Архипелаг гулаг часть 3 гл 1. Опыт художественного исследования

Хрущев Никита Сергеевич

Время, Люди, Власть

(ВОСПОМИНАНИЯ)

ЧАСТЬ II ВЕЛИКАЯ ОТЕЧЕСТВЕННАЯ ВОЙНА

ТЯЖЕЛОЕ ЛЕТО 1941 ГОДА

Итак, мы приблизились вплотную к войне. То есть не мы шли к ней, а она на нас надвигалась. Мы говорили об этом и делали все для того, чтобы враг нас не застал врасплох; чтобы наша армия была на надлежащем высоком уровне по организации, вооружению и боеспособности; чтобы наша промышленность имела соответствующий уровень развития, который обеспечивал бы удовлетворение всех нужд армии по ее вооружению и боевой технике, если будет начата война, если на нас нападут враги. И вот война неумолимо надвинулась на нас. Что делалось в армии, конкретно сказать сейчас не могу, потому что не знаю. Не знаю, кто из членов Политбюро знал конкретную обстановку, знал о состоянии нашей армии, ее вооружения и военной промышленности.

Думаю, что этого, видимо, никто не знал, кроме Сталина. Или знал очень ограниченный круг людей, да и то не все вопросы, а те, которые касались их ведомства или ведомства, подшефного тому либо другому члену Политбюро. Перемещение кадров, которое имело большое значение для подготовки к войне, тоже осуществлялось Сталиным. На кадрах "сидел" Щаденко, человек, известный своим характером. Злобный у него был характер в отношении к людям. Потом на кадрах "сидел" Голиков, оттуда он перешел в разведку. Сейчас точно не могу припомнить, но он тоже был приближен к Сталину и занимался этими вопросами.

Очень сильное влияние на Сталина имел Мехлис, но главным образом в вопросах политработы. Он был начальником Главного политуправления РККА, однако часто выходил за рамки своих функций, потому что своим пробивным характером очень нравился Сталину. Он много давал советов Сталину, и Сталин считался с ним. Видимо, это было не на пользу армии. Незадолго до Великой Отечественной войны Тимошенко покинул Киевский Особый военный округ и стал наркомом обороны. Меня беспокоило, чтобы с уходом Тимошенко не ослабла военная работа.

Я очень высоко оценивал деятельность Тимошенко как командующего войсками КОВО. Он человек волевой и пользовался авторитетом среди военных, имел твердый характер, который необходим каждому руководителю, особенно военному. Авторитет у него был большой: герой Гражданской войны, командир одной из дивизий Первой Конной армии, - и прочная слава, и заслуженная. После Тимошенко в КОВО пришел Жуков. Я был доволен, даже очень доволен Жуковым. Он радовал меня своей распорядительностью и своим умением решать вопросы. Это меня успокаивало: хороший командующий, как мне казалось. Война подтвердила, что он действительно хороший командующий. Я так и считаю, несмотря на резкие расхождения с ним в последующий период, когда он стал министром обороны СССР, к каковому его назначению я приложил все усилия и старания. Но он неправильно понял свою роль, и мы вынуждены были освободить его с поста министра и осудили его замыслы, которые он, безусловно, имел и которые мы пресекли. Однако как военного руководителя во время войны я его очень высоко оценивал и сейчас ни в коей степени не отказываюсь от этих оценок. Я говорил об этом Сталину и во время войны, и после войны, когда Сталин уже изменил свое отношение к Жукову и Жуков был в опале.

Итак, у нас на Украине в 1940 г. командовал войсками Киевского Особого военного округа Жуков. В начале 1941 г. Жукова переместили, назначив начальником Генерального штаба, а нам прислали Кирпоноса. Генерала Кирпоноса я совершенно не знал до его назначения к нам. Когда он прибыл и принял дела, я с ним, конечно, познакомился, потому что был членом Военного совета КОВО. Но я ничего не мог тогда сказать о нем, ни хорошего, ни плохого. До Жукова и до Мерецкова начальником Генерального штаба был Борис Михайлович Шапошников. Это - безусловный авторитет для военных, высокообразованный военный человек, который очень ценился на своем посту. В то время в Генеральном штабе работали также Соколовский и Василевский, два способных специалиста. Но тогда среди военных шла молва, что это - бывшие офицеры старой армии, и к ним относились с некоторым недоверием. В то время я лично еще не знал ни Соколовского, ни Василевского и поэтому своего мнения о них не имел, но прислушивался к доброму о них голосу старых бойцов Красной Армии, участников Гражданской войны и относился к ним с доверием. Когда же сам узнал их во время войны, то никакого политического недоверия к этим людям у меня, конечно, уже не было, да и никогда не возникало. Я относился к ним очень хорошо - и к Василевскому, и к Соколовскому.

С Василевским у меня произошел, однако, случай в 1942 г., который не может изгладиться из моей памяти. Это было в связи с операцией, которую мы проводили в начале 1942 г. под Харьковом, у Барвенково. Я дальше отдельно буду говорить об этой операции и там, безусловно, не смогу обойти своего разговора с Василевским. Он произвел на меня тогда очень тяжелое впечатление. Я считал, что катастрофы, которая разыгралась под Барвенково, можно было бы избежать, если бы Василевский занял позицию, какую ему надлежало занять. Он мог занять другую позицию. Но не занял ее и тем самым, считаю, приложил руку к гибели тысяч бойцов Красной Армии в Харьковской операции. Не знаю, как развернул свою новую работу в Наркомате Тимошенко, но думаю, что она была организована лучше, чем до него. Я не говорю о том, насколько глубоко Ворошилов знал военную работу и военное дело. Но шла слава о нем как о человеке, который больше позировал перед фотообъективами, киноаппаратами и в мастерской художника Герасимова, чем занимался вопросами войны. Зато он много занимался оперным театром и работниками театрального искусства, особенно оперного, завоевал славу знатока оперы и давал безапелляционные характеристики той или другой певице. Об этом говорила даже его жена.

Как-то в моем присутствии зашла речь о какой-то артистке. Она так вот, не поднимая глаз, и говорит: "Климент Ефремович не особенно высокого мнения об этой певице". Это считалось уже исчерпывающим заключением. Какие к тому имелись у него данные и почему появились такие претензии, трудно объяснить. Правда, Климент Ефремович любил петь и до последних своих дней, когда я с ним еще встречался, всегда пел, хотя уже плохо слышал. Пел он хорошо. Он рассказывал мне, что прошел школу певчего: как и Сталин, в свое время пел в церковном хоре. Перед самой Великой Отечественной войной, за 3 - 4 дня до ее начала, я находился в Москве и задержался там, буквально томился, но ничего не мог поделать. Сталин все время предлагал мне: "Да останьтесь еще, что вы рветесь? Побудьте здесь". Но я не видел смысла в пребывании в Москве: ничего нового я от Сталина уже не слышал. А потом опять обеды и ужины питейные... Они просто были мне уже противны. Однако я ничего не мог поделать.

