Фотографии провинции Гильменд

859 600 (11-е место)

Плотность

Административное деление

Провинция Гильменд делится на 14 районов:

Население

Города

• Лашкар Гах (Lashkar Gah)
• Марджех (Марджа)(Marjeh)
• Муса Кала (Musa Qala)

История

XIX век XX век

Гильменд - одна из самых неспокойных афганских провинций, она считается одним из главных оплотов Талибана .

XXI век

Борьба с наркотиками

Провинция Гильменд является крупнейшим производителем опиума .

Как сообщается в ежегодном докладе о производстве опиумного мака в Афганистане Комитета ООН по наркотикам (UNODC) за 2007 год, площадь посадок опиумного мака в провинции составила 103 тыс. га.

Напишите отзыв о статье "Гильменд (провинция)"

Примечания

Это заготовка статьи по географии Афганистана . Вы можете помочь проекту, дополнив её.

Отрывок, характеризующий Гильменд (провинция)

– Я приехал по воле государя императора узнать у вашего сиятельства, какой ход вы полагаете дать поданной записке? – сказал учтиво князь Андрей.
– На записку вашу мной положена резолюция и переслана в комитет. Я не одобряю, – сказал Аракчеев, вставая и доставая с письменного стола бумагу. – Вот! – он подал князю Андрею.
На бумаге поперег ее, карандашом, без заглавных букв, без орфографии, без знаков препинания, было написано: «неосновательно составлено понеже как подражание списано с французского военного устава и от воинского артикула без нужды отступающего».
– В какой же комитет передана записка? – спросил князь Андрей.
– В комитет о воинском уставе, и мною представлено о зачислении вашего благородия в члены. Только без жалованья.
Князь Андрей улыбнулся.
– Я и не желаю.
– Без жалованья членом, – повторил Аракчеев. – Имею честь. Эй, зови! Кто еще? – крикнул он, кланяясь князю Андрею.

Ожидая уведомления о зачислении его в члены комитета, князь Андрей возобновил старые знакомства особенно с теми лицами, которые, он знал, были в силе и могли быть нужны ему. Он испытывал теперь в Петербурге чувство, подобное тому, какое он испытывал накануне сражения, когда его томило беспокойное любопытство и непреодолимо тянуло в высшие сферы, туда, где готовилось будущее, от которого зависели судьбы миллионов. Он чувствовал по озлоблению стариков, по любопытству непосвященных, по сдержанности посвященных, по торопливости, озабоченности всех, по бесчисленному количеству комитетов, комиссий, о существовании которых он вновь узнавал каждый день, что теперь, в 1809 м году, готовилось здесь, в Петербурге, какое то огромное гражданское сражение, которого главнокомандующим было неизвестное ему, таинственное и представлявшееся ему гениальным, лицо – Сперанский. И самое ему смутно известное дело преобразования, и Сперанский – главный деятель, начинали так страстно интересовать его, что дело воинского устава очень скоро стало переходить в сознании его на второстепенное место.
Князь Андрей находился в одном из самых выгодных положений для того, чтобы быть хорошо принятым во все самые разнообразные и высшие круги тогдашнего петербургского общества. Партия преобразователей радушно принимала и заманивала его, во первых потому, что он имел репутацию ума и большой начитанности, во вторых потому, что он своим отпущением крестьян на волю сделал уже себе репутацию либерала. Партия стариков недовольных, прямо как к сыну своего отца, обращалась к нему за сочувствием, осуждая преобразования. Женское общество, свет, радушно принимали его, потому что он был жених, богатый и знатный, и почти новое лицо с ореолом романической истории о его мнимой смерти и трагической кончине жены. Кроме того, общий голос о нем всех, которые знали его прежде, был тот, что он много переменился к лучшему в эти пять лет, смягчился и возмужал, что не было в нем прежнего притворства, гордости и насмешливости, и было то спокойствие, которое приобретается годами. О нем заговорили, им интересовались и все желали его видеть.
На другой день после посещения графа Аракчеева князь Андрей был вечером у графа Кочубея. Он рассказал графу свое свидание с Силой Андреичем (Кочубей так называл Аракчеева с той же неопределенной над чем то насмешкой, которую заметил князь Андрей в приемной военного министра).
– Mon cher, [Дорогой мой,] даже в этом деле вы не минуете Михаил Михайловича. C"est le grand faiseur. [Всё делается им.] Я скажу ему. Он обещался приехать вечером…
– Какое же дело Сперанскому до военных уставов? – спросил князь Андрей.
Кочубей, улыбнувшись, покачал головой, как бы удивляясь наивности Болконского.
– Мы с ним говорили про вас на днях, – продолжал Кочубей, – о ваших вольных хлебопашцах…
– Да, это вы, князь, отпустили своих мужиков? – сказал Екатерининский старик, презрительно обернувшись на Болконского.
– Маленькое именье ничего не приносило дохода, – отвечал Болконский, чтобы напрасно не раздражать старика, стараясь смягчить перед ним свой поступок.
– Vous craignez d"etre en retard, [Боитесь опоздать,] – сказал старик, глядя на Кочубея.
– Я одного не понимаю, – продолжал старик – кто будет землю пахать, коли им волю дать? Легко законы писать, а управлять трудно. Всё равно как теперь, я вас спрашиваю, граф, кто будет начальником палат, когда всем экзамены держать?
– Те, кто выдержат экзамены, я думаю, – отвечал Кочубей, закидывая ногу на ногу и оглядываясь.

