Научная эволюция. Эволюция науки и проблема научных революций - доклад. Список использованной литературы

Известен как:

Биография

Родился в семье солдата. Учился в академической гимназии и академическом университете, в командирован за границу. В Лейдене и Страсбурге изучал главным образом естественную историю, но также и физику, химию, метафизику и проч. По возвращении из-за границы, Зуев подвергся испытанию в Академии наук и за диссертацию «Idea metamorphoseos insectorum ad caetera animalia applicata» был назначен адъюнктом Академии; в произведён в академики.

Ещё в будучи студентом Академического университета Зуев участвовал в известной экспедиции Палласа , который посылал его для научных работ и наблюдений на Уральские горы , в Обдорск , в Берёзов для исследования Оби до Ледовитого океана , на Индерские горы и т. д. .

Во время этих поездок Зуев собирал разные достопримечательности и редкости, обогатившие науку в учёных описаниях Палласа. Многие страницы в путевых записках Палласа принадлежат Зуеву. В 1781 году академия поручила Зуеву исследование края, не затронутого прежними экспедициями, а именно вновь приобретенных Россией территорий между реками Бугом и Днепром , устьем Днепра и его лимана с окрестностями.

Зуеву приходилось испытывать большую нужду, в частности во время экспедиций. Государственные чиновники, не понимавшие значение науки, создавали много затруднений и препятствий во время его путешествий. В таких тяжелых условиях приходилось работать Зуеву и позже, даже после того, как он получил звание академика. Однако Зуев был человек с характером, и, в случае необходимости, умел постоять за себя.

В. Ф. Зуев постоянно боролся с засильем иностранцев в тогдашней Академии наук. Он хотел привлечь к работе в Академии одаренных простых русских людей, в частности из тех, которых он знал из своих путешествий. Однако из этого ничего не вышло: царские вельможи и большинство академиков-иностранцев были против этого. Вопреки традициям тогдашней Академии наук, согласно которым научные труды писались на иностранном языке (немецком, французском или латинском), Зуев большинство своих трудов писал на русском языке. Он бережно собирал и вводил в свои работы народные русские названия животных и растений.

Известен случай возмущения академиков-иностранцев тем, что Василий Федорович писал письма в Академию на русском языке. За это он получил официальное предупреждение, что служащий Академии обязан писать «на понятном академикам новом языке».

О непростом положении ученых в царские времена свидетельствует и такой характерный факт из биографии В. Ф. Зуева. В 1784 году был объявлен приказ президента Академии наук княгини Дашковой - фаворитки Екатерины II - освободить выдающегося ученого от академической службы. Вся «вина» Зуева заключалась лишь в том, что он принял участие в работе Комиссии по учреждению народных училищ «без дозволения на то от начальства». Только благодаря энергичному ходатайству академика Палласа Дашкова отменила свой нелепый приказ.

Тяжелая жизнь, полная лишений и унижений, подорвала силы Василия Фёдоровича Зуева. Он умер в 1794 году, в 40 лет, простудившись во время экспедиции.

Труды

В своих «Путешественных записках от Санкт-Петербурга до Херсона в 1781 и 1782 г.» (СПб. , нем. перевод, Дрезден, ), Зуев описывает всё интересное, встретившееся ему на этом длинном пути, приводит исторические и статистические данные о различных местностях, сообщает сведения, касающиеся быта, образованности, нравов и верований жителей, напр., о духоборцах (он называет их «духоверцами»), цыганах и цыганском языке, дает наружное описание теперь уже исследованного Чертомлыцкого кургана и прочего.

Мемуары Зуева, напечатанные в изданиях Академии, относятся, главным образом, к зоологии ; некоторые из видов, впервые описанных Зуевым, удержали навсегда его имя (Muraena alba Zuiew, Muraena fusca Zuiew и т. п. ). Свои русские статьи Зуев помещал преимущественно в «Новых Ежемесячных Сочинениях» («О действии воздуха на тело человеческое», «Об огненных на воздухе явлениях», «О торфе», «О кормовых средствах» и др.), отчасти также в «Исторических Календарях».

Комиссия об учреждении училищ пригласила Зуева к участию в её трудах, и поручила ему составить для народных училищ «Начертание естественной истории» (СПб., ; 5 изд. ). По отзыву Палласа , этот труд Зуева превосходил все иностранные руководства по этому предмету того времени. Зуев был также и профессором естественной истории в Главном народном училище, учрежденном в в Санкт-Петербурге для повышения образования учителей, одно время и редактором ежемесячного издания «Растущий Виноград», в - комплектовавшегося учениками народного училища; участвовал в переводе «Естественной Истории» Бюффона (10 ч. СПб., -); перевёл «Описание растений Российского государства» Палласа (ч. I, СПб., ), а вместе с Ф. Томанским - главный труд Палласа - «Путешествие по разным провинциям Российского государства» (5 т. СПб., -).

