Этапы развития жизни на земле периоды. История развития жизни на земле. В чем отличие эукариот от прокариот
Э. БЕЗНОСОВО жанре поэмы «Василий Тёркин»
Известно, какое значение придавал А. Твардовский определению жанра «Василия Теркина». В статье «Как был написан “Василий Теркин”» он признавался:
Жанровое обозначение «Книги про бойца», на котором я остановился, не было результатом стремления просто избежать обозначения «поэма», «повесть» и т. п. Это совпало с решением писать не поэму, не повесть или роман в стихах, то есть не то, что имеет свои узаконенные и в известной мере обязательные сюжетные, композиционные и иные признаки. У меня не выходили эти признаки, а нечто все-таки выходило, и это нечто я обозначил «Книгой про бойца ». Имело значение в этом выборе то особое, знакомое мне с детских лет звучание слова «книга» в устах простого народа, которое как бы предполагает существование книги в единственном экземпляре. Если говорилось, бывало, среди крестьян, что, мол, есть такая-то книга, а в ней то-то и то-то написано, то здесь никак не имелось в виду, что может быть другая точно такая же книга. Так или иначе, но слово «книга» в этом народном смысле звучит по-особому значительно, как предмет серьезный, достоверный, безусловный .
Это признание свидетельствует о том, что подразумевается некая книга , наделенная сакральными признаками, книга, восходящая своими корнями к архаическим народным представлениям, запечатленным в народном эпосе, героическом и сказочном.
Это соответствовало задаче создания предельно обобщенного образа солдата, которую ставил перед собой Твардовский: «...жанр моей работы определился для меня как некая летопись не летопись, хроника не хроника, а именно “книга”, живая, подвижная, свободная по форме книга...» (с. 265). Об этом же, то есть о стремлении к предельной степени обобщенности, говорит и желание автора отделаться от сюжетности :
Еще одно признание. Примерно на середине моей работы меня было увлек-таки соблазн «сюжетности ». Я начал было готовить моего героя к переходу линии фронта и действиям в тылу у противника на Смоленщине. Многое в таком обороте его судьбы могло представляться органичным, естественным и, казалось, давало возможность расширения поля деятельности героя, возможность новых описаний и т. д. Глава «Генерал» в своем первом напечатанном виде посвящена была прощанью Теркина с командиром своей дивизии перед уходом в тыл к врагу. Были опубликованы и другие отрывки, где речь уже шла о жизни за линией фронта. Но вскоре я увидел, что это сводит книгу к какой-то частной истории, мельчит ее, лишает ее той фронтовой «всеобщности» содержания, которая уже наметилась и уже делала имя Теркина нарицательным в отношении живых бойцов такого типа. Я решительно повернул с этой тропы, выбросил то, что относилось к вражескому тылу, переработал главу «Генерал» и опять стал строить судьбу героя в сложившемся рабочем плане (с. 266).
Об этой черте произведения Твардовского говорил и Г. Степанов: перед нами - «книга “без начала, без конца”, “без особого сюжета”, поскольку автор считает, что “на войне сюжета нету ” <...> “Книга про бойца” обладает всеобщностью значения и содержания, причем не только фронтового, как об этом писал Твардовский, но и общенародного, отразившего уклад жизни и человека в нем с его коллективным сознанием, взглядами на мир, психологией, отношением к себе и к другим, обостренным чувством ответственности “За Россию, за народ и за все на свете”» . При этом Степанов прекрасно продемонстрировал, как достигается эта всеобщность за счет «преодоления герметичности языка поэзии, его обособленности от общенародного языка, доказывая плодотворность воздействия живой языковой среды на художественную речь и на литературный язык в целом» ; он даже говорит об отразившемся в книге «космическом холоде военной зимы и ночи» , который ощутил поэт.
Достигнутая «всеобщность» образа отнюдь не мешает тому, что под пером Твардовского возник образ глубоко индивидуализированный, обладающий неповторимым складом личности, образ человека меняющегося, чья эволюция проходит перед глазами читателя, как об этом очень убедительно пишет В. Гречнев : «Дело в том, что “собирательность” или “обобщенность”, если только к этому в основном сводится понимание Теркина, не обогащает, а обедняет его характер, ибо индивидуальность всегда богаче, именно с нею в первую очередь связано своеобразие и многогранность человеческой личности, неисчерпаемость и бесконечность ее содержания <...> у Василия Ивановича Теркина своя особая биография, свой взгляд на мир и на войну, свой неповторимо особенный внутренний облик» . Следовательно, Твардовскому удалось добиться органического слияния индивидуального и всеобщего, что не в последнюю очередь способствовало небывалому успеху поэмы у читателей.
Думается, что одним из важнейших средств достижения этого результата было использование Твардовским в поэме фольклорно-мифологических образов и мотивов, присутствие которых в конечном итоге определило и ее композицию.
Прежде всего речь идет о самом герое, его качествах, которые не просто создают типический образ, а вызывают ассоциации с героем волшебной сказки, воплощающем, по словам Н. Ведерниковой, «народные представления о справедливости, доброте, истинной красоте; в нем как бы сконцентрированы все лучшие качества человека, благодаря чему образ героя становится художественным выражением идеала» . Даже внешний облик героя поэмы, о котором сказано:
Теркин - кто же он такой?