Фрагмент взят: 2010.Комбат Еремеев. Автор Сергей Галицкий

Рассказывает полковник Владислав Васильевич Еремеев :

Командир 370-го отряда армейского спецназа майор В.В. Еремеев

Вспоминая войну в Афганистане, я понимаю, что офицеры, которые были наиболее верны государству, рассматривали эти события не только с точки зрения интернационального долга, но и в плане получения боевого опыта.
Многие офицеры сами стремились попасть на войну, и я был одним из таких добровольцев.
После окончания Академии с отличием мне предлагали большие и высокие должности в Москве. А я от всего этого отказался и сказал: «Хочу быть командиром».
Меня и назначили командиром отряда в одну из бригад армейского спецназа.

В Афганистане я командовал 6-м ОМСБ СН (отдельный мотострелковый батальон специального назначения. – Ред.), он же – 370-й отдельный отряд спецназа, который дислоцировался в городе Лашкаргах.
Ввел его в Афганистан в 1985 году Иван Михайлович Крот. Я как раз тогда заканчивал Академию. Незадолго до этого приезжает он из Чучково (место дислокации одной из бригад армейского спецназа. – Ред.) и говорит: «Я ввожу отряд в Афганистан, в Лашкаргах. Изучай, Влад, переброску частей и соединений на большие расстояния ».
Я его послушал, и огромный конспект для себя написал на эту тему.
И точно – в мае 1987 года был назначен командиром именно в этот отряд, и эти конспекты мне пригодились при выводе этого отряда из Афганистана в Союз.

Сразу после прибытия в бригаду я попросил комбрига – полковника Александра Завьялова – направить меня в Афганистан. Сначала вопрос никак не решался – дескать, ты нам и здесь нужен. Но потом приходит телеграмма, и начинаются собеседования: сначала – с начальником разведки, потом – с начальником штаба округа, c командующим округом. Всех их я внимательно слушал, а они мне все говорили одно и то же: «Смотри там! Если что, мы тебя снимем!» Я сижу, головой киваю, уши прижимаю: «Да, да, да, обязательно, конечно». И нас троих – однокашников по Академии из разных округов – направили на собеседование уже в Генеральный штаб.
Там нам дали подготовку уже конкретно по Афганистану.

Когда я в Афганистан собрался, уже был женат, и в семье были маленькие сын и дочь – пять и восемь лет.
Жена на новость о моей отправке отреагировала очень плохо. Переживала, плакала, уговаривала не ехать. Говорила: «Не надо этого делать. Дурак ты, почему о нас не думаешь? Ты прославиться хочешь, своих личных целей добиться, хочешь удовлетворить свои командирские амбиции».
По большому счёту, так оно и было. А все полтора года я так и провоевал без отпуска.

Если говорить прямо, то в Афганистане в основном воевал именно армейский спецназ, который и был главной «рабочей лошадкой» .
Все остальные обозначали мощь нашей армии – охраняли дороги, сопровождали грузы и иногда проводили крупные операции. Готовится колонна к отправке – это уже событие! Танки, пушки, самолеты, каски, бронежилеты!..
Масштабные операции проводились относительно редко, и, безусловно, впереди всех шли группы армейского спецназа .

Главной задачей самого спецназа в Афганистане была борьба с караванами с оружием, боеприпасами, наркотиками, а также уничтожение бандгрупп, проникающих с территории Пакистана .
Задача эта была очень трудная – ведь как таковой оборудованной границы у Афганистана с Пакистаном не было.

Территориально зона ответственности у моего отряда была огромная : правый фланг – в междуречье озёр Хамун, провинция Фарах, а левый фланг – город Кандагар.
В эту зону входили провинции Гильменд, Нимруз и часть провинции Кандагар, песчаная пустыня Регистан, каменистая пустыня Дашти-Марго и горы.

Когда я только принял отряд , в роте капитана Сергея Бреславского подорвались две бээмпэ (БМП, боевая машина пехоты. – Ред.).
Я принял решение об эвакуации группы и приказал Саше Семинашу идти через второй канал у Марджи.
А он хочет идти через Систанай, что не менее опасно!
По молодости я ведь упёртый был, настоял-таки на своём.
Так группа в засаду попала! ..
Я им сразу на помощь помчался. Расстояние было километров сорок, на помощь мы пришли быстро.
На подходе к месту боя нас прилично обстреляли, мой бэтээр (БТР, бронетранспортёр. – Ред.) подорвался на мине.

Я сразу понял, что без поддержки авиации здесь не обойтись : «Связь мне!».
Вызвали вертушки, огонь артиллерии. Вертушки на предельно малой высоте отстреляли «асошки» (АСО, тепловые ловушки для защиты от ракет с тепловой головкой наведения. – Ред.) и зажгли камыши, чтобы выдавить «духов» на открытое пространство.
Не всем бандитам удалось уйти. В бою уничтожили безоткатное орудие, из которого «духи» стреляли по нашей броне.
На этот раз всё закончилось благополучно, не считая нескольких легкораненных и контуженных бойцов и офицеров .

