К Батюшкову (Пушкин) — Философ резвый и пиит…. «К Батюшкову» Александр Пушкин

"Философ резвый и пиит..." (Зажурило В.К.)

Юный Пушкин видел Константина Николаевича Батюшкова еще в доме своих родителей, в Москве, но знакомство и личное общение с ним началось значительно позже, в Петербурге. Поэзия Батюшкова оказала на молодого поэта значительное и плодотворное влияние. Оно обнаруживается уже в его лицейских стихотворениях - "в складе выражений и особенно во

взглядах на жизнь и ее наслаждение,- говорил Белинский.- Во всех их видна нега и упоение чувств, столь свойственные музе Батюшкова".

В 1815 году в первом номере "Российского музеума" появилось стихотворение "К Батюшкову", где Пушкин с любовью и восхищением рисует его образ:

Философ резвый и пиит, Парнасский счастливый ленивец, Харит изнеженный любимец, Наперсник милых Аонид... ........................ Играй: тебя младой Назон, Эрот и Грации венчали, А лиру строил Аполлон.

Быть может, именно знакомство с этими стихами побудило Батюшкова в феврале 1815 года приехать в Царское Село, чтобы навестить племянника своего старого знакомца В. Л. Пушкина. Он застал юного поэта больным в лицейском лазарете.

В шестом номере "Российского музеума" этого же года появилось второе послание Пушкина "Батюшкову", в котором отразились и беседы двух поэтов:

А ты, певец забавы И друг Пермесских дев, Ты хочешь, чтобы славы Стезею полетев, Простясь с Анакреоном, Спешил я за Мароном И пел при звуках лир Войны кровавый пир.

Но Пушкин не принял совета Батюшкова - настроить свою лиру на героический лад: "Бреду своим путем, будь всякой при своем..."

Задумав писать поэму о Бове, он уступил свой замысел Батюшкову и в письме Вяземскому в марте 1816 года просил обнять Батюшкова "за того больного, у которого, год тому назад, завоевал он Бову Королевича".

Батюшков был уже известным поэтом. Его первые литературные опыты создавались под непосредственным влиянием Н. М. Карамзина и М. Н. Муравьева и появились в "Вестнике Европы", других журналах и альманахах. "Просвещенные любители словесности", как писал Н. И. Гнедич, высоко оценили поэзию "ума и сердца" Батюшкова.

Но великие события увлекли поэта, он принял участие в героической борьбе русского народа с войсками Наполеона. В феврале 1807 года Батюшков в рядах ополчения выступил в поход: "Мы идем, как говорят, прямо лбом на французов". В битве под Гейльсбергом он был ранен, и "его вынесли полумертвого из груды убитых и раненых товарищей". События 1812 года потрясли Батюшкова. Пламенный патриот, он писал еще в 1809 году Н. И. Гнедичу: "Любить отечество должно. Кто не любит его, тот изверг!"

Батюшкову довелось побывать в Москве после отхода французских войск. Ему представилась страшная картина разрушения. Он с гневом писал Гнедичу: "Варвары, вандалы! И этот народ извергов осмелился говорить о свободе!" "Москвы нет! потери невозвратные!.. Сколько зла"! - повторял поэт в письме к Вяземскому.

Трикраты с ужасом потом Бродил в Москве опустошенной Среди развалин и могил...

В 1813 году его направили в Дрезден адъютантом к генералу Н. Н. Раевскому, с которым он делил все опасности и трудности военного похода, легко их перенося, несмотря на свое хрупкое здоровье. "Три войны, и все на коне, и в мире на большой дороге",- скажет он впоследствии. В письме к Жуковскому сообщал: "В Париж я вошел с мечом в руке. Из Парижа в Лондон, из Лондона в Готенбург, в Стокгольм... в Петербург. Вот моя Одиссея, поистине Одиссея!"

Батюшков остановился у своей тетки Е. Ф. Муравьевой, в доме на Фонтанке. Старший друг и покровитель А. Н. Оленин зачислил его на службу в Публичную библиотеку.

В 1815 году Батюшкова заочно избрали в члены "Арзамаса" под именем "Ахилл", а впервые он присутствовал на заседании общества в доме А. И. Тургенева 27 августа 1817 года.

Собрания "Арзамаса" его увлекали. "В "Арзамасе" весело, - сообщает он П. А. Вяземскому и дает характеристики некоторым арзамасцам: ...отдохнул с людьми, ибо это, право, люди: Блудов, столь острый и образованный; Тургенев, у которого доброты достанет па двух, и какого-то аттицизма, весьма приятного и оригинального, человек на десять; ...Орлов, у которого - редкий случай! - ум забрался в тело, достойное Фидиаса, и Жуковский, исполненный счастливейших качеств ума и сердца, ходячий талант".

Друзья запомнили кроткую, миловидную наружность Батюшкова: она "согласовалась с неподражаемым благозвучием его стихов, с приятностью его плавной и умной прозы. Он был моложав, часто застенчив, сладкоречив; в мягком голосе и в живой, но кроткой беседе его слышался как бы тихий отголосок внутреннего пения".

Пушкин встречался с Батюшковым не только в "Арзамасе", но и во многих петербургских домах. Сохранился экспромт, посвященный дружескому собранию в Царском Селе 1 сентября 1817 года. Его содержание живо передает непринужденное веселое настроение участников:

В октябре этого же года Батюшков и Пушкин в Царском Селе провожали В. А. Жуковского, уезжавшего в Дерпт.

