Одоевский игоша краткое содержание

Борис Константинович Зайцев

Зайцев Борис Константинович (1881/1972) - русский писатель-эмигрант. В его прозе прослеживается тема космического единения природы и человека («Аграфена», «Голубая звезда»). Кроме того, в его творчестве отразился поиск интеллигенцией своего места во время русской революции 1905/1907 гг. (роман «Дальний край»). Также его перу принадлежит книга воспоминаний «Москва», так называемые «житийные портреты», например, «Преподобный Сергий Радонежский», и биографии российских писателей.

Гурьева Т.Н. Новый литературный словарь / Т.Н. Гурьева. – Ростов н/Д, Феникс, 2009, с. 101.

Зайцев Борис Константинович (29.01.1881-28.01. 1972), писатель, очеркист, мемуарист, переводчик. Родился в Орле в дворянской семье, детство провел в имении родителей – с. Усты Жиздринского у. Калужской губернии. Окончив в 1898 Калужское реальное училище, учился в Императорском техническом училище в Москве, Горном институте в Петербурге, на юридическом факультете Московского университета, но, не закончив его, предался всецело литературной деятельности. Первые рассказы Зайцева напечатаны Л. Андреевым в 1901 в московской газете «Курьер». В 1900-х Зайцев погружается в литературную жизнь Москвы и Петербурга, публикуется в самых различных изданиях, участвует в собраниях телешовского кружка «Среда», московского литературно-художественного кружка, «Башни» Вяч. Иванова в Петербурге и сближается с многими литераторами-современниками (И. Бунин, Л. Андреев, П. Муратов и др.). В 1906 вместе с Г. Глаголем, П. Ярцевым, Эллисом основывает литературную группу «Зори», выпускавшую одноименный журнал. В 1906 в петербургском издательстве «Шиповник» вышла в свет первая книга Зайцева «Рассказы» в оформлении М. Добужинского, принесшая автору громкий успех. До революции были изданы еще 5 рассказов Зайцева и роман «Дальний край» (1912).

Главными чертами прозы Зайцева критика называла «доверие к жизни и оправдание ее», «просветленный оптимизм». «Это не чеховское убеждение-вера, что жизнь станет прекрасною через 1000 лет, а признание благою самой первоосновы жизни - принятие ее даже в настоящем ее проявлении», - отмечала Е. А. Колтоновская. В литературе Серебряного века книги Зайцева выделяются особой тихостью, умиротворенностью. Просветленное и гармоничное, творчество Зайцева устремлено к миру горнему; его лирические герои - «путники» и «странники» по жизни - ощущают нераздельность, целостность природы и человека, их слиянность в едином Космосе. На духовное развитие Зайцева немалое влияние оказал В. Соловьев, который «пробивал пантеистическое одеяние юности и давал толчок к вере» («О себе»).

От первых, импрессионистических «рассказов-поэм» Зайцев постепенно переходит к сюжетным произведениям, написанным в «тургеневско-чеховской» манере. Взаимодействие реалистической и модернистской традиций русской литературы определяет неповторимый зайцевский стиль, отличающийся особой прозрачностью, акварельностью красок, сердечным лиризмом. Ритмическая и звуковая организация речи придает прозе Зайцева живописную музыкальность.

Начиная с 1904 Зайцев часто бывает в Италии, ставшей его второй духовной родиной, и создает цикл очерков, вошедший в книгу «Италия» (1918). Зайцев осуществил перевод «Ада» Данте ритмизованной прозой (вышел в свет только в 1961 в Париже).

Первый период творчества Зайцева завершает повесть «Голубая звезда» (1918), которую породила «Москва мирная и покойная, послечеховская, артистическая и отчасти богемная, Москва друзей поэзии и Италии - будущих православных» («О себе»). В светлой печали, судьбах героев (напоминающих отчасти персонажей Достоевского), картинах литературной и театральной жизни сквозит предчувствие крушения этого непрочного мира.

В истории нашей страны были времена, когда выехать за её пределы возможно было исключительно с согласия кого-то из самого высокого партийного начальства. Так, Борис Зайцев только благодаря содействию Луначарского получил визу и покинул Россию, что было для писателя равносильно сохранению жизни. С годами - с тридцатых до восьмидесятых годов двадцатого столетия - государство ослабляло свою хватку, а всё пришло к тому, что каждый гражданин сам решает, ехать ли за границу, в какую страну и надолго ли. Причём, если раньше на пути за пределы страны перед человеком вставали труднопреодолимые бумажно-административные препятствия, то сегодня достаточно заглянуть на специальный сайт, и все проблемы улетучиваются

В исторической катастрофе, постигшей Россию, Зайцев сохранил незапятнанной честь русского писателя, офицера, интеллигента. Первая мировая война застала Зайцева в имении Притыкино Каширского у. Тульской губ. Это - «великое испытание, посланное людям за то, что они много нагрешили и “забыли Бога”, - пишет он Г. И. Чулкову. - …Все без исключения ответственны за эту войну. Я тоже ответственен. Мне - это тоже напоминание - о неправедной жизни». По окончании Александровского военного училища в марте 1917 Зайцев был произведен в офицеры, но участвовать в боях ему не довелось: заболев крупозным воспалением легких, он получает отпуск и незадолго до окт. 1917 уезжает в Притыкино. 1917-22 стали самыми тяжелыми для семьи Зайцевых. В первый день февральской революции убит его племянник, в 1919 умирает отец, вскоре арестован и расстрелян сын жены Зайцева от первого брака А. Смирнов. Зайцев сотрудничает в «Книгоиздательстве писателей в Москве», в 1921 избран председателем Всероссийского союза писателей; как член Комитета помощи голодающим арестован и несколько дней проводит на Лубянке.

Страдания и потрясения революционных лет приводят Зайцева к осознанному принятию Православной веры и к Церкви, верным чадом которой он остается до конца дней. С этого времени в его творчестве, по собственным словам писателя, «хаосу, крови и безобразию» будут противостоять «гармония и свет Евангелия, Церкви» («О себе»). Православное мировоззрение автора отразилось уже в рассказах 1918-21 («Душа», «Белый свет», «Уединение»), где Зайцев, расценивая революцию как закономерное возмездие за «распущенность, беззаботность… и маловерие», не впадает в озлобленность или ненависть, но призывает современника-интеллигента к покаянию, любви, кротости и милосердию. Рассказ «Улица св. Николая» - образная хроника исторической жизни России начала века, редкая по точности и глубине осмысления событий; кроткий старичок возница Миколка (не сам ли Николай Чудотворец?), спокойно погоняющий лошаденку по Арбату, крестящийся на церкви, вывезет страну, как верится автору, из самых тяжких исторических испытаний. Главнейший мотив, проходящий сквозь творчество - мотив смирения, понимаемого в христианском смысле, как мужественное принятие всего, посылаемого Богом.