Скажем откровенно:
Просто парень сам собой
Он обыкновенный .
Впрочем, парень хоть куда.
Парень в этом роде
В каждой роте есть всегда,
Да и в каждом взводе.
И чтоб знали, чем силен ,
Скажем откровенно:
Красотою наделен
Не был он отменной .
Не высок , не то чтоб мал,
Но герой героем... -
вполне соответствует облику героя волшебной сказки, который, как правило, предстает вначале перед слушателями в неприглядном виде: запачканным, в лохмотьях и т. п. В соответствии с жанром волшебной сказки красота человека проявляется «в его поступках» , как пишет Н. Ведерникова. Да и главная цель Василия Теркина очевидно соотносится с целью сказочного героя, как правило призванного - разумеется, в разных сюжетах - «возвратить людям свет, который проглотил змей, избавить от чудовища мать и найти братьев, вернуть зрение и здоровье старику отцу, спасти от Кащея жену, избавить царство тестя от иноземных захватчиков .
Как мы видим, цель героя поэмы Твардовского в некотором роде представляет собой своеобразный синтез всех возможных целей героя волшебной сказки; таким образом для него, как и для типичного сказочного героя, «проявлением идеальных качеств становится выполнение долга» . Однако это не единственное, что роднит Василия Теркина с героем народного сказочного эпоса, а поэму сближает с фольклором, то есть делает ее выражением глубинного народного миросозерцания и мироощущения.
Известно, что глава «Переправа» была написана одной из первых, практически сразу после финской кампании 1939-1940 годов («На той войне незнаменитой...»). Замысел ее возник, по словам Твардовского, во время его поездки в Выборг в декабре 1940 года (с. 496). Первоначально и события, описанные в главе, происходили в декабре, о чем свидетельствует вариант стиха «В декабре - к зиме седой» (с. 303), в окончательной редакции замененного стихом «В ноябре - к зиме седой» (с. 31). Исчезли в окончательной редакции и некоторые детали, конкретизировавшие действие и описания («Сутки длилась переправа», «И тогда из чащи хвойной ...»), внося в общую картину элемент единичности события и однократности действия. И даже, может быть, жертвуя динамичностью, меняет Твардовский слово из первоначального наброска главы: «И тотчас из тьмы глубокой, / Огненный взметнув клинок, Луч прожектора протоку / П ересек наискосок...» (с. 302) на «Было так: из тьмы глубокой...» (с. 28). Динамика уступала место эпичности, индивидуальные эмоции растворялись во всеобщности, но общая напряженность рассказа при этом сохранялась.
Важно отметить, что с главы «Переправа» фактически начинается в поэме (будем так называть «Книгу про бойца » для краткости) собственно война, боевые действия. Главы «От автора», «На привале» и «Перед боем» становятся своеобразной экспозицией, предваряющей завязку основных событий. При этом в главе «Перед боем», непосредственно предшествующей «Переправе», рассказывается о выходе Теркина с группой солдат из окружения ; таким образом между этими событиями, то есть между выходом к своим и переправой, практически не возникает никакого четко обозначенного в поэме временного зазора. Собственно переправа становится, по сути, обратным движением в пространстве, однако само это пространство, сохраняя в полной мере свои физические и топографические черты, приобретает также черты и фольклорно-мифологические. Не случайно в главе «Перед боем» при описании пути бойцов через линию фронта сказано:
Доложу хотя бы вкратце,
Как пришлось нам в счет войны
С тыла к фронту пробираться
С той, с немецкой стороны.
Как с немецкой, с той зарецкой
Стороны, как говорят...
И завершается рассказ о посещении группой солдат родной деревни командира в главе «Перед боем» знаменательными словами:
И доныне плач тот детский
В ранний час лихого дня
С той немецкой, с той зарецкой
Стороны зовет меня... -
не просто предваряющими, но в сущности подготавливающими содержание следующей главы - «Переправа».
Сторона названа «зарецкой », то есть находящейся за рекой, притом, что самого образа реки в главе нет. Да и само возвращение с «зарецкой » стороны никак содержательно не связано с преодолением водной преграды. Возможно, здесь отразились древнейшие мифологические представления о переправе через реку как о мотиве, связанном «с символикой преодоления преграды, границы между миром живых и миром мертвых, пространством потусторонних вредоносных сил...» Возвращаясь с «зарецкой » стороны, Теркин оставляет «чужое» пространство и как бы присоединяется к миру живых, в то время как преодоление водного пространства в «Переправе» как раз таки рассказывает о пути в мир враждебный, мир мертвых.
Здесь немаловажным обстоятельством становится и географическое направление движения, выясняющееся из слов Теркина в главе «Перед боем»: «Я б желал не ради славы / П еред утром боевым, / Я б желал на берег правый, / Бой пройдя, вступить живым».Таким образом, речь в этой главе идет о движении с Запада на Восток и обратном движении с Востока на Запад, на правый берег, в то время как на календаре - 1942 год (напомню, что главы «Перед боем» и «Переправа» писались и печатались в 1942-м), а значит, ни о каком реальном движении на Запад не могло быть и речи. Мотив волшебной сказки своеобразно перевернут: происходит возвращение не в мир живых, а в мир мертвых, при этом выполняется не какая-то частная задача, а герою предстоит борьба с самим чужим миром, в пределе - полное уничтожение его. Следовательно, река здесь является символической границей между двумя пространствами, своим и чужим, абсолютно соответствуя образу реки как границе между двумя мирами, миром живых и миром мертвых, в волшебной сказке - и есть в поэме выразительные детали, которые это соответствие укрепляют: река в сказке могла быть огненной, и этому ее свойству вполне отвечает образ прожекторного луча, пересекшего протоку, названного «огненным клинком», а также слова «Под огнем неразбериха...».