Высоко оценив дарование юного поэта, Батюшков с интересом следил за его развитием. Маленькому Пушкину, скажет он, "Аполлон дал чуткое ухо". А "арзамасцу" Д. Н. Блудову сообщит: "Талант чудесный! вкус, остроумие, изобретательность, веселость!" В письме к Вяземскому в мае 1818 года он отзывался о "Руслане и Людмиле": "Молодой Пушкин пишет прелестную поэму и зреет".

Первый биограф Пушкина П. В. Анненков вспоминает о том, как "Батюшков судорожно сжал в руках" листок бумаги, на котором читал пушкинское "Послание к Юву", и проговорил: "О как стал писать этот злодей!" По словам Анненкова, он "нередко с изумлением смотрел, как антологический род поэзии, созданный им на Руси, легко и непринужденно подчиняется перу молодого человека, занятого, по-видимому, только удовольствиями и рассеяниями света". Батюшкову казалось опасным увлечение Пушкина светскими развлечениями, и он советовал А. И. Тургеневу его "запереть в Геттинген и кормить года три молочным супом и логикою... но да спасут его Музы и молитвы наши!"

В 1817 году вышел в свет первый сборник произведений Батюшкова "Опыты в стихах и прозе", которому суждено было стать единственным. Поэт рассматривал его как итог своего поэтического творчества.

Слабое здоровье Батюшкова и "ипохондрия" заставили друзей в 1818 году хлопотать о причислении его к Министерству иностранных дел, с тем чтобы он мог поехать для лечения в Италию. Хлопоты увенчались успехом. "Вчера проводили мы Батюшкова в Италию,- сообщал 20 ноября А. И. Тургенев П. А. Вяземскому.- Отправились в Царское Село, где ожидал уже нас хороший обед и батарея шампанского. Горевали, пили, смеялись, спорили, горячились. Готовы были плакать и опять пили... В девять часов вечера усадили нашего милого вояжера и с чувством долгой разлуки обняли его и надолго простились". Вместе с А. И. Тургеневым проводить поэта собрались Е. Ф. Муравьева с сыном Никитой, М. С. Лунин со своей сестрой, В. А. Жуковский, Пушкин.

Италия не помогла Батюшкову. Душевная болезнь прогрессировала. Пророчески звучат его слова: "Я похож на человека, который не дошел до цели своей, а нес на голове красивый сосуд, чем-то наполненный. Сосуд сорвался с головы, упал и разбился вдребезги. Поди, узнай теперь, что в нем было". И скажет с глубокой скорбью: "Меня уже нет".

Печальное известие о болезни Батюшкова достигло и Михайловское. Глубокая тревога звучит в письме Пушкина брату 21 июля 1822 года: "Мне писали, что Батюшков помешался: быть нельзя: уничтожь это вранье". Обращаясь к К. Ф. Рылееву 25 января 1825 года, поэт опять с грустью вспоминает о трагической судьбе Батюшкова: "Уважим в нем несчастия и не созревшие надежды".

В наброске статьи 1824 года "Причинами, замедлившими ход нашей словесности..." Пушкин писал: "Батюшков, счастливый сподвижник Ломоносова, сделал для русского языка то же самое, что Петрарка для италианского".

Некоторые пушкинские стихотворения, пишет П. В. Анненков, имеют сходство с "манерой Батюшкова". Рассказывают, что в 1828 году Пушкин сказал о своем стихотворении "Муза": "Я люблю его - оно отзывается стихами Батюшкова".

К сборнику Батюшкова Пушкин обратился в 1830 году. На полях второй части "Опытов" он сделал множество замечаний, пометок, зачеркиваний. Он изучал и как бы редактировал этот сборник.

Сам автор ранее в письмах к Н. И. Гнедичу, В. А. Жуковскому и П. А. Вяземскому просил при чтении "выкидывать лишнее". Надо полагать, что Пушкин знал об этом и сделал то, чего не выполнили друзья Батюшкова. В своих замечаниях он выступает как собрат по перу, судит строго и профессионально. Эти замечания - бесценный материал для понимания зрелой поэтики Пушкина. Они делятся почти поровну на положительные и отрицательные. Поэт писал их для себя, не стесняясь в выражениях. "Дрянь, вяло, плохо, черт знает что",- замечает он о некоторых стихотворениях. Но многие стихи получают восторженные оценки: "Что за чудотворец этот Батюшков", "По чувству, гармонии, по роскоши и небрежности воображения - лучшая элегия Батюшкова" и т. п.

Не случайно Белинский настойчиво напоминал об особой заслуге Батюшкова, который "много и много способствовал тому, что Пушкин явился таким, каким явился действительно".

В сборнике Батюшкова был напечатан и очерк "Прогулка в Академию художеств", который увидел свет еще в журнале "Сын отечества" в 1814 году. Пушкин использовал материал очерка во вступлении к поэме "Медный всадник", в особенности описывая преображение "топи блат" в "великолепный Петербург".

Батюшкова привезли в Москву в 1828 году и поселили в небольшом домике в Грузинах под наблюдением доктора и под надзором старой любящей его покровительницы-тетки Е. Ф. Муравьевой.

Последний раз Пушкин видел его в 1830 году в Грузинах, но Батюшков уже никого не узнавал. "И был он мертв для внешних впечатлений..." - с грустью скажет П. А. Вяземский.

Константин Николаевич Батюшков — известный русский поэт XIX века, друг Вяземского и Жуковского, предшественник и кумир Пушкина.

Родился он в Вологде, в старинной, но не знатной и не особенно богатой семье. С десяти лет учился в пансионах Петербуга, изучая французский, немецкий и итальянсий языки. Его двоюродный дядя, Михаил Никитич Муравьев, писатель и государственного деятель, направил литературный интерес Батюшков в сторону классической художественной литературы.