В 1922 Зайцев с семьей выезжает на лечение за границу в Берлин, а с 1924 живет в Париже, где и проходит его более чем полувековой период эмигрантского творчества. Зайцев печатается почти во всех изданиях Русского зарубежья, организует литературные вечера и встречи, поддерживает дружеские отношения с И. Буниным, А. Ремизовым, Д. Мережковским, З. Гиппиус, А. Куприным, И. Шмелевым, М. Осоргиным и др. Духовником семьи Зайцевых стал известный богослов, архим. Киприан (Керн). В 1928 Зайцев принимает участие в первом съезде писателей Русского зарубежья в Белграде, указом короля Югославии Александра награжден орденом св. Саввы Сербского. С 1947 и до конца жизни Зайцев находится на посту председателя Союза русских писателей и журналистов, возглавляет литературный отдел в газете «Русская мысль».

В 1925 увидел свет роман Зайцева «Золотой узор». Беспечная, нравственно надломленная жизнь образованных слоев предреволюционной России сменяется страшной обстановкой расстрелов, лишений, террора. Зайцев обнаруживает истоки национальной трагедии и те силы, которые способны противостоять ей. Этот роман одновременно и суд над революцией, и покаяние. Герои образуют «союз людей», творящих дела любви и смиренно несущих крест испытаний.

Облик России трагической, «терзающей и терзаемой», воссоздан и в «повестях смертей» к. 20-х: «Странное путешествие» (1926), «Авдотья-смерть» (1927), «Анна» (1929). В творчестве Зайцева они уникальны по мрачному колориту, жесткому письму, обилию страшных и жестоких сцен. Но трагизм их не безысходен: в темноте, под рев метели, опустившейся на Россию, молится «за всех» в своей комнатке хрупкая девушка, смиренная непреклонность которой является тем камнем, на котором утверждается Россия («Авдотья-смерть»).

Благодаря страданиям и потрясениям революции, как писал сам Зайцев, он открыл для себя неведомый прежде материк - «Россию Святой Руси». В эмиграции, вдали от родины, тема Святой Руси становится главной в творчестве художника. В 1925 вышла в свет книга Зайцева «Преподобный Сергий Радонежский» - жизнеописание самого почитаемого русского святого. Монашеский подвиг Сергия, возродившего духовную силу Руси в годы ордынского ига, служил напоминанием о том, что нынче, когда Россия оказалась под новым, более страшным игом, необходима прежде всего духовная, созидательная работа. В то же время Зайцев избежал политизации облика преподобного. Др. важной задачей книги было показать характер русской православной духовности. Устоявшемуся представлению, что все русское - «гримаса, истерия и юродство, достоевщина», Зайцев противополагал духовную трезвенность Сергия - пример «ясности, света прозрачного и ровного», любимейшего самим русским народом.

«Россия Святой Руси» воссоздается Зайцевым во множестве очерков и заметок 20-60-х - об Оптиной Пустыни и ее старцах, о святых Серафиме Саровском, Иоанне Кронштадтском, патриархе Тихоне, церковных деятелях русской эмиграции, Богословском институте и Сергиевом подворье в Париже, русских монастырях во Франции. Многие из них пронизаны чувством позднего раскаяния и горечи, как, напр., очерк о св. Серафиме Саровском, которого дореволюционная интеллигенция считала слишком «простонародным», посмеивалась над его канонизацией в 1903 и лишь теперь, вдали от родины, открыла для себя этого величайшего святого.

В мае 1927, вдохновленный рассказами поэта кн. Д. Шаховского, принявшего монашество, Зайцев совершает паломничество в центр вселенского Православия - на Святую гору Афон, а в 1935 вместе с женой посещает Валаамский монастырь, принадлежавший тогда Финляндии. Итогом этих поездок явились книги очерков «Афон» (1928) и «Валаам» (1936), ставших лучшими описаниями этих святых мест в литературе XX столетия. Паломничество на Афон Зайцев считал важнейшим событием в своей биографии. На Святой горе он жил напряженной религиозной жизнью, много молился, беседовал со старцами и вернулся оттуда, по свидетельству жены, «обновленный и изнутри светлый» («Другая Вера»). Однако в его книге нет рассуждений о сугубо богословских и церковных предметах, цель автора иная: «Я пытаюсь дать ощущение Афона; как я его видел, слышал, вдыхал…» Писатель, не предлагая читателю проповедь, вводит его в мир Церкви путем светским - «эстетическим», и эта «сверхзадача» книги «глубоко скрыта под внешне ярким, как бы сугубо светским описанием». Зайцев дает читателю возможность почувствовать мир православного монашества, пережить вместе с автором минуты тихого созерцания. Щемящим чувством родины проникнуты картины уникального оазиса русской духовности, образы приветливых иноков и молитвенников-старцев. Свою миссию русского писателя, оказавшегося в изгнании, Зайцев осознал как приобщение и соотечественников, и западного мира к святыням Православия, как «просачивание в Европу и в мир, своеобразная прививка Западу чудодейственного “глазка” с древа России…» («Ответ Мюллеру»). В его книгах, однако, нет никакого учительства. Метод автора - не доказать истинность Православия, но показать его облик, пробудить к нему интерес, осторожно развеять предубеждения. Предложить Истину - и преклониться перед ее сиянием.

В романе «Дом в Пасси» (1935) воссоздана жизнь русской эмиграции во Франции. Драматические судьбы русских изгнанников, выходцев из различных слоев общества объединяет мотив «просветляющего страдания». Центральный персонаж романа - монах Мельхиседек, подвизающийся в миру. Он воплощает православный взгляд на мир, на происходящие события, на проблему зла и страдания: «Последние тайны справедливости Божьей, зла, судеб мира для нас закрыты. Скажем лишь так: любим Бога и верим, плохо Он не устроит».

На протяжении 20 лет Зайцев создавал автобиографическую тетралогию «Путешествие Глеба», состоящую из книг «Заря», «Тишина», «Юность» и «Древо жизни» (1934-53), охватывающую период с 1880-х по 1930-е. Сам автор определял ее жанр как «роман-хроника-поэма» и говорил, что главное действующее лицо в ней - Россия, «тогдашняя ее жизнь, склад, люди, пейзажи, безмерность ее…» («О себе»). Все персонажи хроники, стоящей в одном ряду с «Жизнью Арсеньева» И. Бунина, «Летом Господним» И. Шмелева, «Детством Никиты» А. Толстого, имеют реальные прототипы. «Осмысляя образ Глеба, Зайцев подчеркивал в нем… черты, характерные для всего поколения в целом… Созерцательный, пассивный и отчасти жертвенный характер героя соответствует облику его небесного покровителя - св. Глеба (наряду со св. Борисом), первого русского святого-мученика, завещавшего России свой “образ кротости”» (Воропаева Е. В. Жизнь и творчество Бориса Зайцева).

