Баженов в детстве. Загадочный русский архитектор василий баженов. Несбывшаяся мечта гения

король Испании и Португалии

Филипп III Габсбург, Felipe III de España

«Боюсь, что управлять будут им. Бог подарил мне обширные страны, но не дал наследника», - жалоба, которую в конце жизни высказал в отношении своего сына Филипп II , до сегодняшнего дня определяет портрет Филиппа III. С этого монарха в испанской историографии начинается век троих «Austrias menores» (заурядных Габсбургов), эпоха заката и потери Испанией господствующего положения в Европе. Филипп III вступил в правление мировой сверхдержавой. Он был королем не только Испании и подвластных ей территорий, то есть американских и азиатских колоний, но и королем Сицилии и Неаполя, герцогом Милана и наследником бургундских имперских земель; он владел Португальским королевством с его раскинувшимися по Америке, Африке и Азии колониями и торговыми конторами.

Юный монарх в тени могущественного предка

Совсем немного времени понадобилось Филиппу III, чтобы расположить к себе общественность. В первые недели после смерти отца посланцы итальянских городов почти в один голос нахваливали энергичного, молодого мадридского монарха. На фоне паралича, поразившего государственные дела в последние годы мучительно угасающего Филиппа II, его сын, казалось, излучал новую энергию. Сначала юный король попытал военного счастья. В 1601 году была снаряжена Армада, которой предстояло плыть к берегам Ирландии для оказания помощи ирландским повстанцам в борьбе против англичан. Операция потерпела провал, поскольку войска высадились не в том месте и слишком поздно вступили в бой. Одновременно взор нового монарха обратился на североафриканское побережье. В этом чувствовалась традиция, ибо еще Карл V пытался разорить пиратское гнездо - Алжир.
Но и флоту Филиппа пришлось у самого входа в гавань повернуть назад (1603). Зато маркизу Амбросио ди Спинола, главнокомандующему испанскими войсками в Нидерландах, удалось в 1604 году отвоевать Остенде. И все же после 1606 года военная удача вновь отвернулась от испанцев.

Прошло совсем немного времени, и блеск нового монарха начал тускнеть. Стали все отчетливее проявляться те характерные черты, которыми наделяли Филиппа III еще до его вступления на трон. О постоянно болевшем в детстве и отрочестве наследнике престола шла молва, что он слабоволен и безразличен к государственным делам. Зато, дескать, падок на забавы и развлечения, главным образом предпочитая охоту и турниры. Он совершенно не отдает себе отчета о сложном финансовом положении монархии. Если его отец, как правило, проводил за разбором документов по четырнадцать часов в сутки, то сын подобным трудолюбием совсем не отличался. Его свадьба в Валенсии (1599), праздновавшаяся спустя несколько месяцев после вступления на трон с приехавшей из Вены Маргаритой Австрийской, была обставлена с чрезмерной роскошью, что, ввиду пустой казны, незамедлительно вызвало критику в адрес нового правителя.

В категорически негативной оценке своего правления виновен не только Филиппа III. Безусловно, по силе воли ему было далеко до отца или деда. Вдобавок Карл V и Филипп II умели мастерски преподнести себя, благодаря чему они представляются нам чуть ли не первыми государями Контрреформации. И если дед и отец постоянно разъезжали и многие районы Европы видели собственными глазами, то Филипп III ни разу не покинул Иберийский полуостров. Только однажды (1599) он посетил Каталонию. Многократно откладываемую поездку в Португалию - для представления и принятия присяги - он, к великому неудовольствию сословного собрания, совершил лишь в конце правления (1619). В общем, для Филиппа III, вступившего на престол в двадцатилетнем возрасте, сравнение с предками наверняка было совершенно невыгодным и тягостным.

Только в историографии последних двух десятилетий отмечаются попытки исправить этот унаследованный от прошлого портрет и отнестись к правлению Филиппа III более справедливо. Хотя несомненные слабости характера короля отягощали его правление, все же необходимо учесть тяжкое хозяйственное и военное наследие, доставшееся Филиппу III от отца. Ведь именно в последние годы режима его отца ярко проявилось перенапряжение военно-экономических ресурсов. За два года до вступления Филиппа III на трон его отец был вынужден уже в третий раз объявить о банкротстве государства. Как внутреннее, так и внешнеполитическое положение, совершенно независимо от начавшейся экономической депрессии, делало настоятельно необходимой передышку, которую наконец удалось получить при Филиппе III.

Лерма - доверенное лицо короля

Плохой репутацией правление Филиппа III в основном обязано стилю его осуществления. Если во время Филиппа II утвердилась система коллегиальных органов, советов и особых специальных комиссий, то новый правитель в первую очередь полагался только на одного советника, который в качестве особого канцлера или премьер-министра принимал на себя разнообразные служебные обязанности - тенденция, которая начала проявляться уже в конце правления Филиппа II. Занимал это новое положение первого доверенного лица (valido, privado) Франсиско Гомес де Сандоваль-и-Рохас, пятый маркиз Денья, впоследствии герцог Лерма. Влияние Лермы, который в качестве главного конюшего сопровождал инфанта на прогулках верхом и на охоте, начало сказываться, к мелочной ревности его коллег по двору, еще во время Филиппа II. После этого он был назначен вице-королем Валенсии (1595) и тем самым отстранен от двора, однако уже через два года возвратился в Мадрид. На следующий день после вступления на престол Филипп III дает указание членам королевских советов о том, чтобы весь поток документов впредь проходил через руки его privado. В декабре 1598 года к должности конюшего Лерма получает не менее важную должность камергера, позволяющую в любое время входить в королевские покои. Отныне Лерма следует за монархом по пятам и таким образом контролирует всю деятельность и контакты Филиппа.

По мере сил Лерма старался очистить двор от нежелательных критиков. Прежним сторонникам Филиппа II, оказавшихся в то же время противниками фаворита, пришлось покинуть Мадрид. Гарса де Лойаса, архиепископа Толедо и бывшего учителя нового короля, однажды высказавшего сомнения в способностях монарха и Лермы, так же удалили от двора, как и Кристобаля де Моура, которому как опытному члену Государственного, Военного советов и Совета Португалии доверили должность вице-короля Португалии. В мае 1599 года столицу покинул опытный политик Родриго Васкес де Арсе, принадлежавший к близким доверенным лицам Филиппа II и исполнявший обязанности президента Совета Кастилии. Был смещен со своего поста Великий Инквизитор Педро Порто-карреро, еще один недоброжелатель valido.

Среди бывших близких доверенных лиц Филиппа II немногим удалось сохранить видное положение при дворе; среди них Хуан де Идакес. И все же далеко не все назначения требовали личного одобрения Лермы. Назначенный непосредственно Филиппом III Военный совет и испанские представительства в Италии состояли сплошь из проверенных военных и чиновников. Поэтому ошибочно говорить о полном контроле Лермы над бюрократией, как делается это в классической историографии.

Само собой разумеется, valido пользовался своей властью, чтобы поставить на важные государственные посты своих доверенных лиц. Лерма целенаправленно создавал свою группировку, где определяющую роль играли семейные и родственные связи. Чтобы в первом же году оградить молодого короля от влияния двора, опытный, почти в два раза старше его, сорокапятилетний Лерма организовывал для монарха поездки. Однако едва ли privado мог в полную меру использовать таким образом полученную свободу действий. Ему самому недоставало тех качеств, которые необходимы человеку, занимающему столь ответственное место. Его склонность к самообольщению не осталась незамеченной современниками. Он был столь же восприимчив к лести и похвалам, как нерасположен к изучению документов. Решения часто откладывались в долгий ящик. Все же не только подобный способ правления, но и местническая кадровая политика возбуждала критику современников, ведь она неизбежно оборачивалась коррупцией. Поэтому господство Лермы сопровождалось бесконечными финансовыми скандалами.

В конце 1606 года по обвинению в расхищении налоговых поступлений были арестованы члены Совета Кастилии и Финансового совета маркиз Вильялонга и Алонсо Рамирес де Прадо, а также Педро Альварес Перейра, член Совета Португалии. Все трое обвиняемых принадлежали к ближайшим ставленникам privado. Проведенное расследование вскрыло хищения в таких размерах, что вскоре в Мадриде заговорили о «втором индийском флоте», так как стоимость присвоенного имущества почти равнялась королевским доходам от поставок американского серебра. В 1611 году под прицел критики попал близкий доверенный Лермы, королевский секретарь Родриго Кальдерон, которому удалось получить титул «маркиз Сьете Иглесиас» и который также присвоил огромные суммы, - его отослали в Италию. В обоих случаях отмежевание короля от Лермы выразилось в его пассивности. То, что с 1612 года privado мог от имени короля и вместо него подписывать все административные распоряжения, немногое изменило в том, что к этому времени могущество первого доверенного лица Филиппа III уже стало клониться к закату. И его ставленники, и сам фаворит провоцировали общественное мнение своей вошедшей в поговорку алчностью.

