Анализ стихотворения Хлебникова “Там, где жили свиристели”. Сочинения по темам

Я влюбился в твои неземные глаза,
Потерял я покой от улыбки твоей.
И могу тебе, Лена, я точно сказать,
Что навек поселилась в душе ты моей.
И теперь каждый день жду я встречи с тобой,
Чтоб еще хоть немного с тобою побыть.
И от счастья хожу, будто сам я не свой,
И люблю, как никто и не может любить.

Нежное имя твоё повторить
Я смог бы тысячи, тысячи раз.
Лена, тебя мне нельзя не любить,
Ведь без тебя я погиб бы тотчас.
Ты для меня – девушка из мечты,
Что я всю жизнь очень ждал и искал.
Сон потерял от твоей красоты,
Просто навеки в любви я пропал.

Лена, ты меня пленила,
И сдался добровольно я!
Меня ты только полюбила,
Я уж давно любил тебя.
Пусть будет все у нас с тобою,
Как в сказке, очень хорошо,
Детей родим, я дом построю,
Ну и, конечно, дерево еще. :)

В любви не может быть полутонов,
Ты либо сильно любишь, либо нет.
Признаться я тебе в любви готов,
Любимая, пусть знает целый свет,
Что, Елена, лишь тебя любить
Всегда хочу, и верным оставаться,
С тобой мне хочется счастливым быть,
А без тебя – мне трудно улыбаться.

Лена, милая моя,
Очень я люблю тебя,
Когда только повстречал –
В омут глаз твоих попал.
Ты прекрасна, спору нет,
Пусть же знает целый свет,
Что красавица – со мной,
И не нужно мне другой.

Елена, восхищенье вызываешь,
Улыбчивой волшебной красотой,
Я так люблю тебя, ты это знаешь,
И счастлив я всегда с одной тобой.
Лена, ты безумно симпатична,
Походка, и фигура, и душа,
Ты поломала мой уклад привычный,
Ты для меня, родная, хороша!

На свете нет тебя прекрасней,
Любого ты способна покорить,
Взглядом глаз своих волшебных ясных
Обо всем заставить позабыть.
Только, Лена, ты меня очаровала
Женственностью, нежной простотой,
Только ты меня околдовала
Нереальной, светлой красотой.

Лена, ты невероятна,
В тебя влюбился навсегда,
С тобой, любимая, приятно,
Я не забуду никогда!
Поверь, ты лучше всех на свете,
Ты так прекрасна, мой малыш,
Моя любовь к тебе – как ветер,
Её, поверь, не угасишь.

Лена, ты подарок мой,
Заслужил за что такой?
Это просто нереально –
Ты настолько идеальна,
Я других таких на свете
Не нашел бы и не встретил,
Ты мой ангел, так прекрасна,
Без тебя мне просто страшно!

Ты, Лена, просто восхитительна!
Так необычна, так умна,
Тебе капризы все простительны,
Хочу, чтоб рядом ты была.
Люблю тебя безумно, милая,
Горжусь тобою всей душой,
Всегда улыбчива, красивая,
Прошу, всегда ты будь со мной.

Елена, мне тебя не позабыть,
Ведь только ты умеешь так любить.
Ведь наше счастье – вместе быть с тобой,
И верить в бесконечную любовь.
Тебе спасибо я хочу сказать –
Мой мир собою стала украшать,
Мне без тебя на свете не прожить,
Хочу всегда одну тебя любить!

Лена, не могу тебя забыть,
И не хочу тебя я забывать,
Я не смогу другую полюбить,
Готов твои я руки целовать,
Прошу, со мной останься навсегда,
И на другого ты не променяй,
Мы будем вместе долгие годы,
С тобою, дорогая, так и знай!

Моя прекрасная Елена,
Желаю только одного,
Чтобы любовь была нетленной,
И верю в силу своего
Чудесного, святого чувства,
Его любовью я зову,
На сердце без тебя мне пусто,
Любого за тебя порву!

Лекарство ты моё и яд,
Волшебный рай и страшный ад.
Холодный лёд и жаркий зной!
Скажи, Лена, что со мной?
Когда вдруг пишутся стихи,
И мысли лишь полны тобой,
И сердце прыгает в груди,
Когда я слышу голос твой!
Так как же всё зовется это?
Что так волнует нашу кровь?
Я это слово слышал где-то...
О, вспомнил! Это же ЛЮБОВЬ!!!