Жена его умерла совсем молодой — от тифа. Уделять полноценного внимания детям партийный деятель никак не мог. Вскоре он женился во второй раз. От второго брака на свет появились еще 3 детей — Рада, Сергей и Елена.

Судьба каждого из детей Хрущева интересна.

О дочери Юлии (1916-1981) мы знаем очень мало, известно только что она была замужем за Виктором Петровичем Гонтарём, директором Киевской оперы. Рада Никитична (1929) связала почти всю свою жизнь с журналистикой и журналом «Наука и жизнь». Сергей (1935) — профессор, ученый, с 1991 г. преподает и живет в США. Елена (1936-1972) умерла совсем молодой; работала юристом.

Судьба же талантливого военного летчика Леонида Хрущева — первого сына Никиты Сергеевича по сей день окутана мраком, мифами и легендами, многочисленными версиями. По одной из версий он погиб 11 марта 1943 г. в воздушном бою в районе Жиздры (Калужская область). По другой версии — он был расстрелян по приказу Иосифа Сталина — за измену Родине и сотрудничество с немцами. Была еще одна версия — Леонид был обвинен в том, что находясь в состоянии сильного алкогольного опьянения, застрелил армейского майора. Сталину доложили, что это не первый случай, когда Леонид, будучи сильно пьяным, выхватывал пистолет, и что прежде до смертельного исхода не доходило. И якобы этот эпизод послужил поводом для расстрела Леонида Хрущева. Примечательно, что эти две последние версии стали появляться уже после отставки самого Никиты Хрущева.

Объяснялись и подкреплялись эти версии еще и тем, что якобы по приказу Никиты Хрущева железного Сталина ликвидировали. Месть за сына. Более того, придя к власти, Хрущёв почти полностью обновил высший партийный и хозяйственный аппарат по принципу родства и личной преданности, а старую «гвардию» разогнал, выслал, посадил и даже расстрелял.

Все эти версии очень любопытны, только во-первых, — тело Леонида Хрущева исходя из всех вышеперечисленных версий должно было быть где-то похоронено, а такого места нигде не значится. Во-вторых, любой человек придя к власти, будет править страной исключительно в своей команде, а старую распустит. И о мести Хрущева говорить также не приходится.

Вообще, версию о мести Хрущева Сталину начали пропагандировать после знаменитого XX съезда партии в 1956 году, где Хрущев зачитал скандальный доклад о тоталитарном режиме, созданный Сталиным, где в пух и прах разнес культ личности уже мертвого вождя.

Любопытен еще один факт — военный историк Александр Колесник, 25 лет изучающий биографию старшего лейтенанта Хрущева, подсчитал, что количество очерняющих его публикаций к сегодняшнему дню составит примерно 300 страниц текста, то есть приличного размера том. Нужно к этим 300 публикациям добавить еще столько же — перепечатки и отдельный выводы псевдоисториков, блогеров, любителей сенсаций и желтых новостей…

Репутация героя России вот уже более полувека страдает от пропагандистского вранья, некомпетентности, породившей домыслы и слухи.

Сегодня документальных данных о том, что Леонид попал в плен или был расстрелян по приказу Сталина в Москве нет. Этому также находят объяснение — что якобы Хрущев старший придя к власти почистил все архивы, связанные с его семьей и близкими. Подтвердить это также не является возможным… И сегодня невозможно узнать правду, — что же случилось с Леонидом Хрущевым. Остается только поверить в искренность военных летчиков, сослуживцев, которые подтверждают гибель летчика в воздушном бою.

В 2000 году вышла статья в газете «Дуэль», где на вопрос о Леониде Хрущеве отвечал Герой Советского Союза — Александр Александрович Щербаков — сын члена Политбюро. Он как и Леонид тоже летчик, и тоже воевал, и тоже мог попасть в плен, и о нем впоследствии могли бы писать то же, что и о Леониде. Но он остался жив, и у него есть мнение по этому вопросу. Думаю, что это мнение наиболее компетентное:

«Меня удивляет столь затянувшаяся дискуссия. В жизни Леонида Никитовича Хрущева на сегодняшний день никаких тайн нет. Летчик — истребитель погиб в воздушном бою. Никогда он не был в плену. Никогда не был судим за предательство. Обвинения такого рода были выдуманным компроматом на Хрущева старшего…

Не стоит заниматься дальнейшими изысканиями на эту тему, не стоит тревожить вечный покой человека, отдавшего жизнь за Родину.

Не стоит анализировать письмо командира Леонида — Заморина*. Как профессионал-летчик считаю, что описание боя в письме Заморина несколько надуманное и приукрашенное.

*По воспоминаниям сопровождавшего Леонида Хрущева лётчика В. Заморина: «Когда FW-190 рванулся на мою машину в атаку, зайдя мне снизу под правое крыло, Лёня Хрущёв, чтобы спасти меня от смерти, бросил свой самолёт наперерез огневому залпу „фоккера“ … После бронебойного удара самолёт Хрущёва буквально рассыпался у меня на глазах!»

Видеть столь подробно приведенный в письме эпизод боя из кабины своего Яка Заморин не мог. Зачем он написал такое письмо? Вероятно для того, чтобы оградить боевого товарища от нападок и шельмования, которые появились в семидесятые годы. Может быть Заморин и командование полка почувствовали за собой некоторую вину за то, что в свое время не приняли необходимых мер к подтверждению гибели Леонида, а дали сведения о нем, как о пропавшем без вести…

В «Независимой газете» от 17 февраля 1998 г. напечатана статья Вадима Удилова «3а что Хрущев отомстил Сталину». Автор — генерал-майор, прослуживший 37 лет в контрразведке, кандидат исторических наук.

Смысл статьи в том, что Хрущев, выступив с разоблачением культа личности Сталина, сделал это из чувства личной мести за загубленную жизнь своего сына Леонида. Сталин будто бы не захотел помиловать Леонида, за которым тянулась целая цепь уголовных преступлений.

Вадим Удилов начинает с утверждения, что никаких документов, подтверждающих его концепцию, на сегодняшний день нет. Их уничтожил Хрущев. Все сообщенные им сведения почерпнуты из вторыхи третьих рук, и все его информаторы уже покойники. Можно ли с таким информационным багажом писать статьи на историческую тему?

