Николай скоблин. Скоблин Николай Владимирович (1893—1937). Похищение генерала Миллера
Задолго до появления Интернета и мастеров "Фотошопа" подавляющее большинство сделанных фото были подлинными. Все, что отображалось на пленке, действительно было в кадре. Иногда на снимки попадали поистине невероятные и загадочные явления, такие как призраки, непонятные существа и даже НЛО. До сих пор ученые не могут объяснить, каким образом они там оказались.
Таинственный фотограф
Если внимательно присмотреться к этому, на первый взгляд, обычному фото, можно заметить одного странного человека в солнцезащитных очках. На снимке, сделанному в 40-х годах в Канаде, он особенно выделяется среди обыкновенных людей, одетых по своему времени. Во-первых, его одежда более подходит для нашего времени. Во-вторых, в его руках можно заметить современный фотоаппарат. Так кто же это - обычный человек в странной одежде или путешественник во времени? И что именно он собрался фотографировать необычной камерой? Ответов на эти вопросы пока нет.
Загадочный силуэт на дне
В 1964 году француз Роберт Серрек в австралийском штате Квинсленде запечатлел на фотокамеру нечто необъяснимое на морском дне. На снимке отчетливо виден огромный змеевидный силуэт, скрытый под водой. Эта фотография уже полвека будоражит умы многих ученых, но убедительного объяснения так и нет.
Монстр или обезьяна?
Несколько десятилетий назад очень популярной стала теория о существовании "Снежного человека". Немного позже нашли ему даже родственника - обезьяну-вонючку. Это фото сделала жительница Флориды в своем дворе. Она также утверждала, что ее укусило непонятное существо, похожее на обезьяну. Исследователи снимка высказывали предположение, что этот зверь мог оказаться медведем. Но большинство уверено, что это действительно была скунсоподобная обезьяна.
Жуткое фото семейства Куперов
После переезда в новое жилище Куперы пригласили к себе родственников и решили сделать семейное фото. Но вместо приятных воспоминаний этот снимок способен наводить только страх. На нем, помимо членов семьи, присутствует непонятное тело, свисающее с потолка. До сих пор никто не может объяснить, было ли это простым дефектом пленки или же в доме присутствуют потусторонние силы, случайно попавшие в кадр.
В 1930 году Кутепова в результате спецоперации ОГПУ похитили советские контрразведчики. Погиб руководитель РОВС при до сих пор невыясненных обстоятельствах, и к этой акции, как утверждают некоторые историки, чета Скоблин-Плевицкая имела непосредственное отношение.
Во всяком случае, известно, что супруги были завербованы ОГПУ-НКВД именно в 1930 году. Они польстились на деньги (советская сторона обязалась ежемесячно выплачивать Скоблину и Плевицкой определенную сумму в долларах и франках). Агентам дали клички «Фермер» и «Фермерша» (у супругов во Франции была своя ферма).
Новый руководитель РОВС Евгений Миллер не доверял Скоблину, в организации шли внутренние склоки по поводу выбора методов антибольшевистской борьбы. В СССР, в свою очередь, искали способы подобраться к руководству Союза. Для этих целей и использовали Скоблина.
Есть мнение, что Николай Скоблин работал сразу на несколько разведок, в том числе, и на германскую. Считается, что именно он по заданию НКВД передал немцам фальшивые документы, якобы свидетельствовавшие о причастности маршала Тухачевского к антисталинскому заговору, которые впоследствии попали на стол к Сталину.
К началу осени 1937 года отношения между Миллером и Скоблиным были весьма напряженными, Николая Владимировича уже не раз открыто объявляли предателем в рядах РОВС. Тем не менее, Миллер в конце сентября согласился на встречу со Соблиным, якобы желавшим познакомить лидера белоэмигрантского союза с неким агентом из Прибалтики. Миллер оставил секретарю записку, в которой сообщил, куда идет и предположил, что эта встреча может быть провокацией, ловушкой.
В результате Евгения Миллера так же, как и Кутепова, похитили советские контрразведчики. Скоблин был изобличен и, судя по всему, в том же году уничтожен агентами НКВД (версии гибели этого агента предлагаются разные). Плевицкую арестовали и приговорили к 20 годам каторги. Отсидела она всего 2 года – в октябре 1940 года певица умерла во французской тюрьме в результате тяжелой болезни. Переправленного на Лубянку Миллера расстреляли в СССР в мае 1939 года.
© ООО Издательство «Питер», 2017
Все права защищены. Никакая часть данной книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме без письменного разрешения владельцев авторских прав.
Предисловие
Писать о разведке невероятно сложно. Подлинная биография нелегала навсегда остается под грифом «секретно». Как отметил Герой Советского Союза Геворк Вартанян, «про нас, например, можно говорить только то, что было в Тегеране, то есть до 51-го года. Мы и потом работали, но что было потом, пока рассказывать нельзя». Пресловутое «пока» может продолжаться долгие годы. К Николаю Владимировичу Скоблину, которого многие считают одним из самых успешных советских разведчиков, это относится в первую очередь.
23 сентября 1937 года русская эмиграция была потрясена новостью: в Париже таинственно исчезли председатель Русского общевоинского союза генерал Евгений Карлович Миллер и начальник Объединения чинов Корниловского ударного полка генерал Николай Владимирович Скоблин. Газеты еще не успели даже разобрать чрезвычайное происшествие, как стало известно, что пропала и жена Скоблина, знаменитая русская певица Надежда Васильевна Плевицкая. Вся французская полиция была поднята на ноги, было установлено круглосуточное наблюдение на вокзалах, в морских портах, на приграничных станциях.
Миллера и Скоблина больше никто из русских эмигрантов никогда не видел. А вот Плевицкая нашлась. На следующий день она давала объяснения в полиции. Через год легендарный «курский соловей» предстанет перед судом. Ее обвинят в участии в похищении председателя РОВС и работе вместе с мужем на советскую разведку. 53-летняя женщина будет осуждена на долгое заключение и умрет в тюрьме.
Эту историю знают многие. Кто-то читал книгу Б. В. Прянишникова «Незримая паутина», кто-то смотрел сериал «Очарование зла» или многочисленные документальные фильмы разной степени достоверности. За прошедшие 70 лет реальный Скоблин забылся. Ушли в прошлое многочисленные свидетельства воинской доблести Николая Владимировича:
«На помощь были направлены три роты, общей численностью 160 человек, под командой Скоблина. Эрдели стал объяснять обстановку. «Ваше высокопревосходительство, все равно ни зги не видно, просто укажите рукой точное направление противника», – сказал Скоблин. Генерал указал.
Раздалась тихая команда: «Интервал три шага. От середины в цепь! Вперед!» Бесшумно поползли к окопам. «В штыки! Ура!» – крикнул Скоблин. Корниловцы подхватили так неистово, что заглушили стрельбу. Паника захлестнула большевиков. Обезумевшие толпы, в несколько тысяч человек, уже ничего не соображали».
Сегодня культивируется совсем другая память о генерале, которая взрастила множество мифов. Эта книга – первая попытка показать настоящего Скоблина, его военную карьеру, деятельность в Русском общевоинском союзе и то самое пресловутое участие в «деле Тухачевского». Я старался не выставлять оценки поступкам и мыслям героев этой книги. Это сможете сделать вы – мои читатели. В мою задачу входит просто констатировать факты и приводить свидетельства, которые я собирал многие годы.
