Побег с «адских островов. Побег в финляндию. Единственный побег с Соловков

Идеальные побеги случаются только в кино. В реальной жизни беглецов чаще всего ловят и возвращают обратно в тюрьму. И добавляют от 3 до 8 лет к основному сроку. «Подрывающиеся» на волю прекрасно осознают, что рано или поздно будут пойманы. Но всепоглощающая мечта заключенного о глотке свободы опьяняет и толкает на побег.

Впрочем, бежавшие из мест лишения свободы СССР все же имели шанс «оторваться» – хотя и небольшой, но он был.

«Отрыв» троицы Солоневичей

Иван Солоневич, которого до сих пор считают предателем Родины (в частности, за сотрудничество с фашистами во время Великой Отечественной войны), неоднократно предпринимал попытки бежать из довоенного СССР. Каждый раз они по разным причинам срывались. Третья закончилась арестом Ивана Солоневича, его сыновей Юрия и Бориса и других заговорщиков. Их осудили к разным срокам лишения свободы и отправили в лагерь.

В 1934 году все трое сумели сбежать и перейти на территорию Финляндии – Солоневичам удалось усыпить бдительность лагерной администрации своей активной общественной деятельностью. Побег оказался удачным – никого из троих в СССР не выдали.

Одиссея Равича

Поляк Славомир Равич был военнослужащим польской армии, его арестовали сотрудники советского НКВД, когда Германия и СССР вторглись в Польшу. Офицера обвинили в шпионаже и дали 25 лет сибирских лагерей.

В апреле 1941 года Равич вместе с шестью заключенными бежал из лагеря. К ним присоединилась еще одна беглянка-полька, тоже заключенная. Они пересекли Лену, дошли до Байкала и оказались в Монголии. По пути местные жители помогали беглецам продуктами и одеждой. При переходе пустыни Гоби несчастным приходилось даже есть змей, чтобы выжить. Большинство беглецов погибли в пути, а уцелевшие в октябре того же года дошли до Тибета, а потом и до Гималаев. В марте 1942 года Равич и двое его товарищей оказались в Индии…

Славомир Равич, ставший подданным Великобритании, дожил до 2004 года, у него родились пятеро детей. О своих злоключениях Равич написал книгу «Долгий путь».

Единственный побег с Соловков

Созерко Мальсагов – бывший белый офицер, сдавшийся красным. Его в 1923 году осудили на 3 года лагерей, и Мальсагов попал в печально известный СЛОН – Соловецкий лагерь особого назначения. На Соловках убивали и мучили заключенных разными, изощренными способами. Все побеги оттуда были неудачными. Но Мальсагову и его четверым товарищам все же удалось сбежать в Финляндию. Мальсагов из своего срока на тот момент отсидел только год.

В один из майских дней 1924 года группу из заговорщиков направили валить лет на материк. На месте по условному сигналу заключенные набросились на конвоиров и отобрали у них оружие. Беглецы шли на север, не раз натыкались на преследовавших их чекистов и уходили, отстреливаясь. Питались тем, что давали карелы или находили сами в заимках, охотились. В конце июня группа в полном составе перешла границу Финляндии.

Впоследствии Созерко Мальсагов, воевавший в Великую Отечественную в Сопротивлении, также написал воспоминания.

Саша Македонский, трижды беглец

Александр Солоник, киллер, прозванный якобы за умение стрелять «с двух рук» Сашей Македонским, был «профессором» по части побегов – только при СССР «отрывался» дважды – в 1987-м и 1990-м годах. Первый раз ему грозил серьезный срок за изнасилование. Раскидав конвоиров, Солоник выпрыгнул из окна здания суда. Спустя полтора месяца его задержали в Тюмени. Во второй раз Македонский сбежал из колонии в Перми через канализационную трубу – автогеном вырезал в ней дыру.

Самый известный свой побег, по мотивам которого потом даже снимали фильм «24 часа» с Максимом Сухановым в главной роли, Солоник совершил уже после развала СССР, в 1995 году – из «Матросской тишины». Киллеру тогда помог один из охранников, сбежавший вместе с Македонским. Оба гуляли на свободе недолго – и охранника, и Солоника вскоре убили в Греции члены русской ОПГ.