Хотя в критиках, бичевавших расточительство двора, никогда не ощущалось недостатка, все же особую неприязнь Лерма пробудил у тетки Филиппа III, императрицы Марии. Супруга императора Максимилиана II и мать императоров Рудольфа II и Матиаса I, она к старости удалилась в Мадридский францисканский монастырь Descalzas Reales. В ее понимании монаршее достоинство никак не вязалось с манипуляциями privado. Опасного противника встретил Лерма также в лице королевы Маргариты, супруги Филиппа III. Неоднократно именно она требовала фаворита к ответу за его махинации, давая понять, что своим поведением он вредит королевской репутации. Не в последнюю очередь из-за влияния императрицы, а также чтобы противостоять оппозиционной дворцовой партии, Лерма добился переезда двора в Вальядолид. Это переселение в старокастильский город, несомненно, знаменовало высшую точку его служебной карьеры (1601-1606). И все же ему самому пришлось капитулировать перед значением старой столицы. В начале 1606 года (императрица скончалась в 1603 г.) двор вернулся в Мадрид. Лерма оказался достаточно хитер, чтобы незадолго до объявления решения о переезде в Мадрид продать за высокую цену своему королю дом в Вальядолиде.

Причину выдвижения Лермы сегодня усматривают не только в слабоволии короля, позволившего понукать собой своему первому доверенному лицу. Фигуру valido следует рассматривать как первый шаг в направлении развития должности главы правительства, своеобразного премьер-министра, призванного руководить растущей и отнимающей все больше времени бюрократией и исполнять повседневные государственные обязанности. Это позволяло бы государю сосредоточиться на существенных и важных делах. Подобные тенденции проявились также в Англии и во Франции. Кроме того, фигуру valido следует расценивать как попытку высшего дворянства вновь вернуть себе то влияние в королевстве, лишить аристократию которого грозили коллегиальные советы и государственная бюрократия. Так что нападкам подвергалась не роль privado как таковая, а конкретные методы использования этого положения Лермой.

Институты

Разумеется, характеристика королевского правления далеко не исчерпывается негативным освещением фигуры Лермы. От Филиппа III и его фаворита, несомненно, исходили также и стабильные позитивные импульсы для государственных институтов. Уже его отец наряду с коллегиальными советами весьма часто полагался на специальные комиссии, что, однако, нередко приводило к пересечению функций и административным трениям. Этот административный дуализм продолжал существовать и при Филиппе III. Например, в 1600 году в помощь Совету Индии был создан Военный совет Америки с целью повышения заботы об обороне американского побережья и морских коммуникаций.

Заслуживает особого упоминания усиленное внимание, которое уделялось Совету Индии, что выразилось в учреждении специального отдела, ведающего кадровыми вопросами. Возросло также значение Военного совета, в состав которого по должности входили члены Государственного совета. Впрочем, Государственному совету, который при Филиппе III вырос до положения верховного совещательного органа, суждено будет остаться таковым в последующее время и на всем протяжении застойного режима. После интенсивной деятельности 1598 года его институциональное положение в 1600 году еще более упрочилось. С тех пор Государственный совет собирался не менее одного раза в неделю.

Состав Государственного и Военного советов отчетливо демонстрирует, что господство Лермы не было безраздельным. В зале заседаний Государственного совета собирались влиятельнейшие представители высшей аристократии, и далеко не всех из них можно причислить к приверженцам privado. К их числу принадлежали, например, герцоги: Альба, Инфантадо, Альбукерке, Нахера и Медина Сидонья; графы: Фуэнсалида, Фуэнтес, Чинчон и Аделантадо де Кастилья. Если при Филиппе II высшее дворянство чувствовало себя обойденным в совещательных органах, то при Филиппе III оно воспользовалось возможностью вновь обрести влияние на двор и политику.

После вхождения между 1610 и 1620 годами в Государственный совет духовника короля Луиса де Альяга и посла Балтасара де Сунига на процесс принятия решений стали влиять личности, которых никак нельзя считать ставленниками Лермы. О том, насколько сильно заботился этот орган о примирении различных течений и социальных групп, свидетельствует то обстоятельство, что главенствующую роль в Государственном совете играла вовсе не высшая аристократия. Такие выдающиеся деятели, как Идиакес, посол Сунига и духовник Альяга имели весьма скромное происхождение: из мелкопоместного и служилого дворянства или среднего духовенства.

Кризисные симптомы и государственные финансы

Длительное господство Лермы основывалось не только на личном контроле над монархом. Оно объясняется также его политикой, нацеленной на сбережение ресурсов Кастилии и прекращение войны на несколько фронтов. Заметны были признаки кризиса и на самом Иберийском полуострове. Первыми его серьезными предвестниками (демографическими) были разразившиеся в 1596-1602 годах эпидемии чумы. По некоторым оценкам, умерли, преимущественно в Кастилии, 500 000 человек, т. е. приблизительно 8 процентов населения. По сравнению с этим людские потери в областях арагонской короны были значительно меньше. Эти области вообще находились в привилегированном положении ввиду налоговых льгот. По мере сокращения численности домашних хозяйств в кастильских городах, столице приходилось принимать всевозрастающее количество приезжих. После возвращения двора из Вальядолида население Мадрида за короткий период выросло с 50 000 до более 100 000 жителей - со всеми сопутствующими социальными и санитарными проблемами.

На кризисные тенденции указывают также и экономические данные. Так, примерно с восьмидесятых годов XVI века в Кастилии снизилось производство зерновых, вследствие чего в первом десятилетии XVII века резко упал уровень валового сбора. Во второй и третьей декадах стагнационные производственные показатели стали характерны для всей экономики. Если при Филиппе II такие старокастильские города, как Бургос, Медина-де-Риосеко и Медина-дель-Кампо, еще оставались центрами торговли и производства текстиля, то при Филиппе III их значение неуклонно уменьшалось. Не в последнюю очередь ответственность за упадок текстильной промышленности лежит на дешевом импорте. К концу правления Филиппа III стали заметны также первые сбои в заморской торговле. Жители американских территорий все чаще обходились товарами собственного производства, такими, например, как вино, растительное масло и текстиль. Попытки американцев обеспечить себя местной пшеницей весьма стимулировала, в частности, высокая цена на кастильское зерно.

Проблема государственных финансов, должно быть, впервые встала со всей остротой в 1602 году. В том году необходимые расходы на следующий год корона могла покрыть лишь за счет налоговых поступлений. Консолидации финансов не в последнюю очередь препятствовала эпидемия, которая сократила число налогоплательщиков. Поэтому на время правления Филиппа III, когда ни разу не удалось хотя бы приблизительно сравнять доходы с постоянно растущими расходами, приходятся большие объемы выпуска медных денег - веллонов (vellones). Веллоны все сильнее вытесняли из оборота серебряные монеты, что дало повод к протестам кастильского сословного собрания (кортесов) против последовавшей за этим девальвации денег.

Поставка американского серебра всегда была для Филиппа II важным фактором, в среднем покрывая 25 процентов государственных доходов, но к концу правления Филиппа III и здесь наметился поворот. При еще более высокой добыче - она резко снизилась лишь к 1640 году - большая часть серебра оседала в самой Америке.

В привлечении финансовых средств корона в первую очередь ориентировалась на Кастилию. Ни на какой иной территории - ни в землях арагонской короны, ни в Португалии, испанских Нидерландах или итальянских владениях - она не могла добиться успеха в повышении налоговых поступлений. Кастилия и - посредством заморских поставок серебра - американские владения несли на себе основное финансовое бремя имперской политики. Во время правления его отца налоги возросли в четыре раза. При Филиппе III, несмотря на передышку в военных действиях, для кастильцев не наступило никакого ощутимого улучшения.

Значение сословного собрания

Вопреки прежнему утверждению, что кортесы после поражения комунерос - восставших кастильских городов (1521) - якобы потеряли политическое значение, в правление Филиппа III кастильское сословное собрание вновь показало свою несокрушимую силу. Последние исследования ясно указывают на важную роль кортесов в вотировании налогов. В 1594 году одобренные кортесами финансовые объемы едва составляли 40 процентов общих поступлений в казну. В правление Филиппа III санкционированные кастильскими кортесами налоги и пошлины поднялись с шести миллионов (1601) или соответственно с более чем пяти миллионов (1621) ровно до половины всех королевских доходов.

