Сегодня ели булку? Ну, так завтра уже не будете. Все, кто может, едут на Украину. Только никто не может. А я вас везу, я вам плачу шестьдесят процентов с валового сбора, в «Лондонской» гостинице лучший номер заказан по телеграфу, на берегу моря, солнце светит, вы читаете рассказ-другой, берете деньги, покупаете масло, ветчину, вы себе сыты и сидите в кафе. Что вы теряете? Спросите обо мне - меня все знают. Мой псевдоним - Гуськин. Фамилия у меня тоже есть, но она ужасно трудная. Ей-богу, едем! Лучший номер в «Международной» гостинице.
Вы говорили - в «Лондонской»?
Ну, в «Лондонской». Плоха вам «Международная»?
Ходила, советовалась. Многие действительно стремились на Украину.
Этот псевдоним, Гуськин,– какой-то странный.Чем странный? - отвечали люди опытные.- Не страннее других. Они все такие, эти мелкие антрепренеры.
Сомнения пресек Аверченко. Его, оказывается, вез в Киев другой какой-то псевдоним. Тоже на гастроли. Решили выехать вместе. Аверченкин псевдоним вез еще двух актрис, которые должны были разыгрывать скетчи.
Ну, вот видите! - ликовал Гуськин.-Теперь
только похлопочите о выезде, а там все пойдет, как
хлеб с маслом.
Нужно сказать, что я ненавижу всякие публичные выступления. Не могу даже сама себе уяснить почему. Идиосинкразия. А тут еще псевдоним - Гуськин с процентами, которые он называет «порценты». Но кругом говорили: «Счастливая, вы едете!», «Счастливая - в Киеве пирожные с кремом». И даже просто: «Счастливая… с кремом!»
Все складывалось так, что надо было ехать. И все кругом хлопотали о выезде, а если не хлопотали, не имея на успех никаких надежд, то хоть мечтали. А люди с надеждами неожиданно находили в себе украинскую кровь, нити, связи.
У моего кума был дом в Полтаве.
А моя фамилия, собственно говоря, не Нефе-
дин, а Нехведин, от Хведько, малороссийского кор
Люблю цыбулю с салом!
Попова уже в Киеве, Ручкины, Мельзоны, Ко-
кины, Пупины, Фики, Шпруки. Все уже там.
Гуськин развил деятельность.
Завтра в три часа приведу вам самого страш
ного комиссара с самой пограничной станции. Зверь.
Только что раздел всю «Летучую мышь». Все ото
Ну уж если они мышей раздевают, так где уж
нам проскочить!
Вот я приведу его знакомиться. Вы с ним по
любезничайте, попросите, чтобы пропустил. Вече
ром поведу его в театр.
Принялась хлопотать о выезде. Сначала в каком-то учреждении, ведающем делами театральными. Там очень томная дама, в прическе Клео де Мерод, густо посыпанной перхотью и украшенной облезлым медным обручем, дала мне разрешение на гастроли.
Потом в каких-то не то казармах, не то бараках, в бесконечной очереди, долгие, долгие часы. Наконец солдат со штыком взял мой документ и понес по начальству. И вдруг дверь распахнулась и вышел «сам». Кто он был - не знаю. Но был он, как говорилось, «весь в пулеметах».
Вы такая-то?
Да,-призналась. (Все равно теперь уж не
отречешься.)
Писательница?
Молча киваю головой. Чувствую, что все кончено,-иначе чего же он выскочил.
Так вот, потрудитесь написать в этой тетради
ваше имя. Так. Проставьте число и год.
Пишу дрожащей рукой. Забыла число. Потом забыла год. Чей-то испуганный шепот сзади подсказал.
Та-ак! - мрачно сказал «сам». Сдвинул брови.
Прочитал. И вдруг грозный рот его медленно по
ехал вбок в интимной улыбке: -Это мне… захоте
лось для автографа!
Очень лестно!
Пропуск дан.