Семь шагов в длину, пять в ширину, направо привинченная к стене койка, налево привинченный столик и табуретка, над ним лампочка, против двери, метра на два от пола, маленькое окно с решеткой, в углу умывальник и уборная. Голо, пусто, неуютно...

Так есть, так будет и не может измениться... Не подумал, а скорее почувствовал я.

Сел на скамеечку, встал, прошелся по камере, еще раз сел... Не мог собрать мыслей...

Особый ярус Шпалерной... Я - "Неизвестный № 11"... Взят на улице. Об аресте никто не знает. Сознаться где жил, не могу...

Как ничего? Не может быть!

Что первое?

Допрос... И я обязан молчать. Буду молчать. - Будут держать... Заморят голодом. Расстрел... Тупик.

Нет что-то не так... Надо еще подумать. Опять мысли и опять то же... Впереди пытки, голодная смерть. Расстрел...

Машинально, думая все о том же, я прошел по камере. На полочке миска, ложка и кружка. И не прибавится... Мелькнуло у меня в голове. - Не может прибавиться...

И так захотелось уюта... Ведь и здесь, в тюрьме его можно создать. Несколько домашних вещей... Хотя бы знакомое одеяло, подушка, домашняя кружка, вот и уют. В определенные дни передача. Опять знакомые вещи. Становится как-то легче... Всего этого у меня нет и не может быть! И снова сознание безнадежности.

Было холодно. Мой пиджак и сапоги были мокры. Я снял их, откинул койку и лег. Где же выход?..

Ответа не было...

И вдруг как-то неясно в голове прошло... чуть чиркнуло... Но след остался... Бог! Что Бог!?

Поможет... Но я же искренно просил Его помочь... От всей души.

Я лучше не могу. Я не умею. Помог ли Он?

Быть может да... Быть может нет... Быть может все зависит от меня... Быть может... Он не может...

Ах, как неясно все... Как все томительно, как больно. Но это ведь не просто рассуждение. Предел настал. Мне надо знать... Мне надо знать, чья воля... Что делать мне?

Шло время... И в голове все то же. Расстрел... А если не расстрел, то истощение, пытки, голод. Итог - все смерть. Тупик. Нет выхода... И вот опять... Уже настойчивей в душе мне что-то говорило...

Бог! Верь!.. Иди к Нему и Он поможет... Но ум, рассудок, возражал: не верь. Наивно, глупо. Ведь существует логика... Все остальное чушь... Ведь ты в тюрьме, ты в Г.П.У. и нет, не может быть надежд...

Опять борьба... Опять сумбур... Ох тяжело! Ну что ж?

Нет веры? Разум победил?

И тут услышал я ответ, он твердый был: нет. Вера - есть... Ее победа!

Иди к Нему... Ему всецело ты отдайся и покорись. И Он поможет. Не может не помочь! Поможет!

И я пошел. И начал я молиться... Так редко молятся...

Без слов, одной душой...

Покой пришел. И Бог со мной... Ему отдался я всем существом своим и начал верить. Больше... Знать - я осознал что Он со мной и был и есть... Что Он меня не оставлял... Что счастлив я сейчас не маленьким полузвериным счастьем, которого я так искал, а новым Божьим... Вне всех условий, обстоятельств... Вне стен тюрьмы... Вне чувств... Я счастлив был, что Царство Он свое во мне установил... Что Он во мне... Что Царь Он мой... Что раб Его я... Что я себя в Его объятья отдал и Он меня несет...

Так хорошо, спокойно стало мне... Бог мне помог. Я Царство Божие, я счастие познал!

Звон ключа и звук открываемой двери вернули меня к жизни. Вошел надзиратель... "Одевайтесь на допрос..." В дверях - "барышня"... Знакомая. Она меня уже водила на допрос. Узнала, кивнула головой. Чуть улыбнулась... Ведь ей не привыкать...

Опять рассудок... Голова... Опять сомненья... Что ждет меня?

Тупик... Расстрел... А Бог?

Нет. Бог не сейчас... Бог после... Сейчас допрос... Сейчас мне надо думать, говорить... Сейчас борьба... А вера где?

И веры меньше. Она не та... Ее уж нет... Надежда...

Нет, дело разберут. Я все им объясню. Ведь там же люди. Они поймут... За то что я бежал, дадут мне год, а может оправдают. Все к лучшему. Вот выход. Вот и... Бог помог... Да... Бог... Да... Он поможет!