Я не стану обсуждать общую идею статьи, но хочу только показать, насколько некоторые ее фрагменты не соответствуют реальным фактам. Удилов пишет:

«В городе Куйбышеве во время войны сын Хрущева застрелил под пьяную руку командира Красной Армии, за что был арестован. Леонид Хрущев попадал в руки органов правосудия не в первый раз. Еще до войны он связался в Киеве с бандитами. Их поймали и по приговору суда расстреляли, а сынок секретаря ЦК компартии Украины «чудом» избежал наказания».

Вот что об этом времени рассказывает Ольга Тимошенко, дочь маршала Тимошенко: «В 1938 году, когда моего отца назначили командующим Киевским военным округом, наша семья переехала из Харькова в Киев. Летом 1939-1940 гг. наша семья в выходные и праздничные дни выезжала на дачу в местечко Межгорье. На одном участке стояли дачи первого секретаря, второго секретаря, командующего округом. На все три дачи была, одна кухня, и часто все дачники по приглашению Хрущева обедали на его даче. Семья Хрущева состояла из его дочери от первого брака, его второй жены, троих детей от второго брака и жены Леонида с годовалой дочерью.

Сам Леонид в 1937 году окончил Балашовское училище летчиков гражданской авиации и КУКС (курсы усовершенствования командного состава).

В 1939 году он был летчиком-инструктором Центрального аэроклуба Украины и на даче бывал редко. В 1940 году он стал военным летчиком и в Киеве почти не бывал. После одного из визитов Леонида в Киев отцу доложили, что сына видели в ресторане в компании сомнительных личностей, а потом он был приглашен домой к одному из участников компании. Это обсуждалось всей семьей, но дело закончилось родительским внушением о необходимости более строгого выбора знакомых. Никаких разговоров об участии в преступных действиях не было. Трудно представить, чтобы летчик и командир Красной Армии мог оказаться в бандитской шайке».

С 1940 года Леонид служил в 134-м бомбардировочном полку и очень успешно и достойно начал Отечественную войну. Об этом мне рассказал ныне живущий в Москве мой однополчанин Виктор Андреевич Фомин. В июне-июле 1941 года он был старшим технической команды обслуживания самолетов на аэродроме Андреаполь, где базировались «Ар-2» 134-го полка.

Наземное командование требовало разбомбить мост важного оперативного значения. Объект прикрывали зенитные пушки и истребители. Несколько вылетов не дали результатов. Успешно выполнил задание Леонид, за что был первым из летчиков полка представлен к награждению.

Во время одного из вылетов «Ар-2» Леонида был подбит, и у него не выпускалась стойка шасси. При посадке на одну ногу самолет скапотировал, и Леонид получил тяжелую травму ноги. После госпиталя он долечивался в Куйбышеве.

Там, в доме N 2 по Вилоновской улице, жили эвакуированные семьи членов правительства. В этом доме Леонид имел квартиру, где жил с женой и дочерью. Я помню, как он, хромая, ходил с палочкой и в бурках, несмотря на теплые сентябрьские дни. Далее о нем — со слов Льва Булганина. Семьи Хрущева и Булганина были дружны еще со времени их проживания в Москве, Лев часто бывал у Леонида, и вот что он рассказывал:

«Вокруг Леонида собиралась компания. Там был летчик местного отряда гражданской авиации, инженер авиапромышленности, лечившийся после ранения сын Долорес Ибаррури Рубен, военные летчики, получавшие в Куйбышеве самолеты.

Кто-то из компании предложил «развлечение» — стрелять из пистолета в бутылку, стоящую на голове товарища. Стреляли с близкого расстояния, и поэтому риск был невелик. Ставил себе на голову бутылку и Леонид.

В компанию случайно попал моряк-офицер. Он тоже захотел, чтобы ему стреляли в бутылку на голове. Стрелял Леонид. Бутылка осталась целой, а пуля попала моряку в голову. Были следствие и суд. Но Леонид не провел ни одного дня в заключении. Преступление не классифицировалось как тяжелое. Во всяком случае это не было преднамеренное убийство».

Вообще, убийство офицера — случай никак не уникален. Футбольный тренер Николай Старостин рассказал в печати, что Василий Сталин, тоже будучи нетрезв, пристрелил собутыльника. Тогда шумихи почти удалось избежать. Для партноменклатуры и «кремлевских детей», как известно, закон не писан.

Но вернемся к Леониду. Дело квалифицировали, как несчастный случай. Леонид получил какой-то срок наказания с отбыванием его на фронте. Это была в то время обычная практика. Куда мог попасть военный летчик, кроме фронта? Как я уже сказал, преступление было не из тяжких, и никакой надобности просить Сталина или Берию о снисхождении не было. Пройдя после лечения медицинское освидетельствование, Леонид попросил перевести его в истребительную авиацию. После переучивания его направили в 18-й гвардейский истребительный полк. Офицер с судимостью на фронте на какой-то срок лишался наград и звания. Затем ему их возвращали. Летчиков в штрафные батальоны направляли рядовыми только за проявление трусости в бою. Чаще же они, как и Леонид, воевали на самолетах. Таким образом, из-за войны наказание Леонида было номинальным. Не случись того злосчастного выстрела, все равно никуда, кроме фронта, он попасть не мог.

О дальнейшей судьбе Леонида известно от летчика Ивана Митрофановича Жука. Он участвовал в воздушном бою, в котором был сбит Леонид. Он видел, как в самолет Леонида стрелял, зайдя в хвост, «Фокке-Вульф-190», после чего «Як-7» пошел к земле с большим углом пикирования. Так обычно происходило, если летчик был убит или ранен. Парашюта никто из участников боя не видел.

Так как местность, над которой шел бой, была лесистой и болотистой, найти упавший самолет в те дни не удалось.

Это произошло 11 марта 1943 г., а 27 апреля 1943 г. приказом N 0369 старший лейтенант Хрущев был исключен из списков полка как без вести пропавший. Но его гибель в бою долгие годы ни у кого сомнений не вызывала.

Версия о том, что он попал в плен, о его предательстве, похищении из плена и расстреле появилась только в конце 60-х. Отмечу заведомо ложные места в статье Удилова.

Удилов пишет, что утверждение расстрельного приговора обсуждалось на заседании Политбюро и на этом заседании первым выступил мой отец, Александр Сергеевич Щербаков, предложивший утвердить приговор. Уверен, что такого заседания Политбюро не было. Во всяком случае там не было Щербакова и он там не выступал. Почему я это утверждаю? Примерно в это же время меня переводили из ПВО Москвы на 1-й Белорусский фронт. Если в ПВО Москвы попадание в плен исключалось, то на Белорусском фронте вынужденная посадка или прыжок с парашютом за линией фронта были вполне возможны, и отец непременно рассказал бы мне о Хрущеве, чтобы еще раз предупредить о том, что попадать в плен мне нельзя. Но ничего подобного он не говорил.

