Краткое содержание капитанская дочка 3 7 главы. Александр сергеевич пушкин. глава. Незваный гость

Поэма «Мцыри» - романтическое литературное произведение. Отличительной чертой этого направления является огромное внимание к пейзажу. Поэма Лермонтова не стала исключением, пейзаж занимает в ней очень значимое место. Таким образом, поэт выражает свое мнение по поводу соотношения мира людей и мира природы. Изображение человека и природы носит в поэме традиционно-романтический характер: экзотическая, яркая, свободная и неукротимая природа соответствует натуре главного героя, а чуждый ему мир людей отнимает у героя свободу и обрекает на физическую смерть.

В поэме прослеживается влияние модной в те времена философии о «человеке естественном», который сталкивается с губительной силой цивилизации. Однако в лермонтовской поэме возвращение человека к «естественному» состоянию оказывается невозможным. Мцыри – представитель иного, людского мира, и по законам природы жить уже не может. То есть, взгляд Лермонтова на соотношение мира природы и человека более глубокий и противоречивый, чем традиционный. Природа и человек – два совершенно особых мира, которые существуют в гармонии и в противоборстве одновременно. Тема человека и природы – одна из центральных тем в поэме «Мцыри».

Спокойствием наполнены первые строки поэмы.

Даже бурные горные реки текут, обнявшись, словно две сестры. В скором времени в монастырь привозят шестилетнего мальчика, который очень слаб, но дик и пуглив, как серна. Это сравнение сразу дает автору понять, что такой ребенок не приживется в монастырской обители. Серна – это символ свободной, вольной жизни. Однако постепенно Мцыри смог привыкнуть к «плену» и смириться с заточением. Вот только мысли о родине не дают ему покоя, тоска одолевает сердце юноши. Привычка так и не смогла укротить его свободолюбивый нрав. Мцыри решается на побег. Он исчезает из монастыря осенней ночью, ведь именно ночь у романтиков символизирует жизнь одинокого человека, которая наполнена страданиями и лишена поддержки друзей. Кроме того, ночь – это символ вражды и опасности, «темный лес» встал на пути Мцыри к родному дому. Юноша смело шагнул в неизведанный мир, не зная, что ждет его там.

С детства герой мечтал о битвах и тревогах, наконец-то, он смог вырваться на свободу, подальше от душных келий и молитв. В монастырь Мцыри попал не по своей воле, поэтому его всегда манил иной, свободный мир. Утром юноша смог увидеть то, к чему стремился. Пышная природа восхитила его своими красками. Он даже воспринимает ее одухотворенно, видя в природе то единение, гармонию и братство, которые ему не довелось познать в людском обществе.

Своего героя Лермонтов наделяет особой способностью тонко видеть, чувствовать, любить и понимать природу, находя в этом радость бытия. Мцыри наслаждается природой, отдыхая после мрачных стен монастыря.

Этим утром он встретил молодую девушку. Поскольку Мцыри способен был видеть и понимать красоту природы, то и оценить красоту вообще и в частности человеческую, тоже мог. Прекрасная юная грузинка взволновала сердце Мцыри. Он даже хотел войти за ней в маленькую саклю, где она жила, но не посмел. Юноша отправился в дальнейший свой путь, ведь в его душе была одна цель – вернуться на родную землю. Компасом ему служили горы, но вдруг он потерял их из виду и начал сбиваться с пути. Отчаяние овладело героем. Наступила ночь, лес стал сгущаться, он уже не восхищал Мцыри своей красотой и пением птиц, а наводил ужас и страх на заблудившегося путника. Гармония природы и человека разрушилась. Мцыри оказался уже теперь во враждебной для него стихии. Кульминацией произведения становится эпизод смертельной схватки человека и барса.

Мцыри и сам был зол и силен так же почти, как и зверь. На протяжении столетий его предки развивали бойцовские навыки, и в минуту опасности Мцыри почувствовал в себе эти способности. В схватке со зверем наиболее глубоко раскрывается героический характер юноши. Он одержал победу и, невзирая на раны, продолжил путь.

