Я жить хочу чтоб мыслить. Я жить хочу чтоб мыслить и страдать. Я хочу, чтоб к штыку приравняли перо

Фамусов , Слуга , Чацкий .

Фамусов

А! Александр Андреич, просим,

Садитесь-ка.

Чацкий

Вы заняты?

Фамусов (Слуге)

(Слуга уходит.)

Да, разные дела на память в книгу вносим,

Забудется того гляди.

Чацкий

Вы что-то не весёлы стали;

Скажите, отчего? Приезд не в пору мой?

Уж Софье Павловне какой

Не приключилось ли печали?

У вас в лице, в движеньях суета.

Фамусов

Ах! батюшка, нашел загадку,

Не весел я!.. В мои лета

Не можно же пускаться мне вприсядку!

Чацкий

Никто не приглашает вас;

Я только что спросил два слова

Об Софье Павловне, быть может, нездорова?

Фамусов

Тьфу, господи прости! Пять тысяч раз

Твердит одно и то же!

То Софьи Павловны на свете нет пригоже,

То Софья Павловна больна.

Скажи, тебе понравилась она?

Обрыскал свет; не хочешь ли жениться?

Чацкий

А вам на что?

Фамусов

Меня не худо бы спроситься,

Ведь я ей несколько сродни;

По крайней мере искони

Отцом недаром называли.

Чацкий

Пусть я посватаюсь, вы что бы мне сказали?

Фамусов

Сказал бы я: во-первых, не блажи,

Именьем, брат, не управляй оплошно,

А, главное, поди-тка послужи.

Чацкий

Служить бы рад, прислуживаться тошно.

Фамусов

Вот то-то, все вы гордецы!

Спросили бы, как делали отцы?

Учились бы, на старших глядя:

Мы, например, или покойник дядя,

Максим Петрович: он не то на серебре,

На золоте едал; сто человек к услугам;

Весь в орденах; езжал-то вечно цугом;

Век при дворе, да при каком дворе!

Тогда не то, что ныне,

При государыне служил Екатерине.

А в те поры все важны! в сорок пуд…

Раскланяйся – тупеем не кивнут.

Вельможа в случае – тем паче:

Не как другой, и пил и ел иначе.

А дядя! что твой князь? что граф?

Сурьезный взгляд, надменный нрав.

Когда же надо подслужиться,

И он сгибался вперегиб:

На ку́ртаге ему случилось обступиться;

Упал, да так, что чуть затылка не пришиб;

Был высочайшею пожалован улыбкой;

Изволили смеяться; как же он?

Привстал, оправился, хотел отдать поклон,

Упал вдруго́рядь – уж нарочно,

А хохот пуще, он и в третий так же точно.

А? как по-вашему? по-нашему – смышлен.

Упал он больно, встал здорово.

Зато, бывало, в вист кто чаще приглашен?

Кто слышит при дворе приветливое слово?

Максим Петрович! Кто пред всеми знал почет?

Максим Петрович! Шутка!

В чины выводит кто и пенсии дает?

Максим Петрович! Да! Вы, нынешние, – ну-ка!

Чацкий

И точно, начал свет глупеть,

Сказать вы можете вздохнувши;

Как посравнить, да посмотреть

Век нынешний и век минувший:

Свежо предание, а верится с трудом;

Как тот и славился, чья чаще гнулась шея;

Как не в войне, а в мире брали лбом,

Стучали об пол не жалея!

Кому нужда: тем спесь, лежи они в пыли,

А тем, кто выше, лесть как кружево плели.

Прямой был век покорности и страха,

Всё под личиною усердия к царю.

Я не об дядюшке об вашем говорю;

Его не возмутим мы праха:

Но между тем кого охота заберет,

Хоть в раболепстве самом пылком,

Теперь, чтобы смешить народ,

Отважно жертвовать затылком?

А сверстничек, а старичок

Иной, глядя на тот скачок

И разрушаясь в ветхой коже,

Чай, приговаривал: – Ах! если бы мне тоже!

Хоть есть охотники поподличать везде,

Да нынче смех страшит, и держит стыд в узде;

Недаром жалуют их скупо государи.

Фамусов

Ах! боже мой! он карбонари!

Чацкий

Нет, нынче свет уж не таков.

Фамусов

Опасный человек!

Чацкий

Вольнее всякий дышит

И не торопится вписаться в полк шутов.

Фамусов

Что говорит! и говорит, как пишет!

Чацкий

У покровителей зевать на потолок,

Явиться помолчать, пошаркать, пообедать,

Подставить стул, поднять платок.

Фамусов

Он вольность хочет проповедать!

Чацкий

Кто путешествует, в деревне кто живет…

Фамусов

Да он властей не признает!

