Я сделал длинную прогулку по обрывам. Образовательная программа основного общего образования Муниципального бюджетного общеобразовательного учреждения

14.12.2011 262742 2583

Приложение 2. Диктанты

1. Диктант по теме «Причастие»

Гроза

Незабываемое, неизгладимое впечатление оставила гроза в де­ ревне. Началась она вечером. Светлая заря, еще не затянутая черной приближающейся тучей, озаряла розовым светом нашу спальню. Через окна, еще не закрытые на ночь, комната наполнилась удиви­ тельно свежим, чуть влажным воздухом. Вдруг страшный громовой удар потряс весь дом, и полил дождь, не прекращавшийся около часа. Окна были не занавешены. Сквозь них постоянно видны были молнии, невиданные по красоте и яркости. Не смолкавшие ни на минуту раскаты грома сковали нас и держали в состоянии непре­кращающегося страха. Казалось, какая-то сила снесет наш домик, стоящий на высоком берегу и ничем не защищенный от ветров.

Когда мой испуг прошел, я тихо уснул в своей кроватке, не по­ стеленной на ночь из-за суматохи, вызванной грозой,-""

Утром ничто не напоминало вчерашнюю непогоду. Ярко сияло солнце, сверкала не просохшая после дождя трава, заливались от избытка чувств птицы.

(136 слов)

Грамматическое задание

1. Подчеркнуть встретившиеся в тексте причастия и причастные
обороты как члены предложения.

(Сказуемое: не занавешены.

Определения: незабываемое, неизгладимое; еще не затяну­ тая черной приближающейся тучей; еще не закрытые на ночь; не прекращавшийся около часа; невиданные по красоте и яркости; не смолкавшие ни на минуту; непрекращающегося; стоящий на высоком берегу и ничем не защищенный от ветров; не постелен­ ной на ночь из-за суматохи, вызванной грозой; не просохшая после дождя.)

2.

1-й вариант - не просохшая, 2-й вариант - не закрытые.

2. Диктант по темам «Причастие» и «Деепричастие»

Выпив чашку чая, Наташа шумно вздохнула, забросила косу за плечо и начала читать книгу в жёлтой обложке. Мать, стараясь не шуметь посудой, наливая чай, вслушивалась в плавную речь девушки. Но скоро, утомившись следить за рассказом, стала рас­ сматривать гостей. Павел сидел рядом с Наташей. Он был красивее всех. Наташа, низко наклонясь над книгой, часто поправляла сползавшие ей на виски волосы. Взмахивая головою и не понижая голоса, говорила что-то от себя, не глядя в книгу, ласково скользя глазами по лицам слушателей.

Хохол навалился широкой грудью на угол стола, косил глазами, стараясь рассмотреть издерганные концы своих усов. Весовщиков сидел прямо, упираясь ладонями в колени... Не мигая глазами, он упорно смотрел на свое лицо, отраженное в блестящей меди само­ вара. Маленький Федя, слушая чтение, беззвучно двигал губами, точно повторяя про себя слова книги. А его товарищ согнулся, по­ ставив локти на колени, и задумчиво улыбался. В комнате было как-то особенно хорошо.

(145 слов) (A . M . Горький) Грамматические задания

1. Подчеркнуть встретившиеся в тексте деепричастия и деепри­ частные обороты как члены предложения.

2. Сделать словообразовательный разбор слов и разбор слов по составу:

1-й вариант -утомившись, 2-й вариант - наклонясь.

3. Сделать морфологический разбор слов:

1-й вариант - взмахивая, 2-й вариант -упираясь.

3. Диктант по темам «Причастие» и «Деепричастие»

Отлет гусей

С деревьев осыпались листья, и садоводы стали зарывать в зем­ лю виноградные лозы. Именно тогда над станицей полетели дикие гуси. Им предстояло совершить далекий, трудный путь, и летели они неторопливо, выдерживая строй. Утром и днем в холоднова­той чистой синеве неба видны были темные точки улетающих на юг гусиных стай и слышалось звонкое гоготанье. Иногда порыв встречного ветра сбивал летящих сзади молодых гусей. Они лома­ ли линию строя, и старый вожак, замедлив размеренный лёт, звал их резким, гортанным криком. Они возвращались на свои места, и стая летела дальше.

И всё же, бывало, на озере или где-нибудь на мелководье остава­ лась обессилевшая старая гусыня. Ей трудно было поспеть за стаей, и она летела одна, часто опускаясь на землю и отдыхая от полёта. Отдохнув немного, она пыталась догнать стаю, тяжело взмахивая крыльями.

(128 слов)

Грамматические задания

1. Подчеркнуть встретившиеся в тексте деепричастия и деепри­ частные обороты как члены предложения.

2. Сделать словообразовательный разбор слов и разбор слов по составу:

1 -й вариант - выдерживая, 2-й вариант - замедлив.

3. Сделать морфологический разбор слов:

1-й вариант - опускаясь, 2-й вариант - отдыхая.

4. Диктант по темам «Причастие» и «Деепричастие»

Ночное приключение

В начале летних каникул мы с товарищем задумали совершить небольшое путешествие в резиновой лодке. Никому ничего не ска­ зав, мы быстро собрались в путь и к ночи были на берегу реки. Ночная тишина, прерываемая каким-то резким птичьим криком, влажный пронизывающий воздух - всё это нехорошо воздейство­ вало на нас.

В течение нескольких минут мы колебались, но потом реши­тельно вошли в лодку, отпихнулись от берега, и лодка поплыла по течению. Сначала было жутко ехать незнакомой рекой, но посте­пенно мы освоились и уже смело смотрели вперед.

