Сальваторе мадди теории личности сравнительный анализ. Мадди С. Теории личности: сравнительный анализ. Формирование характерной кривой активации

Давид Серван-Шрейбер

Тело любит правду.

Как заговорить на том языке, который тело способно понять

Погладить ребенка, чтобы он… вырос

Стоя на трибуне, профессор Шонберг сообщает о том, что считает серьезным открытием: «Физический контакт - фактор, необходимый для роста ребенка». А я, сидя в зале, чувствую, как меня пробирает дрожь: да что же с нами происходит?!

В начале XXI века нам потребовалось многомиллионное финансирование и пять лет работы в одном из самых престижных медицинских центров мира, чтобы «открыть» то, о чем все матери, многие отцы и все самки млекопитающих знали всегда: новорожденному необходим физический контакт с матерью, чтобы развиваться. Кто же навел профессора Шонберга и его коллег из университета Дюка (США) на эту неожиданную мысль? Женщина, которая всего лишь прислушалась к голосу собственного сердца.

В 80-е годы прогресс в области неонатальной реанимации дал возможность спасать сильно недоношенных детей. В специальных инкубаторах-кувезах можно было с большой точностью создать условия, необходимые для поддержания жизни в «креветочках», как ласково называли практиканты новорожденных. Но тут выяснилось, что нервная система недоношенных младенцев не выносит гигиенических манипуляций медсестер. Тогда научились ухаживать за младенцами, не прикасаясь к ним, а на кувезах стали вешать табличку: «Не трогать». Отчаянные крики новорожденных иногда разрывали сердце даже самым закаленным медикам, но те, подчиняясь дисциплине, их игнорировали. Только вот незадача: несмотря на идеальные температурные условия, регулируемый уровень кислорода и влажности, синий свет, вскармливание, вымеренное с точностью до миллиграмма, груднички не росли! Почему же в условиях, близких к идеальным, природа отказывалась делать свою работу?

Врачи и исследователи недоумевали и успокаивали себя как могли: ведь, в конце концов, выжившие дети, покинув инкубатор, быстро набирали нормальный вес. Так было до того дня, пока им вдруг не показалось, что некоторые младенцы в кувезах вроде бы начали расти. Однако в их медицинских картах ничего не изменилось. Провели расследование. К своему большому удивлению, клиницисты обнаружили, что за детьми, которые стали расти, ухаживала одна и та же ночная медсестра, недавно принятая на работу. В ответ на расспросы молодая женщина, поколебавшись, призналась: она не смогла вынести криков своих подопечных и, чтобы успокоить их, начала гладить малышей по спинке. Сначала с опаской, так как это было запрещено, а потом, не заметив никакой негативной реакции, с растущей уверенностью.

Впоследствии профессор Шонберг и его команда подтвердили эти результаты в ходе эксперимента, проведенного на детенышах крыс. Они доказали, что без физического контакта клетки организма отказываются развиваться: в каждой из клеток часть генома, отвечающая за производство энзимов роста, перестает работать, и тело впадает в своего рода спячку. Если же гладить крысят по спинке, выработка энзимов - а следовательно, и рост - возобновляется. Вывод: физический контакт и впрямь необходимый фактор роста!

Между тем можно задаться вопросом о последствиях этого «открытия». Не ждать ли нам в скором будущем появления кувезов с электронной рукой, которая ласкает по часам? Разве что раньше другая группа ученых совершит новое открытие того же масштаба. Я уже вижу крупные газетные заголовки: «Любовь - фактор первостепенной важности…»

ДПДГ-терапия в режиме турбо

Дженнифер доверчиво следует взглядом за палочкой, которой терапевт водит туда-сюда перед ее лицом. Она концентрируется на ощущении удушающего сдавливания в горле и груди, из-за которого и обратилась за помощью. Ее глаза быстро перемещаются вправо-влево. Это их естественное движение во время парадоксального сна - того, в котором разыгрываются наши сновидения и который называют также REM-сном (Rapid Eye Movements , быстрые движения глаз). Проходит десять секунд, и вот Дженнифер вжимается в кресло, словно пытаясь спрятаться в нем. Ее пальцы впиваются в подлокотники, дыхание резко ускоряется, а лицо искажает выражение ужаса. «Папа, уходи, уходи! Отпусти меня!» - кричит она. Ее глаза по-прежнему следуют за палочкой. Она наклонилась вперед, ей трудно дышать. Еще десять секунд, двадцать, тридцать! У нее пульс, наверное, уже за сто пятьдесят! Может ли она выдержать такую нагрузку? Внезапно дышать становится легче. Похоже, страх уходит. На губах проступает улыбка. Еще пять секунд, и палочка замирает.

Сделайте глубокий вдох… А теперь расскажите, что вы видели.

Видела, как отец приближается ко мне, чтобы ударить. Я прячусь под кроватью, и мне видны только его огромные башмаки. Я кричу, чтобы он оставил меня в покое. Этому нет конца. А потом вдруг мы уже вместе сидим на лавочке, он что-то говорит, и мне становится смешно. И меня посещает мысль: конечно же, наказывая нас, своих детей, он только повторял те действия, к которым был приучен, когда сам был маленьким мальчиком. В глубине души это ему причиняло такие же страдания, как нам, как мне.

А как вы теперь себя чувствуете?

Лучше. Даже хорошо. У меня больше нет ощущения, что я задыхаюсь. С этим покончено. Сама не знаю, как я допустила, чтобы это отравляло мне жизнь!

ДПДГ (EMDR, eye movement desensitization and reprocessing - десенсибилизация и переработка движениями глаз) - самый противоречивый вид терапии со времени появления психоанализа, а потом, не столь давно, и антидепрессантов. В 1980-е годы Фрэнсин Шапиро, аспирантка в Менло-Парк, открыла, что быстрые движения глаз позволяют сгладить травматические воспоминания, заменив их новыми образами и мыслями. Пятнадцать лет исследований показали, что при лечении тяжелых посттравматических расстройств применение ДПДГ дает лучшие результаты, чем медикаментозная терапия, и действует гораздо быстрее, чем методы классической или бихевиоральной психотерапии. Военные неврозы, последствия изнасилования, землетрясения или несчастного случая - восемьдесят процентов пациентов, проходивших такую терапию, уже после трех сеансов заявляют, что излечились. Дальнейшее наблюдение в течение пятнадцати месяцев показывает, что улучшение после окончания лечения сохраняется надолго.