Поступив на службу (по управлению министерства народного просвещения, 1802 года), жил в Петербурге, подружился Батюшков с Гнедичем, посещал интеллигентный и гостеприимный дом А.Н. Оленина, игравший тогда роль литературного салона, Н.М. Карамзина, сблизился с Жуковским.

В 1807 году, когда началась война с Наполеоном, он добровольцем пошел в армию сражаться с французами, был адъютантом легендарного генерала Раевского, тяжело ранен. 29 мая 1807 года под Гейльсбергом.

Ранение, первое любовное увлечение (к дочери хозяина дома, где поместили раненого поэта), смерть его руководителя Муравьева оставили болезненный след в его душе. Имея дурную семейную наследственность: умопомешательство деда, матери (сразу после рождения сына), сестры Александры, он впервые серьёзно заболел. Прохворав несколько месяцев, Батюшков вернулся на военную службу, участвовал в шведской войне, был в финляндском походе.

В 1810 году поселился в Москве и сблизился с князем П.А. Вяземским, И.М. Муравьевым-Апостолом, В.Л. Пушкиным. Здесь, среди друзей, провел здесь лучшие два года своей жизни. Вернувшись в Петербург, в начале 1812 года, поступил в Публичную Библиотеку, где тогда служили Крылов, Уваров, Гнедич, но в следующем году вернулся в армию, побывал в Германии, Франции, Англии и Швеции.

Всё это время он писал. Воевавший на трех войнах, Батюшков был едва ли не первый, кто воспел ратный подвиг русского солдата. Произведения его написаны не мудреным языком литературы начала 18 века, а новым, свежим эпистолярным.
"Это еще не пушкинские стихи, - сказал Белинский об одной из его пьес, - но после них уже надо было ожидать не других каких-нибудь, а пушкинских.

Пушкин называл Батюшкова своим учителем, и в его творчестве, в особенности юношеского периода, есть много следов влияния Батюшкова.

Когда Батюшков, участвовавший в военных походах в 1813-1814 гг., некоторое время мало писал и не печатал своих стихов, желая вернуть его к поэтическому творчеству юный Пушкин написал:

 К БАТЮШКОВУ
Философ резвый и пиит,
Парнасский счастливый ленивец,
Харит изнеженный любимец,
Наперсник милых аонид,
Почто на арфе златострунной
Умолкнул, радости певец?
Ужель и ты, мечтатель юный,
Расстался с Фебом наконец?
..........
(полный текст)

Пушкин напечатал его в «Российском Музеуме» (1815, № 1). Прочтя послание в журнале и узнав, что под псевдонимом скрывается лицеист Пушкин, Батюшков приехал с ним познакомиться - в начале февраля 1815 г. (см. письмо Пушкина к Вяземскому от 27 марта 1816 г.).

По возвращении на Родину его преследовали неудачи (неуспех по службе, снова неудачная любовь) и Батюшков, которого уже несколько лет назад преследовали галлюцинации, окончательно погрузился в тяжелую и унылую апатию, усиленную пребыванием в глухой провинции - в Каменец-Подольске, куда ему пришлось отправиться со своим полком.

В это время (1815 - 1817) с особенной яркостью вспыхнул его талант, в последний раз перед тем, как ослабеть и, наконец, угаснуть, что он всегда предчувствовал.

Трагическая судьба постигла этого поэта: он сошел с ума, когда был в самом расцвете таланта и славы, на тридцать четвертом году жизни, прожив после этого еще более тридцати лет. Батюшкова, несколько раз покушавшегося на самоубийство, пробовали лечить и в Крыму, и на Кавказе, и за границей, но болезнь усиливалась.

Однажды, в минуту просветления, он сказал о себе поэту Вяземскому:
“Я похож на человека, который не дошел до цели своей, а нес он на голове красивый сосуд, чем-то наполненный. Сосуд сорвался с головы, упал и разбился вдребезги. Поди узнай теперь, что в нем было”.

Однако до того как “сосуд разбился”, Батюшков успел много сделать для русского языка и литературы. Пушкин называл его счастливым сподвижником Ломоносова, сделавшим для русского языка то же самое, что сделал Петрарка для итальянского

Стихи Батюшкова радуют своей плавностью, звучностью и ясностью. Именно этому учился у него юный Пушкин. Из всех поэтов-предшественников Батюшков оказал на него самое сильное влияние.
Пушкин восхищался Батюшковым, о котором написал однажды:
- Что за чудотворец этот Батюшков!
Батюшков тоже очень высоко ценил Пушкина. Рассказывают, что однажды, зажав в руке листок, на котором были написаны стихи Пушкина, он воскликнул:
- О, как стал писать этот злодей!

Болезнь не дала Батюшкову расцвести в полную силу. К тому же в один из приступов болезни он сжег все написанное им в Италии, куда уехал с надеждой вылечиться. Надежда не оправдалась, и тяжелобольным возвращается Батюшков в Россию, где умирает через 33 года.

Какая страшная участь: больше чем тридцать лет прорываться сквозь беспросветную тьму тяжелой душевной болезни!

Лучший поэт допушкинской поры издал всего одну небольшую книжку «Опыты в стихах и прозе» в 1817 на средства своего друга Гнeдича.

РАЗЛУКА
Гусар, на саблю опираясь,
В глубокой горести стоял;
Надолго с милой разлучаясь,
Вздыхая, он сказал:

"Не плачь, красавица! Слезами
Кручине злой не пособить!
Клянуся честью и усами
Любви не изменить!

Любви непобедима сила!
Она мой верный щит в войне;
Булат в руке, а в сердце Лила,-
Чего страшиться мне?

Не плачь, красавица! Слезами
Кручине злой не пособить!
А если изменю... усами
Клянусь, наказан быть!