Мы плыли медленно по течению реки, почти не работая вес­ лами. Вот из-за туч показалась луна, озарившая своим загадочным блеском все окрестности. Где-то защелкал соловей, за ним другой. Мы восхищались соловьиным пением и совсем забыли о лодке. Вдруг она, натолкнувшись на что-то, опрокинулась, и мы очутились по пояс в воде. Собрав свои вещи, плававшие по реке, мы выбрались на берег, вытащили злополучную лодку, разожгли костер и до утра обогревались, сушились и обсуждали ночное приключение.

(154 слова)

5. Диктант по темам «Предлог» и «Союз»

Я сделал длинную прогулку по обрывам над морем и лег в ка­ мышовое кресло на балконе.

Ночная бездонность неба переполнена разноцветными висящи­ ми в нем звездами, и среди них воздушно сереет прозрачный и тоже полный звезд Млечный Путь, двумя неравными дымами склоняю­ щийся к южному горизонту, беззвездному и поэтому почти черному. Балкон выходит в сад, усыпанный галькой, редкий и низкорослый. С балкона открывается ночное море. Бледное, млечно-зеркальное, оно недвижно, молчит. Будто молчат и звезды. И однообразный, ни на секунду не прерывающийся хрустальный звон стоит во всем этом молчаливом ночном мире, подобно какому-то звенящему сну...

Особый, предрассветный покой царил еще и во всем том огром­ ном человеческом гнезде, которое называется городом. Молчаливо и как-то по-иному, чем днем, стояли многооконные дома с их мно­ гочисленными обитателями.

(119 слов) (По И.А. Бунину) Грамматические задания

1. Озаглавьте текст.

2. Выполните морфологический разбор предлога и союза (по выбору).

6. Итоговый диктант Демографический переход

Рост населения нашей планеты - серьезная проблема. Она за­ трагивает самые глубокие проблемы истории, деликатные вопросы природы человека и общества, ценности и верования, утвержденные многовековыми традициями. Установление взаимопонимания ме­ жду гуманитарными и точными науками совершенно необходимо при изучении общества. Человечество, являясь открытой системой, пока далеко не исчерпало своих ресурсов.

Грядущее нельзя предвидеть, не поняв развития в прошлом, которое через настоящее неразрывно связано с будущим. Когда речь идет о громадных промежутках времени и всех людях, населяющих планету, невольно возникает вопрос, почему это важно для каждого из нас. Крупные по своему масштабу явления истории неминуемо отражаются на жизни каждого. В настоящее время стремительных изменений мир проходит через демографический переход - превра­ щение, никогда прежде не переживавшееся человечеством.

Численность человечества на много порядков больше, чем чис­ ленность сравнимых с ним видов животных. В живой природе пере­ дача информации от поколения к поколению и ее распространение в пределах популяции происходит генетически. Только человек обладает способностью к передаче информации путем социального наследования. Информационное взаимодействие, связанное с речью и сознанием как общественными явлениями, выраженными в куль­ туре, технике и науке, определяет динамику развития человечества на всем пути его развития.

В тысяча семисотом году число жителей на Земле было в десять раз меньше, чем сегодня, а за последние триста лет произошло его утроение. Ежедневно население Земли растет на двести пятьде­сят тысяч человек, и этот прирост практически весь приходится на развивающиеся страны. Такие темпы роста характеризуют как демографический взрыв, способный потрясти планету. Однако в последние годы численность населения стабилизируется. Уче­ ные предсказывают смену количественного роста качественными формами развития человечества.

(244 слова) (По СП. Капице) 7. Итоговый диктант

Приятного аппетита!

Истинное удовольствие от обеда или ужина мы получаем, если едим не спеша, за красиво сервированным столом, соблюдая эле­ ментарные правила этикета.

Если суп горячий, не надо дуть в тарелку или на ложку, пытаясь охладить его. Слегка помешивая суп ложкой, подождем, пока он остынет. Когда супа останется совсем немного, слегка приподняв левой рукой тарелку и наклонив ее от себя, аккуратно доедим его.

Для кушаний, приготовленных из мяса, нужна помощь ножа и вилки. Вилку держим в левой руке, нож - в правой, слегка под­правляя им отрезанные один за другим кусочки. Весь кусок мяса сразу резать не принято. Без ножа обойдемся, если блюдо, например котлеты или рыба, без труда расчленяется вилкой.

Сколько бы ножей и вилок ни лежало на столе, начинайте с са­ мых дальних от тарелки приборов. По мере того как подаются новые блюда, меняются используемые ножи и вилки.

Если вы прервали на время, но не закончили еду, положите нож и вилку на тарелку крест накрест. Вилку кладут выпуклой стороной вверх, нож - острием влево. Закончив есть, не отодвигайте от себя тарелку, а положите на нее нож и вилку параллельно друг другу, по­ вернув их ручками вправо. Вилка должна лежать зубцами вверх.

Хлеб берут рукой и кладут на тарелку, специально для него предназначенную. Хлеб едят, отламывая от него небольшие ку­ сочки.

Помешав чай или кофе, не оставляйте ложечку в чашке, а поло­ жите на блюдце. Не следует также макать в напитки печенье.

Вам, наверное, не безразлично, что будут думать о вас друзья и знакомые после встречи за столом, захотят ли они пригласить вас снова к себе. Хорошие манеры прежде всего говорят о вашем уважении к обществу, в котором вы находитесь.

(263 слова)

Скачать материал

Полный текст материала смотрите в скачиваемом файле.
На странице приведен только фрагмент материала.

Типовые задания

промежуточной аттестации по русскому языку в 7 классе

Пояснительная записка

Контрольные диктанты по русскому языку являются эффективной формой тематического контроля при изучении курса русского языка. Контрольные диктанты проводятся как для проверки уровня освоения учащимися каждой изученной темы, так и всего курса русского языка за 7 класс. Данный контрольный диктант проводится с учащимися 7 класса общеобразовательной школы.