Как такое возможно? Тяжелые травмы создают так называемые «анормальные» воспоминания (образы, звуки, телесные ощущения), которые мозгу трудно адекватно переработать. Они кодируются не на когнитивном, а на сенсорном уровне и в любой момент могут вновь активироваться. Часто они не оформлены в виде слов, которые позволили бы поместить произошедшее в человеческий контекст со своим прошлым и будущим. Синхронизируя ритмы двух полушарий мозга, быстрые движения глаз позволяют воссоединить первичные эмоции, связанные с травмой («фотографическое воспоминание»), с мудростью мысли и речи. ДПДГ облегчает этот контакт и тем самым оказывается сродни «исцелению словом» в ускоренном варианте. Этакая «терапия в режиме турбо», сбывшиеся - наконец-то! - пророчества Пьера Жане и Зигмунда Фрейда. Они первыми распознали травматическую природу многих психиатрических симптомов и задумались над их неврологическим следом. Фрейду бы это понравилось. Если сновидения - это «царская дорога бессознательного», то что может быть естественнее, чем найти в их физиологии ключи к трансформации?

Май 1999

Колдун и плацебо

В лаборатории Такэо страдает от невыносимого зуда. Он смотрит на свое правое предплечье, которое все сильнее краснеет, и спрашивает себя, зачем он согласился участвовать в этом опыте. Он знает, что у него аллергия на сумах, ядовитый плющ (ботаническое название Rhus radicans, сумах укореняющийся ). Зачем опять с ним соприкасаться? Спустя час Такэо не может поверить тому, что слышит от профессора Икоми: экстракт сумаха ему наносили не на правое предплечье, которое между тем продолжает распухать, хотя туда попала только вода, а на левое - где не заметно никаких симптомов.

Текущая страница: 1 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Давид Серван-Шрейбер
Тело любит правду.
Как заговорить на том языке, который тело способно понять

Погладить ребенка, чтобы он… вырос

Стоя на трибуне, профессор Шонберг сообщает о том, что считает серьезным открытием: «Физический контакт – фактор, необходимый для роста ребенка». А я, сидя в зале, чувствую, как меня пробирает дрожь: да что же с нами происходит?!

В начале XXI века нам потребовалось многомиллионное финансирование и пять лет работы в одном из самых престижных медицинских центров мира, чтобы «открыть» то, о чем все матери, многие отцы и все самки млекопитающих знали всегда: новорожденному необходим физический контакт с матерью, чтобы развиваться. Кто же навел профессора Шонберга и его коллег из университета Дюка (США) на эту неожиданную мысль? Женщина, которая всего лишь прислушалась к голосу собственного сердца.

В 80-е годы прогресс в области неонатальной реанимации дал возможность спасать сильно недоношенных детей. В специальных инкубаторах-кувезах1
Кувез (от французского couveuse – «инкубатор», «наседка») или инкубатор для новорожденных используется с целью проведения экстренных процедур (мероприятий) по реанимации и для того, чтобы обеспечить поддерживающую терапию у новорожденных.

Можно было с большой точностью создать условия, необходимые для поддержания жизни в «креветочках», как ласково называли практиканты новорожденных. Но тут выяснилось, что нервная система недоношенных младенцев не выносит гигиенических манипуляций медсестер. Тогда научились ухаживать за младенцами, не прикасаясь к ним, а на кувезах стали вешать табличку: «Не трогать». Отчаянные крики новорожденных иногда разрывали сердце даже самым закаленным медикам, но те, подчиняясь дисциплине, их игнорировали. Только вот незадача: несмотря на идеальные температурные условия, регулируемый уровень кислорода и влажности, синий свет, вскармливание, вымеренное с точностью до миллиграмма, груднички не росли! Почему же в условиях, близких к идеальным, природа отказывалась делать свою работу?

Врачи и исследователи недоумевали и успокаивали себя как могли: ведь, в конце концов, выжившие дети, покинув инкубатор, быстро набирали нормальный вес. Так было до того дня, пока им вдруг не показалось, что некоторые младенцы в кувезах вроде бы начали расти. Однако в их медицинских картах ничего не изменилось. Провели расследование. К своему большому удивлению, клиницисты обнаружили, что за детьми, которые стали расти, ухаживала одна и та же ночная медсестра, недавно принятая на работу. В ответ на расспросы молодая женщина, поколебавшись, призналась: она не смогла вынести криков своих подопечных и, чтобы успокоить их, начала гладить малышей по спинке. Сначала с опаской, так как это было запрещено, а потом, не заметив никакой негативной реакции, с растущей уверенностью.

Впоследствии профессор Шонберг и его команда подтвердили эти результаты в ходе эксперимента, проведенного на детенышах крыс. Они доказали, что без физического контакта клетки организма отказываются развиваться: в каждой из клеток часть генома, отвечающая за производство энзимов роста, перестает работать, и тело впадает в своего рода спячку. Если же гладить крысят по спинке, выработка энзимов – а следовательно, и рост – возобновляется. Вывод: физический контакт и впрямь необходимый фактор роста!

Между тем можно задаться вопросом о последствиях этого «открытия». Не ждать ли нам в скором будущем появления кувезов с электронной рукой, которая ласкает по часам? Разве что раньше другая группа ученых совершит новое открытие того же масштаба. Я уже вижу крупные газетные заголовки: «Любовь – фактор первостепенной важности…»

ДПДГ-терапия в режиме турбо

Дженнифер доверчиво следует взглядом за палочкой, которой терапевт водит туда-сюда перед ее лицом. Она концентрируется на ощущении удушающего сдавливания в горле и груди, из-за которого и обратилась за помощью. Ее глаза быстро перемещаются вправо-влево. Это их естественное движение во время парадоксального сна – того, в котором разыгрываются наши сновидения и который называют также REM-сном (Rapid Eye Movements , быстрые движения глаз). Проходит десять секунд, и вот Дженнифер вжимается в кресло, словно пытаясь спрятаться в нем. Ее пальцы впиваются в подлокотники, дыхание резко ускоряется, а лицо искажает выражение ужаса. «Папа, уходи, уходи! Отпусти меня!» – кричит она. Ее глаза по-прежнему следуют за палочкой. Она наклонилась вперед, ей трудно дышать. Еще десять секунд, двадцать, тридцать! У нее пульс, наверное, уже за сто пятьдесят! Может ли она выдержать такую нагрузку? Внезапно дышать становится легче. Похоже, страх уходит. На губах проступает улыбка. Еще пять секунд, и палочка замирает.

