На японской войне викентий викентьевич вересаев. «Военная тема в рассказах Вересаева. IV. Бой на Шахе

Текущая страница: 28 (всего у книги 41 страниц)

Вот что, оказывается, главным образом удерживает Анну от разрыва с мужем! «Положение в свете», а не сын!.. С другой стороны, и для Вронского разрыв этот оказывается вовсе не таким уже желанным. «Он был взят врасплох и в первую минуту, когда она объявила о своем положении (беременности), сердце ее подсказало ему требование оставить мужа. Он сказал это, но теперь, обдумывая, он видел ясно, что лучше было бы обойтись без этого, и вместе с тем, говоря это себе, боялся, не дурно ли это».

Одной дорого ее положение в свете, другому – его свобода… Что же такое для них их любовь? Серьезное, важное и радостное дело жизни или только запретное наслаждение? Помешали наслаждению, – и остается только плакать, «как плачут наказанные дети»? А ведь когда зарождалась любовь, Анна проникновенно говорила Вронскому: «Любовь… Это слово для меня слишком много значит, больше гораздо, чем вы можете понять…»

Анна идет на свидание с Вронским.

«Получив письмо мужа, она знала уже в глубине души, что все останется по–старому, что она не в силах будет пренебречь своим положением, бросить сына и соединиться с любовником. Но свидание это все–таки было для нее чрезвычайно важно. Она надеялась, что это свидание изменит их положение и спасет ее. Если он при этом известии решительно, страстно, без минуты колебания скажет ей: брось все и беги со мной, она бросит сына и уйдет с ним».

Но у него во время объяснения с Анной мелькает мысль: «Лучше не связывать себя».

«Прочтя письмо, он поднял на нее глаза, и во взгляде его не было твердости. Она поняла тотчас же, что он уже сам с собой прежде думал об этом. И она поняла, что последняя надежда ее была обманута».

Словами Вронский продолжает говорить о необходимости разрыва.

«Я надеюсь, – он смутился и покраснел, – что ты позволишь мне устроить и обдумать нашу жизнь. Завтра…

Она не дала договорить ему.

– А сын? – воскликнула она. – Ты видишь, что он пишет: надо оставить его, а я не могу и не хочу сделать это».

Вот только когда она вспомнила о сыне! Неужели не ясно, что сын не представлял такой уже неодолимой преграды для их соединения?

Во время этого же свидания Анна говорит:

«Для меня одно и одно – это твоя любовь. Если она моя, то я чувствую себя так высоко, так твердо, что ничто не может быть для меня унизительным. Я горда своим положением, потому что… горда тем… горда… – Она не договорила, чем она была горда. Слезы стыда и отчаяния задушили ее голос».

О, если бы Анна действительно была горда!.. Будь она горда, уважай она свою любовь, – и она чувствовала бы себя «высоко и твердо», и понимала бы, что нельзя эту любовь волочить по грязи. Нет, она не горда. А гордости понадобится еще много, очень много.

Анна продолжает жить с мужем. Видается с Вронским вне дома, и муж знает про это. И Анна ждет, придет «что–то», от чего все изменится. Вронский, невольно подчиняясь ей, тоже ожидает «чего–то не зависимого от него, долженствующего разъяснить все затруднения». С негодованием Анна говорит Вронскому о муже:

«Это не человек, это министерская машина. Он не понимает, что я твоя жена, что он чужой, что он лишний…»

Но как же сама–то Анна не понимает, что она не жена Каренина? Как не понимает своей обязанности не ждать, а действовать?

Каренин говорит ей: «Вы называете жестокостью то, что муж предоставляет жене свободу, давши ей честный кров имени только под условием соблюдения приличий. Это жестокость?

– Это хуже жестокости, это подлость, если вы уже хотите знать! – со взрывом злобы вскрикнула Анна.

– Нет! – закричал он. – Подлость? Если вы хотите употребить это слово, то подлость – бросить мужа, сына для любовника и есть хлеб мужа!

Она нагнула голову. Она чувствовала всю справедливость его слов».

И все–таки остается жить у него! Живет, сама себя презирая, перенося скотские оскорбления от потерявшей регулятор министерской машины. И все менее способной становится она нести свою любовь «достойно», все больше грязнится и отрепывается любовь. Что–то в Анне меняется. Широко и цельно полюбившая женщина вянет, ссыхается. «Анна была совсем не та, какою Вронский видел ее первое время. И нравственно, и физически она изменилась к худшему. Она вся расширела, и в лице ее, в то время как она говорила об актрисе, было злое, искажавшее ее выражение. Он смотрел на нее, как смотрит человек на сорванный им и завядший цветок, в котором он с трудом узнает красоту, за которую он сорвал и погубил его».

Уж ему и ей одновременно является во сне зловещий мужик со взъерошенною бородою, маленький и страшный; он копошится руками в мешке с железом и говорит какие–то непонятные французские слова. В ужасе оба смотрят друг на друга.

«– Какой вздор! Какой вздор! – говорил Вронский, но он сам чувствовал, что не было никакой убедительности в его голосе.

– Но не будем говорить. Позвони, я велю подать чаю…

Но вдруг Анна остановилась. Выражение ее лица мгновенно изменилось. Ужас и волнение вдруг заменились выражением тихого, серьезного и блаженного внимания. Он не мог понять значения этой перемены. Она слышала в себе движение новой жизни».

Как будто луч ясного света вдруг озаряет тьму, в которой бьется Анна. Зловещие предчувствия, презрение к себе и ужас отступают перед этим пробуждением цельной женщины, перед любовью, вдруг углубившеюся, вдруг ставшею светлой и серьезной, как жизнь.

Тот, в чьих руках воздаяние, смотрит на Анну, колеблет весы и ждет.

Анна родила. Произошла знаменитая встреча мужа и Вронского у ее постели. Анна порывает с мужем и решает уехать с Вронским за границу.

«Неужели это возможно, чтобы мы были, как муж с женой, одни, своей семьей с тобой? – сказала Анна, близко вглядываясь в его глаза».

Может быть, это еще возможно. Но, во всяком случае, после всего, чем они так унизили и загадили свою любовь, для этого теперь требуется много, очень много силы и «гордости».

Они живут в Италии. Анна чувствует себя «непростительно–счастливою и полною радости жизни». «Разлука с сыном, которого она любила, и та не мучила ее первое время. Девочка, его ребенок, была так мила и так привязала к себе Анну, что Анна редко вспоминала о сыне». Но глубоко в душе воспоминание это непрерывно живет у нее. Они возвращаются в Петербург. «И чем ближе она подъезжала к Петербургу, тем радость и значительность свидания с сыном представлялась ей больше и больше. Ей казалось натурально и просто видеть сына, когда она будет в одном с ним городе». Но оказалось не так. Та «грубая властная и таинственная сила», которая помешала Каренину проявить пробудившиеся в нем человеческие чувства, – сила окоченелых понятий людских о добре и зле, – загораживает Анне дорогу к сыну. Незабываемо мучительна сцена свидания Анны с Сережей, когда ранним утром, подкупив швейцаров и лакеев, Анна, как воровка, пробирается в спальню сына. Она по–детски рыдает и целует мальчика, впивая «милый, сонный запах и теплоту, которые бывают только у детей», и твердит: «милый, милый Кутик!» – и бежит, заслышав шаги Каренина.

Нужна была великая сила и гордость, чтоб выдержать это надругательство над материнским своим чувством и не сломиться. У Анны этой силы не хватило. И вот происходит окончательный перелом на том месте, которое давно уже было надломлено: люди считают ее «потерянной женщиной», заставляют стыдиться перед собственным сыном, – хорошо! Ну да, она – «потерянная женщина». Пусть все смотрят!

Встает Достоевский, упивающийся муками и позором. Встает безвольный Дионис. Пропадает воля к борьбе с ужасами и тьмою жизни, тьма эта неудержимо тянет к себе, как огонь тянет ночную бабочку.

Анна решает ехать в оперу, где будет «весь свет». Вронский тщетно пытается отговорить ее. Она как будто ничего не понимает и удивленно спрашивает:

– Отчего же мне не ехать?

«В блестящих глазах было напряженное внимание, и в речи и в движениях была та нервная быстрота и грация, которые в первое время их сближения так прельщали его, а теперь тревожили и пугали». Анна одета в светлое парижское платье, с открытой грудью и с дорогим кружевом на голове, особенно выгодно выставляющими ее яркую красоту. Вронский думает:

– В этом наряде появиться в театре – значит не только признать свое положение погибшей женщины, но и бросить вызов свету, то есть навсегда отречься от него.

– Как может она не понимать этого, и что с ней делается? – говорил он себе. Он чувствовал, как в одно и то же время уважение его к ней уменьшилось, и увеличивалось сознание ее красоты».

Анна появляется в театре. Сидит, гордая и улыбающаяся, под перекрестным огнем насмешливых взглядов и шепотов. Наконец, дама в соседней ложе громко заявляет, что позорно сидеть рядом с Анной, и уходит из ложи.

«Анна собрала свои последние силы, чтобы выдержать взятую на себя роль». Кто не знал, что происходит, «те любовались спокойствием и красотою этой женщины и не подозревали, что она испытывала чувства человека, выставленного у позорного столба».

Объяснение с Вронским после театра. Слезы, жадное впивание в себя уверений в любви, «которые ему казались так пошлы, что ему совестно было выговаривать их». И, совершенно примиренные, они уехали в деревню.

Но уже совершилось. Огненная рука пишет над Анною: «тeкeл, – ты взвешена на весах и найдена очень легкою». Начинается «отмщение».

Вронские живут в деревне. Долли приезжает проведать их. Она поражена «тою временною красотой, которая только в минуты любви бывает в женщинах, и которую она застала теперь на лице Анны. Все в ней было особенно привлекательно; и, казалось, она сама знала это и радовалась этому».

Анна сообщает Долли, что она непростительно–счастлива, еще раз повторяет, что она счастлива, и при этом с робкою улыбкою вопроса глядит на Долли. У Анны появилась новая привычка – щуриться, и Долли заметила, что щурится она, как только разговор касается задушевных сторон ее жизни.

«Точно она на свою жизнь щурится, чтоб не все видеть, – подумала Долли».

Они заходят в детскую. Общий дух детской очень не понравился Дарье Александровне. Видно было, что Анна, кормилица, нянька и ребенок не сжились вместе и что посещение матерью было дело необычное.

«– Мне иногда тяжело, что я как лишняя здесь, – сказала Анна, выходя из детской. – Не то было с первым.

– Я думала, напротив, – робко сказала Долли.

– О, нет!»

Анна щурится и обрывает разговор.

За столом Долли замечает, что все хозяйственные заботы по дому лежат на самом Вронском. Анна же, как и все другие присутствующие, – одинаково гости, весело пользующиеся тем, что для них приготовлено. Дарью Александровну неприятно поражает в Анне «какая–то новая черта молодого кокетства». Между Анною и, молодыми мужчинами чувствуется в разговоре «тон какой–то игривости». «Это щекотит Алексея», – позднее объясняет Анна. Дни усиленно заполняются всевозможными удовольствиями, но чувствуется страшная пустота и скука. И ложь. «Долли все казалось, что она играет на театре с лучшими, чем она, актерами, и что ее плохая игра портит все дело».

Оставшись наедине с Долли, Вронский обращается к ней с чрезвычайно странною и неожиданною просьбою: он просит ее помочь ему уговорить Анну… потребовать от мужа развода «Я пробовал говорить про это Анне. Это раздражает ее». А между тем Каренин и раньше был не против развода, и теперь, можно надеяться, не откажет, – стоит только Анне написать ему.

Анна не хочет развода!.. Почему? Ведь казалось бы, как все хорошо устраивается; они поженятся, Анна восстановит свое положение в свете – и будет прекрасный брак, основанный на любви.

Долли заводит с Анною разговор и пытается убедить ее в необходимости развода. Анна возражает «умышленно поверхностным и легкомысленным тоном», приводит странные возражения, указывающие как раз на ложность и тяжесть ее теперешнего положения. Долли говорит:

«– Ну, и самое законное; он хочет, чтоб дети ваши имели имя.

– Какие же дети? – не глядя на Долли и щурясь, сказал. Анна.

– Ани и будущие…

– Это он может быть спокоен: у меня не будет больше детей».

Причину этого решения Анна объясняет так:

«– Подумай, у меня выбор из двух: или быть беременною, то есть больною, или быть другом, товарищем своего мужа, все равно мужа… Ты пойми, я не жена; он любит меня до тех пор, пока любит. И что же, чем же я поддержу его любовь? Вот этим?

Она вытянула белые руки перед животом».

Долли все время с удивлением возражает:

«– Но ведь для этого–то и нужен развод».

Но Анна не слушает и продолжает приводить свои ничего не опровергающие возражения. Наконец, ссылается на сына.

«– Ведь они мне не отдадут его. Только эти два существа (Вронского и сына) я люблю, и одно исключает другое. Я не могу их соединить, а это мне одно нужно. А если этого нет, то все равно. Все, все равно».

Как все равно? Ложностью их положения одинаково мучаются и она сама, и Вронский. Если ей вправду все равно, то отчего же не согласиться на просьбу Вронского для него? А ведь если развода она не попросит, то сына ей тем более не отдадут.

Рана в душе Анны от потери сына, конечно, очень тяжела, но не смертельна, как она утверждает. В Анне слишком много силы жизни, чтобы погибнуть от такой раны. Настоящей причины своего отказа Анна так и не высказывает.

«Ты не можешь понимать. Это слишком ужасно. Я стараюсь вовсе не смотреть… Ты говоришь, – выйти замуж за Алексея, и что я не думаю об этом… Я не думаю? Нет дня и часа, когда 5ы я не думала и не упрекала себя за то, что думаю… потому что мысли об этом могут с ума свести. Когда я думаю об этом, то я уже не засыпаю без морфина».

Что же она думает такого, что способно свести с ума? За какие мысли она упрекает себя?

По–видимому, Анна уже совершенно ясно понимает то, чего не понимает ни Долли, ни сам Вронский и что сама Анна вскоре выскажет всеми словами: что теперь ни разводом и браком, ни даже отдачею ей сына ничему не поможешь. И в наизаконнейшем браке они с Вронским будут теми же любовниками, та же между ними будет внешняя любовь, где самым важным остается чувственное наслаждение, красота, «круглые колени» и «выпуклые бедра», та темная арцыбашевщина, которая в самой себе несет гибель, взаимную ненависть и разъединение. Анна чувствует это и бессознательно противится браку; тогда уж нельзя будет себя обманывать, банкротство их любви станет очевидным.