Гуськин развивает деятельность все сильнее. Приволок комиссара. Комиссар страшный. Не человек, а нос в сапогах. Есть животные головоногие. Он был косоногий. Огромный нос, к которому прикреплены две ноги. В одной ноге, очевидно, помещалось сердце, в другой совершалось пищеварение. На ногах сапоги желтые, шнурованные, выше колен. И видно, что комиссар волнуется этими сапогами и гордится. Вот она, ахиллесова пята. Она в этих сапогах, и змей стал готовить свое жало.
Мне говорили, что вы любите искусство…-
начинаю я издалека и… вдруг сразу, наивно и жен
ственно, словно не совладев с порывом, сама себя
перебила: - Ах, какие у вас чудные сапоги!
Нос покраснел и слегка разбухает.
М-м… искусство… я люблю театры, хотя редко
приходилось…
Поразительные сапоги! В них прямо что-то
рыцарское. Мне почему-то кажется, что вы вообще
необыкновенный человек!
Нет, почему же…-слабо защищается комис
сар.- Положим, я с детства любил красоту и ге
роизм… служение народу…
«Героизм и служение» - слова в моем деле опасные. Из-за служения раздели «Летучую мышь». Надо скорее базироваться на красоте.
Ах нет, нет, не отрицайте! Я чувствую в вас
глубоко художественную натуру. Вы любите искус-
ство, вы покровительствуете проникновению его в народные толщи. Да, в толщи, и в гущи, и в чащи. У вас замечательные сапоги… Такие сапоги носил Торквато Тассо… и то не наверное. Вы гениальны!
Последнее слово решило все. Два вечерних платья и флакон духов будут пропущены как орудия производства.
Вечером Гуськин повел комиссара в театр. Шла оперетка «Екатерина Великая», сочиненная двумя авторами - Лоло и мною…
Комиссар отмяк, расчувствовался и велел мне передать, что «искусство действительно имеет за собой» и что я могу провезти все, что мне нужно,- он будет «молчать, как рыба об лед».
Больше я комиссара не видала.
Последние московские дни прошли бестолково и сумбурно.
Из Петербурга приехала Каза-Роза, бывшая певица «Старинного театра». В эти памятные дни в ней неожиданно проявилась странная способность: она знала, что у кого есть и кому что нужно.
Приходила, смотрела черными вдохновенными глазами куда-то в пространство и говорила:
В Криво-Арбатском переулке, на углу, в суров-
ской лавке, осталось еще полтора аршина батиста.
Вам непременно нужно его купить.
Да мне не нужно.
Нет, нужно. Через месяц, когда вы вернетесь,
уж нигде ничего не останется.
В другой раз прибежала запыхавшаяся:
Вам нужно сейчас же сшить бархатное платье!
Вы сами знаете, что это вам необходимо. На
углу в москательной хозяйка продает кусок зана
вески. Только что содрала, совсем свежая, прямо
Надежда Александровна Тэффи
НОСТАЛЬГИЯ
Рассказы
Воспоминания
Автор считает нужным предупредить, что в «Воспоминаниях» этих не найдет читатель ни прославленных героических фигур описываемой эпохи с их глубокой значимости фразами, ни разоблачений той или иной политической линии, ни каких-либо «освещений и умозаключений».
Он найдет только простой и правдивый рассказ о невольном путешествии автора через всю Россию вместе с огромной волной таких же, как он, обывателей.
И найдет он почти исключительно простых, неисторических людей, показавшихся забавными или интересными, и приключения, показавшиеся занятными, и если приходится автору говорить о себе, то это не потому, что он считает свою персону для читателя интересной, а только потому, что сам участвовал в описываемых приключениях и сам переживал впечатления и от людей, и от событий, и если вынуть из повести этот стержень, эту живую душу, то будет повесть мертва.
Москва. Осень. Холод.
Мое петербургское житье-бытье ликвидировано. «Русское слово» закрыто. Перспектив никаких.
Впрочем, есть одна перспектива. Является она каждый день в виде косоглазого одессита антрепренера Гуськина, убеждающего меня ехать с ним в Киев и Одессу устраивать мои, литературные выступления.