Ты красива, как цветок из рая,
И, к тому же, дьявольски умна.
Как жил без тебя – не понимаю,
Ты судьбою свыше мне дана.
Леночка, тебя я обожаю,
Ты мне всех дороже на Земле.
Всё, о чём когда-либо мечтаю,
Это быть поближе чуть к тебе.

Ты – лучик счастья, радость моя,
Самое главное в жизни моей.
Я могу сделать всё для тебя,
Ради улыбки только твоей.
Ты среди жизни серой моей
Главное чудо, из сказки мечта.
Леночка, нет тебя в свете милей,
И я влюбился в тебя навсегда!

«Лена, я тебя люблю!»...
Вроде бы четыре слова,
Но когда тебе их говорю,
Становлюсь я прям вишневым!
Есть в них магия, я знаю,
Если всё идёт от сердца,
Слово смысл обретает,
Отворит любую дверцу.

Ты, Лена, так оригинальна,
Так удивительно мила,
Тебя любил первоначально,
Как никого и никогда.
В глазах твоих всегда купаюсь,
Готов тебя боготворить,
Одной тебе я улыбаюсь,
Чтобы всегда тебя любить.

Елена, ты как сладкая мечта,
В тебе слились любовь и красота,
Ты, Лена, так безумно хороша,
Лицо, фигура, чистая душа.
Таких как ты не встретить, не найти,
И даже землю можно обойти,
Чтоб сделать наконец-то вывод свой –
Счастливым быть смогу я лишь с тобой!

Елена, ты просто идеал!
Твоя внешность – выше всех похвал,
И душа прекрасна у тебя,
Говорю об этом я, любя.
Ты безумно, дико хороша,
На тебя смотрю я не дыша,
И хочу тебе сказать скорей –
Будь прошу, пожалуйста, моей.

Лена, ты – любовь моя,
Улыбка нежная твоя
С ума сводила и сведет,
В любовь меня перенесет.
Лена, ты – моя мечта,
В тебе и ум, и красота,
Ты драгоценна для меня,
Безумно я люблю тебя!

Елена, ласковая очень,
Люблю тебя я дни и ночи,
А без тебя я унываю,
Цветку подобно, увядаю.
Прошу, меня не забывай –
Своей любовью поливай,
Ведь ты способна быть со мной!
Прошу, дари свою любовь.

Что может быть прекрасней в даме,
Чем вместе – ум и красота?
Скажу тебе я, Лена, прямо,
Что от тебя я без ума!
Всегда красива, многогранна,
Как удивительный алмаз,
И не влюбиться было б странно
В сияние твоих красивых глаз.

Елена, твоей красотой
Готов я всегда восхищаться,
Я счастлив безумно с тобой,
Не думал, что можно влюбляться
Так сильно. Хочу пожелать
Нам вместе всегда оставаться,
Проблем никогда не узнать,
И чаще с тобою встречаться.

Бывает в жизни разное порой,
Любовь приходит быстро и нежданно,
Я, Елена, счастлив быть с тобой –
Прекрасною такой и долгожданной.
Безумно хороша, легка, умна –
Достоинства твои не перечислить,
Ты для меня всегда любимая одна,
Лишь о тебе одной слова и мысли.

Елена – ты сама любовь,
Осуществление желаний,
Бурлит во мне, бывает, кровь,
От сладких всех воспоминаний.
Хочу тебя я целовать,
Хочу тобою восхищаться,
И никогда не потерять,
Тебе одной лишь улыбаться.

Елена, в имени прекрасном,
Слились надежда и мечта,
Во взгляде ласковом и ясном –
Самой природы красоты.
Безумно ты невероятна,
И удивительно мила,
Мне быть с тобою так приятно,
Неповторима, как луна!

Там, где жили свиристели,
Где качались тихо ели,
Пролетели, улетели
Стая легких времирей.
Где шумели тихо ели,
Где поюны крик пропели,
Пролетели, улетели
Стая легких времирей.
В беспорядке диком теней,
Где, как морок старых дней,
Закружились, зазвенели
Стая легких времирей.
Стая легких времирей!
Ты поюнна и вабна,
Душу ты пьянишь, как струны,
В сердце входишь, как волна!
Ну же, звонкие поюны,
Славу легких времирей!