Зайцев известен и как вдумчивый критик и литературовед. Его очерки и мемуары о деятелях русской культуры (среди которых Блок, Белый, Бальмонт, Вяч. Иванов, Бердяев, Ал. Бенуа, Муратов, Мочульский, Бунин, Шмелев, Цветаева, Ремизов, Мережковский, А. Толстой и др.), собранные в книгах «Москва», «Далекое», «Братья-писатели», остаются непревзойденными по спокойной объективности и глубине постижения духовной сущности человека. Исполняя христианскую заповедь о неосуждении ближнего, Зайцев в то же время четко разделяет добро и зло. Жизнь сердца и души русских классиков бережно воссоздана Зайцевым в беллетризованных биографиях «Жизнь Тургенева» (1932), «Жуковский» (1951), «Чехов» (1954).

А. М. Любомудров

Использованы материалы сайта Большая энциклопедия русского народа .

Зайцев Борис Константинович (1881 - 1972), прозаик. Родился 29 января (10 февраля н.с.) в Орле в семье горного инженера. Детские годы прошли в селе Усты Калужской губернии "в атмосфере приволья и самого доброго к себе отношения со стороны родителей". С этого времени он испытывает "колдовскую власть", каковую всю жизнь радостно испытывает - власть книги.

В Калуге он заканчивает классическую гимназию и реальное училище. В 1898 "не без внушений любимого отца" выдерживает экзамены в Императорское техническое училище. Учится только год: его отчисляют за участие в студенческих волнениях. Едет в Петербург, поступает в Горный институт, но скоро его оставляет, возвращается в Москву и, снова успешно сдав экзамены, становится студентом юридического факультета университета, но, проучившись три года, бросает университет. Увлечение литературой становится делом всей жизни.

Свои первые литературные опыты Зайцев отдает на суд патриарха критики и публицистики Н.Михайловского, редактора журнала народничества "Русское богатство" и получает его благосклонное напутствие. В 1900 он встречается в Ялте с Чеховым, благоговейное отношение к которому сохраняет на всю жизнь. Чехов отметил талант молодого писателя. Леонид Андреев опубликовал в "Курьере" рассказ Зайцева "В дороге", который возвестил; о рождении самобытного прозаика. В 1902 входит в московский литературный кружок "Среда", объединявший Н.Телешова, В.Вересаева, И.Бунина, Л.Андреева, М.Горького и др.

Первые успешные публикации открывают Зайцеву дорогу в любые журналы. О нем заговорили, появились первые рецензии и очерки творчества. Главным достоинством его рассказов, повестей, романов, пьес была радость жизни, светлое оптимистическое начало его мировидения.

В 1906 его знакомство с Буниным переходит в близкую дружбу, которая сохранится до последних дней их жизней, хотя временами они ссорились, впрочем, очень быстро мирясь.

В Москве в 1912 образуется кооператив "Книгоиздательство писателей", в которое входят Бунин и Зайцев, Телешов и Шмелев и др.; здесь в сборниках "Слово" Зайцев печатает такие значительные произведения, как "Голубая звезда", "Мать и Катя", "Путники". Здесь же начинается публикация его первого собрания сочинений в семи томах.

В 1912 он женится, рождается дочь Наташа. Среди этих событий личной жизни он завершает работу над романом "Дальний край" и приступает к переводу "Божественной комедии" Данте.

Зайцев подолгу живет и работает в отцовском доме в Притыкино Тульской губернии. Здесь получает весть о начале первой мировой воины и повестку о мобилизации. Тридцатипятилетний писатель в 1916 становится курсантом военного училища в Москве, а в 1917 - офицером запаса пехотного полка. Воевать ему не пришлось - началась революция. Зайцев пытается найти в этом разрушающемся мире место для себя, что дается с большим трудом, многое возмущает, оказывается неприемлемым.

Участвует в работе Московской просветительской комиссии. Далее радостные события (публикации книг) сменяются трагическими: арестован и расстрелян сын жены (от первого брака), умирает отец. В 1921 его выбирают председателем Союза писателей, в этом же году деятели культуры вступают в комитет помощи голодающим, а через месяц их арестовывают и отвозят на Лубянку. Зайцева через несколько дней освобождают, он уезжает в Притыкино и возвращается весной 1922 в Москву, где заболевает тифом. После выздоровления решает с семьей ехать за границу для поправки здоровья. Благодаря содействию Луначарского получает визу и покидает Россию. Сначала живет в Берлине, много работает, затем в 1924 приезжает в Париж, встречается с Буниным, Куприным, Мережковским и навсегда остается в столице эмигрантского зарубежья. Зайцев до конца своих дней активно работает, много пишет, печатается. Осуществляет давно задуманное - пишет художественные биографии дорогих ему людей, писателей: "Жизнь Тургенева" (1932), "Жуковский" (1951), "Чехов"(1954).

В 1964 пишет последний свой рассказ "Река времен", который даст название и последней его книге.

21 января 1972 в возрасте 91 года Зайцев скончался в Париже. Похоронен на кладбище Сен-Женевьев-де-Буа.

Использованы материалы кн.: Русские писатели и поэты. Краткий биографический словарь. Москва, 2000.

Далее читайте:

Надежда БАБЕНКО . Жанровые особенности исповеди в рассказе Б. К. Зайцева «Грех» . 22.09.2011

Сочинения:

Собр. соч.: В 7 т. М., 1916-19; Собр. соч.: В 6 т. Берлин; М.; Пг., 1922-23; Соч.: В 3 т. М., 1933; Собр. соч.: В 8 т. М., 1999-2000; Странник (Цикл очерков). СПб., 1994; Дни (Цикл очерков). М., 1995; Знак Креста. Роман. Очерки. Публицистика. М., 2000; Б. К. Зайцев о русских и советских писателях / Публ. Л. Н. Назаровой // Русская литература. 1989. № 1.