Напишите отзыв о статье "Зуев, Василий Фёдорович"

Примечания

Литература

• // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). - СПб. , 1890-1907.
• М-в. // Русский биографический словарь : в 25 томах. - СПб. -М ., 1896-1918.
• Сухомлинов , Древняя и Новая Россия ( , № 2).
• Райков Б. Е. Академик Василий Зуев, его жизнь и труды. - М.: АН СССР, .
• Зуев В. Ф. Описание живущих Сибирской губернии в Березовском уезде иноверческих народов остяков и самоедцов (в книге Зуев В.Ф. Материалы по этнографии Сибири XVIII в. (1771–1772). М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1947. С предисловием и комментариями Г.Д. Вербова)
• Зуев В. Ф. Путешественныя записки Василья Зуева от С. Петербурга до Херсона в 1781 и 1782 году / В. Ф. Зуев / подгот. текста, вступ. статья, коммент. М. Э. Кавуна; Ин-т укр. археографии и источниковедения им. М. С. Грушевского НАН Украины. - Днепропетровск: Герда, 2011. - XXVIII, 394 с., ил., карт. - (Серия «EDITIO PRINCEPS»). - ISBN 978-966-8856-43-3 .

Отрывок, характеризующий Зуев, Василий Фёдорович

– Ну держись, барин, – проговорил он. – Еще быстрее рядом полетели тройки, и быстро переменялись ноги скачущих лошадей. Николай стал забирать вперед. Захар, не переменяя положения вытянутых рук, приподнял одну руку с вожжами.
– Врешь, барин, – прокричал он Николаю. Николай в скок пустил всех лошадей и перегнал Захара. Лошади засыпали мелким, сухим снегом лица седоков, рядом с ними звучали частые переборы и путались быстро движущиеся ноги, и тени перегоняемой тройки. Свист полозьев по снегу и женские взвизги слышались с разных сторон.
Опять остановив лошадей, Николай оглянулся кругом себя. Кругом была всё та же пропитанная насквозь лунным светом волшебная равнина с рассыпанными по ней звездами.
«Захар кричит, чтобы я взял налево; а зачем налево? думал Николай. Разве мы к Мелюковым едем, разве это Мелюковка? Мы Бог знает где едем, и Бог знает, что с нами делается – и очень странно и хорошо то, что с нами делается». Он оглянулся в сани.
– Посмотри, у него и усы и ресницы, всё белое, – сказал один из сидевших странных, хорошеньких и чужих людей с тонкими усами и бровями.
«Этот, кажется, была Наташа, подумал Николай, а эта m me Schoss; а может быть и нет, а это черкес с усами не знаю кто, но я люблю ее».
– Не холодно ли вам? – спросил он. Они не отвечали и засмеялись. Диммлер из задних саней что то кричал, вероятно смешное, но нельзя было расслышать, что он кричал.
– Да, да, – смеясь отвечали голоса.
– Однако вот какой то волшебный лес с переливающимися черными тенями и блестками алмазов и с какой то анфиладой мраморных ступеней, и какие то серебряные крыши волшебных зданий, и пронзительный визг каких то зверей. «А ежели и в самом деле это Мелюковка, то еще страннее то, что мы ехали Бог знает где, и приехали в Мелюковку», думал Николай.
Действительно это была Мелюковка, и на подъезд выбежали девки и лакеи со свечами и радостными лицами.
– Кто такой? – спрашивали с подъезда.
– Графские наряженные, по лошадям вижу, – отвечали голоса.

