Батальонный комиссар определение. Роль комиссаров в годы великой отечественной войны. Смотреть что такое "Батальонный комиссар" в других словарях

Раннее зимнее утро, темень за окном, еще не прогретый автобус, пар изо рта, довольно тусклый но такой по своему теплый свет. И само собой поворотный круг. Ну как такое можно забыть?

Венгерские автобусы марки Икарус массово поставлялись в СССР с конца 60-х годов.
За четыре десятилетия в СССР было ввезено 143 тысячи этих машин.
Сейчас они постепенно становятся раритетами и скоро совсем не останется даже
сравнительно свежих 280-283-х
Я не стану писать про историю марки и завода Икарус - вполне полно это можно посмотреть в Вики.
Поговорим о тех Икарусах на которых мы ездили.
Кстати по сией ссылке имеется множество фото продукции завода Икарус которых вы в глаза не видали…
Икарус «66»
Икарус «66», выпущенный в 1952 году оказался непохожим ни на одного из своих предшественников. Обтекаемые округлые формы, цельногнутое ветровое стекло, каркас кузова с применением легких сплавов. В задней части автобуса, за открывающимися, подобно гаражным воротам, створками капота располагался шестицилиндровый двигатель Чепель Д-614 мощностью 145 л.с. при 2800 об/мин, позволявший обтекаемой машине свободно развивать 100 км/ч.

Поставлялся в страны советской прибалтики.
За пределами сего островка капитализма не встречался.


В 1962 после основательных экспериментов завод «Икарус» выводит на рынок стоместный автобус модели 556,
разработанный в первую очередь для городских перевозок. Он комплектуется шестицилинровым 170-сильным двигателем, расположенным под полом пассажирского салона, пневматической подвеской и рулевым механизмом с гидроусилителем.
Этот автобус открывает серию, в рамках которой начал изготавливаться сочлененный вариант «Икарус-180» и его двухэтажный
вариант. Исключительная тождественность узлов кузова обеспечивала этим автобусам особые преимущества для
эксплуатирующих и ремонтирующих предприятий, облегчая ремонт и обеспечение запасными частями.
С 1969 года «гармошки» «Икарус-180» начинают регулярно поставляться в СССР, в Москве они работали на линиях,
связывающих новые микрорайоны с ближайшими станциями метро.
С этого момента СССР становится крупнейшим импортером венгерских автобусов.
Икарус-180
Первые Икарусы-180 «гармошка», появились в СССР в октябре 1968 года.
В CCCР эксплуатировались почти во всех крупных городах с конца 60-х до нач. 80-х.

Икарус-556
В СССР эксплуатировались с конца 60-х. Начиная с 1973 года и по конец 70-х были
заменены на более новую модель Икарус-260.

Самый популярный проект в истории «Икаруса» появляется в 1967 году. Это типовое семейство 200-й
серии модульной конструкцией, благодаря которой меняя количество и расположение элементов
каркаснопанельного кузова можно было собирать автобусы любой длины, высоты и с различным
расположением дверей. Это семейство предусматривало два варианта установки двигателя:
в задней части для одиночных автобусов и под полом для сочлененных.
Форма кузова была функциональной, а поэтому долго не устаревающей.
Первый междугородный Икарус-250 в начале 1968 года поступил в Москву на государственные испытания,
которые успешно прошел, после чего начались регулярные поставки туристических Икарусов-250,
городских одиночных Икарус-260 и сочлененных Икарус-280 длиной 16,5 метров и
восемнадцатиметровых Икарус-283.
Икарус-260
Автобус венгерской фирмы «Икарус», выпускался в 1972-1993 годах специально
для городских и пригородных маршрутов.

Икарус 263
Городской автобус, отличие этой модели от основной модели Икарус-260 в длине, в корпус добавлены
два маленьких окна длиной 50 см, и, соответственно, увеличилась на 1 м длина автобуса.
В москве встречался довольно редко.


Икарус-280
Городской сочленённый среднеприводный автобус, выпускавшийся в 1973-2000 годах.
Практически самый массовый московский автобус 80-90-х, наряду с ЛИАЗом…
Главный запомнившийся недостаток - жуткая холодина зимой.Кстати в морозы - 20 их на ночь не глушили, на холостых тарахтели всю ночь
(или промежуток между сменами), над ПАТП такой смрад стоял,
особенно в безветренные ночи - мечта токсикомана!
Икарус-283
Сочлененный автобус производства венгерской фирмы Икарус. В отличие от Икарус-280,
имеет двускатные неподруливающие колёса задней оси и увеличенную длину.


Это семейство получало награды на международных конкурсах, в том числе на Международной
автобусной неделе в Ницце. «Двухсотки» пользовались спросом не только в нашей стране,
но и во многих других государствах, в том числе в Соединенных Штатах Америки, где в восьми
городах работали 723 Икаруса с двигателями Катерпиллар и автоматическими коробками
передач Эллисон. На американском континенте самым большим потребителем Икарусов,
конечно, была Куба, венгерские машины стали основным городским транспортом
на «Острове Свободы», также они возили пассажиров в Венесуэле, Перу и Канаде
IKARUS-415T

В середине 1984 года был собран 200-тысячный Икарус, и представлено новое семейство «четырехсотой» серии,
которая давала заказчику возможность выбирать любой двигатель - «Раба», «Ман», «Даф» или «Камминс»,
так как универсальная моторная рама это допускала. Бывшие социалистические страны выбирали автобусы попроще и,
соответственно подешевле, с венгерским дизелем РАБА (именно такие машины собирает Тушино-Авто),
а на Запад эти машины поставлялись с двигателями «Евро-2», АБС и ПБС, вклееными стеклами,
электронными маршрутными табло.
В варианте троллейбуса ну почти как вот сие детище перестройки:

Ну а это Икарус 412 , и уже не в Москве…


И его 415 братишка…


Икарусы моделей «415» и «412» длиной 11,4 и 12,0 м имеют вместимость до 100 пассажиров и общей массой 18 т.
Модели, в которых вмещается более 170 мест, это варианты «435» и «417». Они имеют длину около 18 м и полную массу 28 т.
На них используются различные дизельные двигатели мощностью 218-310 л. с. и преимущественно автоматические
4- и 5-ступенчатые коробки передач. На их основе предлагаются троллейбусы «415Т» и «435Т», также оборудованные иностранными агрегатами и электрооборудованием.
Еще более новый. Рига Ikarus E91


Ikarus C83.30G в Колумбии.

Сейчас они встречаются всё реже, их сменяют новые версии ЛИАЗ-ов, монстроподобный «Волжанин» и ПАЗики.
Я уж не говорю о маршрутках…

Теперь про междугородние автобусы...
В 1955 году на базе Икаруса «66» был создан туристический Икарус-55, машина стала еще более округлой и стремительной. На основе Икаруса-55 началось производство «Икарусов-Люкс» со 170-сильным двигателем Чепель и 32-местным салоном. Именно эти машины стали основой венгерского экспорта и продержались на производстве более 20 лет. «Икарусы-Люкс» были основным международным автобусом, эксплуатировавшимся в СССР. Они проходили без капремонта более миллиона километров, и их можно было встретить на автовокзалах Москвы, Ленинграда, Риги, Таллина и других городов.
Икарус-55
Венгерские междугородные автобусы, которые выпускались с 1953 по 1972 гг. С 1961 по 1972 год выпускалась модификация Люкс, которая в основном и поставлялась в СССР. Отдельные автобусы этой модели эксплуатировались на междугородных линиях до начала 1980-х годов

… у него еще футуристический воздухозаборник был на крыше…

Икарус-250
Высокопольный междугородный автобус. Несмотря на то, что эти автобусы устарели и не отвечают подавляющему большинству современных требований, они и сейчас иногда используются на междугородных маршрутах. Некоторые экземпляры находятся в хорошем техническом состоянии.

Междугородные автобусы Икарус, поставляемые в СССР, красились в светло-красный цвет с белой полосой внизу.
Для всех остальных стран применялись другие, более разнообразные схемы окраски. Отличительными чертами автобуса является большая, по сравнению с 255-ой и 256-ой моделью, длина кузова, более широкие окна

Икарус-256
Автобус заслуженно стал ветераном российского рынка. Долгое время импортировавшийся в нашу страну, он находил спрос благодаря хорошей приспособленности к советским условиям эксплуатации, простоте технического обслуживания и ремонта, сравнительно низкой цене.

Икарус-255
Междугородный автобус венгерской компании Икарус, более ранняя модификация известного Икарус-256,
отличавшаяся рессорной подвеской.

На российских дорогах эти некогда вездесущие машины постепенно вытесняются подержанными немецкими
«Мерседесами», «Неопланами», «Кэсборерами»; бельгийскими «Ван-Хулами»,
голландскими «Бергхофами» и «Йонхирами».
Ну и напоследок экзотические Икарусы:
Икарус 695




Гвоздь венгерской экспозиции Венгерской выставки в Москве в 1985 году.


В серию однако не пошел.
И более старый Икарус 290.


Довольно широко был представлен в аэропортах всего СЭВ-а.


Икарус 293
Икарус-293 - очень редкий экземпляр Икаруса. Существовал в ограниченном количестве в Венгрии и ГДР в качестве опытных образцов. Впервые был представлен в 1988 году. Автобус проходил испытания в двух больших городах Венгрии - сначала в Будапеште, затем в г. Печ. Поскольку в обоих городах был плохой опыт эксплуатации, он так и не нашел должного применения. Через 4 года, в 1992, автобус получил более мощный двигатель MAN (280 л.с.), новые оси и иную раскраску кузова. Вторая дверь сместилась вперед на одну секцию. Имел 5 двустворчатых дверей планетарного типа.




Эпилог.