Уже при первом чтении особое внимание обращают на себя неологизмы: «времири», «поюны» и «поюнна». Может показаться, что из их числа странное слово «вабна», но это не так: «вабна» — областной эпитет, синоним слов «обо-льстительна», «привлекательна». Важно, что Хлебников ставит малоупо-тре-бительное «вабна» встык с неологизмом «поюнна». Зачем он это делает, зачем вообще использует неологизмы?

Хлебников мечтал о создании универсального, объединяющего все человече-ство языка, который он сам называл «звездным» и основой которого должен был стать русский язык со всеми его богатствами. Попыткой формирования такого языка и стала хлебниковская поэзия. В строке «Ты поюнна и вабна» он соеди-нил уже существующее, но забытое слово с новым и при этом скон-струирован-ным в соответствии с законами русского словообразования. Что такое «поюн-на»? Это такая, которая поет, — певчая. Кто такие «поюны»? Это певчие птицы. Кто противопоставлен им в стихотворении? Другие пти-цы — такие, которые прилетают и улетают, обозначая своим прибытием и отбытием смену времени года, — «времири». Так Хлебников, несомненно, назвал снеги-рей, образовав свое слово от соединения первой половинки слова «время» и второй половинки слова «снегири». В стихотворе-нии «Там, где жили свири-стели…» можно найти не только образцы лексики нового языка, но и его син-таксис. Почему в двух финальных строках отсут-ствует глагол-сказуемое? Пото-му что сказуемое стянуто в неологизм «поюны»: ну же, звонкие певчие пти-цы, пропойте славу воплощению меняющегося времени — снегирям.

«Бобэоби пелись губы…» (1908-1909)

Бобэоби пелись губы,
Вээоми пелись взоры,
Пиээо пелись брови,
Лиэээй — пелся облик,
Гзи-гзи-гзэо пелась цепь.
Так на холсте каких-то соответствий
Вне протяжения жило Лицо.

Это стихотворение — попытка перевода с языка одного искусства (живопись) на язык другого (музыка) посредством третьего (поэзия). Автор как бы стоит перед портретом («холстом») и пытается «петь» реалии, из которых складыва-ется портрет. Вот губы — они поются «бобэоби». Вот глаза — они поются «вээо-ми». Вот брови — они поются «пиээо». Вот ожерелье на шее — оно поется «гзи-гзи-гзэо». Вот целостный портрет женщины, он поется «лиэээй».

Три коротеньких однотипных слова — «гзи», «гзи» и «гзэо» — визуально похо-жи на цепочку звеньев, соединенных дефисами, и позвякивание этой цепочки имитируется на звуковом уровне. Хлебников не ожидает от читателя расшиф-ровки остальных соответствий (почему губы поются именно «бобэоби» и т. д.), на это прямо указывает эпитет «каких-то». Важно только, что соответствия жи-вописи с музыкой отыскиваются, а какие они и почему они такие, Хлебникова интересует во вторую очередь, если интересует вообще. Будучи синэсте-тиком, то есть человеком, для которого буквы и звуки воспринимаются в опреде-лен-ном цвете , он прекрасно понимал, что далеко не все читатели воспринимают визуальные объекты так же, как он.

Куда важнее обратить внимание на глаза с портрета: «живущие» вне времен-нóго «протяжения», они превращаются у Хлебникова в протяженные во време-ни «взоры». Это, может быть, самое главное в стихотворении: автор пере-водит реалии с языка пространственного искусства живописи на язык протя-женной во времени музыки с помощью синтетического искусства поэзии, ко-торой подвластны и пространство, и время.

«Слоны бились бивнями так…» (1910-1911)

Слоны бились бивнями так,
Что казались белым камнем
Под рукой художника.
Олени заплетались рогами так,
Что казалось, их соединял старинный брак
С взаимными увлечениями и взаимной неверностью.
Реки вливались в море так,
Что казалось: рука одного душит шею другого.

Это стихотворение может быть записано в виде своеобразной таблицы, центр которой образуют трижды повторяющиеся в тексте слова — «так, что казались» или «так, что казалось»:

Слоны бились бивнями

так, что казались

белым камнем под рукой художника.

