23 проблемы гильберта. Математические проблемы Гильберта и их статус. Полный список. §2. Проблемы Гильберта

Задумывался ли Ленин над тем, что невозможно, чтобы целый класс, сотни тысяч и миллионов людей осуществляли власть совместно? Могут непосредственно властвовать лишь их выборные, но не сотни тысяч и даже не десятки тысяч, а те, кто присваивает себе право говорить от имени этих тысяч и миллионов, истинные диктаторы. Диктатура «пролетариата» – это просто нонсенс, это выдумка больного воображения. Об этом понятии можно сказать: этого не может быть потому, что этого не может быть никогда.

Но верил ли сам Ленин в идею диктатуры «пролетариата»? Верил ли, что масса пролетариев, недостаточно грамотных и политически образованных, в состоянии совместно осуществлять диктатуру? Вряд ли! Но можно допустить, что в начале своей политической деятельности он искренне рассматривал это словосочетание как средство для уничтожения угнетения. По крайней мере так выглядело его выступление на II съезде РСДРП, хотя там не было объяснено, что будет собой представлять эта диктатура.

Но вот наступает 1917 год. В «Письмах из далека» Ленин по сути дела отождествляет диктатуру пролетариата с поголовно вооруженным народом. Что это? Пролетариат, слившийся с полицией и армией? Или стихийная вольница? Ответа на это у Ленина нет. Подошло время написания «Государства и революции», в которой немало сентенций о диктатуре «пролетариата». До октябрьского переворота остаются считанные недели, но так и не проясняется, что такое дикта-

Розин Э. Ленинская мифология государства. М.: Юристъ, 1996. С. 160

тура «пролетариата». Здесь множество вопросов. Опять говорится о диктатуре «пролетариата» как об организации вооруженных масс. Но кому она подконтрольна, кто осуществляет конкретно эту власть, в какие организационные формы она должна выливаться? Пройдет немного времени, и Ленин поставит знак равенства между Советской властью, диктатурой «пролетариата» и пролетарским демократизмом. Но это противоестественное равенство: диктатура «пролетариата» и «пролетарская» демократия. Это нечто вроде квадратуры круга. Да и как не на словах, а на деле Советы могут осуществлять диктатуру? На самом деле за словами диктатура «пролетариата» стоит безбрежное насилие, кровавый террор, к которому Ленин столь неравнодушен с начала своей деятельности вождя большевистской партии.

Но вот власть захвачена, можно сказать, узурпирована. Наступает известное отрезвление. И Ленин приходит к выводу, который прежде не был им предусмотрен, никогда раньше не формулировался. Оказывается диктатуру «пролетариата» осуществляет не весь класс, а только «сознательные» рабочие, т.е. абсолютное меньшинство, а не поголовно вооруженный народ, как это утверждалось им прежде. Теперь Ленин говорит откровенно: «Что диктатура отдельных лиц очень часто была в истории революционных движений выразителем, носителем, проводником революционных классов, об этом говорит непререкаемый опыт истории». Это уже был кардинальный отход от марксизма, в верности которому столько раз клялся Ленин. Это уже совершенно новый подход к так называемой диктатуре «пролетариата», которая на деле оказывалась просто-напросто диктаторской властью, основой ленинской тоталитарной государственности. Диктатура класса подменена диктатурой отдельных лиц или даже диктатурой одного лица – одним словом – социальной группой, названной Милованом Джиласом «новым классом». И для обоснования этого положения Ленин утверждает, что никакого принципиального противоречия между применением диктаторской власти и социалистическим демократизмом нет, что единство воли может быть обеспечено подчинением воли тысяч воле одного.

Этот поворот, конечно, внешне был неожиданным. Только-только утверждалось, что диктатура «пролетариата» – это власть поголовно вооруженного народа, абсолютного большинства над кучкой угнетателей, это власть для строительства социализма и коммунизма. Теперь же Ленин раскрыл истинное лицо осуществляемой им власти – это власть партийного диктатора, это власть новоявленного самодержца – именно таким предстал перед миром звериный лик «пролетарской» диктатуры. Миф о диктатуре «пролетариата» как власти большинства, как власти широчайших масс оказался поверженным. Но ведь иначе и быть не могло. Ведь с самого начала была ясна невозможность осуществления власти целым классом, миллионами или сотнями тысяч. На

Розин Э. Ленинская мифология государства. М.: Юристъ, 1996. С. 161

самом деле в образе диктатуры «пролетариата» всегда был единоличный диктатор, опирающийся на узкий круг преданных ему сатрапов. И диктатура «пролетариата» оборачивалась на практике банальной диктаторской властью, требующей неограниченного насилия, способной удержаться посредством принесения Молоху социализма миллионов жизней, кровавого террора, бесконечных репрессий против действительных и воображаемых врагов. Оказалось, что диктаторство через поголовно вооруженный народ – это нелепость, это пустые фразы, рассчитанные на привлечение масс. Но фразы емкие, за которыми стояло насилие над огромным большинством населения, принадлежащим к различным слоям, в том числе и к трудящимся массам. Таким диктатором и оказался Ленин, которого его соратники и противники неоднократно упрекали в жестокости и диктаторстве (проводимом в нетрадиционных формах). Достаточно вновь повторить, что он многократно подчеркивал свою приверженность к якобинскому террору и обещал расправиться с царизмом по-плебейски. И Ленин после октябрьского переворота, по-плебейски, превзойдя во много раз якобинцев в массовых расправах, разделывался со своими противниками, с теми, кто не принял созданный им государственный режим, экономический строй, не принял тоталитарную систему Советской власти.

Многие историки и писатели пишут, что хотя Ленина называли диктатором, он лично диктатором не был, признавал свои ошибки, не рубил головы за несогласие своим соратникам и т.п. Будто бы диктаторство заключается именно в этом. Нет, Ленин был диктатором жестоким и беспощадным, признававшим главным средством борьбы со своими врагами массовые репрессии, кровавый красный террор, их физическое и моральное истребление. И это касалось как бывших дворян, капиталистов, купцов, духовенства, офицеров, так и ненавидимой и презираемой им интеллигенции, мелких собственников – крестьян и даже недисциплинированных рабочих. Одним из его любимых слов было: «расстрелять», и он даже угрожал, что самолично (!) примет участие в этой палаческой акции. Его не напрасно упрекали в жестокости и диктаторстве. Это полностью соответствует фактам, к которым мы относим ленинские документы. Ленин – тип верующего фанатика, осуществлявшего террор во имя мифических идей классовой борьбы, диктатуры «пролетариата», уничтожения частной собственности. Он слепо уверовал в эти мифы – в этом состояла его мифология государства, его личная трагедия и трагедия уничтоженных им миллионов людей. Он также слепо верил в свое предназначение «вождя». И суждения о том, что Ленин – жертва обстоятельств и железной логики, слепого фанатического верования не обеляют и не оправдывают того, кто пролил моря крови, кто с легкостью необыкновенной отдавал распоряжения о массовом терроре: расстрелах, пове-

Розин Э. Ленинская мифология государства. М.: Юристъ, 1996. С. 162

шении, концентрационных лагерях, о взятии заложников, о так называемом раскулачивании и т.п.

Ленинское учение о диктатуре «пролетариата» как насилии одного класса над другим – это миф. И миф кровавый. В ленинской большевистской мифологии государства он занимает одно из центральных мест, наряду с мифами о решающей роли насилия, как повивальной бабке всякого старого общества, когда оно беременно новым, классах и классовой борьбе, ликвидации частнособственнических отношений. Вне этих мифов нет ленинских идей о государстве, большевистской мифологии государства. Взятые вместе, они образуют основу представлений большевиков о том, каким должно быть большевистское бюрократическое государство и как оно должно функционировать, осуществляя свою неограниченную власть.

Ленин определял диктатуру «пролетариата» как власть и насилие одного класса над другим, именно одного класса – пролетариата. В то же время он неоднократно отмечал, что диктатура «пролетариата» – это классовый союз пролетариата с беднейшим крестьянством и даже с такими слоями крестьянства, как середняки и т.д. Эти высказывания зависели от конкретных обстоятельств, от тактики большевиков. Но одно было ясно Ленину: крестьянин – ненадежный союзник пролетариата в революции и вообще, по меньшей мере, сомнительный помощник в деле уничтожения частной собственности, т.е. в построении ленинского социализма. Он все время считал, что главное в природе крестьянства то, что оно является частным собственником и не желает с этой частной собственностью расставаться. Более того, крестьянство, по Ленину, многослойно: оно состоит из кулаков, беднейшего крестьянства, батраков – крестьянского пролетариата и пролетариата, середняков, которые, обладая своим хозяйством, частной собственностью, выращивают хлеб своим личным трудом.

Диктатура «пролетариата» и оказывалась властью, осуществляющей господство над миллионами крестьянских тружеников; эта на словах власть трудящихся, которая была на деле диктатурой против основной массы крестьянства как частных собственников. Но «социалистическое» государство, согласно большевистским идеям, не могло мириться с институтом частной собственности.

Ленин часто говорил о бережном отношении советского государства к крестьянству. Но это были только слова. Когда в послеоктябрьской России начался голод, Ленин призвал к массовому «крестовому» походу против крестьянина – «спекулянта» хлебом, которого он называл врагом Советской власти, к походу «передовых» рабочих ко всякому пункту производства хлеба. Юрист Ленин оказался не в ладах с понятием «спекулянт». Даже беднейший крестьянин, отказывающийся сдавать «излишки» хлеба по государственной копеечной цене, объявлялся врагом Советской власти, и против него направлялась караю-

Розин Э. Ленинская мифология государства. М.: Юристъ, 1996. С. 163

щая десница государства. Решающая роль «революционного» насилия превращалась из мифа в действительное отношение большевистского государства к крестьянам. Ленинская мифология государства оказывалась действенной, когда она начиналась, продолжалась и заканчивалась государственным насилием, террором по отношению к абсолютному большинству населения.

Если к этому добавить, что ленинское государство опиралось только на небольшую группу так называемых «сознательных» рабочих, то оказывалось, что у него не было никакой широкой поддержки тех классов, во имя которых якобы осуществлялся государственный переворот. Единственной действительной базой этого переворота был вселенский в масштабе России террор, насилие над массами, прикрываемые словами о диктатуре «пролетариата» и «пролетарской» демократии.

Еще в работе «Шаг вперед, два шага назад» (февраль – май 1904 г.) Ленин писал: «...Было бы маниловщиной и «хвостизмом» думать, что когда-либо почти весь класс или весь класс в состоянии, при капитализме, подняться до сознательности и активности своего передового отряда, своей социал-демократической партии» (8, 245). Ленин, видимо, уже тогда задумывался над тем, что слабым пунктом в диктатуре «пролетариата» является идеология власти меньшинства над народом, вопреки желаниям народа, власти над абсолютным большинством. Его словесные пояснения, что такая власть будет существовать в целях будущей ликвидации всякой власти, не выдерживает никакой критики. Планируемая им диктатура «пролетариата» на деле должна была по своему характеру означать олигархическую власть, при которой личность подавлена, лишена элементарных прав и свобод. Ленин думал, что людей можно против их воли принудить быть свободными. По существу, он развивал мысли Робеспьера, высказанные в его парадоксальном утверждении в Конвенте, что «революционное правление – это деспотизм свободы» (Робеспьер М. Избранные произведения: В 3 т. Т. 3. М., 1965. С. 113).

Ленин исходил при этом из того, что именно узкая группа лиц должна руководить миллионами и десятками миллионов. Применительно к партии, в статье «Маевка революционного пролетариата» – 15 (28) июня 1913 г. – он писал: «Две-три сотни» «подпольщиков» выражают интересы и нужды миллионов и десятков миллионов, говоря им правду об их безвыходном положении, раскрывая им глаза на необходимость революционной борьбы, внушая им веру в нее, давая им правильные лозунги, вырывая эти массы из-под влияния широковещательных и насквозь лживых реформистских лозунгов буржуазии» (23,304). А разве эти миллионы и десятки миллионов уполномочили «две-три сотни» подпольщиков выражать их интересы? Кто дал им такое право? Ответа на это у Ленина нет. Но он переносит приведенное положение на диктатуру «пролетариата», утверждая, что

Розин Э. Ленинская мифология государства. М.: Юристъ, 1996. С. 164

власть пролетариата осуществляется его представителями из наиболее сознательных рабочих. И все это при том, что Ленин уверял, что социалистическое сознание привносится пролетариату извне. Значит, на деле диктатуру «пролетариата» осуществляет не сам пролетариат, не весь класс или его часть, а только те, кто считают себя выразителями его интересов. Ленин без смущения писал: «Массы не могут действовать непосредственно, массы нуждаются в помощи со стороны маленьких групп центральных учреждений партий» (Секретарю «Лиги социалистической пропаганды» – написано между 31 октября и 9 ноября 1915 г., – 27,72). Вот он, действительный диктатор – маленькие группы центральных учреждений партии и вождь ее, вождь большевиков, если говорить о диктатуре «пролетариата».

В ответе П. Киевскому (Ю. Пятакову) – август–сентябрь 1916 г. – Ленин писал: «Социализм не осуществим иначе как через диктатуру пролетариата, которая соединяет насилие против буржуазии, т.е. меньшинства населения, с полным развитием демократии, т.е. действительного равноправного и действительно всеобщего участия всей массы населения во всех государственных делах» (30,72). На самом деле, так называемая диктатура «пролетариата» осуществляла насилие над абсолютным большинством, а не меньшинством, населения, включая и огромные массы рабочих. Что же касается «всеобщего участия всей массы населения во всех государственных делах», то это было большой ложью. Достаточно лишь сказать о лишении многих политических прав огромных социальных групп в России, об ограничении избирательных прав крестьянства, о лишении населения России свободы печати и т.п.

Утопизм Ленина и его лицемерие не знали предела. В работе «Задачи пролетариата в нашей революции (проект платформы пролетарской партии)» – 10 (23) апреля 1917 г. – он писал: «Чтобы не дать восстановить полицию, есть только одно средство: создание всенародной милиции, слияние ее с армией (замена постоянной армии всеобщим вооружением народа). В такой милиции должны участвовать поголовно все граждане и гражданки от 15 до 65 лет...» (31, 165). Ленин думал этими мерами сделать мощными органы «пролетарской» диктатуры. Но никогда, ни при Ленине, ни при его преемниках, ни в бывшем Союзе, ни в странах, входивших в так называемый «социалистический» лагерь, не была создана всенародная милиция, поскольку она формировалась по принципу классовости, не было осуществлено слияние милиции с армией – это были самостоятельные органы подавления при «пролетарской» диктатуре, не было осуществлено всеобщее вооружение народа, и никогда поголовно все граждане и гражданки в возрасте от 15 до 65 лет не составляли отряды милиции. Слова Ленина, столь часто противоречившие другим его словам, оставались просто словами в качестве приманки для народа, оставались ничего не

Розин Э. Ленинская мифология государства. М.: Юристъ, 1996. С. 165

значащими лозунгами и противоречили политической практике большевизма, пуще огня боявшегося всеобщего вооружения народа.