Толстой пишет: «Жизнь, казалось, была такая, какой лучше желать нельзя: был полный достаток, было здоровье, был ребенок, и у обоих были занятия». Анна много читает по вопросам, занимающим Вронского, является незаменимым помощником в его делах. Все между ними есть. Чего же нет? Вот чего:

«Кити крепче оперлась на руку Левина и прижала ее к себе. Он наедине с нею испытывал теперь, когда мысль о ее беременности ни на минуту не покидала его, то еще новое для него и радостное, совершенно чистое от чувственности наслаждение близости к любимой женщине. Ему хотелось слышать звук ее голоса, изменившегося теперь при беременности. В голосе, как и во взгляде, была мягкость и серьезность, подобная той, которая бывает у людей, постоянно сосредоточенных над одним любимым делом».

Только этого нет между Анной и Вронским. Но в том глубоко серьезном и важном деле жизни, каким для Толстого является любовь, это – все. Мрачною погребальною песнью над умершею женщиною звучит безобразный ответ Анны: «Чем я поддержу его любовь? Вот этим?» И кощунственным поруганием светлого таинства кажется ее циничный жест.

Все быстрее и быстрее Анна катится по откосу вниз. «Как Анна ни старалась, она не могла любить свою девочку, а притворяться в любви она не могла». Всем существом, всею душою Анна уходит в свою хищную, противоестественно–самодовлеющую любовь. Она спрашивает:

«– Для чего ты желаешь развода?

«Боже мой, опять о любви!» – подумал он, морщась.

– Ведь ты знаешь, для чего: для тебя и для детей, которые будут, – сказал он.

– Детей не будет.

– Это очень жалко, – сказал он.

Вопрос о возможности иметь детей был давно спорный и раздражавший ее. Его желание иметь детей она объясняла тем, что он не дорожил ее красотой».

Перед нами совсем другая женщина, чем в начале романа. Не узнаешь прежней Анны, как будто кто–то подменил ее. Когда–то с вызовом отчаяния Анна называла себя «любовницей», шла на признание себя «погибшей женщиной». Теперь она действительно становится такою.

«Бессознательно в это последнее время в отношении ко всем молодым мужчинам Анна делала все возможное, чтоб возбудить в них чувство любви к себе». Она старается вскружить голову Левину. Прощаясь, удерживает его за руку и глядит ему в глаза притягивающим взглядом. Сообщает Кити, «очевидно, с дурным намерением», что Левин был у нее и очень ей понравился.

Как два прикованных к одной цепи врага, стоят теперь друг против друга Анна и Вронский. Между ними – «мрачная, тяжелая любовь», ужасающая обоих. «Рядом с любовью, которая связывала их, установился между ними злой дух какой–то борьбы, которого она не могла изгнать ни из его, ни, еще менее, из своего сердца… Она не хотела борьбы, упрекала его за то, что он хотел бороться, но невольно сама становилась в положение борьбы… Какая–то странная сила зла не позволяла ей отдаться своему влечению, как будто условия борьбы не позволяли ей покориться».

Анна решает покончить с собою.

«Смерть, как единственное средство восстановить в его сердце любовь к ней, наказать его и одержать победу в той борьбе, которую поселившийся в ее сердце злой дух вел с ним, ясно и живо представилась ей. С наслаждением стала она думать о том, как он будет мучиться, раскаиваться и любить ее память».

Анна едет на вокзал, в поездку, которая кончится ее смертью. Новыми глазами смотрит на все кругом, думает, думает… И вдруг – «она открыла рот и переместилась в коляске от волнения, возбужденного в ней пришедшею ей вдруг мыслью: «Если бы я могла быть чем–нибудь, кроме любовницы, страстно любящей одни его ласки: но я не могу и не хочу быть ничем другим. И я этим желанием возбуждаю в нем отвращение, а он во мне злобу, и это не может быть иначе. Разве я не знаю, что он не стал бы обманывать меня, что он не изменит мне? Я все это знаю, но мне от этого не легче… Ну, пусть я придумаю себе то, чего я хочу, чтобы быть счастливой. Ну, я получу развод и буду женою Вронского. Какое же я придумаю между нами новое чувство? Возможно ли какое–нибудь, – не счастье уже, а только немучение! Нет и нет! Невозможно! Мы жизнью расходимся, и я делаю его несчастье, и переделать ни его, ни меня нельзя. Все попытки были сделаны, винт свинтился».

И Анна бросается под колеса вагона, – «жестоко–мстительная, торжествующая, свершившая угрозу никому ненужного, но неизгладимого раскаяния»…

«Мне отмщение, и Аз воздам».

Для Толстого живая жизнь не знает ошибок. Она благостна и велика. Ею глубоко заложена в человеке могучая, инстинктивная сила, ведущая его к благу. И горе тому, кто идет против этой силы, кто не повинуется душе своей, как бы это ни было тяжело и трудно. На него неотвратимо падает «отмщение», и он гибнет.

В браке с Карениным Анна была только матерью, а не женою. Без любви она отдавала Каренину то, что светлым и радостно–чистым может быть только при любви, без любви же превращается в грязь, ложь и позор. Живая жизнь этого не терпит. Как будто не зависимая от Анны сила – она сама это чувствует – вырывает ее из уродливой ее жизни и ведет навстречу новой любви. Если бы Анна чисто и честно отдалась этой силе, перед нею раскрылась бы новая, цельная жизнь. Но Анна испугалась, – испугалась мелким страхом перед человеческим осуждением, перед потерею своего положения в свете. И глубокое, ясное чувство загрязнилось ложью, превратилось в запретное наслаждение, стало мелким и мутным. Анна ушла только в любовь, стала духовно–бездетною «любовницею», как раньше была только матерью. И тщетно пытается она жить своею противоестественною, пустоцветною любовью. Этого живая жизнь также не может терпеть. Поруганная, разорванная надвое, она беспощадно убивает душу Анны.

И здесь нельзя возмущаться, нельзя никого обвинять в жестокости. Здесь можно только молча преклонить голову перед праведностью высшего суда. Если человек не следует таинственно–радостному зову, звучащему в душе, если он робко проходит мимо величайших радостей, уготовленных ему жизнью, то кто же виноват, что он гибнет в мраке и муках? Человек легкомысленно пошел против собственного своего существа, – и великий закон, светлый в самой своей жестокости, говорит:

«Мне отмщение, и Аз воздам».

Сам Толстой, разумеется, не так смотрит на свой роман. Григорович в своих воспоминаниях рассказывает: однажды, на обеде в редакции «Современника», присутствующие с похвалою отозвались о новом романе Жорж Занд; молодой Толстой резко объявил себя ее ненавистником и прибавил, что героинь ее романов, если бы они существовали в действительности, следовало бы, ради назидания, привязывать к позорной колеснице и возить по петербургским улицам.

Такую позорную колесницу Толстой, по–видимому, хотел сделать из своего романа и для Анны. Анна изменила мужу, бросила сына – и сделалась «потерянной женщиной». Никакая новая любовь, никакие разводы не в состоянии снять с нее грязного клейма. Левин, приехавший в гости к Анне, долго раздумывает, хорошо это или дурно. Наконец «сомнения его были окончательно разрушены. Он знал теперь, – говорит Толстой, – что этого не надо было делать». Облонский заговаривает с Карениным о разводе, при этом теряется и чувствует робость. Толстой от себя объясняет: «это был голос совести, говоривший ему, что дурно то, что он был намерен сделать». Достойный выход для Анны был только один: принять прощение мужа, задавить отвращение к нему и возвратиться в прежнюю ложь, мрак и узаконенный позор. Анна этого не сделала – и гибнет. Но люди не должны бросать в нее камнями. «Высший нравственный закон» и без того карает ее жестоко.

Для самого Толстого смысл романа как будто сводится к следующему разговору светской старухи, матери Вронского, с Кознышевым:

«– Да. она кончила, как и должна была кончить такая женщина. Даже смерть она выбрала подлую, низкую.

– Не нам судить, графиня, – со вздохом сказал Сергей Иванович».

В отношении Толстого к своему роману замечается та же рассудочная узость и мертвенность, как в его отношении, например, к «Крейцеровой сонате». Каждая строка «Сонаты» кричит о глубоком и легкомысленном поругании человеком серьезного и светлого таинства любви. Сам же Толстой уверен, что показал в «Сонате» как раз противоположное – что сама любовь есть «унизительное для человека животное состояние», есть его «падение».

Нет, прав, сто раз прав был Сократ, когда говорил: «Ходил я к поэтам и спрашивал у них, что именно они хотели сказать. И чуть ли не все присутствующие лучше могли бы объяснить то, что сделано этими поэтами, чем они сами. Не мудростью могут они творить то, что они творят, а какою–то прирожденною способностью и в исступлении, подобно гадателям и прорицателям».

Чрезвычайно характерно толкование, которое дает «Анне Карениной» Достоевский:

«Во взгляде Толстого на виновность и преступность людей ясно усматривается, что никакой муравейник, никакое торжество «четвертого сословия», никакое уничтожение бедности не спасут человечество от ненормальности, а следственно и от виновности и преступности. Ясно и понятно до очевидности, что зло таится в человечестве глубже, чем предполагают лекаря–социалисты, ни в каком устройстве общества не избегнете зла, что душа человеческая останется та же, что ненормальность и грех исходят из нее самой, и что, наконец, законы духа человеческого столь еще неизвестны и таинственны, что нет и не может быть еще судей окончательных, а есть тот, который говорит: «Мне отмщение, и Аз воздам». Ему одному лишь известна вся тайна мира сего… Сам судья человеческий должен знать о себе, что весы и мера в руках его будут нелепостью, если сам он не преклонится перед законом неразрешимой еще тайны и не прибегнет к единственному выходу – к милосердию и любви. А чтоб не погибнуть в отчаянии от непонимания путей и судеб своих, от убеждения в таинственной и роковой неизбежности зла. человеку именно указан исход. Он гениально намечен поэтом в сцене смертельной болезни героини, когда преступники и враги вдруг преображаются в существа высшие, в братьев, все простивших друг другу… Но потом, в конце романа, в мрачной и страшной картине падения человеческого духа, когда зло, овладев существом человека, парализует всякую силу сопротивления, всякую охоту борьбы с мраком, падающим на душу и сознательно, излюбленно, со страстью отмщения принимаемым душою вместо света, – в этой картине – столько назидания для судьи человеческого, что, конечно, он воскликнет в страхе и недоумении: «Нет, не всегда мне отмщение, и не всегда Аз воздам», и не поставит бесчеловечно в вину мрачно павшему преступнику того, что он пренебрег указанным вековечно светом исхода и уже сознательно отверг его».

Удивительно, как в отзыве этом отразился сам Достоевский. В мире царит «таинственная и роковая неизбежность зла», «ненормальность и грех исходят из самой души человеческой»… Но ведь у Толстого как раз обратное! Весь роман светится несокрушимою верою в то, что душа человеческая нормальна, свята, что «грех» приходит к ней снаружи. Как раз ярко опровергается «убеждение в таинственной и роковой неизбежности зла». Перед «отмщением» Толстой преклоняется не «в страхе и недоумении», не как перед высшею тайною, о которой человек не смеет рассуждать. «Отмщение» для него вполне понятно, законно и неотвратимо: если человек накинет себе на шею петлю и затянет ее, то задохнется он неизбежно.

XII. Смерть

Левин, отвергнутый любимою девушкою, встречается со своим неизлечимо больным братом Николаем.

«Смерть, неизбежный конец всего, в первый раз с неотразимой силой представился ему… Не нынче, так завтра, не завтра, так через тридцать лет, разве не все равно!.. Все яснее ему становилось, что он забыл, просмотрел в жизни одно маленькое обстоятельство, – то, что придет смерть, и все кончится, что ничего не стоило начинать, и что помочь этому никак нельзя».

«Мне умирать пора!» – мрачно говорит он знакомым. Мрачно продолжает заниматься хозяйством: «надо же было как–нибудь доживать жизнь, пока не пришла смерть». И мрачно говорит Стиве: «В сущности, ты подумай об этом, ведь весь этот мир наш – это маленькая плесень, которая наросла на крошечной планете. Когда это поймешь ясно, то как–то все делается ничтожно».

Конечно, Левин переживает все это вполне искренно. Но как все это не глубоко, как не страшно! Как мало разъедают его душу эти чисто умственные вопросы!.. Кити снова полюбила его. И со снисходительною улыбкою взрослого над ребенком мы готовы спросить Левина, как спрашивает Стива Облонский:

«– Что ж, не пора умирать?

– Н–н–е–ет! – сказал Левин».

Женившись, Левин после смерти брата опять начинает мучиться вопросом о ничтожности жизни и неизбежности смерти.

«Всю эту весну он был не свой человек и пережил ужасные минуты.

Без знания того, что я такое и зачем я здесь, нельзя жить. А знать я этого не могу, следовательно, нельзя жить», – говорил себе Левин.

«И, счастливый семьянин, здоровый человек, Левин был несколько раз так близок к самоубийству, что спрятал шнурок, чтобы не повеситься на нем, и боялся ходить с ружьем, чтобы не застрелиться».

Не правда ли, как ужасно? Не правда ли, как глубоко запустила смерть свои когти в душу Левина? Ему приходится прятать от себя шнурок, чтобы не повеситься! Но как же возможно спрятать что–нибудь самому от себя? Возможно это только тогда, когда спрятавший не хочет найти; а тогда незачем и прятать. Курильщик, когда ему захочется курить, без малейшего труда найдет табак, который он от себя спрятал. А если не найдет, то это не курильщик.

Толстой уверяет: «Левин пережил ужасные минуты», «Левин был близок к самоубийству»… Художник требует, чтоб мы поверили ему на слово. Но такая уж странная вещь искусство: когда оно требует от нас, чтоб мы ему верили, – мы именно поэтому и не можем верить.

Десятки страниц Толстой посвящает описанию того, как охотится Левин. Мы там живо чувствуем с Левиным и тайное общение его с собакою, и утренние запахи трав, и проснувшегося на копне ястреба, недовольно глядящего на болото. Здесь же – одна страничка сухих и неубедительных уверений. Мы ничего не чувствуем и безучастно смотрим на «ужасные» мучения Левина.