Тогда мой верный конь споткнися,
Летя во вражий стан стрелой,
Уздечка браная порвися
И стремя под ногой!

Пускай булат в руке с размаха
Изломится, как прут гнилой,
И я, бледнея весь от страха,
Явлюсь перед тобой!"

Но верный конь не спотыкался
Под нашим всадником лихим;
Булат в боях не изломался,-
И честь гусара с ним!

А он забыл любовь и слезы
Своей пастушки дорогой
И рвал в чужбине счастья розы
С красавицей другой.

Но что же сделала пастушка?
Другому сердце отдала.
Любовь красавицам - игрушка,
А клятвы их - слова!

Всё здесь, друзья! изменой дышит,
Теперь нет верности нигде!
Амур, смеясь, все клятвы пишет
Стрелою на воде.

Философ резвый и пиит,
Парнасский счастливый ленивец,
Харит изнеженный любимец,
Наперсник милых аонид,
Почто на арфе златострунной
Умолкнул, радости певец?
Ужель и ты, мечтатель юный,
Расстался с Фебом наконец?

Уже с венком из роз душистых,
Меж кудрей вьющихся, златых,
Под тенью тополов ветвистых,
В кругу красавиц молодых,
Заздравным не стучишь фиалом,
Любовь и Вакха не поешь,
Довольный счастливым началом,
Цветов парнасских вновь не рвешь;
Не слышен наш Парни российский!..
Пой, юноша, - певец тиисский
В тебя влиял свой нежный дух.
С тобою твой прелестный друг,
Лилета, красных дней отрада:
Певцу любви любовь награда.
Настрой же лиру. По струнам
Летай игривыми перстами,
Как вешний зефир по цветам,
И сладострастными стихами,
И тихим шепотом любви
Лилету в свой шалаш зови.
И звезд ночных при бледном свете,
Плывущих в дальней вышине,
В уединенном кабинете,
Волшебной внемля тишине,
Слезами счастья грудь прекрасной,
Счастливец милый, орошай;
Но, упоен любовью страстной,
И нежных муз не забывай;
Любви нет боле счастья в мире:
Люби - и пой ее на лире.

Когда ж к тебе в досужный час
Друзья, знакомые сберутся,
И вины пенные польются,
От плена с треском свободясь -
Описывай в стихах игривых
Веселье, шум гостей болтливых
Вокруг накрытого стола,
Стакан, кипящий пеной белой,
И стук блестящего стекла.
И гости дружно стих веселый,
Бокал в бокал ударя в лад,
Нестройным хором повторят.

Поэт! в твоей предметы воле,
Во звучны струны смело грянь,
С Жуковским пой кроваву брань
И грозну смерть на ратном поле.
И ты в строях ее встречал,
И ты, постигнутый судьбою,
Как росс, питомцем славы пал!
Ты пал, и хладною косою
Едва скошенный, не увял!..

Иль, вдохновенный Ювеналом,
Вооружись сатиры жалом,
Подчас прими ее свисток,
Рази, осмеивай порок,
Шутя, показывай смешное
И, если можно, нас исправь.
Но Тредьяковского оставь
В столь часто рушимом покое.
Увы! довольно без него
Найдем бессмысленных поэтов,
Довольно в мире есть предметов,
Пера достойных твоего!

Но что!.. цевницею моею,
Безвестный в мире сем поэт,
Я песни продолжать не смею.
Прости - но помни мой совет:
Доколе, музами любимый,
Ты пиэрид горишь огнем,
Доколь, сражен стрелой незримой,
В подземный ты не снидешь дом,
Мирские забывай печали,
Играй: тебя младой Назон,
Эрот и грации венчали,
А лиру строил Аполлон.

Пушкин, 1814

Батюшков, Константин Николаевич - (1787-1855) - русский поэт.

Батюшков, участвовавший в военных походах в 1813-1814 гг., некоторое время мало писал и не печатал своих стихов; вернуть его к поэтическому творчеству и было целью настоящего послания, которое юный Пушкин напечатал в «Российском Музеуме» (1815). Заглавие «К Б - ову » почти не скрывало адресата. Прочтя послание в журнале и узнав, что под псевдонимом скрывается лицеист Пушкин, Батюшков приехал с ним познакомиться - в начале февраля 1815 г.

Певец Тиисский - Анакреон (ок. 570-478 г. до н. э.), крупнейший греческий лирик, воспевавший радости жизни, любовь и вино. Он был родом из Тииса (Теоса ) в Ионии.
Парни российский - именем французского лирического поэта Пушкин называет Батюшкова.

«К Батюшкову» Александр Пушкин

Философ резвый и пиит,
Парнасский счастливый ленивец,
Харит изнеженный любимец,
Наперсник милых аонид,
Почто на арфе златострунной
Умолкнул, радости певец?
Ужель и ты, мечтатель юный,
Расстался с Фебом наконец?

Уже с венком из роз душистых,
Меж кудрей вьющихся, златых,
Под тенью тополов ветвистых,
В кругу красавиц молодых,
Заздравным не стучишь фиалом,
Любовь и Вакха не поешь,
Довольный счастливым началом,
Цветов парнасских вновь не рвешь;
Не слышен наш Парни российский!..
Пой, юноша, - певец тиисский
В тебя влиял свой нежный дух.
С тобою твой прелестный друг,
Лилета, красных дней отрада:
Певцу любви любовь награда.
Настрой же лиру. По струнам
Летай игривыми перстами,
Как вешний зефир по цветам,
И сладострастными стихами,
И тихим шепотом любви
Лилету в свой шалаш зови.
И звезд ночных при бледном свете,
Плывущих в дальней вышине,
В уединенном кабинете,
Волшебной внемля тишине,
Слезами счастья грудь прекрасной,
Счастливец милый, орошай;
Но, упоен любовью страстной,
И нежных муз не забывай;
Любви нет боле счастья в мире:
Люби - и пой ее на лире.