– Сделайте глубокий вдох… А теперь расскажите, что вы видели.

– Видела, как отец приближается ко мне, чтобы ударить. Я прячусь под кроватью, и мне видны только его огромные башмаки. Я кричу, чтобы он оставил меня в покое. Этому нет конца. А потом вдруг мы уже вместе сидим на лавочке, он что-то говорит, и мне становится смешно. И меня посещает мысль: конечно же, наказывая нас, своих детей, он только повторял те действия, к которым был приучен, когда сам был маленьким мальчиком. В глубине души это ему причиняло такие же страдания, как нам, как мне.

– А как вы теперь себя чувствуете?

– Лучше. Даже хорошо. У меня больше нет ощущения, что я задыхаюсь. С этим покончено. Сама не знаю, как я допустила, чтобы это отравляло мне жизнь!

ДПДГ (EMDR, eye movement desensitization and reprocessing – десенсибилизация и переработка движениями глаз) – самый противоречивый вид терапии со времени появления психоанализа, а потом, не столь давно, и антидепрессантов. В 1980-е годы Фрэнсин Шапиро, аспирантка в Менло-Парк, открыла, что быстрые движения глаз позволяют сгладить травматические воспоминания, заменив их новыми образами и мыслями. Пятнадцать лет исследований показали, что при лечении тяжелых посттравматических расстройств применение ДПДГ дает лучшие результаты, чем медикаментозная терапия, и действует гораздо быстрее, чем методы классической или бихевиоральной психотерапии. Военные неврозы, последствия изнасилования, землетрясения или несчастного случая – восемьдесят процентов пациентов, проходивших такую терапию, уже после трех сеансов заявляют, что излечились. Дальнейшее наблюдение в течение пятнадцати месяцев показывает, что улучшение после окончания лечения сохраняется надолго.

Как такое возможно? Тяжелые травмы создают так называемые «анормальные» воспоминания (образы, звуки, телесные ощущения), которые мозгу трудно адекватно переработать. Они кодируются не на когнитивном, а на сенсорном уровне и в любой момент могут вновь активироваться. Часто они не оформлены в виде слов, которые позволили бы поместить произошедшее в человеческий контекст со своим прошлым и будущим. Синхронизируя ритмы двух полушарий мозга, быстрые движения глаз позволяют воссоединить первичные эмоции, связанные с травмой («фотографическое воспоминание»), с мудростью мысли и речи. ДПДГ облегчает этот контакт и тем самым оказывается сродни «исцелению словом» в ускоренном варианте. Этакая «терапия в режиме турбо», сбывшиеся – наконец-то! – пророчества Пьера Жане и Зигмунда Фрейда. Они первыми распознали травматическую природу многих психиатрических симптомов и задумались над их неврологическим следом. Фрейду бы это понравилось. Если сновидения – это «царская дорога бессознательного», то что может быть естественнее, чем найти в их физиологии ключи к трансформации?

Май 1999

Колдун и плацебо

В лаборатории Такэо страдает от невыносимого зуда. Он смотрит на свое правое предплечье, которое все сильнее краснеет, и спрашивает себя, зачем он согласился участвовать в этом опыте. Он знает, что у него аллергия на сумах, ядовитый плющ (ботаническое название Rhus radicans, сумах укореняющийся ). Зачем опять с ним соприкасаться? Спустя час Такэо не может поверить тому, что слышит от профессора Икоми: экстракт сумаха ему наносили не на правое предплечье, которое между тем продолжает распухать, хотя туда попала только вода, а на левое – где не заметно никаких симптомов.

Как и еще у пятидесяти процентов участников эксперимента, проведенного японскими исследователями, руки Такэо реагировали на «идею» аллергена, а не на его физическую составляющую. Этот контроль разума над телом современная медицина, по-прежнему его не понимающая, называет эффектом плацебо. Плацебо – это таблетка из сахара с водой, не содержащая никаких активных компонентов. Эффект плацебо – совокупность культурных и реляционных факторов, в силу которых больной начинает чувствовать себя лучше, когда врач прописывает ему лечение, каким бы оно ни было. Сегодня врачи полагают, что знают об эффекте плацебо всё. На медицинском факультете их учили, что около тридцати процентов больных, которых «лечили» таким образом, демонстрируют признаки улучшения. Но улучшение это скорее субъективное, а главное – временное, поскольку на самом деле на течение болезни оно по-настоящему не влияет. Однако кое у кого при изучении этого эффекта возникает вопрос: уж не в нем ли главная движущая сила самой медицины? По оценкам одного недавнего исследования, эффективность плацебо составляет семьдесят процентов при лечении таких болезней, как язва желудка, грудная жаба и герпес. Для сравнения: антибиотики, предназначенные для борьбы с пневмонией, оказываются эффективны в восьмидесяти процентах случаев. Случаи удивительных «исцелений» также свидетельствуют об эффективности плацебо в отношении рассасывания раковых опухолей и регенерации иммунных клеток у больных СПИДом.

Через гипоталамус, расположенный в основании мозга, наши мысли могут направлять распределение важнейших гормонов и контролировать иннервацию внутренних органов. Самый интригующий механизм, без сомнения, был предложен профессором Кэндис Перт. Она показала, что пептиды – небольшие молекулы, служащие для передачи сигналов между нейронами мозга, – влияют также на поведение почти всех клеток организма, будь то клетки иммунной системы, пищеварительного тракта или сосудов. Таким образом, то, что называют «разумом», локализуется не в одном только мозге, а во всем теле. Тело, по которому, не переставая, снуют туда-сюда эти молекулярные гонцы, образует огромную коммуникационную сеть, охватывающую все функциональные системы организма. Что же тогда такое эффект плацебо? Это все то, чего мы не знаем о способности мозга исцелять тело. В этом, без сомнения, кроется секрет шаманов и других целителей: их ритуалы, пение, жесты адресованы напрямую самым архаическим частям мозга, ретикулярной и лимбической системам – тем, которые регулируют работу нашего организма и могут участвовать в его исцелении.