Самое неприятное для меня как для командира было то, что прошла всего неделя, как я принял отряд. Получилось «шашкомахательство» какое-то… В то же время пустить их по другому маршруту через Систанай было равносильно самоубийству.
Вражеский кишлак Систанай прижимает дорогу к такому же кишлаку Марджи. И если бы наши втянулись между кишлаками, их бы там всех грохнули .

В пустыне стояла страшная жара. Броня и стволы обжигали руки .
После боя только подошли к другому каналу с водой, бойцы как будто рассудок потеряли, бросились в канал – и как давай пить!
Я кричу командирам: «Хоть охранение выставьте!» Какой там!..
Стреляю в воздух, снова кричу – ноль внимания!
В такую страшную жару люди нередко полностью теряют контроль над собой и ничего не боятся, ничто не может их остановить – такое неудержимое желание напиться водой .
Так я и охранял их, пока все не напились, не стали хоть чуть-чуть соображать и вспомнили, наконец, что жизнь их в опасности.

Через зону ответственности отряда проходили двадцать восемь караванных маршрутов, по которым шли поставки оружия, боеприпасов, перевозились наркотики .
На моём участке караваны прорывались в центральные районы Афганистана со стороны Пакистана через перевал Шебиян по пустыням Регистан и Дашти-Марго. Бандгруппы передвигались в составе караванов с оружием, боеприпасами и наркотиками в основном ночью. Нередко бандгруппы вклинивались в состав мирных караванов с товаром.

Кроме борьбы с боевыми караванами и бандгруппами мы проводили и другие операции .
Если становилось известно, что в том или ином кишлаке выявлен центр сопротивления местной власти, так называемый Исламский комитет, или, проще говоря, «духи», то мы производили налёт, ликвидировали такой центр и восстанавливали правительственную власть. Часто захватывали склады с оружием, печати, документы ИПА, ДИРА, НИФА (организационные структуры моджахедов. – Ред.), знамена, партийные кассы и всё такое прочее .

Если говорить о караванах, то они были или вьючные, или автомобильные .
Вьючный караван обычно состоял из десяти-двадцати верблюдов. В типичном боевом караване процентов тридцать-сорок груза составляли промышленные, продовольственные товары, ещё тридцать-сорок процентов были оружие и боеприпасы, а остальное – наркотики. Конечно, «духи» всеми способами маскировали оружие и боеприпасы под мирные грузы.

Обычно впереди боевого каравана пускали мирный караван из шести-восьми верблюдов. А через два-три часа уже шёл основной, боевой караван .
Охраняла караван, как правило, банда из пятнадцати-двадцати человек. Кроме них были погонщики верблюдов, с каждым из которых были ещё два-три человека.

Непосредственно перед караваном шла группа из пяти-шести человек – головной дозор.
В ядре каравана, где находился груз, обычно было человек пятнадцать-шестнадцать. Все вооружены автоматами и гранатомётами .
Это были достаточно подготовленные «духи», но нельзя сказать, чтобы слишком хорошо.
Однако на расстояние сто-двести метров стреляли они довольно точно. Плюс к этому они были знакомы с тактикой действия мелких подразделений.
Если надо было сосредоточить огонь всей бандгруппы на одном нашем солдате, который стрелял по ним, то с этим они вполне справлялись.
Тренировали их на территории Пакистана в учебных лагерях, в так называемых школах талибов .
Оружие у душманов было в основном китайского, арабского и румынского производства .
Иногда мы захватывали «стрелы» (переносной зенитно-ракетный комплекс «Стрела», эффективное средство борьбы с самолётами и вертолётами. – Ред.) польского производства, полученные из арабских стран.

Сам отряд спецназа у нас был большой – более пятисот человек по штату и двести человек на восполнение текущего некомплекта .
Ведь люди болели, погибали… Мы стояли практически на самом юге, и добраться до нас было очень сложно.
Каждые две недели я гонял колонну порядка сорока машин в Туругунди, на границу с Союзом. Это примерно тысяча сто километров. Ведь холодильников у нас не было, кондиционеров – тоже.
Поэтому всё время нас кормили одной тушёнкой. Тушёнка, тушёнка, тушёнка!..
Сколько я ни пытался добиться чего-то ещё, удавалось улучшить питание всего на неделю-две. А потом всё возвращалось на круги своя. Это же не Кабул, а самая окраина Афганистана. Тыловикам так было проще – никто не знает, никто не видит.

А вообще полёт из Кабула до Лашкаргаха – это меньше часа – у штабных арбатско-кабульских деятелей считался чуть ли не боевым выходом: они сразу требовали награды .
Для них это было целое событие – якобы боевой вылет!
Для создания боевой обстановки (чтобы комиссия побыстрее покинула расположение отряда) я устраивал ночью боевые тревоги по отражению нападения со стрельбой, шумом, артиллерийской иллюминацией. Эффект был неотразимый, комиссия улетала в Кабул первым же бортом .

Гарнизону были приданы 305-я отдельная вертолётная эскадрилья, десантно-штурмовой батальон 70 дшбр, который охранял городок, плюс артиллерийская батарея «гиацинтов» («Гиацинт», крупнокалиберная самоходная пушка. – Ред.), которая прикрывала городок, взвод установок залпового огня «Град», батарея десантных 120-миллиметровых пушек Д-30, миномётная батарея и танковый взвод, который мы пару раз использовали для налётов.

