Главная » Кухня » Анна Ахматова Листки из дневника. Проза. Письма

Анна Ахматова Листки из дневника. Проза. Письма

«Звезда полей» Николай Рубцов

Звезда полей, во мгле заледенелой
Остановившись, смотрит в полынью.
Уж на часах двенадцать прозвенело,
И сон окутал родину мою…

Звезда полей! В минуты потрясений
Я вспоминал, как тихо за холмом
Она горит над золотом осенним,
Она горит над зимним серебром…

Звезда полей горит, не угасая,
Для всех тревожных жителей земли,
Своим лучом приветливым касаясь
Всех городов, поднявшихся вдали.

Но только здесь, во мгле заледенелой,
Она восходит ярче и полней,
И счастлив я, пока на свете белом
Горит, горит звезда моих полей…

Анализ стихотворения Рубцова «Звезда полей»

Звездное небо у большинства людей ассоциируется с чем-то недосягаемым, возвышенным и даже божественным. Кто-то восхищается небесными светилами, на других они наводят мистический ужас из-за того, что постичь их суть невозможно. Для Николая Рубцова звезда – это своеобразный жизненный маяк, который освещает автору путь и согревает душу. Причем, небесное светило для поэта является вполне осязаемым и доступным, его Рубцов считает своим близким другом.

В стихотворении «Звезда полей», написанном в 1964 году, автор словно бы стирает грань между небом и землей, подчеркивая тем самым, что любые природные явления не могут быть чуждыми человеку, который является неотъемлемой частью этого сложного и прекрасного мира. Кроме этого, у Николая Рублева звезда – это не частичка неба, а то, что принадлежит земле. Неслучайно автор «привязывает» ее к полям и утверждает, что она «горит, не угасая», наполняя своим далеким светом сердца простых людей, которые привыкли уповать на небо, вознося к нему свои молитвы.

Николай Рубцов признается, что в минуты жизненных невзгод и потрясений именно звезда полей, которую он привык наблюдать с самого детства в родном селе, дает ему силы принимать верные решения и идти вперед. Он вспоминает о небесном светиле, как о талисмане, от которого веет надежностью, стабильностью и умиротворением . Ведь звезда «горит над золотом осенним, она горит над зимним серебром», что бы ни случилось, и всегда готова придти на помощь одинокому путнику, который сбился с дороги.

Таким потерявшимся странником считает себя и Николай Рубцов, который проводит параллель между собой и тысячами других людей, лишенных того, что в старину принято было называть верой. Без нее, по мнению автора, любой человек не только утрачивает смысл жизни, но и становится похож на слепого котенка, который в сложных жизненных ситуациях попросту не знает, что ему делать. И лишь звезда полей, «своим лучом приветливым касаясь всех городов, поднявшихся вдали», помогает их обитателям найти дорогу не только к истокам своей культуры и истории, но и заглянуть в собственную душу.

Жизнь обошлась с Николаем Рубцовым довольно сурово, и ему пришлось на собственном опыте узнать, что такое голод, унижения и ощущение собственной беспомощности от осознания того, что ты никому не нужен. Но, даже став воспитанником детского дома, будущий поэт никогда не забывал о том, кто он есть, и где его родина. Спустя много лет Рубцов, будучи уже состоявшимся поэтом, вернулся в поселок Емецк Архангельской области, где прошло его детство, и вновь увидел свою давнюю знакомую – звезду полей, о которой помнил все эти годы. Поэт признается, что, находясь в других городах, старался не упускать ее из виду. Однако автор убежден, «только здесь, во мгле заледенелой, она восходит ярче и полней». И в этом нет преувеличения, так как холодные северные звезды, напоминающие небесные бриллианты, создают иллюзию тепла и света, которых так не хватает людям, утратившим самих себя в этом бесконечном мире. Поэтому Николай Рубцов благодарен своей звезде полей, и утверждает, что он по-настоящему счастлив, пока может отыскать на небосводе свою верную спутницу, которая помогает скрасить одиночество холодными зимними ночами и спасает от разочарований . Именно звезде полей автор обязан тем, что состоялся как поэт, потому что она стала для него путеводной нитью в мир творчества, верным слушателем и напоминанием о том, что самое главное в жизни – не сбиться с дороги, по которой предстоит пройти нелегкий и порой даже весьма опасный путь, именуемый человеческой жизнью.