Целью проведения данного диктанта является контроль освоения учащимися 7 класса курса русского языка за весь год обучения.

Грамматическое задание составлено для двух вариантов, и позволяет проконтролировать уровень освоения учащимися отдельных пройденных тем.

Работа рассчитана на 40 минут (1 урок), выставляется 2 оценки: за диктант и грамматическое задание.

Промежуточная аттестационная работа по русскому языку в 7 классе представляет собой контрольный диктант с грамматическим заданием (2 варианта), в котором представлены различные лингвистические разборы (морфемный, морфологический).

Контрольный диктант для 7 класса по русскому языку

Я сделал длинную прогулку по обрывам над морем и лёг в камышовое кресло на балконе.

Ночная бездонность неба переполнена разноцветными висящими в нём звёздами, и среди них воздушно сереет прозрачный и тоже полный звёзд Млечный Путь, двумя неравными дымами склоняющийся к южному горизонту, беззвёздному и поэтому почти чёрному. Балкон выходит в сад, усыпанный галькой, редкий и низкорослый. С балкона открывается ночное море. Бледное, млечно-зеркальное, оно недвижно, молчит. Будто молчат и звёзды. И однообразный, ни на секунду не прерывающийся хрустальный звон стоит во всём этом молчаливом ночном мире, подобно какому-то звенящему сну…

Особый, предрассветный покой царил ещё и во всём том огромном человеческом гнезде, которое называется городом. Молчаливо и как-то по-иному, чем днём, стояли многооконные дома с их многочисленными обитателями.

(По И. Бунину)

Грамматическое задание

1. Морфологический разбор слова:

Склоняющийся (1вариант)

Усыпанный (2 вариант)

2. Морфемный разбор слова:

Разноцветными (1 вариант)

Многооконные (2 вариант)

Литература

Русский язык. 7 класс: учебник для общеобразовательных учреждений/ М.Т.Баранов, Т.А. Ладыженская. – М.: Просвещение, 2011.

Егорова Н.В.. Поурочные разработки по русскому языку: 7 класс. – М.: ВАКО, 2010.

1. Образовательная программа основного общего образования Муниципального бюджетного общеобразовательного учреждения

   Образовательная программа

   Основная образовательная программа основного общего образования разработана в соответствии с требованиями федерального государственного образовательного стандарта основного общего образования (далее - Стандарт) к структуре основной

2. Приказ № от 20 г. Рабочая программа для учащихся 3 класса начального общего образования

   Рабочая программа

3. Программа курса «Русский язык»

   Программа курса

4. Эксперимент продолжается аннотация вкниге обобщаются основные принципы и

   Документ

   В книге обобщаются основные принципы и содержание разработанной под руководством автора экспериментальной методической системы (ее элементы изложены в ранее вышедших книгах В.

5. Рабочая программа по учебным предметам третьего класса

   Рабочая программа

   Рабочая программа по русскому языку для 3 класса соответствует образовательным стандартам начального общего образования и соответствует базисному учебному плану общеобразовательных учреждений России.

6. Л. С. Волкова и Заслуженный работник высшей школы рф, профессор (1)

   Документ

   Под редакцией Заслуженного деятеля науки Российской Федерации профессора Л. С. ВОЛКОВОЙ, Заслуженного работника высшей школы Российской Федерации профессора В.