Глава 1
Первый корниловец
Октябрьский переворот 1917 года, а именно так и называли Троцкий с Лениным свою революцию, вверг страну в пучину братоубийственной Гражданской войны. Первыми поднялись на борьбу с III Интернационалом Лавр Георгиевич Корнилов и четырехтысячная Добровольческая армия, составной частью которой был Корниловский ударный полк. Что мы знали о нем еще до недавнего времени? Только скупую информацию, почерпнутую из энциклопедии:
«Назван по имени генерала от инфантерии Л. Г. Корнилова и ведет свое начало от 1-го Ударного отряда, сформированного в составе 8-й армии в июне 1917 года. Приказом Верховного главнокомандующего от 11 августа 1917 года получил на именование Корниловского ударного полка, с 10 сентября 1917 года – 1-й Российский ударный полк, с 30 сентября 1917 года – Славянский ударный полк. После Октябрьской революции около 600 ударников пробились на Дон».
Мы, рожденные в СССР, ничего толком о Гражданской войне не знали. Мы говорили «белогвардейцы» и даже не задумывались о том, что означает это слово. А ведь основоположники сопротивления большевизму, генералы Русской императорской армии Алексеев и Корнилов, создавая Добровольческую армию, таким определением не пользовались.
«Белогвардейцами» их стали называть противники-большевики по якобы существовавшей аналогии между Добровольческой армией и эмигрантской белой армией эпохи Великой французской революции. Однако это в корне неверно. Французская армия воевала за идею легитимной монархии, выбрав для своего флага белый цвет королевского дома Бурбонов. А русская Добровольческая армия не была ни реставраторской, ни монархической. Но название «белое» постепенно прижилось, добровольцы стали им пользоваться, придавая ему иной смысл. Так белый цвет, войдя в название движения, стал символом чистоты устремлений его участников. Символом, который противопоставлялся классовой ненависти и перманентной революции, олицетворявшимися красным цветом – цветом крови. Ну и поскольку в Белом движении был представлен весь политический спектр от монархистов до социалистов, стали говорить, что белый цвет включает все цвета радуги. Это был символ политической солидарности, ради которого его приверженцы были готовы и пойти на все, и от всего отказаться.
Долгие годы нас пичкали суррогатной историей и все и всегда принималось на веру. Мы были убеждены, что в белых армиях служили только графы и князья, фабриканты и помещики, буржуазия и купечество. Но так ли было на самом деле? В архиве командующего Вооруженными силами Юга России генерала Деникина сохранился уникальный документ, датированный 5 мая 1918 года.
«Не просим Вас, а прямо умоляем принять нас в Добровольческую Армию. Я – Сергей Николаевич Большаков, мне уже исполнилось 10 лет, а мой брат – Леонид Николаевич Большаков – ему уже 9-й год. Пожалуйста, примите нас в свою Армию. Мы умеем ездить верхом и делать гимнастику. Папа и мама ничего не знают, но как Вы напишете, не посмеют».
В январе и феврале 1918 года под Новочеркасском сражались двенадцатилетние кадеты, ростом меньше трехлинейной винтовки, в черных мундирчиках с красными лампасами. Потом их, окоченевших, в белых бумажных смертных венчиках вокруг желтых бескровных лбов, отпевали в новочеркасском Войсковом соборе. А тех немногих, кто провожал их в полупустом храме в последний путь, мучила только одна мысль: почему должны гибнуть дети, когда на Дону столько взрослых мужчин? Это о тех бедных мальчиках сказал с грустью основатель Добровольческой армии генерал Алексеев: «Орлята защищали родное гнездо. А где же были орлы?»
Орлы тоже были. Только Корниловская ударная дивизия потеряла в боях 13 674 человека. За три года русской смуты были ранены 34 328 красно-черных воинов. Из восемнадцати человек командного состава времен Ледяного похода в 30-х годах были живы лишь пять человек. Двенадцать погибли в боях, один – застрелился, не выдержав новороссийского кошмара. Вдумайтесь в эти цифры. Те же, кого большевики не добили в Крыму, – умерли на чужбине. Навсегда оставшись верными своей Родине.
Корниловский ударный полк. Полк – легенда. Осколок Русской армии, уничтоженной большевиками в 1917 году. Вспомним гнуснейшие слова маршала Тухачевского, сказанные спустя четыре года:
«Мы не получили в наследство от царской армии хороших приемов общевойскового обучения, и нам самим надо настойчиво их разрабатывать применительно к условиям Красной Армии».
Вспомним и сравним с воспоминаниями полковника-марковца Биркина:
«Я слышу сзади музыку. Было, как будто, недалеко, но не видно еще за скатом. Наконец за скатом появилась цепь корниловцев с их эмблемами на левых рукавах. Я много уже слышал про них, но впервые и воочию увидел этот знаменитый полк, и как раз в бою. Не отрываясь, смотрел на него, даже не слыша свиста пуль. А полк разворачивался к атаке, не изменяя шага и отбивая ногу, как на параде. Ни криков, ни беготни, ни одной заминки. Полк поравнялся с нашей цепью и прошел через нее, не ускоряя и не замедляя шага. Мне кажется, что я смотрел на полк, разинув рот, – до того удивительно, картинно-захватывающе и даже страшно было это зрелище. Цепи их были в 6–8 шагов интервала, и удивительнее всего, что они на ходу строились, одна уступом за другой. Большевики встретили полк ураганным огнем, а корниловцы и не дрогнули: как шли, так и идут, даже шагу не прибавили, и казалось, что они чрезвычайно быстро приближаются к окопам большевиков. Вдруг пальба большевиков сразу прекратилась. Густыми цепями они сразу поднялись и побежали изо всех сил к станице. В ту же минуту грянуло корниловское «Ура!»»
* * *
В начале 1918 года помощником командира Корниловского ударного полка был штабс-капитан Николай Владимирович Скоблин. Скупые строчки биографии – «Участник Первой мировой войны. В 1914 году – прапорщик 126-го пехотного Рыльского полка. В 1917 году – штабс-капитан, вступил в 1-й ударный отряд. Командир роты, командир батальона…» – ничего существенного не говорят.
Молодой офицер запомнился многим еще до того, как Добровольческая армия отправилась в свой Ледяной поход. В конце января 1918 года отступающие от Таганрога красные расстреляли бригаду железнодорожников. Живот одного из них был распорот саблей. В его рот были засунуты окровавленные гениталии. На обнаженной груди лежала фотография, на которой были изображены двое молодых людей в форме, с надписью: «Нашему дорогому папе».
Как раз в этот момент прибыл вагон, который привез человек двадцать большевиков, взятых в плен на соседней станции. Вперед вышел один из юнкеров, как потом выяснилось, сын убитого железнодорожника. Прежде чем кто-нибудь успел его остановить, он разрядил свой карабин в толпу. Его разоружили, и он с рыданиями повалился на землю. Скоблин попытался успокоить безутешного юношу, которому едва исполнилось 18 лет: «Мы отомстим за твоего отца, можешь на меня положиться! Даю тебе слово чести!»
Они действительно отомстили. Первопоходник Роман Гуль с горечью вспоминал уже в эмиграции:
«Нежинцев скачет к нам, остановился – под ним танцует мышиного цвета кобыла.