«Духи» иногда обстреливали гарнизон из эрэсов (РС, реактивный снаряд. – Ред.). Из минометов не достреливали, хотя и пытались .
Однажды случилась страшная трагедия. Сидят ребята из отряда спецрадиосвязи в курилке, и прямо в центр курилки прилетает эрэс. В итоге трое убиты, восемь ранены.
На такие обстрелы мы очень активно реагировали – поднимались все сразу (артиллерия, авиация, дежурная группа), находили, откуда стреляли, и уничтожали по максимуму .
Так что местное население из ближайших кишлаков изо всех сил старалось держаться от злых «духов» подальше – себе дороже обходилось.

Местное население по отношению к нам вообще-то вело себя довольно дружелюбно . Торговцы нас приветствовали и очень ждали, когда мы у них что-нибудь на рынке купим, за покупку давали «бакшиш» (подарок).
Местные жители приходили к нам лечиться . К 1988 году «духовские» обстрелы прекратились.

Мы вели разведывательно-боевые действия в основном на автомобильной технике, на броне или пешком при поддержке авиации и артиллерии. На вертушках контролировали караванные маршруты в пустыне, выводили группы в засады. Часто использовали захваченную технику – машины «тойота» и мотоциклы .
В каждой роте было по три-пять таких «тойот», «ниссанов», «доджей».

Были у меня в отряде два замечательных старших лейтенанта Сергей Зверев и Сергей Дымов, командиры групп. Эти уникальные спецназовцы нередко захватывали по несколько машин с оружием, а в апреле 1987 года умудрились с боем захватить караван из двенадцати таких машин !

Утро начиналось в четыре часа .
Я инструктировал и отправлял на караванные маршруты досмотровую группу на двух вертолётах по двенадцать человек в каждом. С ними поднимались две «вертушки» прикрытия – МИ-24. В пять утра уже улетали на воздушную разведку местности. Мы взлетали так рано потому, что уже к девяти утра температура воздуха поднималась настолько, что вертушкам сложно было летать .
Караваны шли примерно в это же время. С десяти-одиннадцати часов они вставали на днёвку (дневная остановка на отдых во время марша. – Ред.), потому что днём невозможно передвигаться по пустыне в такую жару никому – ни людям, ни даже верблюдам .

Летаем мы над своей зоной и смотрим по сторонам .
Видим – караван. Разворачиваемся. Караван тоже останавливается. Все поднимают руки и машут руками – мы, мол, мирные, летите дальше! Решаем – будем всё-таки досматривать. Снижаются МИ-8 с досмотровой группой. МИ-24 кружат в боевом охранении. Подсели, выпрыгиваем. И очень часто бывало так: мы начинаем приближаться к каравану, а тот «мирный погонщик», кто только что нам махал руками, достаёт ствол – и давай нас мочить! Начинается бой .

Однажды в такой ситуации я пережил очень неприятные минуты. Из вертолёта тогда выпрыгнул первым, хотя положено первым идти заму, чтобы оценить обстановку. Вторым обычно идёт прикрывающий пулемётчик, затем – радист и основная группа. Но я двинулся первым. Думал, что караван мирный, и досмотреть его мы решили просто так, для профилактики.

Только выскочили, побежали – «дух» достаёт автомат и начинает по нам стрелять. А сразу за ним ещё несколько человек огонь по нам открыли. Расстояние было всего метров семьдесят, а мы ещё по песку бежим – трудно, падаем постоянно. Ну, думаю, конец наступил!
Но пулемётчик наш выручил – прямо от пояса из ПКМ (пулемет Калашникова модернизированный. – Ред.) очередь дал, и первого, самого шустрого, «духа» сразу уложил . Остальные кто побежали, кто давай руки поднимать. Но если в группу начали стрелять, тут уже нет прощенья никому. Досмотрели.
Всё у них было – оружие, боеприпасы, наркотики . Загрузили «результат» в вертолёт и улетели.

Кроме поиска с вертолётов мы проводили и засады . Ведь через нашу зону по пустыне Регистан проходила знаменитая Сарбанадирская тропа в зелёную зону Гильменда.
Это голая пустыня, сыпучие пески, лунный пейзаж. Жара страшная… Поэтому мы заранее пролетали вдоль тропы на вертушке и смотрели, где лучше посадить группу, чтобы был колодец или хотя бы какая-то растительность.
Группу высаживаем, командир организует наблюдение по кругу на вероятных направлениях движения караванов. Часто сидели по трое-пять суток – никого нет.
Ведь разведка у душманов тоже работает. Поэтому я обычно одновременно высаживал по три-пять групп, чтобы перекрыть сразу несколько маршрутов в полосе тридцать-сорок километров .

Конечно, просочиться через эту полосу было можно . Но нам везло, и на нашу долю приходилось самое большое количество перехваченных караванов. Думаю, дело было в том, что на этом направлении условия передвижения для «душков» были очень трудные, и так или иначе они всё-таки попадались в наши сети, но при этом часто оказывали ожесточённое сопротивление.