Когда ж к тебе в досужный час
Друзья, знакомые сберутся,
И вины пенные польются,
От плена с треском свободясь -
Описывай в стихах игривых
Веселье, шум гостей болтливых
Вокруг накрытого стола,
Стакан, кипящий пеной белой,
И стук блестящего стекла.
И гости дружно стих веселый,
Бокал в бокал ударя в лад,
Нестройным хором повторят.

Поэт! в твоей предметы воле,
Во звучны струны смело грянь,
С Жуковским пой кроваву брань
И грозну смерть на ратном поле.
И ты в строях ее встречал,
И ты, постигнутый судьбою,
Как росс, питомцем славы пал!
Ты пал, и хладною косою
Едва скошенный, не увял!..

Иль, вдохновенный Ювеналом,
Вооружись сатиры жалом,
Подчас прими ее свисток,
Рази, осмеивай порок,
Шутя, показывай смешное
И, если можно, нас исправь.
Но Тредьяковского оставь
В столь часто рушимом покое.
Увы! довольно без него
Найдем бессмысленных поэтов,
Довольно в мире есть предметов,
Пера достойных твоего!

Но что!.. цевницею моею,
Безвестный в мире сем поэт,
Я песни продолжать не смею.
Прости - но помни мой совет:
Доколе, музами любимый,
Ты пиэрид горишь огнем,
Доколь, сражен стрелой незримой,
В подземный ты не снидешь дом,
Мирские забывай печали,
Играй: тебя младой Назон,
Эрот и грации венчали,
А лиру строил Аполлон.

Анализ стихотворения Пушкина «К Батюшкову»

Батюшковские темы жизнерадостной молодости и любви не могли оставить равнодушным Пушкина-лицеиста. Юношу беспокоило затянувшееся молчание именитого современника. Стихотворным выражением тревог стало послание 1814 г., опубликованное в журнале примерно через полгода после написания. Оно послужило поводом для личного знакомства известного и начинающего авторов, а также дало начало поэтическому обмену мнениями.

Развитие анакреонтической темы, близкой юному Пушкину, обусловлено влиянием батюшковской поэтики. Интертекстуальные переклички с «Моими пенатами» прозрачны и многочисленны: высокая природа «поэзии святой», радость дружеского общения в пиршественном кругу, блаженная праздность, противопоставленная светским порокам. Мечты о счастье земной любви связаны с женским образом, который в обоих текстах наделяется условным именем Лилета.

Зачин произведения открывается обращением к «радости певцу». Автор щедр на похвальные характеристики адресату, которые отражены комплексом перифраз. Раздав комплименты, субъект речи указывает на главную проблему, сформулированную с помощью риторического вопроса, - озабоченность молчанием прозорливого философа и «счастливого ленивца».

Пушкинский герой, позиционирующий себя как «безвестный», но отважный поэт, задается целью побудить прославленного собрата к творчеству и жизненным наслаждениям. Многочисленные призывы, разбросанные по тексту, выражены глаголами повелительного наклонения.

Что следует из наставлений лирического «я»? Любимцу муз нельзя пренебрегать высоким даром: его стихия - творчество, сложение «стихов игривых» или страстных. Любовное переживание связано с образом Лилеты, упоминавшимся выше, а темы дружбы и наслаждения жизнью - с традиционной сценой пира, участники которого повторяют веселую песнь адресата-председателя.

Не ограничиваясь эпикурейскими мотивами, субъект речи призывает «питомца славы» воспеть ратные подвиги: героическая тема близка поэту-воину. Еще одной сферой, позволяющей реализовать талант стихотворца, становится сатирическое изображение пороков, призванное «исправить» общество. В этом случае рекомендации касаются и стилистики: попутно задев трудный слог Тредиаковского, дерзкий герой советует отказаться от наследия многословных предшественников.

О своем статусе новичка советчик вспоминает лишь в финале. Сомнения не мешают смельчаку закончить речь. Он повторяет призыв, соответствующий эпикурейской концепции: таланту надлежит творить под патронатом благосклонных богов, забыв о «мирских печалях».

Сын неги и веселья,

По Музе мне родной,

Приятность новоселья

Лечу вкусить с тобой;

Отдам поклон Пенату,

И милому собрату

В подарок пук стихов.

Увей же скромну хату

Венками из цветов;

Узорным покрывалом

Свой шаткий стол одень,

Вооружись фиалом,

Шампанского напень,

И стукнем в чашу чашей,

И выпьем всё до дна:

Буть верной Музе нашей

Дань первого вина.

Вхожу в твою обитель:

Здесь весел ты с собой,

И, лени друг, покой

Дверей твоих хранитель.

Всё ясно вкруг меня;

Закат румяный дня

Живее здесь играет

На зелени лугов,

И чище отражает

Здесь виды берегов

Источник тихоструйный;

Здесь кроток вихорь буйный;

Приятней сень листов

Зефиры здесь колышут,

И слаще негой дышут;

Укромный домик твой

Не златом - чистотой

И светлостью пленяет;

В окно твоё влетает

Цветов приятный дух;

Террас, пред ним дерновый

Узорный полукруг;

Там ландыши перловы,

Там розовы кусты,

Тюльпан, нарцысс душистой,

И тубероза - чистой

Эмблема красоты,

С роскошным анемоном;

Едва приметным склоном

Твой сходит сад к реке;

Шумит невдалеке

Там мельница смиренна:

С колёс жемчужна пена

И брызгов дым седой;

Мелькает над рекой

Весёлая купальня,

И, гость из края дальня,

Уютный домик свой

Там швабский гусь спесивой

На острове под ивой,

Меж дикою крапивой

Беспечно заложил.