О том, насколько важным по-прежнему оставался этот институт, свидетельствует тот факт, что в период с 1573 по 1664 годы кортесы в среднем заседали по восемь месяцев в году. Без одобрения кастильского сословного собрания (оно состояло после выхода из него в 1539 году дворянства и духовенства из представителей 18 кастильских городов) короне было невозможно поднять налоги, и особенно всевозрастающие по значимости акцизы на вино, растительное масло и мясо. Города и их посланники требовали за эти финансовые уступки высокую цену: освобождения от налогов, другие привилегии городским коммунам, не забывая при этом и о личной выгоде. Поэтому, с социально-исторической точки зрения, достойно упоминания, что дворяне, т. е. сословие, которое формально с 1539 года больше не участвовало в кортесах, выступали депутатами городов. В течение XVII века среди них стало появляться все больше представителей высшей аристократии, в чем нашла отчетливое проявление борьба этого класса за право участия в управлении государством.

Разумеется, и корона пыталась контролировать кортесы, например, сам Лерма представлял города Мадрид (1607) и Бургос (1615). Но всякий раз достигнутые на заседаниях кортесов компромиссы ложились бременем на плечи простых кастильцев, поэтому в широких кругах населения эти сословные собрания не пользовались доброй славой.

Хотя правление Филиппа III было избавлено от крупных восстаний и даже мелких проявлений регионального сепаратизма, опасные признаки социального кризиса все же давали о себе знать. Ярчайшим симптомом был высокий рост преступности. Тот, кто отправлялся по дорогам Каталонии и Валенсии, вынужден был считаться с риском нападения разбойников. Именно в этих областях стал регулярным бандитизм, которому каталонские дворяне даже отчасти попустительствовали. Но в последующее десятилетие количество грабителей еще более возросло. Путешествия по Кастилии также стали чрезвычайно опасны. Особое распространение ночные нападения получили в быстрорастущей столице.

Эти проявления социального и экономического кризиса запечатлелись в широком потоке трактатов, для авторов которых (arbitristas) в XVII веке наступил своеобразный «золотой век». К наиболее частым жалобам, которые высказывались, например, священнослужителями Мартином Гонсалесом де Селлориго и Санчо де Монкада, относится в первую очередь непосильный налоговый пресс, давивший на кастильцев, в то время как в остальных частях государства налоги были гораздо ниже. Несколько в другом ключе были призывы к кастильцам и соответственно испанцам: возродить ремесла и вернуть им надлежащий престиж. Расточительный образ жизни дворянства осуждался, равно как и непомерные владения церкви, которые, по мнению многих авторов, служили на пользу не всему населению, а лишь немногим. В частности, для многих среди кастильцев желанной целью был справедливый раздел сельскохозяйственных угодий; с этим связывали перспективы развития сельского хозяйства.

Упадок науки и экономики

Культурная жизнь Испании складывалась из весьма противоречивых явлений. Несмотря на «золотой век» литературы, связанный с такими именами, как Сервантес, Лопе де Вега и Кеведо, в духовной жизни наблюдались явные признаки кризиса. Хотя все еще издавались важные труды государственно-правового и социально-правового содержания, все же испанская академическая литература клонилась к закату. Доля научных названий в издательской продукции сократилась, как показывают центры кастильской книжной торговли, на треть. Духовный климат, не в последнюю очередь под влиянием Инквизиции, порождал чрезмерную осмотрительность, которая душила в зародыше все новое. Так что университетская наука постепенно коснела и вырождалась в рутинную схоластику.

Достойным упоминания исключением являлись руководимые иезуитами учебные заведения. Уже с 1559 года кастильские студенты могли обучаться только в Испании - исключение составляли лишь Неаполь, Коимбра, а также папские университеты Рима и Болоньи. За унификацию духовной жизни, обусловленную стремлением противостоять распространению еретических идей, Испания расплачивалась академической отсталостью. Можно считать, что распространение естественнонаучных знаний XVII века практически не затронуло Испанию.

Мирная передышка предоставила режиму возможность подойти к «проблеме», по его мнению, давно уже неотложно требовавшей решения: изгнание арабского населения (1609). Связь между перемирием с голландцами, развязавшими испанцам руки в Северной Атлантике, и высылкой морисков, которая указывает на усиление внимания к средиземноморскому театру военных действий, совершенно очевидна. После завоевания Гранады (1492) часть арабо-мусульманского населения осталась проживать на Иберийском полуострове. После восстания в 1568-1570 годах мориски были расселены по Кастилии, однако, как оказалось, неохотно поддавались культурной и религиозной ассимиляции. Особенно многочисленной была доля арабского населения в районе Валенсии, где мавры вели интенсивное овощеводство и садоводство с широким использованием ирригационных систем по арабскому образцу. Поводом для беспокойства являлись их предполагаемые связи с Османской империей. Подобные слухи рождались все чаще.

С морисками также связывали многочисленные разбойничьи нападения североафриканских пиратов на испанскую береговую линию и захваты испанских судов. Поговаривали, что якобы и французский король подстрекал их к восстанию, чтобы открыть фронт в самой Испании. Последние исследования единодушно сходятся в том, что изгнание морисков легло тяжелым бременем на испанское хозяйство. Страну покинуло около 270 000 в основном трудолюбивых, квалифицированных мелких крестьян и ремесленников. Вместе с демографическими потерями от чумы 1598-1602 годов Испания всего за десятилетие лишилась добрых десяти процентов своего населения.

Напротив, Антонио Кановас дель Кастильо , испанский историк и государственный деятель XIX века, утверждал, что благодаря изгнанию мавров Испания ликвидировала взрывоопасный очаг внутриполитического кризиса. Присутствие морисков впоследствии, в кризисном 1640 году, якобы способствовало бы обострению сепаратизма и региональных конфликтов, которые в том году потрясли Иберийский полуостров.

Pax Hispanica (Морская Испания - лат.) и военные конфликты

Во внешнеполитическом отношении правление Филиппа III и его privado считается временем Pax Hispanica. Все же в начале мирная политика вовсе не выступала на передний план. Еще при Филиппе II начались приготовления к завершению конфликта с Францией. Филипп II, упорно пытавшийся оказать влияние на религиозную войну во Франции, вынужден был, однако, понять, что с объединенной Генрихом IV Францией мирное взаимопонимание отныне было неизбежно.

Важной предпосылкой для Pax Hispanica в Западной Европе послужило заключение мира с Англией. На готовности к улаживанию конфликтов особенно благоприятно сказалась неудачная ирландская экспедиция. После смерти Елизаветы I (1603) и вступления на престол Якова I (1604) удалось примириться со вторым главным противником в Северной Атлантике.

Восставшие Нидерланды представляли собой весьма проблематичное наследство. Уже при Филиппе II пришлось распрощаться с идеей отвоевания этих территорий. Присутствие голландцев в Мировом океане давно уже стало единственной причиной войны. С 1598 года они взяли под контроль Пунта-де-Арайю - богатую месторождениями соли прибрежную полосу венесуэльского побережья. Именно на это время приходится начало освоения Голландской Гайаны между Ориноко и Амазонией. 1605 годом датируются успехи голландцев в Азии, а именно на Молуккских островах, а 1607 год ознаменовал начало их активности на гвинейском побережье.

Нидерландский натиск на португальско-испанскую империю послужил главным стимулом к началу переговоров о перемирии. В конце 1606 года из-за задержки жалованья взбунтовались войска Спинолы в испанских Нидерландах. Желание мира еще более укрепилось у испанцев в последующем году, тем более что финансовый крах монархии становился все очевиднее. При годовых доходах приблизительно в 5-6 миллионов дукатов расходы поднимались до 13 миллионов (1607). Следуя примеру отца, Филипп III объявил государство банкротом.

В конце 1609 года Мадрид недоумевал по поводу двенадцатилетнего перемирия с Соединенными Провинциями. Реакция двора была в высшей степени враждебной уже потому, что Испания видела, что ни одно из ее существенных требований не было выполнено. Хотя мирный процесс был инициирован Филиппом III и Лермой, тем не менее Спинола и архиепископ Альбрехт, действуя в Брюсселе в интересах государственных финансов и понимая, что дальнейшее продолжение военных действий не приведет к решению проблем, согласились на предложенные условия, не запросив при этом прямого подтверждения из Мадрида. Испания пошла на компромисс в двух существенных пунктах: голландцев не удалось склонить ни к уступке их американских владений, ни к отказу от проекта Вест-Индийской торговой компании и снижению активности Ост-Индийского торгового общества. В остальном обе стороны признали заморские владения друг друга.