Литература:

Борис Константинович Зайцев. Библиография / Сост. Р. Герра. Париж, 1982; Колтоновская Е. А. Борис Зайцев // Русская литература XX в.: 1890-1910. Т. 3. Кн. 8. М., 1916; Романенко А. Земные странствия Бориса Зайцева // Зайцев Б. К. Голубая звезда. М., 1989; Прокопов Т. Ф. Вступ. статья // Зайцев Б. К. Осенний свет. М., 1990; Воропаева Е. В. Жизнь и творчество Бориса Зайцева // Зайцев Б. К. Соч.: В 3 т. Т. 1. М., 1993; Любомудров А. М. Монастырские паломничества Бориса Зайцева // Русская литература. № 1. 1995; Дунаев М. М. Православие и русская литература. Ч. 6. М., 2001; Вступ. статьи к тт. 1-8 собр. соч.; Проблемы изучения жизни и творчества Б. К. Зайцева. [Вып. 1]. Калуга, 1998; [Вып. 2]. Калуга, 2000; В поисках гармонии (О творчестве Б. К. Зайцева). Орел, 1998; Зайцева-Соллогуб Н. Б. Я вспоминаю. М., 1998.

Владимир Федорович Одоевский

(Алек. Степ. Хомякову)

Я сидел с нянюшкой в детской; на полу разостлан был ковер, на ковре игрушки, а между игрушками – я; вдруг дверь отворилась, а никто не взошел. Я посмотрел, подождал – все нет никого.

– Нянюшка! нянюшка! Кто дверь отворил?

– Безрукий, безногий дверь отворил, дитятко! Вот безрукий, безногий и запал мне на мысль.

– Что за безрукий, безногий такой, нянюшка?

– Ну, да так – известно, что, – отвечала нянюшка, безрукий, безногий.

Мало мне было нянюшкиных слов, и я, бывало, как дверь ли, окисли отворится – тотчас забегу посмотреть: не тут ли безрукий – и, как он ни увертлив, верно бы мне попался, если бы в то время батюшка не возвратился из города и не привез с собою новых игрушек, которые заставили меня на время позабыть о безруком.

Радость! веселье! прыгаю! любуюсь игрушками! А нянюшка ставит да ставит рядком их на столе, покрытом салфеткою, приговаривая: "Не ломай, не разбей, помаленьку играй, дитятко". Между тем зазвонили к обеду.

Я прибежал в столовую, когда батюшка рассказывал, отчего он так долго не возвращался. "Все постромки лопались, – говорил он, – а не постромки, так кучер то и дело что кнут свой теряет; а не то пристяжная ногу зашибет, беда, да и только! Хоть стань на дороге; уж в самом деле я подумал: не от Игоши ли?"

– От какого Игоши? – спросила его маменька.

– Да вот послушай, – на завражке я остановился лошадей покормить; прозяб я и вошел в избу погреться; в избе за столом сидят трое извозчиков, а на столе лежат четыре ложки; вот они хлеб ли режут, лишний ломоть к ложке положат; пирога ли попросят, лишний кусок отрушат.

– Кому это вы, верно, товарищу оставляете, добрые молодцы? – спросил я.

– Товарищу не товарищу, – отвечали они, – а такому молодцу, который обид не любит.

– Да кто же он такой? – спросил я.

– Да Игоша, барин. Что за Игоша, вот я их и ну допрашивать.

– А вот послушайте, барин, – отвечал мне один из них, – летом у земляка-то родился сынок, такой хворенький, Бог с ним, без ручек, без ножек, – в чем душа; не успели за попом сходить, как он и дух испустил; до обеда не дожил. Вот, делать нечего, поплакали, погоревали, да и предали младенца земле. – Только с той поры все у нас стало не попрежнему… впрочем, Игоша, барин, малый добрый: наших лошадей бережет, гривы им заплетает, к попу под благословенье подходит; но если же ему лишней ложки за столом не положишь или поп лишнего благословенья при отпуске в церкви не даст, то Игоша и пойдет кутить: то у попадьи квашню опрокинет или из горшка горох выбросает; а у нас или у лошадей подкову сломает, или у колокольчика язык вырвет – мало ли что бывает.

– И! да я вижу, Игоша-то проказник у вас, – сказал я, – отдайте-ка его мне, и если он хорошо мне послужит, то у меня ему славное житье будет; я ему, пожалуй, и харчевые назначу.

Между тем лошади отдохнули, я отогрелся, сел в сани, покатился: не отъехали версты – шлея соскочила, потом постромки оборвались, а наконец оглобля пополам – целых два часа понапрасну потеряли. В самом деле подумаешь, что Игоша ко мне привязался.

Так говорил батюшка; я не пропустил ни одного слова. В раздумье пошел я в свою комнату, сел на полу, но игрушки меня не занимали – у меня в голове все вертелся Игоша да Игоша. Вот я смотрю – няня на ту минуту вышла – вдруг дверь отворилась; я по своему обыкновению хотел было вскочить, но невольно присел, когда увидел, что ко мне в комнату вошел, припрыгивая, маленький человечек в крестьянской рубашке, подстриженный в кружок; глаза у него горели, как угольки, и голова на шейке у него беспрестанно вертелась; с самого первого взгляда я заметил в нем что-то странное, посмотрел на него пристальнее и увидел, что у бедняжки не было ни рук, ни ног, а прыгал он всем туловищем. Как мне его жалко стало! Смотрю, маленький человечек – прямо к столу, где у меня стояли рядком игрушки, вцепился зубами в салфетку и потянул ее, как собачонка; посыпались мои игрушки: фарфоровая моська вдребезги, барабан у барабанщика выскочил, у колясочки слетели колеса – я взвыл и закричал благим матом: "Что за негодный мальчишка! зачем ты сронил мои игрушки, эдакой злыден! да что еще мне от нянюшки достанется! Говори, зачем ты сронил игрушки?"

– А вот зачем, – отвечал он тоненьким голоском, затем, – прибавил он густым басом, – что твой батюшка всему дому валежки сшил, а мне, маленькому, – заговорил он снова тоненьким голоском, – ни одного не сшил, а теперь мне, маленькому, холодно, на дворе мороз, гололедица, пальцы костенеют.

– Ах, жалкинький, – сказал я сначала, но потом, одумавшись, – да какие пальцы, негодный, да у тебя и рукто нет, на что тебе валежки?

– А вот на что, – сказал он басом, – что ты вот видишь, твои игрушки в дребезгах, так ты и скажи батюшке: "Батюшка, батюшка, Игоша игрушки ломает, валежек просит, купи ему валежки", – а ты возьми да и брось их ко мне в окошко.

Игоша не успел окончить, как нянюшка вошла ко мне в комнату, Игоша не прост молодец, разом лыжи навострил, а нянюшка – на меня: "Ах ты, проказник, сударь! зачем изволил игрушки сронить? Нельзя тебя одного ни на минуту оставить. Вот ужо тебя маменька…"

– Нянюшка! Не я уронил игрушки, право, не я, это Игоша…

– Какой Игоша, сударь?.. еще изволишь выдумывать!

