Главная » Дизайн дома » Положительные высказывания о солженицыне известных людей. Солженицын - афоризмы, крылатые выражения, фразы, высказывания, изречения, цитаты, мысли. Цитаты Солженицына из цикла рассказов "Крохотки" - мои выписки

Положительные высказывания о солженицыне известных людей. Солженицын - афоризмы, крылатые выражения, фразы, высказывания, изречения, цитаты, мысли. Цитаты Солженицына из цикла рассказов "Крохотки" - мои выписки

Когда жизнь сбивается с привычного ритма и всё становится гораздо хуже, чем было до, внутренние системы управления и навигации тоже резко перенастраиваются. Становятся ненужными фейсбук, новости, дальние планы и ближние встречи, телефонные разговоры не по существу, эмоции на разрыв аорты, нюансы, оттенки и полутона, развлечения и еда. Ты как никогда концентрируешься на здесь и сейчас, но это не красивая спокойная практика осознанности – это животное состояние аларма. В такие моменты я чувствую, как сжимаются челюсти и напрягаются плечи, как покрывается бронью нежное и жаропрочным стеклом – хрупкое. Нет сил расшаркиваться, нет времени бояться. Нужно беречь границы от незваных вторжений и скупо расходовать всё, что не. Любой невыносимый, но вынесенный опыт делает тебя храбрее и спокойнее. Даёт в руки дорожную карту, где отмечено всё необходимое: вот здесь в следующий раз можно сделать привал, здесь – достать питьевой воды, здесь – заправить машину и выспаться. А вот сюда – видишь, специально отмечено красным крестиком – сюда не ходи, не суйся. Нельзя доводить себя до этого места, оттуда не выбраться. Ходили туда смельчаки, бахвалились в палаточном лагере накануне, шутили, что всё нипочем. Никто не вернулся. Некоторые ощущения нельзя описать, но и отмахнуться от них тоже не получается. Например, от знания-осознания, что ты всё рождаешься, рождаешься и никак не можешь разродиться собой. Схватки тяжелы, молитвы закончились. А потуги не наступают. И когда всё случится – не понятно. Живи и жди. Потому что есть такие времена, которых нет. Есть минуты, часы, люди с их красивыми жизнями в инстаграме, зацветающие вишни, рыжие коты, крошки от рыбного пирога, кофе на вынос. Но всё это – мимо. Проходит, не оставляя следов: сердцу, душе, голове сейчас не до этого, и красивые закаты за окном – это хорошо, но сейчас – бесполезно. Это потом, когда горизонт выровняется, а под ногами появится земля, можно будет сесть, обнять себя за плечи, сделать глубокий вдох и расплакаться. Дать пружине внутри разжаться. Выпустить из себя боль, ослабить напряжение. А когда ты на войне (за себя, за близкого и особенно – за ребёнка), «принятие» – это пустой звук, дурацкое слово, нелепый совет того, «кому легко говорить, потому что не». Ты злишься, отрицаешь и торгуешься. При этом отрицаешь, что торгуешься, и злишься, что нужно тратить ещё силы на то, чтобы отрицать. Говорят, нам не даются испытания без того, чтобы не давались силы их вынести. Что нужно обязательно быть сильными – и тогда пройдём. Тогда вернёмся. Не сразу, не целыми, но живыми. С ещё одной инициацией наперевес, ещё одним важным ключом от этого мира, ещё одной правдой об этой Вселенной и о себе. Хорошо бы об этом помнить, когда страшно до рвоты и ватных ног. Хорошо бы об этом не забывать, когда возвращаешься. …Просто есть такие времена, которых нет. Когда разжимается пружина. Ольга Примаченко

Высказывание древнегреческого драматурга Софокла заставляет о многом задуматься. Можно ли представить себе общество, в котором разум служит не во благо человека, а во вред? К сожалению, наша современная история говорит о том, что такое возможно. Двадцатый век с его войнами, с наукой, которая создавала мощнейшие средства массового уничтожения людей, атомные и водородные бомбы, приучил людей к жестокости, насилию, которое никого уже не удивляет. Да, зачастую разум бывает направлен против человека, и это страшно.

Мысль Софокла подтверждают многие произведения русской и зарубежной литературы двадцатого века. Например, роман-антиутопия Евгения Замятина «Мы» рассказывает об обществе, в котором царит разум. Правда, для чувств в нем не осталось места. После разрушительной войны общество вынуждено было строго регламентировать жизнь людей. Собственно, и людьми-то они не являются. Это нумера, которые ходят в одинаковой одежде, живут в одинаковых жилищах, принимают пищу в одно и то же время, в одно и то же время гуляют. Для главного героя, строителя «Интеграла» (космического корабля), самым прекрасным и гармоничным в мире является таблица умножения. Он пишет в своих записках, что счастье человечеству может принести только несвобода. Но когда к нему приходит любовь, он меняется. Он пишет: «Я чувствую себя». Он начинает осознавать себя отдельной личностью, а не частью Единого Государства. И не только он протестует против авторитаризма, многие люди хотели бы жить не только разумом, но и чувствами, они поднимаются на открытое неповиновение Единому Государству и Благодетелю. Но Государство принимает свои меры: большинству нумеров насильно делают операцию по удалению части мозга, отвечающей за фантазию, творчество, любовь, сострадание. И когда Д-503 после проведенной ему операции смотрит, как пытают его любимую женщину, он не испытывает никаких чувств. Он думает о том, что государство одержит верх над восставшими, потому что разум должен победить.