Во многих древнейших мифологических системах Запад ассоциировался с загробным миром . Следовательно, помимо значения конкретного реалистического образа, образ переправы приобретает и черты фольклорно-мифологические.
Река в данном случае никак не названа, хотя вообще гидронимы встречаются в книге в достаточном количестве, когда задачи конкретного описания становятся для Твардовского первоочередными (так, в главе «На Днепре», помимо самого Днепра, упоминаются реки Угра и Лучеса ). В данном случае неназванность делает реку своеобразным аналогом сказочной реки, разделяющей миры, которую герой для исполнения своего долга обязан пересечь, избежав повторной и уже окончательной смерти в случае его падения в нее, и вернуться обратно, в мир живых. Функцию героя волшебной сказки и выполняет здесь Теркин.
Есть в «Переправе» и другие фольклорно-мифологические мотивы, позволяющие интерпретировать правый берег как аналог сказочного пространства, олицетворяющего мир мертвых. Границей между мирами могла быть не только вода, но и лес. По словам В. Проппа , «дорога в иной мир ведет сквозь лес» . Есть указание на лес и у Твардовского:
И чернеет там зубчатый,
За холодною чертой,
Неподступный , непочатый
Лес над черною водой.
Важно отметить, что в первоначальной редакции лес был назван «хвойным», что придавало локальный характер не только самому лесу, но и всей ситуации, о чем уже было сказано выше. Отказ от этой конкретной черты создавал картину более общего плана. Есть и еще одна деталь, которая тоже может быть истолкована как некая отсылка к фольклорной художественной системе: переход через водную преграду в загробный мир мог пролегать по мосту . Мелькает этот образ и в «Переправе»:
А вода ревет правее -
Под подорванным мостом...
И в самом повествовании встречаются мотивы, отождествляющие правый берег с миром мертвых, - в частности, неизвестность судьбы тех, кто смог осуществить переправу:
А быть может, там с полночи
Порошит снежок им в очи,
И уже давно
Он не тает в их глазницах
И пыльцой лежит на лицах -
Мертвым все равно.
Однако в «Василии Теркине» это путешествие «туда и обратно» принимает необычный для сказки вид: герой сначала переправляется с немецкой, зарецкой стороны к своим, а потом движется в обратном направлении. Но такой образ художественного пространства обусловлен долгом, исполняемым героем, связан со стоящей перед ним колоссальной задачей, сформулированной автором в заключительных стихах главы «Переправа»:
Переправа, переправа!
Пушки бьют в кромешной мгле.
Бой идет святой и правый.
Смертный бой не ради славы,
Ради жизни на земле.
Вот это «ради жизни на земле» - и есть общая формула героического подвига Василия Теркина.
Можно сказать, что в поэме «Василий Теркин» мы имеем своеобразное «попятное» движение от сказки к мифу в соответствии с выводами, сделанными Е. Мелетинским при исследовании генезиса волшебной сказки:
По мере движения от мифа к сказке сужается «масштаб», интерес переносится на личную судьбу героя. В сказке добываемые объекты и достигаемые цели - не элементы природы и культуры, а пища, женщины, чудесные предметы и т. д., составляющие благополучие героя; вместо первоначального возникновения здесь имеет место перераспределение каких-то благ, добываемых героем или для себя, или для своей ограниченной общины .
В поэме Твардовского все обстоит принципиально иным, прямо противоположным образом: масштаб изображаемого события и культурный статус имеют не частный, а всеобщий, универсальный характер, и герой поэмы ищет не собственного благополучия. История работы Твардовского над книгой свидетельствует как раз об обратном - отказ от сюжетности , о котором говорилось выше, ярко свидетельствует об этом «вселенском» масштабе. А кроме того, мера обобщенности рассказа представлена и в самом тексте, в главе «О войне», следующей непосредственно за «Переправой» и как будто подкрепляющей и развивающей те принципы повествования, которые были явлены в «Переправе». Эта универсальность изображения определена масштабностью события:
А война - про все забудь
И пенять не вправе.
Собирался в дальний путь,
Дан приказ: «Отставить!»
Грянул год, пришел черед,
Нынче мы в ответе
За Россию, за народ
И за все на свете.
От Ивана до Фомы,
Мертвые ль, живые,
Все мы вместе - это мы,
Тот народ, Россия.
.............................
На войне себя забудь ...
Одной из задач героя волшебной сказки, отправляющегося в мир мертвых, является добыча каких-нибудь чудесных предметов, скажем, молодильных яблок для отца или живой воды. Своеобразный травестированный образ живой и мертвой воды есть и в книге Твардовского - в рассказе о том, как переплывшего реку Теркина приводят в чувство. Безусловно, это подано в «Теркине» шутливо-иронически , в соответствии с общим художественным строем книги, в которой высочайший пафос и трагизм естественно сочетаются с острым словом и шуткой:
Под горой, в штабной избушке,
Парня тотчас на кровать
Положили для просушки,
Стали спиртом растирать.