«Желающие на расправу!» – кричит он.
«Что такое? – думаю я. – Расстрел? Неужели?» Да, я понял: расстрел, вот этих 50–60 человек, с опущенными головами и руками.
Я оглянулся на своих офицеров.
«Вдруг никто не пойдет?» – пронеслось у меня.
Нет, выходят из рядов. Некоторые смущенно улыбаясь, некоторые с ожесточенными лицами.
Вышли человек пятнадцать. Идут к стоящим кучкой незнакомым людям и щелкают затворами.
Прошла минута.
Долетело: пли!.. Сухой треск выстрелов, крики, стоны…
Люди падали друг на друга, а шагов с десяти, плотно вжавшись в винтовки и расставив ноги, по ним стреляли, торопливо щелкая затворами. Упали все. Смолкли стоны. Смолкли выстрелы. Некоторые расстреливавшие отходили.
Некоторые добивали штыками и прикладами еще живых.
Вот она, гражданская война; то, что мы шли цепью по полю, веселые и радостные чему-то, – это не «война»… Вот она, подлинная гражданская война…
Расстреливавшие офицеры подошли.
Лица у них – бледны. У многих бродят неестественные улыбки, будто спрашивающие: ну, как после этого вы на нас смотрите?
«А почем я знаю! Может быть, эта сволочь моих близких в Ростове перестреляла!» – кричит, отвечая кому-то, расстреливавший офицер».
Н. В. Скоблин после награждения орденом Святого Георгия
С Добровольческой армией Николай Владимирович Скоблин был в двух Кубанских походах (за Ледяной поход он был награжден орденом № 29, что свидетельствует об авторитете тогда уже полковника), наступал на Москву, эвакуировался из Крыма. Боевой офицер, он по приказу Врангеля был произведен в генералы. Бывший доброволец Димитрий Лехович писал спустя годы:
«Небольшого роста, худой, хорошо сложенный, с правильными, даже красивыми чертами лица, с черными, коротко подстриженными усами, он производил бы вполне приятное впечатление, если бы не маленькая, но характерная подробность: Скоблин не смотрел в глаза своему собеседнику, взгляд его всегда скользил по сторонам. Человек большой личной храбрости, Скоблин имел военные заслуги и в то же время значительные недостатки. Он отличался холодной жестокостью в обращении с пленными и населением. Но в суровые дни и однополчанам, и начальству приходилось прежде всего считаться с воинской смекалкой Скоблина, закрывая глаза на его недостатки».
Начальник штаба Корниловской ударной дивизии генерального штаба полковник К. Л. Капнин
Одним из них была безрассудная храбрость. Собственно, этим в Добровольческой армии было трудно кого-нибудь удивить. Но Скоблин выделялся даже среди столь же отважных офицеров:
«Квартирьеры доложили, что наиболее удобным помещением для штаба дивизии будет или дворянское собрание, или же дворец Скоропадского. В это время подошел пожилой мужчина, вежливо приподнял шляпу и осведомился, не он ли здесь главный начальник. «Да, я, – ответил Скоблин. – А вам что нужно?» – «Хочу предупредить вас, чтобы вы ни в коем случае не останавливались в бывшем дворянском собрании или во дворце Скоропадского. Оба здания минированы большевиками». – «А кто вы такой?» – спросил Скоблин. «Я ваш друг, старый земский деятель», – ответил незнакомец. Капитан Капнин стал настаивать, чтобы для штаба выбрать какое-нибудь другое помещение. «Охота тебе, Константин Львович, слушать всякие россказни», – возражал Скоблин. «Николай Владимирович, – закипятился Капнин, – нельзя ведь рисковать, чтобы начальник дивизии со всем своим штабом взлетел на воздух». – «Ну, ты делай как хочешь, а я со своим конвоем остановлюсь во дворце Скоропадского». К ночи, когда Скоблин уже укладывался спать, вдруг он услышал громкое шипение, и в его комнату поползла гарь. Скоблин распахнул двери. Весь зал был полон дыма».
Корниловцы, уже в эмиграции, вспоминали такой случай: однажды их колонну из ста человек обогнал броневик Дроздовского полка. Вышедший из него офицер обратился к Скоблину с вопросом: «Где остальные ударники?» – «Вот все, что осталось от полка», – печально бросил Николай Владимирович и тут же приказал готовиться к атаке. Уже тогда он пользовался таким непререкаемым авторитетом, что позволял себе выговаривать даже своему непосредственному начальнику, генералу Кутепову. Полковник Левитов в своих воспоминаниях «Корниловский ударный полк» привел весьма показательный пример:
«Полковник Скоблин поехал разыскивать штаб корпуса. По дороге он встретил молодого адъютанта, причисленного к Генеральному штабу. Капитан передал начальнику дивизии в конверте приказание командира Добровольческого корпуса. Скоблин пробежал приказ и весь побледнел. Выпустив трехэтажное ругательство, он набросился на капитана: «Как, приказ об отходе моей дивизии вы доставляете мне только сегодня? Почему вчера не доставили его мне? Из-за вашей трусости у меня убитых только 600 человек! Расстреливать таких офицеров!»
Скоблин помчался к Батайску. Штабной поезд медленно отходил. «Задержать поезд!» – закричал Скоблин. Поезд остановили. Вне себя он вскочил в вагон командира корпуса. «Николай Владимирович, – это ты? Слава Богу! Твоя дивизия цела?» Кутепов обнял Скоблина и поцеловал. Скоблин, возмущаясь, стал рассказывать ему, что перенесли корниловцы. «Ты потерял половину дивизии, а я почти весь свой корпус. Катастрофа. Поезжай – твоя задача защищать Батайск. Когда успокоишься, спокойно обо всем переговорим». Медленно, шагом поехал Скоблин к корниловцам».
Скоблину прощалось все. Офицер отчаянной храбрости (один из самых молодых георгиевских кавалеров за всю историю Русской Императорской армии) всегда лично водил свой полк в атаку, он был ранен шесть раз. По устоявшейся в Добровольческой армии традиции, офицеры всегда шли впереди, поэтому и потери их превышали все допустимые нормы. (К примеру, командир батальона Корниловской ударной дивизии Фукс после каждой атаки оказывался в лазарете. В результате он был ранен 14 раз и лишился левой руки. Последний командир 2-го Корниловского ударного полка полковник Левитов был ранен также 14 раз, из них 8 тяжело. Сам о себе он говорил так: «С мая 1915 года моя левая рука от ранения в плечо не поднималась, штыком я работать не мог, а стрелял отлично». )
Скоблин был одним из первых кавалеров ордена Святого Николая Чудотворца – высшей награды Русской армии генерала Врангеля. (Приказ ВСЮР № 167 от 11/24 июля 1920 года. Вручал орден сам главнокомандующий 14 сентября того же года в селе Федоровка Северной Таврии. Спустя 11 лет фотография этого знаменательного момента украсила обложку журнала «Часовой», № 54 от 30 апреля 1931 года.)