Пелагея Даниловна Мелюкова, широкая, энергическая женщина, в очках и распашном капоте, сидела в гостиной, окруженная дочерьми, которым она старалась не дать скучать. Они тихо лили воск и смотрели на тени выходивших фигур, когда зашумели в передней шаги и голоса приезжих.
Гусары, барыни, ведьмы, паясы, медведи, прокашливаясь и обтирая заиндевевшие от мороза лица в передней, вошли в залу, где поспешно зажигали свечи. Паяц – Диммлер с барыней – Николаем открыли пляску. Окруженные кричавшими детьми, ряженые, закрывая лица и меняя голоса, раскланивались перед хозяйкой и расстанавливались по комнате.
– Ах, узнать нельзя! А Наташа то! Посмотрите, на кого она похожа! Право, напоминает кого то. Эдуард то Карлыч как хорош! Я не узнала. Да как танцует! Ах, батюшки, и черкес какой то; право, как идет Сонюшке. Это еще кто? Ну, утешили! Столы то примите, Никита, Ваня. А мы так тихо сидели!
– Ха ха ха!… Гусар то, гусар то! Точно мальчик, и ноги!… Я видеть не могу… – слышались голоса.
Наташа, любимица молодых Мелюковых, с ними вместе исчезла в задние комнаты, куда была потребована пробка и разные халаты и мужские платья, которые в растворенную дверь принимали от лакея оголенные девичьи руки. Через десять минут вся молодежь семейства Мелюковых присоединилась к ряженым.
Пелагея Даниловна, распорядившись очисткой места для гостей и угощениями для господ и дворовых, не снимая очков, с сдерживаемой улыбкой, ходила между ряжеными, близко глядя им в лица и никого не узнавая. Она не узнавала не только Ростовых и Диммлера, но и никак не могла узнать ни своих дочерей, ни тех мужниных халатов и мундиров, которые были на них.
– А это чья такая? – говорила она, обращаясь к своей гувернантке и глядя в лицо своей дочери, представлявшей казанского татарина. – Кажется, из Ростовых кто то. Ну и вы, господин гусар, в каком полку служите? – спрашивала она Наташу. – Турке то, турке пастилы подай, – говорила она обносившему буфетчику: – это их законом не запрещено.
Иногда, глядя на странные, но смешные па, которые выделывали танцующие, решившие раз навсегда, что они наряженные, что никто их не узнает и потому не конфузившиеся, – Пелагея Даниловна закрывалась платком, и всё тучное тело ее тряслось от неудержимого доброго, старушечьего смеха. – Сашинет то моя, Сашинет то! – говорила она.
После русских плясок и хороводов Пелагея Даниловна соединила всех дворовых и господ вместе, в один большой круг; принесли кольцо, веревочку и рублик, и устроились общие игры.
Через час все костюмы измялись и расстроились. Пробочные усы и брови размазались по вспотевшим, разгоревшимся и веселым лицам. Пелагея Даниловна стала узнавать ряженых, восхищалась тем, как хорошо были сделаны костюмы, как шли они особенно к барышням, и благодарила всех за то, что так повеселили ее. Гостей позвали ужинать в гостиную, а в зале распорядились угощением дворовых.
– Нет, в бане гадать, вот это страшно! – говорила за ужином старая девушка, жившая у Мелюковых.
– Отчего же? – спросила старшая дочь Мелюковых.
– Да не пойдете, тут надо храбрость…
– Я пойду, – сказала Соня.
– Расскажите, как это было с барышней? – сказала вторая Мелюкова.
– Да вот так то, пошла одна барышня, – сказала старая девушка, – взяла петуха, два прибора – как следует, села. Посидела, только слышит, вдруг едет… с колокольцами, с бубенцами подъехали сани; слышит, идет. Входит совсем в образе человеческом, как есть офицер, пришел и сел с ней за прибор.
– А! А!… – закричала Наташа, с ужасом выкатывая глаза.
– Да как же, он так и говорит?
– Да, как человек, всё как должно быть, и стал, и стал уговаривать, а ей бы надо занять его разговором до петухов; а она заробела; – только заробела и закрылась руками. Он ее и подхватил. Хорошо, что тут девушки прибежали…
– Ну, что пугать их! – сказала Пелагея Даниловна.
– Мамаша, ведь вы сами гадали… – сказала дочь.
– А как это в амбаре гадают? – спросила Соня.
– Да вот хоть бы теперь, пойдут к амбару, да и слушают. Что услышите: заколачивает, стучит – дурно, а пересыпает хлеб – это к добру; а то бывает…
– Мама расскажите, что с вами было в амбаре?
Пелагея Даниловна улыбнулась.
– Да что, я уж забыла… – сказала она. – Ведь вы никто не пойдете?
– Нет, я пойду; Пепагея Даниловна, пустите меня, я пойду, – сказала Соня.
– Ну что ж, коли не боишься.
– Луиза Ивановна, можно мне? – спросила Соня.
Играли ли в колечко, в веревочку или рублик, разговаривали ли, как теперь, Николай не отходил от Сони и совсем новыми глазами смотрел на нее. Ему казалось, что он нынче только в первый раз, благодаря этим пробочным усам, вполне узнал ее. Соня действительно этот вечер была весела, оживлена и хороша, какой никогда еще не видал ее Николай.
«Так вот она какая, а я то дурак!» думал он, глядя на ее блестящие глаза и счастливую, восторженную, из под усов делающую ямочки на щеках, улыбку, которой он не видал прежде.
– Я ничего не боюсь, – сказала Соня. – Можно сейчас? – Она встала. Соне рассказали, где амбар, как ей молча стоять и слушать, и подали ей шубку. Она накинула ее себе на голову и взглянула на Николая.