Растирали, растирали...
Вдруг он молвит, как во сне...
(Указание на сон, то есть подобие смерти, тоже, может быть, небезразличная применительно к данной теме деталь!)
Доктор, доктор, а нельзя ли
Изнутри погреться мне,
Чтоб не все на кожу тратить?
Дали стопку - начал жить...
И в соответствии с канонами сказки происходит повторное использование чудесного напитка:
И с улыбкою неробкой
Говорит тогда боец:
А еще нельзя ли стопку,
Потому как молодец?
В промежутке между этими приемами «мертвой» и «живой» воды возникает новая любопытная деталь: докладывая командиру обстановку на правом берегу, Теркин говорит:
Взвод на правом берегу
Жив-здоров назло врагу!
Лейтенант всего лишь просит
Огоньку туда подбросить.
А уж следом за огнем
Встанем, ноги разомнем.
Просьба «подбросить огоньку» на правый берег, в мир мертвых, вполне функционально сопоставима с обрядом «греть покойников», широко распространенным в народной среде, о котором едва ли не первым писал еще С. Максимов: «...способы поминания усопших родителей чрезвычайно разнообразны, и один из них действительно называется “греть родителей”. Практикуется он во многих местах <...> и состоит в том, что в первый день Рождества среди дворов сваливается и зажигается воз соломы, в той слепой уверенности, что умершие в это время встают из могил и приходят греться» . Об обычае этом говорит и Д. Зеленин в своих статьях по духовной культуре . Уверен, что Твардовский вовсе не имел в виду здесь этот обычай, но художественная деталь может свидетельствовать о стойкости и живучести в народном сознании обрядово-фольклорных традиций.
Как известно, русская народная волшебная сказка «сказывалась» по определенной схеме: «Со стороны композиции обычно выделяют обрамляющие формулы (начальные и конечные), т.е. начинающие и завершающие сказку, и срединные (медиальные)» .
Формально такими обрамляющими формулами в «Василии Теркине» являются главы «От автора». Присутствуют в книге и три «медиальные» главы, но «сказочный» сюжет, начатый главой «Переправа», закономерно завершает глава «В бане» - и не потому, что там в последний раз появляется заглавный герой, а потому, что содержание ее тоже может быть соотнесено с фольклорно-мифологическими мотивами. «Мытье, умывание - обрядовое действие, с широким спектром апотропеических , очистительных и иных символических и магических значений. Соотносится с обычаями ритуального купания и обливания, а также очистительными обрядами» ... Безусловно, содержание главы сохраняет все житейское значение и подано Твардовским в реалистическом ключе, но в то же время все происходящее в ней воспринимается как исполнение какого-то обряда, ритуала.
Знаменательно, что образ реки-границы еще раз мелькнет в главе «Про солдата-сироту», как бы подытоживая эту свою функцию в книге:
Так-то с ходу ли, не с ходу,
Соступив с родной земли,
Пограничных речек воду
Мы с боями перешли.
* * *
Книга, посвященная пусть грандиозному, но все же конкретному историческому событию, безусловно преодолела свою временную ограниченность, свою историческую привязку. Произошло это в первую очередь потому, что Твардовскому удалось создать образ колоссального эпического масштаба. Но, может быть, это оказалось достигнутым и за счет того, что в художественном строе книги в целом и в образе ее главного героя нашли отражение глубинные народные представления о добре и зле, запечатленные в народном творчестве и сохраняющиеся в народной памяти.
Речь, конечно же, не идет о сознательном и целенаправленном стремлении Твардовского к использованию формул народного сказочного эпоса и фольклорных обрядов для создания образа героя, но о наличии в его художническом сознании этих глубинных представлений, которые оказались актуальными для замысла «Книги про бойца » и органично вошли в ее художественный строй.
С Н О С К И
Твардовский А. Т. Василий Теркин. Книга про бойца . М.: Наука, 1976 (серия «Литературные памятники»). С. 260-261. В дальнейшем цитаты из этого издания приводятся непосредственно в тексте с указанием на страницу в круглых скобках.
Степанов Г. В . Поэма Твардовского «Василий Теркин» // Степанов Г. В . Язык. Литература. Поэзия. М.: Наука, 1988. С. 153-154.
Там же. С. 159.
Там же. С. 162.
Гречнев Вячеслав . Поэмы Твардовского «Василий Теркин» и «Дом у дороги» // Гречнев Вячеслав . О прозе и поэзии XIX-XX вв. СПб.: Соларт , 2009. С. 357.
Ведерникова Н. М. Русская народная сказка. М.: Наука, 1975. С. 42.
Характерно, что прообраз Василия Теркина, появившийся как герой стихотворных фельетонов и занятных картинок с подписями, печатавшихся в газете Ленинградского военного округа «На страже Родины», вначале наделен был Твардовским совсем иным внешним обликом: «Вася Теркин? Кто такой? / Скажем откровенно: / Человек он сам собой / Необыкновенный <...> Богатырь, сажень в плечах, / Ладно сшитый малый...» (курсив А. Твардовского).