Научная медицина утратила это знание. Она заменила его механическими принципами, позволяющими лечить болезнь, не разговаривая с больным.

Впрочем, даже и без шамана вы можете воспользоваться этой связью между телом и духом. Найдите врача, который внушает вам доверие и который сумеет выслушать вашу историю. Попросите его объяснить ваши симптомы и то лечение, которое он предлагает. И наконец, предложите ему описать те процессы, которые должны привести вас от болезни к состоянию здоровья.

Июль 1999

В поисках новой медицины

XX век отмечен выдающимися успехами в области медицины. Открытие рентгенографии, ультразвука, МРТ позволило человеческому глазу заглянуть внутрь тела. Благодаря антибиотикам появилась возможность бороться с бактериальными инфекциями, косившими наших предков. Развитие наук о нервной системе привело к открытию нейролептиков и антидепрессантов, частично излечивающих «безумие». Хирургия продвинулась до того, что стало возможным восстановить поврежденную роговицу или пришить обратно руку, а то и заменить полностью такие органы, как сердце, легкие или печень. Однако движущая сила этой революции – биомедицинская модель, согласно которой причины любой болезни сводятся к нарушению клеточных механизмов, – уже начинает выдыхаться. И при всем своем высокомерии, оправданном достигнутыми успехами, западная медицина уже не так уверена в себе.

На рубеже тысячелетий главным вызовом для нее являются хронические болезни: атеросклероз, диабет, рак, болезнь Альцгеймера. Самые ярые защитники биомедицинской модели возлагают все надежды на молекулярную биологию, которая во всеуслышание обещает искоренить эти болезни, контролируя экспрессию генов – участков ДНК, управляющих биохимией организма. Для них это вопрос лишь времени и бюджета. В то же время с каждым днем набирает силу другое течение, другой взгляд на человеческое тело, ставящий под сомнение сам принцип этого сведения человека и болезни к биохимическим или молекулярным реакциям.

Идея проста. Признается несомненным, что хроническая болезнь – нечто гораздо большее, чем разрегулирование клеточных функций. Предлагается смотреть на тело как на совокупность регулирующих функций, тесно зависящих одна от другой. Рак, например, – это не просто группа клеток, размножение которых пошло вразнос. Он предполагает также ослабление иммунной системы, нормальное функционирование которой находится под контролем мозга, а значит, мышления и эмоций. В том, что касается рака, открылись широкие возможности с тех пор, как исследования показали, что продолжительность жизни больных во многом зависит от качества их социальных связей и от их отношения к происходящему. В недавнем докладе, подготовленном крупнейшим в мире эпидемиологическим учреждением – Центром по контролю над заболеваниями США, отмечается даже, что более пятидесяти процентов хронических заболеваний могут быть вызваны накоплением эмоциональных травм, перенесенных в детстве.

Какими бы революционными ни показались эти идеи, они представлялись очевидными еще великим врачам древности. Гиппократ говорил о пневме (pneuma ), жизненной силе, от которой якобы зависит гармония функций тела. Основатель китайской медицины Pien Chhio, со своей стороны, обращался к понятию ци. Оба представляли себе эту силу как нечто такое, что теперь назвали бы энергетическим полем – полем, которое порождается работой органов во взаимодействии друг с другом и которое, в свою очередь, необходимо им для координации своих действий и поддержания организма в состоянии совершенного здоровья. Болезнь рассматривалась как расстройство работы этого поля. Лечение состояло в том, чтобы восстановить нормальное течение регулирующей энергии массажем, лечебными травами или акупунктурой.

На рубеже веков становится ясно, что проблема хронических болезней не будет разрешена без радикально новой теории принципов, гармонизирующих функции организма. Это вызов, брошенный общепринятой западной медицине. Если так называемые параллельные, или альтернативные, медицинские практики смогут найти общий язык с научной традицией, которая так много нам дала, то эти новые течения, возможно, действительно определят будущую доминирующую модель медицины третьего тысячелетия.

Декабрь 1999

Пишите, чтобы выздоравливать

Ваш врач не просил вас написать историю своих несчастий? Наверное, нет. А вот вполне серьезный Journal of the American Medical Association недавно опубликовал исследование, согласно которому процесс письма может оказывать глубокое воздействие на физические недуги. Пациентов, страдающих астмой или артритом, просили описать самый трудный момент в своей жизни. Другим предлагали просто рассказать о своих планах на текущий день. Четыре месяца спустя те, кто три дня подряд в течение двадцати минут излагал свои трудности на бумаге, чувствовали себя лучше, принимали меньше лекарств для облегчения своих симптомов и реже посещали врача! Если бы существовали таблетки, дающие такой эффект после трехкратного приема, любой врач не преминул бы их прописать.

Эти ошеломляющие результаты еще нуждаются в подтверждении. Но вот авторы романов всегда воздавали должное терапевтическому действию писательского труда. «Роман всегда автобиографичен, – напоминает Мадлен Шапсаль, – и сам процесс письма освобождает автора». Писательница часто рассказывала о том, как исцелилась от почти смертельной раны, нанесенной бросившим ее человеком, при работе над романом «Нефритовый дом». Но для того, чтобы быть излеченным собственными словами, не обязательно писать роман и тем более иметь успех. Не обязательно даже, чтобы написанное прочел кто-то другой. Рекомендовать в медицинских целях писать эссе давно стало признанной практикой при лечении синдрома посттравматического стресса или депрессивных состояний, вызванных смертью близких людей. Пациентам ставится задача описать в подробностях то, что они пережили и что все еще их терзает. Уже сам факт перенесения слов на бумагу часто дает ощущение облегчения. «Это как огромный камень, который мне не приходится больше тащить», – сказал мне один косовский врач, закончив десятистраничный рассказ о своем исходе из родных мест.