– Безрукий, безногий, нянюшка. На крик прибежал батюшка, я ему рассказал все, как было, он расхохотался.

– Изволь, дам тебе валежки, отдай их Игоше. Так я и сделал. Едва я остался один, как Игоша явился ко мне, только уже не в рубашке, а в полушубке.

– Добрый ты мальчик, – сказал он мне тоненьким голоском, – спасибо за валежки; посмотри-ка, я из них себе какой полушубок сшил, вишь, какой славный!

И Игоша стал повертываться со стороны на сторону и опять к столу, на котором нянюшка поставила свой заветный чайник, очки, чашку без ручки и два кусочка сахара – и опять за салфетку, и опять ну тянуть.

– Игоша! Игоша! – закричал я, – погоди, не роняй – хорошо мне один раз прошло, а в другой не поверят; скажи лучше, что тебе надобно?

– А вот что, – сказал он густым басом, – я твоему батюшке верой и правдой служу, не хуже других слуг ничего не делаю, а им всем батюшка к празднику сапоги пошил, а мне, маленькому, – прибавил он тоненьким голоском, – и сапожишков нет, на дворе днем мокро, ночью морозно, ноги ознобишь… – и с сими словами Игоша потянул за салфетку, и полетели на пол и заветный нянюшкин чайник, и очки выскочили из очешника, и чашка без ручки расшиблась, и кусочек сахарна укатился…

Вошла нянюшка, опять меня журит: я на Игошу, она на меня.

– Батюшка, безногий сапогов просит, – закричал я, когда вошел батюшка.

– Нет, шалун, – сказал батюшка, – раз тебе прошло, в другой раз не пройдет; эдак ты у меня всю посуду перебьешь; полно про Игошу-то толковать, становись-ка в угол.

– Не бось, не бось, – шептал мне кто-то на ухо, – я уже тебя не выдам.

В слезах я побрел к углу. Смотрю: там стоит Игоша, только батюшка отвернется, а он меня головой толк да толк в спину, и я очутюсь на ковре с игрушками посредине комнаты; батюшка увидит, я опять в угол; отворотится, а Игоша снова меня толкнет.

Батюшка рассердился. "Так ты еще не слушаться? – сказал он, – сей час в угол и ни с места".

– Батюшка, это не я… это Игоша толкается.

– Что ты вздор мелешь, негодяй; стой тихо, а не то на целый день привяжу тебя к стул.

Рад бы я был стоять, но Игоша не давал мне покоя: то ущипнет меня, то оттолкнет, то сделает мне смешную рожу – я захохочу; Игоша для батюшки был невидим – и батюшка пуще рассердился.

– Постой, – сказал он, – увидим, как тебя Игоша будет отталкивать, – и с сими словами привязал мне руки к стулу.

А Игоша не дремлет: он ко мне – и ну зубами тянуть узлы; только батюшка отворотится, он петлю и вытянет; не прошло двух минут – и я снова очутился на ковре между игрушек, посредине комнаты.

Плохо бы мне было, если б тогда не наступил уже вечер; за непослушание меня уложили в постель ранее обыкновенного, накрыли одеялом и велели спать, обещая, что завтра, сверх того, меня запрут одного в пустую комнату.

Ночью, едва нянюшка загнула в свинец свои пукли, надела коленкоровый чепчик, белую канифасную кофту, пригладила виски свечным огарком, покурила ладаном и захрапела, я прыг с постели, схватил нянюшкины ботинки и махнул их за форточку, приговаривая вполголоса: "Вот тебе, Игоша".

– Спасибо! – отвечал мне со двора тоненький голосок.

Разумеется, что ботинок назавтра не нашли, и нянюшка не могла надивиться, куда они девались.

Между тем батюшка не забыл обещания и посадил меня в пустую комнату, такую пустую, что в ней не было ни стола, ни стула, ни даже скамейки.

– Посмотрим, – сказал батюшка, – что здесь разобьет Игоша! Нет, брат, я вижу, что ты не по летам вырос на шалости… пора за ученье. Теперь сиди здесь, а чрез час за азбуку, – и с этими словами батюшка запер двери. Несколько минут я был в совершенной тишине и прислушивался к тому странному звуку, который слышится в ухе, когда совершенно тихо в пустой комнате. Мне приходил на мысль и Игоша. Что-то он делает с нянюшкиными ботинками? Верно, скачет по гладкому снегу и взрывает хлопья.

I. Знание текстов художественных произведений.

1) Очумелов.

2) Дефорж.

3) Наталья Савишна.

4) Княгиня Волконская.

О каких героях какого произведения русской литературы идет речь? Назовите автора, произведение и героев.

Он учился охотнее и без напряжения, с каким обыкновенно принимается тяжелый и сильный характер. Он был изобретательнее своего брата; чаще являлся предводителем довольно опасного предприятия и иногда с помощью изобретательного ума своего умел увертываться от наказания. Он также кипел жаждою подвига, но вместе с нею душа его доступна и другим чувствам.

…Малый добрый: наших лошадей бережет, гривы им заплетает, к попу под благословление подходит; но если же ему лишней ложки за столом не положишь или поп лишнего благословенья при отпуске в церкви не даст, то… и пойдет кутить…

II. Историко-литературные задания.

Какие исторические события нашли отражение в следующих произведениях литературы?

«Илиада» Гомера, «Волк на псарне» И.А.Крылова, «Тарас Бульба» Н.В.Гоголя, «Капитанская дочка» А.С.Пушкина.

Сопоставьте описания Пугачёва в романе «Капитанская дочка» и в «Истории Пугачёва» А.С.Пушкина. В чём сходство и различие этих описаний? Как вы думаете, чем вызваны различия в описаниях?

«Капитанская дочка»

Наружность его показалась мне замечательна: он был лет сорока, росту среднего, худощав и широкоплеч. В чёрной бороде его показывалась проседь; живые большие глаза так и бегали. Лицо его имело выражение довольно приятное, но плутовское. Волоса были обстрижены в кружок; на нём был оборванный армяк и татарские шаровары.

«История Пугачёва»

Незнакомец был росту среднего, широкоплеч и худощав. Черная борода его начинала седеть. Он был в верблюжьем армяке и вооружён винтовкою.

1) «Светлана», «Людмила», «Спящая царевна», «Лесной царь».

2) «Бригадир», «Всеобщая придворная грамматика», «Вопросы».

3) «Воздушный корабль», «Ангел», «Демон», «Утес», «Беглец», «Три пальмы», «Родина».

III. Знание теории литературы.

6. Перед вами термины, которые были собраны в три группы, но нечаянно перепутались. Определите, какие это группы, дайте название каждой группе слов, сделайте исправления.