Убеждал мрачно:
Сегодня ели булку? Ну, так завтра уже не будете. Все, кто может, едут на Украину. Только никто не может. А я вас везу, я вам плачу шестьдесят процентов с валового сбора, в «Лондонской» гостинице лучший номер заказан по телеграфу, на берегу моря, солнце светит, вы читаете рассказ-другой, берете деньги, покупаете масло, ветчину, вы себе сыты и сидите в кафе. Что вы теряете? Спросите обо мне - меня все знают. Мой псевдоним - Гуськин. Фамилия у меня тоже есть, но она ужасно трудная. Ей-богу, едем! Лучший номер в «Международной» гостинице.
Вы говорили - в «Лондонской»?
Ну, в «Лондонской». Плоха вам «Международная»?
Ходила, советовалась. Многие действительно стремились на Украину.
Этот псевдоним, Гуськин,– какой-то странный.Чем странный? - отвечали люди опытные.- Не страннее других. Они все такие, эти мелкие антрепренеры.
Сомнения пресек Аверченко. Его, оказывается, вез в Киев другой какой-то псевдоним. Тоже на гастроли. Решили выехать вместе. Аверченкин псевдоним вез еще двух актрис, которые должны были разыгрывать скетчи.
Ну, вот видите! - ликовал Гуськин.-Теперь
только похлопочите о выезде, а там все пойдет, как
хлеб с маслом.
Нужно сказать, что я ненавижу всякие публичные выступления. Не могу даже сама себе уяснить почему. Идиосинкразия. А тут еще псевдоним - Гуськин с процентами, которые он называет «порценты». Но кругом говорили: «Счастливая, вы едете!», «Счастливая - в Киеве пирожные с кремом». И даже просто: «Счастливая… с кремом!»
Все складывалось так, что надо было ехать. И все кругом хлопотали о выезде, а если не хлопотали, не имея на успех никаких надежд, то хоть мечтали. А люди с надеждами неожиданно находили в себе украинскую кровь, нити, связи.
У моего кума был дом в Полтаве.
А моя фамилия, собственно говоря, не Нефе-
дин, а Нехведин, от Хведько, малороссийского кор
Люблю цыбулю с салом!
Попова уже в Киеве, Ручкины, Мельзоны, Ко-
кины, Пупины, Фики, Шпруки. Все уже там.
Гуськин развил деятельность.
Завтра в три часа приведу вам самого страш
ного комиссара с самой пограничной станции. Зверь.
Только что раздел всю «Летучую мышь». Все ото
Ну уж если они мышей раздевают, так где уж
нам проскочить!
Вот я приведу его знакомиться. Вы с ним по
любезничайте, попросите, чтобы пропустил. Вече
ром поведу его в театр.
Принялась хлопотать о выезде. Сначала в каком-то учреждении, ведающем делами театральными. Там очень томная дама, в прическе Клео де Мерод, густо посыпанной перхотью и украшенной облезлым медным обручем, дала мне разрешение на гастроли.
Потом в каких-то не то казармах, не то бараках, в бесконечной очереди, долгие, долгие часы. Наконец солдат со штыком взял мой документ и понес по начальству. И вдруг дверь распахнулась и вышел «сам». Кто он был - не знаю. Но был он, как говорилось, «весь в пулеметах».
Вы такая-то?
Да,-призналась. (Все равно теперь уж не
отречешься.)
Писательница?
Молча киваю головой. Чувствую, что все кончено,-иначе чего же он выскочил.
Так вот, потрудитесь написать в этой тетради
ваше имя. Так. Проставьте число и год.
Пишу дрожащей рукой. Забыла число. Потом забыла год. Чей-то испуганный шепот сзади подсказал.
Та-ак! - мрачно сказал «сам». Сдвинул брови.
Прочитал. И вдруг грозный рот его медленно по
ехал вбок в интимной улыбке: -Это мне… захоте
лось для автографа!
Очень лестно!
Пропуск дан.