Поручик Критский писал почти через 20 лет:
«Скоблин вышел к матросам. – Здорово, – сказал он. Матросы ответили как следует. – Знаете ли вы, – спросил Скоблин, – в какую часть вас прислали? – В Корниловскую дивизию, – ответило несколько голосов. – Не в Корниловскую дивизию, а в Корниловскую ударную дивизию, – поправил Скоблин. – Так вот что: всех трусов, всех тех, кто дрожит за свою жизнь, и тех, кто задумал в бою переметнуться к красным, нам таких не надо. Все храбрые и честные – три шага вперед! Все полтораста человек сделали три шага вперед. Из этих матросов была сформирована рота, и она честно воевала с красными».
Командующий 1-м армейским корпусом генерал от инфантерии А. П. Кутепов
Корниловцы своим командиром гордились. Молодого генерала боялись и уважали враги, что говорит о многом. Разгром конного корпуса Жлобы, одна из самых страшных катастроф красных в Гражданской войне, произошел при активнейшем участии несгибаемых ударников. Петр Николаевич Врангель писал в своих воспоминаниях:
«Корниловская артиллерия с открытых позиций открыла огонь по наступавшим на донцов красным. Наши броневики, ворвавшись в колонны конницы Жлобы, расстреливали красные полки. Одновременно эскадрилья аэропланов осыпала красных кавалеристов сверху пулеметным огнем. Остановив атаку на 3-ю Донскую дивизию, «товарищ» Жлоба всеми силами, до пяти кавалерийских бригад, бросился на корниловцев. Однако корниловцы выдержанным ружейным и пулеметным огнем встретили атаку красной конницы. Наша артиллерия, выскочив на открытую позицию, открыла огонь во фланг атакующим. В то же время 3-я Донская дивизия, быстро оправившись, сама перешла в наступление на север.
Атакованные с фронта и фланга и поражаемые метательными снарядами нашей воздушной эскадрильи, массы красной конницы смешались и бросились бежать в разных направлениях. Большая часть, до двух дивизий, во главе с самим Жлобой, прорываясь на северо-запад, бросилась на Гальбштадт и Большой Токмак, но здесь была встречена резервами 13-й пехотной дивизии и бронепоездами, в упор расстреливавшими беспорядочно метавшиеся толпы красных кавалеристов. Жлоба бросился на юг, но здесь вновь попал под удар дроздовцев. Последние, частью сев на повозки, преследовали противника, перехватывая ему дорогу и расстреливая в упор из пулеметов… Остатки красных дивизий были настигнуты в районе Черниговки конницей генерала Морозова и окончательно рассеяны. Вторая группа красной конницы из района Александеркрона бросилась на север в направлении на деревню Моргенау, но здесь наткнулась на дроздовцев и, встреченная убийственным огнем, бросилась на восток, но была перехвачена 2-й Донской дивизией, овладевшей на рассвете деревней Штейнфельд и преследующей выбитых из этих селений красных, отходивших на Фриденсдорф. Передовые части конницы генерала Морозова и донцов долго преследовали остатки разгромленного противника, бегущего на Черниговку. Красные кавалеристы уже не оказывали никакого сопротивления. Многие бросали загнанных коней и разбегались по хуторам и балкам.
Конная группа «товарища» Жлобы была разгромлена совершенно. Вся артиллерия противника, свыше 40 орудий, до 200 пулеметов и до 2000 пленных попали в наши руки. Мы захватили до 3000 коней. Полки 2-й конной и донских дивизий полностью пополнили свой конский состав. Штабы двух дивизий красной конницы были захвачены нами».
Главнокомандующий Русской армией барон П. Н. Врангель
После эвакуации из Крыма в Галлиполи Корниловская ударная дивизия была сведена в полк. Командовал им, как и раньше, Скоблин. В то время все чины белых армий жили надеждой, что со дня на день генерал Врангель отдаст свой знаменитый приказ: «Орлы, за дело! Кубанский поход продолжается!» О капитуляции никто не думал, все были готовы к новым сражениям с большевиками. Последний начальник штаба Корниловской ударной дивизии Генерального штаба полковник Месснер напишет спустя годы:
«Ленин и Троцкий, борясь против Добровольческой армии генерала Корнилова, Вооруженных сил генерала Деникина и Русской армии генерала Врангеля, ставили целью уничтожение того, что они называли контрреволюцией. Этого они не достигли; они – НЕ ПОБЕДИЛИ.
Генерал Алексеев, начиная Белую борьбу, целью ее поставил зажечь светоч России; эта задача ВЫПОЛНЕНА: светоч был зажжен, светоч не был погашен; светоч и по сей день горит. Белые воины НЕ БЫЛИ ПОБЕЖДЕНЫ. Конечно, советская власть не признает моральной победы Белого дела. Ее торопливые историки пишут, что Белое войско было разбито. Но ведь разбитые полки бегут, сдаются. Русская же армия имела тактические успехи до последнего дня борьбы: славная конница генерала Барбовича прижала четыре дивизии противника к Гнилому морю; непоколебимая пехота завершила последний бой штыковой атакой Корниловской ударной дивизии у села Юшунь. Так не дерется разгромленная армия!»
Вот только Николай Владимирович постепенно отстранялся от борьбы до победы. Нет, он не разочаровался в идеалах Белого движения. Все очень прозаично – 26-летний генерал влюбился до беспамятства. Собственно, случилось это еще в Крыму, но только на чужбине корниловцы обратили внимание, что теряют своего командира. Все его мысли занимала известная русская певица Надежда Плевицкая, «курский соловей», как называл ее последний русский император Николай II.
Чины Корниловского ударного полка в Галлиполи. 1921 год
* * *
Надежда Васильевна Винникова родилась в 1884 году в деревне Винниково Курской области. Ее детство ничем не отличалось от детства сотен других деревенских детей. В своих воспоминаниях «Дежкин карагод», изданных в Берлине в 1925 году, она писала:
«Семеро было нас: отец, мать, брат да четыре сестры. Всех детей у родителей было двенадцать, я родилась двенадцатой и последней, а осталось нас пятеро, прочие волей Божьей померли.
Жили мы дружно, и слово родителей для нас было законом. Если же, не дай Бог, кто «закон» осмелится обойти, то было и наказание: из кучи дров выбиралась отцом-матерью палка, потолще, со словами: «Отваляю по чем ни попало».
А вот и преступления наши: родители не разрешали долго загуливаться. «Чтобы засветло дома были», – наказывала мать, отпуская сестер на улицу, потому что «хорошая слава в коробке лежит, а дурная по дорожке бежит».
Вот той славы, «что по дорожке бежит», мать и боялась. У моего отца было семь десятин пахоты. На семью в семь человек – это не много, но родители мои были хозяева крепкие, и при хорошем урожае и у нас были достатки. Бывало, зайдешь в амбар: закрома полные, пшено, крупы, на балках висят копченые гуси, окорока, в бочках солонина и сало. А в погребе – кадки капусты, огурцов, яблок, груш. Спокойна душа хозяйская, все тяжким трудом приобретено, зато благодать: зимой семья благоденствует. Мать усердно гоняла нас в лес: дикие яблоки для сушки возами свозились, мешками таскали орехи, которые припрятывались до Рождества. Было и у нас изобилие.
Отобедали, и снова на улицу. Мать дала нам по десятку яиц на пряники, но сказала, чтобы я погуляла немного да и вернулась; нужно гусей на речку согнать, а то в закутке они искричались. Как не хотелось с улицы идти, а вернулись домой, выпустили гусей из закутка и погнали под гору.