а) дактиль а) сравнение а) пословица

б) рассказ б) ямб б) басня

в) роман в) анапест в) гипербола

г) хорей г) метафора г) поэма

д) эпитет д) олицетворение д) антитеза

7. Напишите литературоведческую статью: «Гипербола — это…».

8. Определите жанр каждого из произведений, отрывки из которых приведены.

1) Не сырой дуб к земле клонится,
Не бумажные листочки расстилаются, —
Расстилается сын перед батюшкой,
Он и просит себе благословеньица:
Ох ты гой еси, родимый милый батюшка!
Дай ты мне свое благословеньице,
Я поеду в славный стольный Киев-град,
Помолиться чудотворцам киевским,
Заложиться за князя Владимира,
Послужить ему верой-правдою,
Постоять за веру христианскую.

2) Спустя некоторое время отошел от жизни святой митрополит Алексий, и снова блаженный Сергий был принуждаем с мольбою великодержавными князьями и всеми людьми воспринять престол метрополии Российской.

3) Голодная лисица заметила свесившуюся с лозы гроздь винограда и хотела было достать ее, но не могла. Ушла она и говорит: «Он еще не дозрел». Иной не может сделать что-либо из-за недостатка сил, а винит в этом случай.

4) Любишь кататься, люби и саночки возить.

5) Спереди пятачок,
сзади крючок,
посередине спинка,
на спинке щетинка.

9. Какие средства художественной выразительности использовали авторы?

Твой стих, как божий дух, носился над толпой

И, отзыв мыслей благородных,

Звучал, как колокол,на башне вечевой

Во дни торжеств и бед народных.

М.Ю.Лермонтов.

2) Тропами потаёнными, глухими,

В лесные чащи сумерки идут.

Засыпанные листьями сухими

Леса молчат – осенней ночи ждут.

Опираясь на предложенные вопросы, напишите сочинение – анализ стихотворения. Вы можете ответить на вопросы в любом порядке, можете ответить не на все вопросы, но должны написать связный текст.

Чудный град порой сольётся

Из летучих облаков;

Но лишь ветр его коснётся,

Он исчезнет без следов;

Так мгновенные созданья

Поэтической мечты

Исчезают от дыханья

Посторонней суеты.

Е. Баратынский

О чём это стихотворение (определите тему), его основная мысль (сформулируйте сами или найдите в строчках стихотворения).
На какие смысловые части можно разделить это стихотворение? На каком приёме оно построено?

О какой «посторонней суете» говорится в последней строке?
Что, по мнению автора, несёт гибель поэзии?
Попробуйте одним словом определить, что «исчезает».

6. Какие средства выразительности помогают автору передать свою мысль?

7. Определите стихотворный размер.

Ответы к олимпиаде по литературе в 8 классе

Знание текстов художественных произведений.

1) А.П. Чехов «Хамелеон».

2) А.С. Пушкин «Дубровский».

3) Л.Н. Толстой «Детство».

4) Н.А. Некрасов «Русские женщины».

1) Андрий. 2) Остап (Н.В. Гоголь. «Тарас Бульба»).

Историко-литературные задания.

3. «Илиада» Гомера – древнегреческая эпическая поэма. Время создания- VII век до н.э. Сюжет связан с мифологическими сказаниями о Троянской войне; похищение Елены Парисом как повод к войне.

Басня И.Крылова «Волк на псарне» посвящена войне 1812 года.

Повесть Н. В. Гоголя «Тарас Бульба» повествует о войне украинского казачества с польскими панами (XVI век).

Роман «Капитанская дочка» Пушкина переносит нас в 18 век и рассказывает о восстании Е.Пугачёва.

Оценка: по 1 баллу за правильный ответ (макс. – 4 б.)

4. В «Истории Пугачёва» дано деловое описание внешности Пугачёва. Официально – деловой стиль речи (официальность, точность). Форма устойчивая, общепринятая, стандартная. Нет слов в переносном значении, тропов.

Описание внешности героя в романе А.С. Пушкина «Капитанская дочка» – это художественный стиль речи. Задача портрета в романе – дать характеристику герою, привлечь внимание к его внутреннему миру, показать отношение к нему автора (повествователя, рассказчика). Портрет как изобразительный приём отличается образностью. Так, Пушкин показывает, какое впечатление на Гринёва произвела внешность «Вожатого» («замечательна» — эпитет), черты исторического Пугачёва дополнены наблюдениями рассказчика («живые большие глаза так и бегали», « лицо …имело выражение… плутовское»).

Оценка: по 2,5 балла за правильный ответ (макс. – 5 б.)

1) В.А. Жуковский

2) Д.И. Фонвизин

3) М.Ю. Лермонтов

Оценка: по 1 баллу за правильный ответ (макс. – 3 б.)

Знание теории литературы.

Жанры размеры стихосложения Средства худ. выразительности

а) пословица а) ямб а) гипербола

б) рассказ б) хорей б) антитеза

в) басня в) анапест в) эпитет

г) поэма г) дактиль г) олицетворение

д) роман д) метафора

е) сравнение

Оценка: по 1 баллу за каждый столбик (макс. – 3 б. + 1 б. за правильное название групп)

(макс. – 4б.)

7.Гипербола – это средство художественного изображения, основанное на чрезмерном преувеличении.

Оценка: 1 балл за правильный ответ (макс. – 1 б.)

1) Былина. 2) Житие. 3) Басня. 4) Пословица. 5) Загадка.

Оценка: по 1 баллу за правильный ответ (макс. – 5 б.)

1) Сравнение. 2) Олицетворение.

Оценка: по 1 баллу за правильный ответ (макс. – 2 б.)

IV. Интерпретация лирического произведения.

1.Макс. количество – 4 балла.

2.Макс. количество – 4 балла.

3.Макс. количество – 2 балла.

4.Макс. количество – 2 балла.

5. Макс. количество – 1 балла.

6. Макс. количество – 2балла.

7. Макс. количество – 2 балла.

Композиция

Стройная композиция, логических ошибок нет

Стройная композиция, наблюдаются отдельные логические ошибки

Есть композиционные и логические нарушения

Композиционные и логические нарушения значительны

Композиционные и логические нарушения значительны, иногда мысль непонятна

Высказаны несвязные мысли

Орфографическая, пунктуационная и речевая грамотность

(ведется общий счет ошибок)

1-2 ошибки

3-4 ошибки

5-6 ошибок

7-8 ошибок

Более 9 ошибок

Макс. кол-во баллов за задание IV- 27.

Максимальное количество баллов за всю работу — 58.