Так! здесь приют поэта:

Душа моя согрета

Влияньем горних сил,

И вся ничтожность света

В глазах моих, как сон…

Незримый Аполлон

Промчался надо мною;

Ликуй, мой друг-поэт.

Довольнее судьбою

Поэтов под луною

И не было и нет.

Их жизнь очарованье!

Ты помнишь ли преданье?

Разбить в уделы свет

Преемник древний Крона

Задумал искони.

"Делитесь!" - с горня трона

Бог людям рёк. Они

Взроилися, как пчёлы,

Шумящи по лугам -

И все уже уделы

Земные по рукам.

Смиренный земледелец

Взял труд и сельный плод,

Могущество - Владелец;

Купец равнину вод

Наморщил под рулями;

Взял откуп арендарь,

А пастырь душ - алтарь

И силу над умами.

"Будь каждый при своём

(Рёк царь земли и ада);

Вы сейте, добры чада;

Мне жертвуйте плодом".

Но вот… с земли продела

Приходит и поэт;

Увы! ему удела

Нигде на свете нет;

К Зевесу он с мольбою;

"Отец и властелин,

За что забыт тобою

Любимейший твой сын?" -

"Не я виной забвенья.

Когда я мир делил,

В страну воображенья

Зачем ты уходил?" -

"Увы! я был с тобою

(В слезах сказал певец);

Величеством, красою

Небес твоих, отец,

Мои питались взоры;

Там пели дивны хоры;

Я сердце возносил

К делам твоим чудесным…

Но, ах! пленён небесным,

Земное позабыл". -

"Мой сын, уделы взяты;

Мне жаль твоей утраты;

Но рай перед тобой;

Согласен ли со мной

Делиться небесами?

Блаженствуя с богами,

Ты презришь мир земной".

С тех пор - необожатель

Подсолнечных сует -

Стал верный обитатель

Страны духов поэт,

Страны неоткровенной:

Туда непосвящённой

Толпе дороги нет;

Там чудотворны боги

Весёлые чертоги

Слияли из лучей,

В мерцающей долине,

Любимице своей

"Фантазии" - богине;

Её "Природа" мать;

Беспечно ей играть

Даёт она собою;

Но, радуясь игрою,

Велит её хранить

Трём чадам первородным,

Чтоб прихотям свободным

Её не заманить

В туманы заблуждений:

То с пламенником "Гений",

"Наука" с свитком "Муз",

И с лёгкою уздою

Очами зоркий "Вкус";

С весёлою сестрою

Согласные, они

Там нежными перстами

Виют златые дни;

Всё их горит лучами;

Во всё дух жизни влит:

В потоке там журчит

Гармония Наяды:

Храним Сильваном лес;

Грудь юныя Дриады

Под коркою древес

Незримая пылает;

Зефир струи ласкает

И вьётся вкруг лилей;

Нарцис глядит в ручей;

Среди прозрачной пены

Летучих облаков

Мелькает рог Селены,

И в сумраке лесов

Тоскует Филомела.

Хранят сего удела

Магической покой

"Невинность" - гений милый

С "Беспечностью" - сестрой:

И их улыбки силой

Ни "Скукою" унылой,

Ни мрачной "Суетой",

Ни "Алчностью" угрюмой,

Ни "Мести" грозной думой,

Ни "Зависти" тоской

Там светлость не мрачится;

Там ясная таится,

"Веселью" верный друг,

"Гордынею" забыта,

"Посредственность" - Харита,

И их согласный круг

Одушевляем "Славой" -

Не той богиней бед,

Которая кровавой

Кладёт венец побед

В дымящиеся длани

Свирепостию брани -

Но милою, живой,

Небесною сестрой

Небесныя "Надежды";

Чужда порока, враг

Безумца и невежды,

Её жилища праг

Ужасен недостойным;

Но тем душам спокойным,

Где чувство в простоте

Как тихий день сияет,

В могущей красоте

Она себя являет,

И, в них воспламенив

К великому порыв,

К прекрасному стремленье,

Ко благу страстный жар,

Им оставляет в дар:

"Собою наслажденье".

Мой друг, и ты певец;

И твой участок лира;

И ты в мечтах жилец

Незнаемого мира…

В мечтах? Почто ж в мечтах?

Почто мы не с крылами,

И вольны лишь мечтами,

А наяву в цепях?

Почто сей тяжкий прах

С себя не можем сринуть,

И мир совсем покинуть,

И нам дороги нет

Из мрачного изгнанья

В страну очарованья?

Увы! мой друг… поэт,

Призр"аками богатый,

Беспечностью дитя -

Он мог бы жить, шутя;

Но горькие утраты

Живут и для него,

Хотя перед слепою

Богинею покою

Не тратит своего;

Хотя одной молвою,

Смотря на свет тайком,

В своём углу знаком

С бесславием тщеславных,

С печалями забавных

Фигляров-остряков,

И с мукою льстецов

Пред тронами ползущих

И с бешенством падущих

В изрытый ими ров -

Но те живейши раны,

Которые, как враны,

Вгрызаясь в глубь сердец,

В них радость истребляют

И жизнь их пожирают,

Их знает и певец.

Какими, друг, мечтами

Сберечь души покой,

Когда перед глазами,

Под дланью роковой,

Погибнет то, что мило,

И схваченный могилой

Исчезнет пред тобой

Души твоей родной;

А ты, осиротелой,

Дорогой опустелой

Ко гробу осуждён

Один, снедая слёзы,

Тащить свои желёзы?