Академик, родился в Петербурге в семье солдата, учился в Академической гимназии и Академическом Университете, в 1774 г. командирован за границу, в Лейдене и Страсбурге изучал, главным образом, естественную историю, но также и физику, химию, метафизику и прочее. По возвращении из-за границы, Зуев подвергся испытанию в Академии Наук и за диссертацию ""Idea metamorphoseos insectorum ad caetera animalia applicata"" сделан адъюнктом Академии; в 1787 г. произведен в академики. Еще в бытность свою студентом академического университета, Зуев участвовал в известной экспедиции Палласа, который посылал его для научных работ и наблюдений на Уральские горы, в Обдорск, в Березов для исследования Оби до Ледовитого океана, на Индерские горы и т. д. Во время этих поездок Зуев собирал разные достопримечательности и редкости, обогатившие науку в ученых описаниях Палласа. Многие страницы в Путевых Записках Палласа принадлежат Зуеву. В 1781 г. Академия поручила Зуеву исследование края, не затронутого прежними экспедициями, именно вновь приобретенных тогда мест между реками Бугом и Днепром, устьем Днепра и его лимана с окрестностями. В своих ""Путешественных записках от Санкт-Петербурга до Херсона в 1781 и 1782 г."" (СПб., 1787; немецкий перевод, Дрезден, 1789), Зуев описывает все достопримечательное, встретившееся ему на этом длинном пути, приводит исторические и статистические данные о различных местностях, сообщает сведения, касающиеся быта, образованности, нравов и верований жителей, например, о духоборцах (он называет их ""духоверцами""), цыганах и цыганском языке, дает наружное описание теперь уже исследованного Чертомлыцкого кургана и пр. Путешествие Зуева особенно богато столкновениями с административными и другими лицами, которые делали много затруднений нашим ученым путешественникам прошлого столетия. Зуев был человек с характером, и, в случае необходимости, умел постоять за себя. Мемуары Зуева, напечатанные в изданиях Академии, относятся, главным образом, к зоологии; некоторые из видов, впервые описанных Зуевым, удержали навсегда его имя (Muraena alba Zuiew, Meraena fusca Zuiew и т. п.). Русские статьи свои Зуев помещал преимущественно в ""Новых Ежемесячных Сочинениях"" (""О действии воздуха на тело человеческое"", ""Об огненных на воздухе явлениях"", ""О торфе"", ""О кормовых средствах"" и др.), отчасти также в ""Исторических Календарях"". Комиссия об учреждении училищ пригласила Зуева к участию в ее трудах, и поручила ему составить для народных училищ ""Начертание естественной истории"" (Санкт-Петербург, 1786; 5-е изд., 1814). По отзыву Палласа, этот труд Зуева превосходил все тогдашние иностранные руководства по этому предмету. Зуев был еще профессором естественной истории в Главном народном училище, учрежденном в 1784 г. в Санкт-Петербурге для образования учителей, одно время и редактором ежемесячного издания ""Растущий Виноград"", в 1785 - 1787 гг. составлявшегося учениками народного училища; участвовал в переводе ""Естественной Истории"" Бюффона (10 ч., СПб., 1789 - 1803); перевел ""Описание растений Российского государства"" Палласа (ч. I, СПб., 1788), а вместе с Ф. Томанским - Палласово ""Путешествие по разным провинциям Российского государства"" (5 т., СПб., 1773 - 78). О Зуеве ср. ст. Сухомлинова в ""Древней и Новой России"" (1879, № 2).

В. Ф. Зуев впервые детально описал природу и населения Никополя и Никопольского уезда.