Под горой, не боясь, что нас кто увидит, стали мы с Машуткой плясать, подражая Татьяне и старшим сестрам. Я запела протяжную:
Дунай-речка, Дунай быстрая,
Бережечки сносит.
Размолоденький солдатик
Полковника просит:
– Отпусти меня, полковник,
Из полку до дому.
Рад бы я, рад бы отпустить,
Да ты не скоро будешь,
Ты напьешься воды холодной,
Про службу забудешь…А с горы на плотину съезжал в ту пору экипаж, в котором сидели соседнего помещика барыня и барышни. Поравнявшись с нами, они замахали платками, и в нашу сторону полетел большой кулек. Коляска промчалась, а мы с Машуткой стали собирать как с неба упавшие гостинцы: каких только сластей не было в кульке».
После этого и стали говорить ее земляки, что петь Плевицкой было гораздо легче, чем говорить. В возрасте 10 лет она приняла первое самостоятельное решение в своей жизни – ушла в монастырь. Провела там всего два года, а потом сбежала с бродячим цирком. «Я теперь вижу, что лукавая жизнь угораздила меня прыгать необычно: из деревни в монастырь, из монастыря в шантан. Но разве меня тянуло туда дурное? Балаган сверкнул внезапным блеском, и почуяла душа красоту, пусть маленькую, неказистую, убогую, но для меня новую и невиданную» , – писала спустя годы Надежда Васильевна.
В цирке она познакомится со своим первым мужем, танцовщиком из Польши Эдмундом Плевицким. В 1903 году состоялась их свадьба. Именно под фамилией Плевицкая Надежда Васильевна скоро стала известна всей России.
На одном из выступлений ее услышал знаменитый певец Леонид Собинов. Едва дождавшись окончания, он пришел к ней за кулисы с букетом роз и был краток: «Вы талант!» С этого момента карьера Плевицкой резко пошла в гору. Ее даже стали звать на благотворительные концерты, где она выступала вместе с такими мастерами сцены, как актер МХАТа Василий Качалов и прима балета Мариинского театра Матильда Кшесинская. В своих воспоминаниях Плевицкая писала:
«В зале обычно шумели. Но когда на занавес выбрасывали аншлаг с моим именем, зал смолкал. И было странно мне, когда я выходила на сцену: предо мной стояли столы, за которыми вокруг бутылок теснились люди. Бутылок множество, и выпито, вероятно, не мало, а в зале такая страшная тишина.
Чего притихли? Ведь только что передо мной талантливая артистка, красавица, пела очень веселые, игривые песни, а в зале было шумно.
А я хочу петь совсем невеселую песню. И они про то знают и ждут. У зеркальных стен, опустив салфетки, стоят, не шевелясь, лакеи, а если кто шевельнется, все посмотрят, зашикают. Такое необычное внимание я не себе приписывала, а русской песне. Я только касалась тех тихих струн, которые у каждого человека так светло звучат, когда их тронешь».
Летом 1911 года Надежда Васильевна отправилась на свои первые гастроли. Сорок концертов по всей стране. На гонорар она даже сумела купить себе дом в родной деревне Винниково и начать там большое строительство. Надо сказать, что газеты восторженно приветствовали новую звезду русской эстрады, и кое-кто даже вспомнил, что взлетом своей карьеры Плевицкая обязана прежде всего Леониду Собинову: «Меня чрезвычайно радует ее успех, и я счастлив, что мне удалось уговорить Надежду Васильевну переменить шантан на концертную эстраду. Москва просто покорена пением молодой певицы, таким простым, как поют деревенские бабы, но «пронзительным» .
Настоящая слава к Плевицкой пришла после концерта в Царском Селе. В 1912 году ее позвали петь для государя императора и его свиты. В своих воспоминаниях она так описывает пик карьеры:
«И вот распахнулась дверь, и я оказалась перед Государем. Это была небольшая гостиная, и только стол, прекрасно убранный бледно-розовыми тюльпанами, отделял меня от Государя.
Я поклонилась низко и посмотрела прямо Ему в лицо и встретила тихий свет лучистых глаз. Государь, будто догадываясь о моем волнении, приветил меня своим взглядом.
Словно чудо случилось, страх мой прошел, и я вдруг успокоилась. По наружности Государь не был величественным, и сидящие генералы и сановники рядом казались гораздо представительнее. А все же, если бы я и никогда не видела раньше Государя, войди я в эту гостиную и спроси меня – «узнай, кто из них Царь?» – я бы, не колеблясь, указала на скромную особу Его Величества. Из глаз Его лучился прекрасный свет царской души. Поэтому я Его и узнала бы.
Он рукоплескал первый и горячо, и последний хлопок всегда был Его.
Я пела много. Государь был слушатель внимательный и чуткий. Он справлялся, может быть, я утомилась. «Нет, не чувствую я усталости, я слишком счастлива», – отвечала я.
Выбор песен был предоставлен мне, и я пела то, что мне по душе. Спела я и песню революционную про мужика-горемыку, который попал в Сибирь за недоимки. Никто замечания мне не сделал.
Теперь, доведись мне петь Царю, я, может быть, умудренная жизнью, схитрила бы и песни этакой Царю бы не пела, но тогда была простодушна, молода, о политике знать не знала, ведать не ведала, а о партиях разных и в голову не приходило, что такие есть. А как я в политике не таровата, достаточно сказать то, что, когда слышала о партии кадетов, улавливала слово «кадет» и была уверена, что идет речь об окончивших кадетский корпус.
А песни-то про горюшко-горькое, про долю мужицкую кому же и петь-рассказывать, как не Царю своему Батюшке?
Он слышал меня, и я видела в царских глазах свет печальный. Пела я и про радости, шутила в песнях, и Царь смеялся. Он шутку понимал простую, крестьянскую, незатейную. Я пела Государю и про московского ямщика:
Вот тройка борзая несется,
Ровно из лука стрела,
И в поле песня раздается, -
Прощай, родимая Москва!После моего «Ямщика» Государь сказал Мосолову : «От этой песни у меня сдавило горло».
Во время перерыва Комаров сказал, что мне поручают поднести Государю заздравную чару.
Чтобы не повторять заздравную, какую все поют, я наскоро, как умела, тут же набросала слова и под блистающий марш, в который мой аккомпаниатор вложил всю душу, стоя у рояля, запела:
Пропоем заздравную, славные солдаты,
Как певали с чаркою деды наши встарь,
Ура, ура, грянемте, солдаты,
Да здравствует русский наш сокол Государь!и во время ритурнеля медленно приблизилась к Царскому столу. Помню, как дрожали мои затянутые в перчатки руки, на которых я несла золотой кубок. Государь встал. Я пела ему:
Солнышко красное, просим выпить, светлый Царь,
Так певали с чаркою деды наши встарь!
Ура, ура, грянемте, солдаты,
Да здравствует русский, родимый Государь!Государь, приняв чашу, медленно ее осушил, глубоко мне поклонился и сказал: «Я слушал вас сегодня с большим удовольствием. Мне говорили, что вы никогда не учились петь. И не учитесь. Оставайтесь такою, какая вы есть. Я много слышал ученых соловьев, но они пели для уха, а вы поете для сердца. Самая простая песня в вашей передаче становится значительной и проникает вот сюда». Государь слегка улыбнулся и прижал руку к сердцу».