"А ну-ка, поскорей", крикнул надзиратель. Хотелось огрызнуться.

Я оделся и вышел. Часы в висячем коридоре показывали час. Тюрьма спала. Но только наружно. Свет был погашен, в камерах темно, люди на койках, но я уверен, половина не спит. Страдания живут полной жизнью.

Мы спустились с висячего коридора на нижний, асфальтовый. Гулко звучали наши шаги. В верхних этажах звенели ключи. - Вызывали на допрос. Мы подходили к помещению канцелярии...

Кто следователь? Как поведет допрос? Что знает и что ему давать? До Петрограда все, а после и до момента ареста ничего... Ох, неприятно, нужно говорить и думать... Но главное - спокойствие...

Вдруг... Жизнь горя вырвалась наружу! Крик, стон, полный страдания несся из камеры... Женщина! Но почему в мужской тюрьме?

Э, все равно! Сейчас не надо развлекаться. Сейчас допрос...

Я вошел в камеру следователя... Сильный, яркий свет ударил мне в глаза... За маленьким деревянным столиком, исчирканным чернилами и карандашом, стоял "уполномоченный" Г.П.У.

Большие, открытые, скорее приятные, разве только немного наркотические, но в о общем симпатичные глаза...

Но руки - это еще не все... Подумал я. В общем он располагает к себе. Кажется я хорошо попал...

"Здравствуйте... Садитесь пожалуйста... Вы арестованы и содержитесь под арестом как "Неизвестный №11. Ваша фамилия?" - вкрадчивым, мягким тоном начал он и сейчас же прибавил. - "Вы можете не называть вашей фамилии, если не хотите"...

На его вопрос я ответил вопросом.

В чем я обвиняюсь?

В шпионаже в пользу Антанты. - Моя фамилия Бессонов. - Немедленно ответил я. Он проиграл. - Попадись я на это, зафиксируй он на бумаге мой отказ назвать фамилию и еще два-три моих показания и дело о шпионаже сфабриковано.- Санкция Москвы. Меня к стенке. Следователь делает карьеру. Раскрыл дело о шпионаже...

Дорогая сестра!

Вот уже несколько дней я нахожусь в том состоянии, когда человек, захлебываясь от ощущения полноты жизни, выходить за грань повседневности и не может совладать с собой, чтобы словами, буквами, знаками и всеми чувствами выразить радость бытия.

Вот уже несколько дней я принуждаю себя написать тебе.

Я обращаюсь к тебе и прошу меня понять.

Восемь лет разлуки, восемь лет молчания и вдруг возможность общения. Да не прежнего ограниченного, не частичного, не нелегального - записочками и слухами, детски шифрованными письмами, а полная возможность просто, ясно и откровенно выразить то, что ты хочешь.

Моя голова этого еще не охватывает, я к этому не привык и еще не умею пользоваться свободой выражения мысли. Мысль бегает, не сосредоточивается. Я стараюсь уловить главное и все кажется главным.

Но надо начинать...

Я за границей!

Ты не можешь себе представить сколько жизни, полноты и смысла в этих словах для меня, человека бежавшего из о неволи, из России. Ведь в них сосредоточивается все. Я дышу, - я чувствую, - я понимаю, - я свободен, - я счастлив, - я живу. Я... я человек.

{6} Как мне хотелось бы одним махом, одним мазком передать тебе все мое прошлое и настоящее. Жаль. Но это невозможно. Слишком много событий и переживаний, чтобы выявить их разом.

Но прежде всего, основа всего, все для меня, одно для меня - я верю в Бога.

Двадцать шесть тюрем, побеги, налеты, нелегальная жизнь, белые, красные, арестантские вагоны, уголовники и проститутки, страдания и мучения, постоянная угроза смертной казни выковали во мне человека сильного в жизни не доковали силу духа.

В то памятное для меня утро, когда на рассвете я вышел в тайгу, разоружив конвоиров, оставляя за собой Соловецкую каторгу, - огромное пространство болот и лесная чаща отделяли меня от Финляндской границы.

На 36-ой день я достиг ее.