Островский «Гроза», действие 2, явление 1 – кратко

В доме Кабановых служанка Глаша укладывает вещи собирающегося в поездку Тихона. Входит старая странница Феклуша. «Хозяин уезжает? А жена его выть станет или нет? Больно я люблю послушать, коли кто хорошо воет!»

А. Н. Островский. Гроза. Спектакль

Феклуша рассказывает Глаше про свои странствия. В чужие земли она не ходила, но слыхала от других, что там правят иноверные султаны – по закону неправедному, всё против праведного наоборот. Ни одного дела по правде рассудить не могут. В просьбах судьям жители тех стран так и пишут: «Суди меня, судья неправедный!». А ещё есть еще земля, где все люди с песьими головами.

Глаша слушает с интересом.

Островский «Гроза», действие 2, явление 2 – кратко

«Отдали тебя замуж слишком молодой, – говорит Варвара Катерине – Не погуляла ты в девках, вот у тебя сердце ещё и не уходилось». «Нет, не поэтому, – отвечает Катерина. – Я просто такая уж родилась горячая». Рассказывает Варваре, как она раз в детстве, лет шести, когда её дома обидели чем-то, убежала на Волгу, села в лодку и отпихнула её от берега. Нашли её только назавтра, уже вёрстах в десяти по реке.

«Я заметила, что ты любишь Бориса Григорьича, а не Тихона», – говорит Варвара. Катерина со стыдом сознаётся: да, это так. «Я недавно говорила с ним, – замечает Варвара. – Кланяться тебе приказал». Катерина «Разве я хочу об нем думать? Да что делать, коли из головы нейдет. Это дьявол меня смущает». Варвара: «Я устрою так, что тебе видеться с ним можно будет. Как Тихон уедет, так давай в саду спать, в беседке». Катерина отказывается, но Варвара: «А по-моему: делай, что хочешь, только бы шито да крыто было».

Островский «Гроза», действие 2, явление 3 – кратко

Входят Тихон с матерью. Кабаниха требует, чтобы сын дал жене суровые наставления: как вести себя во время его отлучки. Тихон вначале отказывается: «Да она и сама всё знает», но по настоянию матери начинает покорно повторять за ней: «Слушайся маменьки! Не груби ей. Почитай её! Не пяль глаза в окна, не заглядывайся на парней!»

Островский «Гроза», действие 2, явление 4 – кратко

Варвара и Кабаниха уходят, оставляя Тихона с Катериной попрощаться наедине. Катерина бросается мужу на шею: «Тиша, не уезжай! Прошу тебя!» – «Нельзя, Катя. Маменька посылает, как же я не поеду! Да мне и самому погулять хочется. Дома совсем мать меня заездила». – «Так возьми меня с собой». – «Нет, я поеду разгуляться. Недели две материных кандалов на ногах не будет – так сама посуди: до жены ли мне?» – «Значит, ты меня разлюбил? Погибаю я совсем! Быть беде без тебя, Тиша! Возьми ты с меня клятву страшную».

Упав перед мужем на колени, Катерина клянётся во время его отлучки не говорить и не видеться ни с кем чужим: «Чтоб не видать мне ни отца, ни матери! Умереть мне без покаяния, если я…»

Островский «Гроза», действие 2, явление 5 – кратко

Перед отъездом Кабаниха заставляет Тихона поклониться себе в ноги. Катерина кидается Тихону на шею. Кабаниха: «Что на шею-то виснешь, бесстыдница! Не с любовником прощаешься! Он тебе муж!»

Островский «Гроза», действие 2, явление 6 – кратко

Тихон уезжает, а Кабаниха рассуждает сама с собой: «Молодёжь нынешняя порядка не знает. Проститься путем не умеют. Смех, да и только! Что будет, как старики перемрут, как будет свет стоять, уж и не знаю».

Островский «Гроза», действие 2, явление 7 – кратко

Кабаниха отчитывает Катерину за то, что она не «воет» после мужниного отъезда. «Другая хорошая жена, проводивши мужа-то, часа полтора воет, лежит на крыльце; а тебе, видно, ничего».

Островский «Гроза», действие 2, явление 8 – кратко

Катерина, оставшись одна, сетует, что нет у неё детей: она бы в отлучке мужа проводила бы с ними всё время. Катерина очень не хочет изменять Тихону.

Островский «Гроза», действие 2, явление 9 – кратко

Входит Варвара и подаёт Катерине ключ от калитки в дальнем углу сада, который она тайком своровала у матери. «Я, если Бориса увижу, скажу ему, чтобы он ночью приходил к калитке». Катерина с испугом отталкивает ключ, но Варвара вновь суёт ей его и уходит.