Антиутопия, созданная Е. Замятиным, поражает тем, как автор сумел предвидеть то, что произойдет в мировой истории. Он пытался предостеречь людей, чтобы не создавались такие общества, как в его романе, потому что жизнь без эмоций, чувств для человека невозможна.

Такую же мысль мы можем проследить в антиутопии Олдоса Хаксли «О дивный новый мир». Писатель изображает Мировое государство, в котором главное - стандартизация. Все подчинено стабильности во имя цивилизации. В этом мире люди делятся на касты. Низшая каста - эпсилон - предназначена для грязной работы. Представителей этой касты изначально воспитывают так, чтобы у них не было стремления к чему-то прекрасному, высокому: маленьких детей запускают в комнату, в которой лежат игрушки, книги, цветы, дети тянутся к ним, а их бьет током. Так общество потребления воспитывает для себя рабов. Для автора такое общество неприемлемо, он предостерегает нас об опасности возникновения такого мира.

В этих произведениях мы видим беспокойство писателей о мире, в котором разум лишен человечности, нравственности, доброты. Без чувств человек жить не может, а значит, и общество в целом. Если разум не служит во благо человека, то он может создать такие уродливые и страшные формы общественного устройства, которые приведут к деградации личности и народа в целом. Такой разум воистину страшен.

Направление предполагает раздумье о разуме и чувстве как двух важнейших составляющих внутреннего мира человека, которые влияют на его устремления и поступки. Разум и чувство могут быть рассмотрены как в гармоническом единстве, так и в сложном противоборстве, составляющем внутренний конфликт личности. Тема разума и чувства интересна для писателей разных культур и эпох: герои литературных произведений нередко оказываются перед выбором между велением чувства и подсказкой разума.

Как страшен может быть разум, если он не служит человеку…

Скудость (Скудность) разума

Разум дан человеку для того, чтобы он разумно жил, а не для того только, чтобы он видел, что неразумно живет. Скудость (Скудность) разума как качество личности – неспособность контролировать свой вожделенный ум, ненасытные чувства и ложное эго; воспринимать себя как грубое тело, подверженное разрушению, болезням, старости, немощности и смерти.

Проблема разума и чувства. Аргументы к сочинению

«Слово о полку Игореве» А.С.Пушкин «Евгений Онегин» Л.Н.Толстой « Война и мир» И.С.Тургенев «Ася» А.Н.Островский «Бесприданница» А.И.Куприн « Олеся» А.П.Чехов «Дама с собачкой» И.А.Бунин « Тёмные аллеи» В.Распутин « Живи и помни» М.А.Булгаков « Мастер и Маргарита» Произведения Аргументы «Слово о полку Игореве» Главный герой « Слова…»- князь Игорь Новгород- Северский. Это смелый, отважный воин, патриот своей страны.

Софокл цитата #480303

Любимые Добавить в Ошибка Софокл26 афинский драматург, трагик -497 — -406 до н.э. Похожие цитаты „Религия служит человеку, исповедующему её, а не созданиям и их пользе.“- Бааль Сулам каббалист 1885 — 1954 О религии 1 „Великих не страшусь, униженных не презираю.“- Никколо Паганини итальянский скрипач и гитарист-виртуоз, композитор 1782 — 1840

Подготовка к итоговому сочинению по литературе 11 класс по направлению «Разум и чувство»

Нет,не должен: чувства обязательно должны возникнуть, как результат на какое-то событие.Но после этого должен включаться разум, который будет руководить человеком дальше. «Разум и чувство-две силы, равно нуждающиеся друг в друге, мертвы и ничтожны они одна без другой» В.Г.Белинский

Итоговое сочинение — Разум и чувство (примеры сочинений)

Разум и чувства.Именно эти слова станут основным мотивом одной из тем на выпускном сочинении в 2017 году. 1.Борьба в человеке разума и чувств, требующая обязательного выбора: поступать, подчиняясь нахлынувшим эмоциям, или всё же не терять голову, взвешивать свои действия, осознавать их последствия как для себя, так и для окружающих.

Разум и чувства сочинение аргументы

Предлагаем вашему вниманию возможные формулировки тезисов по направлению «Разум и чувства» и произведения — аргументы к ним. Эти материалы могут стать основой сочинения на любую тему в рамках данного направления. Остается только выбрать подходящие к конкретной теме, предложенной на экзамене.

Аргументы к сочинению ЕГЭ на тему: Разум и чувство — Сочинения, биографии, рефераты

Официальный комментарий: Направление предполагает раздумье о разуме и чувстве как двух важнейших составляющих внутреннего мира человека, которые влияют на его устремления и поступки. Разум и чувство могут быть рассмотрены как в гармоническом единстве, так и в сложном противоборстве, составляющем внутренний конфликт личности. Тема разума и чувства интересна для писателей разных культур и эпох: герои литературных произведений нередко оказываются перед выбором между велением чувства и подсказкой разума.