ВЛАДИМИР ОДОЕВСКИЙ

(Алек. Степ. Хомякову)

Я сидел с нянюшкой в детской; на полу разостлан был
ковер, на ковре игрушки, а между игрушками - я; вдруг
дверь отворилась, а никто не взошел. Я посмотрел,
подождал - все нет никого.
- Нянюшка! нянюшка! Кто дверь отворил?
- Безрукий, безногий дверь отворил, дитятко! Вот
безрукий, безногий и запал мне на мысль.
- Что за безрукий, безногий такой, нянюшка?
- Ну, да так - известно, что,- отвечала нянюшка,-
безрукий, безногий.
Мало мне было нянюшкиных слов, и я, бывало, как дверь
ли, окисли отворится - тотчас забегу посмотреть: не тут
ли безрукий - и, как он ни увертлив, верно бы мне
попался, если бы в то время батюшка не возвратился из
города и не привез с собою новых игрушек, которые
заставили меня на время позабыть о безруком.
Радость! веселье! прыгаю! любуюсь игрушками! А нянюшка
ставит да ставит рядком их на столе, покрытом салфеткою,
приговаривая: Не ломай, не разбей, помаленьку играй,
дитятко. Между тем зазвонили к обеду.
Я прибежал в столовую, когда батюшка рассказывал,
отчего он так долго не возвращался. Все постромки
лопались,- говорил он,- а не постромки, так кучер то и
дело что кнут свой теряет; а не то пристяжная ногу
зашибет, беда, да и только! Хоть стань на дороге; уж в
самом деле я подумал: не от Игоши ли?
- От какого Игоши? - спросила его маменька.
- Да вот послушай,- на завражке я остановился лошадей
покормить; прозяб я и вошел в избу погреться; в избе за
столом сидят трое извозчиков, а на столе лежат четыре
ложки; вот они хлеб ли режут, лишний ломоть к ложке
положат; пирога ли попросят, лишний кусок отрушат.
- Кому это вы, верно, товарищу оставляете, добрые
молодцы? - спросил я.
- Товарищу не товарищу,- отвечали они,- а такому
молодцу, который обид не любит.
- Да кто же он такой? - спросил я.
- Да Игоша, барин. Что за Игоша, вот я их и ну
допрашивать.
- А вот послушайте, барин,- отвечал мне один из них,
- летом у земляка-то родился сынок, такой хворенький, Бог
с ним, без ручек, без ножек,- в чем душа; не успели за

Я сидел с нянюшкой в детской; на полу разостлан был ковер, на ковре игрушки, а между игрушками я; вдруг дверь отворилась, а никто не взошел, я посмотрел, подождал, – все нет никого. «Нянюшка! нянюшка! кто дверь отворил?»

– Безрукий, безногий дверь отворил, дитятко! – Вот безрукий, безногий и запал мни на мысль.

«Что за безрукий, безногий такой, нянюшка?»

– Нy да так – известно что, – отвечали нянюшка, – безрукий, безногий. – Мало мне было нянюшкиных слов, и я, бывало, как дверь ли, окно ли отворится – тотчас забегу посмотреть: не тут ли безрукий – и, как он ни увертлив, верно бы мне попался, если бы в то время батюшка не возвратился из города и не привез с собою новых игрушек, которые заставили меня на время позабыть о безруком.

Радость! веселье! прыгаю! любуюсь игрушками! а нянюшка ставит да ставит рядком их на столе, покрытом салфеткою, приговаривая: «Не ломай, не разбей, помаленьку играй, дитятко». Между тем зазвонили к обеду.

Сказки по возрастам

Я прибежал в столовую, когда батюшка рассказывал, отчего он так долго не возвращался.

«Все постромки лопались, – говорил он, – а не постромки, так кучер то и дело кнут свой теряет; и не то пристяжная ногу зашибет, беда да и только! хоть стань на дороге; уж в самом деле я подумал, не от Игоши ли?» – От какого Игоши? – спросила его маменька. «Да вот послушай – на завражке я остановился лошадей покормить; прозяб я и вошел в избу погреться; в избе за столом сидят трое извощиков, и на столе лежат четыре ложки; вот они хлеб ли режут, лишний ломоть к ложке положат; пирога ли попросят, лишний кусок отрушат…

«Кому это вы, верно, товарищу оставляете, добрые молодцы?» – спросил я.

– Товарищу не товарищу, – отвечали они, – а такому молодцу, который обид не любит.

«Да что же он такое?» – спросил я.

– Да Игоша, барин.

Что за Игоша, вот я их и ну допрашивать.

– А вот послушайте, барин, – отвечал мне один из них, – летось у земляка-то родился сынок, такой хворенькой, бог с ним, без ручек, без ножек, в чем душа; не успели за попом сходить, как он и дух испустил, до обеда не дожил. Вот делать нечего, поплакали, погоревали, да и предали младенца земле. – Только с той поры все у нас стало не по-прежнему… впрочем, Игоша, барин, малый добрый; наших лошадей бережет, гривы им заплетает, к попу под благословенье подходит; но если же ему лишней ложки за столом не положишь или поп лишнего благословенья при отпуске в церкви не даст, то Игоша и пойдет кутить: то у попадьи квашню опрокинет, или из горшка горох повыбросает; а у нас или у лошадей подкову сломает, или у колокольчика язык вырвет – мало ли что бывает.

«И! да я вижу, Игоша-то проказник у вас, – сказал я, – отдайте-ка его мне, и если он хорошо мне послужит, то у меня ему славное житье будет, я ему, пожалуй, и харчевые назначу».

Между тем лошади отдохнули, я отогрелся, сел в бричку, покатился; не отъехали версты – шлея соскочила, потом постромки оборвались, а наконец, ось пополам – целых два часа понапрасну потеряли.

В самом деле, подумаешь, что Игоша ко мне привязался».

Так говорил батюшка; я не пропустил ни одного слова. – В раздумье пошел я в свою комнату, сел на полу, но игрушки меня не занимали – у меня в голове все вертелся Игоша да Игоша. Вот я смотрю – няня на ту минуту вышла, – вдруг дверь отворилась; я по своему обыкновению хотел было вскочить, но невольно присел, когда увидел, что ко мне в комнату вошел, припрыгивая, маленький человечек в крестьянской рубашке, подстриженный в кружок; глаза у него горели как угольки, и голова на шейке у него беспрестанно вертелась; с самого первого взгляда я заметил в нем что-то странное, посмотрел на него пристальнее и увидел, что у бедняжки не было ни рук, ни ног, а прыгал он всем туловищем. Смотрю, маленький человечек прямо к столу, где у меня стояли рядком игрушки, вцепился зубами в салфетку и потянул ее, как собачонка; посыпались мои игрушки; и фарфоровая моська вдребезги, барабан у барабанщика выскочил, у колясочки слетели колеса, – я взвыл и закричал благим матом: «что ты за негодный мальчишка! – зачем ты сронил мои игрушки, эдакой злыдень! да что еще мне от нянюшки достанется! говори – зачем ты сронил игрушки?»