И много ли замен

Нам даст мечта крылата

Тогда, как без возврата

Блаженство улетит,

С блаженством упованье,

И в сердце замолчит

Унывшее желанье;

И ты, как палачом

Преступник раздроблённый,

И к плахе пригвождённый,

В бессилии своём

Ещё быть должен зритель,

Как жребий-истребитель

Всё то, чем ты дышал,

Что, сердцем увлечённый,

В надежде восхищённой,

"Своим" уж называл,

Другому на пожранье

Отдаст в твоих глазах…

Тебе ж одно терзанье

Над гробом милых благ?

Но полно!… Муза с нами;

Бессмертными богами

Не всем, мой друг, она

В сопутницы дана.

Кто слышал в час рожденья

Небесной девы глас,

В ком искра вдохновенья

С огнём души зажглась:

Тот верный от судьбины

Найдёт здесь уголок.

В покрыты мглой пучины

Замчался мой челнок…

Но светит для унылой

Ещё души моей

Поэзии светило.

Хоть прелестью лучей

Бунтующих зыбей

Оно не усмирило…

Но мгла озарена;

Но сладостным сияньем,

Как тайным упованьем,

Душа ободрена,

И милая мелькает

В дали моей Мечта…

Доколь, мой друг, пленяет

Добро и красота,

Доколь огнём священным

Душа ещё полна,

И дверь растворена

Пред взором откровенным

В святой Природы храм,

Доколь Хариты нам

Весёлые послушны:

Дотоль ещё к бедам

Быть может равнодушны.

О добрый Гений мой,

Последних благ спаситель

И жребия смиритель,

Да светит надо мной,

Во мгле путеводитель,

Твой, Муза, милый свет!

А ты, мой друг - поэт,

Храни твой дар бесценный;

То Весты огнь священный;

Пока он не угас -

Мы живы, невредимы,

И Рок неумолимый

Свой гром неотразимый

Бросает мимо нас.

Но пламень сей лишь в ясной

Душе неугасим.

Когда любовью страстной

Лишь то боготворим,

Что благо, что прекрасно;

Когда от наших лир

Лиются жизни звуки,

Чарующие муки,

Сердцам дающи мир;

Когда мы песнопеньем

Несчастного дружим

С сокрытым провиденьем,

Жар славы пламеним

В душе, летящей к благу,

Стезю к убогих прагу

Являем богачам,

Не льстим земным богам,

И дочери стыдливой

Заботливая мать

Гармонии игривой

Сама велит внимать:

Тогда и дарованье

Во благо нам самим,

И мы не посрамим

Поэтов достоянья.

О друг! служенье Муз

Должно быть их достойно:

Лишь с добрым их союз.

Слияв в душе спокойной

Младенца чистоту

С величием свободы,

Боготворя природы

Простую красоту,

Лишь благам неизменным,

Певец - любимец мой,

Доступен будь душой;

Когда к дверям смиренным

Обители твоей

Придёт, с толпою Фей

"Желаний" прихотливых,

"Фортуна" - враг счастливых:

Ты двери на замок;

Пускай толпа стучится;

Содом сей в уголок

Поэта не вместится,

Не вытеснив Харит.

Но если залетит

"Веселий" рой вертляный -

Дверь настежь, милый друг.

Пускай в их шумный круг

Войдут: и "Вакх" румяный,

Украшенный венком,

С состаревшим вином,

С наследственною кружкой,

И "Шутка" с погремушкой,

И "Пляски" шумный хор -

Им рад "Досуг" шутливый;

Они осклабят взор

"Работы" молчаливой.

"Задумчивость" подчас

Впускай в приют укромный:

Её чуть слышный глас

И взор приятно-томный

Переливают в нас

Покой и услажденье;

Она уединенье

Собой животворит;

Она за дальни горы

Нас к милому стремит -

И радостные взоры,

Согласные с душой,

За синевой туманной

Встречаются с желанной

Возлюбленных мечтой;

Её волшебной силой

В гармонии унылой

Осеннего листка

И в тихом ветерка

Вдоль рощи трепетаньи,

И в легком содроганьи

Дремавшия волны,

Как будто с вышины,

Спускается приятной

Минувшего привет,

И то, что невозвратно,

Чего навеки нет,

Опять животворится,

И тихо веют, мнится,

Над нашей головой

Воздушною толпой

Жильцы духовной сени

Невозвратимых тени.

Но, друг мой, приготовь

В обители смиренной

Ты терем отделённой:

Иметь постой бессменной

И "Дружба" и "Любовь"

Привыкли у поэта;

Лишась блестящих света

Отличий и даров,

Ему необходимо

Под свой пустынный кров

Всё то, что им любимо,

Собрать в единый круг;

С кем милая и друг,

Тот в угол свой забвенный

Обширныя вселенны

Всю прелесть уместил;

Он мир свой оградил

Забором огорода,

И вдаль за суетой

Не следует мечтой.

Посредственность, свобода,

Животворящий труд,

Веселие досуга

Близ милыя и друга,

И пенистый сосуд

В час вечера приятной

Под липой ароматной

С забвением сует,

Вот всё… Но, друг-поэт,

Любовь - святой хранитель,

Иль грозный истребитель

Душевной чистоты.

Отвергни сладострастья

Погибельны мечты,

И не восторгов - счастья

В прямой ищи любви;

Восторгов исступленье -

Минутное забвенье;

Отринь их, разорви

Лаис коварных узы;

Друзья стыдливых - Музы;

Во храм священный их

Прелестниц записных

Толпа войти страшится…

И что, мой друг, сравнится

С невинною красой?