"Как страшен может быть разум, если он не служит человеку…"

В своих произведениях писатели часто рассматривают проблему взаимодействия чувств и разума. И многие из них уверены, что эти два понятия должны гармонировать между собой. Однако, принимая различные решения, человек постоянно стоит перед выбором поддаться велению сердца или послушать голос рассудка. И тогда между чувствами и разумом возникает конфликт, приводящий к самым различным последствиям.

Разум и чувства

Добро пожаловать на наш портал! Раз уж вы оказались на данной странице, поспешу сделать вывод, что вы является выпускником 11-ого класса и именно вам предстоит написать выпускное сочинение в декабре этого года. Ну или же вы преподаватель, который хорошо заботится о своих учениках, в любом случае информация будет вам полезна.

История началась так. Один мой знакомый предложил мне быть его спарринг-партнёром)) Не в боксе. В прочтении книги! Идея была в мотивации. Придать друг другу стимул. Прочитать параллельно одно произведение, а затем обсудить. Я согласилась.

Начали выбирать книгу. Сейчас уже не помню, по сколько... по-моему, по 10 вариантов друг другу предложили. И вот среди моих был "Раковый корпус" Александра Исаевича Солженицына. Я давно хотела прочесть этот роман, да всё руки не доходили. Либо доходили, но до чего-то другого. Миша же наоборот - был явным противником Солженицына. Именно этот вариант из двух десятков вызвал у нас спор, долгое обсуждение. После чего и было решено - раз такие страсти разгорелись, такие эмоции были затронуты, надо выбирать и читать как раз его! Так и поступили...

Что в итоге? Я в который раз утвердилась в своей любви к Александру Исаевичу и его произведениям. А Миша в корне поменял о нём своё мнение! И правда, "Раковый корпус" раскрывает Солженицына с такой стороны, с которой его знают немногие, увы! Возможно, "Архипелаг ГУЛАГ" и "В круге первом" - не ваши произведения. Не всем интересна эта тема, не все желают в неё погружаться. Поэтому я советую начинать читать книги Александра Исаевича однозначно не с этих произведений.

"Один день Ивана Денисовича" я полюбила её в школьные годы. Теперь, при перечитывании, восприятие уже другое в силу возраста, но удовольствия от слова, стилистики, сюжета, мыслей автора - не меньше! А вот "Матрёнин двор" для меня открылся по-новому... Глубину этого рассказа тогда, в 15 лет, я не смогла так понять и прочувствовать. Сейчас я однозначно его могу включить в список своих самых любимых книг. А "Крохотки"? Порой в двух-трёх абзацах - мысль, достойная обдумывания днями, месяцами, годами... В них - целая жизнь!

Сейчас, в связи с празднованием 100-летия со дня рождения А.И. Солженицына и открытия ему памятника в Москве, не обходится без пасквилей. Что я могу сказать - такой гнилой народ! Одни клевещут, не зная толком ни истории СССР, ни истории жизни самого писателя. Другие пышут ненавистью, потому что яркие незаурядные личности, при этом честные и порядочные люди их раздражают в принципе - что называется, зависть к чужой добродетели. Да что говорить, когда самого Господа Нашего Иисуса Христа гнали и распяли. Поэтому... как говорится, кое-кто лает, а ветер уносит. Мы же будем молиться за упокой души раба Божьего Александра, читать его замечательные книги и радоваться каждому дню, каждой мелочи, как и завещал нам великий писатель, публицист, драматург, Человек с большой буквы, христианин.

А сейчас хочу предложить вам цитаты Солженицына из недавно прочитанных и перечитанных мною книг. Я берегу книги и никогда в них ничто не отмечаю. Пометки делаю себе в телефон, в заметки. Пишу так:

номер страницы;
начало фразы, которая вызвала мой интерес;
ориентир места, где искать эту цитату (1 - верх страницы, 2 - середина, 3 - низ)

А.И. Солженицын "Раковый корпус" - мои выписки

В несколько часов Русанов как потерял всё положение своё, заслуги, планы на будущее - и стал семью десятками килограммов тёплого белого тела, не знающего своего завтра.

Но вся дружная образцовая семья Русановых, вся их налаженная жизнь, безупречная квартира - всё это за несколько дней отделилось от него и оказалось п о т у с т о р о н у опухоли. Они живут и будут жить, как бы ни кончилось с отцом. Как бы они теперь ни волновались, ни заботились, ни плакали - опухоль задвигала его как стена, и по эту сторону оставался он один.

А зачем человеку жить сто лет? И не надо. Это дело было вот как. Раздавал, ну, Аллах жизнь и всем зверям давал по пятьдесят лет, хватит. А человек пришёл последний, и у Аллаха оставалось только двадцать пять.
- Четвертная, значит? - спросил Ахмаджан.
- Ну да. И стал обижаться человек: мало! Аллах говорит: хватит. А человек: мало! Ну, тогда, мол, пойди сам спроси, может у кого лишнее, отдаст. Пошёл человек, встречает лошадь. «Слушай, - говорит, - мне жизни мало. Уступи от себя.» - «Ну, на, возьми двадцать пять.» Пошёл дальше, навстречу собака. «Слушай, собака, уступи жизни!» - «Да возьми двадцать пять!» Пошёл дальше. Обезьяна. Выпросил и у неё двадцать пять. Вернулся к Аллаху. Тот и говорит: «Как хочешь, сам ты решил. Первые двадцать пять лет будешь жить как человек. Вторые двадцать пять будешь работать как лошадь. Третьи двадцать пять будешь гавкать как собака. И ещё двадцать пять над тобой, как над обезьяной, смеяться будут...»