Ленин считал диктатуру «пролетариата» термином научным, хотя никогда не исследовал теоретически это понятие. В статье «Эпидемия доверчивости» – 21 (8) июня 1917 г. – он писал: «Диктатура пролетариата есть термин научный, определяющий тот класс, который играет при этом роль, и ту особую форму государственной власти, которая называется диктатурой, – именно: власти, опирающейся не на закон, не на выборы, а непосредственно на вооруженную силу той или иной части населения.

В чем состоит смысл и значение диктатуры пролетариата? Именно в сламывании сопротивления капиталистов» (32, 315). Здесь было немало лукавства, ибо смысл и значение диктатуры «пролетариата» – не только в сламывании сопротивления капиталистов, но и в сламывании сопротивления крестьян, рабочих, интеллигенции, всех инакомыслящих, не согласных с политикой большевиков.

Диктатура «пролетариата», несмотря ни на какие словесные ухищрения Ленина, была ничем иным, как обыкновенной диктатурой руководителей большевиков, использовавших массовый государственный террор и расправы для достижения своих фантастических, недостижимых целей.

Разумеется, в нашем распоряжении еще не все ленинские документы. Как стало известно в 1992 г., 3724 ленинских документа были скрыты на многие десятилетия от глаз широкого читателя. После публикации части этих документов некоторые грани проблемы диктатуры «пролетариата» получили дополнительное освещение, о чем будет сказано далее. Но ясно и то, что даже пятидесятипятитомное, усеченное, с купюрами, «полное» собрание сочинений Ленина, при его непредвзятом прочтении, дает четкое представление о том, на что обращал особое внимание основоположник большевизма, рассуждая о диктатуре «пролетариата», идя от утопии к утопии.

Нет нужды, как отмечалось, приводить все определения диктатуры «пролетариата», о которой в сочинениях Ленина говорится около 3000 раз. К тому же многие положения уже приводились.

Ленин утверждал, что система диктатуры пролетариата и несет трудящимся свободу, равенство и братство. Но применительно к российской действительности послеоктябрьского периода «свобода» обернулась тиранией и тоталитаризмом, «братство» – гражданской войной и неслыханными ужасами ГУЛАГа, а «равенство» привело к принижению всякого, осмелившегося слегка приподняться. Диктатура «пролетариата», господство тоталитаризма не имели исторического прецедента и не могут быть поняты с помощью обычных категорий политического мышления. Преступления тоталитарного режима большевиков не могут быть судимы с помощью традиционных критериев

Розин Э. Ленинская мифология государства. М.: Юристъ, 1996. С. 166

нравственности. Они не могут быть и наказуемы в традиционных рамках законности современной культуры. Необходим новый нюрнбергский процесс для осуждения преступлений большевистского тоталитаризма, процесс, который должен состояться на Российской земле для предупреждения аналогичных преступлений. Этот тоталитарный режим, установленный в результате октябрьского переворота, разрушил гражданское общество в России. Разрушалась веками складывавшаяся социальная структура в результате октября 1917 г., гражданской войны, развязанной большевиками, индустриализации, урбанизации, коллективизации и т.д. Все смешалось...

Исследователи тоталитаризма, отыскивая определение природы тоталитарных государств, видят ее в массовом терроре, беспрекословном подчинении народа и в произволе государственного аппарата, в подчинении контролю всех сторон жизни общества и т.д. Под эти признаки могут подойти многие государства прошлого. Но, может быть, главная особенность тоталитаризма не во всеобъемлющей, всепроникающей роли государства, а в наличии идеи, руководящей государством. Режим тоталитаризма – это в первую очередь идеократия. Так определен этот режим у Муссолини: «Фашизм, будучи системой правительства, так же и прежде всего есть система мысли...». Применительно к ленинизму можно сказать, что большевистский тоталитаризм есть система идей диктатуры «пролетариата», разработанная В.И. Лениным, особенно после октября 1917 г.

Немало западных политологов, особенно из среды социал-демократии, пришли к заключению, что большевистский режим, утвердившийся после октябрьского переворота, решал вовсе не социалистические, а буржуазно-демократические задачи. И это якобы обеспечивало как Ленину, так и Сталину поддержку основной массы населения, вышедшей из крестьян. Думаем, что это мнение ошибочно. Вторая мировая война и послевоенные события, безудержная гонка вооружений для дальнейшего развертывания мировой революции, в совокупности приведшие к краху Союза (разумеется, это только часть причин, основа которых лежит в советской системе тоталитаризма вообще), разрушила потемкинскую деревню большевистского чуда, да и не было действительной поддержки Ленина и Сталина населением. По глубокому убеждению речь может идти о массовом гипнозе и психозе огромных масс населения, устрашенных, начиная с гражданской войны, неподдающимися нормальной логике сверхрепрессиями тоталитарного режима, истоки которого восходят к октябрю 1917 г., а теоретически обосновывающиеся Лениным с начала создания им большевистской партии.

Рассматривая диктатуру «пролетариата» как государственную власть, Ленин, говоря о ней, как о бешеной войне против буржуазии, в то же время отмечал, что система диктатуры «пролетариата» – самая

Розин Э. Ленинская мифология государства. М.: Юристъ, 1996. С. 167

демократичная и свободная. Эта свобода отличается якобы от свободы в буржуазном обществе тем, что предоставляет права и свободы трудящимся: рабочим и беднейшим крестьянам, и «справедливо» лишает прав на равенство и свободу как капиталистов, так и тех, кто их поддерживает.

Но если первоначально диктатура «пролетариата» рисовалась Лениным преимущественно как новый высший тип демократии, прямо отождествлялась с пролетарской демократией и была прикрыта розовым флером, то постепенно розовые краски начинают тускнеть. Террор во время гражданской войны обнажил до предела звериную суть так называемой диктатуры «пролетариата». Ленин постепенно начинает фиксировать негативную, насильственную сторону диктатуры «пролетариата». В речи об обмане народа лозунгами свободы и равенства 19 мая 1919 г. на I Всероссийском съезде по внешкольному образованию Ленин отмечал: «Марксизм, который признает необходимость классовой борьбы, говорит: к социализму человечество придет не иначе, как через диктатуру пролетариата. Диктатура – слово жестокое, тяжелое, кровавое, мучительное, и этаких слов на ветер не бросают. Если с этаким лозунгом выступили социалисты, то это потому, что они знают, что иначе, как в отчаянной, беспощадной борьбе, класс эксплуататоров не сдастся и что он будет всякими хорошими словами прикрывать свое господство» (38, 350)..

Подобных высказываний у Ленина предостаточно. Приведем еще два, которые, как представляется, являются наиболее броскими. В «Заметках публициста» сказано: «Диктатура слово большое, жесткое, кровавое, слово, выражающее беспощадную борьбу не на жизнь, а на смерть двух классов, двух миров, двух всемирно-исторических эпох» (40,132). И уже подробно раскрывается сущность диктатуры пролетариата в «Детской болезни «левизны» в коммунизме». «Диктатура пролетариата, – писал здесь Ленин, – есть упорная борьба, кровавая и бескровная, насильственная и мирная, военная и хозяйственная, педагогическая и администраторская, против сил и традиций старого общества» (41,27).

Ленин полагал, что даже школа должна стать орудием диктатуры «пролетариата», т.е. не только проводником принципов коммунизма вообще, но и проводником идейного, воспитывающего, организационного влияния пролетариата на полупролетарские и непролетарские слои трудящихся, в интересах полного подавления сопротивления эксплуататоров.

Но, конечно, не школа была главным орудием диктатуры «пролетариата». Таким орудием были репрессивные органы в виде ВЧК. Эта организация сразу же после ее создания в начале декабря 1917 г. превратилась в исполнительный орган, выносящий и смертные приговоры. Без всяких колебаний ВЧК расстреливала противников Совет-

Розин Э. Ленинская мифология государства. М.: Юристъ, 1996. С. 168

ской власти сразу же после ее утверждения. Но фактически чрезвычайные комиссии были созданы и существовали как органы партии, работающие по ее директивам и под ее контролем. Органы ВЧК не имели никаких правовых ограничений и были карающей десницей коммунистической партии, считавшей себя авангардом пролетариата. Поэтому они применяли репрессии не только против бывшей буржуазии, торговцев, бывших офицеров, чиновничества, но также и против «несознательных» крестьян и пролетариев. Выше были приведены высказывания Ленина о роли чрезвычайных комитетов в осуществлении диктатуры пролетариата. Он откровенно говорил, что «ЧК осуществляют непосредственно диктатуру пролетариата, и в этом отношении их роль неоценима. Иного пути к освобождению масс, кроме подавления путем насилия эксплуататоров, – нет. Этим и занимаются ЧК, в этом их заслуга перед пролетариатом» (37,174). В этой откровенности немало лукавства. Увы, на самом деле ЧК была органом не государства, а большевистской партии, ее верхушки, ее узкого руководства.

Другим чрезвычайным органом по борьбе с противниками Советского государства была Красная Армия. Путеводитель Центрального государственного архива Советской Армии «утверждает, что Красная Армия с самого начала создавалась не только для решения военных, но и внутриполитических задач. Силами армии, и это подтверждают документы, подавлялись крестьянские восстания, антиправительственные выступления, совершались другие карательные акции» (Исторический архив. 1992. № 1. С. 220).

Органы диктатуры «пролетариата», а на самом деле, как будет показано немного ниже, органы диктатуры партии большевиков, сосредоточили у себя необъятную власть.

Все то, что до октября 1917 г. ставилось в вину царизму и буржуазии в области различного рода правонарушений: незаконные аресты, убийства, казни, расстрелы заложников, – все это многократно практиковалось при диктатуре «пролетариата», его самодержавии под аплодисменты охлоса, под его аккомпанемент «так и надо». То, что старые правительства в России, по крайней мере до Февральской революции, были плохими, не вызывает сомнений. Но большевистское оказалось во много раз худшим. И то, что оно прикрывалось званием «пролетарского», ничего не меняло. Пролетарии оказались людьми, ничем не отличающимися от тех, к кому был приклеен ярлык «буржуев». Диктатура «пролетариата» с самого начала была обычной, усиленной массовым террором, диктатурой обыкновенных небольших узких групп людей, захватывающих государственную власть. Она, эта диктатура, очень быстро обнаружила свой беспощадный, циничный характер.

Ленин продолжает утверждать, что советский строй есть максимум демократизма для рабочих и крестьян, и в то же время он означа-

Розин Э. Ленинская мифология государства. М.: Юристъ, 1996. С. 169

ет разрыв с буржуазным демократизмом. Он не устает повторять в работе «К четырехлетней годовщине Октябрьской революции» (14 октября 1921 г.), в черновых набросках и плане брошюры о диктатуре пролетариата (сентябрь – октябрь 1919 г.) и других работах, что Советская власть равна пролетарской демократии и равна диктатуре «пролетариата». В таком отождествлении проявляется стремление прикрыть флером демократии особого типа бесчеловечное лицо диктатуры «пролетариата». Ленин предвидит идущую со всех сторон критику диктатуры «пролетариата» и в работе «К истории вопроса о диктатуре» (20 октября 1920 г.) пишет: «Вы спросите, может быть, г. Бланк или г. Кизеветтер, зачем же тут «диктатура», зачем «насилие»? разве же огромная масса нуждается в насилии против горстки, разве десятки и сотни миллионов могут быть диктаторами над тысячей, над десятком тысяч?

Этот вопрос обычно задают люди, первый раз увидавшие применение термина диктатура в новом для них значении. Люди привыкли видеть только полицейскую власть и только полицейскую диктатуру. Им странным кажется, что может быть власть без всякой полиции, может быть диктатура неполицейская. Вы говорите, что миллионам не нужно насилия против тысяч? Вы ошибаетесь, и ошибаетесь оттого, что рассматриваете явление не в его развитии. Вы забываете, что новая власть не с неба сваливается, а вырастает, возникает наряду со старой, против старой власти, в борьбе против нее. Без насилий по отношению к насильникам, имеющим в руках орудия и органы власти, нельзя избавить народ от насильников» (41, 381–382). Это написано в октябре 1920 г., когда и речи не было о сохранении органов власти у старых господствующих прежде социальных групп, когда большевики создали многомиллионный репрессивный аппарат против всего народа. Наличие этой многомиллионной репрессивной армии и было необходимо большевикам для подавления огромных масс населения России, принадлежавшего к различным слоям и не поддерживающего Советскую власть.

Когда Ленин писал в черновых набросках и плане брошюры о диктатуре пролетариата в сентябре – октябре 1919 г., что диктатура пролетариата есть отрицание демократии для угнетающего класса, расширение ее для угнетенного, то он просто занимался словесными ухищрениями. Ведь прошло уже два года со времени октябрьского переворота, и с точки зрения Ленина пролетариат уже не был классом угнетенным. При этом он отвергает равенство всех социальных групп и политическую свободу для так называемых «эксплуататоров», говорит об ограничении избирательного права для свергнутых классов, хотя и отмечает, что такое ограничение не есть общеобязательное правило.

Ранее отмечались суждения основателя большевизма о том, осуществляет ли диктатуру «пролетариата» весь класс пролетариат или

Розин Э. Ленинская мифология государства. М.: Юристъ, 1996. С. 170

его авангард в лице сознательных, передовых рабочих, или узкая группа лиц, или, наконец, единоличные вожди, диктаторы или диктатор. Особая важность этого вопроса требует возвращения к нему.

После совершения октябрьского переворота идиллические представления о том, что диктатура «пролетариата» совместима с самой полной демократией, начали тускнеть и почти совершенно исчезли. Суровые будни действительности начисто опровергали прежние суждения. Неограниченная единоличная власть стала основой советов и нуждалась в обосновании. Такое обоснование было дано Лениным в многочисленных послеоктябрьских работах, выступлениях, документах.

В «Очередных задачах Советской власти» Ленин прямо пишет о том, что диктатура отдельных лиц наполняет историю революционных движений, что диктатура отдельных лиц была носителем, проводником диктатуры революционных классов. Представляется, что это первый, и очень серьезный, шаг к легализации мысли о том, что диктатура «пролетариата» может осуществляться и осуществляется через диктатуру отдельных лиц И он утверждает, что никакого принципиального противоречия между демократизмом советским и применением диктаторской власти отдельных лиц нет, что это совместимые понятия.