Функциональные исследования мозга подтверждают странную связь между словами и неврологическими отметинами эмоциональных травм. В мозгу пациентов, страдающих синдромом посттравматического стресса, воспоминание о событии сопровождается активацией зрительной коры («незабываемая картина») и лимбических ядер, отвечающих за эмоции и их проявления в теле. Одновременно наблюдается дезактивация речевого центра – так называемого центра Брока. Все происходит так, как будто физическая природа травматических воспоминаний в мозгу несовместима со словами: «Нет слов, чтобы передать то, что я пережил…» Процесс письма, возможно, изменяет баланс между разными зонами представления, которые активируются при определенном воспоминании. Похоже, что, когда у человека вновь появляется способность порождать слова, это помогает рассеять заблокированные эмоции и высвободить внутреннюю энергию.

Конечно, психоанализ с давних пор подчеркивает: воздействие словом способно избавить от физической боли. «Исцеление словом» – так называли психоанализ в его начальную пору. Но все же роль письма и личного дневника остается в тени психоаналитических сеансов и психотропных препаратов. Лишь некоторые осведомленные – Юнг в их числе – всегда относились к этой практике с тем уважением, которое она начинает завоевывать теперь. Вы можете попробовать сами. Чтобы ведение дневника было эффективным, достаточно соблюдать несколько простых правил. Он должен оставаться исключительно личным (дайте себе слово не давать его читать никому, кроме, может быть, своего терапевта); он должен быть честным (не тратьте время на то, чтобы лгать самому себе); его надо вести регулярно (за дневник надо садиться, как ходят на сеансы к психоаналитику, все равно, хочется или нет). В этом главный секрет. Выберите подходящую для вас частоту и длительность этих занятий – например, по двадцать минут три раза в неделю – и соблюдайте график. Очень скоро он сам будет вести вас за собой.

Февраль 2000

Медицинский сглаз

Человек, который обнаружил, что враг наводит на него порчу, представляет собой жалкое зрелище. У него растерянный и подавленный вид, взгляд прикован к нацеленному на него предмету, руки подняты, словно он надеется заслониться от смертельного яда, который, как ему кажется, проникает в его тело. Щеки у него бледнеют, глаза стекленеют, лицо выражает ужас… Он пытается кричать, но обычно звуки не могут вырваться из сжатого горла, и лишь белая пена выступает в углах рта. Тело начинает бить дрожь, мышцы непроизвольно сокращаются. Смерть его теперь – дело нескольких дней. Так выдающийся физиолог Уолтер Б. Кеннон, именем которого названа реакции борьбы или бегства (fight or flight ), рассказывает о многократно описанном антропологами феномене «смерти от порчи» у народов, ведущих первобытный образ жизни. Эту физиологическую драму он связывает с той властью, которую наши верования могут иметь над самыми глубинными и архаическими областями нашего мозга, которые у нас общие со всеми млекопитающими, а некоторые даже и с рептилиями. Они играют ключевую роль в гормональном и иммунологическом балансе всех функций тела: выработке кортизола и адреналина, контроле над NK-лимфоцитами – «естественными киллерами», постоянно уничтожающими бактерии и предраковые клетки, и т. д. Их нормальная работа необходима для гармоничного функционирования организма; если оно нарушается, это неизбежно ведет к болезни или, как видно из этого рассказа, к смерти.

В блестящем эссе, написанном в 1942 году, Кеннон ограничивается замечаниями по поводу «туземцев», которых он называет «невежественными, суеверными и легковерными». Однако мы с вами с точки зрения неврологии и физиологии устроены точно так же. Хотя, конечно, нечасто увидишь, чтобы кто-то из наших сограждан падал замертво перед посохом злобного шамана, мы, как и наши «туземные» братья, чувствительны к символическим манифестациям, которые выносят нам приговор. Многие ли из нас, столкнувшись с раком, СПИДом или просто диагнозом «бесплодие», избежали физиологических последствий этих тяжких болезней, затрагивающих глубинное устройство наших клеток? Одеяние и ритуальные предметы наших «шаманов» – врачей – сегодня иные: белый халат, стетоскоп, сканер. Но если мы верим в медицинскую науку, их заявления по-прежнему воздействуют на все уровни нашего организма. И хотя мы представляем себе угрожающих «демонов» в более научных терминах – опухоль, вирус, иммунодефицит, – это лишь дает этим образам еще большую власть над нашей физиологией.

Для каждой из тяжелых болезней разработаны методы, позволяющие оценить возможность возникновения рецидива в течение года, двух, трех лет и т. д. Но при любом заболевании часть больных не вписывается в статистику. Так, Майкл Шейер из университета Карнеги Меллон показал, что после операции на открытом сердце больные, оптимистично рассматривающие свои шансы выкарабкаться, реже других снова оказываются в больнице – и это вне зависимости от тяжести их состояния. Аналогичное исследование, проведенное среди больных СПИДом, показало, что те, кто безоговорочно верил в действенность лечения, через два года были в гораздо лучшем состоянии.

Какие из этого выводы? Что надо сказать своему врачу «Доктор, солгите мне!»? Я так не думаю. Оптимизм, поддерживающий нас перед лицом пугающих диагнозов, должен основываться на правде. Достаточно напомнить себе, что минимум один процент случаев вообще не вписывается ни в какие прогнозы. Надо сосредоточиться на том, что сделали эти люди для того, чтобы выкарабкаться, и всем сердцем принять это для себя. Это и есть противоядие медицинскому «сглазу».

Давид Серван-Шрейбер

Тело любит правду.

Как заговорить на том языке, который тело способно понять

Погладить ребенка, чтобы он… вырос

Стоя на трибуне, профессор Шонберг сообщает о том, что считает серьезным открытием: «Физический контакт - фактор, необходимый для роста ребенка». А я, сидя в зале, чувствую, как меня пробирает дрожь: да что же с нами происходит?!

В начале XXI века нам потребовалось многомиллионное финансирование и пять лет работы в одном из самых престижных медицинских центров мира, чтобы «открыть» то, о чем все матери, многие отцы и все самки млекопитающих знали всегда: новорожденному необходим физический контакт с матерью, чтобы развиваться. Кто же навел профессора Шонберга и его коллег из университета Дюка (США) на эту неожиданную мысль? Женщина, которая всего лишь прислушалась к голосу собственного сердца.