Достоевский не говорит, что Свидригайлов или Ставрогин были «близки к самоубийству». Дух смерти ощутимо носится над ними, и, когда они вдруг убивают себя, нам кажется: мы давно уже ждали этого. И не нужно Достоевскому говорить, что Ипполит в «Идиоте» переживал «ужасные минуты»: обессмысленный мир въявь превращается перед нами в огромного и отвратительного тарантула, и мы вместе с Ипполитом задыхаемся в кошмарном ужасе. Левин случайно услышал слово «по–божьи» – и воскрес. Смешно даже представить себе, чтобы голое слово способно было воскресить в жизнь Свидригайлова, Ставрогина или Ипполита.

Отчего же это так у Толстого?

Графиня С. А. Толстая рассказывает в своих записках: «Тургенев наивно сознается, что боится страшно холеры. Потом нас было тринадцать за столом, мы шутили о том, на кого падет жребий смерти, и кто ее боится. Тургенев, смеясь, поднял руку и говорит:

– Que celui qui craint la mort leve la main!

Никто не поднял, и только из учтивости Лев Николаевич поднял и сказал:

– Eh bien, moi aussi je ne veux pas mourir».

Толстой с очевидною намеренностью совершенно изменяет смысл вопроса. Тургенев говорит: «кто боится смерти, пусть поднимет руку!» Смерти боится все падающее, больное, лишенное силы жизни. Толстой же отвечает: «да, и я не хочу умирать». Умирать не хочет все живое, здоровое и сильное.

Загадка смерти, несомненно, остро интересует Толстого. «Какой в жизни смысл, если существует смерть?» В процессе своих исканий почти все герои Толстого проходят через этот этапный пункт. Но никогда сам художник не застревает на этом пункте, как застряли Тургенев или Достоевский.

Для Достоевского живая жизнь сама по себе совершенно чужда и непонятна, факт смерти уничтожает ее всю целиком. Если нет бессмертия, то жизнь – величайшая бессмыслица; это для него аксиома, против нее нечего даже и спорить. Для стареющего Тургенева весь мир полон веяния неизбежной смерти, душа его непрерывно мечется в безмерном, мистическом ужасе перед призраком смерти.

Никогда этот мистический ужас смерти не ложится прочным гнетом на душу Толстого. Только на мгновение смерть способна смять его душу тем же животным испугом, с каким лошадь шарахается от трупа. Вспомним для примера сцену в «Детстве и отрочестве», где Николенька с воплем ужаса бросается прочь от трупа матери.

Рассказывали много анекдотов про осведомленность японцев.

К нашему генералу приводят пленного японского офицера. Генерал в это время отдает приказание ординарцу:

– Поезжайте сейчас же к командиру N-ского полка и передайте ему то-то.

– А где, ваше превосходительство, стоит полк?

– Где?.. Как ее, деревню эту?

Генерал припоминает и беспомощно щелкает пальцами. Японец предупредительно приходит ему на помощь.

– N-ский полк, ваше превосходительство, стоит в деревне Z.

Другой анекдот:

Казак доставляет в штаб человека в русской офицерской форме и докладывает, что поймал переодетого японского шпиона.

– Да это русский офицер!

– Никак нет, японец.

– Да русский же. Что ты говоришь?

– Японец, верно говорю: первое – больно хорошо по-русски говорит, а главное – великолепно знает расположение наших войск.

Мы простояли в Сыпингае несколько дней и 8-го марта, в 12 ч. дня, исполняя предписание генерала Четыркина, выступили в Гунчжулин.

Теперь дороги были просторны и пусты, большинство обозов уже ушло на север. Носились слухи, что вокруг рыщут шайки хунхузов и нападают на отдельно идущие части. По вечерам, когда мы шли в темноте по горам, на отрогах сопок загадочно загоралась сухая прошлогодняя трава, и длинные ленты огня ползли мимо нас, а кругом была тишина и безлюдие.

Кое-где в встречных деревнях стояли сторожевые охранения в одну или две роты. Однажды утром проехали мы такую деревню, спускаемся на равнину. По лощине, сломя голову, мчалось штук пять черных китайских свиней, а за ними, широко вытянувшись по равнине, бежали солдаты с винтовками. Иногда то тот, то другой солдат приседал, делал что-то непонятное и бежал дальше. Наша команда с жадным, сочувственным интересом следила за происходившим.

– О, здорово! Попал… Кувыркнулась!

– Нет, мимо. Ранил только… Опять побежала.

– «Побежала»! Где ж побежала? Вон штыком прикалывает.

Солдаты стреляли по свиньям; ветер дул от нас, и выстрелов не было слышно, только слабо сверкали огоньки у дул винтовок.

Четыре солдата бежали свиньям наперерез. Один присел, выстрелил с колена – мимо. Пуля, ноя, пронеслась над нашими головами. Солдаты, как маленькие ребята, все забыли, увлекшись охотою. Мелькали огоньки выстрелов, свистели пули…

Не верилось глазам: это – в двух шагах от японцев, это – в то время, когда ложная боевая тревога может повести к неисчислимым бедствиям!

Из-за горки показались три осторожно вглядывающихся казака с пиками. Солдаты с торжеством тащили к деревне убитых свиней.

В облегченном оживлении от отсутствия жданной опасности, казаки подскакали к солдатам и стали их ругать. Возмущенный главный врач кричал:

– Эй, казаки! Арестовать их!.. Веди их сюда!

Казаки подвели двух испуганных солдат с белыми, как известка, лицами. Один был молодой, безусый парень, другой – с черною бородкою, лет за тридцать. Казаки рассказывали:

– Шла наша сотня вдоль пути, вдруг слышим, – пальба, над головами зазыкали пули. Командир послал нас разведать, а это они, подлецы!

– Отверни штыки! – распоряжался главный врач. – Посмотреть, заряжены ли у них винтовки!.. Ах-х, вы, сукины дети, а? Под суд без разговоров!.. Иди за нами!

Казаки поскакали догонять свою сотню. Мы двинулись дальше, сопровождаемые арестованными. Они шли, медленно ворочая широко открытыми глазами, бледные от неожиданно свалившейся беды. Наши солдаты сочувственно заговаривали с ними.

На берегу реки, под откосом, лежал, понурив голову, отставший от гурта вол. У главного врача разгорелись глаза. Он остановил обоз, спустился к реке, велел прирезать быка и взять с собой его мясо. Новый барыш ему рублей в сотню. Солдаты ворчали и говорили:

– Может, он больной какой! Все равно, не станем его есть!

Главный врач притворялся, что не слышит ворчаний, тыкал пальцем в окровавленное легкое и говорил:

– Э!.. Совсем здоровый! Прямо грех столько мяса бросать на дороге!

К арестованным не было приставлено караула. Они воспользовались отвлеченным от них вниманием и скрылись.

Пришли мы в Гунчжулин. Он тоже весь был переполнен войсками. Помощник смотрителя Брук с частью обоза стоял здесь уже дней пять. Главный врач отправил его сюда с лишним имуществом с разъезда, на который мы были назначены генералом Четыркиным. Брук рассказывал: приехав, он обратился в местное интендантство за ячменем. Лошади уже с неделю ели одну солому. В интендантстве его спросили:

– Ваш госпиталь откуда?

– Из-под Мукдена.

– А, из-под Мукдена! Нет вам ячменю: мы беглым не даем!

И не дали… Здесь оказался тот удивительный «патриотизм», которым так блистал в эту войну тыл, ни разу не нюхавший пороху. Все время, до самого мира, этот тыл из своего безопасного далека горел воинственным азартом, обливал презрением истекавшую кровью армию и взывал к «чести и славе России».

Но нужно и то сказать: героизм, отвага, самопожертвование были там, назади; а здесь больше всего бросалась в глаза человеческая трусость, бесстыдство, моральная грязь, – все темные отбросы, которые в первую очередь выплеснула из себя гигантская волна отступавшей армии.

В буфете встретил я офицерика одного из наших полков: командир его роты был убит в самом начале боя, и командование перешло к нему.

– Вы как здесь?

Он весело ответил:

– Да вот, заболел! Ревматизм в ногах. Обращался в госпиталь, не принимают.

– И давно вы здесь?

– Недели полторы.

– Кто же вашею ротою командует?

– Там у нас зауряд-прапорщик один есть.

– А что же вы тут делаете?

– Поджидаю наш полк.

Он его здесь поджидает!.. И сам – весело-беззаботный, жизнерадостный, даже не понимающий позора своего поступка.

На поездах, шедших на север, все проезжали беглые солдаты. Были командированы специальные офицеры ловить их. Сидит такой офицер в вагоне-теплушке. В вагоне темно, снаружи ярко светит месяц. Вырисовывается фигура лезущего в вагон солдата с винтовкой.

– Эй, борода, куда?

– Ничего, землячок, я один!

– Ты куда едешь-то?

– Да повка своего ищу.

– Это ты в Харбин едешь «повка» своего искать?

И солдата арестовывали.

Знакомый врач, заведовавший дезинфекционным поездом, рассказывал мне. При отступлении от Мукдена в свободный вагон-теплушку набились раненые офицеры.

Приехал поезд в Куачендзы, Вдруг многие из «раненых» скинули с себя повязки, вылезли из вагона и спокойно разошлись в разные стороны. Повязки были наложены на здоровое тело!.. Один подполковник, с густо забинтованным глазом, сообщил доктору, что он ранен снарядом в роговую оболочку. Доктор снял повязку, ожидая увидеть огромную рану. Глаз совсем здоровый.

– Куда же вы ранены?

– Я не ранен, а этого… Как это называется? Близко, знаете, пролетел снаряд… Контузия… Я контужен в роговую оболочку.

Теперь был полный простор для деятельности главного инспектора госпиталей Езерского, о котором я уже немало рассказывал. Бывший полицмейстер попал в свою сферу. Он рыскал по станциям, рыскал по поездам, устраивал форменные обыски и облавы. Рассказывали, что он нашел в поезде двух офицеров, спрятавшихся от него под пустой котел на вагоне-платформе. Но генерал Езерский не ограничивался ловлею беглых в товарных и пассажирских поездах. То же самое он проделывал и в поездах санитарных. Проверял и отменял диагнозы врачей, высаживал больных, которых признавал здоровыми. По-видимому, деятельность его, наконец, обратила на себя внимание; его перевели куда-то в тыл, кажется, во Владивосток.

Наступление японцев остановилось. Понемножку все начинало приходить в порядок. Связи между частями восстанавливались.

Текущая страница: 1 (всего у книги 18 страниц)

Викентий Вересаев
На японской войне

I. Дома

Япония прервала дипломатические сношения с Россией. В порт-артурском рейде, темною ночью, среди мирно спавших боевых судов загремели взрывы японских мин. В далеком Чемульпо, после титанической борьбы с целою эскадрою, погибли одинокие «Варяг» и «Кореец»… Война началась.

Из-за чего эта война? Никто не знал. Полгода тянулись чуждые всем переговоры об очищении русскими Маньчжурии, тучи скоплялись все гуще, пахло грозою. Наши правители с дразнящею медлительностью колебали на весах чаши войны и мира. И вот Япония решительно бросила свой жребий на чашу войны.

Русские патриотические газеты закипели воинственным жаром. Они кричали об адском вероломстве и азиатском коварстве японцев, напавших на нас без объявления войны. Во всех крупных городах происходили манифестации. Толпы народа расхаживали по улицам с царскими портретами, кричали «ура», пели «Боже, царя храни!». В театрах, как сообщали газеты, публика настойчиво и единодушно требовала исполнения национального гимна. Уходившие на восток войска поражали газетных писателей своим бодрым видом и рвались в бой. Было похоже, будто вся Россия сверху донизу охвачена одним могучим порывом одушевления и негодования.

Война была вызвана, конечно, не Японией, война всем была непонятна своею ненужностью, – что до того? Если у каждой клеточки живого тела есть свое отдельное, маленькое сознание, то клеточки не станут спрашивать, для чего тело вдруг вскочило, напрягается, борется; кровяные тельца будут бегать по сосудам, мускульные волокна будут сокращаться, каждая клеточка будет делать, что ей предназначено; а для чего борьба, куда наносятся удары, – это дело верховного мозга. Такое впечатление производила и Россия: война была ей ненужна, непонятна, но весь ее огромный организм трепетал от охватившего его могучего подъема.

Так казалось издали. Но вблизи это выглядело иначе. Кругом, в интеллигенции, было враждебное раздражение отнюдь не против японцев. Вопрос об исходе войны не волновал, вражды к японцам не было и следа, наши неуспехи не угнетали; напротив, рядом с болью за безумно-ненужные жертвы было почти злорадство. Многие прямо заявляли, что для России полезнее всего было бы поражение. При взгляде со стороны, при взгляде непонимающими глазами, происходило что-то невероятное: страна борется, а внутри страны ее умственный цвет следит за борьбой с враждебно-вызывающим вниманием. Иностранцев это поражало, «патриотов» возмущало до дна души, они говорили о «гнилой, беспочвенной, космополитической русской интеллигенции». Но у большинства это вовсе не было истинным, широким космополитизмом, способным сказать и родной стране: «ты не права, а прав твой враг»; это не было также органическим отвращением к кровавому способу решения международных споров. Что тут, действительно, могло поражать, что теперь с особенною яркостью бросалось в глаза, – это та невиданно-глубокая, всеобщая вражда, которая была к начавшим войну правителям страны: они вели на борьбу с врагом, а сами были для всех самыми чуждыми, самыми ненавистными врагами.

Также и широкие массы переживали не совсем то, что им приписывали патриотические газеты. Некоторый подъем в самом начале был, – бессознательный подъем нерассуждающей клеточки, охваченной жаром загоревшегося борьбою организма. Но подъем был поверхностный и слабый, а от назойливо шумевших на сцене фигур ясно тянулись за кулисы толстые нити, и видны были направляющие руки.

В то время я жил в Москве. На масленице мне пришлось быть в Большом театре на «Риголетто». Перед увертюрою сверху и снизу раздались отдельные голоса, требовавшие гимна. Занавес взвился, хор на сцене спел гимн, раздалось «bis» – спели во второй раз и в третий. Приступили к опере. Перед последним актом, когда все уже сидели на местах, вдруг с разных концов опять раздались одиночные голоса: «Гимн! Гимн!». Моментально взвился занавес. На сцене стоял полукругом хор в оперных костюмах, и снова казенные три раза он пропел гимн. Но странно было вот что: в последнем действии «Риголетто» хор, как известно, не участвует; почему же хористы не переоделись и не разошлись по домам? Как они могли предчувствовать рост патриотического одушевления публики, почему заблаговременно выстроились на сцене, где им в то время совсем не полагалось быть? Назавтра газеты писали: «В обществе замечается все больший подъем патриотических чувств; вчера во всех театрах публика дружно требовала исполнения гимна не только в начале спектакля, но и перед последним актом».