За пятьдесят послевоенных лет «Икарус» выпустил около 300 000 автобусов, 251 000 из которых ушла
на экспорт во многие страны мира практически на всех континентах. Самыми крупными импортерами машин
из Будапешта стали Советский Союз, Германская Демократическая Республика, Польша, Ирак,
Куба, и даже около семи сотен «Икарусов» колесили по нескольким городам США.
Когда в начале девяностых годов рухнула социалистическая система, развалилась и благополучие «Икаруса».
Производство и сбыт автобусов резко сократились. Икарус начал «метаться» в поисках альтернативных моделей
и новых рынков, дочерняя компания Икаруса - Икарус Спешл Коач Компани представила новую серию автобусов Е.
Также предполагалось строить небольшие автобусы на базе агрегатов зиловского «Бычка».
Высокопалубный Е96 выиграл тендер на поставку в Англию 200 машин.
В 1999 году после проведенной приватизации была основана «АО ИКАРУСБАС», ставшая членом
международного концерцума «ИРИБАС». Но дни Икарусов были сочтены. Последний большой
автобус сошел с конвейера в феврале 2004 года, после чего «ИРИБАС» приняла решение строить
только компактные машинки по специальным заказам.

В 2005 году «Икарус» отметил 110-летний юбилей.

На фотографии сборка на конвейере завода Венгерской фирмы "Ikarus" городского сочленённого автобуса особо большой вместимости Ikarus 180. Этот автобус выпускался с 1964 по 1973 год и был создан на базе автобуса Ikarus 556. Сегодняшний небольшой рассказ будет об некоторых экземплярах этого легендарного автобуса, которым посчастливилось дожить до наших дней.

В СССР автобусы Ikarus 180 поставлялись с октября 1968 года. Большинство автобусов имели белый цвет с продольной темно-красной полосой. Икарусы поставляемые в Болгарию были оранжевые с черной полосой, Венгерские были традиционно темно-синие с серым. В Германии были желтые автобусы. В Египет поставлялись красные Икарусы с белой крышей. Из-за того, что при капитальном ремонте в ПАТП Икарусы иногда меняли цвет знаменитой красной полосы на другой, родились многочисленные легенды об автобусах с синими и зелеными полосами. Тем не менее в Москве эксплуатировалось два Икаруса в классических "Венгерских" цветах из первой поставки.

В августе 1969 года автобус демонстрировался на ВДНХ в Москве в составе выставки Венгерской автопромышленности.

Сочлененные Икарусы были поставлены во многие крупные города СССР, где требовались автобусы большой вместимости. Первые Ikarus 180 поставлялись в Москву, Ленинград и Минск. Водители от Венгерской гармошки были в восторге. В большинстве случаях пересаживаться на Ikarus 180 приходилось с ЗиЛ-158. Лёгкое рулевое управление, очень мощный по тем временам двигатель, идеальная плавность хода, не могли сравниться с легендарным Зил-158.

Кроме плюсов, были недостатки в большинстве случаях связанные с поставками зарубежных комплектующих и запчастей. Сказывалось и сложное техническое обслуживание автобуса из-за сложной конструкции.

В СССР Ikarus 180 был более распространен, чем базовая модель Ikarus 556. В эксплуатация "стовосьмидесятые" гармошки продержались до начала 80-х годов. На смену Ikarus 180 пришел знаменитый Ikarus 280, который находится в эксплуатации и по сей день.

К сожалению, из-за крупных поставок новейшего Ikarus 280, старые "стовосьмидесятые" гармошки списывались быстрыми темпами и отправлялись на утилизацию. В большинстве городов Ikarus 180 исчезли в первой половине 80х годов.

До наших дней сохранилось лишь несколько чудом уцелевших автобусов. В Москве в Музее наземного городского пассажирского транспорта имеется восстановленный в неточности Ikarus 180 с комплектующими от Ikarus 280. Этот автобус с бортовым номером 011 регулярно принимает участие в парадах и автопробегах городского транспорта.

В Гродно один из Ikarus 180 был переоборудован в парковый тягач и с 1986 года эксплуатируется в местном автобусном парке. В Венгрии в Сэнтэндрэ имеется полностью оригинальный Ikarus 180, который с 2012 года участвует в регулярных покатушках. Ранее этот автобус был в экспозиции музея внутри здания.

Еще один Ikarus 180 не "на ходу" есть в Германии. Много лет автобус был в экспозиции музея "Denkmalpflege-Verein Nahverkehr Berlin" в Берлине. Автобус чудом уцелел, т.к. в 1988 году автобус планировали к участию в пожарных учениях с дальнейшей утилизацией.

27 июня 2014 года этот автобус был доставлен в один из музеев в Хемнице, где в ближайшие несколько лет будет восстанавливаться.

Несколько останков от Икаруса в виде сараев осталось на территории бывшего СССР. Всех конечно не найти, но известно, что такой сарай из Ikarus 180 с г/н "10-48 ТОЖ" есть в Томске на ул. Мичурина.

В Волгограде сарай из Ikarus 180 с г/н "69-36 СГС" долгое время был на ул. Танкистов. В 2009 году он был отправлен на металлолом.

В Перми часть Ikarus 180 в районе ул. Чкалова используется также, как гараж.

Эти обломки довести до музейного состояния фактически нереально. Историческую ценность они предоставляют лишь для паломничества автобусных фанатов с целью запечатлеть себе в архив легендарный автобус. Хотя Московский Икарус-180 был восстановлен из двух сараев на СВАРЗе.

Возможно где-то еще есть подобные сарайчики, гаражи или подсобки, но мне это пока установить не удалось.