Каким Шараф Сибгатов был раньше - уж теперь нельзя было догадаться, не по чему судить: страдание его было такое долгое, что от прежней жизни уже как бы ничего и не осталось. Но после трёх лет непрерывной гнетучей болезни этот молодой татарин был самый кроткий, самый вежливый человек во всей клинике.

Но пока вы ещё не испортились, не стали окончательным врачом - протяните мне человеческую руку.
(Олег Костоглотов)

За эту осень я на себе узнал, что человек может переступить черту смерти, ещё когда тело его не умерло. Ещё что-то там в тебе кровообращается или пищеварится - а ты уже, психологически, прошёл всю подготовку к смерти. И пережил саму смерть. Всё, что видишь вокруг, видишь уже как бы из гроба, бесстрастно. Хотя ты не причислял себя к христианам и даже иногда напротив, а тут вдруг замечаешь, что ты таки уже простил всем обижавшим тебя и не имеешь зла к гнавшим тебя. Тебе уже просто всё и все безразличны, ничего не порываешься исправить, ничего не жаль. Я бы даже сказал: очень равновесное состояние, естественное. Теперь меня вывели из него, но я не знаю - радоваться ли. Вернутся все страсти - и плохие, и хорошие.
(Олег Костоглотов)

Самым главным, опасным и наименее исследованным здесь было - следить за верною дозировкой облучения. Не было такой формулы, по которой можно было бы рассчитать интенсивности и дозы облучений, самые смертоносные для каждой опухоли, самые безвредные для остального тела. Формулы не было, а был - некий опыт, некое чутьё и возможность сверяться с состоянием больного. Это тоже была операция - но лучом, вслепую и растянутая во времени. Невозможно было не ранить и не губить здоровых клеток.

<...>голова его, оказывается, уже почти не имела свободы движения - той лёгкой изумительной свободы, которую мы не замечаем, обладая ею.
(о П.Н. Русанове)

<...>сила вытягивать умоляющих людей из запахнувшей их смерти<...>

<...>понятное повторять ни к чему, а высказаться можно недостаточно тонко, недостаточно осторожно и только задеть, не утешить.

И ещё настаивал Низамутдин Бахрамович не задерживать обречённых. Смерть их должна происходить по возможности вне клиники - это тоже увеличит оборачиваемость коек, и меньше угнетения будет оставшимся, и улучшится статистика, потому что они будут выписаны не по причине смерти, а лишь "с ухудшением".

Метастазы рвали оборону, как танки.

И действительно выздоравливал. Охотно ложился под рентген и во время сеанса ещё особо внушал клеткам опухоли, что они - разрушаются, что им - х а н а.

О правильности прощупа ему говорила сама опухоль, которая тоже что-то чувствовала. Только больной может оценить, верно ли врач понимает опухоль пальцами.

Всей жизнью своей Поддуев был подготовлен к жизни, а не к умиранию. Этот переход был ему свыше сил, он не знал путей этого перехода - и отгонял его от себя тем, что был на ногах и каждый день, как ни в чём не бывало, шёл на работу и слышал похвалы своей воле.
Не дался он операции, и лечение начали иголками: впускали в язык иголки, как грешнику в аду, и по нескольку суток держали. Так хотелось Ефрему этим и обойтись, так он надеялся! - нет. Распухал язык. И уже не найдя в себе той силы воли, быковатую голову опустив на белый амбулаторный стол, Ефрем согласился.

Но даже первый шаг против боли - обезболивание, тоже есть боль.

Смотрела она в его рыжие глаза, после многого страха перешагнувшие в бесстрашие, и тоже думала: зачем? Зачем его мучить, если нож не успевал за метастазами?
- В понедельник, Поддуев, размотаем - посмотрим. Хорошо?
(Он требовал выписывать, но как ещё надеялся, что она скажет: - "Ты с ума сошёл, Поддуев? Что значит выписывать? Мы тебя лечить будем! Мы вылечим тебя!.." А она - соглашалась. Значит, мертвяк.)

Всё-таки субботний вечер с его незримым облегчением как-то чувствовался и в палатах ракового корпуса, хотя неизвестно почему: ведь от болезней своих больные не освобождались на воскресенье, ни тем более от размышлений о них. Освобождались они от разговоров с врачами и от главной части лечения - и вот этому-то, очевидно, и рада была какая-то вечно детская струнка в человеке.