В 80-е годы прогресс в области неонатальной реанимации дал возможность спасать сильно недоношенных детей. В специальных инкубаторах-кувезах можно было с большой точностью создать условия, необходимые для поддержания жизни в «креветочках», как ласково называли практиканты новорожденных. Но тут выяснилось, что нервная система недоношенных младенцев не выносит гигиенических манипуляций медсестер. Тогда научились ухаживать за младенцами, не прикасаясь к ним, а на кувезах стали вешать табличку: «Не трогать». Отчаянные крики новорожденных иногда разрывали сердце даже самым закаленным медикам, но те, подчиняясь дисциплине, их игнорировали. Только вот незадача: несмотря на идеальные температурные условия, регулируемый уровень кислорода и влажности, синий свет, вскармливание, вымеренное с точностью до миллиграмма, груднички не росли! Почему же в условиях, близких к идеальным, природа отказывалась делать свою работу?

Врачи и исследователи недоумевали и успокаивали себя как могли: ведь, в конце концов, выжившие дети, покинув инкубатор, быстро набирали нормальный вес. Так было до того дня, пока им вдруг не показалось, что некоторые младенцы в кувезах вроде бы начали расти. Однако в их медицинских картах ничего не изменилось. Провели расследование. К своему большому удивлению, клиницисты обнаружили, что за детьми, которые стали расти, ухаживала одна и та же ночная медсестра, недавно принятая на работу. В ответ на расспросы молодая женщина, поколебавшись, призналась: она не смогла вынести криков своих подопечных и, чтобы успокоить их, начала гладить малышей по спинке. Сначала с опаской, так как это было запрещено, а потом, не заметив никакой негативной реакции, с растущей уверенностью.

Впоследствии профессор Шонберг и его команда подтвердили эти результаты в ходе эксперимента, проведенного на детенышах крыс. Они доказали, что без физического контакта клетки организма отказываются развиваться: в каждой из клеток часть генома, отвечающая за производство энзимов роста, перестает работать, и тело впадает в своего рода спячку. Если же гладить крысят по спинке, выработка энзимов - а следовательно, и рост - возобновляется. Вывод: физический контакт и впрямь необходимый фактор роста!

Между тем можно задаться вопросом о последствиях этого «открытия». Не ждать ли нам в скором будущем появления кувезов с электронной рукой, которая ласкает по часам? Разве что раньше другая группа ученых совершит новое открытие того же масштаба. Я уже вижу крупные газетные заголовки: «Любовь - фактор первостепенной важности…»

ДПДГ-терапия в режиме турбо

Дженнифер доверчиво следует взглядом за палочкой, которой терапевт водит туда-сюда перед ее лицом. Она концентрируется на ощущении удушающего сдавливания в горле и груди, из-за которого и обратилась за помощью. Ее глаза быстро перемещаются вправо-влево. Это их естественное движение во время парадоксального сна - того, в котором разыгрываются наши сновидения и который называют также REM-сном (Rapid Eye Movements , быстрые движения глаз). Проходит десять секунд, и вот Дженнифер вжимается в кресло, словно пытаясь спрятаться в нем. Ее пальцы впиваются в подлокотники, дыхание резко ускоряется, а лицо искажает выражение ужаса. «Папа, уходи, уходи! Отпусти меня!» - кричит она. Ее глаза по-прежнему следуют за палочкой. Она наклонилась вперед, ей трудно дышать. Еще десять секунд, двадцать, тридцать! У нее пульс, наверное, уже за сто пятьдесят! Может ли она выдержать такую нагрузку? Внезапно дышать становится легче. Похоже, страх уходит. На губах проступает улыбка. Еще пять секунд, и палочка замирает.

Сделайте глубокий вдох… А теперь расскажите, что вы видели.

Видела, как отец приближается ко мне, чтобы ударить. Я прячусь под кроватью, и мне видны только его огромные башмаки. Я кричу, чтобы он оставил меня в покое. Этому нет конца. А потом вдруг мы уже вместе сидим на лавочке, он что-то говорит, и мне становится смешно. И меня посещает мысль: конечно же, наказывая нас, своих детей, он только повторял те действия, к которым был приучен, когда сам был маленьким мальчиком. В глубине души это ему причиняло такие же страдания, как нам, как мне.

А как вы теперь себя чувствуете?

Лучше. Даже хорошо. У меня больше нет ощущения, что я задыхаюсь. С этим покончено. Сама не знаю, как я допустила, чтобы это отравляло мне жизнь!

ДПДГ (EMDR, eye movement desensitization and reprocessing - десенсибилизация и переработка движениями глаз) - самый противоречивый вид терапии со времени появления психоанализа, а потом, не столь давно, и антидепрессантов. В 1980-е годы Фрэнсин Шапиро, аспирантка в Менло-Парк, открыла, что быстрые движения глаз позволяют сгладить травматические воспоминания, заменив их новыми образами и мыслями. Пятнадцать лет исследований показали, что при лечении тяжелых посттравматических расстройств применение ДПДГ дает лучшие результаты, чем медикаментозная терапия, и действует гораздо быстрее, чем методы классической или бихевиоральной психотерапии. Военные неврозы, последствия изнасилования, землетрясения или несчастного случая - восемьдесят процентов пациентов, проходивших такую терапию, уже после трех сеансов заявляют, что излечились. Дальнейшее наблюдение в течение пятнадцати месяцев показывает, что улучшение после окончания лечения сохраняется надолго.

Как такое возможно? Тяжелые травмы создают так называемые «анормальные» воспоминания (образы, звуки, телесные ощущения), которые мозгу трудно адекватно переработать. Они кодируются не на когнитивном, а на сенсорном уровне и в любой момент могут вновь активироваться. Часто они не оформлены в виде слов, которые позволили бы поместить произошедшее в человеческий контекст со своим прошлым и будущим. Синхронизируя ритмы двух полушарий мозга, быстрые движения глаз позволяют воссоединить первичные эмоции, связанные с травмой («фотографическое воспоминание»), с мудростью мысли и речи. ДПДГ облегчает этот контакт и тем самым оказывается сродни «исцелению словом» в ускоренном варианте. Этакая «терапия в режиме турбо», сбывшиеся - наконец-то! - пророчества Пьера Жане и Зигмунда Фрейда. Они первыми распознали травматическую природу многих психиатрических симптомов и задумались над их неврологическим следом. Фрейду бы это понравилось. Если сновидения - это «царская дорога бессознательного», то что может быть естественнее, чем найти в их физиологии ключи к трансформации?