Сила?.. Нет. Сила не в моей упрямой воле, а в Божьей, с которой я должен слить свою и правилен не мой путь борьбы за жизнь, а единственный истинный путь, - путь, который нам указал Христос. Мне труден он. Я уклоняюсь от него постоянно, ежечасно, ежеминутно, и я расписываюсь: - я слаб. И слаб потому, что я силен. Но я вижу идеал. Я верю в Любовь Правду - Добро - Истину - Бога. Я шатаюсь, но я иду. Я иду и я дойду.

Сейчас, пока еще жива во мне память о прошлом, я хочу передать тебе мою жизнь так, чтобы она была тебе понятна и ясна. Я буду тебе писать просто, что сам видел, сам чувствовал, пережил, только правду.

Твой брат Ю. Б.

Р. S. Посылаю тебе мою фотографию, снятую в Финляндии, перед отъездом из местечка Кусома, через 2 недели после нашего перехода границы. Здесь я уже вымыт, брит и дыры зашиты.

На группе, слева направо стоят: Мальбротский, около него с перевязанными ногами Мальсогов, Сазонов и Приблудин.

ПОСЛЕДНИЕ ДНИ НА СВОБОДЕ.

Зимний Дворец близится к сдаче.

Снаружи - Банды большевиков и обстрел с "Авроры". Внутри - Паника. И добровольцы и большевики... И женский батальон и провокаторы. Митинги и уговоры тысячи и одного начальника.

Дядя с бородой - не то А - в, не то новый "диктатор" и комендант дворца M. - на трибуне. Просит, уговаривает, убеждает защищать. Кого? Для чего? "Правительство"? Его убежавшего главу? Или самого диктатора-оратора?

Переговоры парламентеров... Казаки уходят с оружием в руках, и я с тремя наганами в карманах на улице.

Человек найден... Поднять... Большевик улюлюкнул и погнал. Зверь пошел на человека... Человек стал зверем.

Дворцовая набережная. Прожектор с "Авроры"... Вдоль Невы большевицкие броневики. Людей не видно, - только их пулеметы медленно двигаются вслед нашему пути, - жуткое, напряженное состояние. Один какой-нибудь выстрел, искра и взрыв неизбежен. Паника и мы перебиты.

Но вот Зимняя Канавка... Литейный мост. Напряжение спало.

Куда? Жизнь бродяги началась. Казаки предложили переночевать у них. Пошел с ними. Прожил три дня и три ночи.

Прибежал вестовой и сообщил, что три сотни, сторонники большевиков, арестовали весь офицерский состав защитников Зимнего Дворца. Забрал свои револьверы и пошел к себе в "Асторию".

Подъезд...

Возьмут... Эх, все равно!

Знаменитая "Астория". Гнездо контрреволюции, теперешняя цитадель большевиков. Вошел в свой номер и сразу убедился, что с обыском у меня еще не были.

В тумане рисуется мне моя жизнь там, в этот период.

{8} С утра звонок - призываются комиссионеры, - закупается вино из разграбленных погребов... Вино... Опять вино... И целый день полупьяное состояние. Все равно не хорошо. Конец... Конец чего? Все равно чего. Всему конец. Конец чувствуется... он реален, он виден, он ясен но необъясним. Надо забыться. Чем, как? Все равно... но забыться во что бы то ни стало, хоть на сегодня, на сейчас... Не думать, не сознавать, не понимать, загулять.

И шли загулы, смелые, последние, вызывающие. Вроде, ночных прогулок по большевицкому Петрограду с хором трубачей Гвардейского Экипажа. Последние судороги - агония - непонятного, необъяснимого, но все таки ясно выраженного конца чего-то.

И тут же, в те же ночи, первые, корявые гримасы большевика, первый крик торжества победившего зверя и его укусы.

Чекисты, матросы и обыски - еще неопытные, ученические. Грабеж. Забирали все ценное, уносили вино... За обысками - аресты. За арестами выстрелы.

Отдельные, глухие, какие-то, казалось, неопасные. В "Астории" появился большевицкий комендант, в холле, потухло электричество. Сняли ковры. Прислуга переменилась. Астория нужна большевикам!

Посыпались предложения, предписания, угрозы, требования покинуть гостиницу. Но я продолжал жить, - и продолжал потому, что было все равно. Лишь бы не проявлять инициативы, не думать и как-нибудь прожить сегодняшний день.