Ведерникова Н. М. Указ. с оч. С. 47.
Там же. С. 45-46.
Там же. С. 44.
По законам избранного жанра, а не по незнанию и, уверен, не из стремления к «лакировке действительности» Твардовский опустил все реальные житейские последствия этого обстоятельства, неизбежно возникавшие в таких случаях для вышедших из окружения.
Славянские древности. Этнолингвистический словарь в 5 тт. под общей редакцией Н. И. Толстого. М.: ИМЛИ РАН, 1995-2009. Т. 4. С. 11.
См.: Мифы народов мира. Энциклопедия. Т. 1. М.: Советская энциклопедия, 1980. С. 453.
Пропп В. Я . Исторические корни волшебной сказки. Л.: Наука,1986. С. 58.
См.: Славянские древности. Этнолингвистический словарь под общей редакцией Н. И. Толстого. Т. 5. С. 300.
Мелетинский Е. М . Поэтика мифа. М.: Наука, 1976. С. 265.
Курсив в цитатах мой. - Э. Б .
Максимов Сергей . Нечистая, неведомая и крестная сила. М.: Советская Россия, 1989. С. 133.
Зеленин Д. К . Избранные труды. Статьи по духовной культуре 1901-1913. М.: Индрик , 1994. С. 164-178.
Ведерникова Н . М. Указ соч. С. 62.
Славянские древности. Этнолингвистический словарь под общей редакцией Н. И. Толстого. Т. 3. С. 343.
Тему поэмы «Василий Тёркин» сформулировал сам автор в подзаголовке: «Книга про бойца», то есть произведение рассказывает о войне и человеке на войне. Герой поэмы — рядовой боец-пехотинец, что чрезвычайно важно, так как, по убеждению Твардовского, именно простой солдат является главным героем и победителем в Отечественной войне. Эту мысль продолжит спустя десять лет М.А.Шолохов, который в «Судьбе человека» изобразит рядового солдата Андрея Соколова, а потом простые бойцы и младшие офицеры станут героями военных повестей Ю.В.Бондарева, В.Л.Кондратьева, В.П.Астафьева. Следует заметить кстати, что легендарный Маршал Советского Союза Г.К.Жуков свою книгу «Воспоминания и размышления» тоже посвятил русскому солдату.
Идея поэмы выражена в образе заглавного героя: автора интересуют не столько события войны, сколько характер русского народа (он не противопоставляется советскому), который раскрылся в тяжёлых военных испытаниях. Василий Тёркин представляет собой обобщённый образ народа, он — «русский чудо-человек» («От автора»). Благодаря его мужеству, стойкости, находчивости, чувству долга Советский Союз (при примерном техническом паритете) одержал победу над фашистской Германией. Эту главную идею Отечественной войны и своего произведения Твардовский высказывает в конце поэмы:
Сила силе доказала:
Сила силе — не ровня.
Есть металл прочней металла,
Есть огонь страшней огня. («В бане»)
«Василий Тёркин» — поэма, её жанровое своеобразие выразилось в соединении эпических сцен, изображающих различные военные эпизоды, с лирическими отступлениями-размышлениями, в которых автор, не скрывая своих чувств, рассуждает о войне, о своём герое. Иными словами, Твардовский создал лиро-эпическую поэму.
Автор рисует различные картины боёв в главах: «Переправа», «Бой в болоте», «Кто стрелял?», «Тёркин ранен» и других. Отличительной особенностью этих глав является показ будней войны. Твардовский находится рядом со своим героем и описывает подвиги солдата без возвышейного пафоса, но и не упуская многочисленных деталей. Например, в главе «Кто стрелял?» изображается немецкая бомбёжка окопов, в которых спрятались советские бойцы. Автор передаёт ощущение человека, который ничего не может изменить в смертельно опасной ситуации, но, замерев, должен только ждать, пролетит бомба мимо или угодит прямо в него:
И какой ты вдруг покорный
На груди лежишь земной,
Заслонясь от смерти чёрной
Только собственной спиной.
Ты лежишь ничком, парнишка
Двадцати неполных лет.
Вот сейчас тебе и крышка,
Вот тебя уже и нет.
В поэме описывается и недолгий отдых на войне, жизнь солдата в промежутках между боями. Этих глав, кажется, не меньше, чем глав о военных эпизодах. Сюда можно отнести: «Гармонь», «Два солдата», «На привале», «В бане» и другие. В главе «Про солдата-сироту» изображается эпизод, когда солдат оказался совсем близко от родной деревни, в которой не был с начала войны. Он отпрашивается у командира на два часа, чтобы навестить родственников. Солдат бежит по знакомым с детства местам, узнаёт дорогу, речку, но на месте деревни видит только высоченный бурьян, и ни одной живой души:
Вот и взгорье, вот и речка,
Глушь, бурьян солдату в рост,
Да на столбике дощечка:
Мол, деревня Красный мост...
У дощечки на развилке,
Сняв пилотку, наш солдат
Постоял, как на могилке,
И пора ему назад.
Когда он возвратился в свою часть, товарищи догадались по его виду обо всём, ни о чём не спросили, но оставили ему ужин:
Но, бездомный и безродный,
Воротившись в батальон,
Ел солдат свой суп холодный
После всех, и плакал он.
