Художественное новаторство маяковского. Русский язык и литература. Литература. Сочинение. Художественное новаторство Маяковского

К концу девятнадцатого века стало ясно, что классическая силлабо-тоническая система стихосложения исчерпала себя. Поэты начали экспериментировать с рифмами, ритмикой, звукописью. В частности, выделилось направление футуризма (которое немедленно дало множество ответвлений). Футуризм ставил своей целью формальное новаторство, поиск новых путей развития русского стиха. Маяковский в молодости принадлежал к этому направлению и, хотя впоследствии отошел от него, художественное новаторство всегда было одной из составляющих его творчества.

Владимир Маяковский начал с разрушения силлабо-тоники и создал свою собственную - тоническую систему стихосложения. В этой системе учитывается только количество ударных слогов, число безударных произвольно.

Послушайте!
Ведь, если звезды зажигают -
значит - это кому-нибудь нужно?
Значит - кто-то хочет, чтобы они были?
Значит - кто-то называет эти плевочки
           жемчужиной?

Необычность размера ведет за собой эксперименты в области графической записи текста. Всем известна знаменитая «лесенка» Маяковского. Запись всегда связана с ритмом («Ритм - основная сила, основная энергия стиха»). Если автора не устраивает привычный размер («А попробуй в ямб пойди и запихни какое-нибудь слово, например «млекопитающееся»), то его не привлекает и обычная система записи. Маяковский графически выделяет отдельные, самые важные слова, акцентирует смысловые блоги. Особая графика, обилие эмоциональных знаков препинания, нередко стоящих на необычных местах, - все это создает эмоциональное напряжение, особую поэтическую интонацию. Огромную роль Владимр Владимирович уделял рифмовке. Понятие рифмы для поэта отличалось от всех привычных представлений. Он называл «ерундой» рифму как созвучие ударного гласного и последующих за ним согласных на концах двух строк. Маяковский рифмует начало и конец строки, допускает внутреннюю рифму:

Улица - лица у догов годов резче

Часто использует ассонансные рифмы: «тоска - рассказ», «развихрь - в живых», каламбуры:

Милкой мне в подарок бурка
и носки подарены.
Мчит Юденич с Петербурга,
как наскипидаренный.

Образная система поэзии Маяковского оригинальна, как, впрочем, и любая образная система всякого большого поэта, но наиболее резка и эпатирующа ранняя лирика:

В дырах небоскребов, где горела руда
и железо поездов громоздило лаз -
крикнул аэроплан и упал туда,
где у раненого солнца вытекал глаз.

Маяковский допускает не только образное новаторство (это для поэта почти обязательно), но и стилистическое. Он использует неологизмы («сливепот»), новые формы знакомых слов: «Подняв печеные картошки личек», придает новые оттенки смысла с помощью суффиксов:

Я думал - ты всесильный божище,
а ты недоучка, крохотный божик.

Итак, мы видим, что Маяковский в своем творчестве использует многие приемы художественного новаторства, что он создал новые принципы поэзии, которые оказали огромное влияние на творчество других советских поэтов.