В манифестировавших на улицах толпах тоже наблюдалось что-то подозрительное. Толпы были немногочисленны, наполовину состояли из уличных ребят; в руководителях манифестаций узнавали переодетых околоточных и городовых. Настроение толпы было задирающее и грозно приглядывающееся; от прохожих требовали, чтоб они снимали шапки; кто этого не делал, того избивали. Когда толпа увеличивалась, происходили непредвиденные осложнения. В ресторане «Эрмитаж» толпа чуть не произвела полного разгрома; на Страстной площади конные городовые нагайками разогнали манифестантов, слишком пылко проявивших свои патриотические восторги.

Генерал-губернатор выпустил воззвание. Благодаря жителей за выраженные ими чувства, он предлагал прекратить манифестации и мирно приступить к своим занятиям. Одновременно подобные же воззвания были выпущены начальниками других городов, – и повсюду манифестации мгновенно прекратились. Было трогательно то примерное послушание, с каким население соразмеряло высоту своего душевного подъема с мановениями горячо любимого начальства… Скоро, скоро улицы российских городов должны были покрыться другими толпами, спаянными действительным общим подъемом, – и против этого подъема оказались бессильными не только отеческие мановения начальств, но даже его нагайки, шашки и пули.

В витринах магазинов ярко пестрели лубочные картины удивительно хамского содержания. На одной огромный казак с свирепо ухмыляющеюся рожею сек нагайкою маленького, испуганно вопящего японца; на другой картинке живописалось, «как русский матрос разбил японцу нос», – по плачущему лицу японца текла кровь, зубы дождем сыпались в синие волны. Маленькие «макаки» извивались под сапожищами лохматого чудовища с кровожадною рожею, и это чудовище олицетворяло Россию. Тем временем патриотические газеты и журналы писали о глубоконародном и глубоко-христианском характере войны, о начинающейся великой борьбе Георгия Победоносца с драконом…

А успехи японцев шли за успехами. Один за другим выбывали из строя наши броненосцы, в Корее японцы продвигались все дальше. Уехали на Дальний Восток Макаров и Куропаткин, увозя с собою горы поднесенных икон. Куропаткин сказал свое знаменитое: «терпение, терпение и терпение»… В конце марта погиб с «Петропавловском» слепо-храбрый Макаров, ловко пойманный на удочку адмиралом Того. Японцы перешли через реку Ялу. Как гром, прокатилось известие об их высадке в Бицзыво. Порт-Артур был отрезан.

Оказывалось, на нас шли не смешные толпы презренных «макаков», – на нас наступали стройные ряды грозных воинов, безумно храбрых, охваченных великим душевным подъемом. Их выдержка и организованность внушали изумление. В промежутках между извещениями о крупных успехах японцев телеграммы сообщали о лихих разведках сотника X. или поручика У., молодецки переколовших японскую заставу в десять человек. Но впечатление не уравновешивалось. Доверие падало.

Идет по улице мальчуган-газетчик, у ворот сидят мастеровые.

– Последние телеграммы с театра войны! Наши побили японца!

– Ладно, проходи! Нашли где в канаве пьяного японца и побили! Знаем!

Бои становились чаще, кровопролитнее; кровавый туман окутывал далекую Маньчжурию. Взрывы, огненные дожди из снарядов, волчьи ямы и проволочные заграждения, трупы, трупы, трупы, – за тысячи верст через газетные листы как будто доносился запах растерзанного и обожженного человеческого мяса, призрак какой-то огромной, еще невиданной в мире бойни.

* * *

В апреле я уехал из Москвы в Тулу, оттуда в деревню. Везде жадно хватались за газеты, жадно читали и расспрашивали. Мужики печально говорили:

– Теперь еще больше пойдут податей брать!

В конце апреля по нашей губернии была объявлена мобилизация. О ней глухо говорили, ее ждали уже недели три, но все хранилось в глубочайшем секрете. И вдруг, как ураган, она ударила по губернии, В деревнях людей брали прямо с поля, от сохи. В городе полиция глухою ночью звонилась в квартиры, вручала призываемым билеты и приказывала немедленно явиться в участок. У одного знакомого инженера взяли одновременно всю его прислугу: лакея, кучера и повара. Сам он в это время был в отлучке, – полиция взломала его стол, достала паспорты призванных и всех их увела.

Было что-то равнодушно-свирепое в этой непонятной торопливости. Людей выхватывали из дела на полном его ходу, не давали времени ни устроить его, ни ликвидировать. Людей брали, а за ними оставались бессмысленно разоренные хозяйства и разрушенные благополучия.

Наутро мне пришлось быть в воинском присутствии, – нужно было дать свой деревенский адрес на случай призыва меня из запаса. На большом дворе присутствия, у заборов, стояли телеги с лошадьми, на телегах и на земле сидели бабы, ребята, старики. Вокруг крыльца присутствия теснилась большая толпа мужиков. Солдат стоял перед дверью крыльца и гнал мужиков прочь. Он сердито кричал:

– Сказано вам, в понедельник приходи!.. Ступай, расходись!

– Да как же это так в понедельник?.. Забрали нас, гнали, гнали: «Скорей! Чтоб сейчас же явиться!»

– Ну, вот, в понедельник и являйся!

– В понедельник! – Мужики отходили, разводя руками. – Подняли ночью, забрали без разговоров. Ничего справить не успели, гнали сюда за тридцать верст, а тут – «приходи в понедельник». А нынче суббота.

– Нам к понедельнику и самим было бы способнее… А теперь где ж нам тут до понедельника ждать?

По всему городу стояли плач и стоны. Здесь и там вспыхивали короткие, быстрые драмы. У одного призванного заводского рабочего была жена с пороком сердца и пятеро ребят; когда пришла повестка о призыве, с женою от волнения и горя сделался паралич сердца, и она тут же умерла; муж поглядел на труп, на ребят, пошел в сарай и повесился. Другой призванный, вдовец с тремя детьми, плакал и кричал в присутствии:

– А с ребятами что мне делать? Научите, покажите!.. Ведь они тут без меня с голоду передохнут!

Он был как сумасшедший, вопил и тряс в воздухе кулаком. Потом вдруг замолк, ушел домой, зарубил топором своих детей и воротился.

– Ну, теперь берите! Свои дела я справил.

Его арестовали.

Телеграммы с театра войны снова и снова приносили известия о крупных успехах японцев и о лихих разведках хорунжего Иванова или корнета Петрова. Газеты писали, что победы японцев на море неудивительны, – японцы природные моряки; но теперь, когда война перешла на сушу, дело пойдет совсем иначе. Сообщалось, что у японцев нет больше ни денег, ни людей, что под ружье призваны шестнадцатилетние мальчики и старики. Куропаткин спокойно и грозно заявил, что мир будет заключен только в Токио.

* * *

В начале июня я получил в деревне телеграмму с требованием немедленно явиться в воинское присутствие.

Там мне объявили, что я призван на действительную службу и должен явиться в Тамбов, в штаб 72 пехотной дивизии. По закону полагалось два дня на устройство домашних дел и три дня на обмундирование. Началась спешка, – шилась форма, закупались вещи. Что именно шить из формы, что покупать, сколько вещей можно с собою взять, – никто не знал. Сшить полное обмундирование в пять дней было трудно; пришлось торопить портных, платить втридорога за работу днем и ночью. Все-таки форма на день запоздала, и я поспешно, с первым же поездом, выехал в Тамбов.

Приехал я туда ночью. Все гостиницы были битком набиты призванными офицерами и врачами, я долго ездил по городу, пока в грязных меблированных комнатах на окраине города нашел свободный номер, дорогой и скверный.

Утром я пошел в штаб дивизии. Необычно было чувствовать себя в военной форме, необычно было, что встречные солдаты и городовые делают тебе под козырек. Ноги путались в болтавшейся на боку шашке.

Длинные, низкие комнаты штаба были уставлены столами, везде сидели и писали офицеры, врачи, солдаты-писаря. Меня направили к помощнику дивизионного врача.

– Как ваша фамилия?

Я сказал.

– Вы у нас в мобилизационном плане не значитесь, – удивленно возразил он.

– Я уж не знаю. Я вызван сюда, в Тамбов, с предписанием явиться в штаб 72 пехотной дивизии. Вот бумага.

Помощник дивизионного врача посмотрел мою бумагу, пожал плечами. Пошел куда-то, поговорил с каким-то другим врачом, оба долго копались в списках.

– Нет, нигде решительно вы у нас не значитесь! – объявил он мне.

– Значит, я могу ехать обратно? – с улыбкой спросил я.

– Подождите тут немного, я еще посмотрю.

Я стал ждать. Были здесь и другие врачи, призванные из запаса, – одни еще в статском платье, другие, как я, в новеньких сюртуках с блестящими погонами. Перезнакомились. Они рассказывали мне о невообразимой путанице, которая здесь царствует, – никто ничего не знает, ни от кого ничего не добьешься.

– Вста-ать!!! – вдруг повелительно прокатился по комнате звонкий голос.

Все встали, поспешно оправляясь. Молодцевато вошел старик-генерал в очках и шутливо гаркнул:

– Здравия желаю!

В ответ раздался приветственный гул. Генерал прошел в следующую комнату.

Ко мне подошел помощник дивизионного врача.

– Ну, наконец, нашли! В 38 полевом подвижном госпитале не хватает одного младшего ординатора, присутствие признало его больным. Вы вызваны на его место… Вот как раз ваш главный врач, представьтесь ему.

В канцелярию торопливо входил невысокий, худощавый старик в заношенном сюртуке, с почерневшими погонами коллежского советника. Я подошел, представился. Спрашиваю, куда мне нужно ходить, что делать.

– Что делать?.. Да делать нечего. Дайте в канцелярию свой адрес, больше ничего.

* * *

День за днем шел без дела. Наш корпус выступал на Дальний Восток только через два месяца. Мы, врачи, подновляли свои знания по хирургии, ходили в местную городскую больницу, присутствовали при операциях, работали на трупах.

Среди призванных из запаса товарищей-врачей были специалисты по самым разнообразным отраслям, – были психиатры, гигиенисты, детские врачи, акушеры. Нас распределили по госпиталям, по лазаретам, по полкам, руководясь мобилизационными списками и совершенно не интересуясь нашими специальностями. Были врачи, давно уже бросившие практику; один из них лет восемь назад, тотчас же по окончании университета, поступил в акциз и за всю свою жизнь самостоятельно не прописал ни одного рецепта.

Я был назначен в полевой подвижной госпиталь. К каждой дивизии в военное время придается по два таких госпиталя. В госпитале – главный врач, один старший ординатор и три младших. Низшие должности были замещены врачами, призванными из запаса, высшие – военными врачами.

Нашего главного врача, д-ра Давыдова, я видел редко: он был занят формированием госпиталя, кроме того, имел в городе обширную практику и постоянно куда-нибудь торопился. В штабе я познакомился с главным врачом другого госпиталя нашей дивизии, д-ром Мутиным. До мобилизации он был младшим врачом местного полка. Жил он еще в лагере полка, вместе с женою. Я провел у него вечер, встретил там младших ординаторов его госпиталя. Все они уже перезнакомились и сошлись друг с другом, отношения с Мутиным установились чисто товарищеские. Было весело, семейно и уютно. Я жалел и завидовал, что не попал в их госпиталь.

Через несколько дней в штаб дивизии неожиданно пришла из Москвы телеграмма: д-ру Мутину предписывалось сдать свой госпиталь какому-то д-ру Султанову, а самому немедленно ехать в Харбин и приступить там к формированию запасного госпиталя. Назначение было неожиданное и непонятное: Мутин уж сформировал здесь свой госпиталь, все устроил, – и вдруг это перемещение. Но, конечно, приходилось покориться. Еще через несколько дней пришла новая телеграмма: в Харбин Мутину не ехать, он снова назначается младшим врачом своего полка, какой и должен сопровождать на Дальний Восток; по приезде же с эшелоном в Харбин ему предписывалось приступить к формированию запасного госпиталя.

Обида была жестокая и незаслуженная. Мутин возмущался и волновался, осунулся, говорил, что после такого служебного оскорбления ему остается только пустить себе пулю в лоб. Он взял отпуск и поехал в Москву искать правды. У него были кое-какие связи, но добиться ему ничего не удалось: в Москве Мутину дали понять, что в дело замешана большая рука, против которой ничего нельзя поделать.

Мутин воротился к своему разбитому корыту – полковому околотку, а через несколько дней из Москвы приехал его преемник по госпиталю, д-р Султанов. Был это стройный господин лет за сорок, с бородкою клинышком и седеющими волосами, с умным, насмешливым лицом. Он умел легко заговаривать и разговаривать, везде сразу становился центром внимания и ленивым, серьезным голосом ронял остроты, от которых все смеялись. Султанов побыл в городе несколько дней и уехал назад в Москву. Все заботы по дальнейшему устройству госпиталя он предоставил старшему ординатору.

Вскоре стало известно, что из четырех сестер милосердия, приглашенных в госпиталь из местной общины Красного Креста, оставлена в госпитале только одна. Д-р Султанов заявил, что остальных трех он заместит сам. Шли слухи, что Султанов – большой приятель нашего корпусного командира, что в его госпитале, в качестве сестер милосердия, едут на театр военных действий московские дамы, хорошие знакомые корпусного командира.

Город был полон войсками. Повсюду мелькали красные генеральские отвороты, золотые и серебряные приборы офицеров, желто-коричневые рубашки нижних чинов. Все козыряли, вытягивались друг перед другом. Все казалось странным и чуждым.

На моей одежде были серебряные пуговицы, на плечах – мишурные серебряные полоски. На этом основании всякий солдат был обязан почтительно вытягиваться передо мною и говорить какие-то особенные, нигде больше не принятые слова: «так точно!», «никак нет!», «рад стараться!» На этом же основании сам я был обязан проявлять глубокое почтение ко всякому старику, если его шинель была с красною подкладкою и вдоль штанов тянулись красные лампасы.

Я узнал, что в присутствии генерала я не имею права курить, без его разрешения не имею права сесть. Я узнал, что мой главный врач имеет право посадить меня на неделю под арест. И это без всякого права апелляции, даже без права потребовать объяснения по поводу ареста. Сам я имел подобную же власть над подчиненными мне нижними чинами. Создавалась какая-то особая атмосфера, видно было, как люди пьянели от власти над людьми, как их души настраивались на необычный, вызывавший улыбку лад.