“Таганцевское дело” вызвало широкий негативный резонанс. Мировая общественность не могла согласиться с таким приговором. Алексей Толстой написал позже: “Я не знаю подробностей его убийства, но, зная Гумилева,- знаю, что стоя у стены он не подарил палачам даже взгляда смятения и страха. Мечтатель, романтик, патриот, суровый учитель, поэт. Хмурая тень его, негодуя отлетела от. страстно любимой им Родины. Свет твоей душе. Слава - твоему имени”.

2.2. А. Ахматова «Коротко о себе»

Я родилась 11 (23) июня 1889 года под Одессой (Большой Фонтан). Мой отец был в то время отставной инженер-механик флота. Годовалым ребенком я была перевезена на север - в Царское Село. Там я прожила до шестнадцати лет.

Мои первые воспоминания ~ царскосельские; зеленое, сырое великолепие парков, выгон, куда меня водила няня, ипподром, где скакали маленькие пестрые лошадки, старый вокзал и нечто другое, что вошло впоследствии в «Царскосельскую оду».

Каждое лето я проводила под Севастополем, на берегу Стрелецкой бухты, и там подружилась с морем. Самое сильное впечатление этих лет - древний Херсонес, около которого мы жили.

Первое стихотворение я написала, когда мне было одиннадцать лет. Стихи начались для меня не с Пушкина и Лермонтова, а с Державина («На рождение порфирородного отрока») и Некрасова («Мороз, Красный нос»). Эти вещи знала наизусть моя мама.

Училась я в Царскосельской женской гимназии. Сначала плечо, потом гораздо лучше, но всегда неохотно.

В 1905 году мои родители расстались, и мама с детьми уехала на юг. Мы целый год прожили в Евпатории, где я дома проходила курс предпоследнего класса гимназии, тосковала по Царскому Селу и писала великое множество беспомощных стихов. Отзвуки революции Пятого года глухо доходили до отрезанной от мира Евпатории. Последний класс проходила в Киеве, в Фундуклеевской гимназии, которую и окончила в 1907 году.

Я поступила на юридический факультет Высших женских курсов в Киеве. Пока приходилось изучать историю права и особенно латынь, я была довольна, когда же пошли чисто юридические предметы, я к курсам охладела.

Прокладка новых бульваров по живому телу Парижа (которую описал Золя) была еще не совсем закончена (бульвар Raspail). Bepнер, друг Эдиссона, показал мне в «Taverne de Panteon» два стола и сказал: «А это ваши социал-демократы, тут - большевики, а там - меньшевики». Женщины с переменным успехом пытались носить то штаны (jupes-cullottes), то почти пеленали ноги (jupes-entravees). Стихи были в полном запустении, и их покупали только из-за виньеток более или менее известных художников. Я уже тогда понимала, что парижская живопись съела французскую поэзию.

Переехав в Петербург, я училась на Высших историко-литературных курсах Раева. В это время я уже писала стихи, вошедшие потом в мою первую книгу.

Когда мне показали корректуру «Кипарисового ларца» Иннокентия Анненского, я была поражена и читала ее, забыв все на свете.

В 1910 году явно обозначился кризис символизма, и начинающие поэты уже не примыкали к атому течению. Одни шли в футуризм, другие - в акмеизм- Вместе с моими товарищами но Первому Цеху поэтов -- Мандельштамом, Зенкевичем, Нарбутом - я сделалась акмеисткой.

Весну 1911 года я провела в Париже, где была свидетельницей первых триумфов русского балета, В 1912 году поехала по Северной Италии, (Генуя, Пиза, Флоренция, Болонья, Падуя, Венеция). Впечатление от итальянской живописи и архитектуры было огромно: оно похоже на сновидение, которое помнишь всю жизнь.

В 1912 году вышел мои первый сборник, стихов «Вечеря. Напечатано было всего триста экземпляров. Критика отнеслась к нему благосклонно.