Затем переехал к приятелю.

Чека уже обыскивала целыми кварталами.

Мы играли в страуса и, по неопытности, баррикадами у дверей думали защититься. Не ночевали дома. Ели воблу.

В январе 1918 года я бежал от арестов в гор. Сольцы Псковской губернии.

Хорошая была жизнь. Тихая, спокойная, уютная. Русская зима. Комната в мезонине. Тепло. Русская печка с лежанкой, маленькие окна, на окнах цветочки и занавесочки треугольниками, чинная мебель. По вечерам самовар и лампа под синим абажуром. В углу лампадка. Совсем келия... только иногда... на двоих... И как хорошо бывало, когда она была "на двоих" - и как жалко, что это бывало только "иногда"...

{9} Помнится Пасха. Страстная неделя... Извозчик у подъезда, стук в дверь и знакомый голос - "второй в келии". Я не ждал и захлебнулся от радости... Спички, свечка, защелки у дверей, все ходило у меня в руках.

Потом заутреня... Разговенье...

Бывало у меня не хватало на махорку, а тут явилось все, - и пасха, и кулич, и окорок, и водка и какая то сливянка и пьяный, славный хозяин, который утверждал на рассвете, что на Пасху солнышко, вставая, танцует... Хорошо было...

Надо было есть и я зарабатывал себе хлеб пилкой дров. Взял подряд и работал с 6-ти утра до 6-ти вечера. Труд этот казался даже приятным. Выматываясь физически, я не замечал окружающего.

В городе жил генерал, признавший власть советов. Он узнал о моем пребывании здесь и вызвал к себе. Я пришел и получил предложение вступить в формировавшуюся тогда красную армию на командную должность. Отказался. Он настаивал, уговаривая. Я категорически отказался и продолжал жить работой, оторванный от жизни, почти ни с кем не видясь.

Дерзкие побеги Нестерова Дарья Владимировна

Побег с «адских островов»

Побег с «адских островов»

Северные лагеря особого назначения (СЛОН) были впервые созданы в Архангельской губернии в 1919 году. Через четыре года в эту систему включили Соловецкий монастырь. Бывшая обитель монахов вскоре приобрела репутацию самого страшного лагеря в системе СЛОНа. Считалось, что побег из него совершить невозможно. Но в 1925 году миф о невозможности побега с Соловков был развенчан: пятеро заключенных совершили удачный побег – единственный в истории этого лагеря.

По словам бывшего соловецкого заключенного и участника побега Созерко Мальсагова, как бы арестант ни вел себя на Соловках, его никогда не освободят. «Любой сосланный советскими властями, – писал Мальсагов, – обречен на гибель во время своих странствий из тюрьмы в тюрьму, из одного места насильственной ссылки в другое. Ужасное осознание того, что он осужден пожизненно, что после Соловков его повезут на новые страдания... заставят выполнять еще более тяжелую работу, бросят в „каменный мешок“, сгноят в другой „Секирке“, приводит несчастного узника к убеждению, что это нескончаемое, безнадежное хождение по мукам должно быть раз и навсегда прекращено при помощи побега».

Как уже говорилось, сбежать с «адских островов» было практически невозможно. Все попытки побега с Соловков неизменно оказывались неудачными. Так, известно, что из Соловецкого лагеря как-то сбежали шестеро контрреволюционеров во главе с капитаном Цхиртладзе. Узники совершили побег в лодке, захваченной ими после убийства часового. Почти неделю измученных беглецов носило по бурному морю. Несколько раз они пытались пристать к берегу близ Кеми, но из этого ничего не вышло. У них не было ни пищи, ни воды, и через несколько дней странствий они даже стали помышлять о самоубийстве: было решено, что если в ближайшие два дня они не ступят на твердую землю, то сами опрокинут лодку. Но судьба сжалилась над несчастными, и в тот же день, когда было принято решение о сведении счетов с жизнью, беглецы увидели землю.