При этом Ленин ссылается на особенности крупной машинной индустрии, требующей, по его словам, единства воли, направляющей совместную работу десятков тысяч людей. Но, разумеется, речь шла не просто о подчинении единой воле во время трудового только процесса, а о подчинении вообще диктаторской власти. Достаточно откровенно говорит об этом Ленин в речи на III Всероссийском съезде профессиональных союзов: «Воля сотен и десятков тысяч может выразиться в одном лице. Эта сложная воля вырабатывается советским путем» (40, 309). Как не сказать, что перед Лениным стоит фигура вождя якобинцев – Робеспьера с его рассуждениями о сложной, об общей воле и воле всех. Большевики, не так откровенно, как фашисты, в более завуалированной форме проповедовали и на деле осуществляли авторитарную власть вождя.

Как отмечалось, Ленин не раз утверждал, что диктатура «пролетариата» невозможна иначе, чем через большевистскую партию. Ленин, как уже говорилось, произнес как-то фразу, отразившую всю систему большевистской власти: «Советский социалистический демократизм единоличию и диктатуре нисколько не противоречит... волю класса иногда осуществляет диктатор, который иногда один более сделает и часто более необходим» (40, 272). И в этом была суть статьи 6 Конституции СССР, согласно которой КПСС являлась ядром советской политической системы. Следует добавить, что на протяжении многих лет, особенно после октября 1917 г., Ленин и его последователи под-

Розин Э. Ленинская мифология государства. М.: Юристъ, 1996. С. 171

черкивали, что решающим условием осуществления диктатуры «пролетариата» является руководящая роль коммунистической партии.

Ленин и не скрывал своей личной приверженности к единоличной власти руководителей большевиков. В отчете Центрального комитета 18 марта 1919 г., на VIII съезде РКП(б) Ленин говорил, что большевики вынуждены были полагаться на Свердлова, «который сплошь и рядом единолично выносил решения» (38, 146).

Ни сам Ленин, ни окружающие его сподвижники демократами не были. Сам демократический дух вообще чужд существу диктаторствующей большевистской партии, которую они создали и к которой принадлежали. После октября 1917 г. Ленин сосредоточил в своих руках не только абсолютную партийную и государственную власть, власть советскую, но и власть духовную. Своими статьями, обращениями, выступлениями на съездах, на митингах и собраниях он устанавливал, что и как обязаны думать его подданные и во что они должны верить. Фактически он самодержец, обладающий необъятной властью, и в то же время верховный служитель нового культа, глава своеобразной новой религии большевизма, которая была объявлена государственным мировоззрением в СССР и отклонение от которой было чревато тяжелыми последствиями. Всякое отступление от идеологии большевизма рассматривалось как ересь со всеми вытекающими последствиями. Для Ленина существуют, да и то в соответствующей интерпретации, только догмы революционного марксизма. Когда Ленин становится фактическим диктатором, его окружение позаботилось о том, чтобы обоготворить его работы, объявив их великими научными трудами, обогащающими и дополняющими учение Маркса и Энгельса.

В течение многих лет, до и после октябрьского переворота, Ленин создавал такое окружение, которое состояло из преданных ему людей, не останавливавшихся ни перед чем в интересах большевистской партии. Эти люди, приобретя власть, всеми силами стремились удержаться на плаву, не разбираясь в средствах для удержания власти, которую они использовали для достижения своих целей. Все они получили огромные привилегии в виде загородных домов, многочисленного обслуживающего персонала, автомобилей, личных врачей, особого питания и т.д Соратники Ленина очень скоро превратились в сановников коммунистического режима. Разрушив в значительной мере старый аппарат и создавая новый огромный аппарат государственной власти, большевистская партия создала новый класс партийно-государственной и хозяйственной номенклатуры. Новая партийно-государственная, хозяйственная, военная бюрократия не хотела оставаться инструментом достижения благих целей для пролетариата, крестьянства и новой интеллигенции. Она сделала целью самое себя и противопоставила себя тем самым трудящимся. Но для упрочения своего привилегированного положения она должна была обожествлять новую систе-

Розин Э. Ленинская мифология государства. М.: Юристъ, 1996. С. 172

му и ее вождя. Это было обусловлено системой диктатуры «пролетариата». А так как новая система должна была иметь своих пророков, жрецов, идолов, то эти новые сановники начали обожествление вождя мировой революции, стали создавать его культ. Важнейшей чертой Ленина становилась все больше и больше одержимость властью. Довольно быстро сложился культ Ленина, о чем свидетельствуют соответствующие записи в «полном» собрании его сочинений. Вот запись о IV конгрессе Коммунистического Интернационала, на котором Ленин сделал доклад «Пять лет российской революции и перспективы мировой революции» (13 ноября 1922 г.): «(Появление товарища Ленина встречается бурными, долго не прекращающимися аплодисментами и овациями всего зала. Все встают и поют «Интернационал» (45, 278.) Вот и другая запись в связи с отчетом ВЦИК и СНК 23 декабря 1921 г. на IX Всероссийском съезде Советов «О внутренней и внешней политике республики»: «(Бурные овации. Возгласы: «Ура!», «Да здравствует наш вождь тов. Ленин! Да здравствует вождь международного пролетариата тов. Ленин!» (44, 291.) По сути дела культ вождя, олицетворяющего культ партии меченосцев – большевиков, сложился и утвердился при Ленине. Сталин лишь воспользовался тем, что уже имело место и было предопределено тоталитарной большевистской системой.

Важнейшим качеством Ленина как вождя (какое сходство с вождизмом Гитлера!) была его фанатическая вера в марксистские мифы, в коммунистическую утопию. Отсюда его нетерпимость ко всему, что не соответствовало его взглядам. И вопреки мнению, что Ленин не был просто диктатор в распространенном смысле слова, это был не просто диктатор, а сверхдиктатор («расстрелять», «повесить», «трепетать»), диктатор нового типа, сформировавшегося в XX столетии. Это именно феномен XX в. Как отмечалось, автору этой книги довелось ознакомиться со всеми документами, представленными в Конституционный суд по делу о запрещении коммунистической партии. В одном из многочисленных (около 50) томов дела была соответствующая запись из КГБ СССР о заявлении известного физика академика Ландау о том, что Ленин был первым фашистом. Это вполне соответствует историческим фактам. Культ вождизма, характерный для такой разновидности тоталитаризма как фашизм, вполне сложился при Ленине.

Диктатура и террор неизбежно порождают диктатора, как бы он ни назывался и как бы ни маскировали его провозглашенными прежде лозунгами демократии. В письме к съезду (запись 24 декабря 1922 г.) Ленин сетовал на то, что «Сталин, сделавшись генсеком, сосредоточил в своих руках необъятную власть» (45,345). Кто-кто, а Ленин прекрасно понимал, что такое необъятная власть, и отдавал себе отчет в том, что именно за эту необъятную власть идет борьба среди его ближай-

Розин Э. Ленинская мифология государства. М.: Юристъ, 1996. С. 173

шего окружения. Он явно опасался захвата диктаторской власти Сталиным, и отсюда его требования о снятии Сталина с поста генсека, увеличения численности ЦК и т.д.). Конечно, речь шла не о всей партии, алишь о ее руководящих органах. Фактически Политбюро и Оргбюро ЦК с самого начала подменили собой ЦК. Но вообще контроль над всей деятельностью государства осуществлялся Политбюро, Оргбюро, Секретариатом и полным составом ЦК. Это давало неограниченные возможности лидеру, способному координировать их деятельность Такая система была создана Лениным. Но, начиная с 1922 г., единственным партийным руководителем, состоящим одновременно членом всех органов созданной партийной системы был Сталин, который использовал такое свое положение в целях захвата личной власти.

Таким образом учение о диктатуре «пролетариата» означало по смыслу сведение власти к беспредельной диктатуре, к диктатору. Это вытекало из учения о Советской власти и всей политической системы большевизма, основанной на утопическо-мифологической идее «пролетарской» диктатуры, являющейся сердцевиной большевистского учения о государстве.

Естественно, что диктатор управлял страной посредством сложившейся системы власти. Такой системой и была партия, которую большевики рассматривали как становой хребет диктатуры «пролетариата». Разумеется, речь идет не о всей партии, а ее верхушке, возглавляющей ее узкой группе лиц – фактических диктаторов, фактических носителей власти.

Нельзя не учитывать взгляды Ленина, что главное в диктатуре пролетариата – это руководящая роль партии. Без этого, считал вождь большевизма, невозможно осуществлять пролетарскую диктатуру. Эта руководящая роль означает всеобъемлющий контроль, железную дисциплину, отказ от всяких сомнений в правоте решений руководящих органов, борьбу с реформизмом, инакомыслием, полный контроль над мыслями и поведением не только членов партии, но и каждого члена государственной организации. В самом начале создания тоталитарного большевистского режима многочисленные высказывания Ленина о власти отражали реальное положение вещей. Он утверждал, что диктатура пролетариата означает на деле диктатуру его передового отряда – партии, говорил о равнозначности понятий диктатура класса и диктатура партии. Именно партия приняла решение о захвате власти Советами и осуществила это решение. Советы же явились лишь орудиями в руках большевиков. Члены партии возглавили все основные советские органы, а вождь большевиков – Ленин возглавил советское правительство. Партия была главным детищем Ленина, и это довольно четко выразил Маяковский, написав: «Партия и Ленин – близнецы-братья». Лишь партийная верхушка решала в стране все стратегические проблемы Она стала ленинским орденом (позднее

Розин Э. Ленинская мифология государства. М.: Юристъ, 1996. С. 174

Сталин скажет: орденом меченосцев, от имени которого и правил Ленин со своими соратниками). Созданная Лениным партия, и в этом суть, была превосходным костяком тоталитарного режима, а сам Ленин был превращен в партийного бога.

В речи на I Всероссийском съезде работников просвещения и социалистической культуры 31 июля 1919 г. Ленин говорил: «Когда нас упрекают в диктатуре одной партии и предлагают, как вы слышали, единый социалистический фронт, мы говорим: «Да, диктатура одной партии! Мы на ней стоим и с этой почвы сойти не можем...» (39,134). При этом определение понятия диктатуры сопровождается такой оценкой: «Прекрасная вещь революционное насилие и диктатура, если они применяются, когда следует и против кого следует». Но насилие, диктатура, не стесненные никакими нормами, вызывают естественное стремление защитить себя со стороны тех, против кого они направлены. И это с неизбежностью приводит к гражданской войне.

Для Ленина нет сомнения в том, что диктатура партии и диктатура «пролетариата» – идентичные понятия. В «Детской болезни «левизны» в коммунизме» он писал: «Одна уже постановка вопроса: «диктатура партии или диктатура класса? диктатура (партии) вождей или диктатура (партия) масс?» свидетельствует о самой невероятной и безысходной путанице мысли... Известно,., что классами руководят обычно и в большинстве случаев, по крайней мере, в современных цивилизованных странах, политические партии; – что политические партии в виде общего правила управляются более или менее устойчивыми группами наиболее авторитетных, влиятельных, опытных, выбираемых на самые ответственные должности лиц, называемых вождями» (41, 24). Вот где следует искать корни идеи вождизма, получившей обоснование за десять лет до прихода Гитлера к власти. В той же работе Ленин писал: «Диктатуру осуществляет организованный в Советы пролетариат, которым руководит коммунистическая партия большевиков... Партией, собирающей ежегодные съезды,., руководит выбранный на съезде Центральный комитет из 19 человек, причем текущую работу в Москве приходится вести еще более узким коллегиям, именно так называемым «Оргбюро» (Организационному бюро) и «Политбюро» (Политическому бюро), которые избираются на пленарных заседаниях Цека в составе пяти членов Цека в каждом бюро. Выходит, следовательно, самая настоящая «олигархия». Ни один важный политический или организационный вопрос не решается ни одним государственным учреждением в нашей республике без руководящих указаний Цека партии...

При руководстве партии осуществляется диктатура класса» (41, 30-31).

Аналогичных высказываний Ленина предостаточно. К этому примыкают и его суждения на VIII Всероссийском съезде Советов 23 де-

Розин Э. Ленинская мифология государства. М.: Юристъ, 1996. С. 175

кабря 1920 г. о том, что единство пролетариата в период социальной революции может быть осуществлено лишь революционной марксистской партией, лишь беспощадной борьбой против всех иных партий. На II Всероссийском съезде горнорабочих 23 января 1921 г. Ленин говорил: «Чтобы управлять, надо иметь армию закаленных революционеров-коммунистов, она есть, она называется партией» (42, 254). Это было открытым признанием того, что партия управляет, что именно она осуществляет диктатуру «пролетариата». Таково же утверждение Ленина в заключительном слове по отчету ЦК РКП(б) 9 марта 1921 г. на X съезде РКП(б). «Мы, – говорит Ленин, – после двух с половиной лет Советской власти перед всем миром выступили и сказали в Коммунистическом Интернационале, что диктатура пролетариата невозможна иначе, как через Коммунистическую партию» (43, 42).

С самого начала все руководящие должности Советов и их аппарата замещались по распоряжению Политбюро, Оргбюро и ЦК партии большевиков. Право назначения партийных и государственных сановников этими высшими партийными органами было ключом к всевластию, ибо все распределения людей осуществлялись по классовому принципу, принципу партийной и личной преданности. И Ленин постоянно настаивал на праве ЦК партии распоряжаться распределением кадров. В заключительном слове по политическому отчету ЦК РКП(б) 28 марта 1922 г. XI съезду РКП(б) Ленин отмечал: «...Если у ЦК отнимается право распоряжаться распределением людей, то он не сможет направлять политику» (45, 123). Именно через своих людей партия и осуществляла диктатуру «пролетариата». Это были, как утверждали противники большевиков, «твердокаменные» и представители «костоломной политики» (44, 151). Они не были носителями высокой морали. Скорее наоборот.

Среди новых архивных документов есть письмо Ленина Орджоникидзе 5 января 1920 г. В нем говорится: «Т. Серго, получено сообщение, что вы + командарм 14 пьянствовали и гуляли с бабами неделю. Формальная бумага... Скандал и позор. А я-то Вас направо-налево нахваливал» (РЦХИДНИ, фонд 2, оп. 2, ед. хр. 231). Что же следовало за этим? Увольнение с должности, лишение партийного билета? Нет! Ленин заканчивает письмо: «Можете по совести обещать прекратить или (если не можете) куда Вас перевести? ...лучше дадим Вам отдых. Но подтянуться надо. Нельзя. Пример подаете дурной. Привет. Ваш Ленин» (там же). И все! Ибо Ленин, по словам Марии Спиридоновой, когда она упомянула в разговоре с Лениным о морали, тут же сказал: «Морали в политике нет, а есть только целесообразность» (Комсомольская правда. 1992. 12 февраля.). Таков был Ленин, таково и его окружение. Не случайно руководство большевиков всеми силами цеплялось за право распределять кадры, осуществляя жесткую централизацию и вмешательство в дела государственного аппарата. Это зашло так дале-

Розин Э. Ленинская мифология государства. М.: Юристъ, 1996. С. 176

ко, что Троцкий обратился ко всем членам Политбюро ЦК РКП(б) для сведения с письмом, в котором выражалась тревога в связи со сверхцентрализацией партии и подмены партией госаппарата.