Май 1999

Колдун и плацебо

В лаборатории Такэо страдает от невыносимого зуда. Он смотрит на свое правое предплечье, которое все сильнее краснеет, и спрашивает себя, зачем он согласился участвовать в этом опыте. Он знает, что у него аллергия на сумах, ядовитый плющ (ботаническое название Rhus radicans, сумах укореняющийся ). Зачем опять с ним соприкасаться? Спустя час Такэо не может поверить тому, что слышит от профессора Икоми: экстракт сумаха ему наносили не на правое предплечье, которое между тем продолжает распухать, хотя туда попала только вода, а на левое - где не заметно никаких симптомов.

Вариант когнитивного диссонанса модели согласованности рассматривает согласованность или несогласованность между когнитивными элементами, обычно ожиданиями и восприятием событий. Напротив, вариант модели согласованности, который мы сейчас здесь рассмотрим, описывает согласованность или несогласованность между привычным и реальным уровнями активации или напряжения. Как и во всех теориях согласованности, содержание сравнительно неважно. Теория Фиске и Мадди – это практически единственная активационная концепция, имеющая отношение к личности. Как вы увидите, она более всеобъемлюща, чем модели когнитивного диссонанса.

ПОЗИЦИЯ ФИСКЕ И МАДДИ

Дональд В. Фиске (Donald W. Fiske) родился в Массачусетсе в 1916 году. Проучившись в Гарварде, он получил степень доктора психологии в университете Мичигана в 1948 году. Занимаясь преподавательской и исследовательской деятельностью в обстановке университета, он сделал своим главным интересом проблему измерения личностных переменных и понимание условий, при которых человеческое поведение демонстрирует изменчивость. В Гарварде и Управлении стратегических сообщений в течение Второй мировой войны он попал под влияние Мюррея, Олпорта и Уайта. Фиске был президентом Психологической ассоциации среднего Запада, а сейчас занимает должность соруководителя факультета психологии университета Чикаго.

Сальваторе Р. Мадди (Salvatore R. Maddi) родился в Нью-Йорке в 1933 году, степень доктора психологии получил в 1960 году в Гарварде. Когда он был в Гарварде, ему посчастливилось учиться у Олпорта, Бейкана, Мак-Клелланда, Мюррея и Уайта. Занимаясь профессиональной деятельностью в обстановке университета, сочетая преподавательскую и научную деятельность, Мадди главным образом интересовался потребностью в разнообразии и личностном изменении. Сотрудничество Мадди с Фиске началось в 1960 году, и его результатом стала после ряда лет представленная ниже позиция. В настоящее время Мадди является руководителем программы преддипломной психологической клинической подготовки на факультете психологии университета Чикаго.

С одной стороны, это отчет о , о глубоких открытиях или озарениях, или о проделанной кропотливой работе, итогом которой стал новый взгляд на личность.

С другой стороны, это отчет о провалах и тупиках, иллюстрации однобокости и предубежденности, слепоты к другим взглядам и порою даже к фактам, история жарких схваток и отчаянной конкуренции.

И это все одни и те же теории.

Учебники по психологии личности и учебники по теориям личности в психологии (а только в англоязычной литературе и тех и других написан не один десяток) – это разные учебники, и пишут их разные авторы. Возникает вопрос – чем изучение теорий личности может помочь в понимании личности? Не имеет ли оно только лишь историческое, археологическое значение, подобно тому, как череп неандертальца иллюстрирует один из более или менее тупиковых путей эволюции человека и имеет лишь очень ограниченную ценность для познания современного человека?

Свод теорий личности – это история идей. Все интересные идеи в науке оставляют свой след, который присутствует даже тогда, когда первоисточники уже давно забыты. Мы уже не вспоминаем каждый раз Фрейда, говоря о бессознательном, Адлера, говоря о компенсации, Маслоу, говоря о самоактуализации, Д.Н.Узнадзе, говоря об установке, или А.Н.Леонтьева, говоря о личностном смысле. Эти идеи, оторвавшись от их авторов , перешли в основной фонд объяснительных понятий. Из теорий личности перешли в общую психологию личности.

Однако примерно лет 30-40 тому назад при взгляде на многообразие теорий личности сразу делалось ясно, что психология еще не в полной мере является наукой – во всяком случае, по сравнению с науками о природе. Действительно, естественные науки много столетий назад миновали тот этап, когда разные мыслители не могли договориться не только об общих взглядах на законы мироздания, но даже об общем языке, на котором о нем можно рассуждать. Разноречивые теории полностью исключали друг друга, выступая не столько в познавательной, сколько в идеологической роли мифов, вера в которые служит критерием различения "своих" и "чужих". Именно это мы наблюдаем сегодня в психологии личности. Естественные науки преодолели эту теоретическую раздробленность, выработав общий язык, общую аксиоматику, общую логику умозаключений и расширения сферы познанного. В этом направлении движется и психология личности в последние 2-3 десятилетия, и довольно быстро, хотя окончательное ее превращение из мифологии в науку – дело не самого близкого будущего.

Можно достаточно уверенно датировать возникновение психологии личности как особой предметной области психологического познания концом 1930-х гг., когда вышли в свет первые фундаментальные теоретические работы, задавшие эту область: "Динамическая теория личности" К.Левина (1935), "Личность" Г.Олпорта (1937) и "Исследования личности" Г.Мюррея (1938). С этого времени и примерно до конца 1960-х годов длился период, который можно назвать классическим периодом в изучении личности, характеризовавшийся именно упомянутым многообразием альтернативных теорий. С начала 1970-х гг. вектор теоретическою развития изменился – началось движение теорий навстречу друг другу , к выработке общего языка на основе достижений, накопленных в каждой из них. Психология личности вступила в неклассический этап своего развития, ведущий к превращению этой области знания в науку.