Причалив к берегу, истощенные и уставшие узники углубились в лес, развели костер и впервые за пять дней погрузились в сон, забыв обо всем на свете. Там их и обнаружил соловецкий патруль. Красноармейцы не стали возиться с задержанием и препровождением заключенных обратно в лагерь для разбирательства. Они просто кинули в костер гранату, от взрыва которой погибли четверо беглецов. Двое оставшихся в живых были тяжело ранены: капитану Цхиртладзе оторвало руку и перебило обе ноги, второй выживший беглец получил еще более страшные ранения. Раненых заключенных отвезли в тюремный лазарет, немного подлечили, а потом, после жестоких истязаний, расстреляли без суда и следствия.

Холодной зимой 1925 года на Кемский пересылочный пункт, куда всю зиму свозили уголовников и «врагов народа», которых после открытия навигации отправляли на Соловецкие острова, прибыла очередная партия заключенных. Среди вновь прибывших находился и бывший капитан драгунского полка из личной охраны Николая II Юрий Бессонов. За плечами у этого человека было уже 25 советских тюрем и концлагерей, из которых Бессонов неоднократно убегал. Последний побег бывший капитан совершил из Тобольской тюрьмы, после чего был пойман и приговорен к расстрелу. Но через некоторое время высшую меру наказания ему заменили пятью годами пребывания на Соловках с последующей высылкой в Нарынский район.

Бессонов был уверен, что нового срока ему уже не вынести. Истощенный и больной человек, прошедший ужасы тюрем и лагерей, знал четко: его организм уже не в состоянии перенести непосильные физические нагрузки и скудное питание. Помышляя о побеге, Бессонов отлично знал, что все предыдущие попытки бегства заключенных всегда заканчивались неудачей. Но у него был только один шанс выжить – убежать с Соловков.

С. Мальсагов

Бывший капитан понимал, что бежать надо только за границу. Ближайшей страной, где можно укрыться от преследователей, была Финляндия, трехсоткилометровый путь до которой пролегал по болотам и трудно проходимым лесам. Но трудности не пугали Бессонова, больше его заботило то, каким образом можно сбежать из лагеря и оторваться от погони – охранников с натренированными собаками. Несколько дней заключенный строил всевозможные планы побега и наконец остановился на том, что в одиночку любой из задуманных планов осуществить невозможно: ему нужны помощники. Первым посвященным в планы Бессонова стал бывший офицер Созерко Мальсагов. По воспоминаниям самого Мальсагова, Бессонов через два дня после своего прибытия на Соловки подошел к нему и спросил: «Как Вы относитесь к мысли о побеге? Что касается меня, то я довольно скоро собираюсь бежать отсюда».

Но Мальсагов сначала не доверял Бессонову, считая его провокатором, и поэтому ответил: «Я и не думаю никуда бежать. Мне и здесь хорошо». Но совсем скоро он понял, что бывший офицер вовсе не агент ГПУ и не стукач, а такой же несчастный заключенный, как и он сам. И вскоре узники нашли общий язык.

Оказалось, что Мальсагов вместе с поляком Мальбродским уже давно планировал побег, а у последнего в куске мыла даже был спрятан компас, без которого, как известно, в полярный день практически невозможно ориентироваться на местности. Теперь заключенным оставалось только найти человека, который хорошо знал бы, как можно выжить в лесу. Вскоре такой человек был найден: бежать вместе с отчаянной тройкой согласился таежник Сазонов.

Часто собираясь вчетвером, узники детально разрабатывали план побега. Для претворения в жизнь задуманного необходимо было выйти за пределы лагеря. И такая возможность им вскоре представилась: периодически некоторых узников под охраной вооруженных красноармейцев выводили за территорию лагеря для работы по заготовке дров.

18 мая 1925 года группу из пяти заключенных, в составе которой по счастливой случайности оказались заговорщики, отправили в лес на заготовку прутьев. Пятым в этой группе был узник по фамилии Приблудин. Он ничего не знал о заговоре, но Мальсагов отзывался о нем как о надежном человеке, который обязательно согласится присоединиться к беглецам.