Начальником штаба у меня был Саша Телейчук, очень грамотный офицер. И вот как-то приходит он и говорит: получены разведданные о том, что небольшой караван из двух машин в семнадцать часов будет следовать в направлении Марджи. Я ему: «Ну, давай, на вертушки – и вперёд!» Он сажает группу на вертолёты – и полетел. Думали, что там всего две машины, мы их быстро захватим – и делу конец.
А в караване кроме двух машин оказались ещё и мотоциклы, тракторы.
Наши хотели их, как зайцев, взять, а «духи» неожиданно оказали серьёзное сопротивление. После этого мы начали их бить вертушками – «духи» снова на мотоциклы прыгнули и стали уходить.

Воевали, воевали мы с ними, и в конце концов загнали их в камыши у канала. Они разбегаться не стали, а собрались вместе и снова ударили. В камышах их же не видно: они из укрытия бьют, а наши на открытом песке лежат.
Плюс ко всему рядом договорная зона (территория, обязанности по контролю за которой после «зачистки» от душманов передавались в руки местных старейшин. – Ред.) – кишлак, откуда они подкрепление подтянули.
Огнём пулемётов их ещё и кишлак поддержал.
Бой шёл порядка двух часов. Мы на базе все очень нервничали, чего только ни предпринимали.
В конце концов вертушки уничтожили пулемёт. Сожгли и камыши и уничтожили уходящих в кишлак «духов».

В том бою, слава Богу, никого из наших не убили, но подранили одного сержанта и тяжело ранили майора Анатолия Воронина. Ему перебило ноги, да ещё и в живот попало. Он родом из Ленинграда, сын начальника кафедры Академии тыла и транспорта.

Толю Воронина мы быстро отправили в Кандагар, оттуда – в Кабул, из Кабула – в Ташкент.
К тому времени я на практике убедился, что тяжелораненного надо обязательно дотащить до Кандагара .
Хотя с кандагарским госпиталем тоже была проблема – им статистика хорошая нужна была. Ведь командиру отряда важно доставить раненого до госпиталя живым, а госпиталю важно, в свою очередь, чтобы раненый не скончался после приёма. Иногда приходилось здорово ругаться с приёмным отделением и с начальником госпиталя.

К большому сожалению, за время моего командования отрядом у нас всё-таки погибло шесть человек .
Среди них было четыре солдата и два офицера – Костя Колпащиков и Ян Альбицкий.
Потери наши были меньше, чем у других. Особенно, если учитывать характер выполняемых задач.
Я думаю, так получалось за счёт того, что мы в основном воевали на ровном месте, в пустыне. В горах, конечно, сложнее было, там у противника больше возможностей для неожиданного манёвра .
Да ещё людей берегли. Я помню всех своих ребят, и свой командирский крест несу по жизни.

Младший лейтенант Костя Колпащиков – старший переводчик отряда – в январе 1988 года должен был поехать в отпуск. Я ему говорю – поезжай, а он мне: «Холодно в Союзе, вот на последнюю операцию под Мусакалу схожу, тогда и полечу». Тут ещё начальник штаба отряда попросил: «Это мой первый помощник. Пусть сходит».
В ходе этой операции надо было сломить сопротивление «духов» в базовом районе Мусакалы, Сангина, Каджаков.
Мулла Насим со своей бандой не давал возможности местным властям организовать эксплуатацию электростанции в Каджаках. Нужно было провести зачистку этого района и ослабить местных вождей, которые и организовывали сопротивление властям.
С этой целью проводилась крупная войсковая операция.

Одной из групп спецназа в этой операции командовал лейтенант Ильдар Ахмедшин.
По дороге группе пришлось продефилировать неподалёку от кишлака Шабан. Здесь они и попали в засаду – огнём бандгруппы из кишлака сразу сожгли два наших бэтээра.
В этом бою у нас погибли четыре человека. Костя Колпащиков в бою немного обгорел. Мог остаться в строю, но врач настоял на эвакуации.
Обычно раненых и убитых эвакуируют на разных вертолётах, а в этот раз эти правила нарушили. К несчастью, вертолёт с ранеными и убитыми на борту разбился ночью при взлёте… Погибшие умерли дважды…
Погиб Костя Колпащиков, Валера Польских, командир кандагарского вертолётного полка, правый лётчик и ещё несколько человек. Выжил «бортач» (бортинженер. – Ред.) и водитель бэтээра Лёня Булыга.

Ильдар Ахмедшин в том бою получил жесточайшую контузию.
Ночью, когда убитых и раненых привезли в отряд, в ходе опознания смотрю – среди трупов лежит Ахмедшин – не Ахмедшин, живой – не живой, непонятно.
Спрашиваю: «Это Ильдар?» Отвечают: «Да, он живой, но очень тяжело контуженный».
Ильдар в госпитале лечился полгода и нагнал отряд, по-моему, уже в Шинданде, перед выводом . Я ему говорю: «Да ты лежи в госпитале, лечись!» А он: «Нет, я выйду вместе с отрядом».
Потом он командовал этим отрядом уже в Чучково, воевал в Чечне в Первую и Вторую кампании.
А погиб случайно – возвращался с железнодорожной станции, и его машина сбила .