«Всем членам Политбюро ЦК РКП(б) для сведения. ТТ. Ленину, Каменеву, Сталину, Зиновьеву, Молотову

Архив т. Ленина

Одним из важнейших вопросов, как для самой партии, так и для советской работы, является взаимоотношение между партией и государственным аппаратом. Между тем этот вопрос в тезисах обойден, а поскольку затронут (в отношениях хозяйственной подготовки и пр.) – толкает на неправильный путь.

Без освобождения партии, как партии, от функций непосредственного управления и заведывания нельзя очистить партию от бюрократизма, а хозяйство – от распущенности. Это основной вопрос.

Наталкиваясь по отдельным вопросам на наиболее вопиющие факты непосредственного вторжения губкомов на работу юстиции, ЦК давал отпор таким тенденциям. Но всей своей практикой, незаметно для себя, фактически насаждал такого рода образ действий, обезличивающий все государственные органы, снимающий ответственность за фактическую работу, лишающий уверенности в себе и содействующий в то же время чрезвычайной бюрократизации партийной работы...

10/111 – 22 г. Л. Троцкий

Автограф Ленина «В архив» (РЦХИДНИ, фонд 2, опись 2, дело 1164)

Именно тогда, при Ленине и Лениным было положено начало безграничному вмешательству партийных органов в дела юстиции, было создано получившее позднее широчайшее распространение телефонное «право», когда приговоры и решения судебных органов определялись партией.

Из Центрального комитета РКП(б) 1 апреля 1919 года вышел важный документ: «Циркулярно. Ввиду повторяющихся со стороны Народных комиссаров распоряжений о перемещении ответственных партийных работников по провинции без ведома и против партийных работников, Цека партии предлагает Вам все необходимые перемещения ответственных партийных работников на местах производить только через Цека партии».

Любопытный документ: «Выписка из протокола N48 заседания Политбюро ЦК от 12/111 – 1925 г.

О порядке назначения работников НКИД...

а) Установить, что Политбюро ЦК утверждает следующие должности:

Розин Э. Ленинская мифология государства. М.: Юристъ, 1996. С. 177

1) Полпреды

2) Советники полпредов

3) Военные, морские атташе

4) Первичные секретари полпредов».

И гриф «Строго секретно» – обычный гриф, столь любимый Лениным, гриф «Архисекретно», в чем некоторые исследователи видят один из истоков закрытости и тоталитарности создаваемого Лениным советского общества.

О том, что реальную власть в СССР осуществляла большевистская партия, а не государство, свидетельствует множество документов, представленных в Конституционный суд Российской Федерации в связи с рассмотрением деятельности КПСС. Так, с грифом «Секретно» было дано распоряжение Совета Министров СССР от 3 октября 1980 г. № 2001 – р.с. «Обязать Минфин СССР (т. Гарбузова) выделять по заявкам Управления делами ЦК КПСС иностранную валюту для оплаты расходов, связанных с приездом на XXVI съезд КПСС зарубежных делегаций. Зам. Председателя Совета Министров СССР Н. Тихонов». ЦК КПСС решал в конечном счете вопрос о лишении гражданства инакомыслящих. Политбюро решало вопрос о финансировании иностранных компартий. Секретариат ЦК КПСС решал вопрос об утверждении ректора Московского государственного института международных отношений, об утверждении в должности командиров флотилий подводных лодок и т.д. и т.п. Подобная практика, утвердившаяся в бывшем Союзе, была заложена сразу же после октябрьского переворота никем иным, как Лениным.

Ленинские пассажи о диктатуре «пролетариата», осуществляемой через большевистскую партию, дискредитировали морально всю политическую практику. Мир поражался цинизмом большевиков, осуществлявших на деле (в лице Политбюро, генсека и т.д.) диктатуру, противоречиями между словами и делами, между красивыми фразами о демократии, свободах и тем реальным безобразием, которое разлагающе действовало на и без того морально и политически нестойкую массу. Хорошо сказал Александр Потресов, один из бывших зачинателей марксистского движения в России: «Но морально и политически наихудшее, что могло приключиться с социализмом, узурпированным большевиками, – это его неразрывная в глазах населения связь с государственным строем деспотии. Эту связь завязали большевики, а развязывать ее придется всем остальным социалистам мучительно трудно и мучительно долго...» (Потресов Александр. Дорога через абсурд. Фрагменты из книги «В плену иллюзий». Париж, 1927. Цит. по: «Новое время». № 36, 1992. С. 59).

Таким образом ко времени болезни Ленина им была заложена основа для установления полного контроля партии над жизнью страны.

Розин Э. Ленинская мифология государства. М.: Юристъ, 1996. С. 178

Как свидетельствуют приведенные ленинские документы, большевистская партия установила господство и над государственными учреждениями, над общественными организациями и движениями. Она полностью контролировала террористический репрессивный аппарат, вооруженные силы – эти важнейшие орудия манипулирования властью большевиками. Уже при Ленине и при его руководящей роли Советами фактически стали управлять большевистские фракции. Принятие всех важнейших решений перешло от советов к партии. Первые стали проводниками партийных указаний, партийной политики. Именно при Ленине, согласно разработанным им идеям, партия превратилась в несущую конструкцию всей власти и перестала быть элементом гражданского общества.

Ко времени, когда фактически Ленин «вышел из строя», когда его победила болезнь, он уже, по словам Сталина, выпестовал мощную, сильную партию, в лице ее руководящих органов, осуществлявших диктатуру. Торжество партийного, да и государственного аппарата было полным, и создателем того и другого был большевистский вождь – Ленин. Так слова о диктатуре «пролетариата» получили реальное воплощение в диктатуре его авангарда, в диктатуре партии, а точнее, партийного руководства, в диктатуре единоличных диктаторов. Был установлен именно Лениным контроль партии за всеми сферами жизнедеятельности страны, режим однопартийной диктатуры.

Диктатура пролетариата - одна из важнейших идей марксизма. Маркс рассматривал идею диктатуры пролетариата как свою особую теоретическую заслугу.

Всю свою жизнь Маркс продолжал придавать этой идее первостепенное значение. В 1875 году в «Критике Готской программы» он записал известное положение:

«Между капиталистическим и коммунистическим обществом лежит период революционного превращения первого во второе. Этому периоду соответствует и политический переходный период, и государство этого периода не может быть ничем иным, кроме как революционной диктатурой пролетариата» 58 .

Маркс и Энгельс считали, что Франция 1871 года уже явила миру образчик такой диктатуры. Двадцать лет спустя Энгельс написал во введении к работе Маркса «Гражданская война во Франции» столь часто цитируемые строки: «Хотите ли знать, ...как эта диктатура выглядит? Посмотрите на Парижскую Коммуну. Это была диктатура пролетариата» 59 .

Нет нужды напоминать, что в сочинениях Ленина говорится чуть ли не на каждой странице о пролетарской диктатуре. Недаром Сталин, формулируя определение ленинизма, охарактеризовал его как «теорию и тактику пролетарской революции вообще, теорию и тактику диктатуры пролетариата в особенности» 60 .

Между тем в наши дни компартии ряда западных стран одна за другой отказались от идеи диктатуры пролетариата - и почему-то не раздалось поражающее отступников грозное проклятие из Москвы. И обескураженный наблюдатель не может понять: как же эти марксисты и даже ленинцы с такой непринужденной легкостью отказываются от того, что Маркс и Ленин считали главным? Как же эти коммунисты намерены строить коммунизм без необходимого переходного периода, который - ведь сказано! - может быть только диктатурой пролетариата? И почему невинно смотрит в сторону ЦК КПСС, который за гораздо меньшие ревизионистские прегрешения покарал вооруженной рукой чехословацких реформаторов?

Тут зарождается у наблюдателя смутное подозрение, что как-то это все неспроста. И верно: неспроста.

Как обстояло дело с диктатурой пролетариата после Октябрьской революции в России? Начнем с определения.

«Диктатура пролетариата, - писал Ленин, - если перевести это латинское, научное, историко-философское выражение на более простой язык, означает вот что: только определенный класс, именно городские и вообще фабрично-заводские, промышленные рабочие, в состоянии руководить всей массой трудящихся и эксплуатируемых в борьбе за свержение ига капитала, в ходе самого свержения, в борьбе за удержание и укрепление победы, в деле созидания нового, социалистического, общественного строя, во всей борьбе за полное уничтожение классов» 61 .

Постановка вопроса ясна. Революцией и затем государством руководят промышленные рабочие - это и есть диктатура пролетариата.

А как на практике?

Ведь на деле и революцией, и возникшим после нее Советским государством руководили не промышленные рабочие, а профессиональные революционеры, большинство которых вообще никогда рабочими не были. Где же доказательство того, что это диктатура пролетариата?

Возьмем аргументацию, так сказать, итоговую, данную в 1955 году - накануне смены диктатуры пролетариата общенародным государством. Приводится она в учебнике политэкономии, написанном по указанию и под присмотром Сталина.

Вот эта аргументация полностью: «Рабочий класс в СССР базирует свое существование на государственной (всенародной) собственности и на социалистическом труде. Он является передовым классом общества, ведущей силой его развития. Поэтому в СССР государственное руководство обществом (диктатура) принадлежит рабочему классу» 62 .

Видите, как ясно. При капитализме же все наоборот. Рабочий класс базирует свое существование на государственной или частной собственности и на капиталистическом труде (социалистического там нет). Он является... впрочем, он и там является, с точки зрения марксизма, передовым классом общества, ведущей силой его развития. Так что же, выходит, по этой логике, что и при капитализме государственное руководство обществом (диктатypa) принадлежит рабочему классу?

Но ведь это не так. Значит, мы имеем дело с псевдодоказательством, со словами, которые только на первый взгляд представляются глубокомысленным аргументом, а на деле в них - полная бессмыслица. При рабовладельческом строе рабы по необходимости базировали свое существование на рабовладельческой государственной или частной собственности и были революционным, следовательно, передовым классом общества, ведущей силой его развития. Но диктатура-то была рабовладельцев, а не рабов!

Не будем, однако, спешить. Неубедительна аргументация в сталинском учебнике - возьмем учебник 70-х годов: И.В.Берхин. «История СССР 1917-1970 гг.». Апробирован до такой степени, что издан даже на иностранных языках для заграницы. Какие доказательства приводит эта официозная книга в поддержку того, что в Советской России была установлена диктатура пролетариата?

Доказательств два. Первое: власть в стране перешла в руки Советов, а в них «рабочий класс играл решающую роль». Но почему же тогда большевики в период двоевластия в 1917 году снимали лозунг «Вся власть Советам»? Да потому, что дело было не в классовом составе депутатов Советов, а в их партийной принадлежности: «решающая роль рабочего класса» была признана за Советами не тогда, когда туда были избраны рабочие, а когда были избраны большевики (так называемая «большевизация Советов»). Значит, первое доказательство - уже разобранная выше тавтология: большевистская партия представляет рабочий класс потому, что она представляет рабочий класс. Та же самая тавтология открыто преподносится в качестве второго доказательства «превращения пролетариата в господствующий класс»: оно выражается, оказывается, в том, что руководство Советским государством находится в руках «партии пролетариата» - большевиков 63 .

Таким образом, доказуемое опять подсовывается в качестве доказанного.

Откуда берут начало в советской политической литературе эти шулерские приемы доказательства того исключительно важного в коммунистической идеологии положения, что после Октябрьской революции в России была установлена диктатура пролетариата? Ведь должна была быть первоначальная, по свежим следам высказанная ленинская аргументация?

Была ленинская. Вот она: «Господство рабочего класса в конституции, собственности и в том, что именно мы двигаем дело...» 64

«Мы» - это организация профессиональных революционеров, и ее идентичность с пролетариатом как раз и есть недоказуемая ленинская тавтология! Собственность после национализации - государственная, а государство - в руках той же организации; следовательно, это та же тавтология. Остается конституция. Верно: в ней написано, что существует диктатура пролетариата. Но ведь под доказательствами мы подразумеваем не написанное на бумаге, а существующее в реальной жизни.

Получается, что ни ленинская, ни сталинская, ни современная аргументации не убеждают в факте установления пролетарской диктатуры в России. Да и правда: какие аргументы можно привести? Ведь их нет. Мы сказали: в Совнаркоме рабочих нет. Но, может быть, правящая Коммунистическая партия состоит из рабочих? Нет, при Ленине рабочие составляют в партии значительно меньше 50% 65 . Может быть, они составляют большинство в ЦК партии? Нет, при Ленине состав ЦК немногочислен и там, как и в правительстве, - профессиональные революционеры. Так никогда и не включались рабочие в ЦК? Почему же, бывало. Существует и доныне практика включать нескольких рабочих напоказ в состав ЦК.

Мне приходилось иметь дело с некоторыми из них, например, с Валентиной Гагановой. Они - типичные представители рабочей аристократии, которых избирают в президиумы и посылают в составе делегаций, но никакого влияния в ЦК эти профессиональные подставные лица не имеют, отлично это понимают и знают свое место.

Да Ленин сам признавал в 1921 году, что всего, «по неполным данным, около 900 рабочих» участвовали в управлении производством. «Увеличьте это число, если хотите, хотя бы даже в десять, хотя бы даже в сто раз... все же таки мы получаем ничтожную долю непосредственно управляющих по сравнению с 6-миллионной общей массой членов профсоюзов... Партия, это - непосредственно правящий авангард пролетариата, это - руководитель» 66 .

О подлинном социальном составе этой партии мы уже говорили.

Впрочем, Ленин и не считает, что рабочие действительно должны управлять государством: не доверяет он им. В 1922 году Ленин объявляет, что «действительные «силы рабочего класса» состоят сейчас из могучего авангарда этого класса (Российской коммунистической партии, которая не сразу, а в течение 25 лет завоевала себе делами роль, звание, силу «авангарда» единственно революционного класса), плюс элементы, наиболее ослабленные деклассированием, наиболее податливые меньшевистским и анархистским шатаниям» 67 .

Таким образом, партия носит имя и играет роль авангарда, а настоящие рабочие симпатизируют меньшевикам и анархистам. Вот вам и диктатура пролетариата!