Иван Бунин

Ночь

На даче темно, — час поздний, — и все окрест струится непрерывным журчанием. Я сделал длинную прогулку по обрывам над морем и лег в камышовое кресло на балконе. Я думаю — и слушаю, слушаю: хрустальное журчание, наваждение! Ночная бездонность неба переполнена разноцветными, висящими в нем звездами, и среди них воздушно сереет прозрачный и тоже полный звезд Млечный Путь, двумя неравными дымами склоняющийся к южному горизонту, беззвездному и поэтому почти черному. Балкон выходит в сад, усыпанный галькой, редкий и низкорослый. С балкона открывается ночное море. Бледное, млечно-зеркальное, оно летаргически-недвижно, молчит. Будто молчат и звезды. И однообразный, ни на секунду не прерывающийся хрустальный звон стоит во всем этом молчаливом ночном мире, подобно какому-то звенящему сну. О чем я думаю? «Решился я испытать разумом все, что делается под солнцем; но это тяжелое занятие дал бог сынам человеческим, чтобы они мучили себя... Бог сотворил людей разумно, но, увы, люди пустились в большую затейливость». И Екклезиаст отечески советует: «Не будь слишком правдив и не умствуй слишком». Но я все «умствую». Я «слишком правдив». О чем я думаю? Когда я спросил себя об этом, я хотел вспомнить, о чем именно я думал, и тотчас же подумал о своем думанье и о том, что это думанье есть, кажется, самое удивительное, самое непостижимое — и самое роковое в моей жизни. О чем думал я, что было во мне? Какие-то мысли (или подобие мыслей) об окружающем и желание зачем-то запомнить, сохранить, удержать в себе это окружающее... Что еще? Еще чувство великого счастья от этого великого покоя, великой гармонии ночи, рядом же с этим чувство какой-то тоски и какой-то корысти. Откуда тоска? Из тайного чувства, что только во мне одном нет покоя — вечное тайное томление! — и нет бездумности. Откуда корысть? Из жажды как-то использовать это счастье и даже эту самую тоску и жажду, что-то создать из них... Но и тут тоска, Екклезиаст: «В будущие дни все будет забыто. Нет памяти о прежних людях. И любовь их, и ненависть, и ревность давно исчезли, и уже нет им участия ни в чем, что делается под солнцем». О чем я думал? Но не важно, о чем именно думал я, — важно мое думанье, действие совершенно для меня непостижимое, а еще важнее и непостижимее — мое думанье об этом думанье и о том, что «я ничего не понимаю ни в себе, ни в мире» и в то же время понимаю мое непонимание, понимаю мою потерянность среди этой ночи и вот этого колдовского журчания, не то живого, не то мертвого, не то бессмысленного, не то говорящего мне что-то самое сокровенное и самое нужное. Эта мысль о собственной мысли, понимание своего собственного непонимания есть самое неотразимое доказательство моей причастности чему-то такому, что́ во сто крат больше меня, и, значит, доказательство моего бессмертия: во мне есть, помимо всего моего, еще некое нечто, очевидно, основное, неразложимое, — истинно частица бога. Да, но ведь это частица того не имеющего ни формы, ни времени, ни пространства, что́ и есть моя гибель. Вкусите, и будете как бог. Но «бог на небе, мы же на земле». Вкушая, для земли, для земных форм и законов умираем. Бог бесконечен, безграничен, вездесущ, безымянен. Но эти-то божеские свойства и ужасны для меня. И если они все растут во мне, я для своей человеческой жизни, для этого земного «бывания» и «делания» гибну... Неподвижно темнеют мелкие деревья в саду. Между ними сереет галька, белеют белые цветы в цветнике, а дальше — обрывы — и млечной плащаницей подымается в небо море. В этой млечности есть зеркальность; но на горизонте сумрачно, зловеще: это от Юпитера и оттого, что там, в южном небосклоне, нет почти звезд. Юпитер, золотой, огромный, горит в конце Млечного Пути так царственно, что на балконе лежат чуть видные тени от стола, от стульев. Он кажется маленькой луной какого-то иного мира, и его сияние туманно-золотистым столпом падает в зеркальную млечность моря с великой высоты небес, меж тем как на горизонте, в силу противоположности со светом, мрачно рисуется как бы темный холм. И непрестанный, ни на секунду не смолкающий звон, наполняющий молчание неба, земли и моря своим как бы сквозным журчанием, похож то на миллионы текущих и сливающихся ручьев, то на какие-то дивные, все как будто растущие хрустальной спиралью цветы... Только человек дивится своему собственному существованию, думает о нем. Это его главное отличие от прочих существ, которые еще в раю, в недумании о себе. Но ведь и люди отличаются друг от друга — степенью, мерой этого удивления. За что же отметил меня бог роковым знаком удивления, думанья, «умствования» так сугубо, зачем все растет и растет во мне оно? Умствуют ли мириады этих ночных, степных цикад, наполняющих вокруг меня как бы всю вселенную своей любовной песнью? Они в раю, в блаженном сне жизни, а я уже проснулся и бодрствую. Мир в них, и они в нем, а я уже как бы со стороны гляжу на него. «Пожирает сердце свое глупец, сидящий праздно. Кто наблюдает ветер, тому не сеять...» Я слушаю и думаю. И от этого я бесконечно одинок в этом полночном безмолвии, колдовски звенящем мириадами хрустальных источников, неиссякаемо, с великой покорностью и бездумностью льющихся в какое-то бездонное Лоно. Горний свет Юпитера жутко озаряет громадное пространство между небом и морем, великий храм ночи, над царскими вратами которого вознесен он как знак святого духа. И я один в этом храме, я бодрствую в нем. День есть час делания, час неволи. День во времени, в пространстве. День — исполнение земного долга, служения земному бытию. И закон дня повелевает: будь в делании и не прерывай его для осознания себя, своего места и своей цели, ибо ты раб земного бытия и дано тебе в нем известное назначение, звание, имя. А что есть ночь? И подобает ли человеку быть пред лицом ее в бодрствовании, в том непостижимом, что есть наше «умствование»? Заповедано было не вкушать от запретного плода, и вот послушай, послушай их, этих самозабвенных певцов: они не вкушали и не вкушают! И что иное, как не славословие им, вынесли Екклезиасты из всей своей мудрости? Это они сказали: «Все суета сует, и нет выгоды человеку при всех трудах его!» Но они же и прибавили — с горькой завистью: «Сладок сон работающего! И нет ничего лучше, как наслаждаться человеку делами своими, и есть с веселием хлеб свой, и пить в радости сердца вино свое!» Что есть ночь? То, что раб времени и пространства на некий срок свободен, что снято с него его земное назначение, его земное имя, звание, — и что уготовано ему, если он бодрствует, великое искушение: бесплодное «умствование», бесплодное стремление к пониманию, то есть непонимание сугубое: непонимание ни мира, ни самого себя, окруженного им, ни своего начала, ни своего конца. У меня их нет, — ни начала, ни конца. Я знаю, что мне столько-то лет. Но ведь мне сказали это, то, что я родился в таком-то году, в такой-то день и час: иначе я не знал бы не только дня своего рождения, а следовательно, и счета моих лет, но даже и того, что я существую по причине рождения. Рождение! Что это такое? Рождение! Мое рождение никак не есть мое начало. Мое начало и в той (совершенно непостижимой для меня) тьме, в которой я был зачат до рождения, и в моем отце, в матери, в дедах, прадедах, ибо ведь они тоже я, только в несколько иной форме, из которой весьма многое повторилось во мне почти тождественно. «Я помню, что когда-то, мириады лет тому назад, я был козленком». И я сам испытал подобное (как раз в стране того, кто сказал это, в индийских тропиках): испытал ужас ощущения, что я уже был когда-то тут, в этом райском тепле. Самообман? Самовнушение? Но ведь так вероятно, что мои пращуры обитали именно в индийских тропиках. Как же могли они, столько раз передававшие своим потомкам и наконец передавшие и мне почти точную форму