Не менее болезненным для Мадрида было отсутствие гарантий терпимости по отношению к католикам в Объединенных Провинциях. Даже в этом пункте оплоту Контрреформацни не удалось добиться у голландцев официальной уступки. Напротив, Испания признала независимость Нидерландов, шаг, который поспешили повторить союзники голландцев - Франция, Англия и Венеция. Дворцовые круги и общественность возлагали вину за столь невыгодный мир персонально на Лерму. После того как стало очевидно, что голландцы не только не прекратили враждебные действия на море, а, напротив, даже усилили их, мирные переговоры были окончательно дискредитированы.

Перемирие было встречено в штыки не только военно-политической оппозицией. С течением времени в кастильских городах стали все чаще слышаться голоса, призывающие к ужесточению протекционизма ввиду возросшего наплыва в Кастилию дешевого импорта из Западной и Северной Европы. Мирная политика вновь облегчила для иностранцев торговлю в Кастилии. И голландские корабельные экспедиторы наводнили испанский рынок балтийским зерном. Кроме того, опасную конкуренцию начало составлять недорогое североевропейское сукно. Все настоятельнее выдвигали кортесы требование повышения таможенных пошлин для защиты местных производителей.

Новейшие исследования показывают, что мирная политика Лерма не стремилась к перемирию любой ценой. Скорее, valido рассматривал главной сферой гегемонии Испании Средиземноморье. Поэтому заботиться прежде всего следовало о защите собственного побережья. При этом он исходил из того, что Карл V и Филипп II гораздо удачнее действовали в Средиземноморье, чем в Северной Атлантике. Благодаря полученной передышке, казалось, появилась возможность укрепить положение Испании в Магрибе и Леванте. Османская империя конфликтовала с персидским шахом, Аббасом I, и по расчетам valido могла бы противостоять испанской экспансии только вполсилы.

С целыо предотвращения нападений североафриканских пиратов Испания искала союза с правившим в Марракеше Мули эль-Шейхом. Завоевание марокканского порта Лараче (1610) и нападение на пиратскую цитадель Ла-Мамора стали дальнейшими шагами в борьбе против морского разбоя. Вице-королю Неаполя, герцогу Осуна, было поручено потеснить турецкий флот у Мальты и греческого побережья. И если атлантический флот был едва укомплектован личным составом и испытывал большие финансовые трудности, моряки Средиземного моря находились в более выгодном положении. Напротив, по финансовым причинам сорвался проект океанского «Флота наветренной стороны» (Armada de Barlovento), который должен был обеспечить защиту побережья американских колоний от европейских корсаров.

Мирная политика Лермы в значительной степени опиралась на спокойное поведение французского короля. Хотя в те годы Генрих IV не искал прямой конфронтации с Мадридом, но и сложа руки не сидел. В Верхней Италии, классической арене столкновения габсбургско-французских противоречий, игравшей роль противовеса испанской гегемонии, он обеспечил себе свободу действий, которой охотно пользовался. В 1613 году герцог Савойский, Карл Эммануил, после смерти Франца IV, герцога Мантуйского, заявил претензии на маркграфство Монферрат, принадлежавшее этому герцогству. Это всполошило испанцев, опасавшихся расширения савойской сферы власти и потери стратегического пути из Италии в Нидерланды («испанской дороги»). Благодаря своей профранцузской и соответственно антииспанской позиции Карл Эммануил стал одним из первых борцов за дело свободы Италии.

Несмотря на поражение Савойи, заключенный в 1615 году Астийский договор, предусматривавший сохранение Монферрата в составе Мантуи, праздновался в Италии как дипломатическая победа. С испанской же стороны из-за малых выгод он расценивался как позорный мир и снова навлек на Лерму суровую критику, тем более, что военные действия савойцев не прекратились.

Но до серьезной конфронтации Мадрида с Генрихом IV дело дошло лишь в связи с нижнерейнским наследством, когда французы вмешались в спор о порядке престолонаследия герцогств Юлих, Клеве и Берга на стороне протестантского союза (1610). Однако убийство Генриха IV членом одного из монашеских орденов, французом Равальяком, которого неоднократно связывали с испанскими агентами и иезуитами, предотвратило возможную опасность войны. Так как Бурбон собирался втянуть в этот конфликт Нидерланды, смерть христианнейшего короля означала двойное облегчение. Она отразилась не только на Империи, но и позитивно сказалась на мирном процессе между Нидерландами и Испанией. Без убийства французского короля перемирие наверняка не продлилось бы двенадцать лет. Кроме того, Испании удалось укрепить свои позиции на Нижнем Рейне. В 1614 году Спинола захватил стратегически важный Везель, который удерживал до 1629 года.

Ареной антииспанской политики Италия оставалась и после смерти Генриха IV и Астийского договора. Вслед за савойцами усилили свое сопротивление испанскому владычеству венецианцы. После того как ускоки , албано-сербские пираты, действовавшие у хорватского побережья Адриатики и давно уже ощутимо беспокоившие морское сообщение в этих водах, перешли к открытым боевым действиям, Венецианская Республика вновь почувствовала себя зажатой со всех сторон. Австрийская империя терпимо относилась к ускокам, даже их поддерживала. После безрезультатных попыток посредничества конфликт снова перерос в 1615 году в войну за Градиску и Фриоль.

Чтобы воспрепятствовать возникновению испанско-австрийского альянса, Венеция заключила оборонительный пакт с Савойей и Голландией. Высшей точки габсбургско-венецианское противостояние достигло в казни и выставлении напоказ трупов трех якобы испанских агентов, обвиненных в сколачивании заговора против Республики Св. Марка (т.е. Венецианской Республики). Бесспорно, официальная политика Мадрида и его представителей, энергичного губернатора Милана, графа Фуэнтоса и неаполитанского вице-короля Осуна, по собственной инициативе пославшего в Адриатическое море корабли, дабы те совместно с ускоками досаждали венецианцам, была открыто направлена против морской республики. Однако нет никаких доказательств тайно готовившегося заговора, в чем обвиняла противная сторона.

Главными столпами испанской внешней политики, как и прежде, являлись династические отношения с австрийской линией, несмотря на напряженные усилия Лермы по завязыванию прочных уз с Францией. Заключенные соответственно в 1612 и 1615 годах браки между дочерью Филиппа Анной и французским королем Людовиком XIII и престолонаследником Филиппом IV с Изабеллой Бурбон были подготовлены при непосредственном участии valido. Спор о престолонаследии в доме Габсбургов вновь повысил значимость испанской линии. Договор от 1611 года подтвердил, что разветвление австрийской линии может происходить только с согласия испанских Габсбургов.

Единство Австрийского дома стало также предметом договора Оньяте (1617), - названного так по имени мадридского посла в Вене, - по которому линии Фердинанда II в Империи отдавалось предпочтение перед испанскими кузенами. Однако будучи внуком императора Максимилиана II, Филипп III мог претендовать на Богемию и Венгрию, если бы Фердинанд не оставил мужских наследников. В отношении престолонаследия в Богемии договор сразу же после обнародования вызвал протесты в Праге.

В качестве ответной услуги испанский кузен потребовал часть Эльзаса и Северной Италии, которые должны были служить для обеспечения безопасности «испанской дороги». И хотя никаких уступок эльзасской территории не последовало, требования Мадрида в Верхней Италии были частично удовлетворены. И вновь, как в случае с Филиппом II поговаривали о возможности выдвижения его кандидатуры на императорство в Священной Римской империи, так подобные спекуляции повторились и отношении его сына. Однако это было так же нереально, как и стремления Филиппа II к «Испанскому наследию» в Империи.

Не только династическими договорами Мадрид был связан с политикой австрийской линии. Оба посла, Бальтасар де Сунига, будущий член Государственного совета, и его преемник, граф Оньяте, как в Вене, так и в остальной Империи особо рьяно ратовали за единство католического лагеря. Именно Сунига сыграл решающую роль в образовании Католической лиги под руководством Баварского герцога. Его переговоры при мюнхенском дворе внесли существенный вклад в осуществление этого альянса. Со своей стороны, Оньяте в вопросе престолонаследия в доме Габсбургов выступил в поддержку контрреформиста Фердинанда Штирского, будущего Фердинанда II.

Конец Лермы

С возрастом у Филиппа III зрели сомнения в личных достоинствах и политике Лермы. Король стал гораздо меньше ездить по Кастилии и подолгу задерживался в Мадриде, особенно после смерти королевы. Его самостоятельность росла на глазах. Участившиеся скандалы и перемены в международной обстановке подготовили почву для изменения курса испанской политики. На политическом небосклоне медленно сгущались тучи. Число международных конфликтов, в которые оказывалась втянута Испания, непрерывно росло. Осенью 1618 года Филипп III окончательно отмежевался от Лермы. Не раз уже подумывавший о том, чтобы принять духовный сан, Лерма получил наконец согласие папского престола на кардинальское звание и удалился в Вальядолид.