Но каков был его ужас, когда утром он обнаружил, что вновь вернулся к стенам монастыря! Мир природы на смог помочь человеку, испорченному «цивилизацией». Отсюда следует вывод, что возвращение к дикой природе для человека невозможно, этот путь обретения полной свободы для него закрыт. Не суждено было сбыться мечте Мцыри. Всего три дня он был на свободе и поплатился за это жизнью. Раны от схватки с барсом оказались смертельными. Но Мцыри не жалеет о своем поступке, ведь эти три дня он жил настоящей, вольной жизнью. Годы «тюрьмы» ослабили его природные навыки, и Мцыри не смог выдержать испытаний. Ведь природа – это не только мир прекрасного, но и грозная сила, которую постигнуть непросто. Перед смертью Мцыри просит перенести его в сад, ведь оттуда виден родной Кавказ.

Три дня провел на воле Мцыри, он честно пытался постичь природу, не уповая на помощь Бога, а лишь рассчитывая на свои силы. Много нового он испытал за это короткое время: восторг перед красотой природы, страсть любви и ярость битвы.

Поэма «Мцыри», написанная Лермонтовым в 1839 г., является одним из наиболее совершенных образцов русского романтизма. В ее текст включены все значимые компоненты романтических поэм, как-то необычный герой в необычных обстоятельствах, конфликт, вызванный столкновением мира реального и мира идеального, и, разумеется, романтический пейзаж. Пейзаж в поэме «Мцыри» имеет особую роль, поскольку он, с одной стороны, помогает глубже проникнуть в душу героя и понять его. А с другой стороны - он и сам выступает в произведении в роли активно действующего персонажа.

Действие поэмы разворачивается неподалеку от Кавказского горного хребта, причем Лермонтов даже точно указывает место событий: монастырь Мцыри находится близ слияния двух рек, Арагвы и Куры. Интересно, что поэт описывал реально существующий монастырь, который уцелел до наших дней и сейчас является местом паломничества - в особенности для почитателей творчества Лермонтова. Приезжающие туда туристы могут насладиться потрясающими горными пейзажами: монастырь стоит на небольшом возвышении и сразу за ним виднеется уходящая в небо цепь кавказских гор. Чем-то диким и первозданным веет от этих мест, и легко поверить, что здесь могла вырасти такая гордая и непокорная натура, как Мцыри. Пейзажи Кавказа глубоко затронули душу самого Лермонтова, и именно благодаря им замысел поэмы окончательно выкристаллизовался. Известно, что первоначально поэт не знал, куда поместить своего героя. Он написал две небольших поэмы-наброска, «Исповедь» и «Боярин Орша», но лишь посетив Кавказ, смог приступить к созданию окончательной версии. Этот пейзаж идеально отвечал всем замыслам автора и полностью соответствовал понятию романтического пейзажа: необычного и контрастного. Кроме того, для читателя-современника Лермонтова само понятие Кавказ служило синонимом свободы и свободомыслия, поскольку туда ссылали всех неугодных режиму (так оказался там и сам автор). Кавказ был своего рода паролем, после прочтения которого читатель настраивался на нужный лад - и не оставался обманутым.

Пейзаж в поэме представлен с двух точек зрения: так, как его видит автор, и так, как его видит Мцыри. Эти два взгляда порою сливаются воедино, и из уст персонажа звучат глубоко поэтичные, вдохновенные описания виденной им природы. В такие минуты кажется, что сам Лермонтов говорит за своего героя, что это своей болью и своей страстью к свободе делится он с читателем…

Как сердце билося живей
При виде солнца и полей…

Первый пейзаж, который предстает перед читателем - это унылый и печальный монастырский пейзаж. Описывая его, в противовес последующим изображениям живой природы, скупо и сухо, Лермонтов сразу же намечает романтический конфликт между двумя мирами: миром свободы и несвободы. Отметим, что нигде в поэме подробно не упоминается о том, насколько плохо жилось Мцыри в монастыре. Но об этом можно с легкостью догадаться по его восторженному рассказу об увиденном в краткие три дня побега. Солнечный свет, легкое дуновение ветерка, цветущие растения и поющие птицы - вот все то очарование жизни, которого Мцыри, запертый в каменных стенах, был лишен. Так через пейзаж в поэму вводится проблема свободы и несвободы, проблема отобранной у Мцыри жизни. «Я молод, молод!