В нескольких главах «От автора» прямо выражается лирическое содержание поэмы (поэт высказывает свои взгляды на поэзию, объясняет своё отношение к Василию Тёркину), а в эпических главах автор сопровождает рассказ о военных событиях своим взволнованным, эмоциональным комментарием. Например, в главе «Переправа» поэт с болью изображает солдат, которые погибают в холодных водах реки:
И увиделось впервые,
Не забудется оно:
Люди тёплые, живые
Шли на дно, на дно, на дно...
Или в главе «Гармонь» автор описывает, как во время случайной остановки солдаты, чтобы согреться, затеяли танцы на дороге. Поэт с грустью и приязнью смотрит на бойцов, которые, забыв на несколько минут о смерти, о горестях войны, весело пляшут на трескучем морозе:
А гармонь зовёт куда-то.
Далеко, легко ведёт.
Нет, какой вы все, ребята,
Удивительный народ.
Кому принадлежит это замечание — автору или Тёркину, что играет на гармонии наблюдает за танцующими парами? Точно сказать невозможно: автор иногда намеренно как бы сливается с героем, потому что наделил героя собственными мыслями и чувствами. Об этом поэт заявляет в главе «О себе»:
И скажу тебе, не скрою, —
В этой книге там ли, сям,
То, что молвить бы герою,
Говорю я лично сам.
Я за всё кругом в ответе,
И заметь, коль не заметил,
Что и Тёркин, мой герой,
За меня гласит порой. Следующей сюжетно-композиционной особенностью поэмы является то, что книга не имеет завязки и развязки: Словом, книга про бойца Без начала, без конца. Почему так — без начала? Потому, что сроку мало Начинать её сначала. Почему же без конца? Просто жалко молодца. («От автора») Поэма «Василий Тёркин» создавалась Твардовским во время Великой Отечественной войны и состоит из отдельных глав, отдельных зарисовок, которые объединены образом главного героя. После войны автор не стал дополнять поэму новыми эпизодами, то есть придумывать экспозицию (разворачивать довоенную историю Тёркина) и завязку (например, изображать первый бой героя с фашистами). Твардовский просто дописал в 1945-1946 годах вступление «От автора» и заключение «От автора». Таким образом, поэма получилась весьма оригинальной по композиции: привычных экспозиции, завязки, кульминации, развязки в общей сюжетной линии нет. Из-за этого сам Твардовский затруднялся определить жанр «Василия Тёркина»: ведь поэма предполагает сюжетное повествование.
При свободном построении общей сюжетной линии каждая глава имеет свой законченный сюжет и композицию. Например, в главе «Два солдата» описывается эпизод, как Тёркин, возвращаясь из госпиталя на фронт, зашёл передохнуть с дороги в избу, где живут два старика. Экспозиция главы — описание избы, старика и старухи, которые прислушиваются к миномётному обстрелу: ведь линия фронта совсем рядом. Завязка — упоминание автора о Тёркине. Он сидит здесь же на лавке, уважительно разговаривает со стариком о разных бытовых проблемах и одновременно разводит пилу, чинит часы-ходики. Потом старуха готовит ужин. Кульминация главы — разговор за ужином, когда старик задаёт свой главный вопрос:
Отвечай: побьём мы немца
Или, может, не побьём?
Развязка наступает, когда Тёркин, поужинав и вежливо поблагодарив хозяев, надевает шинель и, уже стоя на пороге, отвечает старику: «Побьём, отец...».
В этой главе имеется своеобразный эпилог, который переводит частный бытовой эпизод в общеисторический план. Это последнее четверостишие:
В глубине родной России,
Против ветра, грудь вперёд,
По снегам идёт Василий
Тёркин. Немца бить идёт.
Глава построена по кольцевой композиции, так как первое и предпоследнее четверостишия практически совпадают:
В поле вьюга-завируха,
В трёх верстах гремит война.
На печи в избе старуха.
Дед-хозяин у окна.
Таким образом, глава «Два солдата» представляет собой законченное произведение с полным сюжетом и кольцевой композицией, которая подчёркивает завершённость всего эпизода.
Итак, поэма «Василий Тёркин» имеет ряд художественных особенностей, которые объясняются, с одной стороны, историей создания произведения, а с другой — замыслом автора. Как известно, Твардовский писал главы поэмы в период с 1942 по 1945 годы и оформлял их как отдельные законченные произведения, потому что
На войне сюжета нету.
— Как так нету?
— Так вот, нет. («От автора»)
Иными словами, жизнь солдата длится от эпизода к эпизоду, пока он жив. Эту особенность фронтовой жизни, когда ценится каждый отдельный момент жизни, так как следующего может и не быть, отразил Твардовский в «Книге про бойца».