В марте 1914 года вышла вторая книга - «Четки». Жизни ей было отпущено примерно шесть недель. В начале мая петербургский сезон начал замирать, все понемногу разъезжались. На этот раз расставание с Петербургом оказалось вечным. Мы вернулись не в Петербург, а в Петроград, из XIX века сразу подали в XX, все стало иным, начиная с облика города. Казалось, маленькая книга любовной лирики начинающего автора должна была потонуть в мировых событиях. Время распорядилось иначе.

Каждое лето я проводила в бывшей Тверской губернии, в пятнадцати верстах от Бежецка. Это не живописное место: распаханные ровными квадратами на холмистой местности поля, мельницы, трясины, осушенные болота, «воротца», хлеба, хлеба-. Там я написала очень многие стихи «Четок» и «Белой стаи». «Белая стая» вышла в сентябре 1917 года.

К этой книге читатели и критика несправедливы. Почему-то считается, что она имела меньше успеха, чем «Четки». Этот сборник появился при еще более грозных обстоятельствах. Транспорт замирал - книгу нельзя было послать даже в Москву, она вся разошлась в Петрограде. Журналы закрывались, газеты тоже. Поэтому в отличие от «Четок» у «Белой стаи» не было шумной прессы. Голод и разруха росли с каждым днем. Как ни странно, ныне все эти обстоятельства не учитываются.

После Октябрьской революции я работала в библиотеке Агрономического института. В 1921 году вышел сборник моих стихов «Подорожник», в 1922 году - книга «Anno Domini».

Примерно с середины 20-х годов я начала опять усердно и с большим интересом заниматься архитектурой старого Петербурга и изучением жизни и творчества Пушкина. Результатом моих пушкинских штудий были три работы - о «Золотом петушке», об «Адольфе» Бенжамена Констана и о «Каменном госте». Все они в свое время были напечатаны.

Работы «Александрина», «Пушкин и Невское взморье». «Пушкин в 1828 году», которыми я занимаюсь почти двадцать последних лет, по-видимому, войдут в книгу «Гибель Пушкина».

С середины 20-х годов мои новые стихи почти перестали печатать, а старые - перепечатывать.

Отечественная война 1941 года застала меня в Ленинграде. В конце сентября, уже во время блокады, я вылетела на самолете в Москву.

До мая 1944 года я жила в Ташкенте, жадно ловила вести о Ленинграде, о фронте. Как и другие поэты, часто выступала в госпиталях, читала стихи раненым бойцам. В Ташкенте я впервые узнала, что такое в палящий жар древесная тень и звук воды. А еще я узнала, что такое человеческая доброта: в Ташкенте я много и тяжело болела.

В мае 1944 года я прилетела в весеннюю Москву, уже полную радостных надежд и ожидания близкой победы. В июне вернулась в Ленинград.

Страшный призрак, притворяющийся моим городом, так поразил меня, что я описала эту мою с ним встречу в прозе. Тогда же возникли очерки «Три сирени» и «В гостях у смерти» - последнее о чтении стихов на фронте в Териоках. Проза всегда казалась мне и тайной и соблазном. Я с самого начала все знала про стихи - я никогда ничего не знала о прозе. Первый мой опыт все очень хвалили, но я, конечно, не верила. Позвала Зощенку. Он велел кое-что убрать и сказал, что с остальным согласен. Я была рада. Потом, после ареста сына, сожгла вместе со всем архивом.

Мои первые воспоминания - царскосельские: зеленое, сырое великолепие парков, выгон, куда меня водила няня, ипподром, где скакали маленькие пестрые лошадки, старый вокзал и нечто другое, что вошло впоследствии в «Царскосельскую оду». Каждое лето я проводила под Севастополем, на берегу Стрелецкой бухты, и там подружилась с морем. Самое сильное впечатление этих лет - древний Херсонес, около которого мы жили. Читать я училась по азбуке Льва Толстого.

В пять лет, слушая, как учительница занималась со старшими детьми, я тоже начала говорить по-французски. Первое стихотворение я написала, когда мне было одиннадцать лет. Стихи начались для меня не с Пушкина и Лермонтова, а с Державина («На рождение порфирородного отрока») и Некрасова («Мороз, Красный нос»). Эти вещи знала наизусть моя мама. Училась я в Царскосельской женской гимназии.