Надо сказать, что именно на том концерте она познакомилась со своим будущим вторым мужем, кирасиром-поручиком Шангиным. Это была любовь с первого взгляда. Через какое-то время последовал ее развод с Плевицким. А ведь в то время браки между офицерами и певичками были для офицеров запрещены. Однако Шангин не был отправлен в отставку. Говорили, что развод лично благословил Николай II.
Николай Владимирович Скоблин
Николай Владимирович Скоблин
Николай Владимирович Скоблин - личность загадочная, его деятельность в качестве разведчика до сих пор вызывает споры. Окончил кадетский корпус и юнкерское училище, участвовал в Первой мировой войне. В 1917 году, будучи штабс-капитаном, вступил в ударный батальон. Вместе с первыми добровольцами проделал знаменитый Ледовый поход.
Командовал Корниловским полком, одним из четырёх полков, которые были укомплектованы только офицерами и считались элитой Добровольческой армии. Полк был назван в честь генерала Корнилова, погибшего в 1918 году; позднее он был развёрнут в дивизию. В последние часы белого движения в Крыму, в ноябре 1920 года, он лично проследил за тем, чтобы каждый боец-корниловец был погружен на пароход «Саратов». 2 ноября 1920 года он последним вошёл на палубу «Саратова» и, как говорят, был фактически последним участником белого движения, покинувшим родную землю. К этому времени он уже был генералом.
Боевая судьба свела его с выдающейся русской певицей Надеждой Плевицкой. Уроженка курской деревни, простая крестьянская девушка, она стала знаменитой исполнительницей русских народных и других популярных в то время песен. Неоднократно выступала в высшем свете, пела и для самого государя Николая II, который очень ценил её талант. Сразу после революции стала на сторону красных, впрочем, утверждали, что она с одинаковым чувством, в зависимости от аудитории, могла спеть и «Боже, царя храни» и «Смело мы в бой пойдём». Во время Гражданской войны, находясь на гастролях на фронте, попала к белым. Известны три версии этого факта: пленена в бою; перебежала к белым; осталась в городе после отступления красных. Достоверно известно лишь то, что частью, которая её захватила, командовал тогда ещё полковник Скоблин. Он влюбился в Плевицкую, та ответила взаимностью.
Надежда была на двенадцать лет старше своего возлюбленного, что не помешало им до самого конца оставаться любящей и верной парой.
Иностранные и эмигрантские авторы зачастую утверждают, что Плевицкая уже тогда была агентом ВЧК, которая забросила её в тыл белых с целью вербовки Скоблина, с чем она успешно и справилась. Это утверждение полностью противоречит документальным данным, да и логике событий.
Вместе с остатками белых войск Скоблин и Плевицкая вначале оказались в Галлиполи, а затем в Париже. Он был вынужден снять военную форму, без которой казался маленьким и невзрачным, особенно рядом с красавицей женой. Однако оставался командиром Корниловского полка и мог в любой момент собрать офицеров этого полка, находившихся в Париже. Все они были членами «Российского общевоинского союза» (РОВС), организации, объединявшей русское офицерство в эмиграции. Формально РОВС носил благотворительный характер и занимался оказанием помощи неимущим офицерам и их семьям. Фактически же представлял собой довольно активное объединение белогвардейцев-единомышленников, готовых в любое время выступить в интервенционистский поход против Советской России. РОВС имел широкие связи во всей Европе, обладал собственными разведывательной и контрразведывательной службами, унтер-офицерской школой, проводил сборы.
В среде русских офицеров Скоблина уважали, к нему с подчёркнутым вниманием относились генералы Кутепов и Миллер, руководители РОВС. «И с семьёй Кутепова, и с семьёй Миллера Плевицкая и Скоблин очень дружили ещё со времён Галлиполи», - писал в своих воспоминаниях Александр Вертинский.
РОВС очень беспокоил руководителей ВЧК и Советской России. Они видели в нём не только врага идеологического, но и вполне реального, способного предоставить квалифицированные кадры и для армий, и для разведок возможных противников, и для осуществления террора. Поэтому борьба с белой эмиграцией вообще, и с РОВС в частности, стала одной из главных задач ВЧК-ОГПУ в 1920–1930 годы.
Осенью 1930 года во Францию был направлен агент ИНО Пётр Георгиевич Ковальский с задачей завербовать Скоблина и Плевицкую. Он был однополчанином и другом Скоблина с 1917 года, когда они вместе служили в ударном батальоне. У Ковальского было «вербовочное» письмо от брата Скоблина. Он провёл несколько бесед с супругами - вместе и по отдельности. В результате они согласились работать на советскую разведку, в чём и дали соответствующие расписки 10 сентября 1930 года, а затем вторично 21 января 1931 года. Скоблин и Плевицкая получили клички «Фермер» и «Фермерша» и обещание разведки выплачивать им по двести долларов ежемесячно.
Первые донесения Скоблина не представляли интереса, и руководство ИНО уже стало опасаться - не подстава ли он, уж слишком легко, «без сучка и задоринки» прошла их вербовка. Однако победило мнение, что Скоблин и Плевицкая дали согласие искренне, так как разговор с ними произошёл вовремя, после их крупных финансовых неудач, и, кроме того, дал Плевицкой надежду воскресить свою славу при возвращении в Россию.
После нескольких бесед со Скоблиным и Плевицкой от них начал поступать более ценный материал, например, копия плана РОВС на случай войны с СССР и другие внутренние документы этой организации, в том числе три доклада с мобилизационными планами всех белых войск в Европе. Проверка показала, что Скоблин и Плевицкая преданно и честно служили советской разведке.
За четыре года на основании информации, полученной от Скоблина, ОГПУ арестовало семнадцать агентов, заброшенных в СССР, и установило одиннадцать явочных квартир в Москве, Ленинграде и Закавказье.
Скоблин и Плевицкая стали основными источниками информации. Более того, Скоблин, как указано в одном из документов разведки, «ликвидировал боевые дружины, создаваемые Шатиловым и генералом Фоком; свёл на нет зарождавшуюся у Туркула и Шатилова мысль об организации террористического ядра; разоблачил агента-провокатора, подсунутого нам французами и работавшего у нас одиннадцать месяцев; сообщил об организации, готовившей убийство наркоминдела Литвинова во время визита в Швейцарию, и т. д.».
Многочисленные провалы вынудили контрразведку РОВС провести расследование. Были составлены списки лиц, знавших о провалившихся операциях. Во всех фигурировал Скоблин. Однако умелым поведением во время расследования и с помощью нашей разведки он сумел отвести от себя подозрения, и руководство РОВС даже вынуждено было вступиться за него.
Тем временем председатель РОВС генерал Миллер всё больше склонялся к мысли о необходимости сотрудничества с нацистами. «РОВС должен обратить всё своё внимание на Германию, это единственная страна, объявившая борьбу с коммунизмом не на жизнь, а на смерть», - заявлял он.
Новое руководство, теперь уже не ОГПУ, а НКВД, приняло решение убрать Миллера, а на его место поставить Скоблина, и он уже примерялся к креслу председателя РОВС.