Благополучно пройдя обыск на вахте, заключенные под конвоем двух красноармейцев отправились в лес. Работая не разгибаясь, узники старались совсем не привлекать внимания конвоя и тем самым усыпить его бдительность. Приблизительно через два часа Бессонов подал своим товарищам условный знак (поднял воротник), по которому они все вместе набросились на охранников. Одного из красноармейцев Мальсагов и Бессонов сразу же разоружили, второму удалось вырваться, и он побежал в сторону лагеря, оглашая окрестности диким криком. Но скрыться ему не удалось. Бросившийся за ним вдогонку Мальсагов нагнал его и ранил штыком винтовки, отнятой у первого охранника. Раненый красноармеец упал без сознания. После долгих споров заговорщики решили не убивать конвоиров, а взять их вместе с собой. Причем Бессонов видел в этом особый смысл, намереваясь по ходу пути по одному отпускать красноармейцев, а отпустив, резко переменить направление движения. Это был ловкий ход: красноармейцы обязательно рассказали бы преследователям, по какому пути двигаются беглецы, тем самым направив их по ложному следу.

Заключенному Приблудину, который ничего не знал о готовившимся побеге, заговорщики предложили или присоединиться к ним, или отправляться на все четыре стороны. Но выбора у Приблудина не было: возвращение в лагерь означало для него неминуемый расстрел, поэтому он решил бежать вместе со всеми.

Группу беглецов повел Бессонов. Вырвавшиеся на свободу узники шли в некотором отдалении от железной дороги, держа путь на север. Пройдя 12 км, они отпустили первого охранника, а еще через 5 км – второго. Впоследствии оба заложника-конвоира направили преследователей по ложному следу, сказав, что беглецы идут на север. Их слова подтвердил и путевой обходчик, в домик которого заключенные заходили по пути, чтобы купить хлеба. Железнодорожный служащий отказался продать хлеб беглецам, и тогда они забрали силой все имеющиеся у него продукты.

Пройдя несколько километров в северном направлении, Бессонов и его группа перешли через железнодорожное полотно и по растаявшему болоту двинулись на запад. Этот ловкий маневр сбил погоню со следа и дал беглецам значительное преимущество во времени.

Лагерные власти, узнавшие о побеге пяти заключенных и о взятых в заложники конвоирах, поначалу выделили лишь незначительные силы для их поимки, так как считали, что истощенным и больным узникам далеко не уйти, точно так же как раньше не удавалось далеко убежать и другим заключенным. Группа красноармейцев с натасканными собаками двинулась в погоню. Как уже говорилось, преследователи были уверены, что беглецы двигаются на север. Но через некоторое время красноармейцы сбились со следа: узники словно сквозь землю провалились. Вскоре из Москвы поступил приказ: немедленно обнаружить и уничтожить беглецов.

После приказа московских властей на поиски группы Бессонова были брошены тысячи красноармейцев, перекрыты все дороги, в населенных пунктах устроены засады. На предполагаемом пути беглецов власти сосредоточили отряды милиции, пожарников и красноармейцев. Но все меры оказались безрезультатными. Бывшие узники, благодаря своему руководителю Бессонову, ни разу не нарвались на преследователей. Часто меняя направление, двигаясь практически без отдыха и сна, они еле стояли на ногах и даже были готовы сдаться властям. Но Бессонов не допускал и мысли о том, чтобы остановиться. Не обращая внимания на пессимистичные разговоры своих товарищей, он сказал, что пристрелит любого, кто ослушается его приказаний. Любое неповиновение бывший офицер объявил предательством.

Через несколько дней беглецам неожиданно пришел на выручку начавшийся снегопад. По глубокому снегу невозможно было передвигаться, и по распоряжению Бессонова измученные заключенные остановились в заброшенной лесной избушке, где три дня пережидали непогоду. Как только снегопад прекратился, Бессонов снова повел свою группу по болотам. Как-то на пути им встретились двое крестьян карельской национальности, от которых беглецы узнали, что за каждого из них власти обещают по десяти пудов муки. Но у беглецов не было выбора, и им все равно приходилось заходить в селения, чтобы добыть продовольствие. Причем местные жители, у которых заключенные брали хлеб и другие продукты, впоследствии обязательно докладывали властям о визите сбежавших заключенных.

В одной из деревень группа Бессонова попала в засаду, столкнувшись лицом к лицу с преследователями. Но все закончилось благополучно: благодаря боевой выучке Бессонова и Мальсагова беглецы справились с ситуацией и смогли скрыться. Этот инцидент произошел в небольшом селении, приблизившись к которому, странники несколько часов вели наблюдение из леса. Не обнаружив ничего подозрительного, Бессонов и Мальсагов отправились в село за продовольствием, оставив остальных участников побега в надежном укрытии.