Объединить отдельные маленькие произведения мог сначала образ главного героя, который так или иначе присутствует практически в каждой главе, а потом и главная идея, связанная с образом Тёркина. Соединив отдельные главы в законченную поэму, Твардовский не стал менять сложившийся сам собой за годы войны сюжетно-композиционный строй:
Та же книга про бойца,
Без начала, без конца,
Без особого сюжета,
Впрочем, правде не во вред. («От автора»)
«Василий Тёркин» отличается яркими особенностями построения. Во-первых, в поэме отсутствует общий сюжет и практически все его элементы. Во-вторых, для поэмы характерна чрезвычайная композиционная свобода, то есть последовательность глав слабо мотивирована — композиция только приблизительно следует за ходом Отечественной войны. Именно из-за такой композиции Твардовский сам определил жанр своего произведения следующей фразой: не поэма, а просто «книга», «живая, подвижная, свободная по форме книга» («Как был написан "Василий Тёркин"»). В-третьих, каждая глава является законченным фрагментом с собственным сюжетом и композицией. В-четвёртых, эпическое изображение эпизодов войны переплетается с лирическими отступлениями, что усложняет композицию. Однако такое необычное построение позволило автору достичь главного — создать яркий и запоминающийся образ Василия Тёркина, который воплощает лучшие черты русского солдата и русского человека вообще.
Тему поэмы «Василий Тёркин» сформулировал сам автор в подзаголовке: «Книга про бойца», то есть произведение рассказывает о войне и человеке на войне. Герой поэмы — рядовой боец-пехотинец, что чрезвычайно важно, так как, по убеждению Твардовского, именно простой солдат является главным героем и победителем в Отечественной войне. Эту мысль продолжит спустя десять лет М.А.Шолохов, который в «Судьбе человека» изобразит рядового солдата Андрея Соколова, а потом простые бойцы и младшие офицеры станут героями военных повестей Ю.В.Бондарева, В.Л.Кондратьева, В.П.Астафьева. Следует заметить кстати, что легендарный Маршал Советского Союза Г.К.Жуков свою книгу «Воспоминания и размышления» тоже посвятил русскому солдату.
Идея поэмы выражена в образе заглавного героя: автора интересуют не столько события войны, сколько характер русского народа (он не противопоставляется советскому), который раскрылся в тяжёлых военных испытаниях. Василий Тёркин представляет собой обобщённый образ народа, он — «русский чудо-человек» («От автора»). Благодаря его мужеству, стойкости, находчивости, чувству долга Советский Союз (при примерном техническом паритете) одержал победу над фашистской Германией. Эту главную идею Отечественной войны и своего произведения Твардовский высказывает в конце поэмы:
Сила силе доказала:
Сила силе — не ровня.
Есть металл прочней металла,
Есть огонь страшней огня. («В бане»)
«Василий Тёркин» — поэма, её жанровое своеобразие выразилось в соединении эпических сцен, изображающих различные военные эпизоды, с лирическими отступлениями-размышлениями, в которых автор, не скрывая своих чувств, рассуждает о войне, о своём герое. Иными словами, Твардовский создал лиро-эпическую поэму.
Автор рисует различные картины боёв в главах: «Переправа», «Бой в болоте», «Кто стрелял?», «Тёркин ранен» и других. Отличительной особенностью этих глав является показ будней войны. Твардовский находится рядом со своим героем и описывает подвиги солдата без возвышейного пафоса, но и не упуская многочисленных деталей. Например, в главе «Кто стрелял?» изображается немецкая бомбёжка окопов, в которых спрятались советские бойцы. Автор передаёт ощущение человека, который ничего не может изменить в смертельно опасной ситуации, но, замерев, должен только ждать, пролетит бомба мимо или угодит прямо в него:
И какой ты вдруг покорный
На груди лежишь земной,
Заслонясь от смерти чёрной
Только собственной спиной.
Ты лежишь ничком, парнишка
Двадцати неполных лет.
Вот сейчас тебе и крышка,
Вот тебя уже и нет.
В поэме описывается и недолгий отдых на войне, жизнь солдата в промежутках между боями. Этих глав, кажется, не меньше, чем глав о военных эпизодах. Сюда можно отнести: «Гармонь», «Два солдата», «На привале», «В бане» и другие. В главе «Про солдата-сироту» изображается эпизод, когда солдат оказался совсем близко от родной деревни, в которой не был с начала войны. Он отпрашивается у командира на два часа, чтобы навестить родственников. Солдат бежит по знакомым с детства местам, узнаёт дорогу, речку, но на месте деревни видит только высоченный бурьян, и ни одной живой души:
Вот и взгорье, вот и речка,
Глушь, бурьян солдату в рост,
Да на столбике дощечка:
Мол, деревня Красный мост...
У дощечки на развилке,
Сняв пилотку, наш солдат
Постоял, как на могилке,
И пора ему назад.
Когда он возвратился в свою часть, товарищи догадались по его виду обо всём, ни о чём не спросили, но оставили ему ужин:
Но, бездомный и безродный,
Воротившись в батальон,
Ел солдат свой суп холодный
После всех, и плакал он.
В нескольких главах «От автора» прямо выражается лирическое содержание поэмы (поэт высказывает свои взгляды на поэзию, объясняет своё отношение к Василию Тёркину), а в эпических главах автор сопровождает рассказ о военных событиях своим взволнованным, эмоциональным комментарием. Например, в главе «Переправа» поэт с болью изображает солдат, которые погибают в холодных водах реки:
И увиделось впервые,
Не забудется оно:
Люди тёплые, живые
Шли на дно, на дно, на дно...
Или в главе «Гармонь» автор описывает, как во время случайной остановки солдаты, чтобы согреться, затеяли танцы на дороге. Поэт с грустью и приязнью смотрит на бойцов, которые, забыв на несколько минут о смерти, о горестях войны, весело пляшут на трескучем морозе:
А гармонь зовёт куда-то.