Олег был возбуждён - тем, что так много говорил, и его слушали. Его перехватило и обвило ощущение внезапно вернувшейся жизни - жизни, с которой ещё две недели назад он считал себя разочтённым навсегда. Правда, жизнь эта не обещала ему ничего того, что называли хорошим и о чём колотились люди этого большого города: ни квартиры, ни имущества, ни общественного успеха, ни денег, но - другие самосущие радости, которых он не разучился ценить: право переступать по земле, не ожидая команды; право побыть одному; право смотреть на звёзды, не заслеплённые фонарями зоны; право тушить на ночь свет и спать в темноте; право бросать письма в почтовый ящик; право отдыхать в воскресенье; право купаться в реке. Да много, много ещё было таких прав.
Право разговаривать с женщинами.
Все эти чудесные неисчислимые права возвращало ему выздоровление!
И он стоял, курил и наслаждался.

Не всякому за год до серебряной свадьбы остаётся так мила жена, как была Капа Павлу Николаевичу. Ему действительно за всю жизнь не было человека ближе, ни с кем ему не было так хорошо порадоваться успехам и обдумать беду. Капа была верный друг, очень энергичная женщина и умная ("у неё сельсовет работает!" - всегда хвастался Павел Николаевич друзьям). Павел Николаевич никогда не испытывал потребности ей изменять, и она ему не изменяла.
(о Русановых)

С именами - горе: требования жизни меняются, а имена остаются навсегда. Вот уже и Лаврик обижается на имя. Сейчас-то в школе Лаврик и Лаврик, никто над ним не зубоскалит, но в этом году получать паспорт, и что ж там будет написано? Лаврентий Павлович. Когда-то с умыслом так и рассчитали родители: пусть носит имя министра, несгибаемого сталинского соратника, и во всём походит на него. Но вот уже второй год, как сказать "Лаврентий Павлыч" вслух, пожалуй, поостережёшься. Одно выручает - что Лаврик рвётся в военное училище, а в армии по имени-отчеству звать не будут.

Но не тот живёт больше, кто живёт дольше. Для меня весь вопрос сейчас - что я успею сделать. Надо же что-то успеть сделать на земле!
(Вадим Зацырко)

<...>хоть что-нибудь своё бы вынести, не дать ему накрыться. Хоть что-нибудь своё пронести бы через смерть.
(мысли Ефрема Поддуева)

Как велосипед, как колесо, раз покатившись, устойчивы только в движении, а без движения валятся, так и игра между женщиной и мужчиной, раз начавшись, способна существовать только в развитии. Если же сегодня нисколько не сдвинулось от вчера, игры уже нет.

Если ты не умеешь использовать минуту, ты зря проведёшь и час, и день, и всю жизнь.
(отец Вадима Зацырко)

[о радио]
Это постоянное бубнение, чередование незапрошенной тобою информации и невыбранной тобою музыки, было воровство времени и энтропия духа, очень удобно для вялых людей, непереносимо для инициативных.

<...>совсем не уровень благополучия делает счастье людей, а - отношения сердец и наша точка зрения на нашу жизнь. И то и другое - всегда в нашей власти, а значит, человек всегда счастлив, если он хочет этого, и никто не может ему помешать.
(мысли Олега Костоглотова)

Любовь к животным мы теперь не ставим в людях ни в грош, а над привязанностью к кошкам даже непременно смеёмся. Но разлюбив сперва животных - не неизбежно ли мы потом разлюбливаем и людей?
Кадмины любят в каждом своём звере не шкурку, а личность. И та общая душевность, которую излучают супруги, безо всякой дрессировки почти мгновенно усваивается и их животными.

Что-то есть благородное в лечении сильным ядом: яд не притворяется невинным лекарством, он так и говорит: я - яд! берегись! или - или! И мы знаем, на что идём.

Оттого и приятно писать вам долгие письма, что знаешь, как вы прочтёте их вслух, и ещё перечтёте, и ещё по фразам переберёте и ответите на всё.
(Олег Костоглотов)

Всегда считал Вадим лучшей характеристикой жизни, если не хватает дня, так занят. Но вот что-то стало ему дня хватать и даже оставаться, а не хватало - жизни. Обвисла его струнная способность к занятиям. По утрам уже не так часто он просыпался, чтоб заниматься в тишине, а иногда и просто лежал, укрывшись с головой, и наплывало на него, что может быть поддаться да и кончить - легче, чем бороться.

Она уже второй год работала на переливании и не помнила ни одного больного не подозрительного: каждый вёл себя так, будто у него графская кровь и он боится подмеса. Обязательно косились больные, что цвет не тот, группа не та, дата не та, не слишком ли холодная или горячая, не свернулась ли, а то спрашивали уверенно: "Это - плохую кровь переливаете?"

Когда глаза неотрывно-неотрывно смотрят друг в друга, появляется совсем новое качество: увидишь такое, что при беглом скольжении не открывается. Глаза как будто теряют защитную цветную оболочку, и всю правду выбрызгивают без слов, не могут её удержать.