(c) Юрий Дорошенко

Мы подружились как-то сразу: из разговоров я уже знал, что он фронтовик, что люди, с которыми он работает, отзываются о нем хорошо - человечный, честный, - и, еще не видя в глаза, проникся к нему уважением. Встретившись однажды, пришлись друг другу по душе и расстались уже друзьями.
Живой, подвижный - типичный сангвиник по духу, человек веселый, и, глядя на него, самые черствые люди начинают улыбаться. Сколько я наблюдал за ним, он со всеми ровен в обращении, всем и всегда доступен, с готовностью приходит на помощь.
Но как-то я застал его против обыкновения грустным.
- Не вижу фронтовой закалочки. Заболел, что ли, Николай Алексеич?
- А - он досадливо поморщился. - Голова побаливает. Давление двести...
- Молодежь! - Он на два года моложе меня, поэтому я позволяю себе иногда поиронизировать по отношению к нему. - Раз уж такое хлипкое здоровье, так лежал бы в постели...
- А-а - повторил он свое. - Один раз помирать... Пошли, покажу одну книжечку. Давно хотел, да все не попадалась.
Небольшая брошюрка, с затертой обложкой, называлась «Стойкость». Издана в Ленинграде в 1943 году политуправлением фронта. На титуле дарственная надпись: «Активному участнику и руководителю описываемого боя, воспитателю, гвардии старшему лейтенанту Косарецкому».
К Николаю Алексеевичу заходили отдыхающие, сотрудники, он говорил с ними, распоряжался, направлял несложное, но хлопотливое свое хозяйство - работал, а я ничего не слышал. Передо мной, как наяву, вставали далекие события 1943 года. Разве много надо усилий, чтобы мысленно воскресить отдаленное десятилетиями трудное, но такое героическое время, представить то, что в какой-то мере пережито самим!
Брошюра рассказывала о бое одного стрелкового полка, точнее, даже не полка, а батальона, длившемся десять часов подряд. За это время бойцы и командиры отразили семь ожесточенных атак. Два гитлеровских полка пытались прорвать оборону, но ничего не добились и были разгромлены. В конце брошюры есть такая строка: «Так же отважно дрались с врагом политработники: старший лейтенант Косарецкий и другие. В критические минуты боя они поднимали бойцов в атаку и уничтожали наседавших немцев...» Не очень много, но все-таки...
- Николай Алексеич, ты должен мне рассказать все, как было, - решительно заявил я. - Бросай свои дела, все равно ты сегодня больной, и пойдем где-нибудь посидим.
Я знал, что пока мы не уйдем с территории Дома отдыха, нам не дадут спокойно поговорить.
Бычиха - вообще красивое место, недаром хабаровчане избрали этот высокий берег амурской протоки для отдыха, а в весеннее время особенно.
Деревья просыпались от зимней спячки, отогревались в ласковом солнечном тепле; под давлением соков тяжелели сережки на березах, над пожелтевшими ивовыми соцветьями трудились пчелы. В ворохе опавших листьев проклевывались зеленые стрелки трав и желтые звездочки горицвета. В прозрачном повеселевшем лесу шныряли серые дрозды, отыскивая дупла под гнезда, горласто перекликались черные, как головешки, вороны, будто оповещали всех, что весна пришла на амурскую землю.
Пахло оттаявшей землей, прелью прошлогодней листвы, горьковатой осиновой корой, березовым соком, пахло остро, волнующе, и белые ветви берез казались врезанными в синеву лазурного неба.
С высокого берега открывался вид на всю амурскую пойму с ее тальниками, сухими побелевшими травами, многочисленными старицами. Приятно было сидеть в ожившем лесу и смотреть, как река сгоняет последние льдины: большие, проплывавшие по речной глади величаво, как облако гусей по небу, и маленькие, торопливые, похожие на белых гусей.
Мы некоторое время молчали, потом я спросил:
- Николай Алексеевич, ты же мне рассказывал, что воевал под Москвой. Как же ты оттуда под Ленинград переметнулся?
- Это после второго ранения. Лечили в Чулымской и, как подлатали, сразу на Волховский фронт, в дивизию Кошевого, 24-ю гвардейскую. Дивизия готовилась к прорыву блокады, а места там, сам знаешь, - леса до болота. Вот Кошевой и решил создать резерв - батальон автоматчиков - для отражения контратак, словом, на все случаи жизни. У меня уже кое какой боевой опыт - год на фронте, ранения, - потому меня и назначили в этот батальон комиссаром. По всей вероятности, еще и потому, что было мне в то время 23 года, а народ в батальон подобрали молодой, задиристый, в основном из курсантов пехотных училищ. Раз так, надо туда и самого молодого комиссара. Дивизия вела бои под поселком Эстонским, и меня там ранило в позвоночник...
- Постой, постой. Это какое же у тебя ранение, третье?
- Четвертое. А вообще-то у меня их семь. Семь ленточек носил на груди. - Он усмехнулся: - У кого грудь в орденах, а у меня в красно-золотистых полосках. Мне на них везло. Провалялся два месяца в полевом госпитале в Кончанском. За это время нашу дивизию вывели на переформировку в Тамбов. Потом вдруг узнаю от друзей, что должны ее перебросить под Сталинград. Ну, думаю, хватит валяться, а то отстану от своих...
Пока лежал, подружился в госпитале с санинструктором Самойленко. Восемнадцатый год шел пареньку. Славный. Сережей звали. Сговорился я с ним ехать до своей дивизии тайком. Получили на два дня сухой паек и двинулись в путь. Сам понимаешь, без направления, без проездных документов, в военное время решиться на такую дорогу не очень умно. Сейчас самому смешно: комиссар, воспитывал в солдатах дисциплированность, а сам тайком бегу на другой фронт... Забрались мы в вагон, я лег на верхнюю багажную полку, Сергея запихал под лавку, притихли, как тараканы, лежим. Слышу, поехали.
Сколько-то времени прошло, кондуктор объявляет: «Остановка Хвойная!» Нам спешить некуда, делаю вид, что сплю, а сам сквозь ресницы наблюдаю, что же будет. Шум, гам, все засуетились... Вдруг вижу: входит патруль - капитан с повязкой и с ним четыре солдата. Капитан дает команду проверить все верхние полки. Высокий солдат стал на полку, увидел меня: «Товарищ, ваши документы!..»
Я молчу, не открываю глаз. Тогда он бесцеремонно берет меня за плечо и обращается к капитану: «Есть тут один, что с ним делать?»
Капитан командует: «Товарищ военный, ко мне!» Делать нечего, не спрыгиваю, а еле-еле сползаю с полки, думаю, может, надоест ему ждать меня, увидит мои петлицы и уйдет дальше. Нет, стоит. Представляюсь: «Товарищ капитан, политрук Косарецкий вас слушает!» - «Что же вы, товарищ политрук, спите, ведь Хвойная?!» - «Хвойная-то, Хвойная, но мне нужно дальше». Тогда он на полном серьезе: «Можно и дальше, но сначала предъявите командировочное предписание». Отвечаю: «Такого документа у меня нет, а вот справка из госпиталя, что я вылечился и догоняю свою 24-ю гвардейскую дивизию, есть». Мои слова, однако, не подействовали на капитана: «Забирай свой вещмешок и шагом марш за мной!»
И тут я вижу, что моего верного Санчо Панса тоже вытаскивают из-под лавки на свет и, как какого-нибудь дезертира, ведут из вагона. Дело плохо, надо выручать. Обращаюсь по всей форме: «Товарищ капитан, санинструктор Самойленко не виноват, виноват я, это я соблазнил его поехать со мной в гвардейскую дивизию, в батальон автоматчиков... - И добавляю: - Если не верите мне на слово, то прошу доложить начальнику политуправления фронта, что комиссар батальона автоматчиков 24-й гвардейской догоняет свою часть и взял с собой санинструктора».
Начальника политуправления я знал хорошо, потому что он трижды бывал в нашем батальоне.
Смотрю, капитан ко мне подобрел и в шутку говорит: «Такого приятеля заимел, а сам с нашего фронта тягача даешь».
Разве полагал я тогда, что с этим капитаном мы станем друзьями, что вместе воевать будем.
Как политработника меня направили к дежурному по политуправлению фронта. Дежурный отослал меня к начальнику отдела кадров. Захожу.
За столом старший батальонный комиссар, уже пожилой, голова седая, на груди два ордена Красного Знамени и один Красной Звезды. По всему видать, что человек хороший, взгляд добрый, и дров ломать зря не станет. Но что меня окончательно успокоило - вижу: у него нашивки трех ранений.
Докладываю, как положено: «Политрук Косарецкий задержан на станции Хвойная вместе с санинструктором Самойленко». - «Ну что ж, молодой человек, садитесь».
Это обращение, как я узнал потом, было у него ко всем. До войны он работал секретарем райкома партии, вот и принес эту привычку в армию.
Не повышая голоса, спокойно, батальонный комиссар начал «воспитывать». Похвально, мол, что догоняешь свою дивизию, на месте Кошевого я бы тебя к награде представил. А вот на месте командующего фронтом или начальника политуправления строго наказал бы. Что же это, мол, получается, если все самовольно с одного фронта на другой бегать станут? Тем более политработники, да еще и других сманивать...
Минут двадцать он так меня отчитывал, аж рубашка на мне взмокла. Одно, говорит, вас спасает, что на должность еще не назначены, только из госпиталя, - это в вашу пользу. После этого он разрешили мне слово сказать. А что скажешь? Виноват, больше такого не повторится!
Глянул он на меня - и вижу: лицо у него переменилось.
- Вы, - спрашивает батальонный комисса, - сегодня что-нибудь ели?
- Нет, не успел еще...
Время подходило уже к трем часам дня, а я все по инстанциям хожу, и после госпиталя голова у меня кружится - вот-вот в обморок шлепнусь. Наверное, он по лицу заметил, что мне плохо, тут же вызвал дежурного и приказал накормить.
- Я, - говорю, - не один. Прикажите заодно накормить и санинструктора!
- Вот хитрый, - смеется, - накорми самого да еще его цыганенка. Ладно, веди их обоих в столовую, а я пока документы на них заготовлю.
Ну, думаю, хорошо, может, разрешит догнать свою дивизию...
Пообедали мы, дежурный вручает мне предписание, а там сказано, что, дескать, политруку Косарецкому предлагается немедленно направиться в распоряжение политотдела армии (номер ее назван) для прохождения дальнейшей службы. С ним следует санинструктор Самойленко...
- Сочувствую, - говорит дежурный, - но помочь ничем не могу. Ехать вам придется в обратную сторону. И поминайте добрым словом начальника отдела кадров. Показались вы ему за сына - такой же курносый и беспокойный. Просил передать, чтобы больше подобных фокусов не выкидывали.
Я произнес «Есть!», повернулся через левое плечо, позвал за собой Сергея, и отправились мы на станцию Хвойную. Теперь уже с документами, с проездными.
4 ноября я был уже в политотделе армии, оттуда - в политотдел 314-й стрелковой дивизии, и там я получил назначение в первый батальон 1078-го полка заместителем по политчасти. В полку меня проинструктировали, как и что, ввели в курс дела, и вечером, со связным, я отправился в батальон.
Каждый фронтовик знает, как тяжко прибыть в новую часть, где тебя никто не знает, не ждет, где ни одной знакомой души. Невеселые думы лезли в голову, припоминались бойцы и командиры из «моего» гвардейского батальона автоматчиков, и тоска стискивала сердце. Потом я взял себя в руки: «Ничего, политрук, будешь привыкать к новому месту, дружить с новыми людьми! Ничего...»
С этими мыслями я и переступил порог землянки, сказав себе: «Отныне это твой новый дом, здесь твои товарищи!..»
Первое, что бросилось в глаза, это светильник из сорокапятимиллиметровой гильзы. Знакомо. Гильза коптит вовсю, а на скамейке перед столом сидит молоденький боец и что-то читает. При моем появлении он вскочил, спрашивает: «Вам кого, товарищ политрук?» - «Мне нужен командир батальона». - «Из командиров, - отвечает боец, - никого нет, все на передовой».
Раз такое дело, подсаживаюсь к столу, завожу дружескую беседу, знакомлюсь. Солдатика звать Юрой, ему семнадцать лет. Жил в Тихвине с бабушкой, потом она умерла, надо было как-то жить дальше, вот он и прибился к воинской части. В батальоне исполняет обязанности ординарца. Такая судьба для меня не новость. Сколько их, Мишек, Юрок, Васек, прибивалось к воинским частям!
Так, за разговорами, сам не заметил, как меня сморила усталость, опустил голову на руки и уснул.
Чувствую, кто-то трясет меня за плечо: «Товарищ политрук, а товарищ политрук! Командиры идут...»
Смотрю, входят в землянку старший лейтенант и с ним еще двое. По рассказу Юры догадываюсь, что это комбат. Когда знакомство состоялось, сели за стол. Ужин по-фронтовому: перед каждым по сто граммов - наркомовский паек, консервы на закуску, борщ, каша - пища наша. За ужином, как обычно, расспросы: кто, откуда, где воевал?. Спрашиваю и я в свою очередь, как дела в батальоне.
«Знакомство с людьми батальона, - отвечает комбат, - предстоит вам завтра, а пока - отдыхайте».
Первое впечатление от командиров у меня хорошее, мне понравилось, что отношения у них товарищеские, ко мне были внимательны, предупредительны.
Что ждет меня завтра, как отнесутся ко мне бойцы? Ведь я опять, как сказали мне в дивизии, самый молодой из политработников. На душе все еще тяжело и оттого, что сознаю: больше мне не бывать в своей гвардейской! Тревожно. Из разговоров я уже представляю, что батальон участвовал в оборонительных боях, но оборона - это временно, обороной блокаду Ленинграда не прорвешь, придется наступать, а вот такого опыта недостаточно.
Где-то визжали, рвались снаряды, вблизи землянки хлопали разрывы вражеских мин; на передовой слышалась пулеметная стрельба. Обычная, тревожная ночь.
Я успел подумать, что к этой, хотя и знакомой, обстановке придется после госпиталя привыкать заново. С тем и уснул на нарах.
Косарецкий замолчал, собираясь с мыслями. Он знает, что мне нужно - подробности о том бое, которому брошюра посвящена. Но ведь исход боя зачастую очень скоротечного, это уже результат кропотливой предварительной работы с людьми. Здесь скажется все: и то, о чем поговорил ты вчера со своим товарищем, и с каким настроением вступил он в схватку. Это экзамен и рядовым и командирам.
Не зря тревожился политрук, стараясь заранее предугадать, как будет проходить знакомство с батальоном. От первого впечатления воинов о комиссаре будут во многом зависеть их дальнейшие взаимоотношения.
Вместе с комбатом обошли все роты. День был праздничный - 7 ноября, поэтому знакомство начинали с поздравления личного состава. Настроение у всех приподнятое, значит, и разговор вести легче.
Ротами командуют совсем молодые офицеры: Тимофеев, Романов, Скляров. Но рядом с молодежью есть и люди бывалые. Сердечно поздравляли все командира пулеметного отделения Гусева. Это солдат революции. Он прошел империалистическую войну, был в Смольном в те огневые дни, что потрясли мир, видел Владимира Ильича Ленина, штурмовал Зимний. После гражданской войны вернулся в Тульскую область, на свою родину, и, когда началась коллективизация, организовал там один из первых колхозов. Такой человек - живая история, он может порассказать молодежи много интересного.
Пока обошли с комбатом все роты, незаметно проскользнул серый осенний день, и темень окутала землю. Устали, но зато довольны оба. На командном пункте Косарецкого ждала другая радость: фельдшер батальона доложил, что прибыл санинструктор Самойленко.
- Что ж, неплохое пополнение, - улыбнулся Косарецкий.
Фельдшер удивился:
- Разрешите узнать, товарищ политрук, вы что, знаете его или угадываете людей на расстоянии?
- Немного знаю. Встречался, - ответил Косарецкий, очень довольный тем, что Самойленко будет служить в одном с ним подразделении. Теперь они будут вместе. Пусть батальон не гвардейский, но все же...
Нет, не ошибся Косарецкий, когда выбирал этого паренька в сослуживцы. Храбрым и умелым оказался Самойленко, расторопным, и ни один боец и командир благодарил санинструктора за то, что в трудный час не оставил он его без помощи. В брошюре «Стойкость» есть портрет этого солдата и одна из страниц посвящена описанию его подвигов. Ведь вынести раненого с поля боя, оказать ему под пулями и осколками помощь, не теряя при этом самообладания, утешить, успокоить, когда идет сражение, - это же настоящий подвиг.
Забот у политрука, как говорится, полон рот. Надо готовить солдат к наступлению. Но в окопах какая может быть подготовка, если пули над головой свистят? Косарецкий предложил комбату - не в ущерб, разумеется, боеготовности - выводить поочередно взвод, роту в тыл батальона, чтобы помыть людей в бане, а заодно и позаниматься с ними в спокойной обстановке тактикой, огневой подготовкой. Такое в дивизии Кошевого, где он раньше служил, практиковали. Комбат не стал возражать, командир полка тоже дал добро.
Воины довольны: хоть полтора километра от передовой - это не очень глубокий тыл, того и гляди огнем артиллерии накроет, но для солдата все же какая-то разрядка, свежая струя в однообразной окопной жизни. Здесь и побеседовать по душам легче.
Однажды у Косарецкого произошла неожиданная встреча. Вместе с комбатом он находился на тактических занятиях в роте Тимофеева. К этому времени армия всерьез перевооружалась, стрелковые роты оснащались автоматическим оружием. Новеньким автоматам, пулеметам радовались и стрелки, и командиры. Молодость есть молодость: вместе с ротой бежал в учебную атаку и Косарецкий. Вдруг передают: занаятия отставить, всем командирам немедленно собраться на командном пункте батальон. Туда должен прибыть командир полка.
Вместе с командиром полка на КП явились еще два офицера. Комбат коротко доложил обстановку, сказал, какая рота чем занимается: «Район обороны прочно удерживается...»
Одного из прибывших офицеров - высокого, подтянутого, чернявого капитана, Косарецкий, кажется, где-то видел. И вдруг припомнил: такэто же тот самый, что задержал его и Самойленко на станции Хвойной! Значит какая-то проверка из штаба фронта...
А капитан тоже узнал его, подходит, улыбается, подает руку: «Здорово, «дезертир»! Как дела?»
Командир полка сказал собравшимся:
- Представляю вам, товарищи, нового комбата - капитана Чубаря Якова Григорьевича... А вы, товарищ Грязнов, - говорит он прежнему комбату, - должны вернуться в штаб полка к своей прежней работе.
После этого командир полка начал представлять Чубарю офицеров. Когда он назвал Косарецкого как заместителя комбата по политчасти, Чубарь заметил:
- А мы уже с нам встречались!... И рассказал, как Косарецкий хотел улизнуть с Волховского фронта, да не удалось. Все от души посмеялись над неудачной попыткой политрука.
Высказав свои пожелания, командир полка ушел. Теперь Косарецкий, как старожил батальона, в свою очередь повел нового комбата знакомиться с ротами.
Идут они по траншее, и вдруг над головой Чубаря свистнула пуля и - щелк! Разрывной стрелял снайпер. Чуть-чуть только завысил, в куст угодил. Косарецкий засмеялся: рост, дескать, у вас великоват для окопов...
А Чубарь пригнул голову и говорит вполне серьезно:
- Эдак и убить могут. Надо их отучить от этой скверной привычки. Между прочим - спрашивает, - как у нас обстоит дело со снайперами?
- Подготовкой снайперов мы еще не занимались, - ответил Косарецкий. - Роты выводим на тактику даже строевой подготовкой часика два занимались, а до снайперов руки не дошли...
- Так вот, будем считать, что наша первоочередная задача - организовать снайперское движение в батальоне. Нельзя такое дело откладывать...
Когда пришли в роту лейтенанта Романова, Чубарь тут же, в ходе беседы, спросил, есть ли у них в роте отличные стрелки, которых можно было бы использовать как снайперов.
- Как не быть, - ответил Романов. - Да вот хотя бы Поваренко...
…Косарецкий рассказывает, а я раскрываю книжечку «Стойкость». С большого, во всю страницу, фото, чуть скосив прищуренные глаза, смотрит на меня Чубарь - красивый, и, как видно, крепкий молодой мужсина в пилотке. Полевые погоны придавлены ремнями портупеи. Это фото сделано после боя, в мае 1943 года, а в то время, когда он знакомился с ротой Романова, погон еще не было и, наверное, к петлицам воротника было прикручено по «шпале» - красному латунному прямоугольнику. А все остальное было: и три ленкточки за ранения, и орден Красного Знамени, и портупея. Он ровесник Косарецкому, то есть еще очень молод, а уже такая ответственная должность - комбат. Может, поэтому он так серьезен и глядит, будто прицеливается: а что ты за человек, чего ты стоишь?
Комбат молод, а Романов на фото вообще выглядит десятиклассником, на которого временно надели военную форму и забыли снять... Воротник шинели широк для его неокрепшей юношеской шеи, взгляд из-под черных вразлет бровей задумчивый, выражение лица мягкое и, я бы сказал, усталое. Так и кажется, что он сейчас скажет: «А тяжелая эта штука, братцы, война! Ох и надоела же...» Пилотка, сдвинутая на затылок - не по форме, не то что у комбата - строго на два пальца над бровями! - открывает высокий чистый лоб и прядку зачесанных на сторону и, наверное, мягких волос.
И эти мальчишеские плечи вынесли всю тяжесть ответственности, когда случился тот бой, в мае сорок третьего. Оставшись лишь с двумя раненными бойцами, он продолжал отбиваться от гитлеровцев гранатами и не пропустил их, продержавшись целый час, пока не пришла помощь. Он знал, что за его окопами, на узком перешейке в шесть-семь километров, пролегает «дорога жизни», питающая Ленинград и Ленинградский фронт, тысячи женщин и детей. Его, парнишку, можно было уничтожить, но нельзя было заставить отступить. Такое не каждому дано вынести, но если выдержал, не согнулся, его можно смело назвать Человеком с большой буквы, Бойцом...
...Вскоре перед командирами предстал высокого роста ефрейтор, лет тридцати на вид, с умным взглядом серых глаз и сухощавым лицом. Доложил: ефрейтор Поваренко...
- Как стреляете, товарищ Поваренко? - спросил Чубарь.
- Когда был на гражданке, охотился, на медведя ходил, - ответил Поваренко. - Сибиряк я, а там охота в почете...
- Ну, с медведем сладить проще. Нам надо гитлеровцев уничтожать, чтобы они и головы не смели поднять от земли. Сумеете?
- Можно. Только нужен оптический прицел...
- Достанем. Все будет, - заверил его комбат.
Обойдя батальон, Чубарь и Косарецкий набрали группу стрелков в шесть человек. Предстояло обучить их снайперскому делу.
Примерно через десяток дней к Чубарю назначили заместителем по строевой части капитана Баймухамедова - хорошо подготовленного, уже в летах офицера из кадровых командиров. Ему и поручили обучение снайперов. Срок - неделя.
Так в батальоне появились свои снайперы. К маю 1943 года у Поваренко на счету уже числилось 170 убитых гитлеровцев. Одновременно с «охотой» он сам стал наставником группы девушек-снайперов. Поваренко был награжден орденом Красного Знамени.
- Радостным для всех нас днем, - рассказывает Косарецкий, - явилось 22 ноября 1942 года. Прихожу я их роты Склярова - проводил там беседу с пулеметчиками, - а радист и говорит: «Товарищ замполит, послушайте, что делается», - и передает мне один наушник. Слышу, читают сводку Совинформбюро. Наши войска в районе Калача соединились...
Во все легкие кричу «Ура!» Комбат, адьютант батальона - они уже отдыхали, - вскакивают, спросонья хватаются за оружие: что случилось? Продолжая кричать «ура», я крепко обнимаю их, целую...
«Черт тебя возьми, что же случилось, скажи наконец!» - негодуя, требует комбат. «Немцы у Сталинграда окружены, - отвечаю, - вот что случилось». После этих моих слов кричали «ура» все трое.
Послушали мы еще раз это сообщение и немедленно пошли по ротам с радостной вестью.
В те дни, под впечатлением сталинградских событий, бойцы находились в приподнятом состоянии духа, и нам легче было готовить батальон к наступательным боям. «Теперь дело за нами, - говорили воины. - Пришла пора прорвать блокаду Ленинграда».