Означает это, что пролетариату не было сделано совсем никаких поблажек после того, как его руками была захвачена власть для организации профессиональных революционеров?

Нет, поблажки были. Торжественно пророческие слова Маркса «Бьет час капиталистической частной собственности. Экспроприаторов экспроприируют» были переведены на общедоступный русский язык в форме доходчивого лозунга «Грабь награбленное!». Периодически устраивались организованные «экспроприации буржуазии», во время которых вооруженные чекисты водили рабочих в квартиры «бывших» и позволяли тащить приглянувшиеся вещи. Некоторое количество рабочих семей было переселено из подвалов в квартиры буржуазии; судьба прежних обитателей оставалась неизвестной, но о ней можно было догадаться. В газетах, речах и лозунгах восхвалялся пролетариат. Наконец, в качестве вершины его возвеличения был введен «рабочий контроль» на предприятиях и в учреждениях.

Именно в связи с рабочим контролем можно хорошо проследить тактику Ленина в отношении пролетариата сразу же после Октября.

Руководитель Профинтерна С.А.Лозовский, казненный затем при Сталине, сообщает следующее: написанный Лениным проект декрета о рабочем контроле звучал столь радикально, что Лозовский запротестовал. «Если оставить декрет в таком виде, как Вы его предлагаете, - писал он Ильичу, - тогда каждая группа рабочих будет рассматривать его как разрешение делать все, что угодно». Ленин разъяс-

нил: «Сейчас главное заключается в том, чтобы контроль пустить в ход... Никаких преград не нужно ставить инициативе масс. Через определенный период можно будет на основании опыта увидеть, в какие формы отлить рабочий контроль в общегосударственном масштабе» 68 . «Через определенный период» форма была найдена довольно простая: рабочий контроль был вообще отменен как, по словам того же Ленина, «шаг противоречивый, шаг неполный» 69 .

Рабочий контроль был отменен, экспроприированные у буржуев шубы сносились, а квартиры были в результате введенной жилищной нормы разгорожены на такие клетушки, что стало в них теснее, чем в подвалах. Поблажки, сделанные после Октябрьской революции пролетариату, очень напоминают то, что происходило в конце второй мировой войны при взятии советскими войсками немецких городов. В течение нескольких дней солдатам разрешалось все. Русские люди в массе своей незлобивы и чужды садистским наклонностям, поэтому особенных зверств не было: солдаты беспробудно пили, отбирали у жителей часы и прочие вещи и насиловали всех немок подходящего возраста. Потом командование железной рукой восстанавливало дисциплину. Солдат гнали на новый штурм, а отбирать вещи, расстреливать и заниматься немками могло уже только начальство да подходившие в безопасном втором эшелоне войска НКГБ.

Итак, вырисовывается следующая картина. Хотя диктатура пролетариата фигурирует в работах Маркса и составляет сущность ленинского вклада в марксизм, обнаружить ее реальные следы в советской действительности после Октябрьской революции не удается.

Не видно не только ее установления, но и ее окончания. В самом деле, когда она кончилась? Кто из нас это заметил? Почему-то конец диктатуры класса феодалов или буржуазии всегда бывал грандиозным событием для страны. Не говоря уже о конце диктатуры целого класса, даже уход со сцены отдельного диктатора никогда не проходил незамеченным: не только Гитлера, но даже Примо де Ривера, Дольфуса, Хорти, Антонеску... Смерть товарища Сталина мы тоже не обошли вниманием. А вот о том, что кончилась диктатура пролетариата, мы узнали задним числом из теоретических статей, и до сих пор никто, включая авторов

статей, толком не может сказать, когда это произошло: до принятия Конституции 1936 года или на 20 лет позднее, когда было объявлено, что Советское государство - общенародное.

Это отсутствие фактов и доказательств, сбивчивость даже в теоретической постановке вопроса - безошибочный симптом того, что речь идет о политической фикции.

Поэтому с такой легкостью отказываются от диктатуры пролетариата коммунистические партии. Это отказ не от реальности, а от терминологии. Если им удастся установить свой режим, они будут именовать его «общенародным государством», подобно тому, как и установленные после второй мировой войны коммунистические режимы были названы не «диктатурой пролетариата», а «народной демократией». Сущность же останется той же: диктатура нового класса «управляющих» - его и только его.

Не было диктатуры пролетариата в Советской России. Не было ее и ни в какой иной социалистической стране. Вообще ее не было. И рассуждать о ней - столь же осмысленное занятие, как восторгаться покроем наряда голого короля.

«Диктатура над пролетариатом»

Понимали ли Ленин и его соратники, что в действительности в результате Октябрьской революции пролетариат не только не получил государственную власть, но остался подчиненным и эксплуатируемым классом общества? Что, по удачному более позднему выражению Троцкого, установлена была «диктатура над пролетариатом»?

Не могли не понимать. Свидетельство о сознании ими этого факта - то, что в работах Ленина мы находим его обоснование.

Уже накануне Октября в книге «Государство и революция» Ленин впервые заговорил об обществе после революции несколько по-иному, чем принято было прежде в среде марксистов. Вместо живописавшегося ранее безоблачного благоденствия рабочих и крестьян, освободившихся, наконец, от надсмотра эксплуататоров, Ленин неожиданно выдвинул вопрос о необходимости «учета и контроля». Трудящихся - победителей в предстоявшей революции, оказы-

вается, надо было учитывать, контролировать и дисциплинировать.

После Октябрьской революции Ленин уже в полный голос стал настаивать на «воспитании новой дисциплины» у трудящихся, называя это новой формой классовой борьбы. Наименование было зловещим: в классовой борьбе большевики расправлялись с врагом сурово.

Кто рассматривался в качестве потенциального классового врага? Речь шла уже не о капиталистах и помещиках, а о пролетариях, Ленин отвечал на этот вопрос недвусмысленно: «Разве классовая борьба в эпоху перехода от капитализма к социализму не состоит в том, чтобы охранять интересы рабочего класса от тех горсток, групп, слоев рабочих, которые упорно держатся традиций (привычек) капитализма и продолжают смотреть на Советское государство по-прежнему: дать «ему» работы поменьше и похуже, - содрать с «него» денег побольше» 71 .

Ну, слова об «интересах рабочего класса» здесь - привычный эвфемизм для обозначения интересов «авангарда» и его «Советского государства». А остальное все правильно: классовый враг для Ленина - те рабочие, которые не хотят, чтобы их это государство эксплуатировало.

Как видим, Ленин не только сознает реальную обстановку в обществе, но и делает из нее бескомпромиссные выводы.

Кто же должен, по мнению Ленина, осуществлять учет и контроль над трудящимися и бороться против классового врага в столь своеобразном для марксиста истолковании? Ленин заявляет, что после Октябрьской революции рабочие не знают «над собой никакого ига и никакой власти, кроме власти их собственного объединения, их собственного, более сознательного, смелого, сплоченного, революционного, выдержанного авангарда» 72 . Обилие хвалебных прилагательных не меняет того факта, что иго и власть над рабочими, оказывается, все-таки есть, а осуществляет ее «авангард», то есть, по ставшему к тому времени уже стандартным обозначению, организация профессиональных революционеров. Реальность отражена четко.

Ленин сознает, однако, необходимость пополнения рядов этого «авангарда». «Чем глубже переворот, тем больше требуется активных работников для свершения работы за-

мены капитализма аппаратом социализма», - констатирует он менее чем через полтора месяца после Октябрьской революции и ставит задачу: «...сейчас не должно думать об улучшении вот в этот момент своего положения, а думать о том, чтобы стать классом господствующим» 73 .

Призыв этот обращен, разумеется, к «народным массам», но фактически к ним относится лишь первая его часть - не думать об улучшении своего положения. Господствующие же позиции предназначены не для самой массы, а для «активных работников», для тех, кто отличится в деле подавления противника и выполнения поставленных ленинцами задач. «Вот на какой работе, - писал Ленин в январе 1918 года, - должны практически выделяться и выдвигаться наверх, в дело общегосударственного управления, организаторские таланты... Им надо помочь развернуться. Они и только они, при поддержке масс, смогут спасти Россию и спасти дело социализма» 74 .

Создание господствующего в стране «авангарда» Ленин не рассматривает как временное явление, связанное с революцией, гражданской войной и переходным периодом. Речь идет для Ленина о различной роли и месте различных социальных групп в обществе. Продолжим читать ленинские слова, которые мы уже начинали цитировать в предыдущем параграфе. Вот как поучает Ленин несостоявшегося диктатора - пролетариат: «Господство рабочего класса в конституции, собственности и в том, что именно мы двигаем дело, а управление - это другое дело, это - дело уменья, дело сноровки... Чтобы управлять, надо иметь людей, умеющих управлять... Уменье управлять с неба не валится и святым духом не приходит, и оттого, что данный класс является передовым классом, он не делается сразу способным к управлению... Для управления, для государственного устройства мы должны иметь людей, которые обладают техникой управления, которые имеют государственный и хозяйственный опыт... » 75

Вот вам и диктатура пролетариата.

Сыграл уже, сполна сыграл рабочий класс отведенную ему Ильичем роль армии революции. Теперь его дело не диктаторствовать, а работать, учитываться и контролироваться. Не на «диктатуру пролетариата» ориентируется творец ленинизма, а на создание слоя «управляющих» - который, как мы теперь знаем, и будет затем создан.

Ленин сам прилагает к этому руку. В одной из своих последних статей - «Как нам реорганизовать Рабкрин» - он выступает с планом, в котором и следа не остается от «рабочего контроля» («шага противоречивого, шага неполного»). Шагом непротиворечивым и полным должно быть в области контроля, по мнению Ленина, сформирование привилегированного бюрократического аппарата. Служащие этого аппарата - «рабоче-крестьянской инспекции», пишет Ильич, «по моему плану будут, с одной стороны, исполнять чисто секретарские обязанности при других членах Раб-крина... а с другой стороны - должны быть высоко квалифицированы, особо проверены, особо надежны, с высоким жалованьем.,.» 76

В качестве «управляющих» Ленин представлял себе давно знакомых, испытанных членов своей организации - профессиональных революционеров. Даже головокружительно возвысившись над ними и созерцая их с раздраженным чувством полного превосходства, он все же продолжал их ценить и им верить. Именно поэтому Ленин с растущей тревогой всматривался в неудержимый новый процесс, развернувшийся в советском обществе.

Новая «дружина»

Процесс состоял в бурном росте партийного и государственного аппарата власти и в его возраставших претензиях на то, чтобы управлять страной. Он был вызван объективно теми преобразованиями в общественной структуре, которые проводил - не по прихоти, а по необходимости - сам Ленин, декретируя и осуществляя огосударствление и централизацию, создавая монополию одной - правящей - партии. Перед лицом этого процесса ленинская гвардия, состоявшая из людей уже немолодых, подорванных годами испытаний и нечеловечески напряженной работы, вдруг оказалась хрупким плотом на гребне вздымавшейся волны. Это была волна рвавшихся к власти и выгодным постам нахрапистых карьеристов и мещан, наскоро перекрасившихся в коммунистов. Их напористая масса жаждала, вопреки представлениям Ленина, стать слоем «управляющих» .

Каждого из них - и в отдельности, и дюжинами, и пачками - Ленин мог выгнать, арестовать, расстрелять. Но в

целом они были неодолимы. Характер и глубина социальных перемен, бурный рост партии и государства, а к тому же огромные размеры страны делали невозможным для немногочисленной группы профессиональных революционеров занять все ответственные посты и держать все управление в собственных руках. Ни Маркс с Энгельсом, ни сам Ленин не предусмотрели такого хода событий.

Когда читаешь последние работы Ленина, явственно видишь, как находящийся на краю могилы вождь, мечется перед этой неожиданной проблемой.

Порой он пытается выдать ее за наследие царизма, говоря об угрозе «российского аппарата... заимствованного от царизма и только чуть-чуть помазанного советским мир-ром». Но никакие отговорки не спасают от очевидного для Ленина грозящего «нашествия того истинно-русского человека, великорусского шовиниста, в сущности - подлеца и насильника, каким является типичный русский бюрократ». Масштабы этого нашествия пугают Ленина. «Нет сомнения, - пишет он, - что ничтожный процент советских и советизированных рабочих будет тонуть в этом море шовинистической великорусской швали, как муха в молоке» 77 . «Нужда в честных отчаянная», - уныло констатирует Ленин 78 .

К тому же Ленин сам сознает, что отговорки его фальшивы: к власти рвется не царская и не буржуазная, а новая - коммунистическая бюрократия. «Самый худший у нас внутренний враг - бюрократ, - пишет Ленин в 1922 году, - это коммунист, который сидит на ответственном (а затем и на неответственном) советском посту и который пользуется всеобщим уважением, как человек добросовестный» 79 .

Значит, напирают не, по изящному выражению времен гражданской войны, недорезанные буржуи, а уважаемые, добросовестные коммунисты на государственных постах. Больше того: бюрократия растет и в партийных органах. В своей последней статье Ленин с тревогой пишет обо «всей нашей бюрократии, как советской, так и партийной. В скобках будь сказано, - поясняет он, - бюрократия у нас бывает не только в советских учреждениях, но и в партийных» 80 . Или еще более выразительно: «Понятное дело, что возродившийся в советских учреждениях бюрократизм не мог не оказать тлетворного влияния и среди партийных ор-

ганизаций, так как верхушки партии являются верхушками советского аппарата: это одно и то же» 81 .

Ленин пишет о «гнете общих условий» советского бюрократизма 82 . Рождающаяся всевластная коммунистическая бюрократия - вызванная к жизни революцией, которую организовали Ленин и его гвардия профессиональных революционеров, - уже начинает создавать угрозу для этой гвардии. Прущие снизу на все посты карьеристы - сила, способная оказать давление на вершимую в Кремле политику. На каком курсе будет настаивать эта орда карабкающихся к власти выскочек? На том ли, который, по мнению Ленина, проводится в интересах пролетариата и сформировался из сложного сочетания догматизированной марксистской теории, долголетних споров в эмиграции и импровизации в реальной обстановке России? Или на другом - своем, брутальном, беспардонном, лишь на словах марксистском и революционном, а на деле - курсе реакционного диктаторского властвования над всеми, оказавшимися внизу социальной пирамиды?

26 марта 1922 года на бумагу ложатся следующие поразительные слова Ленина: «Если не закрывать себе глаза на действительность, то надо признать, что в настоящее время пролетарская политика партии определяется не ее составом, а громадным, безраздельным авторитетом того тончайшего слоя, который можно назвать старой партийной гвардией. Достаточно небольшой внутренней борьбы в этом слое, и авторитет его будет если не подорван, то во всяком случае ослаблен настолько, что решение будет уже зависеть от не от него» 83 .