» - с болью восклицает Мцыри, очарованный красотой открывшегося перед ним огромного мира. В этом восклицании звучит страстное желание глубже узнать жизнь, насладиться всеми ее проявлениями, - и все эти желания пробуждает в Мцыри пейзаж. А благодаря открывшимся перед ним видам гор главный герой вспоминает свою семью. Расплывчатые воспоминания, отобранные у него монастырем, формируются в четкую картину. Так к Мцыри приходит осознание того, что для него в жизни наиболее важно, так в его душе зарождается мечта добраться на родину.

На протяжении всего повествования пейзаж отображает изменения в настроении Мцыри, он видоизменяется вместе с ним. В самом начале странствований Мцыри все изображено в мажорной ноте, краски природы яркие и живые: «голубое небо», «белый караван», «прозрачная зелень» и «озолотившийся восток». Пространство ощущается огромным и свободным: «пышные поля», «разросшиеся деревья». Но затем Мцыри осознает, что его мечта неисполнима, и окружающий мир преображается. Теперь перед ним темный лес, сбивающий героя с пути, палящая жара, «терновник, спутанный плющом». Пространство сужается, выталкивая Мцыри назад, в его келью-тюрьму. Тут видно, что роль пейзажа в поэме «Мцыри» не сводится к одному фону, на котором разворачивается повествование. Напротив, местами пейзаж как бы сам формирует дальнейшие события, подводя героя к вполне закономерному финалу.

Во второй части поэмы Лермонтов использует прием олицетворения природы. Его поэтическое мастерство особенно ярко проявляется в кульминационном эпизоде с барсом: ночной лес застывает, наблюдая за страшной битвой, и сам напоминает читателю живое и недоброе существо:

Непроницаемой стеной
Окружена, передо мной
Была поляна. Вдруг во ней
Мелькнула тень, и двух огней
Промчались искры…

Сам барс также воспринимается как разумное существо со своей недоброй волей - он, как и лесная чаща, преграждает Мцыри путь на родину. В этом эпизоде проявляется новаторство Лермонтова, ведь он применяет романтический пейзаж, обычно используемый исключительно для выражения чувств главного героя, в совершенно других целях. Пейзаж обретает человеческие черты и становится антагонистом Мцыри. Даже природа восстает против героя, и мы видим, какова роль пейзажа в поэме Лермонтова «Мцыри» - она состоит в создании мотива абсолютного одиночества. Трагедия Мцыри в том, что ни один из двух миров, ни монастырский, ни природный, не оказался ему родным по-настоящему, он изгнан отовсюду. Да, природа дала ему ощущение свободы, но она же его и погубила, и оттого:

Едва взошла заря,
Палящий луч ее обжег
В тюрьме воспитанный цветок…

Тест по произведению

Картины природы играют в поэме исключительно важ­ную роль.

Во-первых, это экзотическая природа Кавказа, прекрасная, богатая звуками и красками. Такое изображение природы свой­ственно романтической литературе.

Во-вторых, герой сливается с природой, является ей частью, ощущает себя единым целым с окружающим миром. Только тогда, когда герой ощущает это слияние, он счастлив. Мир при­роды абсолютно гармоничен, в отличие от мира людей.

В-третьих, за стенами монастыря нарисован мир свободной, дикой природы, что противопоставляется холоду могильных плит внутри стен монастыря.

В-четвертых, рассказ о природе помогает Мцыри выразить то, что он чувствует: природа, её состояние похожа на состоя­ние души героя.

Пейзажи очень выразительны. Лермонтов пользуется различ­ными литературными приемами. Это сравнения («дерев…шу­мящих свежею толпой, как братья в пляске круговой», «я видел горные хребты, причудливые как мечты»). Сравнений в поэме много, они помогают полнее описывать предметы, состояния природы. Много также эпитетов («седой, незыблемый Кавказ», «золотой песок», «сонные цветы»). Эпитеты помогают понять ощущения героя и отношение автора к описываемому. Очень богат текст метафорами («растений радужный наряд хранил следы небесных слез»). Подобное выражения усиливают образ­ность текста и воздействие на читателя.