«...Никопольский уезд, простирающийся вниз по Днепру от порогов по конец разливистейшего и островитейшего реки места, длиною на 130 или на 140 верст, а шириною от 70 до 20 верст окружается сзади Саксаганским и Кизикерменским уездами, занимает пространства на 470 715 десятин, которые немного теперь праздные, и то разве в степях, остается, иначе или уже населена, или взята под население. Весь сей уезд можно почесть способным ко всему в домостроительстве потребному, земля довольно плодородная луга обширные, лесу столько есть, чтобы не нуждаться в надобном строении, приволье для скота и рыбной ловли, все доказывает, что Запорожцы могли бы в сих местах жить, не чиня по соседственным местам разбоев. По разрушении Сечи, которая была в Покровске, многие из Запорожцев разсыпались по разным местам и за границу, и иные и по ныне еще живут по степи, либо по плавням хуторами, однако когда построили город Никополь, то мало помалу начали и их сгонять с их уединенных мест и принуждать строиться в оном; по чему в уезде хотя и обитали прежде сии скотопасы, однако, не были никогда твердыми жителями, чтобы считать уезд ими населенным. Ныне продолжая их собирать в определенные для населения места, между тем заселили 19 мест новыми переведенцами, кои теперь и составляют уездныхжителей, в них домов около 550; одна церковь; мельниц водяных и ветряных 14; а всех в уезде жителей, не считая разсеянных Запорожских по степи хуторов, которые со временем должны также непременно получить себе твердое место, около полутора тысяч. От Никополя до Покровска, бывшего укрепленного места Сечи, считают 12 верст...

...2 и 3 октября 1781 г., переночевав при речке, послали мы одного проводника пешком в Томаковку, чтобы прислали свежих лошадей, ибо старым через ночь за неимением корма отправиться было нечем, но и свежие были не много лучше старых. Недалеко отъехав от Томаковки (Томаковка 30 верст), принуждены мы были опять остановиться ночевать, а по утру, переезжая речку Каменку, загрузла наша кибитка в грязи и мы, отчаясь в своих лошадях, должны были искать помощи за несколько верст в сторону от дороги. Пригнанные из ближайшего селения волы вытащили нас из грязи, и мы от оной речки далее уже кое-как дотащились до Никополя, в котором положили совершенную надежду, что тут будет конец нашему дорожному мучению.

Никополь, избранное в степи под построение нового города пустое место на Днепровской протоке, Подпольною называемой, на которой и старая Сечь, что ныне Покровская слобода Князя Вяземского в 12 верст от Никополя, имела свое жилище, по застроению и заселению теми же Запорожцами и несколькими переведенцами, названо городом Славенском, а после переименовано Никополем, стоит на высоком берегу Днепра в том самом месте, где из его выходит протока Подпольною называемая. Положение города высокое и ровное; со всех сторон окружает его открытая степь, которая чем дальше к Западу, тем становится выше. В нем строение хорошее, мазаночное, разделенное прямыми улицами, а соборную церковь и канцелярию, которые стоят на самом верхнем краю берега, сверху того отделяет от жилья пространное поле. В нем числа домов положить нельзя, потому что оное от сгоняемых со степей Запорожцев и принуждаемых строиться в городе ежедневно увеличивается. Прошедшего года в нем было не более 70 домов, а ныне в мою бытность считалось ужебольше 200: равным образом и об жителях числа показать нельзя, потому что ежедневно на поселение или сами приходят, и каковых нарочитое число составляют жиды, или со степи и с островов сгоняют из хуторов, довольно сказать, что ныне он составляет нарочитой в Новороссийской Губернии городок, в котором две церкви и уездный суд. Я, не имея нужды в нем мешкать, как только наведаться, могу ли далее ехать до Херсона таким же образом подле Днепра, как ехал до сих мест, однако, слыша, что инде льготные годы новопоселенным еще не вышли, инде хотя и вышли, но они еще не обзаводились так, чтобы давать и переменять подводы, к тому же я ниже Никополя по Днепру ничего достопамятного не предвидел, и потому, переночевав, по утру поехал по почтовой дороге наемными ямщиками содержимой, чтобы выехать па прямуюХерсонскую дорогу Дорога была ровною, черноземною степью, по которой одни только курганы в великом множестве были видны. Всего чуднее, что Запорожцы в уединенных своих по балкам жилищах, переняли сие честолюбие у сих старинных покойников, делать по смерти своей над собою такие же надгробные кучи, какие они имеют; мне неоднократно попадались в сих местах Запорожских казаков насыпные могилы, почти столь же великие, как и те старинные. Для отличения себя от оных ставят обыкновенно на верху большой известкового камня высоченный крест. Нередко курган Запорожского казака снаружи укладен кругом известковыми камнями, и таковый видел я при первой от Никополя перемене Чертомлык в 20 верстах отстоящей. (Чертомлык 20 верст). Речка, которая течет мимо почтового сего местечка, называется также Чертомлыком, собою каменистая, но местами только воду имеющая. От оныя дальше по степи премножество валялось известковых камней, будто по всему полю разсыпаных и которых доселе еще было не видно, а здесь и далее с первого взгляду трудно почти угадать, откуда бы такое множество произходило, но, узнав, что в сих местах в балках берега по большой части состоят из сего камня, а далее на полдень может быть и все пространство полуденной части Новороссийской Губернии на некоторой глубине таковым известковым черепом покрыто; узнав, как около некоторых еще и видно, что курганы, коих здесь великое множество, может быть, все укладены были сим камнем, доставанным из земли, не трудно догадаться, что они разбросаны стали по степи или дождевою водою уносимые, или по столь долгим времени всячески разтаскиваемые.