Сначала плохо, потом гораздо лучше, но всегда неохотно. В 1905 году мои родители расстались, и мама с детьми уехала на юг.

Мы целый год прожили в Евпатории, где я дома проходила курс предпоследнего класса гимназии, тосковала по Царскому Селу и писала великое множество беспомощных стихов... Последний класс проходила в Киеве, в Фундуклеевской гимназии, которую и окончила в 1907 году. Я поступила на юридический факультет Высших женских курсов в Киеве. Пока приходилось изучать историю права и особенно латынь, я была довольна; когда же пошли чисто юридические предметы, я к курсам охладела. В 1910-м (25 апреля ст. ст.) я вышла замуж за Н.

С. Гумилева, и мы поехали на месяц в Париж.

Прокладка новых бульваров по живому телу Парижа (которую описал Золя) была еще не совсем закончена (бульвар Raspail). Вернер, друг Эдисона, показал мне в «Taverne de Panteon» два стола и сказал: «А это ваши социал-демократы, тут - большевики, а там - меньшевики». Женщины с переменным успехом пытались носить то штаны (Jupes-culotes), то почти пеленали ноги (Jupes-entravees). Стихи были в полном запустении, и их покупали только из-за виньеток более или менее известных художников.

Я уже тогда понимала, что парижская живопись съела французскую поэзию. Переехав в Петербург, я училась на Высших историко-литературных курсах Раева.

В это время я уже писала стихи, вошедшие в мою первую книгу. Когда мне показали корректуру «Кипарисового ларца» Иннокентия Анненского, я была поражена и читала ее, забыв все на свете.

В 1910 году явно обозначился кризис символизма, и начинающие поэты уже не примыкали к этому течению. Одни шли в футуризм, другие - в акмеизм. Вместе с моими товарищами по Первому Цеху поэтов - Мандельштамом, Зенкевичем и Нарбутом - я сделалась акмеисткой - Весну 1911 года я провела в Париже, где была свидетельницей первых триумфов русского балета. В 1912 году проехала по Северной Италии (Генуя, Пиза, Флоренция, Волонья, Падуя, Венеция). Впечатление от итальянской живописи и архитектуры было огромно: оно похоже на сновидение, которое помнишь всю жизнь. В 1912 году вышел мой первый сборник стихов - «Вечер». Напечатано было всего триста экземпляров.

Критика отнеслась к нему благосклонно. Первого октября 1912 года родился мой единственный сын Лев. В марте 1914 года вышла вторая книга - «Четки». Жизни ей был 6 отпущено примерно шесть недель.

В начале мая петербургский сезон начинал замирать, все понемногу разъезжались. На этот раз расставание с Петербургом оказалось вечным. Мы вернулись не в Петербург, а в Петроград, из XIX века сразу попали в XX, все стало иным, начиная с облика города. Казалось маленькая книга любовной лирики начинающего автора должна была потонуть в мировых событиях.

Время распорядилось иначе. Каждое лето я проводила в бывшей Тверской губернии, в пятнадцати верстах от Бежецка. Это не живописное место: распаханные ровными квадратами на холмистой местности поля, мельницы, трясины, осушенные болота, «воротца», хлеба, хлеба...

Там я написала очень многие стихи «Четок» и «Белой стаи». «Белая стая» вышла в сентябре 1917 года. К этой книге читатели и критика несправедливы. Почему-то считается, что она имела меньше успеха, чем «Четки». Этот сборник появился при еще более грозных обстоятельствах. Транспорт замирал - книгу нельзя было послать даже в Москву, она вся разошлась в Петрограде.

Журналы закрывались, газеты тоже. Поэтому в отличие от «Четок» у «Белой стаи» не было шумной прессы. Голод и разруха росли с каждым днем. Как ни странно, ныне все эти обстоятельства не учитываются. После Октябрьской революции я работала в библиотеке Агрономического института. В 1921 году вышел сборник моих стихов «Подорожник», в 1922 году- книга «Anno Domini».