– А вот зачем, – отвечал он тоненьким голоском, – затем, – прибавил он густым басом, – что твой батюшка всему дому валежки сшил, а мне маленькому, заговорил он снова тоненьким голоском, – ни одного не сшил, а теперь мне маленькому холодно, на дворе мороз, гололедица, пальцы костенеют.

«Ах, жалкенький!» – сказал я сначала, но потом, одумавшись, – «да какие пальцы, негодный, да у тебя и рук-то нет, на что тебе валежки?»

– А вот на что, – сказал он басом, – что ты вот видишь, твои игрушки в дребезгах, так ты и скажи батюшке: «батюшка, батюшка, Игоша игрушки ломает, валежек просит, купи ему валежки».

Игоша не успел окончить, как нянюшка вошла ко мне в комнату; Игоша не прост молодец, разом лыжи навострил; – а нянюшка на меня: «Ах ты проказник, сударь! зачем изволил игрушки сронить? Вот ужо тебя маменька».

– Нянюшка! не я уронил игрушки, право не я, это Игоша.

«Какой Игоша, сударь, – еще изволишь выдумывать».

– Безрукий, безногий, – нянюшка.

На крик прибежал батюшка, я ему рассказал все как было, он расхохотался – «изволь, дам тебе валежки, отдай их Игоше».

Так я и сделал. Едва я остался один, как Игоша явился ко мне, только уже не в рубашке, а в полушубке. «Добрый ты мальчик, – сказал он мне тоненьким голоском, – спасибо за належки; посмотри-ка, я из них себе какой полушубок сшил, вишь какой славный!» – и Игоша стал повертываться со стороны на сторону и опять к столу, на котором нянюшка поставила свой заветный чайник, очки, чашку без ручки, и два кусочка сахару, – и опять за салфетку и опять ну тянуть.

«Игоша! Игоша!» – закричал я, – «погоди, не роняй – хорошо, мне один раз прошло, а в другой не поверят; скажи лучше, что тебе надобно?»

– А вот что, – сказал он густым басом, – я твоему батюшке верой и правдой служу, не хуже других слуг ничего не делаю, а им всем батюшка к празднику сапоги пошил, а мне маленькому, – прибавил он тоненьким голоском, – и сапожишков нет, на дворе днем мокро, ночью морозно, ноги ознобишь… – и с сими словами Игоша потянул за салфетку, и полетели на пол и заветный нянюшкин чайник, и очки выскочили из очешника, и чашка без ручки расшиблась, и кусочек сахарца укатился…

Вошла нянюшка, опять меня журить; я на Игошу, она на меня. «Батюшка, безногий сапогов просит», – закричал я, когда вошел батюшка. – Нет, шалун, – сказал батюшка, – раз тебе прошло, в другой раз не пройдет; этак ты у меня всю посуду перебьешь; полно про Игошу-то толковать, становись-ка в угол.

«Не бось, не бось», – шептал мне кто-то на ухо, – «я уже тебя не выдам».

В слезах я побрел к углу. Смотрю: там стоит Игоша; только батюшка отвернется, а он меня головой толк да толк в спину, и я очутюсь на ковре с игрушками посредине комнаты; батюшка увидит, я опять в угол; отворотится, а Игоша снова меня толкнет.

Батюшка рассердился. «Так ты еще не слушаться?» – сказал он, – «сей час в угол и ни с места».

– Батюшка, это не я – это Игоша толкается.

«Что ты вздор мелешь, негодяй; стой тихо, а не то на целый день привяжу тебя к стулу».

Рад бы я был стоять, но Игоша не давал мне покоя; то ущипнет меня, то толкнет, то сделает мне смешную рожу – я захохочу; Игоша для батюшки был невидим – и батюшка пуще рассердился.

«Постой», – сказал он, – «увидим, как тебя Игоша будет отталкивать», – и с сими словами привязал мне руки к стулу.

А Игоша не дремлет: он ко мне и ну зубами тянуть за узлы; только батюшка отворотится, он петлю и вытянет; не прошло двух минут – и я снова очутился на ковре между игрушек посредине комнаты.

Плохо бы мне было, если бы тогда не наступил уже вечер; за непослушание меня уложили в постель ранее обыкновенного, накрыли одеялом и велели спать, обещая, что завтра, сверх того, меня запрут одного в пустую комнату.

Ночью, едва нянюшка загнула в свинец свои пукли, надела коленкоровый чепчик, белую канифасную кофту, пригладила виски свечным огарком, покурила ладаном и захрапела, – я прыг с постели, схватил нянюшкины ботинки и махнул их за окошко, проговоря вполголоса: «вот тебе, Игоша».

– Спасибо! – отвечал мне со двора тоненький голосок.

Разумеется, что ботинок назавтра не нашли, – и нянюшка не могла надивиться, куда они девались. Между тем батюшка не забыл обещания и посадил меня и пустую комнату, такую пустую, что в ней не было ни стола, ни стула, ни даже скамейки.

«Посмотрим», – сказал батюшка, – «что здесь разобьет Игоша!» – и с этими словами запер двери.

Но едва он прошел несколько шагов, как рама выскочила и Игоша с ботинкой на голове запрыгал у меня по комнате: «Спасибо! спасибо!» – закричал он пискляво, – «вот какую я себе славную шапку сшил!»

– Ах! Игоша! не стыдно тебе! я тебе и полушубок достал, и ботинки тебе выбросил из окошка, – а ты меня только в беды вводишь!

«Ах ты, неблагодарный», – закричал Игоша густым басом, – «я ли тебе не служу», – прибавил он тоненьким голоском, – «я тебе и игрушки ломаю, и нянюшкины чайники бью, и в угол не пускаю, и веревки развязываю; а когда уже ничего не осталось, так рамы бью; да к тому ж служу тебе и батюшке из чести, обещанных харчевых не получаю, а ты еще на меня жалуешься, правду у нас говорится, что люди самое неблагодарное творение! Прощай же, брат, если так, не поминай меня лихом. К твоему батюшке приехал из города немец, доктор, попробую ему послужить; я уж и так ему стклянки перебил, а вот к вечеру после ужина и парик под бильярд закину – посмотрим, не будет ли он тебя благодарнее…»

С сими словами исчез мой Игоша, и мне жаль его стало.