«Круглую» - крупнейший опорный пункт, пробку в этом «бутылочном горле», созданную гитлеровцами, можно смело приравнять к Мамаеву кургану. Щедро полита там земля кровью советских людей...
- Наша 314-я дивизия, - продолжал свой рассказ Косарецкий, - зимой вела бои за поселок Гайталово, но особых успехов не добилась. В феврале, когда войска от наступления перешли к обороне, нас перебросили в район рощи «Круглой». Здесь мы и обосновались. Участок не из приятных. Среди топких торфяников и небольших, заросших по берегам кустарником речушек кое-где возвышаются песчаные островки - высотки, господствующие над болотом. Когда-то они были покрыты лесом, но за полтора года боев лес пошел на блиндажи, землянки, изрублен в щепы снарядами и минами. Роща «Круглая» - название условное, на высотках торчат одни пни да стволы деревьев с обрубленными, обломанными сучьями. Это ленинградский Верден. Кругом понарыто окопов, понастроено блиндажей, накручено проволоки, но все это в полковом тылу, в глубине, а наш батальон занимает оборону там, где были остановлены наступающие - на болоте перед Синявино. За нашей спиной, в пяти-шести километрах, круглосуточно работает проложенная по дамбе обводного канала железная дорога, единственная, связывающая Ленинград с «большой землей».
«Мы питаем Ленинград» - с гордостью говорили бойцы. Но это же обстоятельство налагало на нас особую ответственность: стоит нам прошляпить, пропустить гитлеровцев в глубину нашей обороны на километр-два, и дорога будет взята под прицельный огонь.
Наш командный пункт - в полукилометре от передовой. Хоть и недалеко, а случись внезапное нападение, так под огнем и до своих людей не доберешься. Посоветовался я с Чубарем, и решили мы перенести свой командный пунки на передний край. Там будет решаться судьба каждого боя, судьба батальона, там мы и должны находиться.
Условия для обороны были трудные: кругом болото, окопы не отроешь, сразу вода заливает, к тому же гитлеровцы рядом сидят, нас под огнем держат. Не то что ходить, нос высунуть не давали. Только по ночам подносили нам пищу в термосах, только потемну строили укрепления - резали торф, укладывали его штабелями, чтобы хоть с одной стороны какая-то защита была. Фашины вязали из кустарника, жилье оборудовали. Вглубь не зароешься, все на поверхности возводили.
Гитлеровцы от нас в семидесяти пяти - ста метрах, поэтому ни наша артиллерия, ни вражеская по переднему краю огня не вели, чтобы своих не перебить заодно, и это нас спасало: от пуль все-таки легче укрыться, чем от артогня.
К середине мая в нашу снайперскую команду прибыло пополнение - группа ленинградских девушек. Возглавил их Повернеко, - к этому времени он у нас в мастерах меткого огня ходил. Тут уж инициатива перешла к нам. Днем ни один немец головы поднять не смел, его тут же пуля доставала. К этому надо добавить, что снайперы - они же и лучшие наблюдатели за противником.
Стали мы опять поочередно выводить в тыл роты, обучать бойцов гранатометанию, ближнему бою, стрельбе из всех видов стрелкового оружия, чтобы любой мог заменить пулеметчика, владеть противотанковым ружьем... Проводили беседы о стойкости ленинградцев, о бдительности в обороне, о том, чтобы ни шагу назад, как в Сталинграде.
После зимних боев в ротах осталось совсем мало коммунистов. Я стал готовить лучших командиров и бойцов для вступления в партию. Приняли командиров рот Тимофеева, Романова, санинструктора Самойленко, снайпера Поваренко, пулеметчика Наумова. Скоро в каждой роте была своя партийная организация. Пятьдесят коммунистов на батальон - это сила, с ними можно стоять на защите самого ответственного рубежа.
Большое внимание нашему батальону уделял политотдел дивизии. Инструктор капитан Бугрик и дневал и ночевал у нас, помогал нам готовить батальон к боям. Политическая работа неприметна на первый взгляд, о ней трудно отчитываться или рассказывывать - вроде что-то делал, а хорошо или плохо, это потом скажется, когда-то...
Разговоры о бдительности это полдела. Надо было принять конкретные меры, которые исключили бы возможность внезапного нападения противника. Потому что добейся немцы хоть малейшего успеха, для нас, в сложившихся условиях, это уже катастрофа. Отдать километр-полтора - и дорога будет перекрыта. Самое опасное для нас время - ночь. Вот мы и установили график дежурств, по которому кто-нибудь из руководства батальона обязательно бодрствовал, следил за обстановкой: комбат, его заместитель по строевой, я или начальник штаба. Про разведку говорить не стоит; разведку, наблюдение за противником вели все: и мы, и полк, и дивизия, и все рода войск. Все возможные варианты нападения немцев и ответные меры были предусмотрены штабами полка, дивизии. Ни один шаг гитлеровцев не ускользал от наблюдателей.
Весною под Ленинградом хорошо: белые ночи начинаются, в воронках от снарядов и авиабомб калужница расцвела, в кустарнике соловьи появились, кукшки подали свой голос. Смотришь, как природа, независимо от войны, оживает, и душа радуется. Но стали мы примечать, что гитлеровцы вроде бы какую-то перетасовку производят: движение у них в тылу увеличилось, то пехота пройдет, то подводами боеприпасы подбрасывают, батареи с других огневых голос подавать стали. Артиллерии и до этого у гитлеровцев много было под Ленинградом, к тому же участок такой, что позволял им маневрировать огнем, а тут, чувствуем, что-то не то. Что ни день, то налет дальнобойной артиллерии, да еще плотный такой, по роще «Круглой», по полковым и дивизионным тылам, по нашим батареям. Просто так 201-миллиметровыми снарядами раскидываться не станут. Видимо, хотели нас «приучить» к этим налетам, чтобы потом, когда начнется настоящая артподготовка, не сразу мы разгадали, что за этим ждать.
Помню, в ночь на 10 мая 1943 года у нас в батальоне работали саперы - возводили заграждения, минировали. Комбат Чубарь только что вернулся с обхода подразделений, снял мокрые сапоги. Время - четвертый час ночи, самый сон. Вдруг влетает в землянку командир соседнего, второго батальона Мухамедзянов:
- Яша! В мои окопы ворвались немцы! Выручай...
Мухамедзянов - ровесник Чубарю, по национальности татарин, мы с ним чуть не каждый день видимся, друзья, можно сказать. Как он очутился в такой критический момент на фланге своего батальона, может, как и мы, обход делал, расспрашивать было некогда. Рота гитлеровцев, без огня, внезапно атаковала его передний край. Ничего удивительного нет, что она ворвалась в окопы. Семьдесят пять - что метров перекрыть бегом можно так быстро, что если не ждешь, так и огня открыть не успеешь. Тем более ночью. Вот комбат, застигнутый врасплох, и кинулся за помощью к нам, поскольку до нас не то что до своего КП.
Рассуждать некогда, дело общее. Чубарь скомандовал: «В ружье! За мной!». И все, кто был в эту минуту поблизости, рванули в контратаку. Гитлеровцы, видимо, не ждали от нас такой прыти, и мы их в два счета вышибли со своего переднего края.
«В два счета» - это только так говорится. А на деле в этой скоротечной схватке убило у нас Баймухамедова. Геройский, смелый человек был. С ноября, с тех пор как он у нас появился, привязались мы к нему все. Он много старше нас был, умница, тактичный, чуть что, с любым вопросом к нему шли. И вот не стало. Жаль было до слез, да что поделаешь - война! Сняли мы каски, постояли минуту, прощаясь с товарищем. Ни речей, ни клятв, только на душе кипит, потому что хоть и в бой шли, а никто не думал, что смерть поразит именно его. Неожиданно это как-то...
- Ну, теперь держи свою оборону! - сказал Чубарь Мухамедзянову, и мы пошли на свой командный пункт.
Возвращались в самом прескверном состоянии, тягостном, и тут загрохотала артиллерия. Целый шквал огня. Свист снарядов, вой шестиствольных минометов прямо-таки ошеломили нас. Если бы такой налет по переднему краю, не знаю, осталось от нас что-нибудь или нет. За Синявоно, вокруг станции Мга, где располагалась основная группировка дальнобойной артиллерии противника, сплошные всполохи, будто там гроза бушует. Я уже говорил, что наши окопы рядом с немецкими, поэтому весь огонь через нас, по роще «Круглой», над нами снаряды только свистят. Тут мы и поняли, как умно сделали, что заблаговременно осели с комбатом на переднем крае, потому что через такой заградительный огонь мы ни за что не добрались бы с прежнего КП до своих бойцов. По участку шириной в полтора километра гитлеровцы сосредоточили в это утро весь огонь своей армейской артиллерии. Ворота на высоту «Круглую» пробивали для своей пехоты. Об этом нам потом пленный гитлеровский офицер рассказал.
Они рассчитывали сначала захватить рощу «Круглую», а уж затем подтянуть силы и снова замкнуть кольцо блокады вокруг Ленинграда. Нас они за серьезную силу не считали, думали отсечь заградительным огнем от своих и разделаться при первой же атаке.
Артподготовка - вещь нешуточная, у каждого нервы, как струна. Гитлеровцы ведут такой огонь, что ни одна живая душа к нам на помощь не пройдет, и от нашей стойкости теперь все зависит, быть может, и судьба Ленинграда. Вот как мы это дело понимали.
Орудийный грохот - кричать надо, не то рядом с тобой тебя не услышат. Стоим на своих местах, ждем, что же будет. Мы с Чубарем условились: он отвечает за правый фланг батальона, я за левый. Если останемся живы, через час-полтора встретимся в центре. И вот видим, поднялась первая волна атакующих. Орут что-то, видно, сами себя подстегивают. Не слышим, но по открытым ртам, по жестикуляции определяем. Мы не стали подпускать их поближе, как это делала когда-то чапаевская Анка-пулеметчица. Куда еще ближе? Только повылезли гитлеровцы из окопов, так мы и ударили по ним из пулеметов, винтовок, автоматов, стали забрасывать их гранатами.
Рота Тимофеева у нас была чуть впереди остальных, она и приняла на себя основной удар, и не дрогнула, устояла. Лейтенант Тимофеев хотя и бравый парень, но уж очень молод был, и мы, для надежности, когда комплектовали партийные организации, направили парторгом сержанта Дедова - опытного, бывалого человека. До войны он работал бригадиром в колхозе, семьянин, немногословный, удивительно спокойный, будто с ним ничего не может случиться. Думаем где один зарвется, другой попридержит, вот вместе и хорошо будет. Я Дедову тогда сказал:
- В случае чего, ты за оборону роты в ответе!
Когда атака была отбита, я подхожу, спрашиваю:
- Ну как, Трофим Кузьмич, устоим?
- Устоим товарищ комиссар! - Меня в батальоне почти все по-старому называли - комиссаром.
Гитлеровцы поднялись в новую атаку, мы опять дали по ним огня, и они в замешательстве побежали. Видеть такое дело - душа радуется. С криком «За Родину! Ур-ра!» поднимаю роту и бросаюсь за врагом следом. Врываемся в их окопы. Там мы захватили в плен офицера - какого-то Ганса. Хоть и удача, но чувствую, что зарываться нельзя, опасно.
- Вернуться всем обратно, иначе несдобровать!..
Пленный с перепугу бормочет:
- Гитлер капут! Тунис, Бизерта - капут!..
- Погоди, - говорю, - и тут вам скоро капут устроим, полный.
Этот наш пленный потом хорошие показания дал: гитлеровцы надеялись с ходу взять рощу «Круглую». Каждой роте там был назначен свой участок, солдаты несли с собой печки, фонари, керосин, чтобы обосноваться там капитально. Все предусмотрели, одного не учли, что наш батальон даст им от ворот поворот.
Поскольку у Тимофеева порядок, решил я побывать у Романова, рассказать, что первая рота уже сражалсь в немецких окопах, пленного захватила. Заодно побеседовать с замполитом и парторгом, узнать, как у людей настроение. Пробираться пришлось ползком, но ничего, добрался благополучно.
В противоположность Дедову, парторг Илья Тимофеевич Горюнов - человек горячий, быстрый, порой грубоватый, и если что не так, и матом обложить мог, не постесняется. Но в роте его любили, с его мнением считались все, в том числе и командиры, потому что у него жизненный опыт, здравый смысл и главное - справедливый, ни перед кем душой не покривит.
Не успел я с замполитом и парторгом толком поговорить, как началась третья атака. На этот раз, лишь только гитлеровцы поднялись, их буквально скосил метким огнем пулеметчик Наумов. По примеру первой роты теперь и вторая поднялась в контратаку и на плечах гитлеровцев ворвалась в их окопы, взяла в плен гитлеровца и вернулась на свой рубеж.
Время между тем идет, уже около девяти утра, пора повидаться с комбатом, узнать, как дела на правом фланге. Тем же порядком, где ползком, где перебежками, добрался до центра батальона. Чубарь там, цел и невредим. Докладываю ему, что первая и вторая роты крепко держать оборону, что есть два «языка».
- Тот, - говорот, - тоже все в порядке!
Гитлеровцы не унимаются, атаки одна за другой, но мы их отбиваем, при этом потери наши самые минимальные. Бойцы видят, что нам урона особого нет, а немцев понавалены кучами, и дерутся с небывалым воодушевлением.
Артиллерия свирепствует с прежней силой: гитлеровцы бьют по глубине нашей обороны, по второму эшелону, по штабам, наши - по их батареям лупцуют. Из штабов полка и дивизаии передают одно:
- Держаться! Стоять! Ни шагу назад!
Подкрепления живой силой нет - сами видим, что не подбросить, но артогнем, минометами, «катющами» помогают нам хорошо, без наших заявок поддают огоньку куда надо. И от этого мы бодрее себя чувствуем. Потом мы узнали, что в этот день нас даже корабельная артиллерия и та поддерживала, своими главными калибрами дальнобойную артиллерию противника глушила: как говорится, мы за ленинградцев, ленинградцы за нас. Командующий армией нам на помощь авиацию вызвал. Четыре волны бомбардировщиков.
Мы с Самойленко в окопе рядом стояли, когда они появились.
- Как думаешь, Сережа, - спрашиваю, - попадет сейчас гитлеровцам?
- Не знаю, как гитлеровцам, а нам, если будут бомбить передний край, достанется, товарищ комиссар...
Но самолеты отбомбились очень удачно: прихватили окопы гитлеровцев, и валом разрывы прошлись по всей глубине их обороны.
Во время боя ординарец Юра от комбата ни на шаг. Парнишка он расторопный, что ни скажи, в момент исполнит. Опасно, не опасно, глазом не моргнув, идет. В этот день он у нас отличился тоже. Нужно было передать в боевое охранение приказ замполиту Печникову, чтобы держались до последнего. До боевого охранения метров сорок, но добраться туда не просто: огонь шквальный, носа не высунешь. Нош Юра ящерицей прополз туда, обратно и докладывает комбату:
- Ваш приказ передал. Они будут держаться!..
В этом бою мы еще раз убедились, какую грозную силу представляют наши снайперы. Они выколачивали фашистов пачками: что ни выстрел, то в цель. Гантимурова так та ухитрилась даже пленного захватить. Потом, после боя, бойцы над ней подтрунивали:
- Расскажи, Лена, как фрица в плен взяла?
Она засмущается, а они же и рассказывают:
- Слышим, наша Лена кричит: «Ребята, я пленного захватила!» - «Тащи его сюда!». - «Не пускает!»
Концовку они, конечно, уже для смеха присочинили, а на самом деле было так. Захватила она гитлеровца, скомандовала ему «Хэнде хох!» Он руки кверху, а что дальше с ним делать, она не знает, и давай на помощь ребят звать. Может, и растерялась немного...
Отбили мы семь атак. В три часа дня бой прекратился, пальба утихла. Тишина настолько неожиданная, что даже зловещей кажется, будто перед новой бурей. Минута, три, пять... Тишина. Перед окопами вражеских трупов как кочек на болоте, а батальон на месте. И тут по всем окопам «Ура!» От радости, что враг не прошел, что устояли...
Вот и получается, готовишь людей месяцами, а потом один бой, и тут проверка: правильную ты линию держал или нет. Этот бой показал, что правильную.
Я потом на высоте «Круглой» был, смотрел, там живого места нельзя было найти, все снарядами перепахано. Восемнадцать с половиной тысяч снарядов истратил противник в полдня, целый полк живой силы потерял, а ничего не добился. Почему про меня лично так мало в брошюре написано? В тот день, когда корреспонденты в батальон понаехали, я в медсанбате находился, своих бойцов навещал. А потом, когда хорошо, так хорошо и без политработников, зато если плохо, тут с нас главный спрос...
Вскоре меня опять ранило, после этого были другие батальоны, другие части. В конце войны я уже исполнял должность заместителя командира полка по политчасти. С этой должности и в запас уволился. Так-то...
Косарецкий кончил свой рассказ, и мы долго еще сидели молча. Я думал, что вот ходят рядом с тобой люди, и ты даже не подозреваешь, что иная жизнь человеческая удивительней любой книгши...
Три года назад Косарецкий умер - сказалось тяжелое фронтовое ранение...