Подойдя к крайнему дому, Бессонов распахнул дверь (Мальсагов двигался от него на некотором отдалении) и увидел наставленные на него три винтовки. Будучи на редкость хладнокровным человеком, бывший офицер молниеносно захлопнул дверь и стал стрелять сквозь нее. Воспользовавшись замешательством красноармейцев, Мальсагов и Бессонов скрылись в лесу.

Дальнейшее продвижение беглецов было сопряжено с еще большими трудностями. Путь узников лежал через болото, заросшее густым кустарником. Двигаться было тяжело, к тому же путешественники были ослаблены долгим переходом, голодом и холодом. Как писал в своих воспоминаниях Созерко Мальсагов, надежда сменилась в их сердцах отчаянием. Время от времени кто-нибудь падал без сознания в болотную воду, и тогда остальным приходилось некоторое время нести своего товарища по несчастью.

Как-то группа Бессонова вышла на берег огромного озера, где стояло несколько рыбацких хижин. Но ни в одном доме рыбаков не оказалось. Беглецы прихватили в одной из хижин немного продуктов, оставив в доме червонец и записку: «Простите, но нужда заставляет нас заниматься воровством. Вот вам червонец».

Несколько дней заключенные ходили вокруг озера, не представляя, каким образом через него можно перебраться. Они пытались обойти его вокруг, но, пройдя около десяти километров, поняли, что это безнадежно – куда ни глянь, везде была вода. Тогда Сазонов смастерил несколько необычных маленьких плотов, и беглецы переправились на противоположный берег.

Переправа отняла у несчастных узников последние силы. В воспоминаниях Мальсагова об этих страшных днях есть такие строчки: «Воскрешая теперь в памяти весь пройденный в те страшные дни путь, я не могу понять, как нам удалось выдержать такое напряжение и не пасть замертво где-то в карельских торфяниках. Но, очевидно, Богу было угодно сохранить нас, выведя из густых болотных зарослей, чтобы мы засвидетельствовали перед всем миром: святые пределы Соловецкого монастыря превращены нечестивым правительством в места неизбывной муки».

Итак, переправившись через озеро, уставшие и падавшие от голода бывшие заключенные, пройдя еще около 10 км, набрели на другое озеро. На противоположном берегу его виднелась довольно большая деревня. Беглецы стали кричать: «Эй, кто-нибудь!» Их услышали, и через некоторое время к ним подплыла лодка, в которой сидел карел. «Можно ли раздобыть у вас сколько-нибудь хлеба?» – спросили путешественники. «Хлеба раздобыть можно сколько угодно. Да и всего другого тоже, – ответил рыбак, – но в деревне чекисты с Соловков. Они разыскивают вас».

Заключенные опять углубились в заросли береговых кустарников и пошли дальше. Только через четыре дня они вышли к пустому деревянному домику, стоявшему среди болота, где нашли приличный запас продовольствия. Отдохнув некоторое время в домике, они захватили с собой хлеб и снова отправились в путь. Бывшие узники шли еще около недели и под конец своего путешествия представляли весьма печальное зрелище: их одежда была изорвана в клочья, обувь развалилась, лица и руки были покрыты слоем грязи… Как писал Мальсагов, они выглядели в тот момент «как людоеды или беглецы-каторжники».

С. Мальсагов

Чем ближе была граница Финляндии, тем ожесточеннее становилась погоня. За беглецами охотились даже с самолетов, но все старания чекистов оказались безрезультатными – через 36 дней путешественники перешли финскую границу. Некоторое время советское правительство безуспешно пыталось добиться от Финляндии выдачи бежавших заключенных, представляя их опасными преступниками. Но финские власти встретили Бессонова и его друзей как героев.

Разумеется, пути назад, на родину, у этих людей не было. Все они до конца своих дней прожили за границей (Мальсагов несколько лет жил в Финляндии, затем в Польше, в Англии), лишь изредка и нелегально обмениваясь весточками с семьями, оставшимися в теперь уже далекой и чужой России…

Статья 313. Побег из места лишения свободы, из-под ареста или из-под стражи 1. Побег из места лишения свободы, из-под ареста или из-под стражи, совершенный лицом, отбывающим наказание или находящимся в предварительном заключении, –наказывается лишением свободы на срок до