Лерма уступил место своему сыну, однако герцогу Уседа так никогда и не удалось занять того положения, которого в свое время достиг его отец. 15 ноября 1618 года Филипп отменил свое распоряжение, допускавшее подпись королевских законов и милостей доверенными лицами. Отныне все важные политические дела, рассмотренные в коллегиальных советах, и главные кадровые решения требовали личной подписи короля. Так под конец своего правления Филипп III вышел из тени valido.

К концу второго десятилетия XVII века при испанском дворе стали все отчетливее осознавать, что политика мира не приносит Мадриду никаких выгод. Главным образом это касалось перемирия с Нидерландами. После основания Парамарибо (1613) голландцы еще более расширили свое присутствие в районе между Ориноко и устьем Амазонки. Три года спустя был сооружен форт Хоогэ (Киковерол), важнейший голландский опорный пункт до завоевания Пенамбука (1630). И португальцам не удалось пресечь деятельность Нидерландов в Амазонии. В завершение, в 1615 году голландские корабли появились у перуанского побережья, чтобы грабить серебряные флотилии. Флот под началом Ёри ван Шпильбергена поднялся до мексиканского Акапулько, где также во всей наготе предстала недостаточность испанской обороны в Америке. Особенно болезненно была встречена в Мадриде новость о дальнейшем расширении сети голландских торговых контор в Азии.

Испанская блокада с помощью Манильской Армады, в 1617 году нанесшей тяжелый урон Ост-Индийской компании, принесла лишь кратковременное облегчение. Торговцы и корабли из Соединенных Провинций с 1619 года, бесспорно, контролировали торговое сообщение между Островами Пряностей и Европой. Пострадали от такого поворота событий главным образом португальцы. Не было конца их упрекам Филиппу III в том, что он предпринимал слишком мало действий для защиты лузитанского флота, и недоверие Лиссабона к Мадриду относительно желания последнего защищать португальские интересы пустило глубокие корни. Так что в подобных обстоятельствах нечего было и помышлять о продлении и без того непрочного, истекающего в 1621 году перемирия. Надвигалась опасность новой войны.

После «Пражского выбрасывания из окна» (Конфликт, получивший название «Пражская дефенестрация») 23 мая 1618 года, которое повлекло за собой резкое ухудшение положения дома Габсбургов в Империи, в Мадриде не на шутку встревожились образованием в Европе антииспанской коалиции, как это едва не произошло по поводу конфликта с Венецией. На чешскую корону претендовал не только Фридрих Пфальцский, «зимний король», но и герцог Савойский. В том, что голландцы не останутся в стороне, в Мадриде были абсолютно уверены.

Группировка Лермы, желавшая сильнее укрепиться на Средиземноморье, теряла почву под ногами. Летом 1618 года победу одержала фракция, выступавшая против всякой региональной локализации интересов политической безопасности. Старая гвардия политиков и чиновников, сформировавшаяся еще при Филиппе II, требовала отныне глобальной защиты интересов всей державы. Опытный Сунига, знавший положение государства не понаслышке, и его племянник Оливарес стояли теперь за политику безоговорочной поддержки австрийской линии. В какой степени эта, уже обозначившаяся перемена внешнеполитического курса и, в частности, «Пражское выбрасывание из окна» способствовали падению Лермы, еще предстоит выяснить исследователям.

Бальтасар де Сунига даже настаивал на том, чтобы из-за богемских волнений в очередной раз отложить планировавшуюся Филиппом III поездку в Португалию, поскольку решения государственных дел делали необходимым присутствие короля в Мадриде. Однако на этот раз король отменять поездку не захотел. В его отсутствие теперь уже задающая тон фракция отстояла тесное сближение с Веной. Испанские войска сыграли решающую роль в поражении богемцев в битве при Белой Горе (3 ноября 1620 года). Впоследствии они также оккупировали Рейнпфальц от Брюсселя и далее. До конца своего правления Филипп III предоставил в распоряжение своего кузена в Вене приблизительно 40 000 солдат и 3,4 миллиона гульденов.

Поездка Филиппа в Португалию, из-за тревожных процессов в государстве значительно сокращенная и воспринятая португальским сословным собранием с досадой, помимо принесения присяги на верность сыну Филиппа III, будущему королю Испании и Португалии, не дала никаких ощутимых результатов. На обратном пути, в который в связи с событиями в Богемии король отправился раньше, чем планировалось, у Филиппа начались приступы лихорадки. По возвращении он слег и больше не оправился. Тем временем Государственный совет проводил новую внешнеполитическую линию. Так что в конце правления Филиппа III Испания вернулась к динамичной внешней политике, какую вел Филипп II и которую при Филиппе IV суждено было продолжить его valido, графу Оливаресу.

Филипп III , родился 14.04.1578 г. в Мадриде. 13.09.1598 г. провозглашен королем, скончался 31.03.1621 г. в Мадриде, погребен в пантеоне испанских королей в Эскориале.

Отец: Филипп II (1527-1598), король Испании и Португалии (1556-1598). Мать: Анна Габсбург (1549-1580), четвертая супруга Филиппа II. Сводные братья и сестры: Карлос (1545-1568), от первого брака отца с Марией Португальской; Изабель Клара Евгения (1566-1633) и Каталина Микаэла (1567-1597), от брака отца с Изабеллой Валуа. Родные братья и сестры Филиппа III умерли в раннем детстве.

18.04.1599 г. брак с Маргаритой Габсбург (1584-1611).

Дети (кроме рано умерших): дочь Ana Маурисия (1601-1666), королева Франции, супруга Людовика XIII; сын Филипп IV (1605-1665), король Испании (1621-1665); дочь Мария-Ана (1606-1646), императрица, супруга императора Фердинанда III; сын Карлос (1607-1632); сын Фернандо (1609-1641), карди-нал-архиепископ Толедо.

Архитектор Василий Иванович Баженов родился в 1737 году 1 марта в Калужской губернии (по другим данным - в 1738 в городе Москве). Выходец из семьи псаломщика, который был переведен в Первопрестольную после рождения сына.

С детских лет любил рисовать. Первыми его работами стали рисунки храмов и церквей, надгробий и различных зданий, которые он видел вокруг дома.

Отец будущего архитектора пожелал, чтобы сын стал продолжателем его дела и определил того в Страстной монастырь. Но талант и желание было не унять: Баженов в свои 15 лет сумел уговорить местного живописца, бывшего уже в весьма преклонном возрасте, взять к себе на обучение.

Баженов, хоть и учился живописи в монастырских стенах, все же был живописцем-самоучкой, сумевший овладеть и одной из самых сложных техник живописного искусства - офортом. Благодаря своему таланту, он в неполные восемнадцать лет стал живописцем 2-го класса.

Во время работ по восстановлении пострадавшего при пожаре дворца Головина, Василия Баженова приметил архитектор и пригласил в созданную им архитектурную школу на правах вольного слушателя. Этот статус помогал молодому человеку, не имеющего достаточного количество средств, присутствовать только на нужных ему занятиях, а остальное время подрабатывать. Дополнительные заработки помогал получать Василию и сам Ухтомский, рассмотревший талант своего ученика.

В 1755 году Василий Баженов поступает на учебу в Московский университет, где увлекся иностранными языками. Непосредственно в художественных классах, юноша занимался написанием картин, скульптурой, а также архитектурой.

По протекции И.И. Шувалова в 1757 году юношу определяют в Академию художеств города Санкт-Петербурга, где он был принят на курс к зодчему Савве Ивановичу Чевакинскому. Там он проявил в полной мере свои способности, и был приглашен учителем помощником на строительство Морского Собора.

За достигнутые успехи, в 1759 году, Академия художеств отправляет Баженова в Париж, поставив его на полный пансион. Там молодой человек изучал европейское зодчество и в 1760 году поступил в Парижскую Академию художеств, где учился у профессора Шарля Девальи - приверженца стиля классицизм.

В 1762 году Василий Иванович отправляется уже в Италию, где предметом его изучения становятся античные памятники.

В этот период архитектор Баженов был принят в члены Болонской, а также Флорентийской академий, а академия святого Луки в городе Риме вручила ему диплом академика и присвоила звание профессора.

Возвращение в Париж состоялось в 1764 году.

В Санкт-Петербург зодчий возвращается в 1765 году и получает звание академика в своей альма-матер. Он должен был получить и профессорскую должность, но поменявшееся в академии руководство ему в этом отказало. Не были исполнены и другие обязательства, после чего архитектор Василий Иванович Баженов уходит в отставку с академической службы.

Переезд в Москву состоялся в 1767 году, где мастер должен был приступить по указу Екатерины II к строительству . В период с 1767 по 1773 годы он создал грандиозный проект, предусматривающий реконструкцию всего ансамбля московского Кремля. Проект был в целом одобрен, и в 1773 году прошла церемония закладки первого камня.