От кого же? Видимо, от сил, находящихся под тонким слоем ленинской гвардии. А решение, о котором идет речь, - о чем оно? Как явствует из текста, о том, будет ли политика «пролетарской», - иными словами, проводимой Лениным и его гвардией, по их мнению, в интересах пролетариата, или она будет другой? Какой - Ленин не решается даже произнести.

Произнесет это белоэмигрант-монархист Шульгин, антикоммунистические книги которого «Дни» и «1920-й год» были изданы в Советской России по приказу Ленина. В своей третьей книге «Три столицы. Путешествие в красную Россию» Шульгин не без удовольствия уже посл& смерти Ленина подведет итоги его правления в стране:

«Вернулось неравенство... Мертвящий коммунизм ушел в теоретическую область, в глупые слова, в идиотские речи... А жизнь восторжествовала. И как в природе нет двух травинок одинаковых, так и здесь бесконечная цепь от бедных до богатых... Появилась социальная лестница. А с ней появилась надежда. Надежда каждому взобраться повыше». И далее: «Власть есть такая же профессия, как и всякая другая. Если кучер запьет и не исполняет своих обязанностей, его прогоняют.

Так было и с нами, классом властителей. Мы слишком много пили и пели. Нас прогнали.

Прогнали и взяли себе других властителей, на этот раз «из жидов».

Их, конечно, скоро ликвидируют. Но не раньше, чем под жидами образуется дружина, прошедшая суровую школу. Эта должна уметь властвовать, иначе ее тоже «избацают».

Коммунизм же был эпизодом. Коммунизм («грабь награбленное» и все прочее такое) был тот рычаг, которым новые властители сбросили старых. Затем коммунизм сдали в музей (музей революции), а жизнь входит в старое русло при новых властителях. Вот и все...» 84

В этой интересной оценке есть пророческая мысль о двух слоях правителей в Советской России.

Тот слой, который антисемит Шульгин именует «из жидов», - это пришедшая к власти в итоге Октябрьской революции организация профессиональных революционеров. В ней действительно было немало евреев, которых всячески притесняли компаньоны Шульгина - слишком много пившие и певшие прежние властители России.

То, что заметил и высказал Шульгин, очевидно, начал сознавать и Ленин, но боялся себе признаться: этот слой не мог долго удержаться у власти, он был совершенно чужд массе народа. Если даже в кругу находившихся в России подпольных «комитетчиков» вызывали отчужденность эмигранты с их, по выражению Сталина, «бурями в стакане воды, то что же сказать о восприятии народом этого космополитического интеллигентского слоя? Конечно, с мнением народа можно было не считаться, к этому русский народ приучен. Однако здесь таилась слабость в предстоявшей борьбе с «дружиной», образовывавшейся под слоем профессиональных революционеров у власти.

Сама история зло смеялась над этими гётевскими учениками чародея. На протяжении ряда лет Ленин и его соратники, при всех попытках и невинность соблюсти, и капитал приобрести, в итоге всегда предпочитали капитал невинности. Обманув рабочих обещаниями установить диктатуру пролетариата, они стали быстро превращаться в новый господствующий класс. Но процесс рождения такого класса оказался неудержимым, вырвавшимся из-под их контроля. Ленинская гвардия - с сохранившимися у нее элементами идеализма, с иллюзиями, будто она действительно руководствуется интересами пролетариата, - оказывалась беспомощной по сравнению с новыми силами, не отягощенными самообманом и стремительно заполнявшими русло этого процесса.

Горькой иронией истории было и то, что через три недели после цитированной записи Ленина по его инициативе Генеральным секретарем ЦК партии был избран Сталин. Ленин боялся даже «небольшой внутренней борьбы» в рядах своих гвардейцев, которая привела бы к падению их авторитета. Сталин втихомолку строил планы борьбы не на жизнь, а на смерть против своих соперников в ленинской гвардии и стремился растоптать ее авторитет. Ленин понял это уже тогда, когда подошли последние дни его сознательного существования.

ПРЕДИСЛОВИЕ

Сборник, предлагаемый вниманию читателя, содержит впервые переведенный на русский язык текст известного доклада Гильберта "Математические проблемы", произнесенного на II Международном Конгрессе математиков, проходившем в Париже с 6 по 12 августа 1900 г.

В работе Конгресса приняло участие 226 человек: 90 человек из Франции, 25 из Германии, 17 из Соединенных Штатов, 15 из Италии, 13 из Бельгии, 9 из России, по 8 из Австрии и Швейцарии, по 7 из Англии и Швеции, 4 из Дании, по 3 из Голландии, Испании и Румынии, по 2 из Сербии и Португалии, 4 из Южной Америки, по одному делегату прислали Турция, Греция, Норвегия, Канада, Япония и Мексика.

Основными языками Конгресса были английский, французский, немецкий и итальянский.

Председателем Конгресса был избран Анри Пуанкаре, почетным председателем - отсутствовавший Шарль Эрмит (1822 - 1901), вице-председателями - Е. Чубер (Вена), К. Гейзер (Цюрих), П. Гордан (Эрланген), А. Гринхилл (Лондон), Л. Линделёф (Гельсингфорс), Ф. Линдеман (Мюнхен), Г. Миттаг-Леффлер (Стокгольм), отсутствовавший Э. Мур (Чикаго), М. А. Тихомандрицкий (Харьков), В. Вольтерра (Турин), Г. Цейтен (Копенгаген), секретарями Конгресса - И. Бендиксон (Стокгольм), А. Капелли (Неаполь), Г. Минковский (Цюрих), И. Л. Пташицкий (Петербург), отсутствовавший А. Уайтхед (Кембридж).

Генеральным секретарем Конгресса был избран Э. Дюпорк (Париж).

Работало шесть секций: 1) арифметики и алгебры (председатель Д. Гильберт, секретарь Э. Картан),

5-я и 6-я секции заседали вместе.

В день открытия Конгресса на общем заседании состоялось два часовых доклада: М. Кантора "Об историографии математики", в котором он сделал обзор работ по истории математики, начиная с Ж. Монтюкла и Г. Либри, и В. Вольтерра о научной деятельности Э. Бетти, Ф. Бриоски и Ф. Казорати.

Затем начались секционные заседания, на которых было сделано 46 сообщений, в том числе Л. Диксоном, Г. Миттаг-Леффлером, Д. Гильбертом, Ж. Адамаром, А. Капелли, И. Фредгольмом, И. Бендиксоном, В. Вольтерра и др.

Русская математика была представлена на Конгрессе единственным сообщением М.А. Тихомандрицкого "Об исчезновении функции Н нескольких переменных".

На заключительном общем заседании выступили Г. Миттаг-Леффлер, который рассказал о последних годах жизни Вейерштрасса по его письмам к С. В. Ковалевской, и А. Пуанкаре, сделавший доклад "О роли интуиции и логики в математике".

Так проходил Конгресс, на котором 8 августа на совместном заседании 5-й и 6-й секций Д. Гильберт прочитал свой доклад "Математические проблемы".

Как пишет Д. Синцов *, "сообщение Гильберта вызвало ряд замечаний со стороны присутствовавших, указавших, что некоторые из перечисленных Гильбертом задач вполне или отчасти ими разрешены" **. К тому времени Гильберт, 38-летний гёттингенский профессор, был уже широко известен своими работами по теории инвариантов и теории алгебраических чисел. В 1899 г. вышли в свет его знаменитые "Основания геометрии", составившие эпоху в основаниях математики. Удивительная разносторонность и обобщающая сила дарования Гильберта позволяли ему легко ориентироваться в различных областях математики, почти в каждой из которых он получил выдающиеся результаты и поставил ряд важных проблем.

* Д. М. Синцов, Второй Международный математический конгресс, Физ.-матем. науки (2) 1, № 5 (1901), 129-137.

** Вероятно, число проблем в первоначальном тексте доклада превышало двадцать три.

Наиболее интересные, по мнению Гильберта, проблемы, "исследование которых может значительно стимулировать дальнейшее развитие науки", он и предложил математикам в своем докладе. С тех пор прошло уже две трети века. Проблемы Гильберта в течение всего этого срока не теряли актуальности, к их решению были приложены усилия талантливейших математиков. Развитие идей, связанных с содержанием указанных проблем, составило значительную часть математики XX в.

Перевод основной части доклада (исключая текст 15-й и 23-й проблем и заключения) осуществлен М. Г. Шестопал с текста, помещенного в Gottinger Nachrichten (1900, 253-297), и просмотрен И. Н. Бронштейном и И. М. Ягломом, которые внесли в него ряд редакционных поправок и изменений. Текст 15-й и 23-й проблем, а также заключительной части доклада переведен А. В. Дорофеевой. В перевод внесены дополнения, сделанные Гильбертом для издания доклада, помещенного в третьем томе его Собрания сочинений (Gesammelte Abhandlungen, Berlin, Springer, 1932-1935), - в тексте они заключены в квадратные скобки. Перевод был сверен с английским переводом (Bull. Amer. Math. Soc. 8, № 10 (1902), 403-479), также с переводом, осуществленным в кабинете истории математики и механики МГУ А. В. Дорофеевой и М. В. Чириковым *.

* Этот перевод послужил началом работы по историко-матема-тическому анализу проблем Гильберта, проводимой в кабинете истории математики и механики МГУ под руководством проф. К. А. Рыбникова.

Известную трудность составлял перевод некоторых старых математических терминов. В некоторых случаях рядом с переводом в круглых скобках помещен немецкий термин, а в одном случае термин (Polarenprocess) оставлен без перевода. Переводчики немало потрудились над тем, чтобы донести до русского читателя своеобразный, местами даже патетический язык гильбертовского доклада. Авторы комментариев к проблемам любезно согласились просмотреть переводы соответствующих проблем и внесли ряд существенных исправлений.

Оценить то выдающееся значение, которое сыграл доклад Гильберта для математики XX в. позволят, как мы надеемся, комментарии к проблемам, составляющие вторую часть сборника. Создание таких комментариев, содержащих обзор основных результатов, достигнутых в направлении решения гильбертовских проблем, ужепредпринималось отдельными авторами *. Однако работа такого рода с привлечением известных специалистов по соответствующим областям математики осуществляется, насколько нам известно, впервые.

* L. Bieberbach, Dber die Einfluss von Hilbert Pariser Vortrag liber "Mathematische Probleme", auf die Entwicklung der Matbematik in den letzen dreissig Jabren, Naturwissenschaften 18 (1930), 1101-1111; С.С.Демидов, К истории проблем Гильберта. ИМИ, вып. 17, "Наука", 1967, 91-121.

Выходу в свет этой книги в значительной мере способствовали внимание и помощь со стороны очень многих лиц, среди которых необходимо отметить участников семинара по истории математики и механики МГУ, в особенности его руководителей профессоров И.Г. Башмакову, К.А. Рыбникова, А.П. Юшкевича, покойную С.А. Яновскую, а также сотрудника Математического института имени В.А. Стеклова АН СССР А.Н. Паршина, советы и помощь которого в о многом помогли улучшить издание.

С. С. Демидов

НЕСКОЛЬКО СЛОВ О ПРОБЛЕМАХ ГИЛЬБЕРТА

На Международном математическом конгрессе в Париже в 1900 г. выдающийся немецкий математик Давид Гильберт выступил с докладом под названием "Математические проблемы". Доклад этот был затем несколько раз опубликован в подлиннике и в переводах *; последнее издание подлинника находим в третьем томе собрания сочинений Гильберта **.

* Впервые напечатан в Arcbiv f. Math. u Phys., Ill серия, 1 (1901), 44-63, 213-237.

** D. Hilbert, Gesammelte Abhandlungen, т. Ill, 1935, 290-329.

На нижеследующих страницах печатается русский перевод доклада Гильберта.

Ни до доклада Гильберта 1900 г., ни после этого доклада математики, насколько я знаю, не выступали с научными сообщениями, охватывавшими проблемы математики в целом *. Таким образом, доклад Гильберта оказывается вполне уникальным явлением в истории математики и в математической литературе. И сейчас, почти через 70 лет после того, как Гильберт сделал свой доклад, он сохраняет свой интерес и значение.

* Доклад американского математика Дж. фон Неймана на Международном математическом конгрессе в Амстердаме в 1954 г. не является опровержением этого утверждения: правда, доклад фон Неймана назывался "Нерешенные проблемы в математике", но докладчик начал свой доклад высказыванием, что считал бы безумием в подражание Гильберту говорить о проблемах математики в целом, а предполагает ограничиться лишь проблемами в некоторых областях математики (главным образом в областях, близких к функциональному анализу). Доклад фон Неймана опубликован не был - единственное, что о нем напечатано в Трудах Амстердамского конгресса,- это то, что рукопись доклада не была доступна издателям; по-видимому, ее не существует. Поэтому об этом докладе можно в настоящее время судить лишь по воспоминаниям лиц, слушавших его.

Нa все развитие современной математики Гильберт оказал влияние исключительное, охватывающее почти все направления математической мысли; это объясняется тем, что Гильберт был математиком, в котором сила математической мысли соединялась с редкой широтой и разносторонностью. Разносторонность эта была, если так можно выразиться, вполне сознательной: Гильберт постоянно делает упор на то, что математика едина, что различные ее части находятся в постоянном взаимодействии между собой и с науками о природе и что в этом взаимодействии не только ключ к пониманию самой сущности математики, но и лучшее средство против расщепления математики на отдельные, не связанные друг с другом части,- опасности, которая в наше время огромного количественного роста и устрашающей специализации математических исследований
постоянно заставляет о себе думать. С большой силой и убежденностью говорит Гильберт, особенно в конце своего замечательного доклада, о целостном характере математики как основе всего точного естественнонаучного познания. Его убежденность в этом служит в значительной степени и путеводной нитью псого доклада в целом и, несомненно, во многих случаях руководила автором при отборе выдвигаемых им математических задач.

Доклад начинается с интересно, я бы сказал вдохновенно, написанной общей вводной части, в которой говорится не только о значении для математики "хорошо поставленной" специальной проблемы, но и высказываются суждения о математической строгости, о связи математики с естествознанием и о других вещах, близких всякому активно думающему о своей науке математику. В заключение этой вводной части Гильберт с поражающей иной и убежденностью высказывает свой основной тезис, "аксиому" о разрешимости в широком смысле слова всякой математической задачи - тезис, содержанием которого являются глубокая уверенность в неограниченном могуществе человеческого познания и непримиримая борьба со всяким агностицизмом - с нелепым "Ignorabimus" * , как говорит в другом месте Гильберт.

