Афанасий афанасьевич фет полная биография. Афанасий фет. Наиболее плодотворный период творчества
ПРИМЕЧАНИЯ
ЗАПУТАННОЕ ДЕЛО
Впервые напечатано в журнале "Отечественные записки", 1848, No 3, отд. I, стр. 50-120 (ценз. разр. - 29 февраля). Подзаголовок - "Случай". Подпись: "М. С". Рукопись неизвестна. В настоящем томе повесть воспроизводится по тексту "Отечественных записок" с устранением опечаток и некоторых явных недосмотров.
Отсутствие рукописи и авторской датировки не позволяют точно определить время работы Салтыкова над "Запутанным делом". Упоминающиеся в повести газетно-журнальная полемика "об эмансипации животных", слухи об эпидемии холеры и недовольстве петербургских извозчиков относятся к сентябрю 1847 - январю 1848 года, когда "Запутанное дело" и было, очевидно, написано. В начале 1848 года Салтыков прочел только что законченную повесть В. Е. Канкрину, который "был в восторге от нее". Воспользовавшись дружескими связями с И. И. Панаевым, Канкрин передал рукопись в "Современник". Панаев, познакомившись с нею, отклонил повесть Салтыкова, мотивируя отказ цензурными затруднениями [А. Я. Панаева, Воспоминания, Гослитиздат, М., 1956, стр. 360 - 361]. "Запутанное дело" было принято редакцией "Отечественных записок".
В 1863 году Салтыков-Щедрин включил "Запутанное дело" в сборник "Невинные рассказы", значительно сократив текст повести и стилистически выправив его (см. т. 3 наст. изд.). Учитывая, что в 1848 году повести ставились в вину "полутаинственные намеки", сатирик счел их небезопасными и в обстановке цензурных гонений 1863 года. Писатель устранил в большинстве случаев раскатистое "р-р-р" Беобахтера - своеобразный сатирический намек на "революционаризм" этого персонажа (стр. 213, строки 19-20, стр. 214, строки 1-2); снял многократные описания угрожающе-энергического жеста пассажира "с надвинутыми бровями" (стр. 233, строки 31-34, стр. 235, строки 1-3), сократил рассуждение о "резиньясьйон" французской нации (стр. 237, строки 22-25); убрал рассказ "сына природы", потерпевшего за свою откровенность (стр. 256, строки 17-22), намек Пережиги на случай с заживо зарытым исправником (стр. 273, строки 24-30 и др.).
Однако большинство купюр - изъятие повторений, длиннот, натуралистических деталей - следует отнести за счет возросшего мастерства. В тексте 1863 года отсутствуют предупреждение Самойлы Петровича об "актерках" и авторский комментарий к нему (стр. 201-202, строки 20-28, 1-8), сцена ежедневного осмотра Пережигой дохлой кошки (стр. 209, строки 34-40), рассказ "венгерки" о наследственной склонности к потению (стр. 234, строки 13-27) и др.
Несмотря на большую правку, "Запутанное дело" и в редакции 1863 года осталось во многом типичной повестью сороковых годов, сохранив характерные особенности мировоззрения молодого Салтыкова. Подготавливая к печати второе и третье издания "Невинных рассказов" (1881, 1885) и первое собрание сочинений (1889), Салтыков-Щедрин продолжал работать над "Запутанным делом", совершенствуя его в стилистическом отношении. Но значительных сокращений и изменений, по сравнению с правкой 1863 года, сделано не было.
В настоящем томе, где собраны произведения молодого Салтыкова, повесть воспроизводится в редакции 1848 года, отразившей в полной мере творческий опыт и социально-философские искания писателя в первый период его деятельности, завершившейся арестом и ссылкой.
Весь комплекс общественно психологических проблем "Запутанного дела" неразрывно связан с напряженной обстановкой второй половины сороковых годов, когда вопрос "о судьбе низших классов" стал одним из "самых важных вопросов современности" ["Современник", 1847, No 12, отд. III, стр. 141].
В атмосфере оживленных толков об отмене крепостного права и ожидания революционных событий во Франции Белинский требовал от писателей "натуральной школы" "возбуждения гуманности и сочувствия" к угнетенной части общества, особо выделяя произведения Достоевского, Некрасова, Буткова и др., чья "муза любит людей на чердаках и в подвалах" ["Петербургский сборник" - "Отечественные записки", 1846, No 3, отд. V, стр. 9. Ср. В. Г. Белинский, т. IX, стр. 554].
Против унижения человеческой личности была направлена беллетристика и публицистика Герцена. Его внимание занимало "положение людей, проливавших кровь и пот, страдавших и измученных" ["Письма из Avenue Mangny". - "Современник", 1847, No 11, отд. I, стр. 128. Ср. А. И. Герцен, т. V, стр. 236].
В октябре 1847 года на страницах "Современника" печатаются самые острые антикрепостнические рассказы Тургенева "Бурмистр" и "Контора", спустя месяц появляется повесть Григоровича "Антон Горемыка", страстный протест против бесправия и нищеты народа. В этом же направлении развивалась мысль петрашевцев: "Что видим мы в России? - спрашивал Н. А. Момбелли. - Десятки миллионов страдают, тяготятся жизнию, лишены прав человеческих, зато в то же время небольшая каста привилегированных счастливцев, нахально смеясь над бедствиями ближних, истощается в изобретении роскошных проявлений мелочного тщеславия и низкого разврата" ["Дело петрашевцев", т. I, изд. АН СССР, М. - Л. 1937, стр. 290- 291.]
Основным мотивом творчества Салтыкова также становится противопоставление изнемогающего от нужды бедняка богатым бездельникам, "жадным волкам", завладевшим жизнью. Как и в первой повести, Салтыков стремился обнажить трагическую сторону бедности, которая была для героя "Противоречий" "неизбежным синонимом смерти". В "Запутанном деле" эта мысль стала идейным и художественным центром повествования о гибели "будто лишнего на свете" Ивана Самойлыча Мичулина.