В этом же году Баженов выполнил в дереве модель намеченного к строительству Большого Кремлевского дворца. На 120 санях она была отправлена в тогдашнюю столицу и выставлена к осмотру в Зимнем дворце. Что случилось, непонятно, но императрица проект здания не утвердила (в наши дни модель хранится в ).

Во время работы в Москве архитектор создал и увеселительный комплекс, который возвели на Ходынском поле для проведения торжеств по случаю годовщины подписания мирного договора между Российской империей и Турцией. На местности были построены исполненные в разных архитектурных стилях (русском, классическом, а также готическом) церкви, дворцы, средневековые крепости и замки.

Еще одним поручением Екатерины Второй было строительство ее резиденции в подмосковном поселении Черная Грязь (ныне - парк Царицыно). Комплекс возводился в псевдоготическом стиле и в него вошло порядка 17 строений, среди которых Большой дворец, Хлебный дом и Оперный дом. К сожалению, место не стало резиденцией русской царицы. Кроме этого, по ее поручению большую часть уже имевшихся построек просто сравняли с землей.

Все эти перипетии, что с Кремлевским дворцом, что с Черной Грязью (Царицыно), сказались на здоровье талантливого зодчего и выбили его надолго из колеи.

Зодчий Василий Баженов

Василий Иванович Баженов (1737-1799) – архитектор, график. Работал в Москве и Петербурге. Считается представителем классического стиля. Пробовал себя в неоготике.

По замыслу Баженова, на месте средневековой крепости с глухими зубчатыми стенами должен был появиться общественный центр, к овальной площади которого сходились главные улицы города.

Баженов намеревался убрать из Кремля старые монастырские и приказные здания, оставив в неприкосновенности Грановитую палату, Красное крыльцо, Теремной дворец, колокольню Ивана Великого, Успенский, Архангельский и Благовещенский соборы. Он считал, что убрав средневековую скученность застройки, подчеркнёт значимость оставшейся в современном обрамлении старины.

Для начала предполагалось снести часть кремлёвской стены, выходящую на набережную, и три башни. Туда выходил один из фасадов Дворца, к которому от набережной вела широкая, открытая лестница. Поскольку холм был уже занят, его собирались основательно "почистить". Екатерина проект одобрила, и Кремль начали рушить: в 1770-1771 гг. снесли стену и Тайницкую башню.

Но в 1775 г. по повелению Екатерины перестройка Кремля прекратилась. Для Баженова и Казакова это было серьёзным ударом – потеряны семь лет жизни!

Причины называли разные:

• шла война с Турцией, и Екатерина затеяла дорогостоящий проект, чтобы продемонстрировать Турции устойчивость финансового положения России. Действительно, в 1774 г. был заключён Кючук-Кайнарджийский мир;
• Екатерина не пожелала возвеличивать Москву;
• слишком много пришлось бы ломать в Кремле. Трудно это оказалось на деле.

В общем, Кремль устоял. В 1783 г. стену и башню восстановили. Говорят, что использовали тот же самый кирпич, который, вопреки традиции, не успели растащить.

Василий Баженов прекрасно сочетал искусство планировки с изяществом форм проектируемых зданий. Реализуй он свой проект – наши правители стали бы жить в европейском Дворце, а не в средневековой крепости.

Не успели зажить раны после провала реконструкции Кремля, как Екатерина поручила Василию Баженову строительство Дворца в Царицыне . Продолжалось оно с 1776 по 1785 г. Десять лет упорного труда, вложение собственных денег из-за плохого финансирования... В свои неполные пятьдесят Баженов выглядел на шестьдесят.

Работа принята не была, от строительства зодчего отстранили, а завершение дворца поручили Матвею Казакову .

Против готики Екатерина ничего не имела: в это же время она приняла Петровский путевой дворец, построенный Казаковым в стиле неоготики. И потом, все архитектурные решения с ней согласовывались в эскизах.

Причина была в другом. Гнев императрицы вызвали близость Баженова к масонам и его контакты с наследником Павлом, которые имели место на фоне слухов о готовящемся покушении. В этой ситуации масонская символика на стенах дворца, налепленная без меры, послужила поводом.

Дом Пашкова

Дом Пашкова – самое известное творение Баженова, и, пожалуй, одно из самых красивых зданий города.

В каком-то смысле, это – дом-протест. Он стоит на высоком Ваганьковском холме, напротив Кремля, на реконструкцию которого десять лет назад было напрасно потрачено столько сил. И вот теперь, над Кремлём вознеслось изящное, несмотря на свои размеры, здание, говорящее: "Смотрите, что вы упустили!" Лёгкое и прекрасное оно стоит укором средневековой крепости с зубчатыми стенами.

Строительство началось в 1784 г., а закончилось в роковом для зодчего 1786-м. В том году по воле императрицы он оказался не у дел.

Последний период

Шесть лет Василий Баженов занимался частной практикой. Это мало сказалось на списке работ зодчего. Видимо, заказчики, боясь гнева императрицы, не разглашали имя автора проектов. Только в 1792 г. Баженов был назначен в адмиралтейств-коллегию в Петербурге.

Взойдя на престол в 1797 г., Павел I вспомнил о Баженове и назначил его вице-президентом Академии художеств. На этом посту ему надлежало определить пути развития отечественной архитектуры и воспитания художников. На этот раз осуществлению планов помешала смерть. Василий Иванович Баженов умер в 1799 г. в возрасте 62-х лет.

Биография Баженова

• 1737. 1 марта – в селе Дольском Калужской губернии родился Василий Баженов. Переезд в Москву.
• 1751. Василий Баженов определён вольным слушателем в школу гражданской архитектуры Д.В. Ухтомского .
• 1755. Ухтомский определяет Василия Баженова в учрежденный в Москве университет, где он изучает иностранные языки.
• 1756. Январь – В. Баженов переведён в открывающуюся в Петербурге Академию наук (академическую гимназию), где продолжил изучение иностранных языков.
• 1757. Открытие в Петербурге Академии художеств. Баженова по его просьбе назначили в архитектурный класс, где он работал под руководством Чевакинского, Кокоринова, Деламотта.
• 1760. 1 мая – за успехи в учёбе Баженов указом Сената определён "архитектурии помощником в ранге прапорщика". 12 сентября – отправлен в Париж для продолжения учебы.
• 1762. 19 августа – Петербургская академия зачла присланные Баженовым работы за экзамен и заочно произвела его в адъюнкты. Октябрь – отъезд в Рим для усовершенствования в области архитектуры.
• 1764. Август – переезд из Венеции в Париж. Королевская аудиенция.
• 1765. Май – возвращение в Петербург.
• 1766. 2 декабря – Екатерина II назначила В. Баженова архитектором при Артиллерии с чином капитана Артиллерийского.
• 1767. Баженов командирован в Москву "для казённых артиллерийских надобностей".
• 1768. Баженов представил Екатерине эскизный проект реконструкции Кремля.
• 1772. Август – "вынутие первой земли" для закладки фундамента под Кремлёвский дворец.
• 1773. 1 июня – церемония "положения первого камня" Кремлёвского дворца.
• 1775. Отмена Екатериной II реконструкции Кремля. 10 июня – празднование Кучук Кайнарджийского мира. Увеселительные строения на Ходынском поле, спроектированные и построенные Баженовым.
• 1776. Начало строительства баженовского дворца в Царицыне . Переезд в Москву Н.И. Новикова, его дружба с Баженовым.
• 1784-1786. Сооружение по проекту Баженова дома Пашкова на Моховой .
• 1786. Февраль – распоряжение императрицы "о разборке в селе Царицыне построенного главного корпуса до основания и о производстве потом (нового здания) по вновь конфирмованному, учинённому архитектором Казаковым плану".
• 1787. Декабрь – просьба Баженова к графу А.А. Безбородко о продлении отпуска по состоянию здоровья.
• 1780-е гг. Строительство усадьбы А.П. Ермолова в селе Красном, дома Юшкова и усадьбы Румянцева .
• 1791. Указ Екатерины II о следствии над "мартинистами". Поездка к цесаревичу Павлу и предупреждение об опасности.
• 1792. Начало расследования деятельности масонов. Арест Н.И. Новикова. Переезд в Петербург. Начало службы в Адмиралтействе. Предполагаемое участие в проектировании Михайловского замка.
• 1793-1796. Участие зодчего в работах, осуществляемых в Гатчине и Павловске, проектирование Инвалидного дома, мастерских для Главного адмиралтейства, манежа и Аракчеевских казарм близ Смольного.
• 1796. Сентябрь – смерть Екатерины II. Освобождение масонов. Присуждение Баженову чина действительного статского советника.
• 1797. Закладка Михайловского замка. Написание завещания. Участие в проектировании Казанского собора.
• 1799. 26 февраля – назначение Баженова вице президентом Академии художеств. Март – указ вице президента академии, об издании "Увража российской архитектуры".
• 1799. 2 августа – смерть Василия Ивановича Баженова.