Островский «Гроза», действие 2, явление 10 – кратко

Катерина хочет бросить ключ, говоря, что он «жжёт ей руки, как уголь». У неё – вновь предчувствие страшной беды. Но задумывается (см. её монолог): «Кабы не свекровь!.. Сокрушила она меня… от нее мне и дом-то опостылел». Вспоминает и о том, как холодно прощался с нею Тихон, как не захотел взять с собой… Решает всё же: «Видно, сама судьба того хочет! Да какой же в этом грех, если я взгляну на Бориса раз, хоть издали-то!.. Да, может, такого и случая-то еще во всю жизнь не выдет… Мне хоть умереть, да увидеть его!»

Для перехода к краткому содержанию предыдущего / следующего действия «Грозы» пользуйтесь кнопками Назад / Вперёд ниже текста статьи.

Комната в доме Кабановых.

Явл. 1

Феклуша и Глаша беседуют. Глаша говорит, что «все вы друг на друга клеплете», спрашивает, что бы им в мире не жить. Феклуша отвечает, что в миру без греха нельзя, говорит, что и за ней водится грех - любит «сладко поесть». Говорит, что «по своей немощи далеко не ходила, а слыхать - много слыхала». Рассказывает, что есть страны, где «нет царей православных, а салтаны землей правят... и что ни судят они, все неправильно... А еще есть земля, где все люди с песьими головами». Феклуша уходит, Глаша одобрительно отзывается о странниках, которые рассказывают обо всем, «а то бы так дураками и померли».

Явл. 2

Катерина рассказывает Варваре о том, как ее в детстве чем-то обидели и она выбежала на Волгу, села в лодку, а утром ее нашли верст за десять. Затем признается Варваре, что любит Бориса. Варвара говорит, что Катерина ему тоже нравится, только жаль видеться негде. Катерина пугается, кричит, что своего Тишу ни на кого не променяет. Варвара спорит с ней, что можно делать, «что хочешь, только бы шито да крыто было». Катерина уверяет ее, что если ей жизнь здесь опостылет, ее не удержат ничем - она или в окно кинется, или в Волге утопится. Варвара говорит, что как Тихон уедет, она «станет спать в беседке», зовет с собой Катерину.

Явл. 3

Входят Кабаниха и Тихон, который собирается в дорогу. Кабаниха говорит ему, чтобы он приказывал жене, как жить без него, затем сама произносит наставления, Тихон за ней повторяет. Вместе с Варварой уходит.

Явл. 4

Катерина просит Тихона не уезжать. Тот отвечает: «Коли маменька посылает, как же я не поеду!» Катерина просит тогда ее взять с собой. Тихон отказывается, объясняя это тем, что ему надо отдохнуть от скандалов и всех домашних. Катерина умоляет мужа взять с нее страшную клятву, падает перед ним на колени, тот поднимает ее, не слушает, говорит, что это грех.

Явл. 5

Приходит Кабаниха, Варвара и Глаша. Тихон уезжает, Катерина прощается с ним, Кабанова заставляет ее кланяться мужу в ноги, «как положено».

Явл. 6

Кабаниха одна. Сетует на то, что старина выводится, что нет уже былого почтения к старикам. Молодые, по ее мнению, ничего не умеют, а еще хотят своей волей жить.

Явл. 7

Кабаниха упрекает Катерину за то, что не простилась с мужем, как надо. «Другая хорошая жена, проводивши мужа-то, часа полтора воет, лежит на крыльце». Катерина отвечает, что не умеет так и не хочет людей смешить.

Явл. 8

Катерина в одиночестве сетует на то, что у нее нет детей. Жалеет, что не умерла в детстве, тогда бы она как бабочка летала с цветка на цветок и т. д. Собирается ждать Тихона.

Явл. 9

Варвара говорит Катерине, что она отпросилась спать в сад, где есть калитка, ключ от которой Кабаниха обычно прячет, затем добавляет, что этот ключ унесла, а вместо него подложила другой. Дает этот ключ Катерине. Катерина кричит: «Не надо! Не надо!», но ключ берет.

Явл. 10

Катерина в одиночестве спорит сама с собой, держа в руке ключ, хочет его бросить, но потом прячет в карман. Решает увидеть Бориса, а там «будь что будет».