Олени заплетались рогами

так, что казалось,

их соединял старинный брак с взаимными увлечениями и взаимной неверностью.

Реки вливались в море

так, что казалось,

рука одного душит шею другого.

Легко заметить, что в левой части таблицы оказались мотивы, представляю-щие мир природы, а в правой — мир человека. Природные образы в таблице сменяют друг друга в определенной логической последовательности: от воин-ственного столкновения («бились бивнями») через двойственное сплетение («заплетались рогами» — в схватке? в любовной игре?) к примиряющему слия-нию («вливались в море»).

Мир человека в стихотворении «Слоны бились бивнями так…» зеркально отра-жает образы мира природы. Человечество движется от позитивного созидания («белым камнем под рукой художника») через двойственное сосуществование («старинный брак с взаимными увлечениями», но и с «взаимной неверностью») к воинственному истреблению (вновь «рука», только теперь это — «рука одного душит шею другого»).

Отдельное и особое внимание обратим на единственную рифму в этом стихо-творении («так» — «брак»), возникающую как раз там, где речь идет о рифме двух жизней (браке между двумя существами), и на игривую шутку Хлебникова в этих же строках — там, где «неверность», там и «рога».

Так стихотворение, которое при первом, поверхностном чтении воспринима-ется как цепочка красивых, но не вполне внятных сравнений, в итоге оказы-вается математически выверенным текстом, в котором гармоничной эволю-ции Природы противопоставляется искривленный насилием и ложью историче-ский путь Человечества.

«Когда умирают кони — дышат…» (1912)

Когда умирают кони — дышат,
Когда умирают травы — сохнут,

Особое внимание обращает на себя третья строка, получившаяся самой длинной в стихотворении за счет единственный раз употребленного в тексте личного местоимения — «они». Это «они» поначалу кажется тавтологическим, а потому напрашивающимся на ампутацию:

Когда умирают кони — дышат,
Когда умирают травы — сохнут,
Когда умирают солнца — гаснут,
Когда умирают люди — поют песни.

И без всякого «они» читателю ясно, что «гаснут», умирая, именно «солнца», подобно тому, как «дышат», умирая, именно «кони», а «сохнут» именно «тра-вы». Чтобы показать это, совершим прямо противоположный логический ход и добавим местоимение «они» в первые две строки хлебниковского стихотво-рения:

Когда умирают солнца — они гаснут…

Попытавшись мысленно подставить местоимение «они» в финальную строку стихотворения, мы испытаем непреодолимое затруднение. Строка «Когда уми-рают люди — они поют песни» имеет совершенно другое смысловое наполне-ние, чем «Когда умирают люди — поют песни». На это, по-видимому, и хотел обратить внимание читателя Хлебников, употребляя местоимение «они» в тре-тьей строке своего верлибра . Однотипность всех четырех строк стихотворе-ния оказывается мнимой, обманчивой. Выпадает из верлибра вовсе не третья строка, а четвертая, поскольку она противопоставлена всем предыдущим:

Когда умирают кони — они дышат,
Когда умирают травы — они сохнут,
Когда умирают солнца — они гаснут,
Когда умирают люди — то другие люди поют об умерших песни.

Если стихотворение «Слоны бились бивнями так…» написано о том, чтó в мире человека устроено хуже, чем в мире природы, стихотворение «Когда умирают кони — дышат…» написано о том, чтó в мире человека устроено лучше, чем в мире природы. Кони, травы и солнца растворяются во Вселенной без остатка, не оставляя следа. Люди оставляют о себе память в песнях других людей. А ко-гда умрут те, которые «поют песни» сейчас, о них споет следующее поколение. Пользуясь словарем хлебниковского верлибра: когда поют песни — люди не умирают.

«Москвы колымага…» (1920)

Москвы колымага,
В ней два имаго.
Голгофа Мариенгофа.
Город
Распорот.
Воскресение
Есенина.
Господи, отелись
В шубе из лис!