Далее Удилов пишет, что ОКР «СМЕРШ» собрал информацию и документальные факты о прегрешениях Леонида Хрущева . В чем могли заключаться прегрешения старшего лейтенанта? Немцы могли его использовать только в целях пропаганды. Будучи начальником Главного политического управления Красной Армии, отец знал бы о таких пропагандистских действиях немцев и опять-таки мне об этом сказал бы перед моей отправкой на фронт. Но ничего об этом он не говорил.

Удилов пишет, что Хрущев мстил не только Сталину, но и Щербакову. Став генсеком, Хрущев отменил постановление Совета Министров о переименовании района Москвы, станции метро имени Щербакова и о возведении в Москве памятника Щербакову.

Да, это было, но совсем не в связи с судьбой сына Хрущева. Между Хрущевым и Щербаковым возникли очень неприязненные отношения. Об этом можно судить по мемуарам Хрущева, в которых он неоднократно дает Щербакову негативные оценки, которые иногда доходят до клеветы. Но возникли такие отношения в 1938 году, когда Хрущев был первым секретарем ЦК Украины, а Щербаков — секретарем Сталинского (позже Донецкого) обкома. Но это к данной статье отношения не имеет.

Удивляет, как Удилов — участник войны и профессиональный контрразведчик — так доверчиво и некритично принимает версию «выкрадывания» Леонида из глубокого немецкого тыла. Возможно ли было такое «выкрадывание» из лагеря военнопленных или другого места. где бы содержался нужный немцам человек? Это была бы крайне сложная операция, связанная с большими потерями. Ради чего было ее проводить? Только ради того, чтобы Леонида расстрелять в Москве? В книге Павла Судоплатова, на которого ссылается Удилов, о таких операциях во время войны нет ни слова.

Если бы такая операция, хотя бы теоретически, имела шансы на успех, то первым, вероятно, попытались бы похитить сына Сталина — Якова Джугашвили. Но такие попытки не предпринимались.

В целом концепция «месть Хрущева Сталину за сына» явно не проходит. Выступая против культа личности Сталина, Хрущев имел какие-то другие побудительные мотивы.

Возводить столь тяжкое обвинение на бойца-летчика, сложившего голову за Родину, дело недостойное.»

А.А. ЩЕРБАКОВ,
Герой Советского Союза

И последнее. В апреле 2005 г. на телеканале «Россия» был показан фильм-расследование, посвященный Леониду Хрущеву. Но и он провалил все ожидания. Фильм не дает всеобъемлющей картины расследования обстоятельств смерти Леонида Хрущева, не проведена верификация документов, на которые по сюжету фильма авторы ссылаются. Еще бы, ведь киношники — не историки.

В фильме выступили родственники Леонида Хрущева и сотрудники спецслужб. И те, и другие — всё люди заинтересованные, в продвижении определенного образа отца Леонида — Никиты Хрущева, в представлении образа органов госбезопасности. Фильм ничего не прибавил к пониманию судьбы Леонида Хрущева… Очевидно, правды мы никогда уже не узнаем. А версия Героя Советского Союза А.А. Щербакова выглядит более чем убедительно.

Нашли ошибку? Выделите ее и нажмите левый Ctrl+Enter .

Никита Сергеевич Хрущев

Воспоминания. Время. Люди. Власть. Книга 1

© Хрущев Н.С., наследники, 2016

© Хрущев С.Н., иллюстрации, 2016

© ООО «Издательство «Вече», 2016

© ООО «Издательство «Вече», электронная версия, 2016

Предисловие редактора к первому изданию 1999 года

Завершилась почти тридцатилетняя работа по подготовке издания полного текста воспоминаний моего отца Никиты Сергеевича Хрущева. Когда он начинал диктовать их, то не раз повторял: «Они этого не допустят, я их знаю…» Отец, конечно, имел в виду тогдашних правителей страны: Брежнева, Суслова, Подгорного и других. Действительно, в июле 1970 года рукописи и магнитофонные ленты изъял КГБ. Работа остановилась. Но одновременно этот шаг власти дал толчок к публикации воспоминаний на Западе, в США. Там уже хранилась «резервная» копия воспоминаний.

В 1970 году вышел первый том «Хрущев вспоминает», а в 1974 году – «Хрущев вспоминает. Последнее завещание». Книги произвели большое впечатление на читателя. Советский лидер откровенно делился своими взглядами на мир, обсуждал пути его переустройства, рассказывал, как делалась политика во времена Сталина и в период реформ 1953–1964 годов. Двухтомник переведен с английского на 15 языков и был издан практически во всех цивилизованных странах. Кроме Советского Союза…

От всех предыдущих изданий 70-х годов в США и других странах, а также журнальных публикаций начала 90-х у нас дома нынешнее издание отличается отсутствием каких бы то ни было купюр. В американских изданиях по понятным причинам редактирование происходило без участия автора, без его консультаций. И многое из надиктованного, что, по мнению американских издателей, не представляло интереса для массового западного читателя, редакторы из окончательного текста исключили. В 1990 году в США вышел третий том воспоминаний «Хрущев вспоминает. Магнитофонные ленты гласности». В него вошли отрывки, которые, по соображениям личной безопасности, не были включены в первые две книги: кое-какие секреты, касающиеся ракет, свидетельства работы супругов Розенберг на советскую разведку и другие факты, разглашение которых могло дать властям повод для «принятия мер». Не получили тогда американцы и последние три кассеты диктовок отца. По чисто техническим причинам их не удалось передать.

Публикация воспоминаний отца у нас дома стала возможной лишь в конце горбачевской перестройки. Журналы «Огонек» и «Вопросы истории» первыми стали печатать мемуары Никиты Сергеевича Хрущева. Начав публикацию воспоминаний с февраля 1990 года, журнал «Вопросы истории» завершил ее спустя пять лет. В этом поступке проявились настойчивость и мужество главного редактора журнала А.А. Искендерова. Вскоре после журнальной публикации издательство «Вагриус» выпустило однотомник воспоминаний. В него вошли отдельные главы из «Вопросов истории». В нашей стране также стала известной пиратская публикация воспоминаний на русском языке Валерия Чалидзе. Это были маленькие желтые книжечки с распечатками отрывков с хранившихся в США в Колумбийском университете магнитофонных лент. И вот теперь, благодаря «Московским новостям», преодолев нелегкий и долгий путь к читателю, выходит первое полное издание воспоминаний в 4 книгах. Страдания и переживания позади… Все пережитое отцом, перипетии создания и публикации его воспоминаний перекликаются, как ни странно, с историей мемуаров другого российского государственного деятеля, реформатора из другой эпохи, тоже председателя правительства – Сергея Юльевича Витте. Оба в своих реформах замахнулись на многое, и обоим далеко не все удалось. Оба покинули свой пост отнюдь не добровольно, но мирно. Оба оказались как бы в тени последовавших за ними куда как менее ярких политиков. Оба писали свои воспоминания приватно, при прямом противодействии властей. Даже изданы воспоминания обоих государственных деятелей были сначала за границей, а уж потом, с большим опозданием, на Родине…

Редактировать магнитофонные записи отца оказалось нелегко. При жизни Никиты Сергеевича я успел обработать около полутора тысяч страниц. По выходным дням мы обсуждали с отцом проделанную мной за неделю работу, вносили поправки и дополнения, и только после этого обретший окончательный вид текст шел в перепечатку.