Монолог Катерины (действие второе явление десятое пьесы А.Н. Островского «Гроза») является одним из ключевых в понимании характера этой героини. В этом эпизоде мы наблюдаем за душевными метаниями Катерины. Ей в руки попадает ключ от калитки, и женщина вольна решать: пойти ли ей на свидание к Борису или остаться верной Тихону.
По сути, Катерина стоит перед дилеммой – сохранить верность патриархальному закону и остаться несчастной или поступить так, как велит ей сердце, пусть и за счет гибели своей души.
В данном монологе писатель показывает нам все этапы душевных и мысленных терзаний героини. Поначалу, когда Варвара отдает ключ Катерине, та шарахается от него – «он руки-то жжет, точно уголь».
Героиня пытается самой себе привести какие-то разумные доводы, остановить себя от поступка, на который уже внутренне, как мне кажется, решилась. Она говорит, что нельзя так опрометчиво «бросаться в омут с головой», что «вот так-то и гибнет наша сестра-то». А что будет потом, спрашивает себя Катерина? После нескольких дней счастья будет вечная мука неволи и нечистой совести?
Но тут же героиня ищет оправдания тому поступку, который ее так тянет совершить: «А горька неволя, ох, как горька!» Все было бы еще ничего, но вот свекровь совсем сживает со свету, из-за нее и белый свет кажется немил. Да и что дурного в том? что она только поговорит с Борисом? А как же Тихон: ведь по отношению к нему Катерина поступает неправильно?…
Однако героиня уже давно решилась на измену с Борисом. Именно поэтому она ищет и находит оправдание своей измене – муж сам бросил ее, уехав и оставив «на растерзание» Кабанихи. А вдруг второго шанса на счастье с Борисом ей больше не представится?
В итоге своего монолога Катерина решается на измену – и на счастье, свет, любовь, которые ей просто необходимы для существования: «Бросить ключ! Нет, ни за что на свете! Он мой теперь... Будь что будет, а я Бориса увижу!»
Таким образом, данный монолог является одним из главных в понимании характера Катерины Кабановой и причин ее поступка, повлекшего за собой гибель героини.