Если оное справедливо, то должно думать, что воздвигнутые сии столь великие курганы, несмотря на их множество, означают не простых и бедных покойников, а таких, для которыхнадобно было вырывать из земли плитняг и возить на могилу. В прочем камень сей, как по степи валяющийся, так и в земле лежащий, не что иное есть, как сварившиеся до известковой крепости простые морские раковины, коих не только следы, но даже самые разтрухшие раковины еще видеть можно. Я после узнал, что тот же самый камень, покудова в земле лежит, гораздо слабее, нежели который уже лежал несколько лет на поверхности.

В последствии моего путешествия можно будет узнать как о положении его, так и различия и сколь далеко на полдень его слой простирается. Выехав из Чертомлыка, верст через пять, увидели мы превеликий круглый курган, какого я ни прежде, ни после не видывал. Его называют здесь Толстой могилою. Вокруг видно, он также был окладен известковым камнем, по тому, что сколь много по степи подъезжая к ему, его валялось, больше того на сей художественной горе его было. Взошедши на оный довольно круто, посреди самого верха представляется ямина, которая, однако, не от иного чего есть, как что земля осела и в оной ямине стоит каменный болван увеличенного росту. Болван сей кругом обтесан довольно ясно, чтобы разпознать части тела, платье и вещи, какие он на себе нашивал. Голова круглая как шар, на которой черт лица или совсем не было изображено, или от времени стерлись. Он стоял лицом на запад, врыт в землю по самое платье, и для того ног было не видно. Одет видно в латы и на голове такая же кольчужная шапка, от которой пояса или ремни привязывались на зади к находящейся на спине пряшке, которою и латы застегивались, руки у него сложены пальцы в пальцы; пониже оных вилен широкий пояс или портупея с большими для застегивания на переди бляхами, а на левом бедре и знак шпаги. Других оружий около его никаких было не видно, (осмотр, изображение его спереди, сзади и с боков). Напротив того после случилось мне видеть такой же болван на Ингуле в 22 верстах от Херсона на даче г. полковника Гандвиха.

Не далеко отъехав от Толстой могилы в берегу речки Соленой, которую мы после переезжали, видны были яры, которые издали краснели на подобие киновари, я своротил немного с дороги, чтоб их осмотреть, и видел, что они состояли из красной глины с известью смешанной, что без сомнения производить от разведенной водою и просякшей сквозь мергелеватую почву железной охры. Между затвердевшими сея глины комьями находил я многия, кои можно употреблять вместо карандаша на краски. Подле онаго яру повыше другой был наполнен желтою глиною, которая хотя также марала, однако несколько грубее. Переехав речку, увидели мы первое в степи селение майора Путилина, который видно по изобилию имеющихся по сей реке сенокосов здесь селиться разположнлся. За 20 верст от Чертомлыка приехали мы в Базавлук (Базавлук 20 верст), станцию на речке того же имени стоящую. Здесь, переменяя лошадей, хотел было я выезжать на прямую Херсонскую дорогу через Терновку на Блакитную; но селения, кои стоят на сем переезде, от подвод еще свободны, и потому семьдесят верст на одних лошадях мне показалось далеко, и для того, хотя несколько назад, но за лучшее почел ехать на Кривой Рог. Таким образом, отправился я на Каменку в 24 верстах от Базавлука лежащую, где по причине позднего времени остановился ночевать. За полверсты от Каменки стояло другое селение майора Мерлина, у которого по хорошему приволью месте, заводится и конский завод. Далее степь была такова же, как и прежде, множество курганов, которые вдали по ровности горизонта взмывали, как будто бы они стояли на воздухе, делали в красной день единое глазами упражнение..».