уха, подбородка, бровных дуг, как могли они не передать и более тонкой, невесомой плоти своей, связанной с Индией? Есть боящиеся змей, пауков «безумно», то есть вопреки уму, а ведь это и есть чувство какого-то прежнего существования, темная память о том, например, что когда-то древнему пращуру боящегося постоянно грозила смерть от кобры, скорпиона, тарантула. Мой пращур обитал в Индии. Почему же, при виде кокосовых пальм, склоненных с океанийского прибережья, при виде голых темно-коричневых людей в теплой тропической воде, не мог вспомнить я того, что я чувствовал некогда, будучи своим голым темно-коричневым предком? Но нет у меня и конца. Не понимая, не чувствуя своего рождения, я не понимаю, не чувствую и смерти, о которой я тоже не имел бы даже малейшего представления, знания, а может, и ощущения, родись я и живи на каком-нибудь совершенно необитаемом, без единого живого существа, острове. Я всю жизнь живу под знаком смерти — и все-таки всю жизнь чувствую, будто я никогда не умру. Смерть! Но каждые семь лет человек перерождается, то есть незаметно умирает, незаметно возрождаясь. Значит, не раз перерождался (то есть умирал, возрождаясь) и я. Умирал — и, однако, жил, умер уже многократно — и, однако, в основе все тот же, что и прежде, да в придачу еще весь полон своим прошлым. Начало, конец. Но страшно зыбки мои представления времени, пространства. И с годами все больше не только чувствую, но и сознаю я это. Меня выделили из многих прочих. И хотя всю жизнь я мучительно сознаю слабость и недостаточность всех моих способностей, я, по сравнению с некоторыми, и впрямь не совсем обычный человек. Но вот именно поэтому-то (то есть в силу моей некоторой необычайности, в силу моей принадлежности к некоторому особому разряду людей) мои представления и ощущения времени, пространства и самого себя зыбки особенно. Что это за разряд, что это за люди? Те, которых называют поэтами, художниками. Чем они должны обладать? Способностью особенно сильно чувствовать не только свое время, но и чужое, прошлое, не только свою страну, свое племя, но и другие, чужие, не только самого себя, но и прочих, — то есть, как принято говорить, способностью перевоплощения и, кроме того, особенно живой и особенно образной (чувственной) Памятью. А для того, чтобы быть одним из таких людей, надо быть особью, прошедшей в цепи своих предков очень долгий путь существований и вдруг явившей в себе особенно полный образ своего дикого пращура со всей свежестью его ощущений, со всей образностью его мышления и с его огромной подсознательностью, а вместе с тем особью, безмерно обогащенной за свой долгий путь и уже с огромной сознательностью. Великий мученик или великий счастливец такой человек? И то, и другое. Проклятие и счастье такого человека есть особенно сильное Я, жажда вящего утверждения этого Я и вместе с тем вящее (в силу огромного опыта за время пребывания в огромной цепи существований) чувство тщеты этой жажды, обостренное ощущение Всебытия. И вот Будда, Соломон, Толстой... Гориллы в молодости, в зрелости страшны своей телесной силой, безмерно чувственны в своем мироощущении, беспощадны во всяческом насыщении своей похоти, отличаются крайней непосредственностью, к старости же становятся нерешительны, задумчивы, скорбны, жалостливы... Разительное сходство с Буддами, Соломонами, Толстыми! И вообще, сколько можно насчитать в царственном племени святых и гениев таких, которые вызывают на сравнение их с гориллами даже по наружности! Всякий знает бровные дуги Толстого, гигантский рост и бугор на черепе Будды (и припадки Магомета, когда ангелы в молниях открывали ему «тайны и бездны неземные» и «в мановение ока», то есть вне всяких законов времени и пространства, переносили из Медины в Иерусалим — на Камень Мориа, «непрестанно размахивающийся между небом и землей», как бы смешивающий землю с небом, преходящее с вечным). Все Соломоны и Будды сперва с великой жадностью приемлют мир, затем с великой страстностью клянут его соблазны. Все они сперва великие грешники, потом великие враги греха, сперва великие стяжатели, потом великие расточители. Все они ненасытные рабы Майи, — вот она, эта звенящая, колдующая Майя, послушай, послушай ее! — и все отличаются всё возрастающим с годами чувством Всебытия и неминуемого в нем исчезновения... Слабое движение воздуха, запаха цветов из цветника и морской свежести неожиданно доходит до балкона. И через минуту слышится шорох, тихий вздох полусонной волны, медленно накатившейся где-то внизу на берег. Счастливая, дремотная, бездумная, покорная, умирающая, не ведая того! Накатилась, плеснула, озарила пески бледно-голубым сиянием, — сиянием несметных жизней, — и так же медленно потянулась назад, возвращаясь в колыбель и могилу свою. И несметные жизни поют окрест как будто еще исступленнее, и Юпитер, золотым потоком льющийся в великое зерцало вод, блещет в небесах как будто еще страшнее и царственнее... Разве я уже не безначален, не бесконечен, не вездесущ? Вот десятки лет отделяют меня от моего младенчества, детства. Бесконечная давность! Но стоит мне лишь немного подумать, как время начинает таять. Не раз испытал я нечто чудесное. Не раз случалось: вот я возвратился в те поля, где я был некогда ребенком, юношей, — и вдруг, взглянув кругом, чувствую, что долгих и многих лет, прожитых мной с тех пор, точно не было. Это совсем, совсем не воспоминание: нет, просто я опять прежний, совершенно прежний. Я опять в том же самом отношении к этим полям, к этому полевому воздуху, к этому русскому небу, в том же самом восприятии всего мира, какое было у меня вот здесь, на этом проселке, в дни моего детства, отрочества! В такие минуты не раз думал я: каждый миг того, чем я жил здесь когда-то, оставлял, таинственно отпечатлевал свой след как бы на каких-то несметных, бесконечно малых, сокровеннейших пластинках моего Я — и вот некоторые из них вдруг ожили, проявились. Секунда — и они опять меркнут во тьме моего существа. Но пусть, я знаю, что они есть. «Ничто не гибнет — только видоизменяется». Но, может, есть нечто, что не подлежит даже и видоизменению, не подвергается ему не только в течение моей жизни, но и в течение тысячелетий? Великое множество таких отпечатков передано мне моими предками, пращурами. Богатство способностей, гений, талант, — что это, как не богатство этих отпечатков (и наследственных, и благоприобретенных), как не та или иная чувствительность их и количество их проявлений в луче того Солнца, что откуда-то падает на них порою? Недавно, проснувшись случайно на рассвете, я вдруг поразился мыслью о своих годах. Казалось когда-то, что это какое-то особое, почти страшное существо — человек, проживший сорок, пятьдесят лет. И вот таким существом стал наконец и я. Что же я такое, сказал я себе, чем именно стал я теперь? И, сделав маленькое усилие воли, взглянув на себя как на постороннего, — как дивно, что мы это можем! — я, конечно, совершенно живо ощутил, что я и теперь совершенно тот же, кем был и в десять, в двадцать лет. Я зажег огонь, посмотрел в зеркало: да, есть уже сухость, определенность черт, есть серебристый налет на висках, несколько поблек цвет глаз... Но что с того? И я особенно легко встал, вышел в другие комнаты, еще чуть светлеющие, еще по-ночному спокойные, но уже принимающие новый, медленно рождающийся день, слабо и таинственно разделивший на уровне моей груди их полутьму. Покой, особый, предрассветный, царил еще и во всем том огромном человеческом гнезде, которое называется городом. Молчаливо и как-то по-иному, чем днем, стояли многооконные дома с их многочисленными обитателями, столь как будто разными и столь одинаково преданными сну, бессознанию, беспомощности. Молчаливые (и еще пустые, еще чистые) лежали подо мной улицы, но уже зелено горели газовые огни в их прозрачном сумраке. И вдруг