«Хлебников шутит — никто не смеется. Хлебников делает легкие изящные намеки — никто не понимает», — констатировал в одной из своих статей Осип Мандельштам. Перед нами как раз шуточное стихотворение-эпиграмма. В ней Хлебников иронически изображает двух своих недолгих соратников-имажини-стов Анатолия Мариенгофа и Сергея Есенина. 19 апреля 1920 года они полуиз-девательски посвятили Хлебникова в Председатели Земного Шара, о чем Мари-енгоф впоследствии писал в своем мемуарном «Романе без вранья»:

«…перед тысячеглазым залом совершается ритуал. Хлебников, в холщо-вой рясе, босой и со скрещенными на груди руками, выслушивает чи-таемые Есениным и мной акафисты посвящения его в Председатели. После каждого четверостишия, как условлено, произносит:
— Верую.
В заключение, как символ Земного Шара, надеваем ему на палец кольцо, взятое на минуточку у четвертого участника вечера — Бориса Глубоковского. Опускается занавес. Глубоковский подходит к Хлебни-кову:
— Велимир, снимай кольцо.
Хлебников смотрит на него испуганно и прячет руку за спину. Есенин надрывается от смеха. У Хлебникова белеют губы:
— Это… это… Шар… символ Земного Шара… А я — вот… меня… Есенин и Мариенгоф в Председатели…
Глубоковский, теряя терпение, грубо стаскивает кольцо с пальца. Председатель Земного Шара Хлебников, уткнувшись в пыльную теа-тральную кулису, плачет большими, как у лошади, слезами».

Слово «имаго», употребленное в стихотворении, указывает не столько на «има-жинизм» (поклонение образам) Мариенгофа и Есенина, сколько на их насеко-моподобие. Имаго — зоологический термин, означающий окончательную ста-дию развития насекомых. Строки «Голгофа Мариенгофа. / Город / Распо-рот» пародируют урбанистическую и богоборческую лирику Мариенгофа той поры: «Город, любовь к тебе гнию, свое ненавидя зачатье»; «Хлюпали коня под-ковы / В жиже мочи и крови… / В эти самые дни в Московии / Родился Савоаф новый» и тому подобное. «Воскресение Есенина» и «Господи, отелись» (цитата из есе-нинского длинного стихотворения «Преображение ») переосмысляются Хлеб-никовым как рождение образа денди--имажиниста из «куколки» богоборца и пророка (роль, которую Есенин играл в предшествующие годы). Итог послед-ней строки, сводящийся к бытовой «шубе из лис», до смешного противоречит вселенскому, всемирно-историческому размаху намерений и обещаний имажи-нистов. Через несколько лет хлебниковское «отелись» подхватит и доведет до карикатуры Владимир Маяковский в своей характеристике Есенина: «Смех! / Коровою / в перчатках лаечных» (из стихотворения « »).

Велимир Хлебников

Там, где жили свиристели,
Где качались тихо ели,
Пролетели, улетели
Стая легких времирей.

Где шумели тихо ели,
Где поюны крик пропели,
Пролетели, улетели
Стая легких времирей.
В беспорядке диком теней,
Где, как морок старых дней,
Закружились, зазвенели
Стая легких времирей.
Стая легких времирей!
Ты поюнна и вабна,
Душу ты пьянишь, как струны,
В сердце входишь, как волна!
Ну же, звонкие поюны,
Славу легких времирей!

Велимир Хлебников

Велимир Хлебников по праву считается родоначальником футуризма в русской поэзии. Именно ему принадлежат идеи эксперимента с формой и словами, благодаря чему в стихи привносится особая смысловая нагрузка, основанная на образном и ассоциативном мышлении. Однако до того как стать футуристом, Велимир Хлебников пробовал свои силы в символизме. И именно к этому периоду относится стихотворение «Там, где жили свиристели», написанное в 1908 году.

Анализируя это произведение, можно проследить, что уже тогда поэт пытался найти альтернативные способы передачи смысла произведений через звуки. Поэтому после прочтения этого стихотворения создается ощущение шелеста листвы на деревьях, свиста ветра и легкого шороха птичьих крыльев. «Где качались тихо ели, пролетели, улетели стая легких времирей», — пишет автор. Создается впечатление, что это стихотворение ни о чем, потому что не содержит в себе информации, которая бы заставляла задуматься, побуждала к действию или же вызывала некие эмоции. Тем не менее, автору удается передать настроение, с помощью слов нарисовать удивительно красивый и умиротворенный пейзаж, который дарит ощущение спокойствия и гармонии.