Литература:

1. Фрадкин Н. Г. Путешествие И. И. Лепехина, Н. Я. Озерецковского, В. Ф. Зуева.– М.,1948.

2. Райков Б. Е. Академик Василий Зуев, его жизнь и труды.– Л.., 1955.

3. Райков Б. Е. Науч.-пед. деятельность Зуева. - В кн.: Зуев В. Ф. – М., 1956.

4. Богуш П. У истоков истории Никополя. – Днепропетровск: Пороги, 1992.

Василий Федорович Зуев (1754 - 1794)

Географ и натуралист, академик Петербургской Академии наук (1779), профессор главного народного училища, инспектор учительской семинарии в Петербурге, первый русский методист-естественник, автор первого русского учебника по естествознанию для народных училищ «Начертание естественной истории» (1786).

Родом из крестьян Тверской губернии. Отец - солдат Семеновского полка. Так как детям солдат-гвардейцев разрешалось учиться в училищах столицы, В. Ф. Зуев поступает в академическую гимназию и успешно ее заканчивает. Университетское образование получил в Лейденском университете (Германия), университете Страсбурга (Франция). Защитил диссертацию, за что получил звание адъюнкта Академии наук. Как географ, натуралист, изучил Восточную Сибирь, юг России, Крым.

В работах по естествознанию В. Ф. Зуев придерживался прогрессивной теории всеобщей изменчивости в природе. Много сил отдал разработке методики преподавания естественной истории и созданию первой в России учебной книги для народных училищ по естественной истории. Написанный им учебник под названием «Начертание естественной истории» был по достоинству оценен лишь после Октябрьской революции.

Начертание естественной истории (отрывки)

(Печатается по изданию: Зуев В. Ф. Педагогические труды. /Под ред. Б. Е. Райкова. М., 1956.

Впервые издано в 1786 г. «Начертание естественной истории» написано для народных училищ. Это был первый учебник по естествознанию. Он отличается научностью, оригинальностью изложения, использованием эволюционной теории. Книга неоднократно переиздавалась. Учебник состоит из 2 частей. Материалы первой части охватывают разделы «Ископаемое царство», «Прозябаемое царство». Вторая часть посвящена «Животному царству».)

Введение

Нет почти человека, которому бы познание вещей естественных не было нужно, полезно, а иногда и необходимо. Мы не говорим здесь о бренном нашем составе, который беспрестанной требует помощи от тою же десницею сотворенных былий; но пища и питие, одеяние и прикрытие, нужды естественные, по разным света полосам различные, однако всегда первые, действующие на нас еще с самого нашего рождения, уже довольно доказывают, сколько надобно сведение тех вещей, коими мы оным удовлетворяем. Каким же образом вещи сии познавать, приобретать, употреблять, тому учит книга сия, «Начертание естественной истории», изданная к употреблению народных училищ, заключающая в себе токмо нужнейшие, а притом по большей части из произведений российских. Содержащиеся в ней предметы расположены по наружному виду, так, как оные каждому представляются или как каждый оные наиспособнее понимать может.

При толковании параграфа, или, лучше сказать, при рассуждении о какой-либо вещи учитель показывает оную в самой натуре или, по крайней мере, на картине, почему при каждом народном училище в сем классе должно стараться иметь таковых вещей собрание, которые в натуре, которые в рисунках.

Но как все сие еще только касается до одной описанных предметов истории, а намерение народного просвещения состоит в паче в пользе и образе употребления, то учитель не преминет рассказывать о всех веществах, как которые куда употребляются, которые наипаче заслуживают в рассуждении заведения или размножения их (помня всегда, которое где родится) для частной или общественной пользы особенного внимания^ которые годны ко введению в употребление, которые к заменению чужестранных.

А чтоб польза сего учения еще явственнее была в своей подробности, то каждое в наместничестве народное училище наипервее да примется за познание собственных своих произведений, которые, следовательно, наипервее и должны быть собраны, а познавая со-седственные, узнает, как у себя и чужие заводить, и свои размножать, удобрять и распространять должно.

НАЧЕРТАНИЕ ЕСТЕСТВЕННОЙ ИСТОРИИ

§ 1. Естественная история есть наука, которая рассказывает нам о всяких телах, на земном шаре обитающих.

§ 2. Тела естественные разделяются на три царства: на ископаемое, прозябаемое и животное.