Некролог из местной газеты:
2 ноября 1979 года после тяжелой непродолжительной болезни скончался бывший директор дома отдыха «Дружба» Косарецкий Николай Алексеевич. Ушел из жизни активный борец за дело Коммунистической партии, членом которой он состоял с 1939 года.
Косарецкий Н. А. Родился 28 декабря 1918 года в семье рабочего одного из предприятий Калужской области.
С начала Великой Отечественной войны Николай Алексеевич в рядах Советской Армии, в жестоких боях защищает Ленинград.
Родина высоко оценила мужество и героизм политрука Косарецкого, наградив его двумя орденами Красной звезды и восемью боевыми медалями.
С 1956 года после демобилизации из рядов Советской армии Николай Алексеевич работает на ответственнх постах в крайкоме ДОСААФ, крайсовпрофе. С 1960 года по 1976 г. - директором дома отдыха «Дружба».
Находясь на руководящей работе, он все силы, опыт и знания отдавал делу коммунистического воспитания трудящихся, подрастающего поколения. Косарецкий Н. А. Был активным членом общества «Знание», пропагандистом, возглавлял в течение ряда лет партийную организацию санатория «Уссури», выступал с лекциями, беседами на военно-патриотические темы в школах, был наставником молодежи.
Коммунист, верный сын своей Родины, он был человеком активной жизненной позиции, всегда на передовых рубежах, в авангарде всех дел. Вся жизнь Николая Алексеевича Косарецкого была примером беззаветного служения Родине, партии.
Скромным, отзывчивым, человеком замечательных душевных душевных качеств останется Николай Алексеевич Косарецкий в памяти его друзей и товарищей по работе.
Группа товарищей