«В беспорядке диком теней, где, как морок старых дней, закружились, зазвенели стая легких времирей», — в эти строчки поэт вкладывает не только собственные ощущения, но и надежду на то, что в этом суетном мире, где вечно царит хаос, все же найдется место для человека, который хочет покоя и уединения. Таким местом обещает стать лес, «где жили свиристели», и, вслушиваясь в каждый шорох, поэт проникается красотой окружающего мира. Именно в нем он пытается найти опору и поддержку, рассчитывая на то, что сумбурная жизнь замедлит свой бег и даст ему насладиться редкими мгновениями настоящего счастья.

Автор даже немного завидует времирям, которые могут позволить себе постоянно видеть закаты и рассветы, слушать шорох опадающих листьев и шум ветра. Однако, по иронии судьбы, они не могут оценить всего этого великолепия. Но автор уже счастлив тем, что его ощущения созвучны зарождающимся в душе чувствам к таинственной незнакомке. Обращаясь к ней, поэт отмечает: «Душу ты пьянишь, как струны, в сердце входишь, как волна!». Однако он чувствует, что все это сиюминутно и недолговечно, тогда как мир природы вечен и многогранен. Поэтому поэт не устает им восхищаться, искренне веря в том, что когда-нибудь сможет стать его неотъемлемой частью.

«Там, где жили свиристели» Велимир Хлебников

Там, где жили свиристели,
Где качались тихо ели,
Пролетели, улетели
Стая легких времирей.
Где шумели тихо ели,
Где поюны крик пропели,
Пролетели, улетели
Стая легких времирей.
В беспорядке диком теней,
Где, как морок старых дней,
Закружились, зазвенели
Стая легких времирей.
Стая легких времирей!
Ты поюнна и вабна,
Душу ты пьянишь, как струны,
В сердце входишь, как волна!
Ну же, звонкие поюны,
Славу легких времирей!

Анализ стихотворения Хлебникова «Там, где жили свиристели»

Велимир Хлебников по праву считается родоначальником футуризма в русской поэзии. Именно ему принадлежат идеи эксперимента с формой и словами, благодаря чему в стихи привносится особая смысловая нагрузка, основанная на образном и ассоциативном мышлении. Однако до того, как стать футуристом, Велимир Хлебников пробовал свои силы в символизме. И именно к этому периоду относится стихотворение «Там, где жили свиристели», написанное в 1908 году.

Анализируя это произведение, можно проследить, что уже тогда поэт пытался найти альтернативные способы передачи смысла произведений через звуки. Поэтому после прочтения этого стихотворения создается ощущение шелеста листвы на деревьях, свиста ветра и легкого шороха птичьих крыльев. «Где качались тихо ели, пролетели, улетели стая легких времирей», — пишет автор. Создается впечатление, что это стихотворение ни о чем, потому что не содержит в себе информации, которая бы заставляла задуматься, побуждала к действию или же вызывала некие эмоции. Тем не менее, автору удается передать настроение, с помощью слов нарисовать удивительно красивый и умиротворенный пейзаж, который дарит ощущение спокойствия и гармонии.

«В беспорядке диком теней, где, как морок старых дней, закружились, зазвенели стая легких времирей», — в эти строчки поэт вкладывает не только собственные ощущения, но и надежду на то, что в этом суетном мире, где вечно царит хаос, все же найдется место для человека, который хочет покоя и уединения. Таким местом обещает стать лес, «где жили свиристели», и, вслушиваясь в каждый шорох, поэт проникается красотой окружающего мира. Именно в нем он пытается найти опору и поддержку, рассчитывая на то, что сумбурная жизнь замедлит свой бег и даст ему насладиться редкими мгновениями настоящего счастья.

Автор даже немного завидует времирям, которые могут позволить себе постоянно видеть закаты и рассветы, слушать шорох опадающих листьев и шум ветра. Однако, по иронии судьбы, они не могут оценить всего этого великолепия. Но автор уже счастлив тем, что его ощущения созвучны зарождающимся в душе чувствам к таинственной незнакомке. Обращаясь к ней, поэт отмечает: «Душу ты пьянишь, как струны, в сердце входишь, как волна!». Однако он чувствует, что все это сиюминутно и недолговечно, тогда как мир природы вечен и многогранен. Поэтому поэт не устает им восхищаться, искренне веря в том, что когда-нибудь сможет стать его неотъемлемой частью.