МОСЛЕНТА продолжает рассказ о зодчих, благодаря которым наш город обрел свой неповторимый облик. Сегодня речь пойдет о гениальном художнике, коренном москвиче Василии Ивановиче Баженове - создателе самого красивого дома столицы, одного из символов нашего города, знаменитого Дома Пашкова.

История архитектуры часто несправедлива к людям, ее творящим. Порой великолепные здания доходят до нас, имена же их создателей теряются в веках. А иногда в людской памяти остаются имена зодчих, а плоды их деяний уходят в Лету. А еще бывает так, что здания ассоциируются у нас не с именами их создателей, а с совершенно другими людьми, порой совсем не соответствующими их масштабу. Такова судьба одного из архитектурных шедевров нашего города, известного как Дом Пашкова - возможно, самого красивого и гармоничного здания Москвы. Оно увековечило имя торговца водкой, чудака-миллионера Петра Пашкова, хотя по справедливости должно было прославить другого человека - гениального архитектора Василия Ивановича Баженова.

О роли водки в градостроительстве

Род Пашковых известен со времен Ивана Грозного, при первых Романовых его представители выбились в воеводы. Егор Иванович был денщиком при молодом Петре Первом, к Полтавской баталии стал капитаном гвардии, потом был прокурором Военной коллегии, а к старости получил назначение на должность астраханского губернатора. Прославился тем, что участвовал во многих расследованиях, связанных с казнокрадством, и упек в Сибирь немало вороватых бояр и чиновников. Заодно разжился конфискованным имуществом, что в те времена было делом законным.

Сын его Петр Егорович с детства был записан в гвардию, но дальше капитан-поручика Семеновского полка по службе не продвинулся. Зато он поднаторел в том, что тогда именовалось откупами: в стране была монополия на водку (что давало до 40 процентов бюджета), а он выкупал у казны за фиксированную плату право производства и продажи зелья. При правильном ведении торгового и кабацкого бизнеса выгода получалась огромной. Пашков стал миллионером. Но вот беда: уважения в высшем обществе подобные занятия не приносили, скорее, наоборот. Самолюбие Пашкова было уязвлено, и он решил ответить в духе, вполне логичном для людей его типа: построить роскошный дворец, который затмит всех «аристократов духа».

Иоганн Рихтер

«Moskwa. Eine Skizze», 1799 год

Внизу два каменных бассейна с фонтанами в средине. От улицы дом отделяется решеткою чудного узора. Сад, как и пруд, кишит иноземными редкими птицами. Китайские гуси, разных пород попугаи, белые и пестрые павлины находятся здесь на свободе или висят в дорогих клетках. Эти редкости вместе с общей красотой этого дома привлекают сюда по воскресеньям и праздничным дням многочисленные толпы народа

Для этого миллионер скупил земли на высоком Ваганьковском холме, напротив Кремля, и пригласил самого знаменитого архитектора своего времени - Василия Баженова, предоставив ему полный творческий карт-бланш и почти неограниченные средства. Так благодаря тщеславию водочного короля и таланту великого мастера Москва получила дворец, ставший ее украшением на века.

Гравюра «Вид Моховой улицы у дома Пашкова» Жерара Делабарта

Великолепный вид дворца со стороны Боровицкой площади, на самом деле, его обратная сторона или задний фасад. Зодчий хотел поставить дворец в самом выигрышном месте - на краю холма, смотрящего на Кремль и Москву-реку. Но с этой стороны холм был очень крутым, что исключало возможность удобного подъезда для карет. Баженов нашел выход: парадный въезд и главный вход он расположил с противоположной стороны, но само здание спроектировал так, что его задняя часть выглядела не менее презентабельно и изящно, чем передняя. Дворец расположен чуть по диагонали к прямому углу Моховой и Воздвиженки, зато отлично смотрится издали. Склон же холма был отдан под парк с фонтанами и небольшим зверинцем. Он отлично просматривался со стороны Моховой улицы, из-за чего вдоль ограды дворца всегда толпились зеваки.

«Внизу два каменных бассейна с фонтанами в средине. От улицы дом отделяется решеткою чудного узора. Сад, как и пруд, кишит иноземными редкими птицами. Китайские гуси, разных пород попугаи, белые и пестрые павлины находятся здесь на свободе или висят в дорогих клетках. Эти редкости вместе с общей красотой этого дома привлекают сюда по воскресеньям и праздничным дням многочисленные толпы народа». Иоганн Рихтер, «Moskwa. Eine Skizze», 1799 год .

Кстати, изящной лестницы, которую мы видим сейчас, изначально не было, она появилась лишь через полтора века, в 1934 году. Ее автор - знаменитый ландшафтный дизайнер и архитектор Виталий Долганов.

В творении Баженова можно найти все архитектурные стили, присущие второй половине XVIII века (строительство велось в 1784-86 годах). В основе классические формы, с портиками, колоннами и бельведером. Контуры здания гармоничны и изящны. В то же время автор не поскупился на богатый декор, который более соответствует барочной, а в некоторых деталях даже готической традиции. Но мы уже не раз говорили, что большой художник всегда выше узких стилистических рамок и работа Баженова - это лишнее тому подтверждение. Дом Пашкова чем-то напоминает французские замки в долине Роны или Луары, а чем-то - русские ампирные дворцы последующей эпохи. Во многом Баженов опередил время, но это было в его характере. Он вообще был фигурой, которая трудно укладывалась в общепринятые рамки.

Первый пенсионер Академии

Василий Иванович Баженов родился в семье церковного псаломщика в 1737 году или годом позже. По одним данным, его отец служил в Страстном монастыре, по другим - в церкви Иоанна Предтечи, «за золотой решеткой» в Кремле. Василий с детства пел в церковном хоре, но его истинной страстью было рисование.

«...я отважусь здесь упомянуть, что я родился уже художником... Отец мой, бедный человек, не имел понятия о срочности моей, а хоть и примечал во мне, только у него денег не было отдать меня куда-нибудь учиться. Рисовать я учился на песке, на бумаге, на стенах и на всяком таком месте, где я находил за способ... по зимам из снегу делывал палаты и статуи, чтобы и теперь я желал то видеть» .

Неизвестный художник. Портрет Василия Ивановича Баженова

Фото: Василий Федосеев / РИА Новости

Юный самоучка начал подрабатывать на росписях церквей, даже стал зарабатывать. Его талант привлек внимание, и Василия Иванова (молодых людей в документах того времени именовали без фамилий, но по отчеству) определили в архитектурную школу знаменитого московского зодчего князя Дмитрия Ухтомского. Но молодому человеку не хватало базовых знаний, и его отдали на обучение в Московский университет. Оттуда покровитель университета Иван Шувалов перевел его в только создаваемую Академию художеств. Она располагалась в Санкт-Петербурге, хотя числилась при Московском университете. Шувалов перевез талантливого юношу в столицу и поселил в своем дворце, поручив его заботам другого известного мастера Саввы Чевакинского. Ухтомского и Чевакинского сам Баженов впоследствии называл своими учителями.

Баженов оказался в самом центре общественной и политической жизни страны. Он набирался опыта на строительстве Никольского Морского собора, а благодаря тому, что жил в доме всесильного елизаветинского фаворита, мог общаться с виднейшими людьми своего времени. Во многом этот просвещенный круг и сформировал его ценности и идеалы. Около 1760 года Василия Баженова и художника Антона Лосенко командировали для продолжения обучения в Париж - они вошли в историю как первые пенсионеры Академии художеств.

За границей Баженов пробыл пять лет - сначала во Франции, затем в Италии. Он с золотой медалью окончил Парижскую академию, первым из русских архитекторов получил звание профессора Римской академии, стал членом Флорентийской и Болонской академий. Много рисовал, проектировал, делал макеты.

«...Академия художеств мною первым началась, откуда я был послан в чужие края, во Франции учился в теории, за что похвалы имело от всей Академии Парижской, примечал я и практику, где все архитекторы сматривали мои дела с большею охотою, а мои товарищи французы молодые у меня крадывали мои продукты и с жадностью их копировали...» (из автобиографии В.И.Баженова) .