Любопытно, как эта одурманивающая атмосфера подействовала на слабую голову одного товарища-врача, призванного из запаса. Это был д-р Васильев, тот самый старший ординатор, которому предоставил устраивать свой госпиталь уехавший в Москву д-р Султанов. Психически неуравновешенный, с болезненно-вздутым самолюбием, Васильев прямо ошалел от власти и почета, которыми вдруг оказался окруженным.

Однажды входит он в канцелярию своего госпиталя. Когда главный врач (пользующийся правами командира части) входил в канцелярию, офицер-смотритель обыкновенно командовал сидящим писарям: «встать!» Когда вошел Васильев, смотритель этого не сделал.

Васильев нахмурился, отозвал смотрителя в сторону и грозно спросил, почему он не скомандовал писарям встать. Смотритель пожал плечами.

– Это – только проявление известной вежливости, которую я волен вам оказывать, волен нет!

– Извините-с! Раз я исправляю должность главного врача, вы это по закону обязаны делать!

– Я такого закона не знаю!

– Ну, постарайтесь узнать, а пока отправляйтесь на двое суток под арест.

Офицер обратился к начальнику дивизии и рассказал ему, как было дело. Пригласили д-ра Васильева. Генерал, начальник его штаба и два штаб-офицера разобрали дело и порешили: смотритель был обязан крикнуть: «встать!» От ареста его освободили, но перевели из госпиталя в строй.

Когда смотритель ушел, начальник дивизии сказал д-ру Васильеву:

– Вы видите, я генерал. Я служу уж почти сорок лет, поседел на службе, – и до сих пор ни разу еще не посадил офицера под арест. Вы только что попали на военную службу, временно, на несколько дней получили власть, – и уж поспешили использовать эту власть в полнейшем ее объеме.

В мирное время нашего корпуса не существовало. При мобилизации он был развернут из одной бригады и почти целиком состоял из запасных. Солдаты были отвыкшие от дисциплины, удрученные думами о своих семьях, многие даже не знали обращения с винтовками нового образца. Они шли на войну, а в России оставались войска молодые, свежие, состоявшие из кадровых солдат. Рассказывали, что военный министр Сахаров сильно враждует с Куропаткиным и нарочно, чтобы вредить ему, посылает на Дальний Восток самые плохие войска. Слухи были очень настойчивы, и Сахарову в беседах с корреспондентами приходилось усиленно оправдываться в своем непонятном образе действий.

Я познакомился в штабе с местным дивизионным врачом; он по болезни уходил в отставку и дослуживал свои последние дни. Был это очень милый и добродушный старичок, – жалкий какой-то, жестоко поклеванный жизнью. Я из любопытства поехал с ним в местный военный лазарет на заседание комиссии, которая осматривала солдат, заявившихся больными. Мобилизованы были и запасные самых ранних призывов; перед глазами бесконечною вереницею проходили ревматики, эмфизематики, беззубые, с растяжением ножных вен. Председатель комиссии, бравый кавалерийский полковник, морщился и жаловался, что очень много «протестованных». Меня, напротив, удивляло, скольких явно больных заседавшие здесь военные врачи не «протестуют». По окончании заседания к моему знакомцу обратился один из врачей комиссии:

– Мы тут без вас признали одного негодным к службе. Посмотрите, – можно его освободить? Сильнейшее varicocele.

Ввели солдата.

– Спусти штаны! – резко, каким-то особенным, подозревающим голосом сказал дивизионный врач. – Эге! Это-то? Пу-устяки! Нет, нет, освободить нельзя!

– Ваше высокородие, я совсем ходить не могу, – угрюмо заявил солдат.

Старичок вдруг вскипел.

– Врешь! Притворяешься! Великолепно можешь ходить!.. У меня, брат, у самого еще больше, а вот хожу!.. Да это пустяки, помилуйте! – обратился он к врачу. – Это у большинства так… Мерзавец какой! Сукин сын!

Солдат одевался, с ненавистью глядя исподлобья на дивизионного врача. Оделся и медленно пошел к двери, расставляя ноги.

– Иди как следует! – заорал старик, бешено затопав ногами. – Чего раскорячился? Прямо ступай! Меня, брат, не надуешь!

Они обменялись взглядами, полными ненависти. Солдат вышел.

В полках старшие врачи, военные, твердили младшим, призванным из запаса:

– Вы незнакомы с условиями военной службы. Относитесь к солдатам построже, имейте в виду, что это не обычный пациент. Все они удивительные лодыри и симулянты.

Один солдат обратился к старшему врачу полка с жалобою на боли в ногах, мешающие ходить. Наружных признаков не было, врач раскричался на солдата и прогнал его. Младший полковой врач пошел следом за солдатом, тщательно осмотрел его и нашел типическую, резко выраженную плоскую стопу. Солдат был освобожден. Через несколько дней этот же младший врач присутствовал в качестве дежурного на стрельбе. Солдаты возвращаются, один сильно отстал, как-то странно припадает на ноги. Врач спросил, что с ним.

– Ноги болят. Только болезнь нутряная, снаружи не видно, – сдержанно и угрюмо ответил солдат.

Врач исследовал, – оказалось полное отсутствие коленных рефлексов. Разумеется, освободили и этого солдата.

Вот они, лодыри! И освобождены они были только потому, что молодой врач «не был знаком с условиями военной службы».

Нечего говорить, как жестоко было отправлять на войну всю эту немощную, стариковскую силу. Но прежде всего это было даже прямо нерасчетливо. Проехав семь тысяч верст на Дальний Восток, эти солдаты после первого же перехода сваливались. Они заполняли госпитали, этапы, слабосильные команды, через один-два месяца – сами никуда уж не годные, не принесшие никакой пользы и дорого обошедшиеся казне, – эвакуировались обратно в Россию.

* * *

Город все время жил в страхе и трепете. Буйные толпы призванных солдат шатались по городу, грабили прохожих и разносили казенные винные лавки. Они говорили: «Пускай под суд отдают, – все равно помирать!» Вечером за лагерями солдаты напали на пятьдесят возвращавшихся с кирпичного завода баб и изнасиловали их. На базаре шли глухие слухи, что готовится большой бунт запасных.

С востока приходили все новые известия о крупных успехах японцев и о лихих разведках русских сотников и поручиков. Газеты писали, что победы японцев в горах неудивительны, – они природные горные жители; но война переходит на равнину, мы можем развернуть нашу кавалерию, и дело теперь пойдет совсем иначе. Сообщалось, что у японцев совсем уже нет ни денег, ни людей, что убыль в солдатах пополняется четырнадцатилетними мальчиками и дряхлыми стариками. Куропаткин, исполняя свой никому неведомый план, отступал к грозно укрепленному Ляояну. Военные обозреватели писали: «Лук согнулся, тетива напряглась до крайности, – и скоро смертоносная стрела с страшною силою полетит в самое сердце врага».

Наши офицеры смотрели на будущее радостно. Они говорили, что в войне наступает перелом, победа русских несомненна, и нашему корпусу навряд ли даже придется быть в деле: мы там нужны только, как сорок тысяч лишних штыков при заключении мира.

В начале августа пошли на Дальний Восток эшелоны нашего корпуса. Один офицер, перед самым отходом своего эшелона, застрелился в гостинице. На Старом Базаре в булочную зашел солдат, купил фунт ситного хлеба, попросил дать ему нож нарезать хлеб и этим ножом полоснул себя по горлу. Другой солдат застрелился за лагерем из винтовки.

Однажды зашел я на вокзал, когда уходил эшелон. Было много публики, были представители от города. Начальник дивизии напутствовал уходящих речью; он говорил, что прежде всего нужно почитать бога, что мы с богом начали войну, с богом ее и кончим. Раздался звонок, пошло прощание. В воздухе стояли плач и вой женщин. Пьяные солдаты размещались в вагонах, публика совала отъезжающим деньги, мыло, папиросы.

Около вагона младший унтер-офицер прощался с женою и плакал, как маленький мальчик; усатое загорелое лицо было залито слезами, губы кривились и распускались от плача. Жена была тоже загорелая, скуластая и ужасно безобразная. На ее руке сидел грудной ребенок в шапочке из разноцветных лоскутков, баба качалась от рыданий, и ребенок на ее руке качался, как листок под ветром. Муж рыдал и целовал безобразное лицо бабы, целовал в губы, в глаза, ребенок на ее руке качался. Странно было, что можно так рыдать от любви к этой уродливой женщине, и к горлу подступали слезы от несшихся отовсюду рыданий и всхлипывающих вздохов. И глаза жадно останавливались на набитых в вагоны людях: сколько из них воротится? сколько ляжет трупами на далеких залитых кровью полях?

– Ну, садись, полезай в вагон! – торопили унтер-офицера. Его подхватили под руки и подняли в вагон. Он, рыдая, рвался наружу к рыдающей бабе с качающимся на руке ребенком.

– Разве солдат может плакать? – строго и упрекающе говорил фельдфебель.

– Ма-атушка ты моя ро-одненькая!.. – тоскливо выли бабьи голоса.

– Отходи, отходи! – повторяли жандармы и оттесняли толпу от вагонов. Но толпа сейчас же опять приливала назад, и жандармы опять теснили ее.

– Чего стараетесь, продажные души? Аль не жалко вам? – с негодованием говорили из толпы.

– Не жалко? Нешто не жалко? – поучающе возражал жандарм. – А только так-то вот люди и режутся, и режут. И под колеса бросаются. Нужно смотреть.

Поезд двинулся. Вой баб стал громче. Жандармы оттесняли толпу. Из нее выскочил солдат, быстро перебежал платформу и протянул уезжавшим бутылку водки. Вдруг, как из земли, перед солдатом вырос комендант. Он вырвал у солдата бутылку и ударил ее о плиты. Бутылка разлетелась вдребезги. В публике и в двигавшихся вагонах раздался угрожающий ропот. Солдат вспыхнул и злобно закусил губу.

– Не имеешь права бутылку разбивать! – крикнул он на офицера.

Комендант размахнулся и изо всей силы ударил солдата по лицу. Неизвестно откуда, вдруг появилась стража с ружьями и окружила солдата.

Вагоны двигались все скорее, пьяные солдаты и публика кричали «ура!». Безобразная жена унтер-офицера покачнулась и, роняя ребенка, без чувств повалилась наземь. Соседка подхватила ребенка.

Поезд исчезал вдали. По перрону к арестованному солдату шел начальник дивизии.

– Ты что это, голубчик, с офицерами вздумал ругаться, а? – сказал он.

Солдат стоял бледный, сдерживая бушевавшую в нем ярость.

– Ваше превосходительство! Лучше бы он у меня столько крови пролил, сколько водки… Ведь нам в водке только и жизнь, ваше превосходительство!

Публика теснилась вокруг.

– Его самого офицер по лицу ударил. Позвольте, генерал, узнать, – есть такой закон?

Начальник дивизии как будто не слышал. Он сквозь очки взглянул на солдата и раздельно произнес:

– Под суд, в разряд штрафованных – и порка!.. Увести его.

Генерал пошел прочь, повторив еще раз медленно и раздельно:

– Под суд, в разряд штрафованных – и порка!

Викентий Викентьевич Вересаев (настоящая фамилия Смидович, 1867-1945) - замечательный прозаик, публицист, поэт-переводчик. Его называют художни-ком-историком русской интеллигенции. Что особенно ценно в творчестве писателя, - это глубокая правдивость в изображении общества, а также любовь ко всем, мятежно ищущим разрешения социально-нравственных вопросов. В качестве военного врача Вересаев в 1904-1905 годах участвовал в Русско-японской войне, события которой необычайно ярко и наглядно изобразил в записках «На японской войне». По словам Максима Горького, эти трагические страницы нашей истории нашли в Вересаеве по-настоящему «трезвого, честного свидетеля».. Издательство: "Лениздат" (2014) Формат: Мягкая бумажная, 384 стр. ISBN: 9785445306382

Вересаев, В.

(псевдоним Викентия Викентьевича Смидовича) - известный беллетрист, публицист и литературовед. Род. 1867 в Туле, в семье врача, общественного деятеля. В 1884 В. окончил тульскую гимназию, в 1888 - филологический факультет Петербургского университета, в 1894 - медицинский факультет Юрьевского ун-та. Студентом ездил в 1892 на холеру в Екатеринославскую губ. и заведовал бараком на руднике близ Юзовки. Под влиянием стачки петербургских ткачей (лето 1896) В. примкнул к марксистам и стал в близкие сношения с рабочими и революционной молодежью. С 1894 В. служил врачей в Петербурге, в Боткинской больнице, откуда был уволен в 1901 по требованию градоначальника, и был выслан из столицы. Жил в Туле, ездил за границу, с 1903 поселился в Москве. В 1904 был мобилизован и полтора года пробыл на войне в качестве военного врача; участвовал со своим медицинским отрядом в боях на реке Шахе и под Мукденом. По возвращении жил в Москве, снова ездил за границу (Египет). С 1911 по 1918 стоял во главе "Книгоиздательства писателей" в Москве. В 1914 вновь мобилизован как военный врач и по 1917 заведовал военно-санитарным отрядом московского ж.-д. узла. В 1917 был председателем художественно-просветительной комиссии при Московском Совете Рабочих Депутатов. В 1918 поехал на 3 месяца в Крым и задержался там на 3 года. В 1919 был членом коллегии народного образования в Феодосии. С 1921 живет в Москве. Состоит председателем Всероссийского союза писателей, членом ГУС по научно-художественной секции, консультантом издательства "Недра". В 1925 был отпразднован сорокалетний юбилей его литературной работы. - Общественно-политическая деятельность, будучи разнообразной и постоянной, не занимает, однако, в жизни В. очень большого места.