В истолковании житейской философии "бедного человека" Салтыков вновь перекликался с Милютиным, который анализировал не только экономическую, но и нравственную природу "пауперизма", чтобы "дать истинное понятие о действительной глубине этой общественной раны". "Если бедный, - подчеркивал Милютин, - повсюду видит вокруг себя достаток, изобилие и даже роскошь, то сравнение своей судьбы с судьбою других людей должно естественно еще более усиливать его мучения и к страданиям физическим прибавлять страдания нравственные" ["Пролетарии и пауперизм в Англии и во Франции" - "Отечественные записки", 1847, No 1, отд. II, стр. 8. Ср. В. А. Милютин, Избранные произведения, стр. 166].
Именно эти трагические контрасты - источник горестных раздумий Мичулина, воплощенных и в его аллегорических снах. Сила обличения социального неравенства возрастает с каждым новым видением Мичулина.
Первый сон Мичулина о неожиданном превращении в "баловня фортуны", несмотря на печальную развязку, выдержан в гоголевских, сочувственно насмешливых тонах. Второй сон по существу был развернутой иллюстрацией к скорбным раздумьям Нагибина относительно участи бедняка, решившегося иметь семью. Переосмыслив сюжет некрасовского стихотворения "Еду ли ночью по улице темной" ["Современник", 1847, No 9], Салтыков нарисовал картину, "полную жгучего, непереносимого отчаяния", усилив обличение и протест введением аллегорического мотива "жадных волков", которых "надо убить" - "всех до одного".
Эти мрачные видения завершает образ социальной пирамиды, символизирующей задавленность, бесправие, "умственный пауперизм", "нравственную нищету" угнетенных масс, олицетворяемых Мичулиным, голова которого была "так изуродована тяготевшей над нею тяжестью, что лишилась даже признаков своего человеческого характера".
В изображении Мичулина Салтыков шел от традиционных представлений о "маленьком человеке", сложившихся под влиянием Гоголя и Достоевского. К гоголевским повестям восходил в "Запутанном деле" эпизод с украденной шинелью, описание смерти Мичулина, первый сон его, ощутимо перекликающийся с грезами Пискарева, характеристика Петербурга с его безобразной нищетой и безумной роскошью. Однако Салтыков не повторил Гоголя; его Мичулин был своеобразным синтезом обездоленного "бедного человека" и рефлектирующею философа типа Нагибина. Это был тот самый "бедный человек", в котором "образованность", по словам Милютина, "развила сознание собственного достоинства и множество самых разнообразных потребностей" ["Отечественные записки", 1847, No 1, отд. II, стр. 8]. Мичулин пытается осмыслить свое "бедственное положение" и найти какие-то выходы из "обстоятельств", которые "так плохи, так плохи, что просто хоть в воду".
Существенно отличается Мичулин и от "бедных людей" Достоевского, хотя, по сравнению с "маленьким человеком" Гоголя, герой "Запутанного дела" гораздо ближе к рассуждающим Девушкину или Голядкину, нежели к безмолвно покорному Башмачкину. Салтыков стремился показать в "Запутанном деле" сложность душевного мира бедняка с его "внешней робостью" и "скрытой амбицией", его "ропотом и либеральными мыслями", "выражающими протест личности против внешнего насильственного давления" [Н. А. Добролюбов, Сочинения, т. 7, Гослитиздат, М. - Л. 1963 стр. 250-256]. Однако характер протеста в повести Салтыкова значительно отличается от позиции Достоевского с его широким толкованием гуманизма, лишенным той суровой непримиримости, которая была присуща "Запутанному делу". Сцена столкновения Мичулина с "нужным человеком", напоминающим гоголевское "значительное лицо" (ср. "Шинель"), контрастировала с идиллическим описанием встречи "преданного начальству" Девушкина с "его превосходительством", который не только "пожалел" несчастного чиновника и помог ему деньгами, но, по словам Макара Алексеевича, - "сами мне, соломе, пьянице, руку мою недостойную пожать изволили" ("Бедные люди", 1846).
Анализ угнетенной психики Мичулина был подчинен Салтыковым осмыслению и "исследованию" социальной действительности, отражением и следствием которой была "больная" душа Мичулина, измученного размышлениями о "смысле и значении жизни, о конечных причинах и так далее". Мичулин в сущности, решал те же "проклятые вопросы", которые задавал Валинскому Нагибин в повести "Противоречия", требуя объяснения, "отчего бы это одни в каретах ездят, а мы с вами пешком по грязи ходим".
Но теперь герой Салтыкова напряженно ищет возможности действовать, чтобы по крайней мере не умереть с голода. В отчаянии он даже решается нарушить "отцовский кодекс" "смиренномудрия, терпения и любви", вступая в гневные пререкания с "нужным человеком". Однако попытки Мичулина найти "свою роль" в жизни кончались плачевно - "для него нет места, нет, нет и нет".
Одним из объектов критики Салтыкова явились характерные для учений утопических социалистов представления о возможности утверждения справедливого общественного строя путем пропаганды этических идеалов, в частности христианской заповеди о любви к ближнему. "Самое общество", - заявлял, например, Петрашевский вслед за Сен-Симоном и Фейербахом на страницах "Карманного словаря иностранных слов", - должно стать "практическим осуществлением завета братской любви и общения, оставленного нам спасителем одним словом, чтоб каждый сознательно полюбил ближнего, как самого себя" ["Философские и общественно-политические произведения петрашевцев", стр. 187, см. также стр. 339].
Ироническая тема "распростертых объятий" проходит через всю повесть, начиная от намека на "истину насчет распростертых объятий", мерещившуюся отцу Мичулина, и кончая встречей Ивана Самойлыча с "сыном природы", предложившим "соединиться в одни общие объятия".
Ядовитый шарж на теоретиков мечтательной "любви" к человечеству" и "объятий" дан в образе поэта Алексиса Звонского.