опять испытал я то непередаваемое чувство, которое испытываю всю жизнь, когда мне случается проснуться на ранней заре, — испытал чувство великого счастья, детски доверчивой, душу умиляющей сладости жизни, чувство начала чего-то совсем нового, доброго, прекрасного — и близости, братства, единства со всеми живущими на земле вместе со мною. Как я понимаю всегда в такие минуты слезы Петра-апостола, который именно на рассвете так свежо, молодо, нежно ощутил всю силу своей любви к Иисусу и все зло содеянного им, Петром, накануне, ночью, в страхе перед римскими солдатами! Я опять пережил совершенно, как свое собственное, это далекое евангельское утро в Элеонской оливковой роще, это отречение Петра. Время исчезло. Я всем существом своим почувствовал: ах, какой это ничтожный срок — две тысячи лет! Вот я прожил полвека: стоит только увеличить мою жизнь в сорок раз, и будет время Христа, апостолов, «древней» Иудеи, «древнего» человечества. То же самое солнце, что когда-то увидел после своей бессонной ночи бледный, заплаканный Петр, вот-вот опять взойдет и надо мною. И почти те же самые чувства, что наполнили когда-то Петра в Гефсимании, наполняют сейчас меня, вызывая и на мои глаза те же самые слезы, которыми так сладко и больно заплакал Петр у костра. Так где же мое время и где его? Где я и где Петр? Раз мы так слились хотя бы на мгновение, где же оно, это мое Я, утвердить и выделить которое так страстно хотелось мне всю жизнь? Нет, это совсем, совсем ничего не значит, — то, что я живу на земле не во дни Петра, Иисуса, Тиверия, а в так называемом двадцатом веке! И сколько я жил в воображении чужими и далекими жизнями, чувством, будто я был всегда и всюду! А где грань между моей действительностью и моим воображением, моими чувствами, которые есть ведь тоже действительность, нечто несомненно существующее? Всю жизнь, сознательно и бессознательно, преодолеваю, разрушаю я пространство, время, формы. Неутолима и безмерна моя жажда жизни, и я живу не только своим настоящим, но и всем своим прошлым, не только своей собственной жизнью, но и тысячами чужих, всем, что современно мне, и тем, что там, в тумане самых дальних веков. Зачем же? Затем ли, чтобы на этом пути губить себя, или затем, чтобы, напротив, утверждать себя, обогащаясь и усиливаясь? Есть два разряда людей. В одном, огромном, — люди своего, определенного момента, житейского строительства, делания, люди как бы почти без прошлого, без предков, верные звенья той Цепи, о которой говорит мудрость Индии: что им до того, что так страшно ускользают в безграничность и начало и конец этой Цепи? А в другом, очень сравнительно малом, не только не делатели, не строители, а сущие разорители, уже познавшие тщету делания и строения, люди мечты, созерцания, удивления себе и миру, люди «умствования», уже втайне откликнувшиеся на древний зов: «Выйди из Цепи!» — уже жаждущие раствориться, исчезнуть во Всеедином и вместе с тем еще люто страждущие, тоскующие о всех тех ликах, воплощениях, в коих пребывали они, особенно же — о каждом миге своего настоящего. Эти люди, одаренные великим богатством восприятий, полученных ими от своих бесчисленных предшественников, чувствующие бесконечно далекие звенья Цепи, существа, дивно (и не в последний ли раз?) воскресившие в своем лице силу и свежесть своего райского праотца, его телесности. Эти люди райски чувственные в своем мироощущении, но рая уже лишенные. Отсюда и великое их раздвоение: мука ухода из Цепи, разлука с нею, сознание тщеты ее — и сугубого, страшного очарования ею. И каждый из этих людей с полным правом может повторить древнее стенание: «Вечный и Всеобъемлющий! Ты некогда не знал Желания, Жажды. Ты пребывал в покое, но Ты сам нарушил его: Ты зачал и повел безмерную Цепь воплощений, из коих каждому надлежало быть все бесплотнее, все ближе к блаженному Началу. Ныне все громче звучит мне твой зов: „Выйди из Цепи! Выйди без следа, без наследства, без наследника!“ Так, господи, я уже слышу тебя. Но еще горько мне разлучение с обманной и горькой сладостью Бывания. Еще страшит меня твое безначалие и твоя бесконечность...» Да, если бы запечатлеть это обманное и все же несказанно сладкое «бывание» хотя бы в слове, если уже не во плоти! В древнейшие дни мои, тысячи лет тому назад, мерно говорил я о мерном шуме моря, пел о том, что мне радостно и горестно, что синева небес и белизна облаков далеки и прекрасны, что формы женского тела мучительны своей непостижимой прелестью. Тот же я и теперь. Кто и зачем обязал меня без отдыха нести это бремя — непрестанно высказывать свои чувства, мысли, представления, и высказывать не просто, а с точностью, красотой и силой, которые должны очаровывать, восхищать, давать людям печаль или счастье? Кем и для чего вложена в меня неутолимая потребность заражать их тем, чем я сам живу, передавать им себя и искать в них сочувствования, единения, слияния с ними? С младенчества никогда ничего не чувствую я, не думаю, не вижу, не слышу, не обоняю без этой «корысти», без жажды обогащения, потребного мне для выражения себя в наибольшем богатстве. Вечным желанием одержим я не только стяжать, а потом расточать, но и выделиться из миллионов себе подобных, стать известным им и достойным их зависти, восторга, удивления и вечной жизни. Венец каждой человеческой жизни есть память о ней, — высшее, что обещают человеку над его гробом, это память вечную. И нет той души, которая не томилась бы втайне мечтою об этом венце. А моя душа? Как истомлена она этой мечтой, — зачем, почему? — мечтой оставить в мире до скончания веков себя, свои чувства, видения, желания, одолеть то, что называется моей смертью, то, что непреложно настанет для меня в свой срок и во что я все-таки не верю, не хочу и не могу верить! Неустанно кричу я без слов, всем существом своим: «Стой, Солнце!!» И тем страстнее кричу, что ведь на деле-то я не устрояющий, а разоряющий себя — и не могущий быть иным, раз уже дано мне преодолевать их, — время, пространство, формы, — чувствовать свою безначальность и бесконечность, то есть это Всеединое, вновь влекущее меня в себя, как паук паутину свою. А цикады поют, поют. Им тоже оно дано, это Всеединое, но сладка их песнь, лишь для меня горестная, — песнь, полная райской бездумности, блаженного самозабвения! Юпитер достиг предельной высоты своей. И предельного молчания, предельной недвижности перед лицом его, предельного часа своей красоты и величия достигла ночь. «Ночь ночи передает знание». Какое? И не в этот ли сокровенный, высший час свой? Еще царственнее и грознее стал необъятный и бездонный храм полнозвездного неба, — уже много крупных предутренних звезд взошло на него. И уже совсем отвесно падает туманно-золотистый столп сияния в млечную зеркальность летаргией объятого моря. И как будто еще неподвижнее темнеют мелкие деревья, ставшие как бы еще мельче, в этом скудном южном саду, усыпанном бледною галькой. И непрестанный, ни на секунду не смолкающий звон, наполняющий молчание неба, земли и моря своим как бы сквозным журчанием, стал еще более похож на какие-то дивные, всё как будто растущие хрустальными винтами цветы... Чего же наконец достигнет это звенящее молчание? Но вот он опять, этот вздох, вздох жизни, шорох накатившейся на берег и разлившейся волны, и за ним — опять легкое движение воздуха, морской свежести и запаха цветов. И я точно просыпаюсь. Я оглядываюсь кругом и встаю. Я сбегаю с балкона, иду, хрустя галькой, по саду, потом бегу вниз, с обрыва. Я иду по песку и сажусь у самого края воды и с упоением погружаю в нее руки, мгновенно загорающиеся мириадами светящихся капель, несметных жизней... Нет, еще не настал мой срок! Еще есть нечто, что сильнее всех моих умствований. Еще как женщина вожделенно мне это водное ночное лоно... Боже, оставь меня! Приморские Альпы, 17 сентября 1925