Учитывая заинтересованность Миллера в контактах с немцами, Скоблин 22 сентября 1937 года предложил ему встретиться с германскими представителями. Миллер согласился, но что-то беспокоило его, и, уходя на встречу, он оставил записку: «У меня сегодня в 12.30 свидание с ген. Скоблиным на углу улиц Жасмен и Раффе. Он должен отвезти меня на свидание с германским офицером, военным атташе в балканских странах Штроманом и с Вернером, чиновниками здешнего германского посольства. Оба хорошо говорят по-русски. Свидание устраивается по инициативе Скоблина. Возможно, что это ловушка, а потому на всякий случай оставляю эту записку. 22 сентября 1937 года. Ген. - лейт. Миллер».
Со свидания со Скоблиным Миллер не вернулся. Он был похищен сотрудниками нелегального аппарата внешней разведки. Его усыпили, в большом деревянном ящике доставили в Гавр, погрузили на советское судно «Мария Ульянова», которое тотчас же снялось с якоря и 29 сентября доставило Миллера в Ленинград. Он содержался в тюрьме под чужим именем, и под этим же именем его судили и в мае 1939 года расстреляли.
Когда Скоблин передал Миллера с рук на руки советским оперативникам, он вернулся в РОВС. Ему предъявили записку Миллера и спросили, где генерал. Поняв, что провалился, Скоблин «на минутку» вышел из комнаты, где с ним беседовали, и исчез… Навсегда. После этого никто, нигде и никогда его не встречал. По некоторым сведениям, ему удалось бежать в республиканскую Испанию, где он погиб во время бомбардировки Барселоны.
Власти, обозлённые тем, что на территории Франции, как дома, действуют иностранные разведчики и террористы (за несколько лет до этого советской разведкой был похищен генерал Кутепов, хорватским террористом были убиты министр иностранных дел Барту и югославский король Александр, русским эмигрантом Горгуловым убит французский премьер-министр), решили отыграться на Надежде Плевицкой. Её обвинили в содействии мужу и в создании для него ложного алиби. После громкого процесса она в декабре 1937 года была приговорена к двадцати годам тюрьмы, где и скончалась в 1940 году, до немецкой оккупации. Узнав о смерти Плевицкой, парижская резидентура советской разведки передала в Центр последнее сообщение о своём агенте по кличке «Фермерша»:
«Перед смертью её исповедовал православный священник. Есть основания полагать, что исповедь, в которой она всё рассказала, была записана французской контрразведкой с помощью скрытых микрофонов».
В деле Скоблина присутствует ещё один остросюжетный детектив - обвинение в том, что он виновен в гибели Тухачевского. В эмигрантской печати появились сообщения о том, что генерал разработал план, авторство которого приписывается Сталину.
Согласно этим публикациям, Скоблин воспользовался поездкой Тухачевского в Париж, чтобы полностью скомпрометировать его в глазах Сталина. Генерал понимал, что с Тухачевским погибнет и цвет Красной армии, к чему Скоблин якобы и стремился. Будучи немецким, а заодно и бельгийским (!) агентом, он посетил Берлин, где поделился своими мыслями с Гейдрихом, и был понят с полуслова. Было сфабриковано дело, в ход пошли подложные документы. Скоблин получил пятьдесят тысяч немецких марок. Но тут же, в Берлине, будто бы выяснилось, что советская контрразведка пронюхала об этом плане и поддержала Скоблина. Через президента Бенеша фальшивки были переданы Сталину. Тухачевского судили и расстреляли, а вслед за ним ещё примерно тридцать пять тысяч командиров Красной армии. Так якобы была проведена в жизнь идея генерала Скоблина, ненавидевшего советскую власть и решившего таким образом навредить ей. А некоторые западные исследователи (Роже Фалиго и Реми Коффер) полагают, что в этом деле был замешан и генерал Миллер.
Примерно такую же историю рассказывает и Шелленберг в своих мемуарах «Лабиринт», однако согласно его версии Скоблин лишь передал Гейдриху материалы, «полученные от Сталина». Вот что пишет Шелленберг:
«От одного белогвардейского эмигранта, генерала Скоблина, Гейдрих получил сведения о том, что Тухачевский, маршал Советского Союза, участвовал вместе с германским Генеральным штабом в заговоре, имевшем своей целью свержение сталинского режима.
Гейдрих сразу понял огромнейшее значение этого донесения. При умелом его использовании на руководство Красной армии можно было обрушить такой удар, от которого она не оправилась бы в течение многих лет.
Янке (эксперт по разведке и шпионажу у Рудольфа Гесса. - Авт.) придерживался противоположного мнения. Он предупредил Гейдриха, что Скоблин мог вести двойную игру и что его сообщение могло быть сфабриковано русскими и передано Скоблиным по распоряжению Сталина. Янке полагал, что Сталин преследовал этим двойную цель: он хотел ослабить германский Генеральный штаб, вызвав у Гейдриха подозрения против его руководства, и в то же самое время он смог бы выступить против советской военной фракции, которую возглавлял Тухачевский. Янке считал, что, учитывая обстановку внутри Советского правительства, Сталин не хотел сам начинать процесс против генералов, и предпочитал, чтобы инкриминирующий материал поступил из-за границы.
Гейдриха не убедили хитроумные доводы Янке. Более того, его подозрения обратились против самого Янке, точка зрения которого, чувствовал он, была продиктована его приверженностью Генеральному штабу. Гейдрих сразу же посадил Янке на три месяца под домашний арест, а сам тем временем представил Гитлеру донесение Скоблина…
Сам материал не был полным. В нём не содержалось никакого документального доказательства активного участия руководителей германской армии в заговоре Тухачевского. Гейдрих понимал это и сам и добавил сфабрикованные сведения с целью компрометации германских генералов. Он чувствовал себя вправе это сделать, коль скоро этим самым он мог ослабить растущую мощь Красной армии, которая ставила под угрозу превосходство рейхсвера. Нужно помнить, что Гейдрих был убеждён в достоверности информации Скоблина, и, учитывая дальнейшие события, мне кажется, что он оказался прав. Сфабрикованные им документы предназначались поэтому лишь для того, чтобы подкрепить и придать ещё большую убедительность информации, которая сама по себе была ценной.
В тот момент Гитлер столкнулся с необходимостью принять важное решение - выступить на стороне западных держав или против них. Принимая это трудное решение, необходимо было также учесть, каким образом использовать материал, доставленный ему Гейдрихом. Поддержка Тухачевского могла означать конец России как мировой державы (Шелленберг не поясняет эту точку зрения. - Авт.), в случае же неудачи Германия оказалась бы вовлечённой в войну. Разоблачение Тухачевского могло бы помочь Сталину укрепить свои силы или толкнуть его на уничтожение значительной части своего Генерального штаба. Гитлер в конце концов решил выдать Тухачевского и вмешался во внутренние дела Советского Союза на стороне Сталина.
Это решение поддержать Сталина вместо Тухачевского и генералов определило весь курс германской политики вплоть до 1941 года и справедливо может рассматриваться, как одно из самых роковых решений нашего времени. В конечном итоге оно привело Германию к временному альянсу с Советским Союзом и подтолкнуло Гитлера к военным действиям на Западе, прежде чем обратиться против России. Но раз Гитлер принял решение, Гейдрих, конечно, поддержал его.