Примерно с середины 20-х годов я начала очень усердно и с большим интересом заниматься архитектурой старого Петербурга и изучением жизни и творчества Пушкина. Результатом моих пушкинских штудий были три работы - о «Золотом петушке», об «Адольфе» Бенжамена Констана и о «Каменном госте». Все они в свое время были напечатаны. Работы «Александрина», «Пушкин и Невское взморье», «Пушкин в 1828 году», которыми я занимаюсь почти двадцать последних лет, по-видимому, войдут в книгу «Гибель Пушкина». С середины двадцатых годов мои новые стихи почти перестали печатать, а старые - перепечатывать. Отечественная война 1941 года застала меня в Ленинграде. В конце сентября, уже во время блокады, я вылетела на самолете в Москву.

В июне вернулась в Ленинград. Страшный призрак, притворяющийся моим городом, так поразил меня, что я описала эту мою с ним встречу в прозе. Тогда же возникли очерки «Три сирени» и «В гостях у смерти» - последнее о чтении стихов на фронте в Тери-оках. Проза всегда казалась мне и тайной и соблазном. Я с самого начала все знала про стихи - я никогда ничего не знала о прозе. Первый мой опыт все очень хвалили, но я, конечно, не верила. Позвала Зощенку.

Он велел кое-что убрать и сказал» что с остальным согласен. Я была рада. Потом, после ареста сына, сожгла вместе со всем архивом. Меня давно интересовали вопросы художественного перевода. В послевоенные годы я много переводила. Перевожу и сейчас.

В 1962 году я закончила «Поэму без героя», которую писала двадцать два года. Прошлой зимой, накануне дантовского года, я снова услышала звуки итальянской речи - побывала в Риме и на Сицилии. Весной 1965 года я поехала на родину Шекспира, увидела британское небо и Атлантику, повидалась со старыми друзьями и познакомилась с новыми, еще раз посетила Париж. Я не переставала писать стихи.

Для меня в них - связь моя с временем, с новой жизнью моего народа. Когда я писала их, я жила теми ритмами, которые звучали в героической истории моей страны. Я счастлива, что жила в эти годы и видела события, которым не было равных. 1965

В 1910-е годы, когда поэтический процесс отличался необыкновенным многообразием и интенсивностью развития, и участвовала в ней до середины 1960-х. Будучи членом “Цеха поэтов”, составившего ядро литературного течения акмеизм, она выделялась даже среди талантливых людей, ее окружавших. Эту ее исключительность подчеркнул Блок в статье “Без божества, без вдохновенья” (1920), в целом резко критически направленной против этой литературной группы и возглавлявшего ее .

Псевдоним “ ” Анна Андреевна Горенко взяла от прабабушки, татарской княжны Ахматовой. По сведениям из автобиографической заметки “Коротко о себе”, родилась 11 (23) июня 1889 г. в селении Большой Фонтан под Одессой в семье отставного инженера-механика флота. Годовалым ребенком ее перевезли в Царское Село, где она до шестнадцати лет училась в гимназии. В 1905 г. родители расстались, мать с детьми переехала в Евпаторию, где Анна “дома проходила курс предпоследнего класса гимназии, тосковала по Царскому Селу и писала великое множество беспомощных стихов”. В 1907 г. она окончила Фундуклеевскую гимназию в Киеве. Училась впоследствии на юридическом факультете Высших женских курсов в Киеве и Высших историко-литературных курсах Раева в Петербурге. После венчания в Киеве с Николаем Гумилевым (1910 г.) совершила с ним свадебное путешествие в Париж. Побывала еще раз в Париже в 1911г., а в1912г. - в Италии. Впечатление от итальянской живописи и архитектуры было “похоже на сновидение, которое помнишь всю жизнь”. Поэтическую свою родословную она возводила к Державину и Некрасову. Действительно, ее девические увлечения не были случайными. Свойственные названным поэтам тяга к суровой правде, самоотверженное служение отечеству, доверие к читателю - то, к чему всегда стремилась и ахматовская Муза. В конце пути Ахматова так обобщила свою поэтическую судьбу: “Когда я писала их (стихи. - Л. А.) - я жила теми ритмами, которые звучали в героической истории моей страны. Я счастлива, что жила в эти годы и видела события, которым нет равных”.