С первых шагов Маяковского в литературе стало ясно: пришел новый поэт, ни на кого не похожий, со своим мироощущением и мировосприятием, со своим взглядом на вещи и явления.
У него был свой, незаимствованный голос. В таких строчках:
«Ну, как вам,
Владимир Владимирович,
нравится бездна?»
И я отвечаю так же любезно:
«Прелестная бездна.
Бездна - восторг!»
К. Чуковский уловил «те же интонации, которые только что слышали на углу Бассейного и Литейного. Здесь нет ни анапестов, ни ямбов, но здесь биение живой человеческой крови, что, пожалуй, дороже самых изысканных метрических схем».
Ни в ямб, ни в анапест, ни в другие известные поэтические схемы не укладывается размер стихотворения «Послушайте!», в котором рифма почти не ощущается, а ритм представляется каким-то расслабленным. И начинается оно по-ребячьи непосредственно, как будто вас окликнули на улице и не стихами, а прозой:
Послушайте!
Ведь если звезды зажигают -
значит - это кому-нибудь нужно?
Значит - кто-то хочет, чтобы они были?
Значит - кто-то называет эти плевочки
жемчужиной? ..
И вот перед нами разворачивается незатейливая картина: идут двое - он и она. Он - тихий и робкий. И еще - добрый. Она... Она пугливая. Ей боязно оттого, что кругом темно. И она идет, поеживаясь от страха, боясь даже оглянуться по сторонам: а вдруг там страшное что-то...
Впрочем, этого всего в стихотворении нет, это уже срабатывает фантазия читателя, и он дорисовывает в воображении представленную поэтом картину. Сам поэт очень экономичен. И после вступительных, звучащих риторически вопросов он обращается к действиям героя:
И, надрываясь
в метелях полуденной пыли,
врывается к богу,
боится, что опоздал,
плачет,
целует ему жилистую руку,
просит -
чтоб обязательно была звезда! -
клянется -
не перенесет эту беззвездную муку!..
Ну, как можно было не внять такой отчаянной просьбе, такой мольбе? И бог придумал звезды, зажег и рассыпал по всему небу, чтобы там, на далекой земле, девочка не боялась темноты...
А юноша как будто и не осознает того, что он стал инициатором явления вселенского масштаба. Ему куда важней, что чувствует теперь девушка: «Ведь теперь тебе ничего? Не страшно? Да?» - робко допытывается он у нее. Это для нее он зажег звезды так же просто, как поднял бы уроненный ею платок. Сколько же неосознаваемой доброты в его сердце, запаса человечности, если из-за такой простой причины способен вскарабкаться на небо к самому богу?!
Но лирический герой Маяковского бывал и нахален, и дерзок. С детской наивностью мог он спросить у толпы: «А вы ноктюрн сыграть могли бы на флейте водосточных труб?» И говорилось это так, словно сам герой давно уже умеет извлекать звуки из подобных труб, и если ему не поверят, то он прямо сейчас на глазах у изумленной публики возьмет, как флейту, длиннющую водосточную трубу и сыграет на ней... Спустя некоторое время этот же герой играл уже на флейте собственного позвоночника, как из футляра, вынимая его из спины.
Он мог взобраться на эстраду и душевно признаться той же благочестивой публике:
А если сегодня мне, грубому гунну,
кривляться перед вами не захочется -
и вот
я захохочу и радостно
плюну, плюну в лицо вам...
О себе же мог сообщить с расчетом на эффект:
Иду - красивый,
двадцатидвухлетний...
Однажды, отобедав в вегетарианской столовой, Маяковский, обращаясь к огромному портрету JI.H. Толстого, прочел незадолго перед тем написанные стихи:
В ушах обрывки теплого бала.
А с севера снега седей
Туман с кровожадным лицом каннибала
Жевал невкусных людей.
Часы нависли, как грубая брань.
Над пятым навис шестой.
А с неба смотрела какая-то дрянь
величественно, как Лев Толстой.
«Дрянью», видимо, была названа луна. Но уже одно то, что имя великого писателя ставилось рядом с таким словом, было оскорбительно для присутствующих, как были оскорбительны и поэтические «плевки», раздаваемые с эстрады...
Зачем юному поэту нужно было вести себя столь вызывающе, грубо и дерзко? Что определяло его поведение и стихи?
В 1912 году, вступив на литературную стезю, Маяковский оказался в кругу молодых ниспровергателей, отрицавших старое искусство, старую культуру и вообще все старое. Именовали они себя футуристами. Давид Бур- люк, лидер этого направления, так провозглашал его идеи: «Мы революционеры искусства. Мы всюду должны нести протест и клич «Сарынь на кичку!» Нашим наслаждением должно быть отныне эпатированье буржуазии... Больше издевательства над мещанской сволочью! Мы должны разрисовывать свои лица, а в петлицы, вместороз, вдеть крестьянские ложки. В таком виде мы пойдем гулять по Кузнецкому и станем читать стихи в толпе...»