Гитлер тотчас же распорядился о том, чтобы офицеров штаба германской армии держали в неведении относительно шага, замышлявшегося против Тухачевского, так как опасался, что они могут предупредить советского маршала. И вот однажды ночью Гейдрих послал две специальные группы взломать секретные архивы Генерального штаба и абвера, службы военной разведки, возглавлявшейся адмиралом Канарисом.
В состав групп были включены специалисты-взломщики из уголовной полиции. Был найден и изъят материал, относящийся к сотрудничеству германского Генерального штаба с Красной армией. Важный материал был также найден в делах адмирала Канариса. Для того чтобы скрыть следы, в нескольких местах устроили пожары, которые вскоре уничтожили всякие признаки взлома. В поднявшейся суматохе специальные группы скрылись, не будучи замеченными.
В своё время утверждалось, что материал, собранный Гейдрихом с целью запугать Тухачевского, состоял большей частью из заведомо сфабрикованных материалов. В действительности же подделано было очень немного - не больше, чем нужно для того, чтобы заполнить некоторые пробелы. Это подтверждается тем фактом, что всё весьма объёмистое досье было подготовлено и представлено Гитлеру за короткий промежуток времени - в четыре дня.
По зрелом размышлении решено было установить контакт со Сталиным через следующие каналы: одним из немецких дипломатических агентов, работавших под началом штандартенфюрера СС Боме, был некий немецкий эмигрант, проживавший в Праге. Через него Боме установил контакт с доверенным другом доктора Бенеша, тогдашнего президента Чехословацкой Республики. Доктор Бенеш сразу же написал письмо лично Сталину, от которого к Гейдриху по тем же каналам пришёл ответ с предложением установить контакт с одним из сотрудников советского посольства в Берлине. Мы так и поступили, и названный русский моментально вылетел в Москву и возвратился в сопровождении личного посланника Сталина, предъявившего специальные полномочия от имени Ежова, бывшего в то время начальником ГПУ.
Сталин запрашивал, в какую сумму мы оцениваем собранный материал. Ни Гитлер, ни Гейдрих и не помышляли о том, что будет затронута финансовая сторона дела. Однако, не подав и виду, Гейдрих запросил три миллиона рублей золотом, которые эмиссар Сталина выплатил сразу после самого беглого просмотра документов. Материал против Тухачевского был передан русским в середине мая 1937 года.
Тухачевский вместе с другими участниками заговора был арестован вечером 4 июня 1937 года… Он предстал перед судом в 10 часов утра 11 июня; суд закончился в 9 часов вечера того же дня. Согласно сообщению ТАСС от 11 июня, все обвиняемые признали свою вину. Никаких других подробностей дела фактически опубликовано не было. Тухачевский и все остальные обвиняемые были расстреляны.
Большую часть суммы в три миллиона рублей, выплаченных нам русскими, пришлось уничтожить лично мне самому, так как вся эта сумма состояла из купюр высокого достоинства, номера которых, очевидно, были переписаны ГПУ. Всякий раз, когда кто-нибудь из наших агентов пытался использовать их на территории Советского Союза, его арестовывали в удивительно короткое время.
Таким образом, дело маршала Тухачевского явилось подготовительным шагом к сближению между Гитлером и Сталиным. Оно явилось поворотным пунктом, ознаменовавшим решение Гитлера обеспечить свой восточный фронт союзом с Россией на время подготовки к нападению на Запад».
Такова версия Шелленберга. Что же, версии остаются версиями. Никаких их документальных подтверждений нет.
Скоблин Николай Владимирович (1894-?) - генерал-майор. Участник Первой мировой войны. В 1914 г. - прапорщик 126-го пехотного Рыльского полка. В 1917 г.- штабс-капитан, вступил в 1-й ударный отряд (затем Корниловский ударный). В Добровольческой армии с самого начала. В конце 1917 г.- в Корниловском ударном полку под командой полковника Неженцева. Командир роты, командир батальона. В ноябре 1918г.- полковник и командир Корниловского полка. В Русской армии генерала Врангеля - начальник Корниловской дивизии; в ней же был произведён в генерал-майоры. В Галлиполийском лагере - командир Корниловского полка, сформированного из остатков дивизии.
Корниловский полк в Галлиполи 1921 год.
Корниловцы в Галлиполи (генерал-майор Скоблин Н.В. сидит в центре).
Переехал с полком в Болгарию, где в 1923 г. генералом Врангелем был отрешен от командования полком. В 1929 г. был восстановлен во главе объединения Корниловского ударного полка генералом Кутеповым в Париже. В сентябре 1930 г. был завербован советской разведкой и, выполняя ее задание, в сентябре 1937 г. участвовал в похищении председателя РОВСа генерала Е. К. Миллера. Был разоблачен и бежал в Испанию.
Генерал Е.К. Миллер с женой, на заднем плане у машины - Н.В. Скоблин.
Использованы материалы кн.: Николай Рутыч Биографический справочник высших чинов Добровольческой армии и Вооруженных Сил Юга России. Материалы к истории Белого движения М., 2002
Командир Корниловской дивизии генерал-майор Скоблин Николай Владимирович. 1919 год.
Скоблин Николай Владимирович (1885-10.1937). Прапорщик (1914). Штабс-капитан (1917). Полковник (11.1918). Генерал-майор (26.03.1920). Окончил Чугуевское военное училище (1914). Участник Первой Мировой войны: в 126-м Рыльском пехотном полку, 1914-1917; в 1-м ударном Корниловском полку 8-й армии, командир 2-го батальона; 05-11.1917. В Белом движении: командир взвода, роты, батальона в Добровольческой армии, 12.1917-11.1918. Командир Корниловского полка, 11.1918-09.1919. Командир 2-й бригады, 09-10.1919. Командир Корниловской дивизии, 16.10.1919- 25.10.1920. В резерве 11.1920. Эвакуирован из Крыма в Галлиполи (Турция). В эмиграции с 11.1920: Турция, Болгария, Фрайция. Под давлением своей жены, известной певицы Надежды Плевицкой, агента НКВД со времени Гражданской войны, завербован советской разведкой.
Сидят справа налево - генералы - Штейфон, Кутепов,
Витковский.
Стоят (за Кутеповым) генералы - Скоблин, Туркул. Болгария, 1921 год.
По его заданию сфабрикованы фальшивые документы совместно с немецкой службой безопасности во главе с Гейдрихом о «заговоре» в Красной армии (во главе с Тухачевским). Организовал похищение 22.09.1937 председателя Русского Общевоинского Союза генерала Миллера в Париже, которого с помощью участников похищения - агентов советских спецслужб - на советском пароходе «Мария Ульянова» доставили в Москву. Генерал Скоблин с помощью и при поддержке других агентов советской разведки, включая генерала Кусонского (смотри «Кусонский П.А.») и других, бежал в Испанию, где (по одной из версий) уничтожен агентами НКВД. (Жена Скоблина - певица Надежда Плевицкая, участвовавшая в подготовке похищения генерала Миллера, была арестована 11.1937 парижской полицией и осуждена французским судом на 20 лет тюремного заключения. Отбывала заключение в эльзасской тюрьме и после оккупации Эльзаса немецкими войсками в 1940 году. Умерла 05.10.1941 при невыясненных полностью обстоятельствах в тюрьме Эльзаса.).