Одним из учителей Анны Ахматовой на поэтическом поприще (и учителем в прямом смысле - преподавателем литературы и русского языка и директором гимназии в Царском Селе, где она училась до 1905 г.) был Иннокентий Федорович Анненский. Это был великолепный знаток и переводчик античной литературы и мифологии, оригинальный , стихотворных сборников “Тихие песни” (1904), “Кипарисовый ларец” (1910), а также знаменитых в свое время литературно-критических “Книг отражений” (1906 - 1909), в которых он создал выразительные портреты поэтов XIX и XX вв. Вернувшись из Парижа, Ахматова получила корректуру “Кипарисового ларца”, “была поражена и читала ее, забыв все на свете”, как писала она в заметке “Коротко о себе”. От И. Анненского ею унаследованы острая наблюдательность, пристальное внимание к деталям быта, поданным так, что за ними раскрываются оттенки настроений, психологические состояния.

Голос Ахматовой уже в первых сборниках “Вечер” (1912) и “Четки” (1914) зазвучал уверенно и полноправно. Со страниц стихотворных книжек открывалась женская душа. Артистичность, тонкие и точные наблюдения сочетаются в ее поэзии с высокой одухотворенностью. Вслед за своим учителем поэтесса обращалась в стихах к деталям домашнего мира, зорко подмечала мгновенный жест, воссоздавала импульсивный поступок. Многие “мелочи” Ахматовой стали знаменитыми, составили ее поэтическую репутацию. Стихи первых сборников в большинстве своем посвящены любовным переживаниям, но любовь героини не замкнута на самой себе. Контекст окружающей жизни, быта, искусства - очень широк. Это дает простор для емких обобщений и помогает читателю представить то, что угадывается за непосредственной сценой или картиной. Лишь немногие стихотворения передают восторг . Большое чувство, как правило, уводит героиню “от радости и от покоя” (”Любовь”, 1911).

Для жанровой структуры ранних лирических произведений Ахматовой характерна кажущаяся, а иногда подчеркнуто нарочитая незавершенность. При этом автор выбирает такие моменты, когда “сердце - пополам”, и через пронзительную боль открывается новое знание, которое по-своему обогащает героиню и становится достоянием читателя. Б. М. Эйхенбаум в небольшой по объему книге “Анна Ахматова. Опыт анализа” (Пб., 1923) обратил внимание на значительность и экспрессивную остроту союзов “и”, “а”, “но” в начале первой строки или в начале предпоследней строки последней строфы, - такой союз создает особое сгущение смысла и составляет одну из характернейших деталей стиля Ахматовой. К примеру, отметим 1909 г. из первого сборника:

И когда друг друга проклинали
В страсти, раскаленной добела,
Оба мы еще не понимали,
Как земля для двух людей мала,
И что память яростная мучит,
Пытка сильных - огненный недуг! -
И в ночи бездонной сердце учит
Спрашивать: о, где ушедший друг?
А когда сквозь волны фимиама
Хор гремит, ликуя и грозя,
Смотрят в душу строго и упрямо
Те же неизбежные глаза.

При отсутствии полной тождественности между героиней и личностью Ахматовой немало сходства. Художник Ю.Анненков, процитировав стихотворение, посвященное Н. Гумилеву - “В ремешках пенал и книги были…”, выделил финальные строчки: “А на жизнь мою лучом нетленным | Грусть легла, и голос мой незвонок”, - и заключил: “Грусть была, действительно, наиболее характерным выражением лица Ахматовой. Даже - когда она улыбалась. И эта чарующая грусть делала ее лицо особенно красивым. Всякий раз, когда я видел ее, слушал ее чтение или разговаривал с нею, я не мог оторваться от ее лица: глаза, губы, вся ее стройность были тоже символом поэзии”.