По предположению П. Н. Сакулина, Салтыков использовал для сатирической характеристики Звонского некоторые детали из биографии поэта-петрашевца А. Н. Плещеева с его "анонимной восторженностью" и "социальной грустью" [П. Н. Сакулин, Социологическая сатира - "Вестник воспитания", 1914, No 4, стр. 9]. К этой гипотезе присоединился В. И. Семевский, указав, что "недоросль из дворян" Звонский, подобно Плещееву, не кончил университетского курса и публиковал фельетоны в газетах [В. И. Семевский, Салтыков-петрашевец - "Русские записки", 1917, No 1, стр. 39].
С не меньшей иронией очерчен в повести образ друга Звонского - "кандидата философии" Вольфганга Антоныча Беобахтера (по-немецки - наблюдатель), "непременно требовавшего ррразрушения" и намекавшего "крошечным движением руки сверху вниз" на падение ножа гильотины. По мнению В. И. Семевского [Там же, стр. 40], такие крайние мнения, как Беобахтер, из всех петрашевцев мог выражать Н. А. Спешнев, с которым Салтыков встречался на "пятницах" Петрашевского. Сторонник "немедленного восстания", Спешнев, путешествуя по Европе, специально изучал историю и опыт тайных обществ (например, Бланки, Барбеса) с целью организации революционного переворота в России.
Призывы к восстанию и революционному террору в условиях русской действительности сороковых годов казались Салтыкову столь же утопическими, как и воззвания к "всеобщей" любви, поэтому он прямо указывал, что "разногласия" между Беобахтером и Звонским "только в подробностях", а "в главном они оба держатся одних и тех же принципов", оставаясь в пределах созерцательной теории. Как и Звонский, Беобахтер оказался совершенно бессильным перед "запутанным делом" Мичулина, порекомендовав ему, вместо действительной помощи, "крохотную книжонку из тех, что в Париже, как грибы в дождливое лето, нарождаются тысячами".
К сознанию общественной несправедливости и стихийному протесту Мичулин пришел под воздействием самой жизни, а не книжных представлений о ней. Убедившись на практике, что "безмолвное склонение головы" грозит голодной смертью, Мичулин начинает задумываться над "образом мыслей Беобахтера". С особенной силой эти настроения овладели Мичулиным в театре, когда, под влиянием героической музыки, ему грезились "обаятельный дым" восстания и возмущенная толпа, которую он хотел бы видеть в действительности. Облекая "бунтарские" мысли Мичулина в форму сна, грез, бреда, Салтыков подчерчивал смутность и неопределенность его вольнолюбивых намерений, оттеняя их призрачность ироническим описанием обитателей "гарнира" и неожиданных союзников Мичулина, ограбивших его после уверений в "любви и братстве". Самой гибелью Мичулина, так и не решившего вопрос о своем "жизненном назначении", Салтыков еще раз указывал, что дело мичулиных остается пока "запутанным", и пробуждал мысль о необходимости коренных изменений в положении "страдающего человечества"
Во второй своей повести Салтыков глубже усвоил идейно-эстетические принципы "натуральной школы". Вместо "затейливых силлогизмов" и отвлеченных рассуждении Нагибина насчет А, В и С , "спокойно и без труда наслаждающихся жизнью", в "Запутанном деле" предстают совершенно конкретные колоритные фигуры, выписанные в резкообличительных тонах. Владельцы "щегольских дрожек", раздражительный "нужный человек", грозный "набольший", сердитый Бородавкин, "угрюмый" приказчик и старый волокита из мичулинских снов - все они, с разных сторон, демонстрировали непримиримость социальных противоречий в формах жизни действительной.
Острота проблематики, антикрепостническая направленность (см. рассказы Пережиги о жестоком обращении с крепостными и расправе крестьян над исправником), насыщенность политически смелыми реминисценциями из прогрессивной философской и социально-экономической литературы (см. намеки на отрицание бога Фейербахом, споры Беобахтера и Звонского, эзоповское описание разговора в карете) сразу привлекли к повести Салтыкова внимание и передовых и консервативных кругов русской общественности.
"Не могу надивиться глупости цензоров, пропускающих подобные сочинения, - писал П. А. Плетнев 27 марта 1848 года, еще не дочитав до конца "Запутанного дела". - Тут ничего больше не доказывается, как необходимость гильотины для всех богатых и знатных" [Переписка Я. К. Грота с П. А. Плетневым", т. 3, СПб 1896, стр. 209].
"Разрушительный дух повести" встревожил сотрудников III Отделения, один из которых (М. Гедеонов) составил специальную записку о "Запутанном деле". "Богатство и почести, - писал секретный цензор III Отделения, определяя "общий смысл" повести, - в руках людей недостойных, которых следует убить всех до одного. Каким образом уравнять богатство? Не карательною ли машиною кандидата Беобахтера, то есть гильотиною? Этот вопрос, которым дышит вся повесть, не разрешен сочинителем, а потому именно объясняется заглавие повести "Запутанное дело".
"Среди всеобщей паники" в связи с французской революцией "Запутанное дело" и "Сорока-воровка" Герцена, по словам М. Н. Лонгинова, "сделались поводами к уголовной процедуре над литературой" [Салтыков-Щедрин в воспоминаниях современников", стр. 772]. Салтыков был арестован властями и по решению Николая I сослан в Вятку как автор повестей, - речь шла и о "Противоречиях", - "все изложение" которых "обнаруживает вредный образ мыслей и пагубное стремление к распространению идей, потрясших уже всю Западною Европу и ниспровергших власти и общественное спокойствие" [Архивные документы цитируются по книге С. Макашин, Салтыков-Щедрин, - где они были приведены впервые, см. стр. 288, 279-280, 293].
Радикальная молодежь, возбужденная революционными событиями во Франции, увидела в "Запутанном деле" прямой выпад против самодержавно-крепостнического строя. В кружке И. И. Введенского, куда входили Чернышевский, Благосветлов и др., "очень хорошо знали и близко принимали к сердцу ссылку Салтыкова" [А. Н. Пыпин, Мои заметки, 1910, стр. 77].