Когда отец диктовал, ему порой не хватало собеседника, к которому он мог бы обратиться. С участием собеседника, как он говорил, у него появлялся больший интерес к этой работе и воспоминания становились живее. Но не всегда собеседник оставался молчаливым, особенно если это был Петр Михайлович Кримерман, большой друг нашей семьи, экономист, журналист и фотохудожник. Монолог нередко превращался в диалог. По просьбе отца я убирал все, что касалось второго голоса. Впоследствии, пересматривая исходные тексты, я пришел к заключению, что превращение диалога в монолог несколько обедняет текст. Но такова была воля автора, и мы не стали ничего менять в публикации, тем более что это было лишь эпизодически.

После смерти отца работа несказанно усложнилась. Требовалось не только сохранить стиль, но и не упустить ни одного нюанса, ненароком не исказить мысль. Мне кажется, что мы справились с задачей.

Настоящая публикация полного текста мемуаров завершает целый этап и моей собственной жизни, связанной с кропотливой расшифровкой и редактированием почти 4000 машинописных страниц, с работой первоначально по сохранению этих ценных для истории воспоминаний, а затем их публикации.

Вряд ли можно было это сделать успешно одному, без помощников. Одним из первых была Леонора Никифоровна Финогенова. Она одна распечатала все магнитофонные ленты – труд сам по себе гигантский. Если же вспомнить условия тех лет, в том числе и технические, то ее труд воистину можно назвать подвигом. Не сломили Леонору ни запугивания КГБ, ни угрозы лишить ее свободы. К счастью, до ареста дело не дошло.

У истоков этой работы стоял муж моей племянницы Юли, журналист Лев Петров. Его убежденность в чрезвычайной важности мемуаров оказала определенное влияние на решение отца в момент колебаний: «Начинать? Не начинать?» К сожалению, Лева не смог активно участвовать в дальнейшей работе. Вскоре он тяжело заболел, дни его были сочтены. И, конечно, мама, Нина Петровна, – хранитель семейного очага. Она оберегала нашу работу как могла. В самом начале, пока на нашем горизонте не появилась профессиональная машинистка Леонора Никифоровна, мама печатала сама.

Большую работу проделал редактор журнала «Вопросы истории» Анатолий Яковлевич Шевеленко. Он редактировал весь журнальный вариант воспоминаний, сверял все имена и даты, ряд фактов и т. д.

Огромное спасибо тем, кто в те годы рисковал, помогая нам уберечь воспоминания от конфискации, в первую очередь моему другу профессору Московского технического университета (МВТУ им. Баумана) Игорю Михайловичу Шумилову, сохранившему копии магнитофонных лент и распечатки. Часть пленок находилась на хранении у мужа моей покойной сестры Елены профессора Виктора Викторовича Евреинова.

И отец, и я понимали, что все наши усилия могут пойти прахом, если не переправить воспоминания в одну из западных стран. Отправка десятков магнитофонных лент и тысяч страниц рукописи по ту сторону границы – дело непростое. Браться за него самим, без помощников, нечего было и думать. Хорошо, что помощники нашлись. Не все действовали бескорыстно, но не это главное. Они оказались людьми надежными. Я не знаю всех имен. Тогда, в условиях строжайшей конспирации, любое знание таило в себе опасность. Поэтому я назову только некоторых из них. Луи Виталий Евгеньевич взялся «дирижировать» эту опасную затею. Ему это блестяще удалось. На начальной стадии помогал ему Лев Петров. Конечно, все участники этой операции были обыкновенными гражданами, вступившими в игру с профессионалами. И могли «погореть» немедленно. Но в КГБ нашлись люди, которые в силу различных причин решили помочь нам, сделали вид, что ничего не происходит. Одним из них, кажется, был и Юрий Владимирович Андропов. Скорее всего, он уберег нас от неизбежного провала.

С американской стороны судьбой рукописей занимался Джеролд Шехтер, в то время представитель журнала «Тайм» в Москве. Со своей миссией он справился превосходно, а уж как он все это проделывал, кто ему помогал, знает лишь он один. Переводил тексты на английский язык и редактировал их Строуб Тэлботт, человек прекрасной души, высокой научной порядочности. Он донес до читателя не только содержание, но и дух, образ автора, сохранив неизменную благожелательность даже в тех случаях, когда отец весьма резко отзывался о его родине, Соединенных Штатах Америки.

Мой сын, Никита Сергеевич Хрущев-младший, приложил немало сил к тому, чтобы наша общая мечта реализовалась, чтобы книга на русском языке стала реальностью. Осуществить это решили издательский дом «Московские новости» и его президент Вайнштейн А.Л. Редактирование, составление, подготовку к изданию четырехтомника взял на себя Резниченко Г.И., опытный редактор и публицист, в недалеком прошлом ответственный секретарь журнала «Новый мир». Издание включает в себя как сами воспоминания с вариантами магнитофонных записей Н.С. Хрущева, так и сопутствующие тому периоду документы и материалы, которые даются в «Приложении», а также богатый справочный аппарат. Такой подход делает мемуары Н.С. Хрущева доступными более широкому кругу читателей, не только ровесникам описываемых событий, но и тем, кто строит новую Россию. Я сердечно благодарю «Московские новости» и всех его сотрудников, прямо или косвенно причастных к этому изданию.

Часть III. От дня Победы до XX съезда

Часть IV. Отношения с Западом. Холодная война

ПРОЛОГ

Ко мне давно обращаются мои товарищи и спрашивают (и не только спрашивают, но и рекомендуют) собираюсь ли я писать свои воспоминания, потому что я и вообще мое поколение жили в очень интересное время: революция. Гражданская война и все, что связано с переходом от капитализма к социализму, развитием и укреплением социализма. Это целая эпоха. Мне выпало на долю принимать активное участие в политической борьбе с первых дней моего вступления в партию. Я все время занимал какие-то выборные должности. Войны, Гражданская и Отечественная, внутренние события широко освещены в печати. Но есть и “белые пятна”, которые многим непонятны. Да и мне они были долгое время непонятными. После смерти Сталина, когда мы получили возможность приобщиться к тем архивным материалам, которые нам были неизвестны, многое предстало в ином свете. Раньше было только слепое доверие, которое мы питали к Сталину, и поэтому все, что делалось под его руководством, освещалось как необходимое и единственно правильное. Когда же мы сами начали несколько критически мыслить, то стали проверять факты, насколько это возможно, по архивным данным.