Литературная деятельность В. началась стихотворением, напечатанным в 1885. В молодости В. много писал и переводил стихами, но затем перешел на прозу. В 1892 в "Книжках Недели" появились его очерки Донецкого края: "Подземное царство" (не включены в собрание сочинений) - плод наблюдений в каменноугольном руднике около Юзовки. В 1893 в журн. "Медицина" В. опубликовал две специальные работы. Первым произведением, обратившим на В. внимание, была повесть: "Без дороги" ("Русское Богатство", 1895). В 1897 напечатано "Поветрие", тесно связанное с предыдущей повестью; это произведение укрепило популярность В. и ввело его в марксистскую группу писателей. В 1898 в журн. "Жизнь" В. напечатал повесть "Конец Андрея Ивановича"; другой рассказ, объединенный с первым в дилогию "Два конца" и носивший заглавие "Конец Александры Михайловны", напечатан в 1903. В 1901 в журн. "Мир Божий" печатались "Записки врача" (писавшиеся с 1895); они были переведены на другие языки и вызвали ожесточенную полемику не только в русской, но и в нем., франц., итал. печати. В 1902 опубликовано новое значительное произведение В. - "На повороте". С 1906 в "Мире Божьем" стали появляться "Рассказы о войне"; в 1907-08 в сборнике "Знание" напечатано "На войне. Записки". В 1908 опубликована повесть "К жизни". С 1910 и по 1914 в "Современном Мире" печатались литературно-философские очерки В., посвященные Достоевскому, Толстому, Ницше и объединенные общим заглавием: "Живая жизнь". В те же годы В. много переводил с греческого: Гомеровы гимны, Архилоха, Сафо, Алкея и других. В 1913 издательство Маркса выпустило четырехтомное собрание сочинений В. - итог творчества за двадцать пять лет. В позднейшие годы литературная продукция В. заметно убывает и только около 1920 вновь оживает. В 1920-23 пишется роман "В тупике" (первое отдельное издание· - в 1924). Потом стали появляться статьи В. о Пушкине; в 1926-27 В. издал в четырех книгах хрестоматию: "Пушкин в жизни. - Систематический свод подлинных свидетельств современников". В 1926 вышла брошюра "Об обрядах старых и новых". В 1927 отдельной книгой вышли воспоминания "В юные годы". Литературное творчество В. разнообразно. У него есть специальные медицинские работы. Есть работы публицистические - о горнорабочих и горнопромышленниках, о народном театре, о художественном оформлении быта. К публицистике можно отнести и "Записки врача" и "Записки о войне". Книга "В юные годы" открывает мемуарную группу, в которую входят и другие воспоминания. Значительна группа работ литературоведческих - о Достоевском, Толстом, Пушкине, Ницше. К литературно-исторической группе примыкают переводы из античных и классических немецких писателей (Гейне, Гете и др.). Но и "Записки врача", и "Записки о войне", и "В юные годы" написаны в полубеллетристической форме, и вообще В. - прежде и больше всего беллетрист. Творчество В. протекало без особых исканий и переломов, в русле традиционного русского бытового и психологического реализма; разве только около 1910 можно заметить некоторое влияние модернизма (например, в повести "К жизни"). Его язык и стиль не блещут особой оригинальностью. "Выдумка", фабульность и композиция мало развиты. В развертывании сюжета мало динамики. Характерно, что В. не написал ни одной драмы. Зато много разговоров, и нередко действующие лица превращаются в олицетворения той или другой идеи, в типичных резонеров. Совершенно явственна установка не на художественную форму, а на содержание - бытовое, общественное, идеологическое. Его повести - "полудневники, полумемуары" (Львов-Рогачевский). В "Юных годах" описано детство и отрочество самого В., и охарактеризована тульская интеллигенция 70-80-х гг. В повести "Без дороги" ярко отображены "холерные бунты", от которых едва не пострадал сам В., и вместе с тем охарактеризована та психологическая безвыходность, в какую попали к началу 90-х гг. народники. В "Поветрии" воссозданы ожесточенные споры между уходящими народниками и первым боевым поколением интеллигентов-марксистов. Сам В., примкнув после стачки ткачей 1896 к марксистам и сблизившись с петербургскими рабочими, создает дилогию "Два конца", где четко изображает быт и психологию ремесленного пролетариата. Поворот в интеллигенции от марксизма к идеализму отображен у В. в повести "На повороте". Многолетняя медицинская практика привела В. к смелому изображению теневых сторон врачебной профессии. Русско-японская война отобразилась у него в серии рассказов и в мемуарах "На войне". Наконец, в новейшем романе "В тупике" изображены эпизоды гражданской войны в Крыму, с явным приурочением к Феодосии и Коктебелю, - художественная переработка личных наблюдений и переживаний писателя в 1918-1920. Зоркая наблюдательность и чуткость, богатый личный опыт, точность в описании, замечательная искренность и смелая правдивость, наряду с даром художественной характеристики и типизации, сделали В. летописцем русской общественности четырех десятилетий и обеспечили его произведениям неослабевающий успех (до ноября 1927 "Записки врача" выдержали одиннадцать изданий, первый том рассказов - восемь, "В тупике" - пять). В. не брался изображать то, что сам мало наблюдал: аристократию, столичную высшую буржуазию, провинциальное купечество или духовенство. Крестьянство у него представлено тоже необильно ("В степи", "Ванька", "К спеху", "Об одном доме" и некоторые другие). В. чужд народнических идеализации и рисует мужиков хотя и сочувственно, но выдвигая косность быта и психологии, неистребимый хозяйственный индивидуализм и, вместе с тем, хрупкость мужицкого благосостояния. Впрочем, крестьянские очерки В. относятся к началу девятисотых годов, - новейших движений в крестьянстве В. не изобразил. Гораздо значительнее группа его рассказов, затрагивающих рабочий класс ("В сухом тумане", "Конец Андрея Ивановича", "Конец Александры Михайловны" и эпизоды в повестях "На повороте" и "К жизни"). В русской беллетристике 900-х гг. эти опыты В. необходимо признать весьма значительными, а "Два конца" - произведением "еще недостаточно оцененным в критической литературе" (Кубиков). В. метко и осведомленно изображает рабочих-полукрестьян, не порвавших с деревней, столичную ремесленную мастеровщину, еще чуждую классового самосознания и организованности, наконец, фабричных рабочих-социалистов, участников политической борьбы. Но всего охотнее и обильнее изображает В. интеллигенцию, вполне оправдывая определение: "писатель-интеллигент". Однако, выдвигает он не чеховскую культурническую, постепеновскую интеллигенцию, а интеллигенцию радикальную, марксистскую, революционную. Так, в "Поветрии" изображены марксисты Даев и Наташа, в повести "На повороте" - несколько интеллигентов с революционным прошлым, в повести "К жизни" - "размагниченный" партиец Чердынцев и твердый революционер доктор Розанов. В романе "В тупике" охарактеризована целая группа интеллигентов-коммунистов эпохи гражданской войны.

В своей идеологии, как и в художественных приемах, В. не испытал крупных переломов. Правда, в печати оглашено признание В.: "Когда я писал свою повесть “Без дороги”, я ненавидел марксистов". Но народнические настроения были скоро изжиты. В области научно-философской В. был и остался реалистом-позитивистом. В социальных вопросах он еще с половины 90-х гг. примкнул к марксистам, заметно выделяясь этим из среды других беллетристов, от Чехова до Андреева. Правда, в автобиографии, написанной в 1913, В. глухо говорит: "За последние годы отношение мое к жизни и к задачам искусства значительно изменилось. Ни от чего в прошлом я не отказываюсь, но думаю, что можно было быть значительно менее односторонним". Но едва ли тут разумеется переработка сложившегося в 90-х гг. общественного миросозерцания. Оно включало в свой состав элементы марксизма. Это помогло В. твердо поставить задачи бытописи рабочего класса, острее увидеть идеологические расслоения в интеллигенции, в движениях революции 1905 предвосхитить ту стихию классовой вражды, которая потом проявилась в Октябрьской Революции и была зарисована В. Однако, проникновение марксизмом едва ли шло глубоко. Всего заметнее это на критических работах В. о Достоевском и Толстом. Они печатались одновременно с критическими работами Плеханова, Воровского, Ольминского и Переверзева, но в них отсутствует установка на классовость писателей. И в беллетристике, изображая, напр., в "Поветрии" столкновение народников и марксистов, В. ограничивается только обрисовкой теоретических разногласий, не спускаясь к классовым корням интеллигентской психологии. То же заметно и в дальнейших произведениях, до романа "В тупике" включительно. Автор старался оставаться "объективным" летописцем общественных движений, но тут сказались не только отсутствие боевого темперамента, но и серединность собственной позиции. Особенно ярко это проявилось в романе "В тупике". Это - "роман, не только посвященный интеллигенции, но и написанный интеллигентом"; "сам автор остается ни холоден, ни горяч"; в оценке разразившейся социальной революции он идет, "спотыкаясь, делая неверные шаги, отступая и ковыляя окольными путями" (В. Полонский). Писатель-интеллигент по тематике, Вересаев оказался писателем-интеллигентом и по психоидеологии, сложившись в той среде разночинской радикальной интеллигенции, которая ярко изображена в его воспоминаниях.

Лит.: Автобиография В. (1913) напечатана в "Русской литературе 20 века" O. A. Венгеpова, кн. 2 (М.); новейшая автобиография - в кн. В. Лидина "Писатели", М., 1926; "Полное собрание сочинений" (далеко не полное) напечатано изд. А. Ф. Маркса в приложениях к "Ниве" и отдельно, СПб, 1913; новейшие произведения выходили отдельными изданиями и перечислены у И. Владиславлева: "Русские писатели 19-20 столетий", издание 4; особо следует отметить "Избранные произведения В.", под редакцией и со вступительной статьей и комментариями В. Л. Львова-Рогачевского, ГИЗ, М., 1926, серия "Русские и мировые классики"; подробную библиографию В. по 1913 см. у А. Г. Фомина в названном издании Венгерова, кн. 5; ср. коллективный труд Белецкого, Бродского, Гроссмана, Кубиков а, Львова-Рогачевского, Новейшая русская литература, Иваново-Вознесенск, 1927; марксистская критика о В. зарегистрирована в книге: Мандельштам Р. С., Художественная литература в русской марксистской критике, изд. 4, М., 1927; выделяются: Кубиков И. Н., Рабочий класс в русской литературе, изд. 3, Иваново-Вознесенск, 1926; Воронений А., На стыке, М., 1923; статьи Н. Мещерякова, Л. Войтоловского, В. Полонского в журн. "Печать и Революция", кн. 8, 1922, кн. 1, 1924, кн. 1, 1926 (статья Полонского перепечатана в его книге "Уходящая Русь", М., 1924, и в книге "О современной литературе", М., 1928); статьи Н. Ангарского и В. Вешнева в "Известиях", №№ 273, 279, 1925.

Другие книги схожей тематики:

Автор	Книга	Описание	Год	Цена	Тип книги
В. В. Вересаев		Эта книга будет изготовлена в соответствии с Вашим заказом по технологии Print-on-Demand. Публицистическая повесть русского советского писателя В. В. Вересаева (1867-1945) "На японской войне"… - Книга по Требованию, -	2011	1741	бумажная книга
Вересаев В.В.		Викентий Викентьевич Вересаев (1867-1945) замечательный прозаик, публицист, поэт-переводчик, принадлежит к числу русских писателей, которые совмещали литературную деятельность и служение медицине. В… - Ленинградское издательство (Лениздат), Лениздат-классика	2014	106	бумажная книга
Вересаев Викентий Викентиевич		Викентий Викентьевич Вересаев (настоящая фамилия Смидович, 1867-1945) -замечательный прозаик, публицист, поэт-переводчик. Его называют художником-историком русской интеллигенции. Что особенно ценно в… - ИГ Лениздат, Лениздат-классика	2014	117	бумажная книга
В. В. Вересаев		Викентий Викентьевич Вересаев (настоящая фамилия Смидович) - замечательный прозаик, публицист, поэт-переводчик. Его называют художником-историком русской интеллигенции. Что особенно ценно в… - Лениздат, Команда А, (формат: 75x100/32, 384 стр.) Лениздат-классика	2014	121	бумажная книга
Вересаев В.В.		Викентий Викентьевич Вересаев (1867-1945) замечательный прозаик, публицист, поэт-переводчик, принадлежит к числу русских писателей, которые совмещали литературную деятельность и служение медицине. В… - ИГ Лениздат, (формат: 75х100/32, 384 стр.) лениздат-классика	2014	117	бумажная книга
В. В. Вересаев		Викентий Викентьевич Вересаев (настоящая фамилия Смидович) - замечательный прозаик, публицист, поэт-переводчик. Его называют художником-историком русской интеллигенции. Что особенно ценно в… - Лениздат, Команда А, (формат: 75х100/32, 384 стр.) Лениздат-классика	2015	93	бумажная книга
Вересаев, Викентий Викентьевич		Викентий Викентьевич Вересаев (1867-1945) замечательный прозаик, публицист, поэт-переводчик, принадлежит к числу русских писателей, которые совмещали литературную деятельность и служение медицине. В… - ИГ Лениздат, (формат: 180.00mm x 120.00mm x 18.00mm, 384 стр.) лениздат-классика	2014	86	бумажная книга
В. В. Вересаев		Публицистическая повесть русского советского писателя В. В. Вересаева (1867 1945)`На японской войне`типична для творчества писателя, и вместе с тем, ей присущ пафос революционного настроения… - Книга по Требованию, (формат: 180.00mm x 120.00mm x 18.00mm, 384 стр.)	2011	2183	бумажная книга
Вересаев В.В.		Викентий Викентьевич Вересаев (1867-1945) замечательный прозаик, публицист, поэт-переводчик, принадлежит к числу русских писателей, которые совмещали литературную деятельность и служение медицине. В… - Неизвестный, (формат: 180.00mm x 120.00mm x 18.00mm, 384 стр.) Лениздат-классика	2014	133	бумажная книга
Викентий Вересаев		Викентий Викентьевич Вересаев (настоящая фамилия Смидович) - замечательный прозаик, публицист, поэт-переводчик. Его называют художником-историком русской интеллигенции. Что особенно ценно в… - ЛЕНИЗДАТ, (формат: 180.00mm x 120.00mm x 18.00mm, 384 стр.) Лениздат-классика	2014	103	бумажная книга
Викентий Вересаев		От издателя: Викентий Викентьевич Вересаев (настоящая фамилия Смидович) - замечательный прозаик, публицист, поэт-переводчик. Его называют художником-историком русской интеллигенции - (формат: 75x100/32 (120x185мм), 384стр. стр.) Лениздат-классика	2014	61	бумажная книга
Викентий Вересаев		«Япония прервала дипломатические сношения с Россией. В порт-артурском рейде, темною ночью, среди мирно спавших боевых судов загремели взрывы японских мин. В далеком Чемульпо, после титанической… - Public Domain, (формат: 60x84/8, 104 стр.) электронная книга

фБМБОФ ч. чЕТЕУБЕЧБ ВЩМ ОБ ТЕДЛПУФШ НОПЗПЗТБОЕО. лБЦЕФУС, ОЕФ ОЙ ПДОПК ПВМБУФЙ МЙФЕТБФХТОПЗП ФЧПТЮЕУФЧБ, Ч ЛПФПТПК ВЩ ПО ОЕ ТБВПФБМ. пО РЙУБМ ТПНБОЩ, РПЧЕУФЙ, ТБУУЛБЪЩ, ПЮЕТЛЙ, УФЙИЙ, РШЕУЩ, МЙФЕТБФХТОП-ЖЙМПУПЖУЛЙЕ ФТБЛФБФЩ, ЧЩУФХРБМ ЛБЛ МЙФЕТБФХТПЧЕД, МЙФЕТБФХТОЩК ЛТЙФЙЛ, РХВМЙГЙУФ, РЕТЕЧПДЮЙЛ. оП ОБЙВПМЕЕ МАВЙНЩН ЕЗП ЦБОТПН ВЩМБ ДПМЗЙЕ ЗПДЩ РХВМЙГЙУФЙЮЕУЛБС РПЧЕУФШ РПМХНЕНХБТОПЗП ИБТБЛФЕТБ, СТЛЙНЙ ПВТБЪГБНЙ ЛПФПТПК СЧЙМЙУШ ЛБЛ ТБЪ «ъБРЙУЛЙ ЧТБЮБ» (1895–1900) Й ЪБРЙУЛЙ «оБ СРПОУЛПК ЧПКОЕ» (1906–1907). уЛМПООПУФШ Л РПДПВОПНХ ЦБОТХ ОЕ ВЩМБ УМХЮБКОПК, ПОБ ПФТБЪЙМБ УБНХА УХФШ ФЧПТЮЕУЛЙИ ХУФТЕНМЕОЙК ч. чЕТЕУБЕЧБ.