Трагический образ "пирамиды из людей" был воспринят в передовых кругах как выступление Салтыкова против самодержавно-крепостнического строя, наверху которого "стоит император Николай и давит одних людей другими" [В. В. Берви-Флеровский, Воспоминания - "Голос минувшего", 1915, No 3, стр. 139, см. также Н. Г. Чернышевский, Полн. собр. соч., т. I, Гослитиздат, М., 1939, стр. 356. Подробнее о восприятии "Запутанного дела" в 40-х годах см.: С. Макашин, Салтыков-Щедрин, стр. 273-296].
"Запутанное дело", наделавшее, по свидетельству Чернышевского, "большого шума" в сороковые годы, продолжало "возбуждать интерес в людях молодого поколения" ["Материалы для биографии Н. А. Добролюбова", М., 1890, стр. 316]. В середине пятидесятых годов Добролюбов, наряду с повестью Герцена "Кто виноват?", пытался пропагандировать среди молодежи и произведение Салтыкова, разъяснив причины и значение успеха "Запутанного дела" у демократического читателя в статье "Забитые люди". "Ни в одном из "Губернских очерков" его не нашли мы в такой степени живого, до боли сердечной прочувствованного отношения к бедному человечеству, как в его "Запутанном деле", напечатанном 12 лет тому назад. Видно, что тогда были другие годы, другие силы, другие идеалы. То было направление живое и действенное, направление истинно гуманическое, не сбитое и не расслабленное разными юридическими и экономическими сентенциями, и, если бы продолжалось это направление, оно, без сомнения, было бы плодотворнее всех, за ним последовавших". Противопоставляя "Запутанное дело" либеральной обличительной беллетристике, Добролюбов утверждал далее, что повесть Салтыкова не только указывала основной источник зла, но и пробуждала "мужественную мысль" о борьбе с ним ["Современник", 1861, No 9, стр. 119. Ср. Н. А. Добролюбов, т. 7, стр. 244].
Стр. 201. . ..беленькая - ассигнация сторублевого достоинства.
Стр. 205. Вакштаф - сорт табака.
Стр. 208. Прийди в чертог, ты мой драгой. - Слова из популярной в тридцатые - сороковые годы арии из оперы Ф. Кауера и С. И. Давыдова "Русалка" (либретто Н. С. Краснопольского).
Стр. 210. читал-таки на своем веку и Бруно Бауэра, и Фейербаха... - Произведения Л. Фейербаха, особенно "Сущность христианства" (1841), деятельно изучались в передовых кружках сороковых годов, где пользовались популярностью и книги Бруно Бауэра (см. примеч. к стр. 248). Ф. Г. Толь, например, выступал на "пятницах" Петрашевского с рефератом о Бауэре и Фейербахе, не отделяя учения великого материалиста от атеистических деклараций Бауэра, маскирующих его субъективно-идеалистический взгляд на природу и общество (см. В. И. Семевский, Из истории общественных идей в России в конце 40-х годов, 1917, стр. 44, "Дело петрашевцев", т. II, стр. 165).
Бинбахер-то все на своем стоит? все говорит, что главного-то, набольшего-то и нет? - Салтыков намекает на отрицание бога Л. Фейербахом. С учением Фейербаха петрашевцы связывали новый этап в развитии философии, когда она, "вмещая в себе материализм, считает божество не чем иным, как общей и высшей формулой человеческого мышления, переходит в атеизм" ("Карманный словарь иностранных слов" - В книге "Философские и общественно-политические произведения петрашевцев", стр. 184). Ироническое наименование Фейербаха Бинбахером бытовало в лексике передовой молодежи сороковых годов, возможно заимствовавшей его из повести Салтыкова (см. Н. Г. Чернышевский, т. XIV, стр. 206, 791).
Стр. 211. ... чудовищно колоссальной карательной машины. - Речь идет о гильотине.
уж как же тут без него обойдешься! Это в ихней земле - ну, там свистни раз-два - все и готово! - "Без него"- то есть без царя. Пережига переосмысляет по-своему мнение "таинственного Бинбахера" о "главном", "набольшем" (см. примеч. к стр. 210).
Стр. 212. Алексис в стихах своих постоянно изображал груди, вспаханные страданьем... "страданье, горе и тоска" - В лирике А. Н. Плещеева 1845-1848 годов, как, впрочем, и в поэзии Д. Д. Ахшарумова, С. Ф. Дурова и других поэтов либерального крыла петрашевцев, против которого направлен был, очевидно, образ Звонского (см. выше, стр. 421), преобладали мотивы "безотчетной грусти". Ср., например, строки Плещеева: "Страдать за всех, страдать безмерно, лишь в муках счастье находить...", "И впала грудь моя, истерзана тоскою", "Страданьем и тоской твоя томится грудь" и т.п. (А. Н. Плещеев, Стихотворения, "Библиотека поэта", Л. 1948, стр. 56, 60-62, 69).
"Ведь в наши дни спасительно страданье!" - строка из поэмы Тургенева "Параша" (1843), строфа V.
вот как тут прихлопнет, да там притиснет, да в другом месте... тогда... - Таинственное "тогда" Беобахтера, как и его любовь к словам, заключающим в себе букву "р", - эзоповские обозначения слов революция, революционное восстание.
Стр. 214. ... искоса поглядывал на него, как Бертрам на Роберта - Речь идет о героях романтико-фантастической оперы Д. Мейербера "Роберт-Дьявол" (либретто Э. Скриба и Ж. Делавиня), ставившейся в Петербурге Итальянской оперой в 1847-1848 годах. Бертрам - дьявол-искуситель, посланный на землю, чтобы заставить своего сына Роберта любой ценой подписать договор с адом.
Стр. 216 "Уголино" - романтическая драма Н. Полевого, впервые поставленная в Петербурге в 1837-1838 годах и возобновленная в театральные сезоны 1846-1848 годов. В "Уголино" знаменитый трагедийный актер В. А. Каратыгин исполнял роль Нино, возлюбленного Вероники.