Островский, Александр Николаевич - знаменитый драматический писатель.
Родился 31 марта 1823 г. в Москве, где его отец служил в гражданской палате, а затем занимался частной адвокатурой. Матери Островский лишился еще в детстве и никакого систематического образования не получил. Все его детство и часть юности прошли в самом центре Замоскворечья, бывшего в ту пору, по условиям своей жизни, совершенно особым миром. Этот мир населил его воображение теми представлениями и типами, которые он впоследствии воспроизвел в своих комедиях. Благодаря большой библиотеке отца Островский рано ознакомился с русской литературой и почувствовал наклонность к писательству; но отец непременно хотел сделать из него юриста. Окончив гимназический курс, Островский поступил на юридический факультет Московского университета. Окончить курс ему не удалось вследствие какого-то столкновения с одним из профессоров. По желанию отца, он поступил на службу писцом, сначала в совестный, потом - в коммерческий суд. Этим и определился характер первых его литературных опытов; в суде он продолжал наблюдения над знакомыми ему с детства своеобразными замоскворецкими типами, напрашивавшимися на литературную обработку. К 1846 г. им было уже написано много сцен из купеческого быта, и задумана комедия: "Несостоятельный должник" (впоследствии - "Свои люди - сочтемся"). Небольшой отрывок из этой комедии был напечатан в Љ 7 "Московского Городского Листка" 1847 г.; под отрывком поставлены буквы: "А. О." и "Д. Г.", то есть А. Островский и Дмитрий Горев. Последний был провинциальный актер (настоящая фамилия - Тарасенков), автор двух-трех пьес, уже игранных на сцене, случайно познакомившийся с Островским и предложивший ему свое сотрудничество. Оно не пошло дальше одной сцены, а впоследствии послужило для Островского источником большой неприятности, так как дало его недоброжелателям повод обвинять его в присвоении чужого литературного труда. В Љ 60 и 61 той же газеты явилось, без подписи, другое, уже вполне самостоятельное произведение Островского - "Картины московской жизни. Картина семейного счастья". Эти сцены были перепечатаны, в исправленном виде и с именем автора, под заглавием: "Семейная картина", в "Современнике" 1856 г., Љ 4. "Семейную картину" сам Островский считал своим первым печатным произведением и именно с нее вел начало своей литературной деятельности. Самым памятным и дорогим днем своей жизни он признавал 14 февраля 1847 г.: в этот день он посетил С.П. Шевырева и, в присутствии А.С. Хомякова, профессоров, писателей, сотрудников "Московского Городского Листка", прочел эту пьесу, явившуюся в печати месяц спустя. Шевырев и Хомяков, обнимая молодого писателя, приветствовали его драматический талант. "С этого дня, - говорит Островский, - я стал считать себя русским писателем и уже без сомнений и колебаний поверил в свое призвание". Он пробовал силы также и в повествовательном роде, в фельетонных рассказах из замоскворецкого быта. В том же "Московском Городском Листке" (Љ 119 - 121) напечатан один из этих рассказов: "Иван Ерофеич", с общим заглавием: "Записки замоскворецкого жителя"; два другие рассказа той же серии: "Сказание о том, как квартальный надзиратель пускался в пляс, или От великого до смешного один только шаг", и "Две биографии" остались ненапечатанными, а последний даже не был окончен. К концу 1849 г. была уже написана комедия под заглавием: "Банкрут". Островский читал ее своему университетскому товарищу А.Ф. Писемскому; в это же время он познакомился со знаменитым артистом П.М. Садовским, который увидел в его комедии литературное откровение и стал читать ее в разных московских кружках, между прочим - у графини Е.П. Ростопчиной, у которой обычно собирались молодые писатели, только что начинавшие тогда свою литературную деятельность (Б.Н. Алмазов, Н.В. Берг, Л.А. Мей, Т.И. Филиппов, Н.И. Шаповалов, Е.Н. Эдельсон). Все они находились в близких, дружеских отношениях с Островским еще со времен его студенчества, и все приняли предложение Погодина работать в обновленном "Москвитянине", составив так называемую "молодую редакцию" этого журнала. Вскоре выдающееся положение в этом кружке занял Аполлон Григорьев, выступивший провозвестником самобытности в литературе и ставший горячим защитником и хвалителем Островского, как представителя этой самобытности. Комедия Островского, под измененным заглавием: "Свои люди - сочтемся", после долгих хлопот с цензурой, доходивших до обращения к самым высшим инстанциям, была напечатана во 2-й мартовской книге "Москвитянина" 1850 г., но не разрешена к представлению; цензура не позволяла даже и говорить об этой пьесе в печати. На сцене она явилась только в 1861 г., с переделанным против напечатанного окончанием. Вслед за этой первой комедией Островского в "Москвитянине" и других журналах ежегодно стали появляться и другие его пьесы: в 1850 г. - "Утро молодого человека", в 1851 г. - "Неожиданный случай", в 1852 г. - "Бедная невеста", в 1853 г. - "Не в свои сани не садись" (первая из пьес Островского, попавшая на сцену Московского Малого театра, 14 января 1853 г.), в 1854 г. - "Бедность не порок", в 1855 г. - "Не так живи, как хочется", в 1856 г. - "В чужом пиру похмелье". Во всех этих пьесах Островский явился изобразителем таких сторон русской жизни, которые до него почти вовсе не затрагивались литературой и совершенно не воспроизводились на сцене. Глубокое знание быта изображаемой среды, яркая жизненность и правда изображения, своеобразный, живой и красочный язык, отчетливо отражающий в себе ту настоящую русскую речь "московских просвирен", учиться которой Пушкин советовал русским писателям - весь этот художественный реализм со всей простотой и искренностью, до которых не поднимался даже Гоголь, был встречен в нашей критике одними с бурным восторгом, другими - с недоумением, отрицанием и насмешками. В то время как А. Григорьев, провозглашая себя "пророком Островского", неустанно твердил, что в произведениях молодого драматурга нашло выражение "новое слово" нашей литературы, именно - "народность", критики прогрессивного направления укоряли Островского за тяготение к допетровской старине, к "славянофильству" погостинского толка, видели в его комедиях даже идеализацию самодурства, называли его "гостинодворским Коцебу". Чернышевский резко отрицательно отнесся к пьесе "Бедность не порок", усмотрев в ней какую-то сентиментальную слащавость в изображении беспросветного, якобы "патриархального", быта; другие критики негодовали на Островского за то, что он возводит на степень "героев" какие-то чуйки и сапоги бутылками. Свободная от эстетической и политической предвзятости театральная публика бесповоротно решила дело в пользу Островского. Талантливейшие московские актеры и актрисы - Садовский, С. Васильев, Степанов, Никулина-Косицкая, Бороздина и другие, - принужденные до тех пор выступать, за единичными исключениями, или в пошлых водевилях, или в переделанных с французского ходульных мелодрамах, написанных, к тому же, варварским языком, сразу почувствовали в пьесах Островского веяние живой, близкой и родной им русской жизни и отдали все свои силы правдивому ее изображению на сцене. И театральная публика увидела в исполнении этих артистов действительно "новое слово" сценического искусства - простоту и естественность, увидела людей, живущих на сцене без всякого притворства. Своими произведениями Островский создал школу настоящего русского драматического искусства, простого и реального, настолько же чуждого вычурности и аффектации, насколько чужды ей все великие произведения нашей литературы. Эта его заслуга была прежде всего понята и оценена в театральной среде, наиболее свободной от предвзятых теорий. Когда в 1856 г., по мысли великого князя Константина Николаевича, состоялась командировка выдающихся литераторов для изучения и описания различных местностей России в промышленном и бытовом отношениях, Островский взял на себя изучение Волги от верховьев до Нижнего. Короткий отчет об этой поездке появился в "Морском Сборнике" 1859 г., полный - остался в бумагах автора и впоследствии (1890) был обработан С.В. Максимовым, но до сих пор остается ненапечатанным. Несколько месяцев, проведенных в непосредственной близости к местному населению, дали Островскому много живых впечатлений, расширили и углубили знание русского быта в его художественном выражении - в метком слове, песне, сказке, историческом предании, в сохранявшихся еще по захолустьям нравах и обычаях старины. Все это отразилось в позднейших произведениях Островского и еще более упрочило их национальное значение. Не ограничиваясь жизнью замоскворецкого купечества, Островский вводит в круг действующих лиц мир крупного и мелкого чиновничества, а затем и помещиков. В 1857 г. написаны "Доходное место" и "Праздничный сон до обеда" (первая часть "трилогии" о Бальзаминове; две дальнейшие части - "Свои собаки грызутся, чужая не приставай" и "За чем пойдешь, то и найдешь", - появились в 1861 г.), в 1858 г. - "Не сошлись характерами" (первоначально написано в виде повести), в 1859 г. - "Воспитанница". В том же году появились два тома сочинений Островского, в издании графа Г.А. Кушелева-Безбородко. Это издание и послужило поводом для той блестящей оценки, которую дал Островскому Добролюбов и которая закрепила за ним славу изобразителя "темного царства". Вчитываясь теперь, по истечении полувека, в статьи Добролюбова, мы не можем не видеть их публицистического характера. Сам Островский по своей природе был вовсе не сатирик, даже почти не юморист; с истинно эпической объективностью, заботясь только о правде и жизненности изображения, он "спокойно зрел на правых и виновных, не ведая ни жалости, ни гнева" и нимало не скрывая своей любви к простому "русачку", в котором даже среди уродливых проявлений быта всегда умел находить те или иные привлекательные черты. Островский и сам был таким "русачком", и все русское находило в его сердце сочувственный отзвук. По собственным его словам, он заботился прежде всего о том, чтобы показать на сцене русского человека: "пусть видит себя и радуется. Исправители найдутся и без нас. Чтобы иметь право исправлять народ, надо ему показать, что знаешь за ним и хорошее". Добролюбов, впрочем, не думал навязывать Островскому определенных тенденций, а просто пользовался его пьесами, как правдивым изображением русской жизни, для собственных, вполне самостоятельных заключений. В 1860 г. явилась в печати "Гроза", вызвавшая вторую замечательную статью Добролюбова ("Луч света в темном царстве"). В этой пьесе отразились впечатления поездки на Волгу и, в частности, посещение автором Торжка. Еще более ярким отражением волжских впечатлений явилась напечатанная в Љ 1 "Современника" 1862 г. драматическая хроника: "Козьма Захарьич Минин-Сухорук". В этой пьесе Островский впервые взялся за обработку исторической темы, подсказанной ему как нижегородскими преданиями, так и внимательным изучением нашей истории XVII века. Чуткому художнику удалось подметить в мертвых памятниках живые черты народного быта и в совершенстве овладеть языком изучаемой эпохи, на котором он и впоследствии, ради шутки, писал целые письма. "Минин", получивший одобрение государя, был, однако, запрещен драматической цензурой и мог появиться на сцене только 4 года спустя. На сцене пьеса не имела успеха вследствие своей растянутости и не всегда удачного лиризма, но критика не могла не заметить высокого достоинства отдельных сцен и фигур. В 1863 г. Островский напечатал драму из народной жизни: "Грех да беда на кого не живет" и затем снова вернулся к картинам Замоскворечья в комедиях: "Тяжелые дни" (1863) и "Шутники" (1864). В то же время он был занят обработкой начатой еще во время поездки на Волгу большой пьесы в стихах, из жизни XVII века. Она появилась в Љ 1 "Современника" 1865 г. под заглавием: "Воевода, или Сон на Волге". Эта превосходная поэтическая фантазия, нечто вроде драматизированной былины, заключает в себе ряд ярких бытовых картин давно минувшего, сквозь дымку которого чувствуется во многих местах близость к быту, и доныне еще не отошедшему всецело в прошедшее. Волжскими же впечатлениями навеяна и комедия "На бойком месте", напечатанная в Љ 9 "Современника" 1865 г. С половины 60-х годов Островский усердно занялся историей Смутного времени и вступил в оживленную переписку с Костомаровым, изучавшим в то время ту же эпоху. Результатом этой работы были две напечатанные в 1867 г. драматические хроники: "Дмитрий Самозванец и Василий Шуйский" и "Тушино". В Љ 1 "Вестнике Европы" 1868 г. появилась еще историческая драма, из времен Ивана Грозного, "Василиса Мелентьева", написанная в сотрудничестве с директором театров Гедеоновым. С этого времени начинается ряд пьес Островского, написанных, по его выражению, в "новой манере". Их предметом служит изображение уже не купеческого и мещанского, а дворянского быта: "На всякого