еЗП ОБЪЩЧБМЙ РЙУБФЕМЕН-ПВЭЕУФЧЕООЙЛПН. ч РТПЙЪЧЕДЕОЙСИ РЙУБФЕМС ЧУЕ ЧОЙНБОЙЕ ПВЩЮОП УПУТЕДПФПЮЙЧБМПУШ ОБ ЙДЕКОЩИ ЙУЛБОЙСИ ЗЕТПЕЧ, Б ЙЪМАВМЕООПК ЖПТНПК РПЧЕУФЧПЧБОЙС ПЛБЪЩЧБМУС ДЙБМПЗ, ЦБТЛЙК УРПТ ЗЕТПЕЧ П ЦЙЪОЙ, П РПМЙФЙЛЕ, П РТПВМЕНБИ УПГЙБМШОП-ЬЛПОПНЙЮЕУЛЙИ. фБЛБС ЧУЕРПЗМПЭБАЭБС ХУФТЕНМЕООПУФШ ОБ ТЕЫЕОЙЕ УПГЙБМШОЩИ РТПВМЕН РТЙЧПДЙМБ ЙОПЗДБ ДБЦЕ Л ФПНХ, ЮФП ЖЙМПУПЖ, ПВЭЕУФЧЕООЙЛ, РХВМЙГЙУФ РПВЕЦДБМ Ч ЕЗП ФЧПТЮЕУФЧЕ ИХДПЦОЙЛБ. рТПЙЪЧЕДЕОЙС ч. чЕТЕУБЕЧБ РПТПК РТЙЧМЕЛБМЙ ЧОЙНБОЙЕ ОЕ УФПМШЛП СТЛПУФША ПВТБЪПЧ Й СЪЩЛБ, ФПОЛПУФША РУЙИПМПЗЙЮЕУЛПЗП ТЙУХОЛБ, УЛПМШЛП ПУФТПФПК Й ЗМХВЙОПК РПУФБОПЧЛЙ УПГЙБМШОЩИ РТПВМЕН.

у ЬФЙН ЦЕ СТЛП ЧЩТБЦЕООЩН УПГЙБМШОП-РПМЙФЙЮЕУЛЙН РБЖПУПН ЕЗП РТПЙЪЧЕДЕОЙК УЧСЪБОП Й ФСЗПФЕОЙЕ ч. чЕТЕУБЕЧБ Л ДПЛХНЕОФБМШОП ФПЮОПНХ ЙЪПВТБЦЕОЙА ЦЙЪОЙ, Л ЙУРПМШЪПЧБОЙА ТЕБМШОЩИ ЖБЛФПЧ, УЧЙДЕФЕМЕН ЛПФПТЩИ ПО ВЩМ УБН ЙМЙ П ЛПФПТЩИ УМЩЫБМ ПФ ВМЙЪЛЙИ МАДЕК. рПЛБЪБФЕМШОП, ЮФП ХЦЕ ЕЗП РЕТЧБС РПЧЕУФШ, «вЕЪ ДПТПЗЙ» (1894), ОБРЙУБООБС Ч ЖПТНЕ ДОЕЧОЙЛБ ЗЕТПС, ЧЛМАЮЙМБ ОЕНБМП ЬРЙЪПДПЧ ЙЪ МЙЮОПЗП ДОЕЧОЙЛБ РЙУБФЕМС, РТЙЮЕН У ФПК ЦЕ ДБФПК. дБ Й ЧППВЭЕ ВПМШЫЙОУФЧП ЗЕТПЕЧ ЧЕТЕУБЕЧУЛЙИ РТПЙЪЧЕДЕОЙК ПВЩЮОП ЙНЕМП ЧРПМОЕ ПРТЕДЕМЕООЩИ РТПФПФЙРПЧ.

пДОБЛП УФПМШ ПЮЕЧЙДОБС ДПЛХНЕОФБМШОПУФШ РТПЙЪЧЕДЕОЙК ч. чЕТЕУБЕЧБ ПВЯСУОСМБУШ ОЕ ФПМШЛП ЕЗП ОБГЕМЕООПУФША ОБ БОБМЙЪ УПГЙБМШОП-РПМЙФЙЮЕУЛПК РТПВМЕНБФЙЛЙ, ОП Й ФЕН, ЛБЛ ПО РПОЙНБМ ДПМЗ РЙУБФЕМС. пФОПЫЕОЙЕ ч. чЕТЕУБЕЧБ Л МЙФЕТБФХТЕ МХЮЫЕ ЧУЕЗП РПЦБМХК, ИБТБЛФЕТЙЪХЕФУС ОЕУЛПМШЛП УФБТПНПДОЩН УМПЧПН — «УМХЦЕОЙЕ». мЙФЕТБФХТБ ВЩМБ ДМС ОЕЗП «ДПТПЦЕ ЦЙЪОЙ», ЪБ ОЕЕ ПО ВЩ «УБНПЕ УЮБУФШЕ ПФДБМ» (31 ДЕЛБВТС 1894 З.){1} . ч ОЕК — УПЧЕУФШ Й ЮЕУФШ ЮЕМПЧЕЮЕУФЧБ. й РПЬФПНХ ЧУСЛЙК ЙДХЭЙК Ч МЙФЕТБФХТХ ЧПЪМБЗБЕФ ОБ УЕВС УЧСФХА ПВСЪБООПУФШ РЕТПН УЧПЙН РПНПЗБФШ МАДСН ЦЙФШ МХЮЫЕ, УЮБУФМЙЧЕЕ. рПУЧСФЙЧЫЙК УЕВС УМХЦЕОЙА МЙФЕТБФХТЕ ОЕ ЙНЕЕФ РТБЧБ ОЙ УПНОЙФЕМШОЩН РПУФХРЛПН Ч ВЩФХ, ОЙ ЕДЙОПК ЖБМШЫЙЧПК УФТПЛПК ЪБРСФОБФШ ЕЕ Й ФЕН УБНЩН УЛПНРТПНЕФЙТПЧБФШ, РПЛПМЕВБФШ Л ОЕК ДПЧЕТЙЕ ЮЙФБФЕМЕК. «...фПМШЛП ЧЕМЙЮБКЫБС ИХДПЦЕУФЧЕООБС ЮЕУФОПУФШ РЕТЕД УПВПА, ВМБЗПЗПЧЕКОП-УФТПЗПЕ ЧОЙНБОЙЕ Л ЗПМПУХ ИХДПЦЕУФЧЕООПК УЧПЕК УПЧЕУФЙ» ДБЕФ РТБЧП ТБВПФБФШ Ч МЙФЕТБФХТЕ, ЗПЧПТЙМ ч. чЕТЕУБЕЧ НОПЗП РПЪЦЕ Ч МЕЛГЙЙ «юФП ОХЦОП ДМС ФПЗП, ЮФПВЩ ВЩФШ РЙУБФЕМЕН?». б РП ЕЗП ДОЕЧОЙЛХ 90-И ЗПДПЧ ЧЙДОП, У ЛБЛЙН УБНПЪБВЧЕООЩН ХРПТУФЧПН ПО ЧПУРЙФЩЧБМ Ч УЕВЕ ЬФХ ИХДПЦОЙЮЕУЛХА ЮЕУФОПУФШ, ФБЛ ЛБЛ «ОХЦОП ЗТПНБДОПЕ, РПЮФЙ ОЕЮЕМПЧЕЮЕУЛПЕ НХЦЕУФЧП, ЮФПВ УБНПНХ УЕВЕ ЗПЧПТЙФШ РТБЧДХ Ч ЗМБЪБ» (1 БРТЕМС 1890 З.).

й ДЕКУФЧЙФЕМШОП, ЧП ЙНС РТБЧДЩ ПО ЧУЕЗДБ ВЩМ ВЕУРПЭБДЕО. «мЦЙ ОЕ ВХДЕФ, — С ОБХЮЙМУС ОЕ ЦБМЕФШ УЕВС» — ЬФБ ДОЕЧОЙЛПЧБС ЪБРЙУШ ПФ 8 НБТФБ 1890 ЗПДБ УФБМБ ПДОЙН ЙЪ ЕЗП ЗМБЧОЩИ МЙФЕТБФХТОЩИ ЪБЧЕФПЧ. ч ЧПУРПНЙОБОЙСИ П ДЕФУФЧЕ Й АОПУФЙ, УФТЕНСУШ ОБ УПВУФЧЕООПН РТЙНЕТЕ ДЕФБМШОП ТБЪПВТБФШУС Ч УФБОПЧМЕОЙЙ ДХИПЧОПЗП НЙТБ НПМПДПЗП ЮЕМПЧЕЛБ ЛПОГБ РТПЫМПЗП ЧЕЛБ, ПО ОЕ РПВПСМУС ТБУУЛБЪБФШ П УБНЩИ ЙОФЙНОЩИ ДЧЙЦЕОЙСИ ДХЫЙ, П ФПН, ЮФП ТЕДЛП ТБУУЛБЪЩЧБАФ ДБЦЕ ВМЙЪЛЙН ДТХЪШСН. ч «ъБРЙУЛБИ ЧТБЮБ» УНЕМП РПДОСМ ЪБЧЕУХ ОБД ФПК УФПТПОПК ДЕСФЕМШОПУФЙ ЧТБЮЕК, ЛПФПТХА ЕЗП ЛПММЕЗЙ ПФОПУЙМЙ Л ПВМБУФЙ РТПЖЕУУЙПОБМШОЩИ ФБКО. ч МЕЛГЙЙ П н. зПТШЛПН, ПУФБЧЫЕКУС ОЕПРХВМЙЛПЧБООПК, РЙУБФЕМШ ЗПЧПТЙМ: «...фБЛПЧБ ДПМЦОБ ВЩФШ ЖЙМПУПЖЙС ЧУСЛПЗП ОБУФПСЭЕЗП ТЕЧПМАГЙПОЕТБ: ЕУМЙ ЛБЛПЕ-ОЙВХДШ ДЧЙЦЕОЙЕ УРПУПВОП ХНЕТЕФШ ПФ РТБЧДЩ, ФП ЬФП — ДЧЙЦЕОЙЕ ОЕЦЙЪОЕУРПУПВОПЕ, ЗОЙМПЕ, ЙДХЭЕЕ ОЕЧЕТОЩНЙ РХФСНЙ, Й РХУЛБК ХНЙТБЕФ!»

йУРЩФБОЙС ЦЙЪОЙ, Б ПОЙ ВЩЧБМЙ УХТПЧЩНЙ, ОЕ УНПЗМЙ ЪБУФБЧЙФШ ч. чЕТЕУБЕЧБ ИПФШ ТБЪ УЖБМШЫЙЧЙФШ. у РПМОЩН РТБЧПН ПО НПЗ ЪБСЧЙФШ Ч ПДОПН ЙЪ РЙУЕН 1936 ЗПДБ, ЛПЗДБ ВПМШЫБС ЮБУФШ РХФЙ ВЩМБ ХЦЕ РПЪБДЙ: «дБ, ОБ ЬФП С ЙНЕА РТЕФЕОЪЙА, — УЮЙФБФШУС ЮЕУФОЩН РЙУБФЕМЕН».

йНЕООП Ч УЙМХ ОЕРТЙСФЙС МАВПК ЖБМШЫЙ, «РЙУБФЕМШУФЧБ», ЛБЛ ЗПЧПТЙМ ч. чЕТЕУБЕЧ, ПО УФТЕНЙМУС ЙЪПВТБЦБФШ Ч УЧПЙИ РТПЙЪЧЕДЕОЙСИ ФПМШЛП ФП, ЮФП ЪОБМ ДПУЛПОБМШОП. пФУАДБ Й УЛМПООПУФШ Л ДПЛХНЕОФБМЙЪНХ. оЕТЕДЛП ЬФПФ УПЪОБФЕМШОП ПФУФБЙЧБЕНЩК ЙН РТЙОГЙР ЧУФТЕЮБМ УЛЕРФЙЮЕУЛПЕ ПФОПЫЕОЙЕ ЛТЙФЙЛЙ, ЛПФПТБС РПТПК УЛМПОСМБУШ Л НЩУМЙ, ЮФП ч. чЕТЕУБЕЧ ОЕ ИХДПЦОЙЛ, Б РТПУФП ДПВТПУПЧЕУФОЩК РТПФПЛПМЙУФ ЬРПИЙ, ХНЕАЭЙК УЗТХРРЙТПЧБФШ ЖБЛФЩ Й Ч ВЕММЕФТЙУФЙЮЕУЛПК ЖПТНЕ РТПРБЗБОДЙТХАЭЙК ПРТЕДЕМЕООЩЕ ФЕПТЙЙ. лТЙФЙЛБ СЧОП ЪБВМХЦДБМБУШ. ч ЙУЛХУУФЧЕ ЕУФШ ДЧБ РХФЙ Л РТБЧДЕ: ПВПВЭЕОЙЕ НОПЗПЮЙУМЕООЩИ ЖБЛФПЧ Ч ЧЩНЩЫМЕООПН ПВТБЪЕ Й ЧЩВПТ ДМС ЙЪПВТБЦЕОЙС ЛБЛПЗП-ФП ТЕБМШОПЗП ЖБЛФБ, ПДОБЛП УПДЕТЦБЭЕЗП Ч УЕВЕ ЫЙТПЛЙК ФЙРЙЮЕУЛЙК УНЩУМ. пВБ ЬФЙ УРПУПВБ ФЙРЙЪБГЙЙ ДПУФБФПЮОП СТЛП РТЕДУФБЧМЕОЩ Ч ЙУФПТЙЙ МЙФЕТБФХТЩ, ПВБ ЪБЛПОПНЕТОЩ Й ПРТБЧДБООЩ. фБМБОФХ ч. чЕТЕУБЕЧБ ВЩМ ВМЙЦЕ ЧФПТПК.