Стр. 223. бонкретьенам - сорт груш.
Стр. 232. карета, придуманная в пользу бедных людей... "при сем удобном случае", он подумал бы, может быть, о промышленном направлении века. - Здесь и дальше текст насыщен рядом злободневных откликов на появление омнибусного транспорта и на возникшую в связи с этим нововведением газетно-журнальную дискуссию "о пользе и выгоде публичных рессорных карет", в которых "можно за гривенник прокатиться из одного конца в другой, и притом прокатиться покойно, удобно и даже в приятной компании" ("Современник", 1847, No 12, отд. IV, "Современные заметки", стр. 172).
Стр. 234. Красная - ассигнация десятирублевого достоинства.
Стр. 235. ... если взглянуть на дело, например, со стороны эмансипации животных. - Вопрос об "эмансипации животных" был поднят в статьях В. С. Порошина о баснях Крылова ("Санкт-Петербургские ведомости", 1847, NoNo 113-116) и долго не сходил со страниц газет и журналов. "Отечественные записки" охарактеризовали выступление В. С. Порошина как "энергический протест на безжалостное обращение наших земляков с животными. Лошадь, это доброе, умное и в высшей степени полезное создание, возбуждает в нем сострадание" ("Отечественные записки", 1847, No 8, отд. VIII, стр. 71; см. также No 11, отд. VIII, стр. 76, 1848, No 1, отд. V, стр. 13). В противовес этим толкам о "гуманном" отношении к лошадям, "Современник" указал на "бедственное" положение трудового люда, откликнувшись на полемику характеристикой голодного, жестокого и беспросветного быта петербургских извозчиков ("Современник", 1848, No 2, отд. IV, "Современные заметки", стр. 151 -155). В таком же ироническом смысле упомянут вопрос об "эмансипации животных" и в повести Салтыкова.
Стр. 235. Да ведь это все пуф! это все французы привезли! - иронический отклик на фельетон "Ведомостей Санкт-Петербургской городской полиции" от 19 сентября 1847 г, No 206. Полицейская газета осудила позицию "Санкт-Петербургских ведомостей", усмотрев в статьях В. С. Порошина и А. П. Заболоцкого (см. ниже) подрыв патриотических чувств, попытку "выставить" русский народ "злее и жестче всех народов Европы" и намерение "вводить иностранные учреждения, несогласные ни с климатом, ни с характером, ни с потребностями народа. Что хорошо и полезно за границею, то может быть у нас худо или даже вредно".
Стр. 235-236. Извозчики - вот главное дело... как хлебца-то нет, он и пошел, а уж как пошел, так известно, что будет! - Здесь и в других местах в разговор в карете вплетены злободневные намеки на ходившие в Петербурге толки и слухи о том, что недовольство столичных извозчиков введением конкурирующих с ними городских омнибусов может принять форму открытого возмущения, "бунта".
Стр. 236. ... читали ли вы в "Петербургских ведомостях" артикль? - Речь идет о статье "О жестоком обращении с животными". Автор ее А. П. Заболоцкий поддержал В. С. Порошина (см. выше), переводя разговор в план общих рассуждений о гуманизации нравов на примере "обширной деятельности Английского королевского общества защиты животных", направленной в конечном счете на совершенствование морали простолюдинов. В "Нескольких словах ответа" В. С. Порошин подхватил мысль о "нравственном воспитании простолюдина" путем внедрения и на русской почве "человечного" обращения с лошадьми и т.п. ("Санкт-Петербургские ведомости", 1847, NoNo 201 и 202 от 3 и 6 сентября).
Стр. 237. "резиньясьйона", кроме французов, нигде не найти. - В словах "господина с портфелем", питавшего надежду "поднять умирающее человечество из праха" посредством экономических преобразований, содержится, по-видимому, намек на утопические проекты французских социалистов и экономистов, предлагавших реформировать распределение общественных благ по принципу равенства и сознательных уступок (resignation) со стороны имущих классов в пользу бедноты (см. об этом В. А. Милютин, Опыт о народном богатстве, или О началах политической экономии - "Современник", 1847, No 12). В конце 1847 года, в частности, об этом неоднократно писал Прудон, отстаивая идею "экономической революции" посредством кредита и народного банка (см., например, Le representant du peuple, 1847, No 1). Эти проекты Прудона были отмечены "Современником" (1847, No 12, отд. IV, стр. 220).
Стр. 243. "Разгульна, светла и любовна" - первая строка распространенной среди студенчества тридцатых - сороковых годов песни на слова Н. М. Языкова (1828) (см. Н. М. Языков, Полное собрание стихотворений, "Academia", 1934, стр. 325).
Стр. 244. картине, изображавшей погребение кота мышами. - Речь идет об известной лубочной картине "Погребение кота мышами", созданной в XVIII веке. В картине отражено недовольство приверженцев старины преобразованиями Петра, который изображен в виде лежащего на дровнях кота, связанного мышами (Д. А. Ровинский, Русские народные картинки, кн. первая, СПб. 1881, стр. 395-396).
Стр. 245. давно уже носились слухи насчет какой-то странной болезни... которая равнодушно приглашала на тот свет. - Здесь и дальше имеется в виду эпидемия холеры. "Холера, раскинувшая свои широкие объятия на всю Россию, - записывал А. В. Никитенко 2 ноября 1847 года, - медленным, но верным шагом приближается к Петербургу" (А. В. Никитенко. Дневник, т. I, Гослитиздат, М., 1955, стр. 308).
Стр. 248. А подлец Бинбахер-то! Знать ничего не хочет! ничего, говорит, не надо! все уничтожу, все с глаз долой! - Сатирический отклик на широковещательный, но поверхностный радикализм Бруно Бауэра, привлекавший к нему симпатии оппозиционной молодежи сороковых годов. В своих книгах "Критика евангельской теории Иоанна" (1840) и "Критика синоптических евангелий" (1841 - 1842) Бауэр "не щадил ни религии вообще, ни христианского государства" (см. примечания Г. В. Плеханова к книге Ф. Энгельса "Людвиг Фейербах и конец классической немецкой философии", М., 1931, стр. 104).