Волнение и желание его скрыть составляют эмоциональный фон “Песни последней встречи” (1911). Целая романная картина развернута перед нами в коротком стихотворении. Сжатость речи, сверхнапряжение каждого слова и межсловесного пространства здесь просто удивительные:

Так беспомощно грудь холодела,
Но шаги мои были легки.
Я на правую руку надела
Перчатку с левой руки…

“Четки” включают немало стихотворений, ставших хрестоматийно известными: “Прогулка” (”Перо задело о верх экипажа…”), “Вечером” (”Звенела музыка в саду…”), “Все мы бражники здесь, блудницы…”, “Покорно мне воображенье…”, “Проводила друга до передней…”, “Настоящую нежность не спутаешь…”, “Сколько просьб у любимой всегда!..”, “Я научилась просто, мудро жить…”. В них обнаруживают себя черты лирики, обозначенные автором позднее в цикле стихотворений “Тайны ремесла” (1936 - 1960): “Когда б вы знали, из какого сора | Растут стихи, не ведая стыда…” Доминанта особенного ахматовского мироощущения определена уже в этом сборнике достаточно отчетливо:

Я научилась просто, мудро жить,
Смотреть на небо и молиться Богу,
И долго перед вечером бродить,
Чтоб утомить ненужную тревогу.

Когда шуршат в овраге лопухи
И никнет гроздь рябины желто-красной,
Слагаю я веселые стихи
О жизни тленной, тленной и прекрасной.

Все чаще тревожное ощущение преобладало, отодвигая “веселые стихи” на периферию. Обращаясь к современникам, ушедшим в небытие, Ахматова констатировала: “Две , мое поколенье, | Освещали твой страшный путь” (”Венок мертвым”, 1944). На самом деле войн было больше - четыре: русско-японская (1904- 1905), первая мировая (1914-1918), гражданская (1918-1922) и Великая Отечественная (1941 - 1945). На протяжении всего творческого пути Ахматова была поэтом, глубоко вобравшим в себя судьбу своей страны. Ее гражданственность не публицистична, она естественно присуща внутреннему облику лирической героини, субъекту поэзии, той “персоне”, которая то сливается с личностью автора, то отдаляется от нее, подобно действующему лицу драмы. В динамичном и необычайно напряженном мире души ахматовской героини сочетаются артистизм и пристальная наблюдательность, суровая самоаналитичность, искренность и огромное обаяние непосредственности.

Нужна шпаргалка? Тогда сохрани - » Ахматова: “Коротко о себе” . Литературные сочинения! Нашли ошибку? Выделите и нажмите CTRL+ENTER

Ахматова А.А. Коротко о себе

Источник: Ахматова А.А. Избранное/Сост., авт. примеч. И.К. Сушилина. - М.: Просвещение, 1993. - 320 с.

Первое стихотворение я написала, когда мне было одиннадцать лет. Стихи начались для меня не с Пушкина и Лермонтова, а с Державина ("На рождение порфирородного отрока") и Некрасова ("Мороз, Красный нос"). Эти вещи знала наизусть моя мама.

Училась я в Царскосельской женской гимназии. Сначала плохо, потом гораздо лучше, но всегда неохотно.

Я поступила на Юридический факультет Высших женских курсов в Киеве. Пока приходилось изучать историю права и особенно латынь, я была довольна; когда же пошли чисто юридические предметы, я к курсам охладела.

В 1910 (25 апреля старого стиля) я вышла замуж за Н. С. Гумилева, и мы поехали на месяц в Париж.

Прокладка новых бульваров по живому телу Парижа (которую описал Золя) была еще не совсем закончена (бульвар Raspail). Вернер, друг Эдисона, показал мне в Taverne de Pantheon два стола и сказал: "А это ваши социал-демократы, тут - большевики, а там - меньшевики". Женщины с переменным успехом пытались носить то штаны (jupes-cuiottes), то почти пеленали ноги (jupesentravees). Стихи были в полном запустении, и их покупали только из-за виньеток более или менее известных художников. Я уже тогда понимала, что парижская живопись съела французскую поэзию.

Переехав в Петербург, я училась на Высших историко-литературных курсах Раева. В это время я уже писала стихи, вошедшие в мою первую книгу.

Когда мне показали корректуру "Кипарисового ларца" Иннокентия Анненского, я была поражена и читала ее, забыв все на свете.