Многие люди, которые со мной встречаются, спрашивают, пишу ли я свои воспоминания о периоде, в котором я живу. Все мне доказывают, да я и сам понимаю, что это очень ответственный и важный период истории, и поэтому люди хотели бы знать о нем от человека, непосредственно жившего в это время и занимавшего высокое положение, которое выпало на мою долю. Я хотел бы, чтобы будущее поколение получило возможность самому оценивать явления, которые протекали в период, в который я жил. Этот период очень ответственен и велик величием дел, которые совершались партией по перестройке промышленности, сельского хозяйства, культуры и управления государством. Одновременно с этим много было сделано такого, что мешало нашему развитию, и если бы это не было допущено, то достижения были бы еще более грандиозными.

Я понимаю заботу моих товарищей, настоятельно рекомендовавших мне взяться за перо. Пройдет время, и буквально каждое слово людей, живших в наше время, станет “на вес золота”. Тем более тех людей, кому выпала доля близко стоять у руля, который направлял весь огромный корабль на перестройку общественно-политической жизни нашей страны и тем самым оказывал огромное влияние на мировое развитие. Однако я должен буду работать, не пользуясь фактически архивным материалом. Это слишком сложно, да и в моем положении сейчас, вероятно, невозможно.

Я хочу быть очень правдивым и буду ссылаться на факты так, чтобы будущее поколение (а я пишу для него) могло их проверить. Я буду указывать источники, к которым надо прибегнуть, чтобы более детально узнать, проверить и понять факты. По вопросам, которые я считаю особенно интересными для будущего поколения, факты были записаны протокольно. С ними можно будет детально ознакомиться. Сейчас эти архивные материалы недоступны, но они станут достоянием всех. Да и сейчас я считаю, что большинство материалов не являются закрытыми.

Я хотел бы высказать свое мнение по ряду вопросов, зная по опыту, как будущее наше поколение будет охотиться за каждым словом об этом важнейшем и ответственнейшем периоде, в котором мы жили, творили и создали мощное государство. Это делалось нашими усилиями, усилиями народа, партии и руководителей того времени, которые были организаторами масс. Мне повезло: я тоже был в их числе, в разное время и на разных этапах, от самого маленького звена нашей партии - первичной партийной организации и вплоть до высшего руководящего органа - ЦК партии, его Политбюро и Президиума, постов Председателя Совета Министров и первого секретаря Центрального Комитета. Мне приходилось присутствовать при решении многих вопросов, быть участником претворения в жизнь принятых решений, участником событий этого ответственного периода. Считаю поэтому своим долгом высказать свое мнение.

Заранее знаю, что нет такого мнения, которое бы всех удовлетворяло, да я и не преследую этой цели. Но хотел бы, чтобы среди тех мнений, которые будут в той или иной форме записаны и останутся как наследство для будущих поколений, и мое мнение было известно. Такие мнения были по отдельным вопросам и общими, и разными. Это естественно. Ничего противоречивого тут нет. Да, собственно, так и в дальнейшем будет. Истина рождается в спорах. Даже в одной партии, стоящей на одной, принципиальной марксистско-ленинской позиции, у людей могут быть разные понимания, разные оттенки при решении того или другого вопроса. Живя во время, которое требует гибкого подхода к решению тех или иных вопросов, я знаю, что возникнут разные точки зрения и, возможно, даже противоположные, но это меня не смущает.

Я полагаюсь на тех людей, которые будут как бы судьями. Судить же будет народ, который станет знакомиться с этими материалами и делать свои выводы. Не думаю, что то, что я скажу, - обязательно истина. Нет, истину будет находить каждый, сопоставляя разные точки зрения по тому или другому вопросу в то или другое время. Только этого я и хочу. Глуп тот, кто хотел бы все подстричь под одну гребенку, а все, что не подходит под нее, все это объявить ересью, глупостью, а может быть, даже преступлением. Пусть судит сама история, пусть судит народ.

Поэтому заранее прошу извинить за то неправильное, что читатель может найти в моих записях. Это моя точка зрения, я так сейчас смотрю, так понимаю, так и пишу. Не хочу приспосабливаться и поэтому не хочу умалчивать, не хочу замазывать, не хочу приглаживать, не хочу лакировать нашу действительность. Она не требует этой лакировки, потому что она сама по себе грандиозна. Ведь мне посчастливилось жить в такое переломное время, когда старый, сложившийся уклад жизни на буржуазно-помещичьей основе мы сломали, сбросили его и строим новую жизнь на основе новых и теории, и практики.

Теория без практики - это мертвая теория. Нам пришлось на основе самой прогрессивной, марксистско-ленинской теории прокладывать путь практике. Это очень сложно, поэтому тот период не исключает ошибок и промахов, вольных или невольных. Как говорится, да простят нас потомки, учитывая, что это был первый опыт. Поэтому он единственный, а уж второй - какое-то его повторение. Пусть и судят нас с учетом условий, в которых мы жили и творили. Мы поработали и только потом начали заниматься воспоминаниями, чтобы не упустить того хорошего, что в нашей истории создано нами, партией, рабочим классом и трудовым крестьянством, и не повторить тех ошибок и, я бы сказал, преступлений, которые были совершены якобы во имя партии и якобы для партии. Сейчас ясно, что это было злоупотребление властью. Причина происхождения этого злоупотребления освещалась в докладах на XX съезде партии и повторно в какой-то степени на XXII съезде партии. Я считаю, что все, что было по этому поводу сказано, было правильным. Я и сейчас стою на этих же позициях и именно с них буду рассказывать об ответственном времени кануна Великой Отечественной войны и военного периода и потом последовательно стану излагать ход событий, насколько у меня хватит сил, так, как я его видел, понимал и оцениваю сейчас.

С чего же начать? Думаю, что надо начинать с фигуры Сталина. Почему? Потом, дальше (если мне удастся довести дело до конца) это будет ясно. А если тут же дать в какой-то степени объяснение, то можно сказать, что до смерти Сталина мы считали, что все, что делалось при его жизни, было безупречно правильным и единственно возможным для того, чтобы выжила революция, чтобы она укрепилась и развивалась. Правда, в последний период жизни Сталина, до XIX съезда партии и особенно сразу же после него, у нас, людей из его близкого окружения (имею в виду себя, Булганина, Маленкова и в какой-то мере Берию), зародились уже какие-то сомнения. Проверить их мы тогда не имели возможности. Только после смерти Сталина, и то не сразу, у нас хватило партийного и гражданского мужества открыть занавес и заглянуть за кулисы истории. Тогда я и узнал некоторые факты, которые хочу осветить.