В любой науке среди выдающихся ученых можно выделить представителей двух основных типов – "открывателей" и "систематизаторов". Первые открывают новый объяснительный принцип и перестраивают в соответствии с ним свою область знания. Они видят реальность через призму своей идеи, им грозит опасность предвзятости, однобокости, но именно они обеспечивают прорывы в науке. Они создают научные школы, развивающие дальше основанное ими учение. Вторые, как правило, обладают энциклопедическими познаниями, которые позволяют им, не вводя новых объяснительных принципов, систематизировать имеющееся знание, строить общетеоретические системы, сводить концы с концами и обобщать современное им состояние знаний в своей области. Они, конечно, тоже делают открытия, но более частные. У них есть ученики, но нет школы, потому что школа формируется вокруг яркой идеи, а не вокруг системы. Но они пользуются огромным авторитетом, потому что способность интегрировать разные идеи в систему встречается еще реже, чем способность открыть что-то принципиально новое. Примеров масса: открыватель Платон и систематизатор Аристотель, открыватель Кант и систематизатор Гегель , открыватель Маслоу и систематизатор Олпорт, открыватель А.Н.Леонтьев и систематизатор С.Л.Рубинштейн. Эти два типа ученых дополняют друг друга; если бы тех или других не было, наука вряд ли могла бы развиваться.

Идеи разных открывателей не только часто противоречат друг другу. Часто они просто о разном, на разном языке и никак не поддаются соединению в одном образе. Возьмите конституциональную антропологию Шелдона, факторный анализ Кеттелла и аналитическую психологию Юнга. Все они относятся к теориям личности, но это теории совершенно разного! Что же такое личность? Не придется ли нам определять личность как то, о чем повествуют теории личности, по аналогии с известным определением интеллекта как того, что измеряют тесты интеллекта?

Здесь может помочь димензиональный метод, которым пользуется Виктор Франкл при демонстрации отношений между разными гранями или аспектами человеческого бытия. Представим себе, говорит Франкл, учебник, на страницах которого изложены разные, несопоставимые между собой теории личности. Символически это можно изобразить в виде раскрытой книги, на одной странице которой нарисован квадрат, а на другой – круг. Между ними трудно найти связь – ведь задача на квадратуру круга, как известно, нерешаема. Но возьмем эту книгу, продолжает Франкл, и разместим эти страницы под прямым углом друг к другу , чтобы они лежали на двух перпендикулярных плоскостях, пересекающихся в районе корешка книги. Тогда можно без труда вообразить трехмерную фигуру, проекция которой на одну плоскость (страницу) образует круг, а проекция на другую, ей перпендикулярную, образует квадрат. Этой фигурой будет цилиндр с высотой, равной диаметру основания. Задача, таким образом, решается, если построить общее пространство разных определений и увидеть за разными взглядами частные проекции сложного многомерного объекта – личности – на разные плоскости ее рассмотрения.

Тем самым ответ на вопрос, зачем нужны теории личности, может звучать так: чтобы увидеть все многообразие граней, которыми может поворачиваться личность, и ни к одной из которых она не сводится.

При этом практически все учебники по теориям личности писались и пишутся в "классическом" духе. Это значит, что несмотря на общее введение и заключение, а также иногда предлагаемую сетку общих критериев, задающих своеобразное семантическое пространство, в котором теории удобно сравнивать между собой, каждая теория излагается в собственной логике, в изоляции от остальных теорий – то, что А. Н. Леонтьев называл "обобщением посредством переплета". И наверное, по-другому описывать теории личности в их классический период было почти невозможно – почти, потому что Сальваторе Мадди это все же удалось. Но для этого была необходима одна особенность , которой обладает Мадди, в отличие от других авторов учебников. Он подходит к теориям личности не с позиций прилежного ученика, а с позиций глубокого и творческого ученого-теоретика, ведущего диалог на равных с Юнгом, Роджерсом, Келли и остальными классиками.

Сальваторе Мадди был учеником Гордона Олпорта и Генри Мюррея и впитал их целостный подход к личности, заимствовав у них кажущееся несколько старомодным сегодня понятие "персонология". Параллельно он проникся экзистенциалистским способом мышления (которому Олпорт предрекал большое будущее) и уже в 1970-е годы получил известность как автор оригинальных концепций потребностей, стремления к смыслу, экзистенциального невроза и экзистенциальной психотерапии. Последние 15 лет основным направлением его работы выступают исследование, диагностика и фасилитация жизнестойкости – стержневой личностной характеристики, лежащей в основе "мужества быть" по П.Тиллиху и во многом ответственной за успешность личности в совладании с неблагоприятными обстоятельствами жизни. Надеюсь, что через сравнительно небольшое время российские читатели смогут познакомиться и с собственно теоретическими работами этого интереснейшего автора.

Однако наибольшую известность он приобрел, пожалуй, именно благодаря этому учебнику, который вышел первым изданием в 1968 году и переиздавался с тех пор неоднократно, – это один из наиболее популярных в США учебников по этой теме. Мадди опередил время – когда на дворе стоял еще классический период, он начал писать о теориях личности по-новому, проводя границы не между теориями , а между объектами анализа и сравнивая то, как разные авторы подходят к одним и тем же группам проявлений личности. Разложив теории на составные части, Мадди перекомбинирует эти элементы в иной логике – не в логике отдельных теорий, а в логике предмета. Ему удалось на практике применить рекомендованный Франклом метод, восстановив личность в полном ее объеме, а собственно теории подчинив задаче прийти к лучшему пониманию личности в целом. Эта сравнительная (компаративистская) логика изложения отчасти затрудняет усвоение отдельных теорий, потому что Мадди рассыпает на составные части простые схемы, предназначенные для упрощения понимания сути каждой теории. Зато она помогает понять личность как целое, невзирая на расхождения во взглядах отдельных авторов. Если большинство учебников по теориям личности закрываешь с ощущением "а как же все-таки на самом деле?", то книга Мадди вызывает совершенно иное ощущение – ощущение ухватывания чего-то главного, невзирая на то, что не удается припомнить частности. Таким образом, в этой книге та резкая грань между теориями личности и общей психологией личности, с которой я начал, оказывается стертой. Мадди счастливо избегает сам и избавляет нас от опасности за разными теориями личности, за отдельными ее гранями не увидеть личность. Личность просвечивает у него сквозь все теории.

Я поздравляю читателей с выходом этой незаурядной книги и призываю учиться у ее автора – учиться целостному взгляду на личность, учиться уважительному, но равноправному диалогу с авторитетами, учиться понимать чужую логику , но не поддаваться ей, учиться мыслить точно и одновременно творчески. Учиться не только исследовать личность, но и быть ею.

Д.А.Леонтьев,
доктор психологических наук,
профессор МГУ