Стр. 253. давали какую-то героическую оперу. - Речь идет об опере Джакомо Россини "Вильгельм Телль", либретто И. Би и В. Жуй (1829). По требованию цензуры эта опера с ярко выраженным национально-освободительным содержанием ставилась в Петербурге по измененному либретто Р. М. Зотова под названием "Карл Смелый". Однако опера сохранила свое героическое звучание. "Знаете ли вы, - писал театральный рецензент "Современника", - что-нибудь свежее, несокрушимее россиниевского "Карла Смелого?" ("Современник", 1847, No 1, отд. IV, стр. 76). Революционизирующее воздействие "Вильгельма Телля" на передовую петербургскую молодежь Салтыков-Щедрин отмечал потом неоднократно, например в статье "Петербургские театры" (1863). См. примеч. к стр. 255.
Стр. 254. да и какая еще толпа! - вовсе не та, которую он ежедневно привык видеть на Сенной или на Конной. - Размышления Мичулина о героической толпе народного восстания и обыденной рыночной толпе известных торговых площадей столицы интересны как один из первых набросков мыслей Салтыкова о народе, "воплощающем идею демократизма", и "народе историческом", еще не поднявшемся до сознания своего положения и роли в истории. См. об этом в примечаниях к очерку "Глуповское распутство" (т. 4 наст. изд.) и "Истории одного города" (т. 8 наст. изд.).
Стр. 255. . ..он хочет сам бежать за толпою и понюхать заодно с нею обаятельного дыма. - Имеется в виду второе действие оперы (см. примеч. к стр. 253), в котором вольнолюбивые швейцарцы обсуждают план восстания и клянутся сбросить иго австрийского тирана. "Есть места в "Вильгельме Телле", при которых кровь кипит, слезы на ресницах", - записывал Герцен в дневнике 1843 года, говоря о "захватывающем" действии и музыки, и "самой драмы, развиваемой в опере" (А. И. Герцен, т. II, стр. 313).
Стр. 257. ... ты нам давай барабанов - вот что! - Намек на "Марсельезу" (1792), в которой воплощена музыка революции - маршеобразные ритмы, дробь барабанов, громыхание пушечных лафетов и т.п.
Стр. 265. ... колонны... составляют совершенно правильную пирамиду... сделаны вовсе не из гранита или какого-нибудь подобного минерала, а все составлены из таких же людей. - Создавая этот образ имущественно-правовой иерархии, Салтыков переосмысливает знаменитую пирамиду Сен-Симона. "Гранитное" основание ее составляли рабочие, средние слои "из ценных материалов" - ученые, люди искусства, а верхняя часть - дворяне, правители и прочие "богатые тунеядцы", поддерживающие "великолепный алмаз" - королевскую власть, была из позолоченного гипса (Сен-Симон, Избранные сочинения, т. II, стр. 330-331). К образу сен-симоновской пирамиды близок образ "свода", составленного из дворянства, буржуазии и народа, в романе Жорж Санд "Странствующий подмастерье", который читал Салтыков - См. примеч. к стр. 102). Народ, предупреждала Ж. Санд, сумеет сбросить с себя "нависший свод" и "выпрямиться во весь рост" (Ж. Санд, Избранные сочинения, т. I, M 1950, стр. 717). Сон Мичулина о пирамиде послужил одним из главных пунктов обвинения, которое предъявил к повести Салтыкова, после вмешательства III Отделения, так называемый "меншиковский" цензурный комитет, члены которого "нашли", что "в этом сне нельзя не видеть дерзкого умысла - изобразить в аллегорической форме Россию" (К. С. Веселовский, Отголоски старой памяти - "М. Е. Салтыков-Щедрин в воспоминаниях современников", стр. 412-414).
Стр. 267. бледная смерть pallida mors ... Вы читали Горация. - Имеются в виду строки из оды Горация к другу Луцию Сестию ("Злая сдается зима "), кн. I, ода 4: "Бледная ломится смерть одной все и тою же ногою //В лачуги бедных и в царей чертоги" (Квинт Гораций Флакк, Полное собрание сочинений, "Academia", M- Л 1936, стр. 13).
Стр. 273. А вот в Голландии... - цензурная замена России.
Родился в семье помещика Афанасия Неофитовича Шеншина и матери, которая ушла к нему от мужа Иоганна-Петера Фета. После четырнадцати лет орловской духовной консисторией Афанасию была возвращена фамилия предыдущего мужа матери, из-за чего он терял все привилегии дворянства. Фет учился сначала дома, затем был отправлен в немецкую школу-пансион в г. Верро и блестяще окончил ее в 1837 году.
В 1837 Афанасий Фет приехал в Москву, поучился в пансионе профессора М.П. Погодина и в 1838 году поступил сначала на юридический факультет, затем на историко-филологическое отделение философского факультета Московского университета.
В 1840 году он выпустил за свой счет стихотворный сборник «Лирический Пантеон А.Ф.», который похвалили в «Отечественных записках» и поругали в «Библиотеке для чтения».
В 1842 – 1843 годах в «Отечественных записках» было напечатано его восемьдесят пять стихотворений.
В 1845 году Афанасий Фет поступил унтер-офицером в кирасирский полк, расквартированный в Херсонской губернии, желая приобрести потомственное российское дворянство. В 1846 году ему было присвоено первое офицерское звание.
В 1847 году была получено разрешение цензуры на издание книги и издана книга стихов в 1850 году. На стихи были положительные отзывы в журналах «Современник», «Москвитянин», «Отечественные записки».
В 1853 году Афанасий Фет перешел в гвардейский уланский полк, расквартированный вблизи Волхова, и стал чаще бывать в Санкт-Петербурге. Здесь он начал общаться с новой редакцией «Современника» Н. Некрасовым, И. Тургеневым, В. Боткиным, А. Дружининым.
В 1854 году его стихи начали печататься в «Современнике».