Совсем не это надо женщине от мужчины: нужна внимательная нежность и ощущение безопасности с ним - прикрытости, укрытости.
(о Вере Гангарт и Олеге Костоглотове)

Нет, принимать жизнь лёгкими плечами - не её была участь. Чем хрупче удался человек, тем больше десятков, даже сотен совпадающих обстоятельств нужно, чтоб он мог сблизиться с подобным себе. Каждое новое совпадение лишь на немного увеличивает близость. Зато одно единственное расхождение может сразу всё развалить. И это расхождение так рано всегда наступает, так явственно выдвигается. Совсем не у кого было почерпнуть: как же быть? как же жить?
Сколько людей, столько дорог.
Очень ей советовали взять на воспитание ребёнка. Подолгу и обстоятельно она толковала с разными женщинами об этом, и уже склонили её, уже она загорелась, уже наезжала в детприёмники.
И всё-таки отступилась. Она не могла полюбить ребёнка вот так сразу - от решимости, от безвыходности. Опаснее того: она могла разлюбить его позже. Ещё опаснее: он мог вырасти совсем чужой.
(о Вере Гангарт)

Но Гангарт сейчас была (как и он сам) в том вершинном возрасте, когда уже налился колос опыта и ещё прочен стебель сил. <...>Только у женщины этот возраст ещё короче, чем у мужчины.
(о Вере Гангарт и Льве Леонидовиче)

Ему теперь часто надо было так отдыхать. И не меньше, чем требовало тело этого восстановления сил, - его внутреннее состояние, особенно после смерти жены, требовало молчаливого углубления, свободного от внешнего звука, разговора, от деловых мыслей, даже ото всего того, что делало его врачом. Его внутреннее состояние как будто требовало омыться, опрозрачнеть.
В такие минуты весь смысл существования - его самого за долгое прошлое и за короткое будущее, и его покойной жены, и его молоденькой внучки, и всех вообще людей представлялся ему не в их главной деятельности, которою они постоянно только и занимались, в ней полагали весь интерес и ею были известны людям. А в том, насколько удавалось им сохранить неомутнённым, непродрогнувшим, неискажённым - изображение вечности, зароненное каждому.
Как серебряный месяц в спокойном пруду.
(о хирурге Орещенкове)

И вдруг в несколько дней её собственное тело вывалилось из этой стройной системы, ударилось о жёсткую землю, и оказалось беззащитным мешком, набитым органами, органами, каждый из которых в любую минуту мог заболеть и закричать.
В несколько дней всё выворотилось наизнанку и, составленное по-прежнему из изученных элементов, стало неизученно и жутко.
(о Донцовой)

И как о счастье самом высшем мечтать о будничном праве быть свободной от больничной пижамы и вечером идти к себе домой.
(о Донцовой)

Но даже и за эту убогую жизнь, где ничего не содержалось, кроме лечебных процедур, свары санитарок, казённой еды да игры в домино, - даже за эту жизнь с зияющею спиной на каждом обходе светились благодарностью его изболелые глаза.
И Донцова подумала, что если свою обычную мерку отбросить, а принять от Сибгатова, так она ещё - счастливый человек.
А Сибгатов уже слышал откуда-то, что Людмила Афанасьевна - сегодня последний день.
Ничего не говоря, они гляделись друг в друга, разбитые, но верные союзники, перед тем как хлыст победителя разгонит их в разные края.
"Ты видишь, Шараф, - говорили глаза Донцовой, - я сделала, что могла. Но я ранена и падаю тоже."
"Я знаю, мать, -отвечали глаза татарина. - И тот, кто меня родил, не сделал для меня больше. А я вот спасать тебя - не могу."

<...>иметь глаза - не значит видеть.

Чужие беды, окатывая, смывали с него свою.
(об Олеге Костоглотове)

Почему мы спокойны, пока не трахнет нас самих и наших близких? Почему такой человеческий характер?
(Олег Костоглотов)

А иногда я так ясно чувствую: что во мне - это не всё я. Что-то уж очень есть неистребимое, высокое очень! Какой-то осколочек Мирового Духа. Вы так не чувствуете?
(Шулубин - Олегу)

В январе, когда Олег добивался больницы, визжащие, подскакивающие и перенабитые людьми трамваи замотали его. А сейчас, у свободного окна, даже дребезжание трамвая было ему приятно. Ехать в трамвае - был вид жизни, вид свободы.

Усваивал Олег: вот и награда за неторопливость. Значит: никогда не рвись дальше, не посмотрев рядом.

<...>как легко раздразнить человеческое желание и как трудно насытить раздразнённое.

Это было солнце той весны, до которой он не рассчитывал дожить. И хотя вокруг никто не радовался возврату Олега в жизнь, никто даже не знал - но солнце-то знало, и Олег ему улыбался. Хотя б следующей весны и не наступило никогда, хотя б эта была последняя - но ведь и то л и ш н я я весна! и за то спасибо!
Никто из прохожих не радовался Олегу, а он - всем им был рад! Он рад был вернуться к ним! И ко всему, что было на улицах! Ничто не могло показаться ему неинтересным, дурным или безобразным в его новосотворённом мире! Целые месяцы, целые годы жизни не могли сравняться с одним сегодняшним вершинным днём.

Самое запутанное в заключении зверей было то, что приняв их сторону и, допустим, силу бы имея, Олег не мог бы приступить взламывать клетки и освобождать их. Потому что потеряна была ими вместе с родиной и идея разумной свободы. И от внезапного их освобождения могло стать только страшней.
(в зоопарке)

Только когда дрогнул и тронулся поезд - там, где сердце, или там, где душа - где-то в главном месте груди, его схватило - и потянуло к оставляемому. И он перекрутился, навалился ничком на шинель, ткнулся лицом зажмуренным в угловатый мешок с буханками.
Поезд шёл - и сапоги Костоглотова, как мёртвые, побалтывались над проходом носками вниз.