мудреца довольно простоты", 1868; "Бешеные деньги", 1870; "Лес", 1871. Вперемежку с ними идут и бытовые комедии "старой манеры": "Горячее сердце" (1869), "Не все коту масленица" (1871), "Не было ни гроша, да вдруг алтын" (1872). В 1873 г. написаны две пьесы, занимающие среди произведений Островского особое положение: "Комик XVII столетия" (к 200-летию русского театра) и драматическая сказка в стихах "Снегурочка", одно из замечательнейших созданий русской поэзии. В дальнейших своих произведениях 70-х и 80-х годов Островский обращается к быту различных слоев общества - и дворянского, и чиновничьего, и купеческого, причем в последнем отмечает перемены воззрений и обстановки, вызванные требованиями новой русской жизни. К этому периоду деятельности Островского относятся: "Поздняя любовь" и "Трудовой хлеб" (1874), "Волки и овцы" (1875), "Богатые невесты" (1876), "Правда - хорошо, а счастье лучше" (1877), "Последняя жертва" (1878), "Бесприданница" и "Добрый барин" (1879), "Сердце не камень" (1880), "Невольницы" (1881), "Таланты и поклонники" (1882), "Красавец-мужчина" (1883), "Без вины виноватые" (1884) и, наконец, последняя, слабая по замыслу и исполнению, пьеса: "Не от мира сего" (1885). Кроме того, несколько пьес написано Островским в сотрудничестве с другими лицами: с Н.Я. Соловьевым - "Женитьба Белугина" (1878), "Дикарка" (1880) и "Светит да не греет" (1881); с П.М. Невежиным - "Блажь" (1881). Островскому принадлежит также целый ряд переводов иностранных пьес: "Усмирение своенравной" Шекспира (1865), "Великий банкир" Итало Франки (1871), "Заблудшие овцы" Теобальдо Чикони (1872), "Кофейная" Гольдони (1872), "Семья преступника" Джакометти (1872), переделка с французского "Рабство мужей" и, наконец, перевод 10 интермедий Сервантеса, изданных отдельно в 1886 г. Оригинальных пьес им написано всего 49. Все эти пьесы дают замечательную по своей жизненности и правдивости галерею самых разнообразных русских типов, со всеми особенностями их повадки, языка и характера. В отношении собственно драматической техники и композиции пьесы Островского нередко слабы: художник, глубоко правдивый по своей природе, и сам сознавал свое бессилие в изобретении сюжета, в расположении завязки и развязки; он говорил даже, что "драматург и не должен придумывать, что случилось; его дело - написать, как это случилось или могло случиться; тут вся его работа; при обращении внимания в эту сторону у него явятся живые люди и сами заговорят". Рассуждая о своих пьесах с этой точки зрения, Островский сознавался, что у него самое трудное дело - "выдумка", потому что всякая ложь ему противна; но без этой условной лжи драматическому писателю обойтись невозможно. То "новое слово" Островского, за которое так горячо ратовал Аполлон Григорьев, по существу своему заключается не столько в "народности", сколько в правдивости, в непосредственном отношении художника к окружающей его жизни с целью вполне реального ее воспроизведения на сцене. В этом направлении Островский сделал дальнейший шаг вперед по сравнению с Грибоедовым и Гоголем и надолго утвердил на нашей сцене ту "натуральную школу", которая при начале его деятельности уже господствовала в других отделах нашей литературы. Талантливый драматург, поддержанный не менее талантливыми артистами, вызвал соревнование в своих сверстниках, пошедших тем же путем: драматургами однородного направления явились Писемский, А. Потехин и другие, менее заметные, но в свое время пользовавшиеся заслуженным успехом писатели. Всей душой преданный театру и его интересам, Островский уделял немало времени и труда также и практическим заботам о развитии и усовершенствовании драматического искусства и об улучшении материального положения драматических авторов. Он мечтал о возможности преобразовать художественный вкус артистов и публики и создать театр-школу, одинаково полезную как для эстетического воспитания общества, так и для подготовки достойных деятелей сцены. Среди всевозможных огорчений и разочарований он оставался до конца жизни верен этой заветной своей мечте, осуществлением которой отчасти явился созданный им в 1866 г. в Москве Артистический кружок, давший впоследствии московской сцене многих талантливых деятелей. Вместе с тем Островский заботился об облегчении материального положения русских драматургов: его трудами образовано Общество русских драматических писателей и оперных композиторов (1874), бессменным председателем которого он оставался до самой своей смерти. Вообще, к началу 80-х годов, Островский прочно занял место вождя и учителя русской драмы и сцены. Усиленно работая в учрежденной в 1881 г. при дирекции Императорских театров комиссии "для пересмотра законоположений по всем частям театрального управления", он добился многих преобразований, значительно улучшивших положение артистов и давших возможность более целесообразной постановки театрального образования. В 1885 г. Островский был назначен заведующим репертуарной частью московских театров и начальником театрального училища. Здоровье его, к этому времени уже пошатнувшееся, не отвечало тем широким планам деятельности, какие он себе ставил. Усиленная работа быстро истощила организм; 2 июня 1886 г. Островский скончался в своем костромском имении Щелыкове, не успев осуществить своих преобразовательных предположений.
Сочинения Островского издавались много раз; последнее и более полное издание - товарищества "Просвещение" (СПб., 1896 - 97, в 10 томах, под редакцией М.И. Писарева и с биографическим очерком И. Носова). Отдельно изданы "Драматические переводы" (М., 1872), "Интермедия Сервантеса" (СПб., 1886) и "Драматические сочинения А. Островского и Н. Соловьева" (СПб., 1881). Для биографии Островского важнейшим трудом является книга французского ученого J. Patouillet "O. et son theatre de moeurs russes" (Париж, 1912), где указана и вся литература об Островском. См. воспоминания С.В. Максимова в "Русской Мысли" 1897 г. и Кропачева в "Русском Обозрении" 1897; И. Иванов "А.Н. Островский, его жизнь и литературная деятельность" (СПб., 1900). Лучшие критические статьи об Островском написаны Аполлоном Григорьевым (в "Москвитянине" и "Времени"), Эдельсоном ("Библиотека для Чтения", 1864), Добролюбовым ("Темное царство" и "Луч света в темном царстве") и Боборыкиным ("Слово", 1878). - Ср. также книги А.И. Незеленова "Островский в его произведениях" (СПб., 1888), и Ор. Ф. Миллера "Русские писатели после Гоголя" (СПб., 1887).