Есть в тексте и олицетворения («и миллионом черных глаз смотрела ночи темнота»). Так создается ощущение того, что природа — живое существо, вступающее в контакт с героем. Многочисленные инверсии («и вот в тени ночной врага почуял он») помогают герою (и автору) выделить главное, существен­ное в повествовании.

Эти приемы встречаются чаще других. Необычайное богат­ство речи при описании; природы помогает создать тот пейзаж, который помогает автору передать состояние героев, его ощу­щения.

Природа в поэме М. Ю. Лермонтова «Мцыри»

Природа в «Мцыри» очень символична: через пейзажные образы передается не только настроение героя, но и авторское понимание взаимоотношений человека и природы.

В поэме большое место занимают упоминания о ветре и птицах. Это иносказательное изображение (аллегория) свободы. Главному герою, послушнику монастыря («мцыри» с грузинского переводится как «послушник», то есть это не имя героя), кажется, что он разделяет мысли природы. Он был бы рад обняться с бурею, готов дружить с грозой, не боится ловить рукой молнию:

О, я как брат

Обняться с бурей был бы рад!

Глазами тучи я следил,

Рукою молнию ловил…

Это - родной ему мир природы, его естественная среда, она ему роднее, чем мир людей. Герою кажется внятным шум горного потока, разговор скал и камней. Он считает, что природа полна гармонии, что все голоса природы хвалят Бога, но человеку нет места в этом мире, он не присоединяет свой голос к восхвалению творца:

В отношении самого Мцыри природа ведет себя двояко: сначала он чувствует родство с ней, сам думает о Боге, глядя на прекрасную природу, но незаметно для героя природа из друга превращается во врага. С наступлением сумерек герой сбивается с пути:

Бежал я долго - где, куда?

Не знаю! ни одна звезда Не озаряла трудный путь.

Но Мцыри гордый, и, даже потерявшись, чувствует, что чужд миру людей. Символичным воплощением сил природы, ставших вдруг враждебными, становится барс. Описание сражения Мцыри с диким зверем - своеобразная аллегория борьбы натуры Мцыри и его судьбы. Детство, проведенное в монастыре, не заслонило свойства крови героя, который создан был для сражений (по происхождению Мцыри - горец). После победы над барсом герой чувствует к нему уважение:

Он встретил смерть лицом к лицу,

Как в битве следует бойцу!

Однозначно ответить на вопрос, отчего же умирает Мцыри, нельзя. Герой собирает остатки сил и продолжает путь, но через некоторое время он понимает, что пришел туда, откуда ушел. Силы начинают покидать его, и даже звук колокола будто причиняет физическую боль. Сознание того, что он ходит по кругу, лишает Мцыри сил, он сравнивает себя с цветком, который рос в тюрьме и первые лучи солнца его убили:

Со всех сторон Дышала сладость бытия.

Но что ж? Едва взошла заря,

Палящий луч ее обжег В тюрьме воспитанный цветок.

Герой поэмы умирает слишком рано, не достигнув цели. В дисгармонический композиции подчеркивается трагическое начало, а в сюжете в равной степени переплетается героическое и трагическое. Мцыри - alter ego (альтернативная личность, другое «я») автора, поэтому Лермонтов пишет образ героя с большой любовью. Автор восхищается силой Мцыри, его вольнолюбием, мужеством, готовностью к борьбе, цельностью, могуществом его натуры. В конце поэмы Мцыри находит мир в своей душе и даже называет старого монаха «отцом» (в начале произведения он пренебрежительно зовет монаха «стариком»). Герой обретает спокойствие после того, как ему пообещали похоронить его в тихом саду, откуда виден Кавказ:

Там положить вели меня.

Сияньем голубого дня

Упьюся я в последний раз.

Оттуда виден и Кавказ!