И вот что странно – после вывода из Афганистана немало офицеров погибло в таких же бытовых ситуациях при нелепых обстоятельствах .
У меня объяснения этому нет – ведь в Афганистане во время реальных боевых действий только двое офицеров погибли, все остальные живы остались…

В бою под Сангином ранили рядового Андрианова. При отправке в Кандагар он спрашивает: «Владислав Васильевич, что у меня с ногой?» Я посмотрел – нога белая, ничего такого особенного нет. Да и ранение вроде не очень серьёзное – продольно по ноге пуля прошла. Я ему: «Ты не переживай, сейчас мы тебя до Кандагара дотянем. Всё будет нормально».
Проходит время – мне говорят, что ему ногу оттяпали .
Я прилетаю в госпиталь, начинаю разбираться.
Оказывается, он дольше положенного времени пролежал в приёмном отделении, его вовремя не осмотрели. А там же жара… Началась гангрена .
На мой взгляд, ногу можно было сохранить.
Так обидно и стыдно мне стало – ведь я ему обещал, что всё нормально будет!..

Года за три до меня в десантно-штурмовом отряде, который нас обеспечивал, случилось ЧП – бежал солдат по фамилии Балабанов.
Почему – история умалчивает.
А дело было так: ехал, ехал, ехал, потом вдруг остановил машину и побежал в сторону гор. Так и остался жить у афганцев, принял ислам .
Позже передавали ему письма от матери, но он сначала не отвечал, а потом стал вообще избегать контактов.
Перед выводом войск мы всё же попытались его забрать, но он отказался и остался у местных .
Мы думали, что он у них оружейным мастером работает. Но потом выяснилось, что это не совсем так – он работал простым механиком.
А вообще-то мы людей своих не бросали .
Сейчас говорят, что столько-то было брошено, что своих расстреливали и т. д. и т. п. Чушь это собачья. Все, кто остался в плену в Афганистане, по тем или иным причинам сами отказались возвращаться в Союз.

Ведь даже если после боя тело погибшего солдата оставалось у противника, мы стремились, часто ценой ещё больших потерь, вытащить его или выкупить .
Слава Богу, у меня никто не попал в плен. Воевали мы достаточно умело и не давали «духам» никакой возможности кого-то из наших захватить. А добровольцев испытать афганский плен, к счастью, не находилось.

Но бой – это страшная вещь. О нём легко только рассказывать .
А там – быстрей, быстрей, быстрей!.. Уже улетаем. Подсчитали – нет бойца! Начинаем искать – кто в тройке старший, где в последний раз видели бойца? Давай назад! А он сидит, бедный, на точке эвакуации: «А я не успел добежать!»
Чаще всего такие случаи происходили из-за нерасторопности бойцов или командиров.
Ведь связь с каждым бойцом была односторонняя – только на приём. На передачу станции связь была только у старших троек .
Это только к 2004 году сделали так, что двухсторонняя связь появилась у каждого солдата. А у нас, у рабочих войны, такой двухсторонней связи, к сожалению, не было .

Я считаю, что нашему солдату цены нет . Воевали они все достойно, спина к спине, никогда не давали врагам зайти с тыла.
Конечно, в то время большую роль играла идеология коллективизма и взаимопомощи. Нас ведь как учили – человек человеку друг, товарищ и брат. Сам погибай, товарища выручай.
Плюс ко всему мужской коллектив. Каждый хочет себя проявить, дух соперничества присутствует. Говорят какому-нибудь бойцу: «Ты такой-сякой, плохо помылся, плохо побрился». А он в бою доказывает, что он лучше, чем о нём говорят.

А в бою мы все одной крови, причём красной, а не голубой . Конечно, потом, когда бой закончился, вступает в действие иерархия – начинаем разбираться, кто как воевал, кто воду принёс, кто выпил, кто не выпил, кто куда стрелял, кто попал, а кто не попал.
Хотя, конечно, отношения между старшими и младшими у нас были жестковатые. Ведь менее опытные не знают, например, что всю воду, находясь в пустыне, выпивать сразу нельзя. Поэтому старшие воспитывали их очень конкретно, так что понимание приходило быстро.

А с водой вообще была проблема. Во время выходов на боевой технике бывало, что и из радиаторов воду выпивали . Ведь обычно каждый с собой брал по две фляги с водой, каждая по полтора литра.
А приходилось на этой воде неделю воевать, а то и больше… Допустим, высаживаем группу на вертушках на три дня. А тут то вертолёт завалили, то ещё что-то – и через три дня бойцов не получается снять. По связи запрашиваем: «Ребята, продержитесь ещё пару дней?» – «Продержимся».
Проходит пять дней, они докладывают: «Командир, нам тяжело». А вертолёты всё не летают. Всё разбираются с подбитым вертолётом.
Проходит семь, восемь, десять дней… Прилетаешь забирать ребят – у них уже начинается обезвоживание организма.
А что такое обезвоживание? От людей остаётся только кожа да кости, да ещё при этом понос начинается.
Забрасываем их в вертолёт, везём в отряд.
Там им надо понемножку начинать пить. Да какой-там понемножку – так воду хлещут, не остановить! Сажаем их в бассейн, чтобы они отмокали, а они пить прямо из этого бассейна принимаются!
После этого желтуха начинает долбить…
Война есть война – страшная и неприятная штука. Я не сгущаю краски. Так оно и было на самом деле .