В 1856 году Афанасий Фет оставил военную службу, в чине гвардейского штаб-ротмистра, не выслужив дворянство, и поселился в Москве. В 1857 году женился на М.П. Боткиной.
В 1860 году купил поместье в Мценском уезде и по выражению И. Тургенева «сделался агрономом-хозяином до отчаянности».
С 1862 он стал регулярно печатать в редакционном «Русском вестнике» очерки, обличавшие порядки на селе.
В 1867 – 1877 годах Афанасий Фет был избран мировым судьей.
В 1873 году фамилия Шеншин была признана его фамилией и даровано потомственное дворянство. В этот период он мало занимается литературной деятельностью.
В 1881 году Афанасий Фет купил особняк в Москве и в этом же году выходит его перевод «Мир как воля и представление» А. Шопенгауэра.
В 1882 году он издал свой перевод первой части «Фауста» И.В. Гёте.
В 1883 году Афанасий Фет начал снова публиковать свои стихи в виде сборников «Вечерние огни».
В 1888 году вышла вторая часть «Фауста» И.В. Гёте в переводе Афанасия Фета и третий сборник стихов «Вечерние огни».
Афанасий Фет скончался от предположительно сердечного приступа 21 ноября (3 декабря) 1892 года в Москве. Похоронен в селе Клейменово, родовом имении Шеншиных.
О днажды на вопрос анкеты дочери Льва Толстого Татьяны «Долго ли бы вы хотели жить?» Фет ответил: «Наименее долго». И всё же у писателя была длинная и очень насыщенная жизнь - он не только писал множество лирических произведений, критические статьи и мемуары, но и посвятил целые годы сельскому хозяйству, а яблочную пастилу из его имения поставляли даже к императорскому столу.
Непотомственный дворянин: детство и юность Афанасия Фета
Афанасий Фет в детстве. Фотография: pitzmann.ru
Афанасий Фет родился в 1820 году в деревне Новоселки недалеко от города Мценска Орловской губернии. До 14 лет он носил фамилию отца - богатого помещика Афанасия Шеншина. Как выяснилось позже, брак Шеншина с Шарлоттой Фет был незаконным в России, поскольку они обвенчались только после рождения сына, что православная церковь категорически не принимала. Из-за этого юношу лишили привилегий потомственного дворянина. Он стал носить фамилию первого мужа матери - Иоганна Фета.
Афанасий получал образование на дому. В основном грамоту и азбуку ему преподавали не профессиональные педагоги, а камердинеры, повара, дворовые, семинаристы. Но больше всего знаний Фет впитал из окружающей природы, крестьянского уклада и сельского быта. Он любил подолгу общаться с горничными, которые делились новостями, рассказывали сказки и предания.
В 14 лет мальчика отправили в немецкую школу-пансионат Крюммера в эстонский город Выру. Именно там он полюбил стихи Александра Пушкина . В 1837 году юный Фет приехал в Москву, где продолжил обучение в пансионе профессора всеобщей истории Михаила Погодина.
В тихие минуты полной беззаботности я как будто чувствовал подводное вращение цветочных спиралей, стремящихся вынести цветок на поверхность; но в конце концов оказывалось, что стремились наружу одни спирали стеблей, на которых никаких цветов не было. Я чертил на своей аспидной доске какие-то стихи и снова стирал их, находя их бессодержательными.
Из воспоминаний Афанасия Фета
В 1838 году Фет поступил на юридический факультет Московского университета , но вскоре перешел на историко-филологический. С первого курса он писал стихи, которые заинтересовали однокурсников. Юноша решил показать их профессору Погодину, а тот - писателю Николаю Гоголю . Вскоре Погодин передал отзыв знаменитого классика: «Гоголь сказал, это несомненное дарование» . Одобряли произведения Фета и его друзья - переводчик Иринарх Введенский и поэт Аполлон Григорьев, к которому Фет переехал из дома Погодина. Он вспоминал, что «дом Григорьевых был истинной колыбелью моего умственного я». Два поэта поддерживали друг друга в творчестве и жизни.
В 1840 году вышел первый сборник стихов Фета «Лирический пантеон». Он был опубликован под инициалами «А. Ф.». В него вошли баллады и элегии, идиллии и эпитафии. Сборник понравился критикам: Виссариону Белинскому , Петру Кудрявцеву и поэту Евгению Баратынскому . Через год стихи Фета уже регулярно печатал журнал Погодина «Москвитянин», а позднее журнал «Отечественные записки». В последнем за год вышло 85 фетовских стихотворений.
Мысль вернуть дворянский титул не покидала Афанасия Фета, и он решил поступить на военную службу: офицерский чин давал право на потомственное дворянство. В 1845 году его приняли унтер-офицером в Орденский кирасирский полк в Херсонесской губернии. Через год Фета произвели в корнеты.
Известный столичный автор и «агроном-хозяин до отчаянности»
Фридрих Мебиус. Портрет Марии Фет (фрагмент). 1858. Государственный литературный музей, Москва
В 1850 году, обойдя все цензурные комитеты, Фет выпустил второй сборник стихотворений, который хвалили на страницах крупных российских журналов. К этому времени его перевели в чин поручика и расквартировали ближе к столице. В Балтийском порту Афанасий Фет участвовал в Крымской кампании, войска которой охраняли эстонское побережье.
В последние годы жизни Фет получил общественное признание. В 1884 году за перевод сочинений Горация он стал первым лауреатом полной Пушкинской премии Императорской Академии наук. Через два года поэта избрали ее членом-корреспондентом. В 1888 году Афанасия Фета лично представили императору Александру III и присвоили придворное звание камергера.
Еще в Степановке Фет начал писать книгу «Мои воспоминания», где он рассказывал о своем помещичьем быте. Мемуары охватывают период с 1848 до 1889 год. Книгу в двух томах опубликовали в 1890 году.