Я жить хочу, чтоб мыслить и страдать
Из стихотворения «Элегия» («Безумных лет угасшее веселье...», 1830) А. С. Пушкина (1799-1837):
Но не хочу, о други, умирать;
Я жить хочу, чтоб мыслить и страдать;
И ведаю, мне будут наслажденья
Меж горестей, забот и треволненья:
Порой опять гармонией упьюсь,
Над вымыслом слезами обольюсь,
И может быть - на мой закат печальный
Блеснет любовь улыбкою прощальной.

• - «Я НЕ ХОЧУ, ЧТОБ СВЕТ УЗНАЛ», стих. Л. ...

  Лермонтовская энциклопедия

• - С латинского: Vivere est cogitare . Слова римского государственного деятеля, писателя и оратора Цицерона: «Наслаждаться умственно можно многими и разнообразными способами...
• - Из комедии «Недоросль» Дениса Ивановича Фонвизина. Слова Митрофанушки, обращенные к матери: «Час моей воли пришел: не хочу учиться, хочу жениться»...

  Словарь крылатых слов и выражений

• - Из стихотворения «Домой!» Владимира Владимировича Маяковского. Иносказательно: о социальной роли поэзии, литературы вообще...

  Словарь крылатых слов и выражений

• - Претензия на полновластное распоряжение чем-либо, нежелание выслушивать чужие советы по использованию имеющегося...

  Словарь народной фразеологии

• - Зависть к животным при возникших проблемах с поиском места для отправления естественных надобностей...

  Словарь народной фразеологии

• - об отсутствии интереса к желаниям собе­седника...

  Живая речь. Словарь разговорных выражений

• - Ср. Час моей воли пришел: не хочу учится, хочу жениться. Ты ж меня взманила, пеняй на себя. Фонвизин. Недоросль. 3, 7. Митрофан...
• - Хочу, с кашей съем, хочу, масло пахтаю - моя воля, могу делать, как хочу Ср. Мои деньги, хочу парю, хочу жарю, хочу с маслом съем - и баста! и разговаривать нечего! Писемский. Тысяча душ. 4, 6...

  Толково-фразеологический словарь Михельсона

• - Ср. Часъ моей воли пришелъ: не хочу учиться, хочу жениться. Ты-жъ меня взманила, пеняй на себя. Фонвизинъ. Недоросль. 3, 7. Митрофанъ...
• - Хочу па́рю, хочу жарю, хочу съ кашей ѣмъ...

  Толково-фразеологический словарь Михельсона (ориг. орф.)

• - См. ЖЕНИХ -...
• - См. СВОЕ -...

  В.И. Даль. Пословицы русского народа

• - См. УМ -...

  В.И. Даль. Пословицы русского народа

• - см. Не любо - не смейся...

  В.И. Даль. Пословицы русского народа

• - См. ВОЛЯ -...

  В.И. Даль. Пословицы русского народа

"Я жить хочу, чтоб мыслить и страдать" в книгах

Я хочу, чтоб средь метели

Я хочу, чтоб средь метели Я хочу, чтоб средь метели В черной буре снеговой, Точно угли, окна тлели, Ясной вехой путевой. В очаге бы том всегдашнем Жили пламени цветы, И чтоб теплый и нестрашный Тихо зверь дышал домашний Средь домашней

Я хочу жить