Хочу несколько слов сказать про афганцев . С одними из них нам приходилось воевать, а с другими – сосуществовать.
Афганцы – люди очень далёкие от европейской культуры. В общении они нормальные, но понимание, что такое хорошо и что такое плохо, у них другое . Я это понимание называю мусульманско-средневековым. Наши узбеки и таджики, которые в отряде служили, мне признавались: «Как хорошо, что мы оказались в Советском Союзе! Мы не хотим жить, как афганцы!»

Как-то случилась со мной характерная история. Был у меня один местный афганец, который давал мне информацию по караванам. Было ему лет сорок, хотя выглядел он на все шестьдесят. Однажды я угостил его сгущёнкой: «Молодец, ты мне хороший караван подарил!» Через некоторое время он приходит на КПП (контрольно-пропускной пункт. – Ред.) с девочкой в парандже и говорит: «Дай мне ящик того, чем ты меня угощал, а я тебе свою четвёртую жену отдам. Ей тринадцать лет всего, очень хорошая!»
Я вызывают зама по тылу, даю команду принести ему ящик сгущёнки, ящик тушёнки и говорю: «Забирай сгущёнку вместе с тушёнкой, с четвёртой женой сам живи, но только караваны мне дальше сдавай!».

Их мир совершенно другой, у них иное мировоззрение. Вот ещё пример – возвращается группа с задачи.
Дорогу перед ними перебегал старик с мальчиком, и пацан попал под бэтээр – задавило его. Начинается шум-гам-тарарам. Толпа окружила – вот-вот разнесут наших.
Я местные обычаи успел изучить. Прилетаю и сразу муллу зову и толмача.
Говорю: «Нехорошо получилось, извинения приношу. Но давайте вспомним Коран и шариат: Аллах дал, Аллах взял». Соглашается, но говорит: «В Коране написано, что за жизнь нужно заплатить». Я отвечаю: «Хорошо, мы готовы заплатить. Сколько надо?» Толмач посоветовался с муллой и говорит: «Дай две бочки соляры, шесть мешков муки. Бочка соляры – мне, бочка – мулле. Мешок муки – мне, остальное – семье, чтобы она жила хорошо. Ты согласен?» – «Согласен». – «По рукам?» – «По рукам».
Отправляю в отряд бэтээр. Привожу, что обещал. И всё!.. Вопрос исчерпан!
Я и дальше им помогал – то муки, то гречки подброшу. И когда бы мы через этот кишлак ни проходили, никогда никаких проблем не было – никакой мести с их стороны.

Я не могу сказать, что афганцы – злые люди. Они просто другие. Внешне очень похожи на наших узбеков и таджиков. Мне помогло то, что я родился и вырос в Узбекистане.
Я понимал азы поведения восточных народов, имел некоторые познания в шариате и исламе и мог чётко объяснить своим подчинённым, что можно, а что – нельзя.
Отряд был многонациональным . В отряде у нас было очень много белорусов. Интересно, что в кандагарском отряде почему-то собралось много украинцев. Процентов тридцать у меня было узбеков, таджиков, казахов, но в подразделениях обеспечения их было все девяносто процентов!

Помню, после XVII партийной конференции приехали к нам политруки во главе с генерал-полковником С. Кизюном. Все такие важные! А ребята наши только что из боя вышли – измождённые, оборванные, просолённые, пулемёт за ствол тащат.
И тут началось: «Да ты что за командир!? Посмотри, как они у тебя ходят: рвань, в кроссовках, автоматы и пулемёты за стволы тащат! Да как ты позволяешь!»
А выглядели бойцы так потому, что на боевые (боевой выход. – Ред.) мы старались ходить в КЗС (комплект защитный сетчатый. – Ред.) и в кроссовках.
Это была очень удобная экипировка .
Прикид весь в сеточку, в жару хорошо продувается, но предназначен только для одноразового использования при химическом и радиоактивном заражении местности.
А кроссовки нам комсомольцы из ЦК ВЛКСМ подарили – четыреста пар наших «адидасов».
Весь отряд ходил на боевые в кроссовках, очень удобная обувь.
К сожалению, форма быстро превращалась в лохмотья в ходе боевых действий, а новое обмундирование поступало по установленным мирным нормам носки и не выдерживало экстремальной эксплуатации .
Я стою и понять не могу – что тут такого необычного? Ведь люди с войны вернулись.
Меня это тогда здорово задело: «А вы что, хотите, чтобы после пятнадцати суток войны без воды они строевым шагом, с песней шли и подтянутыми были при том при всём? Не бывает такого». С боевых бойцы все возвращались в лохмотьях, изодранные. Живая, реальная жизнь сильно отличалась от киношной и телевизионной..

Островки современной цивилизации были только в Кабуле . А основная территория Афганистана – дремучее средневековое царство.
И большинство местного населения начало тянуться к изменениям – ведь они разговаривали с нашими узбеками и таджиками.
Однако надо учесть и то, что это исламское государство, которое предполагает наличие авторитарных лидеров. И если простые люди даже и не согласны с такими лидерами, они им подчиняются согласно вековым традициям. Хотя жили они и продолжают жить очень тяжело – ведь это горы и почти сплошная пустыня.
Песок, например для людей из племени белуджей – это средство личной гигиены: они им омываются.