§ 3. В ископаемом царстве содержатся тела, доставляемые из земли, грубые, неживые, нечувствительные и с места на место не движущиеся, например: земли, каменья и другие твердые и жидкие в земле тела. Наука, подробнее об оных толкующая, называется минералогией.

§ 4. Прозябаемое царство заключает в себе тела, на земле вырастающие, живые, чувствительные и с места на место не движущиеся, как дерево, травы и прочие растения. Наука, подробнее об оных толкующая, называется ботаникой.

§ 5. К животному царству причисляются тела, по земле встречающиеся, живые, чувствующие и с места на место движущиеся, каковы суть: звери, птицы, рыбы и пр. Наука, подробнее об оных преподающая, называется зоологией.

ИСКОПАЕМОЕ ЦАРСТВО

§ 6. Тела, твердые или жидкие, состоящие из многих сродных частиц, нестройные, необразные, бесчувственные, составляют ископаемое царство.

§ 7. Ископаемые тела разделяются на семь отделений: на земли, камни, соли, горючие вещества, полуметаллы, металлы и окаменелости.

О землях

§ 8. Малые частицы, вместе лежащие и неплотно между собою соединенные, ни в воде, ни в масле не распускающиеся, суть земли.

§ 9. Простых земель четыре: пыловатая, известковая, глинистая и песковатая...

ПРОЗЯБАЕМОЕ ЦАРСТВО

§ 11. Главнейшие растения части суть: корень, ствол и цветок, все у разных разные.

§ 12. Прозябаемое царство распростирается по всей земной поверхности, хотя со свойственным себе наблюдением климата, местоположения и качества земли; и потому выходит, что не везде на земле одинакие растения родятся...

§ 14. Польза от разных растений разная и как в естестве, так и для человека весьма обширна; иные, по неведению нашему ни к чему другому негодные, согнивая, по крайней мере, на голейших каменных местах, составляют по себе землю, дабы после другие травы могли на их окореняться и питаться. Мхи и папоротники превращают болота и топи в сухие земли, сверх того, прикрывают молодые травы и корешки их от засухи и ознобу. Зелень и цветки прокармливают бесчисленное множество животных. Древа и кустарники прикрывают своею тенью нижайшие их травы; останавливают ветры; испарением и вдохновением своих листьев поправляют воздух, ежегодным очищением себя от листьев, коры и сучьев поправляют и удобряют землю. Наконец... сколько пользы для одного человека в пищу, лекарства и домостроительство, многие знают, но немногие признают естества благость...

ЖИВОТНОЕ ЦАРСТВО

§ 7. В голове содержится мозг, от которого внутрь и вне по всему телу распространяются нервы, или чувственные жилки.

§ 8. Нервы, кончащиеся с особливым устройством в известных тела местах, составляют так называемые органы чувств, в коих производящиеся извне перемены нарицаются чувствами.

§ 9. Таковых явнейших чувств почитается пять: глаза - зрение, уха - слышание, носа - обоняние, языка - вкус, кожи - осязание. Внутреннее ж строение оных чувств: глаз, сложенный шар из перепонок и разных внутри жидкостей, в коем зрительный нерв, входя из мозга, расстилается по внутреннему дну в виде перепонки, коею принимает на себя все вне находящиеся предметов изображения и составляет зрение. Ухо, хрящевая и головной кости различнообра-зованная труба, по коей снутри распространяется входящий из мозга слыхательный нерв, представляющий главным своим отрывком на перепонке, внешнее ушко от внутренней трубы отделяющей, натянутую струну, коею все вне производящиеся звоны сообщаются по трубе мозгу, и сие называется слышание. Нос - средственное на переди лица пустое возвышение, наполненное разными легкими извилистыми косточками, одетыми так, как и вся внутренняя сторона носа, мокрою перепонкою, по коей нюхательный нерв из мозга распространяется для принятия на себя всяких испарений или запахов, и сие есть обоняние. Язык, мягкая во рту часть, по коей два отрывка от пятого из мозга нерва, вкусительными называемые, проходя на поверхности, оканчиваются сосочками, принимающими на себя действие распущающихся по ним тел, и сие составляет вкус. Кожа, внешнее всякого тела покрывало, в котором чувственные жилки, из мозга и хребтовой мозговины распространяясь, оканчиваются на поверхности сосочками, производящими в душе чувствие, называемое осязанием.

Примечание. Не все животные имеют все сии чувства, но разнствуют от совершеннейшего человека или меньшим числом оных, или лучшеством того либо другого чувства, награждающего недостаток прочих...