Как это удалось «убранному» со всех партийных и государственных должностей «разоблачителю культа личности», жившему в условиях тотальной слежки, стало ясно, когда «АиФ» смог ознакомиться с закрытыми прежде архивами.

ДЛЯ СПРАВКИ:

Хрущёв Никита Сергеевич - в 1953-1964 гг. 1-й секретарь Центрального комитета Коммунистической партии Советского Союза (ЦК КПСС), с 1958 г. одновременно - председатель Совета министров (глава правительства) СССР.

…Отправленный в октябре 1964 года в отставку Хрущёв после долгих раздумий решил писать мемуары. Одна из целей этого труда - постараться объяснить, ЧТО и, главное, ПОЧЕМУ у него не получилось в период пребывания у власти. Будущую книгу он диктовал на магнитофон несколько месяцев. Весной - летом 1968 года, когда работа подходила к концу, возник вопрос: как сохранить материалы (плёнки, распечатки и пр.), чтобы они не попали в руки КГБ?

На помощь пришёл сын Сергей Никитович Хрущёв. Он предложил попытаться переправить их за границу и взялся найти человека, способного это сделать.

Понимали ли Хрущёвы, на что они идут? Чем рискуют? Да, понимали.

Обратимся к выдержкам из архивных документов.

«Мерзавцы!»

Вспоминает Хрущёв-младший*: «В апреле 1968 года, накануне дня рождения отца, я, как всегда, на выходные приехал в Петрово-Дальнее. Мама сказала:

«Отец очень расстроен. Вчера его вызывал в ЦК Кириленко**, требовал прекратить работу над мемуарами, а что есть - сдать. Отец разнервничался, раскричался там, вышел большой скандал».

Хрущёв-старший: «Мерзавцы! Я сказал всё, что о них думаю: в нарушение Конституции утыкали всю дачу подслушивающими устройствами. Сортир - и тот не забыли. Тратите народные деньги на то, чтобы пердёж подслушивать».

...В наших разговорах во время прогулок вдали от микрофонов отец повторял:

Они не успокоятся. Всё заберут и уничтожат.

...Возможные варианты хранения плёнок и распечаток внутри страны были абсолютно ненадёжны. Мы вернулись к мысли об укрытии рукописи за границей. Тогда же впервые возникла мысль, что в случае чрезвычайных обстоятельств - вроде изъятия надиктованного материала или других карательных мер - в качестве ответной меры воспоминания нужно будет опубликовать. Публикация окончательно решала проблему сохранности. Приближался май. Мне удалось нащупать пути передачи копии материалов за рубеж.

Двойной агент?

…Ещё в 1967 году меня познакомили с Виталием Евгеньевичем Луи (На фото вверху. Настоящее имя Луи - Виктор. - Ред.). Отсидев 10 лет по обычному в сталинское время вздорному политическому обвинению, Луи вышел из тюрьмы после XX съезда и решил начать новую жизнь. Устроился работать московским корреспондентом в одну английскую газету, что обеспечивало ему несравнимую с обычными советскими гражданами свободу выездов и контактов. После женитьбы на работавшей в Москве англичанке его положение ещё более упрочилось. За разрешение работать на англичан госбезопасность потребовала от Луи кое-какие услуги. Виталий Евгеньевич стал неофициальным связным между компетентными лицами у нас в стране и соответствующими кругами за рубежом. Он стал выполнять деликатные поручения на всё более высоком уровне, начал общаться даже с руководителями государств.

В момент нашего знакомства Виталий Евгеньевич «занимался» книгой дочери Сталина Светланы Аллилуевой «20 писем к другу».

…Выход книги намечался на октябрь - канун празднования 50-летия советской власти. Тогда Виталий Евгеньевич предложил КГБ изъять моменты, вызывающие наибольшее беспокойство Кремля, и издать эту книгу на несколько месяцев раньше намеченного срока.

Условия приняли. Виталию Евгеньевичу предоставили копию рукописи, хранившуюся у Светланиных детей. Книга вышла летом 1967 года и того ажиотажа, которого от неё ожидали, не вызвала. Авторитет Луи в глазах советской власти вырос. Узнав об этой стороне деятельности Луи, я тогда подумал, что он тот человек, который сможет помочь нам упрятать мемуары отца за границей…

Отец был смелее меня, считая, что мемуары первого секретаря ЦК должны дойти до людей. Пусть сначала и там, но когда-нибудь и здесь. Конечно, наоборот было бы лучше, но как дожить до этих времён?

Вскоре после скандала у Кириленко я поехал в Баковку, где жил Луи, начинать разговор… А через несколько дней я привёз к Луи в запечатанной коробке магнитофонные бобины и отредактированный мною текст.

Прошло какое-то время. Луи уехал за границу. Через месяц он вернулся:

Всё в надёжном месте. Теперь ОНИ в сохранности... в банковском сейфе . Туда никто не доберётся.

В очередной приезд в Петрово-Дальнее я всё подробно пересказал отцу. В ответ он кивнул. С этого времени новые порции материалов по мере готовности перекочёвывали в заграничный сейф.

Прошло какое-то время, и отец вдруг вернулся к теме публикации мемуаров за границей:

Я думаю, предложение посредника не затягивать с изданием книги - не такое уж глупое. Обстоятельства могут сложиться так, что не только я и ты, но и он не сможет добраться до сейфа. Поговори с посредником.

Когда при очередной встрече я рассказал Луи о решении отца, выдав его за своё, он, предвкушая огромные гонорары, обрадовался:

Главное - максимально отвести от себя удар. Кто-то должен прикрыть нас здесь. Ладно, я посоветуюсь…

Подробностей происходившего я не знаю. Луи рассказал лишь, что действовать он начал «с головы». К тому времени у него установились доверительные отношения с самим Андроповым***, они не раз встречались не в кабинете на площади Дзержинского, а в неформальной обстановке, как бы случайно, у кого-то из общих знакомых. Во время одной из таких встреч Луи навёл Андропова на разговор о мемуарах отца. Он решил рискнуть и рассказал ему всё или почти всё. Андропов выслушал сообщение, не перебивая, только удовлетворённо кивал. На вопрос, не желает ли он ознакомиться с записями отца, улыбнулся и коротко ответил: «Нет». Отныне мы могли рассчитывать если не на помощь, то на нейтралитет КГБ…

(Запомните этот весьма странный эпизод - чуть позже мы вернёмся к нему особо. - Прим. ред. )

…Договорённость о возможности опубликования воспоминаний была достигнута в американском издательстве «Литтл, Браун энд Компани».