Сам я на боевые летал раза два-три в неделю, а раз в два-три месяца выводил отряд на перехват караванов дней на десять-пятнадцать . Иногда наши группы переодевались в местную одежду, пристраивались к караванам, садились на трофейные машины и мотоциклы и собирали информацию в округе: где что идёт, где что движется…
Однажды после выполнения боевой задачи возвращаемся в ППД (пункт постоянной дислокации. – Ред.). И вдруг в районе Дишу со стороны зелёнки (солдатское название зелёных зон вокруг кишлаков и городов. – Ред.) нас плотно стали обстреливать из безоткаток (безоткатное орудие. – Ред.)!
Я отряд в пустыню отвёл, пушки развернул – мы в этот раз выходили на броне, и даже с пушками Д-30. Артиллеристам нужно было обнаружить цель. Для этого мы с артиллерийским наводчиком на броне стали передвигаться на видном месте.
И «духи» не выдержали, начали в нас стрелять!
Артнаводчик засёк цели и передал координаты .
В результате кишлаку, откуда стреляли, здорово досталось. Вроде жестоко, но зачем они стреляли? Мы же их не трогали, шли себе мимо…

Я уже говорил, что основную часть караванов, что шли из Пакистана, наши группы брали на Сарбанадирской тропе.
Но бывало и по-другому.
Однажды мы очень жёстко бились с «духами» в горах, в районе перевала Шебиян. Лётчики были не в восторге от вылета на Шебиян – далеко, летать в горах сложно, жара, топлива не хватает. И мы вот что придумали – в районе каменистых озёр примерно на середине пути сделали площадку подскока. Там ровное-ровное место километров на десять-пятнадцать вокруг с поверхностью из твёрдой глины. Мы туда выгоняли броню, ставили охранение. Потом туда на броне подходил сам отряд, прилетали вертолёты. Они здесь дозаправлялись, загружали группу и летали вдоль гор вплоть до Рабати-Джали, докуда одним перелётом с группой на борту не долететь.

В горячке не чувствуешь, не замечаешь ничего. А потом, когда возвращаешься, начинаешь видеть, что у тебя сбитые колени, порваны локти, разбиты пальцы. И главное – идёт отдача в чисто психологическом плане.

Первыми из Афганистана вышли отряды армейского спецназа, которые дислоцировались в Джелалабаде и в Шахджое . А в августе 1988 года и я свой отряд вывел в Советский Союз в Чучково.
Самым последним выходил 177-й отряд. По телевизору часто показывают генерала Бориса Громова, пересекающего мост 15 февраля 1989 года мост через реку Аму-Дарью, и ребят на бэтээре со знаменем. Так вот бэтээр этот был как раз 177-го отряда .

На выводе отряд шёл в составе бригады .
Первый привал был в Шинданде. Там прошли таможню, изъяли всё лишнее, чтобы не попало в Союз. В Шинданде состоялись митинг и парад выводимых частей.
Весь путь от Лашкаргаха до Кушки со мной на броне ехали корреспонденты из наших и зарубежных газет, а также писатель Александр Проханов.
Незадолго до вывода он прибыл в Лашкаргах, жил в отряде и знакомился с нашей боевой деятельностью.
В Герате мой бэтээр с писателями на борту обстреляли из толпы . Радикалы хотели спровоцировать ответный огонь, но командир бригады подполковник Александр Тимофеевич Гордеев проявил завидную выдержку – и провокация сорвалась.

Отряд в составе бригады совершил 1200-километровый марш от Лашкаргаха до Иолотани.
Первое, что я увидел на нашей стороне, переехав мост, – сарайчик с огромными буквами «БУФЕТ».
В Иолотани мы несколько дней приводили себя в порядок в ожидании погрузки на эшелон до Чучково.
В Иолотани генерал А. Колесников из Ставки «популярно» разъяснил нам, что афганская война в Союзе непопулярна. Мы были к этому не готовы . Находясь в Афганистане, мы не могли предположить, что готовится развал Союза. Эшелон шёл до Чучково неделю. В пути от эшелона чуть не отстал мой зам – Саша Белик, но это отдельная история..

За 20 лет войны Афганистан превратился в безжизненную пустыню, но издевательства над людьми, там так и не прекратилось. Движение Талибан финансируемые США и их союзниками ОАЭ захватили (1995) провинцию Гильменд и все города расположенные в ней.
После этого основной род занятия у местных жителей стал выращивание опиума.
В Афганистане и без войны жизнь была такая, что им не завидовали только жители некоторых африканских стран.
На сегодняшний день провинция Гильменд до сих пор остается самой опасной территорией на Планете.
Но так как любители наживы и издевательств над людьми не сидят на месте, им нужно было создавать что-то "новое", оно и было создано. В ходе гражданской войны в Сирии, планированной США и поддержанной Западом для свержения режима легитимного президента Асада, образовалась новая террористическая организация ИГИЛ. Которая по сути была образована больше на половину из движения Талибан и Аль-Каиды. Возможно сейчас в Афганистане немного станет "полегче", т.к. новая организация находится преимущественно в Сирии и частично в Ираке.
Но надо помнить, что у этих ребят планы куда более серьезные, чем у талибов, они хотят создать единое исламское государство "Халифат", которое когда-то было создано пророком Мухаммедом, т.е. хотят его возродить на территории всей современной Азии.

Документальный фильм о Афганистане сегодня

Фотографии провинции Гильменд