Весну 1911 года я провела в Париже, где была свидетельницей первых триумфов русского балета. В 1912 году проехала по Северной Италии (Генуя, Пиза, Флоренция, Болонья, Падуя, Венеция). Впечатление от итальянской живописи и архитектуры было огромно: оно похоже на сновидение, которое помнишь всю жизнь.

В 1912 году вышел мой первый сборник стихов - "Вечер". Напечатано было всего триста экземпляров. Критика отнеслась к нему благосклонно.

В марте 1914 года вышла вторая книга - "Четки". Жизни ей было отпущено примерно шесть недель. В начале мая петербургский сезон начинал замирать, все понемногу разъезжались. На этот раз расставание с Петербургом оказалось вечным. Мы вернулись не в Петербург, а в Петроград, из XIX века сразу попали в XX, все стало иным, начиная с облика города. Казалось, маленькая книга любовной лирики начинающего автора должна была потонуть в мировых событиях. Время распорядилось иначе.

Каждое лето я проводила в бывшей Тверской губернии в пятнадцати верстах от Бежецка. Это неживописное место: распаханные ровными квадратами на холмистой местности поля, мельницы, трясины, осушенные болота, "воротца", хлеба, хлеба... Там я написала очень многие стихи "Четок" и "Белой стаи". "Белая стая" вышла в сентябре 1917 года.

К этой книге читатели и критика несправедливы. Почему-то считается, что она имела меньше успеха, чем "Четки". Этот сборник появился при еще более грозных обстоятельствах. Транспорт замирал - книгу нельзя было послать даже в Москву, она вся разошлась в Петрограде. Журналы закрывались, газеты тоже. Поэтому в отличие от "Четок" у "Белой стаи" не было шумной прессы. Голод и разруха росли с каждым днем. Как ни странно, ныне все эти обстоятельства не учитываются.

После Октябрьской революции я работала в библиотеке Агрономического института. В 1921 году вышел сборник моих стихов "Подорожник", в 1922 году - книга "Anno Domini".

Примерно с середины двадцатых годов я начала очень усердно и с большим интересом заниматься архитектурой старого Петербурга и изучением жизни и творчества Пушкина. Результатом моих пушкинских штудий были три работы - о "Золотом петушке", об "Адольфе" Бенжамена Констана и о "Каменном госте". Все они в свое время были напечатаны.

Работы "Александрина", "Пушкин и Невское взморье", "Пушкин в 1828 году", которыми я занимаюсь почти двадцать последних лет, по-видимому, войдут в книгу "Гибель Пушкина".

С середины двадцатых годов мои новые стихи почти перестали печатать, а старые - перепечатывать.

Страшный призрак, притворяющийся моим городом, так поразил меня, что я описала эту мою с ним встречу в прозе. Тогда же возникли очерки "Три сирени" и "В гостях у смерти" - последнее о чтении стихов на фронте в Териоках. Проза всегда казалась мне и тайной и соблазном. Я с самого начала все знала про стихи - я никогда ничего не знала о прозе. Первый мой опыт все очень хвалили, но я, конечно, не верила. Позвала Зощенку. Он велел кое-что убрать и сказал, что с остальным согласен. Я была рада. Потом, после ареста сына, сожгла вместе со всем архивом.

Меня давно интересовали вопросы художественного перевода. В послевоенные годы я много переводила. Перевожу и сейчас.

В 1962 году я закончила "Поэму без героя", которую писала двадцать два года.

Прошлой зимой, накануне дантовского года, я снова услышала звуки итальянской речи - побывала в Риме и на Сицилии. Весной 1965 года я поехала на родину Шекспира, увидела британское небо и Атлантику, повидалась со старыми друзьями и познакомилась с новыми, еще раз посетила Париж.

Я не переставала писать стихи. Для меня в них - связь моя с временем, с новой жизнью моего народа. Когда я писала их, я жила теми ритмами, которые звучали в героической истории моей страны. Я счастлива, что жила в эти годы и видела события, которым не было равных.

Сканирование и распознавание Studio KF, при использовании ссылка на сайт обязательна!

Напечатать