В этой программной речи можно обнаружить истоки поэтической эстетики и эстетики поведения Маяковского. Главное - не зависеть от стереотипов, от традиций. Создавать новое искусство без оглядки на авторитеты и установившиеся законы, а если они мешают - сбросить весь этот «хлам» с парохода современности. Так они расчищали свой «пароход» от Пушкина, Толстого, Достоевского вплоть до Блока и Андрея Белого.
Такое безоглядное отрицание культуры прошлого ничего хорошего не предвещало, однако не обошлось и без положительного результата. Свободное обращение со словом, ритмом, рифмой, образом дало неожиданный результат: Маяковский сильно обновил и обогатил русскую поэзию, дал ей сильнейший импульс для дальнейшего развития.
В чем же состояло новаторство Маяковского?
Со времен Симеона Полоцкого (XVII век) русская поэзия знала две системы стихосложения: силлабическую и силлабо-тоническую. Маяковский ввел в нее свою систему - тоническую, отличающуюся от предшествовавших большей свободой и раскованностью.
Новая система стихосложения получила большое распространение не только в литературе народов нашей страны, но также за рубежом.
В русской поэзии XIX века господствовала точная рифма, что выражалось в буквальном совпадении всех звуков в конце соотносимых строк. К примеру:
Воспитанный под барабаном,
Наш царь лихим был капитаном.
Маяковский раскрепостил русскую рифму, ввел в практику и дал все права гражданства неточной рифме, построенной на приблизительном созвучии конца строк, в результате чего стали возможны рифмы типа: скомкан - окон, странно - раны, кошка - немножко и т. д. После Маяковского в словарь рифм хлынул огромный поток слов, который до этого в качестве рифмы не использовался.
Маяковский провел оригинальнейшие эксперименты и в области рифмовки. В статье «Как делать стихи» он писал, что рифмовать можно не только концы строк, но и их начала точно так же, как можно рифмовать конец одной строки с началом следующей или одновременно концы первой и второй строк с последними словами третьей и четвертой... Автор не только утверждал, что виды рифмовки можно разнообразить до бесконечности, но и представил в своем творчестве множество необычных и неожиданных способов рифмовки.
Маяковский обновил не только рифму, но и весь поэтический словарь. Он демократизировал язык поэзии, введя в нее слова, ранее в ней не употреблявшиеся. Нередко Маяковский и сам занимался словотворчеством. Осознавая, что многих отталкивают в поэзии Маяковского неуклюжие неологизмы, которые поэт во множестве вводил в свои стихи и поэмы (декабрый, имени- нить, любеночек, косноязычь, хлебиться, испешеходить и т. д.), К.Чуковский защищал сам принцип создания поэтом новых слов, приводя в пример новообразования детей, «утонченно чувствующих стихию своего родного языка»: козлик рогается, елка обсвечкана, бумага от- кнопилась, замолоточь этот гвоздь...
Доказывая правоту Маяковского в обращении со словом и его формами, Чуковский приводит в пример неологизмы классиков русской литературы, создавшиеся по тому же принципу: Гоголь - «обыностранились», «обравнодушели», Достоевский- «лимонничать», «нафонзонить» (от фамилии Фон Зон); Чехов - «драконить», «тараканить».
А.В. Луначарский считал бесспорным тот факт, что никто из писавших стихами и прозой, за исключением Пушкина, Лермонтова и Некрасова, не сделал таких творческих завоеваний в деле обновления и обогащения русского языка, какие сделал Маяковский.
Литературовед Ф. Н. Цицкель утверждает, что «ни один поэт не оказал того решающего и непосредственного влияния на мировую прогрессивную поэзию, как Маяковский», и считает его центральной фигурой поэзии XX век.
«Новый мощный талант налетел, как ураган, с востока и разметал старые ритмы и образы, как этого не смел еще ни один поэт», - вспоминал И. Бехер. По словам Пабло Неруды, Маяковский «восхищал свое время столькими открытиями, что поэзия с его появлением и уходом преобразилась, словно пережила настоящую бурю».
Таким образом, новообразования Маяковского вошли в состав крови мировой поэзии и до сих пор успешно циркулирует в ее венах. Такая честь оказывается не каждому даже из великих поэтов.