Гуськин развивает деятельность все сильнее. Приволок комиссара. Комиссар страшный. Не человек, а нос в сапогах. Есть животные головоногие. Он был косоногий. Огромный нос, к которому прикреплены две ноги. В одной ноге, очевидно, помещалось сердце, в другой совершалось пищеварение. На ногах сапоги желтые, шнурованные, выше колен. И видно, что комиссар волнуется этими сапогами и гордится. Вот она, ахиллесова пята. Она в этих сапогах, и змей стал готовить свое жало.
Мне говорили, что вы любите искусство…-
начинаю я издалека и… вдруг сразу, наивно и жен
ственно, словно не совладев с порывом, сама себя
перебила: - Ах, какие у вас чудные сапоги!
Нос покраснел и слегка разбухает.
М-м… искусство… я люблю театры, хотя редко
приходилось…
Поразительные сапоги! В них прямо что-то
рыцарское. Мне почему-то кажется, что вы вообще
необыкновенный человек!
Нет, почему же…-слабо защищается комис
сар.- Положим, я с детства любил красоту и ге
роизм… служение народу…
«Героизм и служение» - слова в моем деле опасные. Из-за служения раздели «Летучую мышь». Надо скорее базироваться на красоте.
Ах нет, нет, не отрицайте! Я чувствую в вас
глубоко художественную натуру. Вы любите искус-
ство, вы покровительствуете проникновению его в народные толщи. Да, в толщи, и в гущи, и в чащи. У вас замечательные сапоги… Такие сапоги носил Торквато Тассо… и то не наверное. Вы гениальны!
Последнее слово решило все. Два вечерних платья и флакон духов будут пропущены как орудия производства.
Вечером Гуськин повел комиссара в театр. Шла оперетка «Екатерина Великая», сочиненная двумя авторами - Лоло и мною…
Комиссар отмяк, расчувствовался и велел мне передать, что «искусство действительно имеет за собой» и что я могу провезти все, что мне нужно,- он будет «молчать, как рыба об лед».
Больше я комиссара не видала.
Последние московские дни прошли бестолково и сумбурно.
Из Петербурга приехала Каза-Роза, бывшая певица «Старинного театра». В эти памятные дни в ней неожиданно проявилась странная способность: она знала, что у кого есть и кому что нужно.
Приходила, смотрела черными вдохновенными глазами куда-то в пространство и говорила:
В Криво-Арбатском переулке, на углу, в суров-
ской лавке, осталось еще полтора аршина батиста.
Вам непременно нужно его купить.
Да мне не нужно.
Нет, нужно. Через месяц, когда вы вернетесь,
уж нигде ничего не останется.
В другой раз прибежала запыхавшаяся:
Вам нужно сейчас же сшить бархатное платье!
Вы сами знаете, что это вам необходимо. На
углу в москательной хозяйка продает кусок зана
вески. Только что содрала, совсем свежая, прямо
с гвоздями. Выйдет чудесное вечернее платье. Вам
необходимо. А такой случай уж никогда не предста
Лицо серьезное, почти трагическое.
Ужасно не люблю слова «никогда». Если бы мне сказали, что у меня, например, никогда не будет болеть голова, я б и то, наверное, испугалась.
Покорилась Каза-Розе, купила роскошный лоскут с семью гвоздями.
Странные были эти последние дни.
По черным ночным домам, где прохожих душили и грабили, бегали мы слушать оперетку «Сильва» или в обшарпанных кафе, набитых публикой в рваных, пахнущих мокрой псиной пальто, слушали, как молодые поэты читали сами себя и друг друга, подвывая голодными голосами. Эти молодые поэты были тогда в моде и даже Брюсов не постыдился возглавить своей надменной персоной какой-то их «эротический вечер»!
Всем хотелось быть «на людях»…
Одним, дома, было жутко.
Все время надо было знать, что делается, узнавать друг о друге.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 4101 02 03 14 16 24
- Описание
Надежда Тэффи
НОСТАЛЬГИЯ
Автор считает нужным предупредить, что в «Воспоминаниях» этих не найдет читатель ни прославленных героических фигур описываемой эпохи с их глубокой значимости фразами, ни разоблачений той или иной политической линии, ни каких-либо «освещений и умозаключений».