Для Лермонтова судьба - злая сила, которая стремится управлять человеком и которой человек подчиняется, но против своей воли. Орудием судьбы в поэме выступает даже природа, для общения с которой у героя нет никаких навыков. Напоследок она дает о себе знать «песней рыбки», которая грезится изможденному юноше в бреду и соблазняет его вечным покоем, говоря:

Дитя мое,

Останься здесь со мной:

В воде привольное житье

И холод и покой.

Вся поэма написана четырехстопным ямбом, кроме «песни рыбки», выполненной чередованием трех- и четырехстопных ямбов с перекрестной рифмовкой. Белинский писал, что лермонтовский стих «… звучит и отрывисто падает, как удар меча, поражающего свою жертву. Упругость, энергия и звучное, однообразное падение его удивительно гармонирует с сосредоточенным чувством, несокрушимою силою могучей натуры и трагическим положением героя поэмы». И действительно, Лермонтов будто «рубит» стих мужскими окончаниями, нагнетает двойные и тройные рифмы, создавая впечатление удара в конце каждого стиха.

Глава I
Сержант гвардии

Был бы гвардии он завтра ж капитан.
- Того не надобно; пусть в армии послужит.
- Изрядно сказано! пускай его потужит...
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Да кто его отец?

Отец мой Андрей Петрович Гринев в молодости своей служил при графе Минихе и вышел в отставку премьер-майором в 17.. году. С тех пор жил он в своей Симбирской деревне, где и женился на девице Авдотье Васильевне Ю., дочери бедного тамошнего дворянина. Нас было девять человек детей. Все мои братья и сестры умерли во младенчестве.

Матушка была еще мною брюхата, как уже я был записан в Семеновский полк сержантом, по милости майора гвардии князя В., близкого нашего родственника. Если бы паче всякого чаяния матушка родила дочь, то батюшка объявил бы куда следовало о смерти неявившегося сержанта, и дело тем бы и кончилось. Я считался в отпуску до окончания наук. В то время воспитывались мы не по-нонешнему. С пятилетнего возраста отдан я был на руки стремянному Савельичу, за трезвое поведение пожалованному мне в дядьки. Под его надзором на двенадцатом году выучился я русской грамоте и мог очень здраво судить о свойствах борзого кобеля. В это время батюшка нанял для меня француза, мосье Бопре, которого выписали из Москвы вместе с годовым запасом вина и прованского масла. Приезд его сильно не понравился Савельичу. «Слава Богу, - ворчал он про себя, - кажется, дитя умыт, причесан, накормлен. Куда как нужно тратить лишние деньги и нанимать мусье, как будто и своих людей не стало!»

Бопре в отечестве своем был парикмахером, потом в Пруссии солдатом, потом приехал в Россию pour être outchitel , не очень понимая значение этого слова. Он был добрый малый, но ветрен и беспутен до крайности. Главною его слабостию была страсть к прекрасному полу; нередко за свои нежности получал он толчки, от которых охал по целым суткам. К тому же не был он (по его выражению) и врагом бутылки , т. е. (говоря по-русски) любил хлебнуть лишнее. Но как вино подавалось у нас только за обедом, и то по рюмочке, причем учителя обыкновенно и обносили, то мой Бопре очень скоро привык к русской настойке и даже стал предпочитать ее винам своего отечества, как не в пример более полезную для желудка. Мы тотчас поладили, и хотя по контракту обязан он был учить меня по-французски, по-немецки и всем наукам , но он предпочел наскоро выучиться от меня кое-как болтать по-русски, - и потом каждый из нас занимался уже своим делом. Мы жили душа в душу. Другого ментора я и не желал. Но вскоре судьба нас разлучила, и вот по какому случаю:

Прачка Палашка, толстая и рябая девка, и кривая коровница Акулька как-то согласились в одно время кинуться матушке в ноги, винясь в преступной слабости и с плачем жалуясь на мусье, обольстившего их неопытность. Матушка шутить этим не любила и пожаловалась батюшке. У него расправа была коротка. Он тотчас потребовал каналью француза. Доложили, что мусье давал мне свой урок. Батюшка пошел в мою комнату. В это время Бопре спал на кровати сном невинности. Я был занят делом. Надобно знать, что для меня выписана была из Москвы географическая карта. Она висела на стене безо всякого употребления и давно соблазняла меня шириною и добротою бумаги. Я решился сделать из нее змей и, пользуясь сном Бопре, принялся за работу. Батюшка вошел в то самое время, как я прилаживал мочальный хвост к Мысу Доброй Надежды. Увидя мои упражнения в географии, батюшка дернул меня за ухо, потом подбежал к Бопре, разбудил его очень неосторожно и стал осыпать укоризнами. Бопре в смятении хотел было привстать и не мог: несчастный француз был мертво пьян. Семь бед, один ответ. Батюшка за ворот приподнял его с кровати, вытолкал из дверей и в тот же день прогнал со двора, к неописанной радости Савельича. Тем и кончилось мое воспитание.

Я жил недорослем, гоняя голубей и играя в чехарду с дворовыми мальчишками. Между тем минуло мне шестнадцать лет. Тут судьба моя переменилась.

Однажды осенью матушка варила в гостиной медовое варенье, а я, облизываясь, смотрел на кипучие пенки. Батюшка у окна читал Придворный календарь, ежегодно им получаемый. Эта книга имела всегда сильное на него влияние: никогда не перечитывал он ее без особенного участия, и чтение это производило в нем всегда удивительное волнение желчи. Матушка, знавшая наизусть все его свычаи и обычаи, всегда старалась засунуть несчастную книгу как можно подалее, и таким образом Придворный календарь не попадался ему на глаза иногда по целым месяцам. Зато, когда он случайно его находил, то, бывало, по целым часам не выпускал уж из своих рук. Итак, батюшка читал Придворный календарь, изредка пожимая плечами и повторяя вполголоса: «Генерал-поручик!.. Он у меня в роте был сержантом!.. Обоих российских орденов кавалер!.. А давно ли мы...» Наконец батюшка швырнул календарь на диван и погрузился в задумчивость, не предвещавшую ничего доброго.

Вдруг он обратился к матушке: «Авдотья Васильевна, а сколько лет Петруше?»

Да вот пошел семнадцатый годок, - отвечала матушка. - Петруша родился в тот самый год, как окривела тетушка Настасья Гарасимовна, и когда еще...

«Добро, - прервал батюшка, - пора его в службу. Полно ему бегать по девичьим да лазить на голубятни».

Мысль о скорой разлуке со мною так поразила матушку, что она уронила ложку в кастрюльку, и слезы потекли по ее лицу. Напротив того, трудно описать мое восхищение. Мысль о службе сливалась во мне с мыслями о свободе, об удовольствиях петербургской жизни. Я воображал себя офицером гвардии, что, по мнению моему, было верхом благополучия человеческого.

Батюшка не любил ни переменять свои намерения, ни откладывать их исполнение. День отъезду моему был назначен. Накануне батюшка объявил, что намерен писать со мною к будущему моему начальнику, и потребовал пера и бумаги.

Не забудь, Андрей Петрович, - сказала матушка, - поклониться и от меня князю Б.; я, дескать, надеюсь, что он не оставит Петрушу своими милостями.

Что за вздор! - отвечал батюшка нахмурясь. - К какой стати стану я писать к князю Б.?

Да ведь ты сказал, что изволишь писать к начальнику Петруши?

Ну, а там что?

Да ведь начальник Петрушин - князь Б. Ведь Петруша записан в Семеновский полк.

Записан! А мне какое дело, что он записан? Петруша в Петербург не поедет. Чему научится он, служа в Петербурге? мотать да повесничать? Нет, пускай послужит он в армии, да потянет лямку, да понюхает пороху, да будет солдат, а не шаматон. Записан в гвардии! Где его пашпорт? подай его сюда.

Матушка отыскала мой паспорт, хранившийся в ее шкатулке вместе с сорочкою, в которой меня крестили, и вручила его батюшке дрожащею рукою. Батюшка прочел его со вниманием, положил перед собою на стол и начал свое письмо.

Любопытство меня мучило: куда ж отправляют меня, если уж не в Петербург? Я не сводил глаз с пера батюшкина, которое двигалось довольно медленно. Наконец он кончил, запечатал письмо в одном пакете с паспортом, снял очки и, подозвав меня, сказал: «Вот тебе письмо к Андрею Карловичу Р., моему старинному товарищу и другу. Ты едешь в Оренбург служить под его начальством».