Большевики, начав создавать в 1918 г. Красную Армию, вынуждены были привлекать к командованию её частями царских офицеров и генералов, так как обученных военных кадров в РККА попросту не было. Военспецы, составлявшие в это время около 75% командного состава Красной Армии, далеко не все были надёжны и предавали Советы, переходя в период Гражданской войны на сторону белогвардейцев. Поэтому в РККА практически сразу появились комиссары – преданные советскому правительству люди. Главной функцией комиссаров был надзор за командованием, второй функцией была политическая воспитательная работа, т.е. комиссары должны были убедить командиров и красноармейцев, что перед РККА поставлены справедливые и нужные народу цели и задачи. Руководство деятельностью комиссаров осуществляло Всероссийское бюро военных комиссаров, в 1919 г. его переименовали в политический отдел (затем – управление) Реввоенсовета, а в 1922 г. – в политуправление Красной армии (ПУРККА).

Создателем в Красной Армии института комиссаров – представителей политического руководства государства – был Троцкий Л.Д., в то время нарком по военным и морским делам. Надо сказать, что РККА не первая учредила институт военных комиссаров, к примеру, комиссары появились ещё во французской армии после Великой Французской революции, в начале XIX века комиссары были в армии США: "Комиссар – назначенный правительством в воинскую часть чиновник, в чьи обязанности входит следить за моральным и политическим духом военных".

С 1919 г. в Красной Армии появились «политические руководители» – политруки, так стали называть комиссаров в военных подразделениях: рота, взвод. Политрук – это младший командир, заместитель командира по политической части. В батальонах, полках, дивизиях политработники назывались комиссарами (батальонный комиссар, полковой комиссар и т.д.) Военный комиссар или замполит был представителем партии во вверенной ему части, наделенный огромным доверием и несущий полную ответственность наравне с командиром за боеспособность части, политическое и нравственное воспитание бойцов и командиров.