Он найдет только простой и правдивый рассказ о невольном путешествии автора через всю Россию вместе с огромной волной таких же, как он, обывателей.
И найдет он почти исключительно простых, неисторических людей, показавшихся забавными или интересными, и приключения, показавшиеся занятными, и если приходится автору говорить о себе, то это не потому, что он считает свою персону для читателя интересной, а только потому, что сам участвовал в описываемых приключениях и сам переживал впечатления и от людей, и от событий, и если вынуть из повести этот стержень, эту живую душу, то будет повесть мертва.
Москва. Осень. Холод.
Мое петербургское житье-бытье ликвидировано. «Русское слово» закрыто. Перспектив никаких.
Впрочем, есть одна перспектива. Является она каждый день в виде косоглазого одессита антрепренера Гуськина, убеждающего меня ехать с ним в Киев и Одессу устраивать мои, литературные выступления.
Убеждал мрачно:
Сегодня ели булку? Ну, так завтра уже не будете. Все, кто может, едут на Украину. Только никто не может. А я вас везу, я вам плачу шестьдесят процентов с валового сбора, в «Лондонской» гостинице лучший номер заказан по телеграфу, на берегу моря, солнце светит, вы читаете рассказ-другой, берете деньги, покупаете масло, ветчину, вы себе сыты и сидите в кафе. Что вы теряете? Спросите обо мне - меня все знают. Мой псевдоним - Гуськин. Фамилия у меня тоже есть, но она ужасно трудная. Ей-богу, едем! Лучший номер в «Международной» гостинице.
Вы говорили - в «Лондонской»?
Ну, в «Лондонской». Плоха вам «Международная»?
Ходила, советовалась. Многие действительно стремились на Украину.
Этот псевдоним, Гуськин, - какой-то странный. Чем странный? - отвечали люди опытные. - Не страннее других. Они все такие, эти мелкие антрепренеры.
Сомнения пресек Аверченко. Его, оказывается, вез в Киев другой какой-то псевдоним. Тоже на гастроли. Решили выехать вместе. Аверченкин псевдоним вез еще двух актрис, которые должны были разыгрывать скетчи.
Ну, вот видите! - ликовал Гуськин. - Теперь только похлопочите о выезде, а там все пойдет, как хлеб с маслом.
Нужно сказать, что я ненавижу всякие публичные выступления. Не могу даже сама себе уяснить почему. Идиосинкразия. А тут еще псевдоним - Гуськин с процентами, которые он называет «порценты». Но кругом говорили: «Счастливая, вы едете!», «Счастливая - в Киеве пирожные с кремом». И даже просто: «Счастливая… с кремом!»
Все складывалось так, что надо было ехать. И все кругом хлопотали о выезде, а если не хлопотали, не имея на успех никаких надежд, то хоть мечтали. А люди с надеждами неожиданно находили в себе украинскую кровь, нити, связи.
У моего кума был дом в Полтаве.
А моя фамилия, собственно говоря, не Нефедин, а Нехведин, от Хведько, малороссийского корня.
Люблю цыбулю с салом!
Попова уже в Киеве, Ручкины, Мельзоны, Кокины, Пупины, Фики, Шпруки. Все уже там.
Гуськин развил деятельность.
Завтра в три часа приведу вам самого страшного комиссара с самой пограничной станции. Зверь. Только что раздел всю «Летучую мышь». Все отобрал.
Ну уж если они мышей раздевают, так где уж нам проскочить!
Вот я приведу его знакомиться. Вы с ним полюбезничайте, попросите, чтобы пропустил. Вечером поведу его в театр.
Принялась хлопотать о выезде. Сначала в каком-то учреждении, ведающем делами театральными. Там очень томная дама, в прическе Клео де Мерод, густо посыпанной перхотью и украшенной облезлым медным обручем, дала мне разрешение на гастроли.