Итак, все мои блестящие надежды рушились! Вместо веселой петербургской жизни ожидала меня скука в стороне глухой и отдаленной. Служба, о которой за минуту думал я с таким восторгом, показалась мне тяжким несчастием. Но спорить было нечего. На другой день поутру подвезена была к крыльцу дорожная кибитка; уложили в нее чемодан, погребец с чайным прибором и узлы с булками и пирогами, последними знаками домашнего баловства. Родители мои благословили меня. Батюшка сказал мне: «Прощай, Петр. Служи верно, кому присягнешь; слушайся начальников; за их лаской не гоняйся; на службу не напрашивайся; от службы не отговаривайся; и помни пословицу: береги платье снову, а честь смолоду». Матушка в слезах наказывала мне беречь мое здоровье, а Савельичу смотреть за дитятей. Надели на меня заячий тулуп, а сверху лисью шубу. Я сел в кибитку с Савельичем и отправился в дорогу, обливаясь слезами.

В ту же ночь приехал я в Симбирск, где должен был пробыть сутки для закупки нужных вещей, что и было поручено Савельичу. Я остановился в трактире. Савельич с утра отправился по лавкам. Соскуча глядеть из окна на грязный переулок, я пошел бродить по всем комнатам. Вошед в биллиардную, увидел я высокого барина лет тридцати пяти, с длинными черными усами, в халате, с кием в руке и с трубкой в зубах. Он играл с маркером, который при выигрыше выпивал рюмку водки, а при проигрыше должен был лезть под биллиард на четверинках. Я стал смотреть на их игру. Чем долее она продолжалась, тем прогулки на четверинках становились чаще, пока наконец маркер остался под биллиардом. Барин произнес над ним несколько сильных выражений в виде надгробного слова и предложил мне сыграть партию. Я отказался по неумению. Это показалось ему, по-видимому, странным. Он поглядел на меня как бы с сожалением; однако мы разговорились. Я узнал, что его зовут Иваном Ивановичем Зуриным, что он ротмистр ** гусарского полку и находится в Симбирске при приеме рекрут, а стоит в трактире. Зурин пригласил меня отобедать с ним вместе чем бог послал, по-солдатски. Я с охотою согласился. Мы сели за стол. Зурин пил много и потчевал и меня, говоря, что надобно привыкать ко службе; он рассказывал мне армейские анекдоты, от которых я со смеху чуть не валялся, и мы встали из-за стола совершенными приятелями. Тут вызвался он выучить меня играть на биллиарде. «Это, - говорил он, - необходимо для нашего брата служивого. В походе, например, придешь в местечко - чем прикажешь заняться? Ведь не все же бить жидов. Поневоле пойдешь в трактир и станешь играть на биллиарде; а для того надобно уметь играть!» Я совершенно был убежден и с большим прилежанием принялся за учение. Зурин громко ободрял меня, дивился моим быстрым успехам и, после нескольких уроков, предложил мне играть в деньги, по одному грошу, не для выигрыша, а так, чтоб только не играть даром, что, по его словам, самая скверная привычка. Я согласился и на то, а Зурин велел подать пуншу и уговорил меня попробовать, повторяя, что к службе надобно мне привыкать; а без пуншу что и служба! Я послушался его. Между тем игра наша продолжалась. Чем чаще прихлебывал я от моего стакана, тем становился отважнее. Шары поминутно летали у меня через борт; я горячился, бранил маркера, который считал бог ведает как, час от часу умножал игру, словом - вел себя как мальчишка, вырвавшийся на волю. Между тем время прошло незаметно. Зурин взглянул на часы, положил кий и объявил мне, что я проиграл сто рублей. Это меня немножко смутило. Деньги мои были у Савельича. Я стал извиняться. Зурин меня прервал: «Помилуй! Не изволь и беспокоиться. Я могу и подождать, а покамест поедем к Аринушке».