Создание института комиссаров на этапе Гражданской войны явилось вынужденной мерой, и в целом себя оправдало, более того сыграло решающую роль в укреплении боеспособности армии и ее дисциплины. Как говорил полковой комиссар Л. Мехлис, комиссар ленинско-сталинского типа является отцом и душой части. 2 марта 1925 г. на основании решения ЦК ВКП(б) в тех частях, которыми командовали командиры-коммунисты, имевшие опыт партийно-политического руководства, было введено единоначалие, т. е. должность комиссара была отменена. Командир стал полностью отвечать за все стороны деятельности войск, выполняя и функции комиссара, но получил помощника по политической части. В остальных же случаях сохранялась должность комиссара.

В 1935 г. в РККА была восстановлена система воинских званий, а для политработников были введены специальные звания: «младший политрук», «политрук» и «старший политрук», соответствовавшие воинским званиям соответственно «лейтенант», «старший лейтенант» и «капитан». Звание «батальонный комиссар» соответствовало общему воинскому званию майор, «полковой комиссар» – полковник, «дивизионный комиссар» – комдив. 10 мая 1937 г. институт военных комиссаров был снова введён во всех воинских частях, начиная с полка и выше, штабах, управлениях и учреждениях.

Для создания единоначалия в армии 12 августа 1940 г. комиссары были упразднены. Два начальника – один командир, а второй надзирающий за ним – размывали ответственность за исполнение боевой задачи – становилось непонятно, кто из них конкретно отвечает за поражение? Правда, оставались заместители командиров по политической части. Таким образом, в армии была упразднена функция надзора за командным и начальствующим составом РККА и оставлена только функция воспитательной работы. Интересно, что в начале июня 1941 г. немецкое командование направило в войска «Указание об обращении с политическими комиссарами» в тот момент, когда их в Красной Армии уже не существовало. Этот приказ предписывал не брать комиссаров и политруков в плен и расстреливать их на месте. Однако приказ был издан ещё до войны, боевого значения комиссаров немцы не знали и уничтожать их предполагали сугубо как политических противников.

В сложных условиях начального периода Великой Отечественной войны, когда наблюдалась массовая сдача командиров в плен, 16 июля 1941 г. вновь вернулись к системе военных комиссаров в РККА, которые были наделены теми же контрольными функциями, что и в 1918-1925 гг. Теперь они уже подчинялись главному политическому управлению РККА. Массовый героизм солдат на поле боя в первый тяжелейший год войны во многом объясним присутствием рядом с бойцами политработников. Конечно, политработники, как и советские командиры, были разные. И комиссар мог проявить трусость, слабость и малодушие. Однако есть много примеров героического поведения политработников в боях.

25 июня 1941 г. самолет 48-го бомбардировочного авиаполка после выполнения боевого задания возвращался на свой аэродром. Вблизи Изяслава, в районе своего аэродрома, советский самолет был атакован пятью истребителями врага. Приняв неравный бой, наши летчики огнем пулеметов сбили три вражеских истребителя. В ходе боя немцам удалось поджечь советский самолет. Отважный экипаж – заместитель командира эскадрильи по политчасти старший политрук Турин И.А., штурман лейтенант Афоничев Н.К. и воздушный стрелок-радист сержант Деревяненко – горящим самолетом таранил четвертый истребитель врага. Немецкий самолет рухнул на землю. Советские летчики погибли.

К примеру, руководили обороной Брестской крепости капитан Зубачев И.Н., замполит полковой комиссар Фомин Е.М. и начальник штаба старший лейтенант Семененко А.И. Комиссара Фомина всегда видели там, где было опасней. Он водил бойцов в атаки, подбадривал раненных, заботился о красноармейцах, старался поднять боевой дух бойцов. Комиссара Фомина фашисты расстреляли в крепости у Холмских ворот.

Конечно, что на комиссарские должности, что и на генеральские, люди попадали разные: кто-то шёл защитить Родину, а кто-то старался получше устроиться. Кто-то прятался в тылу, а кто-то водил солдат в атаки – всё точно так, как и у остальных офицеров РККА. Ни каких особых привилегий комиссарская должность не давала. С точки зрения своей доходности она ничем не отличается от командирской – такой же оклад, такая же пенсия, такие же льготы и форма, пайки и уважение общества.

Вот несколько строк о политруке, в будущем дважды Герое Советского Союза, Хохрякове С.В. «Фашисты рвутся к Рязани, обходя Москву с юга. Создалась угроза столице. Политрук сутками на ногах. Он делает все возможное для успеха подразделений в бою, осунулся и, кажется, постарел. Никто уже не скажет, что ему 25 лет. Впалые глаза горят нездоровым блеском, но он всегда на передовой. Политработник беседует с воинами, поддерживает, успокаивает и призывает. Подчиненные воины слушали и задавались одним вопросом: «Скоро ли будет и «на нашей улице праздник?» И все же вера и уверенность в нашу победу политрука передавалась бойцам. Октябрьские и ноябрьские бои 1941 года уже не были похожи на августовские и сентябрьские. Больше у наших войск стало упорства, настойчивости». (В. Жилин «Танкисты-герои 1943-1945 гг.», М., «Яуза» «Эксмо», 2008 г., с. 455).

Ещё пример, "несколько фраз из представления на звание Героя Советского Союза Николая Васильевича Терехина от 20 июня 1942 года: «В Отечественной войне участвует с первых дней. 10 июля 1941 г. в одном из воздушных боев пулеметным огнем сбил самолет противника «Хейнкель-111». И израсходовав все боеприпасы, тараном сбил 2-й «Хейнкель-111». И уже поврежденной своей машиной вторым тараном сбил 3-й «Хейнкель-111». На 30 мая 1942 г. имеет лично сбитых самолётов противника 15 штук».
Н.В. Терехин начал войну комиссаром 161-го истребительного авиаполка, а 30 ноября 1942 года, будучи уже командиром полка, погиб в бою, сопровождая, штурмовики Ил-2. Звание Героя ему так и не было присвоено". (Ю. Мухин «Уроки Великой Отечественной» М., «Яуза-Пресс», 2010 г., с. 380).

Просуществовали комиссары в РККА несколько больше года – до 9 октября 1942 г., когда институт комиссаров был окончательно упразднен указом президиума ВС СССР «Об установлении полного единоначалия и упразднении института военных комиссаров в Красной Армии». Но одновременно была введена должность заместителя командира по политической части (замполит), функции которого ограничивались лишь пропагандой. Указ определил, как надо поступить с военными комиссарами: "Военным советам фронтов организовать к 20 октября с. г. двухмесячные командные фронтовые курсы, численностью по 150-250 человек для подготовки командиров рот из наиболее способных к командной работе политработников. Отбор на курсы произвести по согласованию с Главным политическим управлением Красной Армии". Политработники, прошедшие соответствующую переподготовку, должны были пополнить ряды командиров батальонов и полков.

Опыт РККА и армий других стран показал, что в случае, когда верховная политическая власть не доверяла командному составу армии, вводился институт комиссаров. Комиссары выполняли функции надзора за командирами, кроме этого, на них же лежала задача по политической пропаганде в среде личного состава частей. При этом комиссары не обладали необходимым военным образованием и навыками, иначе гораздо логичнее было бы назначить их на пост командира.

"Оберштурмбаннфюрер СС Шмидт, ставший после войны немецким военным историком, выступающим под псевдонимом Пауль Карель (Карелл), в своём труде «Восточный фронт» осмыслил роль комиссаров так: «Хотя в начале войны роль комиссара, возможно, и была неопределенной, со времени Курской битвы он все больше и больше воспринимался бойцами и командирами как опора в борьбе с недальновидными начальниками, бестолковыми бюрократами и духом трусливого пораженчества... В действительности комиссары были политически активные и надежные солдаты, чей общий уровень образования был выше, чем у большинства советских офицеров… Он должен быть в состоянии самостоятельно решать чисто боевые задачи… политрук роты стать командиром роты, комиссар дивизии – командиром дивизии. Чтобы соответствовать такому уровню требовании, корпус политработников, естественно, должен состоять из жестких людей, преданных власти, и в первой половине войны эти люди, как правило, составляли главную движущую силу советского сопротивления и твердо следили за тем, чтобы войска сражались до последней капли крови. Они могли быть безжалостными, но в большинстве случаев они не жалели и себя". (Там же с. 381).

В 1929-1937 гг. начальником ПУРККА был Гамарник Я.Б., который во время гражданской войны служил комиссаром 58-й дивизии. В 1937 г. в период репрессий в Красной Армии выяснилось, что в армии окопались «предатели», одним из главарей «изменников» оказался главный комиссар РККА Гамарник Я.Б. Выступив в защиту Тухачевского М.Н., Гамарник сам был признан участником военно-фашистского заговора и уволен из рядов РККА. Но накануне неизбежного ареста он застрелился.

В конце 1937 г. на должность начальника Политического управления РККА был назначен Мехлис Л.З., который в Гражданскую войну также был комиссаром, но 46-й дивизии. После отмены института комиссаров в РККА в 1940 г. Мехлис был назначен на пост народного комиссара Наркомата государственного контроля. Но в июне 1941 г. его вновь назначили начальником Главного политуправления и заместителем наркома обороны, присвоив армейское звание комиссара 1-го ранга (соответствует званию генерала армии).

Ещё до войны Мехлис пытался найти способы воспитания храбрости Красной Армии, способы возбуждения её мужества и стойкости в бою. В 1940 г. на совещании по военной идеологии он требовал от комиссаров и командиров: "Армию, безусловно, необходимо воспитывать, чтобы она была уверена в своих силах. Армии надо прививать дух уверенности в своей мощи. Но это как небо от земли отличается от хвастовства о непобедимости Красной Армии".

Зам. Наркома обороны Мехлис Л.З. боролся за укрепление дисциплины в армии. Он писал: "Командира... надо обучать быть требовательным к подчиненным, быть властным. Тряпка-командир дисциплины держать не будет». «Но командир... должен быть справедливым отцом бойца. Не допускать незаконных репрессии, рукоприкладства, самосудов и сплошного мата… Подчинять людей, не унижая их". Мехлис считал, что на фронте в присутствии комиссаров солдаты чувствуют себя увереннее.