Потом в каких-то не то казармах, не то бараках, в бесконечной очереди, долгие, долгие часы. Наконец солдат со штыком взял мой документ и понес по начальству. И вдруг дверь распахнулась и вышел «сам». Кто он был - не знаю. Но был он, как говорилось, «весь в пулеметах».
Вы такая-то?
Да, - призналась. (Все равно теперь уж не отречешься.)
Писательница?
Молча киваю головой. Чувствую, что все кончено, - иначе чего же он выскочил.
Так вот, потрудитесь написать в этой тетради ваше имя. Так. Проставьте число и год.
Пишу дрожащей рукой. Забыла число. Потом забыла год. Чей-то испуганный шепот сзади подсказал.
Та-ак! - мрачно сказал «сам».
Сдвинул брови. Прочитал. И вдруг грозный рот его медленно поехал вбок в интимной улыбке: - Это мне… захотелось для автографа!
Очень лестно!
Пропуск дан.
Гуськин развивает деятельность все сильнее. Приволок комиссара. Комиссар страшный. Не человек, а нос в сапогах. Есть животные головоногие. Он был косоногий. Огромный нос, к которому прикреплены две ноги. В одной ноге, очевидно, помещалось сердце, в другой совершалось пищеварение. На ногах сапоги желтые, шнурованные, выше колен. И видно, что комиссар волнуется этими сапогами и гордится. Вот она, ахиллесова пята. Она в этих сапогах, и змей стал готовить свое жало.
Мне говорили, что вы любите искусство… - начинаю я издалека и… вдруг сразу, наивно и женственно, словно не совладев с порывом, сама себя перебила: - Ах, какие у вас чудные сапоги!
Нос покраснел и слегка разбухает.
М-м… искусство… я люблю театры, хотя редко приходилось…
Поразительные сапоги! В них прямо что-то рыцарское. Мне почему-то кажется, что вы вообще необыкновенный человек!
Нет, почему же… - слабо защищается комиссар. - Положим, я с детства любил красоту и героизм… служение народу…
«Героизм и служение» - слова в моем деле опасные. Из-за служения раздели «Летучую мышь». Надо скорее базироваться на красоте.
Ах нет, нет, не отрицайте! Я чувствую в вас глубоко художественную натуру. Вы любите искусство, вы покровительствуете проникновению его в народные толщи. Да, в толщи, и в гущи, и в чащи. У вас замечательные сапоги… Такие сапоги носил Торквато Тассо… и то не наверное. Вы гениальны!
Последнее слово решило все. Два вечерних платья и флакон духов будут пропущены как орудия производства.
Вечером Гуськин повел комиссара в театр. Шла оперетка «Екатерина Великая», сочиненная двумя авторами - Лоло и мною…
Комиссар отмяк, расчувствовался и велел мне передать, что «искусство действительно имеет за собой» и что я могу провезти все, что мне нужно, - он будет «молчать, как рыба об лед».
Больше я комиссара не видала.
Последние московские дни прошли бестолково и сумбурно.
Из Петербурга приехала Каза-Роза, бывшая певица «Старинного театра». В эти памятные дни в ней неожиданно проявилась странная способность: она знала, что у кого есть и кому что нужно.
Приходила, смотрела черными вдохновенными глазами куда-то в пространство и говорила:
В Криво-Арбатском переулке, на углу, в суровской лавке, осталось еще полтора аршина батиста. Вам непременно нужно его купить.
Да мне не нужно.
Нет, нужно. Через месяц, когда вы вернетесь, уж нигде ничего не останется.
В другой раз прибежала запыхавшаяся:
Вам нужно сейчас же сшить бархатное платье!
Вы сами знаете, что это вам необходимо. На углу в москательной хозяйка продает кусок занавески. Только что содрала, совсем свежая, прямо с гвоздями. Выйдет чудесное вечернее платье. Вам необходимо. А такой случай уж никогда не представится.
Лицо серьезное, почти трагическое.
Ужасно не люблю слова «никогда». Если бы мне сказали, что у меня, например, никогда не будет болеть голова, я б и то, наверное, испугалась.