Академик-артиллерист

Вернувшись в Россию, Баженов попал в новую, екатерининскую Россию. Под влиянием молодой императрицы страна менялась, всерьез шли разговоры о скорой отмене крепостного права. Конечно, восторженный молодой художник всецело окунулся в общественную жизнь, даже стал членом модной тогда масонской ложи. Он практически сразу получил императорский заказ на перестройку Екатерингофа, по выполнении которого ему было присвоено звание академика. А вот оплачиваемого звания профессора Академии художеств он не получил из-за сложных отношений с новым главой академии Иваном Бецким. Строптивый характер зодчего еще не раз аукнется ему в дальнейшем…

В итоге Баженова «приютил» всемогущий фаворит Григорий Орлов, возглавлявший артиллерийское ведомство. Зодчий получил звание капитана и статус главного архитектора артиллерийской Канцелярии, ему было поручено строительство нового Арсенала и дворца на Каменном острове. Проект получил восторженные оценки, но в реальность так и не воплотился, оставшись в чертежах.

Но Баженов в фаворе - его командируют в Москву, где Екатерина задумала строительство нового Кремлевского дворца. Главным архитектором проекта и был назначен Василий Иванович, которому не было и тридцати.

Форум для императрицы

То ли деньги в казне из-за Крымской войны и восстания Пугачева кончились, то ли замысел показался слишком революционным, то ли еще что-то, вплоть до баженовского масонства

План зодчего был грандиозен и концептуален. Он задумал полное изменение идеологии Кремля и градостроительной структуры центра Москвы. Для этого предлагалось снести часть уже не актуальных крепостных стен, не самых значительных церквей и старых построек, несколько изменить ландшафт и создать единый ансамбль, в который вошли бы древние кремлевские храмы и площади. Их должны были соединять колоннады и портики, в которые вписывались новые дворцы и общественные здания. Центром комплекса должен был стать амфитеатр, где просвещенный монарх мог общаться со своим народом. Зодчий назвал все это «Форумом Великой Императрицы».

Модель Большого Кремлевского дворца Василия Баженова в Музее архитектуры

Фрагмент модели Большого Кремлевского дворца в Москве работы зодчего Василия Баженова

Замысел Баженова был настолько неожиданным, что вызвал неоднозначные оценки - восторг одних и активное неприятие других. Кого-то пугала потеря исторического облика Кремля, кого-то - демократические новации. Екатерина поначалу оценила идею положительно и дала указание приступать. 1 июня 1773 года торжественно заложили первый камень. Строители успели снести южную стену Кремля (которая вдоль Москвы-реки), после чего из канцелярии поступило указание остановить работы. Сначала стройку законсервировали, а потом и вовсе отказались от нее. Официальная причина так и не была названа, а домыслов в избытке: то ли деньги в казне из-за Крымской войны и восстания Пугачева кончились, то ли замысел показался слишком революционным (пугачевщина сильно повлияла на взгляды Екатерины), то ли еще что-то, вплоть до баженовского масонства.

Макет был выставлен на всеобщее обозрение (для него даже был построен специальный павильон) и его показывали как одну из достопримечательностей Москвы. Сейчас он находится в Музее архитектуры имени Щусева, так что каждый желающий может ознакомиться с ним и составить свое мнение о грандиозном, но несбывшемся проекте.

Баженов семь лет отдал Кремлю. За эти годы вокруг него сформировался кружок молодых зодчих, из которых впоследствии выйдет целая плеяда выдающихся мастеров - Матвей и Родион Казаковы, Иван Еготов. Кроме этого, архитектор занимался благотворительностью: «Набирал беднейших я, для их обучения выписывал нужные книги, покупал эстампы, редкие картины, гипсы и все, что касается до художества». Вполне в духе эпохи просвещения. Из-за этого Баженов влез в долги, которые всю жизнь будут его преследовать.

Несмотря на незавершенность кремлевской эпопеи, мастер по-прежнему получал заказы от казны. Например, вместе с другом и учеником Матвеем Казаковым Баженов строил комплекс павильонов на Ходынском поле для празднования победы над турками, а потом получил заказ на строительство нового московского императорского дворца в Черной Грязи, которую по этому случаю переименовали в Царицыно.

Несбывшаяся мечта гения

Царицынская история схожа с кремлевской - замысел автора был столь грандиозным, что полностью реализован он так и не был. В секвестрированном виде комплекс достраивал Казаков, но тоже не достроил. Это вторая большая трагедия в жизни Баженова, ведь Царицыно он отдал десять лет жизни…

И снова причины, по которым стройка остановилась, остались в тумане. Из писем архитектора становится понятно, что были серьезные проблемы с финансированием: деньги выделялись нерегулярно, да и смета оказалась сильно превышенной. Баженов вкладывал свои деньги, снова погряз в долгах и даже вынужден был продать свой московский дом, коллекцию картин и библиотеку. Многодетная семья архитектора ютилась в деревянном доме прямо на стройке.

В советские времена, когда модно было из любого человека делать борца с самодержавием, именно версия о сложных отношениях художника с властью стала особенно популярной

Вторая причина - неудобство дворца для проживания. Увлеченный концептуальным замыслом, зодчий не всегда заботился о комфорте будущих обитателей, что вызвало недовольство Екатерины. Во время визита в Царицыно она обратила внимание на какие-то бытовые нюансы и приказала остановить строительство. При этом на словах она была милостива с мастером, допустила «к руке» его супругу. Третья версия, как обычно бывает, конспирологическая и связана с масонской деятельностью Баженова. К этому времени императрица окончательно отошла от демократических увлечений своей молодости, и те, кто не уловил это, постепенно оказались в опале. Достаточно вспомнить репрессии в отношении Александра Радищева и Николая Новикова. Баженов же не скрывал дружбы с последним, а в готическом царицынском декоре активно использовал масонские символы. В советские времена, когда модно было из любого человека делать борца с самодержавием, именно версия о сложных отношениях художника с властью стала особенно популярной.

Макет «Панорама Царицына» на выставке в Среднем дворце Екатерины II (Оперный дом) в музее-заповеднике «Царицыно» в Москве

Фото: Дмитрий Коробейников / РИА Новости

Но борцом с самодержавием Баженов, конечно же, не был. Он был гениальный художник, творец. А ремесло архитектора подразумевает сочетание полета фантазии с расчетом - как физическим, так и сугубо материальным. Нужно просчитывать нагрузку, освещение, вентиляцию и тысячи других нюансов. А еще финансы: от стоимости каждого кирпича до зарплаты рабочих. И учитывать традиционное воровство и разгильдяйство. С последним у Баженова всегда возникали проблемы.

Но «нет худа без добра». Уволенный (точнее, ушедший в отпуск по состоянию здоровья) с государевой службы Баженов стал активно работать частным образом, и именно в эти годы были созданы его лучшие шедевры, в том числе уже упомянутый Дом Пашкова. А еще дом Юшкова на Мясницкой, стоящий по сей день напротив Почтамта. Сейчас там расположена Российская академия живописи, ваяния и зодчества, что очень символично. Стоит обратить внимание и на знаменитый дом Румянцева на Маросейке, в котором сейчас посольство Белоруссии. Хотя здание сильно перестроено, незаурядный почерк Баженова в нем заметен. Довольно много строил мастер и в Подмосковье, в частности, ему приписывают авторство Владимирской церкви в Быково, построенной по заказу московского градоначальника Михаила Измайлова. Возможно, по проекту Баженова построена и Знаменская церковь в селе Вешаловка Липецкой области, где располагалось имение Татищевых. Это из того, что сохранилось.

Здание Российской академии живописи, ваяния и зодчества («Дом Юшкова»)

Фото: Эдуард Межерицкий / Фотобанк Лори

Здесь стоит оговориться, что документальных подтверждений авторства во многих случаях нет. Во-первых, когда работа велась по частному заказу, то документация могла не вестись вовсе. Во-вторых, документы могли быть утрачены, как случилось с бумагами по Дому Пашкова, которые сгорели во время пожара 1812 года. Практически все дома не раз меняли владельцев, что также не способствовало сохранению старых документов.

В 1796 году умерла императрица Екатерина, и на престол вступил Павел. Для Баженова, который был дружен с императором, наступил самый счастливый период карьеры. Он получает чин действительного статского советника (генеральский чин, дававший право на потомственное дворянство), становится вице-президентом Академии художеств, получает в дар деревню «с тысячей душ», что наконец решило его финансовые беды. Павел поручает Баженову проектировку и строительство своего нового дворца - Михайловского замка. К сожалению, этот счастливый период был недолгим - в 1799 году мастера разбил паралич, и вскоре он скончался. Закончить последнюю работу Баженов так и не успел.

По разным причинам, Баженову не удалось полностью раскрыть свой потенциал. Но даже того, что он сделал, достаточно, чтобы признать его абсолютным гением. И прежде чем опровергать это утверждение, поезжайте в центр Москвы и еще раз посмотрите на Пашков дом. И желание спорить, скорее всего, пропадет.

Георгий Олтаржевский