Комментарий. Меньше - наречие в сравнительной степени; неясно - краткое прилагательное, так как зависит от существительного (происхождение (каково?) неясно).

3. Сделать синтаксический разбор предложений.

I вариант: Обычно шаровая молния предстаёт в виде парящего в воздухе или стремительно летящего огненного шара.

II вариант: Во-первых, она не поднимается вверх в окружающем холодном воздухе, во-вторых, сохраняет форму и движется.

Диктант 6. Темы «Предлог», «Союз», «Частица»

Я сделал длинную прогулку по обрывам над морем и лёг в камышовое кресло на балконе.

Ночная бездонность неба переполнена разноцветными висящими в нём звёздами, и среди них воздушно сереет прозрачный и тоже полный звёзд Млечный Путь, двумя неравными дымами склоняющийся к южному горизонту, беззвёздному и поэтому почти чёрному. Балкон выходит в сад, усыпанный галькой, редкий и низкорослый. С балкона открывается ночное море. Бледное, млечно-зеркальное, оно недвижно, молчит. Будто молчат и звёзды. И однообразный, ни на секунду не прерывающийся хрустальный звон стоит во всём этом молчаливом ночном мире, подобно какому-то звенящему сну…

Особый, предрассветный покой царил ещё и во всём том огромном человеческом гнезде, которое называется городом. Молчаливо и как-то по-иному, чем днём, стояли многооконные дома с их многочисленными обитателями.

(По И. Бунину)

Грамматические задания

1. Озаглавить текст.

2. Выполнить морфологический разбор предлога, союза, частицы (по выбору).