* "Ignorabimus" (лат.) - "мы не будем знать" - одна из известных речей физиолога Э. Дюбуа-Реймона кончалась (в применении к некоторым невыясненным научным вопросам) восклицанием: "Ignoramus et ignorabimus" - мы не знаем и не будем знать!

Далее идут сами проблемы. Они начинаются с теории множеств (континуум-проблема) и обоснования математики, переходят далее к основаниям геометрии, теории непрерывных групп (знаменитая пятая проблема об освобождении понятия непрерывной группы от требования дифференцируемости), к теории чисел, алгебре и алгебраической геометрии и заканчиваются анализом (дифференциальные уравнения, особенно с частными производными, вариационное исчисление). Особое место занимает шестая проблема - об аксиоматике теории вероятностей и механики.

По своему характеру проблемы Гильберта очень разнородны. Иногда это - конкретно поставленный вопрос, на который ищется однозначный ответ - да или нет, - такова, например, геометрическая третья проблема или арифметическая седьмая проблема о трансцендентных числах. Иногда задача ставится менее определенно как, например, в двенадцатой проблеме (ей Гильберт придавал особо важное значение), в которой требуется найти как само обобщение теоремы Кронекера, так и соответствующий класс функций, которые должны заменить показательную и модулярную.

Пятнадцатая проблема есть, в сущности, проблема обоснования всей теории алгебраических многообразий.

Иногда проблема под данным номером в действительности содержит в себе несколько различных, хотя и тесно связанных между собой задач. Наконец, двадцать третья проблема есть, в сущности, проблема дальнейшего развития вариационного исчисления.

Сейчас, много лет после того, как Гильберт поставил свои проблемы, можно сказать, что они были поставлены хорошо. Они оказались подходящим объектом для того, чтобы сосредоточить вокруг себя творческие усилия математиков различных научных направлений и школ. Каковы были эти усилия и к каким результатам они привели, какие из гильбертовских проблем решены, какие еще нет, - об этом, хотя и не с исчерпывающей полнотой, читатель может узнать из комментариев к этим проблемам.

Характер этих комментариев несколько неоднороден, (что в значительной мере продиктовано характером самих проблем) - некоторые из них могут быть понятны читателю, знакомому с математикой в объеме первых двух курсов механико-математических или физико-математических факультетов университетов или педагогических институтов, для понимания других требуется довольно высокая математическая культура. Думаю, во всяком случае, что читатель будет благодарен авторам комментариев,
существенно облегчившим ознакомление с тем действительно выдающимся произведением общематематической литературы, каким является доклад Гильберта; кроме того, из комментариев можно, как мне кажется, понять и произведенное этим докладом воздействие на дальнейшее развитие математики.

П. С. Александров

Кто из нас не хотел бы приоткрыть завесу, за которой скрыто наше будущее, чтобы хоть одним взглядом проникнуть в предстоящие успехи нашего знания и тайны его развития в ближайшие столетия? Каковы будут те особенные цели, которые поставят себе ведущие математические умы ближайшего поколения? Какие новые методы и новые факты будут открыты в новом столетии на широком и богатом поле математической мысли?

История учит, что развитие науки протекает непрерывно. Мы знаем, что каждый век имеет свои проблемы, которые последующая эпоха или решает, или отодвигает в сторону как бесплодные, чтобы заменить их новыми. Чтобы представить себе возможный характер развития математического знания в ближайшем будущем, мы должны перебрать в нашем воображении вопросы, которые еще остаются открытыми, обозреть проблемы, которые ставит современная наука, и решения которых мы ждем от будущего. Такой обзор проблем кажется мне сегодня, на рубеже нового столетия, особенно своевременным. Ведь большие даты не только заставляют нас оглянуться на прошедшее, но и направляют нашу мысль в неизвестное будущее.

Невозможно отрицать глубокое значение, какое имеют определенные проблемы для продвижения математической науки вообще и важную роль, которую они играют в работе отдельного исследователя. Всякая научная область жизнеспособна, пока в ней избыток новых проблем. Недостаток новых проблем означает отмирание или прекращение самостоятельного развития. Как вообще каждое человеческое начинание связано с той или иной целью, так и математическое творчество связано с постановкой проблем. Сила исследователя познается в решении проблем: он находит новые методы, новые точки зрения, он открывает более широкие и свободные горизонты.

Трудно, а часто и невозможно заранее правильно оценить значение отдельной задачи; ведь в конечном счете ее ценность определится пользой, которую она принесет науке. Отсюда возникает вопрос: существуют ли общие признаки, которые характеризуют хорошую математическую проблему?

Один старый французский математик сказал: "Математическую теорию можно считать совершенной только тогда, когда ты сделал ее настолько ясной, что берешься изложить ее содержание первому встречному". Это требование ясности и легкой доступности, которое здесь так резко ставится в отношении математической теории, я бы поставил еще резче в отношении математической проблемы, если она претендует на совершенство; ведь ясность и легкая доступность нас привлекают, а усложненность и запутанность отпугивают.

Математическая проблема, далее, должна быть настолько трудной, чтобы нас привлекать, и в то же время не совсем недоступной, чтобы не делать безнадежными наши усилия; она должна быть путеводным знаком на запутанных тропах, ведущих к сокрытым истинам; и она затем должна награждать нас радостью найденного решения.

Математики прошлого столетия со страстным рвением отдавались решению отдельных трудных задач; они знали цену трудной задаче. Я напомню только поставленную Иоганном Бернулли задачу о линии быстрейшего падения. "Как показывает опыт, - говорит Бернулли, оповещая о своей задаче, - ничто с такой силой не побуждает высокие умы к работе над обогащением знания, как постановка трудной и в то же время полезной задачи". И поэтому он надеется заслужить благодарность математического мира, если он, - следуя примеру таких мужей, как Мерсенн, Паскаль, Ферма, Вивиани и другие, которые (до него) поступали так же,- предложит задачу выдающимся аналитикам своего времени, чтобы они могли на ней, как на пробном камне, испытать достоинства своих методов и измерить свои силы. Этой задаче Бернулли и другим аналогичным задачам обязано своим зарождением вариационное исчисление.

Известно утверждение Ферма о том, что диофантово уравнение

x n + y n = z n

неразрешимо в целых числах х, у, z, если не считать известных очевидных исключений. Проблема доказательства этой неразрешимости являет разительный пример гого, какое побуждающее влияние на науку может оказать специальная и на первый взгляд малозначительная проблема. Ибо, побужденный задачей Ферма, Куммер пришел к введению идеальных чисел и к открытию теоремы об однозначном разложении чисел в круговых полях на идеальные простые множители - теоремы, которая теперь, благодаря обобщениям на любую алгебраическую числовую область, полученным Дедекиндом и Кронекером, является центральной в современной теории чисел и значение которой выходит далеко за пределы теории чисел в область алгебры и теории функций.

Напомню еще об одной интересной проблеме - задаче трех тел. То обстоятельство, что Пуанкаре предпринял новое рассмотрение и значительно продвинул эту трудную задачу, привело к плодотворным методам и далеко идущим принципам, введенным этим ученым в небесную механику, методам и принципам, которые сейчас признаются и применяются также и в практической астрономии.

Обе упомянутые проблемы - проблема Ферма и проблема трех тел - являются в нашем запасе проблем как бы противоположными полюсами: первая представляет свободное достижение чистого разума, принадлежащее области абстрактной теории чисел, вторая выдвинута астрономией и необходима для познания простейших основных явлений природы.

Часто, однако, случается, что одна и та же специальная проблема появляется в весьма различных областях математики. Так, проблема о кратчайшей линии играет важную историческую и принципиальную роль одновременно в основаниях геометрии, в теории кривых и поверхностей, в механике и в вариационном исчислении. А как убедительно демонстрирует Ф. Клейн в своей книге об икосаэдре *, проблема о правильных многогранниках имеет важное значение одновременно для элементарной геометрии, теории групп, теории алгебраических и теории линейных дифференциальных уравнений!

* F. Кlein, Vorlesungen uber das Ikosaeder und die Auflosung der Gleichungen von funften Grade, Leipzig, 1884.- Прим. ред.

Чтобы осветить важность отдельных проблем, я позволю себе еще сослаться на Вейерштрасса, считавшего большой удачей для себя то стечение обстоятельств, которое позволило ему в начале своей научной деятельности заняться такой значительной проблемой, как проблема Якоби об обращении эллиптического интеграла.

После того как мы рассмотрели общее значение проблемы в математике, обратимся к вопросу о том, из какого источника математика черпает свои проблемы. Несомненно, что первые и самые старые проблемы каждой математической области знания возникли из опыта и поставлены нам миром внешних явлений. Даже правила счета с целыми числами были открыты на этом пути еще на ранней ступени культурного развития человечества так же, как и теперь ребенок познает применение этих правил эмпирическим методом. То же относится к первым проблемам геометрии - пришедшим к нам из древности задачам удвоения куба, квадратуры круга, а также к старейшим проблемам теории численных уравнений, теории кривых, дифференциального и интегрального исчислений, вариационного исчисления, теории рядов Фурье и теории потенциала, не говоря уже о всем богатстве проблем собственно механики, астрономии и физики.

При дальнейшем развитии какой-либо математической дисциплины человеческий ум, обнадеженный удачами, проявляет уже самостоятельность; он сам ставит новые и плодотворные проблемы, часто без заметного влияния внешнего мира, с помощью только логического сопоставления, обобщения, специализирования, удачного расчленения и группировки понятий и выступает затем сам на первый план как постановщик задач. Так возникли задача о простых числах и другие задачи арифметики, теория Галуа, теория алгебраических инвариантов, теория абелевых и автоморфных функций и так возникали вообще почти все тонкие вопросы современной теории чисел и теории функций.

А между тем во время действия созидательной силы чистого мышления внешний мир снова настаивает на своих правах: он навязывает нам своими реальными фактами новые вопросы и открывает нам новые области математического знания. И в процессе включения этих новых областей знания в царство чистой мысли мы часто находим ответы на старые нерешенные проблемы и таким путем наилучшим образом продвигаем вперед старые теории. На этой постоянно повторяющейся и сменяющейся игре между мышлением и опытом, мне кажется, и основаны те многочисленные и поражающие аналогии и та кажущаяся предустановленная гармония, которые математик так часто обнаруживает в задачах, методах и понятиях различных областей знания.

Остановимся еще кратко на вопросе о том, каковы могут быть общие требования, которые мы вправе предъявить к решению математической проблемы. Я имею в виду прежде всего требования, благодаря которым удается убедиться в правильности ответа с помощью конечного числа заключений и притом на основании конечного числа предпосылок, которые кладутся в основу каждой задачи и которые должны быть в каждом случае точно сформулированы. Это требование логической дедукции с помощью конечного числа заключений есть не что иное, как требование строгости проведения доказательств. Действительно, требование строгости, которое в математике уже вошло в поговорку, соответствует общей философской потребности нашего разума; с другой стороны, только выполнение этого требования приводит к выявлению полного значения существа задачи и ее плодотворности. Новая задача, особенно если она вызвана к жизни явлениями внешнего мира, подобна молодому побегу, который может расти и приносить плоды, лишь если он будет заботливо и по строгим правилам искусства садоводства взращиваться на старом стволе - твердой основе нашего математического знания.

Будет большой ошибкой думать при этом, что строгость в доказательстве - это враг простоты. Многочисленные примеры убеждают нас в противоположном: строгие методы являются в то же время простейшими и наиболее доступными. Стремление к строгости как раз и приводит к отысканию простейших доказательств. Это же стремление часто прокладывает путь к методам, которые оказываются более плодотворными, чем старые менее строгие методы. Так, теория алгебраических кривых благодаря более строгим методам теории функций комплексного переменного и целесообразному применению трансцендентных средств значительно упростилась и приобрела большую цельность. Далее, доказательство правомерности применения четырех элементарных арифметических действий к степенным рядам, а также почленного дифференцирования и интегрирования этих рядов и основанное на этом признание степенного ряда [как инструмента математического анализа - П. А. ], несомненно, значительно упростили весь анализ, в частности, теорию исключения и теорию дифференциальных уравнений (вместе с ее теоремами существования).

Но особенно разительный пример, иллюстрирующий мою мысль, представляет вариационное исчисление. Исследование первой и второй вариаций определенного интеграла приводило к крайне сложным вычислениям, а соответствующие исследования старых математиков были лишены необходимой строгости. Вейерштрасс указал нам путь к новому и вполне надежному обоснованию вариационного исчисления. На примере простого и двойного интеграла я вкратце намечу в конце моего доклада, как следование этому пути приводит в то же время к поразительному упрощению вариационного исчисления вследствие того, что для установления необходимых и достаточных критериев максимума и минимума становится излишним вычисление второй вариации и даже частично отпадает необходимость в утомительных умозаключениях, относящихся к первой вариации. Я уже не говорю о тех преимуществах, которые возникают оттого, что исчезает надобность рассматривать лишь те вариации, для которых значения производных функций меняются незначительно.

Предъявляя к полному решению проблемы требование строгости в доказательстве, я хотел бы, с другой стороны, опровергнуть мнение о том, что совершенно строгие рассуждения применимы только к понятиям анализа или даже одной лишь арифметики. Такое мнение, поддерживаемое иногда и выдающимися умами, я считаю совершенно ложным. Такое одностороннее толкование требования строгости быстро приводит к игнорированию всех понятий, возникших из геометрии, механики, физики, приостанавливает приток [в математику - П. А. ] нового материала из внешнего мира и, в конце концов, приводит даже к отбрасыванию понятия континуума и иррационального числа. А существует ли более важный жизненный нерв, чем тот, который был бы отрезан от математики, если из нее изъять геометрию и математическую физику? Я, напротив, считаю, что всякий раз, когда математические понятия зарождаются со стороны теории познания или в геометрии, пли а естественнонаучных теориях, перед математикой возникает задача исследовать принципы, лежащие в основе этих понятий, и так обосновать эти понятия с помощью полной и простой системы аксиом, чтобы строгость новых понятий и их применимость к дедукции ни в какой мере не уступала старым арифметическим понятиям.

К новым понятиям относятся также новые обозначения. Мы их выбираем таким образом, чтобы они напоминали те явления, которые послужили поводом для образования этих понятий. Так, геометрические фигуры являются образами для напоминания пространственных представлений и в качестве таковых применяются всеми математиками. Кто не связывает с двумя неравенствами a > b > c между тремя величинами a, b, c, образ тройки прямолинейно расположенных и следующих друг за другом точек в качестве геометрической интерпретации понятия "между"? Кто не пользуется образом вложенных друг в друга отрезков и прямоугольников, если нужно провести полное и строгое доказательство трудной теоремы о непрерывности функций или существования предельной точки? Кто может обойтись без фигуры треугольника, окружности с заданным центром или без тройки взаимно перпендикулярных осей? Или кто хотел бы отказаться от образа векторного поля или семейства кривых, или поверхностей с их огибающей - понятий, которые играют такую существенную роль в дифференциальной геометрии, в теории дифференциальных уравнений, в основах вариационного исчисления и в других чисто математических областях знания?