При ней цветём душой!

Она, как ангел милой,

Одной явленья силой,

Могущая собой,

Вливает в сердце радость.

О скромных взоров сладость!

Движений тишина!

Стыдливое молчанье,

Где вся душа слышна!

Речей очарованье!

Беспечность простоты,

И прелесть без искусства,

Которая для чувства

Прелесней красоты!

Их несказанной властью

Блаженнейшею страстью

Душа растворена;

Вкушает сладость рая;

Земное отвергая,

Небесного полна.

О друг! доколе младость

С мечтами не ушла,

И жизнь не отцвела,

Спеши любови сладость

Невинную вкусить.

Увы! пора любить

Умчится невозвратно;

Тогда - всему конец;

Но буйностью развратной

Испорченных сердец,

Мой друг, да не сквернится

Твой непорочный жар:

Любовь есть неба дар;

В ней жизни цвет хранится;

Кто любит, тот душой,

Как день весенний, ясен;

Его любви мечтой

Весь мир пред ним прекрасен…

Ах! в мире сём - "она"…

Её святым полна

Присутствием природа,

С денницею со свода

Небес она летит,

Предвестник наслажденья,

И в смутном пробужденья

Блаженстве говорит:

Я в мире! я с тобою!

В то час, когда тишиною

Земля облечена,

В молчании вселеннной

Одна обвороженной

Душе она слышна;

К устам твоим она

Касается дыханьем;

Ты слышишь с содроганьем

Знакомый звук речей,

Задумчивых очей

Встречаешь взор приятный,

И запах ароматный

Пленительных кудрей

Во грудь твою лиётся,

И мыслишь: ангел вьётся

Незримый над тобой.

При ней - задумчив, сладкой

Исполненный тоской,

Ты робок, лишь украдкой

Стремишь к ней томный взор:

В нём сердце вылетает;

Несмел твой разговор;

Твой ум не обретает

Ни мыслей, ни речей;

Задумчивость, молчанье,

И страстное мечтанье -

Язык души твоей;

Забыты все желанья;

Без чувства, без вниманья

К тому, что пред тобой,

Ты одинок с толпой;

"Она" - в сём слове милом

Вселенная твоя;

С ней розно - лишь в унылом

Мечтаньи бытия

Ты чувство заключаешь;

Всечасно улетаешь

Душою к тем краям,

Где ангел твой прелестной;

Твоё блаженство там

За синевой небесной,

В туманной сей дали -

Там всё, что на земли

И мило и священно,

Вся жизнь, весь жребий твой,

Как призрак оживлённой,

Мелькает пред тобой.

Живёшь воспоминаньем:

Его очарованьем

Преображённый свет

Один везде являет

Душе твоей предмет.

Заря ли угасает,

Летит ли ветерок

От дремлющия рощи,

Или покровом нощи

Одеянный поток

В водах являет тени

Недвижных берегов,

И тихих рощей сени,

И тёмный ряд холмов -

"Она" перед тобою;

С природы красотою,

Совсем в душе слита

Любимая мечта.

Когда воспламенённой

Ты мыслию летишь

К правителю вселенной,

Или обет творишь

Забыть стезю пророка,

При всех изменах рока

Быть добрым и прямым,

И следовать святым

Урокам и веленьям

И тайным утешеньям

Лишь совести одной,

Когда, рассудка властью

Торжествовав над страстью,

Ты выше стал душой,

Иль сироте, убитой

Страданием, сокрытой

Благотворил рукой -

Кто, кто тогда с тобой?

Кто чувст твоих свидетель?

"Она"!… твой друг, твоя

Невинность, добродетель.

Лишь счастием ея

Ты счастье измеряешь,

Лишь в нём соединяешь

Все блага бытия.

Любовь - себя забвенье!

Ты молишь проведенье,

Чтоб никогда тоской

Взор милый не затмился,

Чтоб грозный лишь с тобой

Суд рока совершился.

Лить слёзы, жертвой быть

За ту, кем сердце жило,

Погибнув, жизни милой

Спокойствие купить -

Вот жребий драгоценный!

О друг! тогда для нас

И бедствия священны.

И пусть тот луч угас,

Которым украшался

Путь жизни пред тобой,

Пускай навек с мечтой

Блаженства ты расстался -

Своих лишённый благ,

Ты жив блаженством милой:

Как тихое светило,

Оно в твоих глазах

Меж тучами играет,

И дух не унывает

При сладостных лучах.

Прости ж, поэт бесценной,

Пускай живут с тобой,

В обители смиренной,

Посредственность, покой,

И Музы, и Хариты,

И Лары домовиты;

Ты к ним любовь питай,

Строй лиру для забавы,

И мимоходом Славы

Жилище посещай;

И благодать святая

Её с тобою будь!

Но, с Музами играя,

Ты друга не забудь,

Который, отстранившись

От всех земных хлопот,

И матери забот

Фортуне поклонившись,

Куда глаза глядят,

Идёт своей тропою

Беспечно за судьбою.

Хотя и не богат

Он милостями Счастья,

Но Муза от ненастья

Дала ему приют;

Туда не забредут

Ни хитрости разврата,

Ни света суеты;

Не зная нищеты,

Не знает он и злата;

Мечты - его народ:

Сбирает с них доход

Фантазия крылата.

Что ждет его вдали,

О том он забывает;

Давно не доверяет

Он счастью на земли.

Но, друг, куда б Судьбою

Он ни был приведён,

Всегда, везде душою

Он будет прилеплён

Лишь к жизни непорочной;

Таков к друзьям заочно,

Каков и на глазах -

Для них стихи кропает,

И быть таким желает,

Каким в своих стихах