Он начал свою работу по укреплению войск с насыщения их добровольцами-коммунистами и политработниками, одновременно укрепляя дисциплину, следуя наставлениям Суворова А.В.: "Дисциплина – мать победы". Трусов и паникёров, особенно если они коммунисты и комсомольцы, он требовал предавать суду военного трибунала. В понимании Мехлиса, если политработник во время боя находится в тылу, то он ничего, кроме пули, за это не заслуживает. Сам же Лев Захарович отличался исключительной храбростью, и это его качество было при нём всю его жизнь.

В июне 1941 г. по требованию Мехлиса был отдан по суд и расстрелян полковой комиссар Шленский А.Б., сбежавший с фронта в Прибалтике. 11 сентября 1941 г. в деревне Заборовье по решению уполномоченных армейского комиссара 1-го ранга Мехлиса Л.З. и генерала армии Мерецкова К.А. за дезорганизацию в управлении артиллерией армии и личную трусость без суда и следствия на основании приказа Ставки ВГК № 270 был расстрелян перед строем начальник артиллерии 34-й армии генерал-майор Гончаров В.С. А 29 сентября 1941 г. по приговору военного трибунала Северо-Западного фронта, утверждённому армейским комиссаром 1 ранга Мехлисом, бывший командующий той же 34-й армией генерал-майор Качанов К.М. был расстрелян.

Суд признал Качанова виновным в неисполнении полученного им 8 сентября 1941 г. приказа ВС Северо-Западного фронта с задачей – нанести удар во фланг и тыл наступавшему противнику, уничтожить его и выйти на новый рубеж. Вопреки этому приказу, он снял с оборонительного рубежа три дивизии, что дало противнику возможность усилить наступление на участке фронта и прорваться в тыл армии. Однако, учитывая сложность обстановки на фронте в 1941 г., расстрел двух опытных генералов, вряд ли мог упростить боевую обстановку и улучшить положение с кадрами высшего офицерского состава РККА. В 1957 г. оба генерала были реабилитированы.

Произвол, допущенный Мехлисом Л.З. при решении судьбы командования 34-й армии, явился лишь продолжением общей практики репрессий советской партийно-государственной системы. Действия которой были направлены не на анализ причин неподготовленности советской обороны, отсутствия необходимой технической оснащенности Красной Армии, причин окружения и массового захвата военнослужащих в плен в начальный период войны, а на поиск жертв из числа её же защитников и приверженцев.

Надо сказать, что Лев Захарович Мехлис пользовался особым расположением и доверием Сталина, и, конечно, не последнее место здесь занимала его «большевистская непримиримость», а не стремление объективно и внимательно разобраться в ситуации, в судьбе зависевших от него людей. Генералы Гончаров и Качанов стали лишь новыми жертвами при «продолжении выявления предателей и трусов» и немедленном приведении в исполнение приговора. Проведение подобных «эффективных процессов» Мехлис использовал ещё в Финской войне. Эти его действия были рассчитаны скорее на внешний эффект, устрашение, чем на проведение воспитательной работы, о которой он заявлял в своих агитационно-пропагандистских выступлениях.

Нам всем хорошо известен ещё один политический комиссар высшего ранга – Хрущев Н.С., который с 1939 г. был членом Политбюро ЦК ВКП(б). Хрущев, несомненно, знал о массовых обвинениях в политических преступлениях, очевидно также, что он играл, хотя бы по должности, не последнюю роль в репрессивной политике в Москве и на Украине. Неизвестно, принимал ли он сам кровавые решения, но в защиту репрессированных, в том числе тех, с кем долго вместе работал, он точно не выступал. До конца своей жизни Хрущев был уверен, что враги в стране действительно были, только власти обходились с ними слишком сурово и недозволенными методами.

Если в годы гражданской войны Хрущев был рядовым красноармейцем, то во время Великой Отечественной – членом Военных советов Юго-Западного направления, Юго-Западного, Сталинградского, Южного, Воронежского, 1-го Украинского фронтов. Он, безусловно, разделяет ответственность с командующими фронтов за катастрофические окружений частей Красной Армии под Киевом в 1941 г. и под Харьковом в 1942 г. Однако это не помешало ему примерно в середине войны получить звание генерал-лейтенанта. Хрущев Н.С. не был военачальником и не играл существенной роли на фронте, однако во время обсуждения фронтовых вопросов в интересах дела и сохранения жизни солдат иногда отстаивал самостоятельную позицию в спорах со Сталиным.

Хрущев Н.С. участвовал в Сталинградской битве, руководил партизанским движением на Украине. Никита Сергеевич был уверен в неоспоримости социалистических завоеваний, защищать которые был призван каждый в Великой Отечественной войне, да и сам он был человеком не робкого десятка. По воспоминаниям дважды Героя Советского Союза генерал-полковника Петрова В.С. Хрущев Н.С. на Курской дуге под артиллерийским обстрелом на передовой награждал бойцов орденами и медалями, благодарил их за службу. С этим поручением он мог послать любого подчинённого, однако счел нужным показать солдатам, что генералы тоже здесь – на передовой, что они не уклоняются от этого смертного боя.

В мае 1938 г. с согласия Хрущева Н.С. – Первого секретаря ЦК КП(б) Украины, ещё один будущий комиссар – Брежнев Л.И. возглавил один из обкомовских отделов. Через семь месяцев он стал секретарем по пропаганде, а еще через год к этой высокой номенклатурной должности получил должность заведующего новым, престижным по тем временам отделом оборонной промышленности. Примерно через месяц после начала войны (а не в первый день, как утверждалось в книге «Малая земля») Брежнев надел военную форму бригадного комиссара и стал заместителем начальника политуправления Южного фронта. С осени 1942 г. он – зам. начальника политуправления Черноморской группы войск Закавказского фронта, с весны 1943 г. – начальник политотдела 18-й армии в чине полковника, с конца 1944 г. – (наконец-то в долгожданном звании генерал-майора) начальник политуправления 4-го Украинского фронта.

Волкогонов Д.А. и Медведев Р.А. приводят далеко не лестную характеристику, которую принципиальный представитель ПУРККА полковой комиссар Верхорубов, инспектировавший политработу в 18-й армии, дал бригадному комиссару Брежневу: "Черновой работы чурается. Военные знания Брежнева – весьма слабые. Многие вопросы решает как хозяйственник, а не как политработник. К людям относится не одинаково ровно. Склонен иметь любимчиков". Вот так, можно сказать по-ленински – прямо, честно и открыто – написал, что видел. Как говорится, разные были комиссары…

"Я все равно паду на той,
На той единственной Гражданской,
И комиссары в пыльных шлемах
Склонятся молча надо мной."

Батальонный комиссар - в ВС СССР специальное воинское звание для старшего военно-политического состава Красной Армии и Флота в 1935-1942 гг. Введено постановлениями ЦИК И СНК СССР от 22 сентября 1935 года одновременно с другими персональными воинскими званиями. Предшествующее звание - старший политрук , следующее по рангу - старший батальонный комиссар . Соответствовало воинскому званию майор .

Для звания батальонный комиссар был установлен знак различия в виде двух прямоугольных «шпал» в петлицах , без эмблемы рода войск (до 30 июля 1940 года, и с эмблемой рода войск после 30 июля 1940 года), и общая для политработников всех званий красная звезда с серпом и молотом , нашитая на обоих рукавах выше обшлага (1 августа 1941 года ношение таких нашивок было отменено).

Решением ГКО от 9 октября 1942 года институт военных комиссаров был ликвидирован, и все комиссары получили армейские и флотские звания на ступень или несколько ниже.

младшее звание: Старший политрук	Батальонный комиссар	старшее звание: Полковой комиссар
		старшее звание после 30 июля 1940 года: Старший батальонный комиссар

См. также

Напишите отзыв о статье "Батальонный комиссар"

Примечания

Ссылки

Отрывок, характеризующий Батальонный комиссар

– Как же, связал одного такого то! – крикнул целовальник, отмахнувшись от набросившихся на него людей, и, сорвав с себя шапку, он бросил ее на землю. Как будто действие это имело какое то таинственно угрожающее значение, фабричные, обступившие целовальника, остановились в нерешительности.
– Порядок то я, брат, знаю очень прекрасно. Я до частного дойду. Ты думаешь, не дойду? Разбойничать то нонче никому не велят! – прокричал целовальник, поднимая шапку.
– И пойдем, ишь ты! И пойдем… ишь ты! – повторяли друг за другом целовальник и высокий малый, и оба вместе двинулись вперед по улице. Окровавленный кузнец шел рядом с ними. Фабричные и посторонний народ с говором и криком шли за ними.
У угла Маросейки, против большого с запертыми ставнями дома, на котором была вывеска сапожного мастера, стояли с унылыми лицами человек двадцать сапожников, худых, истомленных людей в халатах и оборванных чуйках.
– Он народ разочти как следует! – говорил худой мастеровой с жидкой бородйой и нахмуренными бровями. – А что ж, он нашу кровь сосал – да и квит. Он нас водил, водил – всю неделю. А теперь довел до последнего конца, а сам уехал.
Увидав народ и окровавленного человека, говоривший мастеровой замолчал, и все сапожники с поспешным любопытством присоединились к двигавшейся толпе.
– Куда идет народ то?
– Известно куда, к начальству идет.
– Что ж, али взаправду наша не взяла сила?
– А ты думал как! Гляди ко, что народ говорит.
Слышались вопросы и ответы. Целовальник, воспользовавшись увеличением толпы, отстал от народа и вернулся к своему кабаку.
Высокий малый, не замечая исчезновения своего врага целовальника, размахивая оголенной рукой, не переставал говорить, обращая тем на себя общее внимание. На него то преимущественно жался народ, предполагая от него получить разрешение занимавших всех вопросов.
– Он покажи порядок, закон покажи, на то начальство поставлено! Так ли я говорю, православные? – говорил высокий малый, чуть заметно улыбаясь.
– Он думает, и начальства нет? Разве без начальства можно? А то грабить то мало ли их.
– Что пустое говорить! – отзывалось в толпе. – Как же, так и бросят Москву то! Тебе на смех сказали, а ты и поверил. Мало ли войсков наших идет. Так его и пустили! На то начальство. Вон послушай, что народ то бает, – говорили, указывая на высокого малого.
У стены Китай города другая небольшая кучка людей окружала человека в фризовой шинели, держащего в руках бумагу.