Что прикажете? День я кончил так же беспутно, как и начал. Мы отужинали у Аринушки. Зурин поминутно мне подливал, повторяя, что надобно к службе привыкать. Встав из-за стола, я чуть держался на ногах; в полночь Зурин отвез меня в трактир.

Савельич встретил нас на крыльце. Он ахнул, увидя несомненные признаки моего усердия к службе. «Что это, сударь, с тобою сделалось? - сказал он жалким голосом, - где ты это нагрузился? Ахти Господи! отроду такого греха не бывало!» - «Молчи, хрыч! - отвечал я ему, запинаясь, - ты, верно, пьян, пошел спать... и уложи меня».

На другой день я проснулся с головною болью, смутно припоминая себе вчерашние происшествия. Размышления мои прерваны были Савельичем, вошедшим ко мне с чашкою чая. «Рано, Петр Андреич, - сказал он мне, качая головою, - рано начинаешь гулять. И в кого ты пошел? Кажется, ни батюшка, ни дедушка пьяницами не бывали; о матушке и говорить нечего: отроду, кроме квасу, в рот ничего не изволили брать. А кто всему виноват? проклятый мусье. То и дело, бывало, к Антипьевне забежит: «Мадам, же ву при, водкю». Вот тебе и же ву при! Нечего сказать: добру наставил, собачий сын. И нужно было нанимать в дядьки басурмана, как будто у барина не стало и своих людей!»

Мне было стыдно. Я отвернулся и сказал ему: «Поди вон, Савельич; я чаю не хочу». Но Савельича мудрено было унять, когда, бывало, примется за проповедь. «Вот видишь ли, Петр Андреич, каково подгуливать. И головке-то тяжело, и кушать-то не хочется. Человек пьющий ни на что не годен... Выпей-ка огуречного рассолу с медом, а всего бы лучше опохмелиться полстаканчиком настойки. Не прикажешь ли?»

В это время мальчик вошел и подал мне записку от И. И. Зурина. Я развернул ее и прочел следующие строки:

«Любезный Петр Андреевич, пожалуйста пришли мне с моим мальчиком сто рублей, которые ты мне вчера проиграл. Мне крайняя нужда в деньгах.

Готовый ко услугам
Иван Зурин».

Делать было нечего. Я взял на себя вид равнодушный и, обратись к Савельичу, который был и денег, и белья, и дел моих рачитель , приказал отдать мальчику сто рублей. «Как! зачем?» - спросил изумленный Савельич. «Я их ему должен», - отвечал я со всевозможной холодностию. «Должен! - возразил Савельич, час от часу приведенный в большее изумление, - да когда же, сударь, успел ты ему задолжать? Дело что-то не ладно. Воля твоя, сударь, а денег я не выдам».

Я подумал, что если в сию решительную минуту не переспорю упрямого старика, то уж в последствии времени трудно мне будет освободиться от его опеки, и, взглянув на него гордо, сказал: «Я твой господин, а ты мой слуга. Деньги мои. Я их проиграл, потому что так мне вздумалось. А тебе советую не умничать и делать то, что тебе приказывают».

Савельич так был поражен моими словами, что сплеснул руками и остолбенел. «Что же ты стоишь!» - закричал я сердито. Савельич заплакал. «Батюшка Петр Андреич, - произнес он дрожащим голосом, - не умори меня с печали. Свет ты мой! послушай меня, старика: напиши этому разбойнику, что ты пошутил, что у нас и денег-то таких не водится. Сто рублей! Боже ты милостивый! Скажи, что тебе родители крепко-накрепко заказали не играть, окроме как в орехи...» - «Полно врать, - прервал я строго, - подавай сюда деньги или я тебя взашей прогоню».

Савельич поглядел на меня с глубокой горестью и пошел за моим долгом. Мне было жаль бедного старика; но я хотел вырваться на волю и доказать, что уж я не ребенок. Деньги были доставлены Зурину. Савельич поспешил вывезти меня из проклятого трактира. Он явился с известием, что лошади готовы. С неспокойной совестию и с безмолвным раскаянием выехал я из Симбирска, не простясь с моим учителем и не думая с ним уже когда-нибудь увидеться.