Цитаты Солженицына - "Один день Ивана Денисовича" - мои выписки

Работа - она как палка, конца в ней два: для людей делаешь - качество дай, для начальника делаешь - дай показуху.
А иначе б давно все подохли, дело известное.

Есть же бездельники - на стадионе доброй волей наперегонки бегают. Вот так бы их погонять, чертей, после целого дня рабочего, со спиной, еще не разогнутой, в рукавицах мокрых, в валенках стоптанных - да по холоду.

Кто арестанту главный враг? Другой арестант. Если б зэки друг с другом не сучились, не имело б над ними силы начальство.

А.И. Солженицын "Матрёнин двор" - мои выписки

Все работали, как безумные, в том ожесточении, какое бывает у людей, когда пахнет большими деньгами или ждут большого угощения. Кричали друг на друга, спорили.

Неприятно это очень, когда ночью приходят к тебе громко и в шинелях.

Мышами овладело какое-то безумие, они ходили по стенам ходенём, и почти зримыми волнами перекатывались зеленые обои над мышиными спинами.

На рассвете женщины привезли с переезда на санках под накинутым грязным мешком – все, что осталось от Матрены. Скинули мешок, чтоб обмывать. Все было месиво – ни ног, ни половины туловища, ни левой руки. Одна женщина перекрестилась и сказала:
– Ручку-то правую оставил ей Господь. Там будет Богу молиться…
И вот всю толпу фикусов, которых Матрена так любила, что, проснувшись когда-то ночью в дыму, не избу бросилась спасать, а валить фикусы на пол (не задохнулись бы от дыму), – фикусы вынесли из избы. Чисто вымели полы. Тусклое Матренино зеркало завесили широким полотенцем старой домашней вытоки. Сняли со стены праздные плакаты. Сдвинули мой стол. И к окнам, под образа, поставили на табуретках гроб, сколоченный без затей.
А в гробу лежала Матрена. Чистой простыней было покрыто ее отсутствующее изуродованное тело, и голова охвачена белым платком, – а лицо осталось целехонькое, спокойное, больше живое, чем мертвое.

Тут узнал я, что плач над покойной не просто есть плач, а своего рода политика.

Рельсы и полотно так искорежило, что три дня, пока гробы стояли в домах, поезда не шли – их заворачивали другою веткой. Всю пятницу, субботу и воскресенье – от конца следствия и до похорон – на переезде днем и ночью шел ремонт пути. Ремонтники мерзли и для обогрева, а ночью и для света раскладывали костры из даровых досок и бревен со вторых саней, рассыпанных близ переезда.
А первые сани, нагруженные, целые, так и стояли за переездом невдали.
И именно это – что одни сани дразнили, ждали с готовым тросом, а вторые еще можно было выхватывать из огня – именно это терзало душу чернобородого Фаддея всю пятницу и всю субботу. Дочь его трогалась разумом, над зятем висел суд, в собственном доме его лежал убитый им сын, на той же улице – убитая им женщина, которую он любил когда-то, – Фаддей только ненадолго приходил постоять у гробов, держась за бороду. Высокий лоб его был омрачен тяжелой думой, но дума эта была – спасти бревна горницы от огня и от козней Матрениных сестер.

Не понятая и брошенная даже мужем своим, схоронившая шесть детей, но не нрав свой общительный, чужая сестрам, золовкам, смешная, по-глупому работающая на других бесплатно, – она не скопила имущества к смерти. Грязно-белая коза, колченогая кошка, фикусы…
Все мы жили рядом с ней и не поняли, что есть она тот самый праведник, без которого, по пословице, не стоит село.
Ни город.
Ни вся земля наша.

Цитаты Солженицына из цикла рассказов "Крохотки" - мои выписки

"Мы-то не умрём"

Когда-то на кладбищах наших по воскресеньям ходили между могил, пели светло и кадили душистым ладаном. Становилось на сердце примирение, рубец неизбежной смерти не сдавливал его больно. Покойники словно чуть улыбались нам из-под зелёных холмиков: «Ничего!.. Ничего...»

"Приступая ко дню"

Никого в наше время не удивляет, что человек каждодневно служит терпеливо и внимательно телу своему.
Но оскорблены были бы, если бы так служил он своему духу.
Нет, это не молитва. Это - зарядка.

"Путешествуя вдоль Оки"

Пройдя просёлками Средней России, начинаешь понимать, в чём ключ умиротворяющего русского пейзажа.
Он - в церквах. Взбежавшие на пригорки, взошедшие на холмы, царевнами белыми и красными вышедшие к широким рекам, колокольнями стройными, точёными, резными поднявшиеся над соломенной и тесовой повседневностью - они издалека-издалека кивают друг другу, они из сёл разобщённых, друг другу невидимых, поднимаются к единому небу.

И всегда люди были корыстны, и часто недобры. Но раздавался звон вечерний, плыл над селом, над полем, над лесом. Напоминал он, что покинуть надо мелкие земные дела, отдать час и отдать мысли - вечности. Этот звон, сохранившийся нам теперь в одном только старом напеве, поднимал людей от того, чтоб опуститься на четыре ноги.