Арифметические знаки - это записанные геометрические фигуры, а геометрические фигуры - это нарисованные формулы, и никакой математик не мог бы обойтись без этих нарисованных формул, так же как и не мог бы отказаться при счете от заключения в скобки или их раскрытия или применения других аналитических знаков.

Применение геометрических фигур в качестве строгого средства доказательства предполагает точное знание и полное владение теми аксиомами, которые лежат в основе теории этих фигур, и поэтому для того, чтобы эти геометрические фигуры можно было включить в общую сокровищницу математических знаков, необходимо строгое аксиоматическое исследование их наглядного содержания.

Подобно тому как при сложении двух чисел нельзя подписывать цифры слагаемых в неверном порядке, а нужно строго следовать правилам, т. е. тем аксиомам арифметики, которым подчиняются арифметические действия, так и операции над геометрическими образами определяются теми аксиомами, которые лежат в основе геометрических понятий и связей между ними.

Сходство между геометрическим и арифметическим мышлением проявляется также и в том, что в арифметических исследованиях мы так же мало, как и при геометрических рассмотрениях, прослеживаем до конца цепь логических рассуждений, вплоть до аксиом. Напротив, в особенности при первом подходе к проблеме, мы и в арифметике, совершенно так же как и в геометрии, сначала пользуемся некоторым мимолетным, бессознательным, не вполне отчетливым комбинированием, опирающимся на доверие к некоторому арифметическому чутью, к действенности арифметических знаков, - без чего мы не могли бы продвигаться в арифметике точно так же как мы не можем продвигаться в геометрии, не опираясь на силы геометрического воображения. Образцом арифметической теории, оперирующей строгим образом с геометрическими понятиями и знаками *, может служить работа Минковского "Геометрия чисел" **.

** Leipzig, 1896.

Сделаем еще несколько замечаний относительно трудностей, которые могут представлять математические проблемы, и о преодолении этих трудностей.

Если нам не удается найти решение математической проблемы, то часто причина этого заключается в том, что мы не овладели еще достаточно общей точкой зрения, с которой рассматриваемая проблема представляется лишь отдельным звеном в цепи родственных проблем. Отыскав эту точку зрения, мы часто не только делаем более доступной для исследования данную проблему, но и овладеваем методом, применимым и к родственным проблемам. Примерами могут служить введенное Коши в теорию определенного интеграла интегрирование по криволинейному пути и установление Куммером понятия идеала в теории чисел. Этот путь нахождения общих методов наиболее удобный и надежный, ибо, если ищут общие методы, не имея в виду какую-нибудь определенную задачу, то эти поиски, по большей части, напрасны.

При исследовании математических проблем специализация играет, как я полагаю, еще более важную роль, чем обобщение. Возможно, что в большинстве случаев, когда мы напрасно ищем ответа на вопрос, причина нашей неудачи заключается в том, что еще не разрешены или не полностью решены более простые и легкие проблемы, чем данная. Тогда все дело заключается в том, чтобы найти:)ти более легкие проблемы и осуществить их решение наиболее совершенными средствами, при помощи понятий, поддающихся обобщению. Это правило является одним из самых мощных рычагов для преодоления математических трудностей, и мне кажется, что в большинстве случаев этот рычаг и приводят в действие, подчас бессознательно.

Вместе с тем бывает и так, что мы добиваемся ответа при недостаточных предпосылках, или идя в неправильном направлении, и вследствие этого не достигаем цели. Тогда возникает задача доказать неразрешимость данной проблемы при принятых предпосылках и выбранном направлении. Такие доказательства невозможности проводились еще старыми математиками, например, когда они обнаруживали, что отношение гипотенузы равнобедренного прямоугольного треугольника к его катету есть иррациональное число. В новейшей математике доказательства невозможности решений определенных проблем играют выдающуюся роль; там мы констатируем, что такие старые и трудные проблемы, как доказательство аксиомы о параллельных, как квадратура круга или решение уравнения пятой степени в радикалах, получили все же строгое, вполне удовлетворяющее нас решение, хотя и в другом направлении, чем то, которое сначала предполагалось.

Этот удивительный факт наряду с другими философскими основаниями создает у нас уверенность, которую разделяет, несомненно, каждый математик, но которую до сих пор никто не подтвердил доказательством,- уверенность в том, что каждая определенная математическая проблема непременно должна быть доступна строгому решению * или в том смысле, что удается получить oтвет на поставленный вопрос, или же в том смысле, что будет установлена невозможность ее решения и вместе с тем доказана неизбежность неудачи всех попыток ее решить.

* Это столь определяющее для всего научного мировоззрения Гильберта утверждение мы считаем нужным привести в подлиннике "...die uberzeugung, dass ein jedes bestimmte mathematische Problem einer strengen Erieitung notwendig fahig sein muss". - Прим. П. A.

Представим себе какую-либо нерешенную проблему, скажем, вопрос об иррациональности константы С Эйлера - Маскерони или вопрос о существовании бесконечного числа простых чисел вида 2 n + 1 . Как ни недоступными представляются нам эти проблемы и как ни беспомощно мы стоим сейчас перед ними, мы имеем все же твердое убеждение, что их решение с помощью конечного числа логических заключений все же должно удаться.

Является ли эта аксиома разрешимости каждой данной проблемы характерной особенностью только математического мышления или, быть может, имеет место общий, относящийся к внутренней сущности нашего разума закон, по которому все вопросы, которые он ставит, способны быть им разрешимы? Встречаются ведь в других областях знания старые проблемы, которые были самым удовлетворительным образом и к величайшей пользе науки разрешены путем доказательства невозможности их решения. Я вспоминаю проблему о perpetuum mobile (вечный двигатель) *. После напрасных попыток конструирования вечного двигателя стали, наоборот, исследовать соотношения, которые должны существовать между силами природы, в предположении, что perpetuum mobile невозможно. И эта постановка обратной задачи привела к открытию закона сохранения энергии, из которой и вытекает невозможность perpetuum mobile в первоначальном понимании его смысла.

Это убеждение в разрешимости каждой математической проблемы является для нас большим подспорьем в работе; мы слышим внутри себя постоянный призыв: в о т проблем а, ищи решение. Ты можешь найти его с помощью чистого мышления; ибо в математике не сушествует Ignorabimus! **

* Ср. H. HeImholtz, Uber die Wechselwirkung der Naturkrafte und die darauf bezuglichen neuesten ErmittIungen der Physik, доклад в Кенигсберге, 1854 (русский перевод: "О взаимодействии сил природы", в сб. Г. Гельмгольц, Популярные речи, изд. 2, ч. 1, СПб., 1898. - Прим. ред. ).

** См. сноску . - Прим. ред.

Неизмеримо множество проблем в математике, и как только одна проблема решена, на ее место всплывают бесчисленные новые проблемы. Разрешите мне в дальнейшем, как бы на пробу, назвать несколько определенных проблем из различных математических дисциплин, проблем, исследование которых может значительно стимулировать дальнейшее развитие науки.

Обратимся к основам анализа и геометрии. Наиболее значительными и важными событиями последнего столетия в этой области являются, как мне кажется, арифметическое овладение понятием континуума в работах Коши, Больцано, Кантора и открытие неевклидовой геометрии Гауссом, Бойяи и Лобачевским. Я привлекаю поэтому Ваше внимание к некоторым проблемам, принадлежащим к этим областям. <...>

1. Проблема Кантора о мощности континуума

2. Непротиворечивость арифметических аксиом

3. Равенство двух тетраэдров с равновеликими основаниями и равными высотами.

4. Проблема о прямой как кратчайшем соединении двух точек.

5. Понятие непрерывной группы преобразований Ли, без предположения о дифференцируемости функций, определяющих группу.

6. Математическое изложение аксиом физики.

7. Иррациональность и трпнсцендентность некоторых чисел.

8. Проблема простых чисел.

9. Доказательство наиболее общего закона взаимности в любом числовом поле.

10. Задача о разрешимости Диофантова уравнения.

11. Квадратичные формы с произвольными алгебраическими числовыми коэфициентами.

12. Распространение теоремы Кронекера об Абелевых полях на произвольную алгебраическую область рациональности.

13. Невозможность решения общего уравнения седьмой степени с помощью функции, зависящей только от двух переменных.

14. Доказательство конечности некоторой полной системы функций.

15. Строгое обоснование исчислительной геометрии Шуберта.

16. Проблема топологии алгебраических кривых и поверхностей.

17. Представление определенных форм в виде суммы квадратов.

18. Построение пространства из конгруэнтных многогранников.

19. Являются ли решения регулярной вариационной задачи необходимо аналитическими?

20. Общая задача о граничных условиях.

21. Доказательство существования линейных дифференциальных уравнений с заданной группой монодромии.

22. Униформизация аналитических зависимостей с помощью автоморфных функций.

23. Развитие методов вариационного исчисления

<...> Названные проблемы - это только образцы проблем; но их достаточно, чтобы показать, как богата, многообразна и широка математическая наука уже сейчас; перед нами встает вопрос, предстоит ли математике когда-нибудь то, что с другими науками происходит с давних пор, не распадется ли она на отдельные частные науки, представители которых будут едва понимать друг друга и связь между которыми будет поэтому становиться все меньше.

Я не верю в это и не хочу этого. Математическая наука на мой взгляд, представляет неделимое целое, организм, жизнеспособность которого обусловливается связностью его частей. Ведь при всем различии математического материала в частностях мы все же очень ясно видим тождественность логических вспомогательных средств, родство образования идей в математике в целом и многочисленные аналогии в ее различных областях. Мы также замечаем, что, чем дальше развивается математическая теория, тем гармоничнее и более едино оформляется ее сооружение и между до сих пор разделенными областями открываются неожиданные связи. Так получается, что при расширении математики ее единый характер не теряется, а становится все более отчетливым.

Но - спросим мы - при расширении математического знания не становится ли в конце концов невозможным для отдельного исследователя охватить все его части? В качестве ответа я хочу сослаться на то, что существо математической науки таково, что каждый действительный успех в ней идет рука об руку с нахождением более сильных вспомогательных средств и более простых методов, которые одновременно облегчают понимание более ранних теорий и устраняют затруднительные старые рассуждения; поэтому отдельному исследователю, благодаря тому что он усвоит эти более сильные вспомогательные средства и более простые методы, удастся легче ориентироваться в различных областях математики, чем это имеет место для какой-нибудь другой науки.

Единый характер математики обусловлен внутренним существом этой науки; ведь математика - основа всего точного естествознания. А для того чтобы в совершенстве выполнить это высокое назначение, пусть в грядущем столетии она обретет гениальных мастеров и многочисленных, пылающих благородным рвением приверженцев *.

* В подлиннике эти слова звучат так: "Der einheitliche Charakter der Mathematik liegt im inneren Wesen dieser Wissenschaft begrundet; denn die Mathematik ist die Grundlage alles exakten naturwissenschaftlichen Erkennens. Damit sie diese hohe Bestimmung vollkommen erfulle, mogen ihr im neuen Jahrhundert geniale Meister erstehen und zahlreiche in edlem Eifer ergluhende Jungerl" - Прим. ред.

Вторая из знаменитых математических проблем, которые Давид Гильберт выдвинул в 1900 году в Париже на II Международном Конгрессе математиков. До сих пор среди математического сообщества нет консенсуса относительно того решена она или нет. Проблема звучит так: аксиомы арифметики противоречивы или нет? Курт Гёдель доказал, что непротиворечивость аксиом арифметики нельзя доказать, исходя из самих аксиом арифметики (если только арифметика не является на самом деле противоречивой). Кроме Гёделя многие другие выдающиеся математики занимались этой проблемой.

Wikimedia Foundation . 2010 .

Смотреть что такое "Вторая проблема Гильберта" в других словарях:

Шестнадцатая проблема Гильберта одна из 23 задач, которые Давид Гильберт предложил 8 августа 1900 года на II Международном конгрессе математиков. Исходно, проблема называлась «Проблема топологии алгебраических кривых и поверхностей»… … Википедия

Проблемы Гильберта список из 23 кардинальных проблем математики, представленный Давидом Гильбертом на II Международном Конгрессе математиков в Париже в 1900 году. Тогда эти проблемы (охватывающие основания математики, алгебру, теорию… … Википедия

Эта статья предлагается к удалению. Пояснение причин и соответствующее обсуждение вы можете найти на странице Википедия:К удалению/22 ноября 2012. Пока процесс обсуждени … Википедия

Проблемы Гильберта список из 23 кардинальных проблем математики, представленный Давидом Гильбертом на II Международном Конгрессе математиков в Париже в 1900 году. Тогда эти проблемы (охватывающие основания математики, алгебру, теорию чисел,… … Википедия

В классическом определении алгебраическая теория (иногда называемая также алгебраической И. т.), изучающая алгебраич. выражения (многочлены, рациональные функции или их совокупности), изменяющиеся определенным образом при невырожденных линейных… … Математическая энциклопедия

В теории динамических систем и дифференциальных уравнений, предельным циклом векторного поля на плоскости или, более обобщённо, на каком либо двумерном многообразии называется замкнутая (периодическая) траектория этого векторного поля, в… … Википедия

логика - ЛОГИКА (от греч. logik (logos) слово, разум, рассуждение) наука о правильных (корректных) рассуждениях. Традиционно рассуждение состоит из последовательности предложений, названных посылками, из которых следует единственное предложение,… … Энциклопедия эпистемологии и философии науки

Теория чисел это раздел математики, занимающийся преимущественно изучением натуральных и целых чисел и их свойств, часто с привлечением методов математического анализа и других разделов математики. Теория чисел содержит множество проблем,… … Википедия

Отрасль философии, исследующая природу математических объектов и эпистемологические проблемы математического познания. Филос. проблемы математики можно разделить на две основные группы: онтологические и эпистемологические. Абстрактный характер… … Философская энциклопедия

- (англ. Wolstenholme s theorem) утверждает, что для любого простого числа выполняется сравнение где средний биномиальный коэффициент. Эквивалентное сравнение Неизвестны составные числа, удовлетворяющие теореме Вольстенхол … Википедия

Книги

• Аналитическая теория дифференциальных уравнений. Том 1 , Ильяшенко Ю.С.. Предлагаемая книга-первый том двухтомной монографии, посвящённой аналитической теории дифференциальных уравнений. В первой части этого тома излагается формальная и аналитическая теория…