Далеко, легко ведёт.
Нет, какой вы все, ребята,
Удивительный народ.
Кому принадлежит это замечание — автору или Тёркину, что играет на гармонии наблюдает за танцующими парами? Точно сказать невозможно: автор иногда намеренно как бы сливается с героем, потому что наделил героя собственными мыслями и чувствами. Об этом поэт заявляет в главе «О себе»:
И скажу тебе, не скрою, —
В этой книге там ли, сям,
То, что молвить бы герою,
Говорю я лично сам.
Я за всё кругом в ответе,
И заметь, коль не заметил,
Что и Тёркин, мой герой,
За меня гласит порой. Следующей сюжетно-композиционной особенностью поэмы является то, что книга не имеет завязки и развязки: Словом, книга про бойца Без начала, без конца. Почему так — без начала? Потому, что сроку мало Начинать её сначала. Почему же без конца? Просто жалко молодца. («От автора») Поэма «Василий Тёркин» создавалась Твардовским во время Великой Отечественной войны и состоит из отдельных глав, отдельных зарисовок, которые объединены образом главного героя. После войны автор не стал дополнять поэму новыми эпизодами, то есть придумывать экспозицию (разворачивать довоенную историю Тёркина) и завязку (например, изображать первый бой героя с фашистами). Твардовский просто дописал в 1945-1946 годах вступление «От автора» и заключение «От автора». Таким образом, поэма получилась весьма оригинальной по композиции: привычных экспозиции, завязки, кульминации, развязки в общей сюжетной линии нет. Из-за этого сам Твардовский затруднялся определить жанр «Василия Тёркина»: ведь поэма предполагает сюжетное повествование.
При свободном построении общей сюжетной линии каждая глава имеет свой законченный сюжет и композицию. Например, в главе «Два солдата» описывается эпизод, как Тёркин, возвращаясь из госпиталя на фронт, зашёл передохнуть с дороги в избу, где живут два старика. Экспозиция главы — описание избы, старика и старухи, которые прислушиваются к миномётному обстрелу: ведь линия фронта совсем рядом. Завязка — упоминание автора о Тёркине. Он сидит здесь же на лавке, уважительно разговаривает со стариком о разных бытовых проблемах и одновременно разводит пилу, чинит часы-ходики. Потом старуха готовит ужин. Кульминация главы — разговор за ужином, когда старик задаёт свой главный вопрос:
Отвечай: побьём мы немца
Или, может, не побьём?
Развязка наступает, когда Тёркин, поужинав и вежливо поблагодарив хозяев, надевает шинель и, уже стоя на пороге, отвечает старику: «Побьём, отец...».
В этой главе имеется своеобразный эпилог, который переводит частный бытовой эпизод в общеисторический план. Это последнее четверостишие:
В глубине родной России,
Против ветра, грудь вперёд,
По снегам идёт Василий
Тёркин. Немца бить идёт.
Глава построена по кольцевой композиции, так как первое и предпоследнее четверостишия практически совпадают:
В поле вьюга-завируха,
В трёх верстах гремит война.
На печи в избе старуха.
Дед-хозяин у окна.
Таким образом, глава «Два солдата» представляет собой законченное произведение с полным сюжетом и кольцевой композицией, которая подчёркивает завершённость всего эпизода.
Итак, поэма «Василий Тёркин» имеет ряд художественных особенностей, которые объясняются, с одной стороны, историей создания произведения, а с другой — замыслом автора. Как известно, Твардовский писал главы поэмы в период с 1942 по 1945 годы и оформлял их как отдельные законченные произведения, потому что
На войне сюжета нету.
— Как так нету?
— Так вот, нет. («От автора»)
Иными словами, жизнь солдата длится от эпизода к эпизоду, пока он жив. Эту особенность фронтовой жизни, когда ценится каждый отдельный момент жизни, так как следующего может и не быть, отразил Твардовский в «Книге про бойца».
Объединить отдельные маленькие произведения мог сначала образ главного героя, который так или иначе присутствует практически в каждой главе, а потом и главная идея, связанная с образом Тёркина. Соединив отдельные главы в законченную поэму, Твардовский не стал менять сложившийся сам собой за годы войны сюжетно-композиционный строй:
Та же книга про бойца,
Без начала, без конца,
Без особого сюжета,
Впрочем, правде не во вред. («От автора»)
«Василий Тёркин» отличается яркими особенностями построения. Во-первых, в поэме отсутствует общий сюжет и практически все его элементы. Во-вторых, для поэмы характерна чрезвычайная композиционная свобода, то есть последовательность глав слабо мотивирована — композиция только приблизительно следует за ходом Отечественной войны. Именно из-за такой композиции Твардовский сам определил жанр своего произведения следующей фразой: не поэма, а просто «книга», «живая, подвижная, свободная по форме книга» («Как был написан "Василий Тёркин"»). В-третьих, каждая глава является законченным фрагментом с собственным сюжетом и композицией. В-четвёртых, эпическое изображение эпизодов войны переплетается с лирическими отступлениями, что усложняет композицию. Однако такое необычное построение позволило автору достичь главного — создать яркий и запоминающийся образ Василия Тёркина, который воплощает лучшие черты русского солдата и русского человека вообще.