А.И. Солженицын "Правая кисть" - мои выписки

<...>держа за плечами десять лет медлительных размышлений, я уже знал ту истину, что подлинный вкус жизни постигается не во многом, а в малом. Вот в этом неуверенном перестуке еще слабыми ногами. В осторожном, чтоб не вызвать укола в груди, вдохе. В одной, не побитой морозом картофелине, выловленной из супа.

А что за трава была на газонах! – сочная, давно забытая (в лагерях ее велели выпалывать как врага, в ссылке моей не росла никакая). Просто лежать на ней ничком, мирно вдыхать травяной запах и солнцем нагретые воспарения – было уже блаженство.

А глаза мои не менее прозрачно, чем у них, пропускали внутрь меня – мир.

А.И. Солженицын "Для пользы дела" - мои выписки

<...>в прежние годы все цвета, украшения и придумки принадлежали девушкам, как и должно быть. Но с какого-то года началось состязание: мальчики стали одеваться пестрей и цветнее девочек, будто предстояло ухаживать не им, за ними.

<...>сталкивались лбами справедливость и несправедливость, а у второй-то лоб от природы крепче<...>

Это именно те цитаты Солженицына, которые затронули мою душу. Буду рада, если они замотивируют вас на прочтение этих замечательных произведений! 😉

Солженицын - великий человек, который отстаивал свой особый взгляд на жизнь. Его взгляды порой радикально расходились с общепринятыми, а конфликты личных убеждений с официальной властью привели его к гонениям, преследованиям и репрессиям. В свой работе «Архипелаг ГУЛАГ », Александр Исаевич написал о самом главном в жизни:

Не гонитесь за призрачным – за имуществом, за званиями: это наживается нервами десятилетий, а конфискуется в одну ночь. Живите с ровным превосходством над жизнью – не пугайтесь беды и не томитесь по счастью. Все равно ведь и горького не до веку и сладкого не дополна. Довольно с вас, если вы не замерзаете и если жажда и голод не рвут вам когтями внутренностей… Если у вас не перешиблен хребет, ходят обе ноги, сгибаются обе руки, видят оба глаза и слышат оба уха – кому вам еще завидовать? Зависть к другим, больше всего съедает нас же.

Протрите глаза, омойте сердце и выше всего оцените тех, кто любит вас и кто к вам расположен. Не обижайте их, не браните. Ни с кем из них не расставайтесь в ссоре. Ведь вы же не знаете, может быть, это ваш последний поступок и таким вы останетесь в их памяти.

Александр Исаевич Солженицын писал о взаимодействии между собой общества, конкретного человека и государства. Он писал искренне и без страха показывая истинные лица спрятанные под масками, указывать на истинные цели и разрушать навязанные обществу мифы.

Собрал несколько высказываний и цитат Александра Солженицына, в которых каждый для себя найдет простые и одновременно важные жизненные истины:

Если ты не умеешь использовать минуту, ты зря проведешь и час, и день, и всю жизнь.
Когда-нибудь не страшно умереть - страшно умереть вот сейчас.
Одна большая страсть, занявши раз нашу душу, жестоко измещает все остальное. Двум страстям нет места в нас.
Тот мудрец, кто доволен и немногим.
У тех людей всегда лица хороши, кто в ладах с совестью своей.
Работа – она как палка, конца в ней два: для людей делаешь – качество дай, для начальника делаешь – дай показуху.
Никто из людей ничего не знает наперёд. И самая большая беда может постичь человека в наилучшем месте, и самое большое счастье разыщет его - в наидурном.
Когда нам плохо - мы ведь не стыдимся Бога. Мы стыдимся Его, когда нам хорошо.
Как ни смеялись бы мы над чудесами, пока сильны, здоровы и благоденствуем, но если жизнь так заклинится, так сплющится, что только чудо может нас спасти, мы в это единственное, исключительное чудо - верим!
Не бойся пули, которая свистит. Раз ты ее слышишь – значит, она уже не в тебя. Той единственной пули, которая тебя убьет, ты не услышишь.
Легкие деньги – они и не весят ничего, и чутья такого нет, что вот, мол, ты заработал. Правильно старики говорили: за что не доплатишь, того не доносишь.
Просто у людей перевернуты представления - что хорошо и что плохо. Жить в пятиэтажной клетке, чтоб над твоей головой стучали и ходили, и радио со всех сторон, - это считается хорошо. А жить трудолюбивым земледельцем в глинобитной хатке на краю степи - это считается крайняя неудача.
Неограниченная власть в руках ограниченных людей всегда приводит к жестокости.
Совсем не уровень благополучия делает счастье людей, а отношения сердец и наша точка зрения на нашу жизнь. И то и другое – всегда в нашей власти, а значит, человек всегда счастлив, если он хочет этого, и никто не может ему помешать.
Сытость совсем не зависит от того, сколько мы едим, а от того, как мы едим! Так и счастье, оно вовсе не зависит от объема внешних благ, которые мы урвали у жизни. Оно зависит только от нашего отношения к ним!