3 декабря 1892 года Фет попросил жену позвать доктора, а тем временем продиктовал секретарше: «Не понимаю сознательного преумножения неизбежных страданий. Добровольно иду к неизбежному» и подписал «Фет (Шеншин)» . Писатель скончался от сердечного приступа, но известно, что сначала он пытался покончить с собой, кинувшись за стальным стилетом. Афанасия Фета похоронили в селе Клейменово, родовом имении Шеншиных.
Обидно мне было видеть, как равнодушно встретили печальное известие даже те, кого оно больше всего должно было тронуть. Какие мы все эгоисты! Он был сильный человек, всю жизнь боролся и достиг всего, чего хотел: завоевал себе имя, богатство, литературную знаменитость и место в высшем свете, даже при дворе. Все это он ценил и всем наслаждался, но я уверен, что всего дороже на свете ему были его стихи и что он знал - их прелесть несравненна, самые вершины поэзии. Чем дальше, тем больше будут это понимать и другие.
Из письма Николая Страхова Софье Толстой, 1892 год
Уже после смерти писателя, в 1893 году, вышел последний том мемуаров «Ранние годы моей жизни». Также Фет не успел выпустить и том, завершающий цикл стихотворений «Вечерние огни». Произведения для этой поэтической книги вошли в двухтомник «Лирические стихотворения», который в 1894 году издали Николай Страхов и великий князь Константин Романов.
В имении Новоселки неподалеку от города Мценска Орловской губернии (ныне Мценского района Орловской области).
По другим данным , дата рождения Фета — 10 ноября (29 октября по старому стилю) или 11 декабря (29 ноября по старому стилю) 1820 года.
Будущий поэт родился в семье помещика , ротмистра в отставке Афанасия Шеншина, который в 1820 году якобы обвенчался заграницей по лютеранскому обряду с Шарлоттой Фет, дочерью обер-кригс-комиссара Карла Беккера, носившей фамилию Фет по первому мужу. Этот брак не имел в России законной силы. До 14 лет мальчик носил фамилию Шеншина, а затем вынужден был принять фамилию матери, так как обнаружилось, что православное венчание родителей было совершено после рождения ребенка.
Это лишило Фета всех дворянских привилегий.
До 14 лет мальчик жил и учился дома, а затем был отправлен в немецкую школу-пансион в Верро Лифляндской губернии (ныне город Выру в Эстонии).
В 1837 году Афанасий Фет приехал в Москву, полгода провел в пансионе профессора Михаила Погодина и поступил в Московский университет, где учился в 1838-1844 годах сначала на юридическом, потом на словесном отделении.
В 1840 году вышел первый сборник стихов под заглавием "Лирический пантеон", автор укрылся за инициалами А. Ф. С конца 1841 года стихи Фета регулярно появлялись на страницах издававшегося Погодиным журнала "Москвитянин". С 1842 года Фет печатался в либеральном западническом журнале "Отечественные записки".
С целью получить дворянское звание Фет решил поступить на военную службу. В 1845 году он был принял в кирасирский полк; в 1853 году перешел в уланский гвардейский полк; в Крымскую кампанию находился в составе войск, охранявших Эстляндское побережье; в 1858 году вышел в отставку штаб-ротмистром, не выслужив дворянства.
В годы военной службы Афанасий Фет был влюблен в родственницу своих провинциальных знакомых Марию Лазич, которая повлияла на все его творчество. В 1850 году Лазич погибла на пожаре. Исследователи выделяют особый цикл стихотворений Фета, связанных с Лазич.
В 1850 году в Москве вышел второй сборник стихотворений Фета под названием "Стихотворения". В 1854 году, находясь в Петербурге, Афанасий Фет сблизился с литературным кружком журнала "Современник" — Николаем Некрасовым, Иваном Тургеневым, Александром Дружининым, Василием Боткиным и др. В журнале стали печататься его стихи. В 1856 году вышел новый сборник "Стихотворений А.А. Фета", переизданный в 1863 году в двух томах, причем во второй вошли переводы.
В 1860 году Фет купил хутор Степановка в Мценском уезде Орловской губернии, занимался хозяйством, жил там безвыездно. В 1867-1877 годах был мировым судьей. В 1873 году за Фетом была утверждена фамилия Шеншин со всеми связанными с нею правами. В 1877 году он продал благоустроенную им Степановку, купил дом в Москве и живописное имение Воробьевку в Щигровском уезде Курской губернии.
С 1862 года по 1871 год в журналах "Русский вестник", "Литературная библиотека", "Заря" очерки Фета печатались под редакционными названиями "Записки о вольнонаемном труде", "Из деревни" и "По вопросу о найме рабочих".
В Степановке Фет начал работу над мемуарами "Мои воспоминания", охватывающими период с 1848 до 1889 года, они вышли в 1890 году в двух томах, а том "Ранние годы моей жизни" был опубликован уже после его смерти — в 1893 году.
Много в это время Фет занимался переводами, завершенными в основном уже в 1880-х годах. Фет известен как переводчик Горация, Овидия, Гете, Гейне и других древних и новых поэтов.
В 1883-1891 годах были опубликованы четыре выпуска сборника стихотворений Фета "Вечерние огни". Пятый он уже не спел выпустить. Предназначавшиеся для него стихотворения частично и в ином порядке вошли в изданный после его смерти двухтомник "Лирические стихотворения" (1894), подготовленный его почитателями — критиком Николаем Страховым и поэтом К.Р. (великим князем Константином Романовым).
Последние годы Фета были отмечены знаками внешнего признания. В 1884 году за полный перевод сочинений Горация он получил Пушкинскую премию Императорской Академии наук, в 1886 году, за совокупность трудов, был избран ее членом-корреспондентом.
В 1888 году Фет получил придворное звание камергера, лично представлялся императору Александру III.
Афанасий Фет скончался 3 декабря (21 ноября по старому стилю) 1892 года в Москве. Похоронен поэт в селе Клейменово, родовом имении Шеншиных.
Афанасий Фет был женат на сестре литературного критика Василия Боткина — Марии Боткиной.
Материал подготовлен на основе информации РИА Новости и открытых источников