…Местом переговоров американцы выбрали Копенгаген. Издатели засомневались, насколько можно верить представленному тексту. Встал вопрос, как подтвердить подлинность материалов. Решили прибегнуть к помощи фотоаппарата. Из Вены отцу передали две шляпы - ярко-алую и чёрную. В подтверждение авторства отца и его согласия на публикацию просили прислать фотографии отца в этих шляпах. Когда я привёз шляпы в Петрово-Дальнее, они своей экстравагантностью привлекли всеобщее внимание.

Я рассказал отцу, в чём дело. Он долго смеялся. Выдумка пришлась ему по душе, и, когда мы вернулись с прогулки, сам вступил в игру. Устроившись на скамейке перед домом, отец громко попросил меня:

Ну-ка, принеси мне эти шляпы. Хочу примерить.

Мама была в ужасе, а отец надел шляпу и сказал:

Сфотографируй меня, интересно, как это получится?

Так он и сфотографировался - одна шляпа на голове, а другая - в руке. Вскоре издатели получили снимки: теперь они удостоверились, что их не водят за нос.

…Подготовку рукописи поручили совсем молодому человеку, никому тогда не известному студенту Оксфордского университета Строубу Тэлботту (в администрации Клинтона занимал пост замгоссекретаря, специалист по России. - Прим. ред. ). Работа поглотила его с головой. Все заботы о быте взял на себя его сосед по комнате в общежитии Билл - будущий президент США Билл Клинтон.

…В январе 1971 года Луи привёз долгожданный экземпляр мемуаров «Хрущёв вспоминает» - чёрный том с красно-золотыми буквами заглавия и фотографией улыбающегося отца на суперобложке».

«Я хочу смерти…»

Но ранее Никита Сергеевич был вызван «на ковёр», где ему было явно не до улыбок. Вот выдержки из архивной стенограммы «Беседы с Н. С. Хрущёвым в Комитете партийного контроля» 10 ноября 1970 года в связи с предстоявшим выходом на Западе его мемуаров.

«...т. Пельше****: Мы пригласили вас в КПК, чтобы вы дали объяснение по вопросу, связанному с вашими мемуарами, которые могут принести нашей партии и стране большой политический ущерб. Может быть, вы прямо скажете, кому передавали эти материалы для опубликования за рубежом?

т. Хрущёв: Я никому не передавал материалы.

т. Пельше: Как они туда попали?

т. Хрущёв: Скажите вы мне, как они туда попали! Я думаю, что они не попали туда, а это провокация… Никогда никому никаких воспоминаний не передавал и никогда бы этого не позволил. Я отлично помню, что я диктовал. Не всё можно опубликовать в данное время.

т. Пельше: У нас с вами был разговор, что секреты, которые вами излагались, могут попасть за рубеж. И они попали… Вы тогда этот совет не восприняли.

т. Хрущёв: Нет. Пожалуйста, арестуйте, расстреляйте! Мне жизнь надоела. Я был честным человеком, преданным. Может быть, своим вызовом сюда вы поможете мне скорее умереть. Я хочу смерти...

т. Пельше: Как выйти из создавшегося положения?

т. Хрущёв: Не знаю. Вы виноваты, всё руководство… Это может быть провокация буржуазной прессы. Поскольку моя фамилия представляет сенсацию, может быть, они создали материал на меня».

Беседа закончилась тем, что Хрущёв согласился сделать следующее заявление для прессы:

«Как видно из сообщений печати Соединённых Штатов Америки и некоторых других капиталистических стран, в настоящее время готовятся к публикации так называемые мемуары или воспоминания Н. С. Хрущёва. Это - фабрикация, и я возмущён ею. Никаких мемуаров или материалов мемуарного характера я никогда никому не передавал… Поэтому я заявляю, что всё это является фальшивкой. В такой лжи уже неоднократно уличалась продажная буржуазная печать. Н. Хрущёв 10.XI.1970 г.»

Где правда, а где ложь - теперь, наверное, читатель сможет разобраться сам.

А мы, как обещали, вернёмся к эпизоду с Андроповым. Какова же роль тогдашнего председателя КГБ во всей этой истории? По логике, зная о готовящемся выходе хрущёвских мемуаров, он должен был на корню пресечь «вражескую вылазку». Но не пресёк. Как только книга Хрущёва оказалась за рубежом, Андропов направляет в Политбюро секретное сообщение (из архива Президента РФ, Особая папка, Записка КГБ от 25.III.70.):

«В последнее время Н. С. Хрущёв активизировал работу по подготовке воспоминаний о том периоде своей жизни, когда он занимал ответственные партийные и государственные посты. В продиктованных воспоминаниях подробно излагаются сведения, составляющие исключительно партийную и государственную тайну, по таким определяющим вопросам, как обороноспособность Советского государства, развитие промышленности, сельского хозяйства, экономики в целом, научно-технические достижения, работа органов безопасности, внешняя политика, взаимоотношения между КПСС и братскими партиями социалистических и капиталистических стран, и другие. Раскрывается практика обсуждения вопросов на закрытых заседаниях Политбюро ЦК КПСС. При таком положении крайне необходимо принять срочные меры оперативного порядка, которые позволяли бы контролировать работу Н. С. Хрущёва над воспоминаниями и предупредить вполне вероятную утечку партийных и государственных секретов за границу. В связи с этим полагали бы целесообразным установить оперативный негласный контроль над Н. С. Хрущёвым и его сыном…»

…Хрущёв-младший до сих пор не понимает, почему в деле его отца Андропов повёл себя столь двойственно. «…О передаче копий магнитофонных плёнок на Запад, - пишет Сергей Хрущёв, - он знал с самого начала - и вдруг такой поворот!»

За истекшие с момента описанных здесь событий сорок лет ответа на этот вопрос не получено. Впрочем, история, как и география, не терпит «белых пятен». Рано или поздно всё тайное станет явным. И не исключено, что «рано»…

ДЛЯ СПРАВКИ

Хрущёв Сергей Никитович - сын Н. С. Хрущёва, инженер-ракетчик эмигрировал за границу, ныне проживает в США (гражданин с 1999 г.).

Кириленко Андрей Павлович - партийный деятель, член Политбюро ЦК КПСС (1962-1982 гг.), секретарь ЦК КПСС (1966-1982 гг.).

Андропов Юрий Владимирович - в 1967-1982 гг. председатель Комитета

государственной безопасности СССР.

Пельше Арвид Янович - в 1966-1983 гг. член Политбюро ЦК КПСС, председатель Комитета партийного контроля при ЦК КПСС.