Диктант 7. Итоговый

Друзья мои, попасть в дворцовую кондитерскую - дело очень заманчивое. Толстяки знали толк в яствах. К тому же и случай был исключительный. Парадный завтрак! Можете себе представить, какую интересную работу делали сегодня дворцовые повара и кондитеры.

Влетая в кондитерскую, продавец почувствовал в одно и то же время ужас и восторг. Так, вероятно, ужасается и восторгается оса, летящая на торт, выставленный на окне беззаботной хозяйкой.

Он летел одну минуту, он ничего не успел разглядеть как следует. Сперва ему показалось, что он попал в какой-то удивительный птичник, где возились с пением и свистом, шипя и треща, разноцветные драгоценные птицы южных стран. А в следующее мгновение он подумал, что это не птичник, а фруктовая лавка, полная тропических плодов, раздавленных, сочащихся, залитых собственным соком. Сладкое головокружительное благоухание ударило ему в нос; жар и духота спёрли ему горло.

(133 слова)

(Ю. Олеша)

Грамматическое задание

1. Озаглавить текст.

2. Выполнить синтаксический разбор предложений.

I вариант: 1-е предложение третьего абзаца;

II вариант: последнее предложение третьего абзаца.

Приложение 4

Изложения

Изложение 1

Радушие семьи Житковых изумляло меня. Оно выражалось не в каких-нибудь слащавых приветствиях, а в щедром и неистощимом хлебосольстве. Приходили какие-то молчаливые, пропахшие махоркой, явно голодные люди, и их без всяких расспросов усаживали вместе с семьёю за длинный, покрытый клеёнкой стол и кормили тем же, что ела семья. А пища у неё была простая, без гурманских причуд: каша, жареная скумбрия, варёная говядина. Обычно обедали молча и даже как будто насупленно, но за чаепитием становились общительнее, и тогда возникали бурные споры о Льве Толстом, о народничестве.

Кроме литературы, в семье Житковых любили математику, астрономию, физику. Смутно вспоминаю какие-то электроприборы в кабинете у Степана Васильевича. Помню составленные им учебники по математике; они кипой лежали у него в кабинете.

Очень удивляли меня отношения, существовавшие между Степаном Васильевичем и его сыном Борисом: то были отношения двух взрослых, равноправных людей. Борису была предоставлена полная воля, он делал что вздумается - так велико было убеждение родителей, что он не употребит их доверия во зло. И действительно, он сам говорил мне, что не солгал им ни разу ни в чём.

Раньше я никогда не видывал подобной семьи и лишь потом, через несколько лет, убедился, что, в сущности, то была очень типичная для того времени русская интеллигентская трудовая семья, щепетильно честная, чуждая какой бы то ни было фальши, строгая ко всякой неправде. Живо помню, с каким восхищением я, тринадцатилетний мальчишка, впитывал в себя её атмосферу.

(По К. Чуковскому)

Задания

1. Озаглавить текст.

2. Ответить на вопрос: «Чем Чуковскому нравилась семья Житковых?»

Изложение 2

В самом центре Москвы есть глухие, сохранившие душок старины уголки, куда лишь доносится сторонний шум больших улиц, где прохожие редки, а всезнающие шофёры такси чешут в затылке, вспоминая, где же находится такая набережная. А с этой тихой набережной не видно Кремля потому только, что его закрывают стены вовсе не высотных зданий.

Когда-то здесь были соляные склады, потом подсобные помещения одной из самых первых электростанций столицы, ныне давно бездействующей. Теперь же тут вычислительный центр, один из крупнейших в городе. И обслуживает он главным образом энергетиков, помогает им управлять энергосистемами, раскинувшимися по всей нашей обширной стране с её тысячекилометровыми высоковольтными линиями, уникально гигантскими станциями, с её разноликим потребителем в виде промышленных городов и маленьких деревенек.

В бывших соляных складах теперь ревниво поддерживается нужная температура. Интеллектуальные машины капризны - отзываются на малейшее охлаждение и потепление. Вокруг машин обычно толчётся много народу. Большей частью это программисты. У всех нерешённые срочные вопросы, каждый надеется, что машина объяснит их.

(152 слова)

(По В. Тендрякову)

Задания

1. Озаглавить текст.

2. Рассказать об одном из уголков своего родного города.

Изложение 3

С Тузиком я встретился в июле.

Стояли тёплые ночи, и я приноровился спать на траве, в мешке. Не в спальном мешке, а в обычном, из-под картошки. Почему-то на мешке написано было «Пичугин». Мешок я, конечно, выстирал, прежде чем в нём спать, но надпись отстирать не удалось.

И вот я спал однажды под ёлками в мешке «Пичугин».

Уже наступило утро, солнце поднялось над садами и дачами, а я не просыпался, и снился мне нелепый сон. Будто какой-то парикмахер намыливает мои щёки, чтоб побрить. Дело своё парикмахер делал слишком упорно, поэтому я и открыл глаза.

Страшного увидел я «парикмахера».

Надо мной висела чёрная и лохматая собачья рожа с жёлтыми глазами и разинутой пастью, в которой видны были сахарные клыки. Высунув язык, этот пёс облизывал моё лицо.

Я закричал, вскочил было на ноги, но тут же упал, запутавшись в мешке, а на меня прыгал «парикмахер» и ласково бил в грудь чугунными лапами.

«Это тебе подарок! - кричал откуда-то сбоку Аким Ильич. - Тузик звать!»

Никогда я так не плевался, как в то утро, и никогда не умывался так яростно. И пока я умывался, подарок - Тузик - наскакивал на меня и выбил в конце концов мыло из рук. Он так радовался встрече, как будто мы и прежде были знакомы.

(202 слова)

(По Ю. Ковалю)

Задания

1. Озаглавить текст.