рХФШ ЬФПФ, ЛПОЕЮОП, ЙНЕЕФ УЧПЙ РМАУЩ Й НЙОХУЩ. рТПЙЪЧЕДЕОЙС ФБЛПЗП ТПДБ, ВХДХЮЙ ИХДПЦЕУФЧЕООЩН ПВПВЭЕОЙЕН СЧМЕОЙК ДЕКУФЧЙФЕМШОПУФЙ, РТЙПВТЕФБАФ Л ФПНХ ЦЕ Й УЙМХ ДПЛХНЕОФБ. оЕ УМХЮБКОП м. фПМУФПК Й б. юЕИПЧ ПФНЕФЙМЙ ЧЕМЙЛПМЕРОЩЕ ИХДПЦЕУФЧЕООЩЕ ДПУФПЙОУФЧБ «мЙЪБТБ», Й ПДОПЧТЕНЕООП ч. й. мЕОЙО Ч «тБЪЧЙФЙЙ ЛБРЙФБМЙЪНБ Ч тПУУЙЙ» РТЙ ИБТБЛФЕТЙУФЙЛЕ РПМПЦЕОЙС ТХУУЛПЗП ЛТЕУФШСОУФЧБ УПУМБМУС ОБ ФПФ ЦЕ ТБУУЛБЪ ч. чЕТЕУБЕЧБ ЛБЛ ОБ ЦЙЧХА Й ФЙРЙЮЕУЛХА ЙММАУФТБГЙА.

оП ЬФБ ФЧПТЮЕУЛБС РПЪЙГЙС ч. чЕТЕУБЕЧБ ТПЦДБМБ Й ПРТЕДЕМЕООЩЕ РТПФЙЧПТЕЮЙС. дПУЛПОБМШОП ПО, ЧЩТПУЫЙК Ч ЙОФЕММЙЗЕОФУЛПК УТЕДЕ, ЪОБМ ЕЕ ВЩФ Й ДХНЩ — ЙОФЕММЙЗЕОГЙЙ Ч ПУОПЧОПН Й РПУЧСЭЕОЩ ЕЗП ТБООЙЕ РТПЙЪЧЕДЕОЙС, ОБРЙУБООЩЕ Ч РЕТЙПД ХЮЕВЩ ОБ ЙУФПТЙЛП-ЖЙМПМПЗЙЮЕУЛПН ЖБЛХМШФЕФЕ рЕФЕТВХТЗУЛПЗП ХОЙЧЕТУЙФЕФБ (1884–1888 ЗЗ.) Й НЕДЙГЙОУЛПН ЖБЛХМШФЕФЕ дЕТРФУЛПЗП ХОЙЧЕТУЙФЕФБ (1888–1894 ЗЗ.), Ч РЕТЧЩЕ ЗПДЩ РПУМЕ ПЛПОЮБОЙС ХЮЕВЩ: ТБУУЛБЪЩ «ъБЗБДЛБ» (1887), «рПТЩЧ» (1889), «фПЧБТЙЭЙ» (1892), ХЦЕ ХРПНЙОБЧЫБСУС РПЧЕУФШ «вЕЪ ДПТПЗЙ» Й ЕЕ ЬРЙМПЗ «рПЧЕФТЙЕ» (1897). пДОБЛП ЮЕН СЧУФЧЕООЕЕ ПВПЪОБЮБМБУШ ТЕЧПМАГЙПООБС УЙФХБГЙС Ч тПУУЙЙ, ФЕН СУОЕЕ НПМПДПК РЙУБФЕМШ РПОЙНБМ, ЮФП ЧПМОХАЭЙЕ ЕЗП УПГЙБМШОЩЕ РТПВМЕНЩ ЬРПИЙ ВХДЕФ ТЕЫБФШ РТПУФПК ОБТПД. пВПКФЙ ЕЗП Ч УЧПЙИ ЙУРПМОЕООЩИ УПГЙБМШОЩИ ЙУЛБОЙК РТПЙЪЧЕДЕОЙСИ ПО ОЕ НПЗ, Б ИХДПЦОЙЮЕУЛБС ЮЕУФОПУФШ ОЕ РПЪЧПМСМБ РЙУБФШ П ФПН, ЮФП ЪОБМ ИХЦЕ.

рПРЩФЛПК РТЕПДПМЕФШ ЬФП РТПФЙЧПТЕЮЙЕ СЧЙМБУШ УЕТЙС ТБУУЛБЪПЧ П ЛТЕУФШСОУФЧЕ, ОБРЙУБООБС Ч УБНПН ЛПОГЕ 90-И — ОБЮБМЕ 900-И ЗЗ. еУМЙ Ч РТПЙЪЧЕДЕОЙСИ ПВ ЙОФЕММЙЗЕОГЙЙ РЙУБФЕМШ ТЙУПЧБМ УЧПЙИ ЗЕТПЕЧ «ЙЪОХФТЙ», ЙУРПМШЪХС ЧОХФТЕООЙЕ НПОПМПЗЙ, ДОЕЧОЙЛПЧЩЕ ЪБРЙУЙ Й РЙУШНБ, ДЕФБМШОП БОБМЙЪЙТХС РУЙИПМПЗЙЮЕУЛПЕ УПУФПСОЙЕ РЕТУПОБЦБ, Б ЪБЮБУФХА Й ЧУЕ РПЧЕУФЧПЧБОЙЕ УФТПС ЛБЛ ЙУРПЧЕДШ ЗЕТПС-ЙОФЕММЙЗЕОФБ, ФП Ч ТБУУЛБЪБИ П ЛТЕУФШСОУФЧЕ ч. чЕТЕУБЕЧ ЧУСЮЕУЛЙ ОБВЕЗБЕФ РПДПВОЩИ ЖПТН. тБУУЛБЪ, ЛБЛ РТБЧЙМП, ЧЕДЕФУС ПФ ФТЕФШЕЗП МЙГБ, ЮБЭЕ ЧУЕЗП ЬФП УБН БЧФПТ, «чЙЛЕОФШЙЮ», УМХЮБКОП ЧУФТЕФЙЧЫЙКУС У ЮЕМПЧЕЛПН ЙЪ ОБТПДБ. фЕН УБНЩН РПДЮЕТЛЙЧБМПУШ, ЮФП ЛТЕУФШСОЕ ЙЪПВТБЦБАФУС ФБЛ, ЛБЛ ЙИ ЧЙДЙФ Й РТЕДУФБЧМСЕФ УЕВЕ ЙОФЕММЙЗЕОФ. йОПЗДБ ч. чЕТЕУБЕЧ УФТЕНЙФУС ЕЭЕ ВПМШЫЕ ХУЙМЙФШ ЬФП ЧРЕЮБФМЕОЙЕ, УФБЧС РПДЪБЗПМПЧПЛ — «ТБУУЛБЪ РТЙСФЕМС» («чБОШЛБ», 1900).

рТЙЮЕН Ч ЬФЙИ ТБУУЛБЪБИ РПТПК ТЕЪЛП ТБЪЗТБОЙЮЙЧБМЙУШ ДЧБ УФЙМЕЧЩИ РМБУФБ: ТБУУХЦДЕОЙС БЧФПТБ РП УПГЙБМШОП-ЬЛПОПНЙЮЕУЛЙН ЧПРТПУБН РЕТЕНЕЦБМЙУШ РТЙНЕТБНЙ-УМХЮБСНЙ ЙЪ ЛТЕУФШСОУЛПК ЦЙЪОЙ. рПЬФПНХ ТБУУЛБЪЩ ОЕТЕДЛП ЧЩЗМСДЕМЙ УЧПЕЗП ТПДБ ЙММАУФТБГЙСНЙ Л ТБЪМЙЮОЩН УПГЙБМШОП-ЬЛПОПНЙЮЕУЛЙН ФЕЪЙУБН НБТЛУЙУФУЛПК ФЕПТЙЙ. «мЙЪБТ» (1899) ВЩМ РПУЧСЭЕО РТПГЕУУХ ПВЕЪЪЕНЕМЙЧБОЙС ЛТЕУФШСОУФЧБ, «ч УХИПН ФХНБОЕ» (1899) — РЕТЕТБУРТЕДЕМЕОЙА УЙМ НЕЦДХ ЗПТПДПН Й ДЕТЕЧОЕК, «пВ ПДОПН ДПНЕ» (1902) ОБРЙУБО Ч РЙЛХ ОБТПДОЙЛБН: ПВЭЙОБ — ПДОП ЙЪ УТЕДУФЧ ЪБЛБВБМЕОЙС ЛТЕУФШСОЙОБ, ПДОБ ЙЪ РТЙЮЙО ЕЗП ВЩУФТПЗП ТБЪПТЕОЙС. ч ДБМШОЕКЫЕН, РТЙ РЕТЕЙЪДБОЙСИ ТБУУЛБЪПЧ, ч. чЕТЕУБЕЧ УПЛТБЭБМ РХВМЙУФЙЮЕУЛЙЕ ЛХУЛЙ. пОЙ ВЩМЙ СЧОП МЙЫОЙНЙ, ПРБУЕОЙС ЦЕ РЙУБФЕМС, ЮФП ПО ОЕ ЧРТБЧЕ ВТБФШУС ЪБ ИХДПЦЕУФЧЕООЩЕ РТПЙЪЧЕДЕОЙС П РТПУФПН ОБТПДЕ, — ОБРТБУОЩНЙ. цЙЪОШ РТПУФПЗП ОБТПДБ ПО ОБВМАДБМ ДПУФБФПЮОП НОПЗП, Б ЕЗП ИХДПЦОЙЮЕУЛЙК ЗМБЪ ВЩМ ЪПТЛЙН. й ЧПЪОЙГБ мЙЪБТ, «НПМЮБМЙЧЩК, ОЙЪЕОШЛЙК УФБТЙЛ», У ЕЗП УФТБЫОПК ЖЙМПУПЖЙЕК «УПЛТБЭЕОЙС ЮЕМПЧЕЛБ» («мЙЪБТ»); Й МЙФЕКЭЙЛ, ВТПУЙЧЫЙК ТПДОХА ДЕТЕЧОА Ч РПЙУЛБИ ЪБТБВПФЛБ, МЙЫЕООЩК УЕНШЙ Й РТПУФПЗП ЮЕМПЧЕЮЕУЛПЗП УЮБУФШС («ч УХИПН ФХНБОЕ»); Й ЗЕТПЙ ТБУУЛБЪБ «пВ ПДОПН ДПНЕ» — ЧУЕ ПОЙ УБНЙ, ВЕЪ БЧФПТУЛЙИ ЛПННЕОФБТЙЕЧ, ДПУФБФПЮОП ХВЕДЙФЕМШОП ДПЛБЪЩЧБМЙ, ЮФП РТПГЕУУ ТБЪПТЕОЙС ЛТЕУФШСОУФЧБ, ЛМБУУПЧПЗП ТБУУМПЕОЙС ДЕТЕЧОЙ ЙДЕФ Ч тПУУЙЙ УФТЕНЙФЕМШОП, Б МАДЙ ЙУЛБМЕЮЕОЩ.

фЕН ОЕ НЕОЕЕ РЙУБФЕМШ ОБУФПКЮЙЧП ЙЭЕФ ФБЛПК ЦБОТ, ЗДЕ ВЩ, ЛБЪБМПУШ, ТБЪОПТПДОЩЕ ЬМЕНЕОФЩ — РХВМЙГЙУФЙЛБ Й УПВУФЧЕООП ИХДПЦЕУФЧЕООПЕ ПРЙУБОЙЕ — УПЧНЕУФЙМЙУШ ПТЗБОЙЮЕУЛЙ. тЕЪХМШФБФПН ЬФЙИ РПЙУЛПЧ Й УФБМБ Ч ЕЗП ФЧПТЮЕУФЧЕ РХВМЙГЙУФЙЮЕУЛБС РПЧЕУФШ.

* * *

«ъБРЙУЛЙ ЧТБЮБ» Й ЪБРЙУЛЙ «оБ СРПОУЛПК ЧПКОЕ» УВМЙЦБЕФ, ПДОБЛП, ОЕ ФПМШЛП ЦБОТПЧПЕ УИПДУФЧП, ЙИ ТПДОЙФ РБЖПУ ТЕЧПМАГЙПООЩИ ОБУФТПЕОЙК, ЙУФПЮОЙЛПН ЛПФПТПЗП УМХЦЙМП ПВЭЕУФЧЕООПЕ ДЧЙЦЕОЙЕ Ч тПУУЙЙ ОБЛБОХОЕ 1905 З. Й УБНБ РЕТЧБС ТХУУЛБС ТЕЧПМАГЙС. дМС ФПЗП ЮФПВЩ РПОСФШ НЕУФП ЬФЙИ РТПЙЪЧЕДЕОЙК Ч ЙДЕКОП-ИХДПЦЕУФЧЕООЩИ ЙУЛБОЙСИ ч. чЕТЕУБЕЧБ, ОХЦОП ЧЕТОХФШУС ОЕУЛПМШЛП ОБЪБД — Л ЙУФПЛБН ЕЗП ФЧПТЮЕУФЧБ Й ЦЙЪОЕООПЗП РХФЙ.

тЕДЛПЕ ФЧПТЮЕУЛПЕ ДПМЗПМЕФЙЕ ЧЩРБМП ОБ ДПМА ч. чЕТЕУБЕЧБ. 23 ОПСВТС (5 ДЕЛБВТС) 1885 ЗПДБ ПО ЧПУЕНОБДГБФЙМЕФОЙН АОПЫЕК ЧРЕТЧЩЕ ЧЩУФХРЙМ Ч РЕЮБФЙ У ИХДПЦЕУФЧЕООЩН РТПЙЪЧЕДЕОЙЕН — ЦХТОБМ «нПДОЩК УЧЕФ» ПРХВМЙЛПЧБМ ЕЗП УФЙИПФЧПТЕОЙЕ «тБЪДХНШЕ» — Й ОЙЛПЗДБ ХЦЕ ОЕ ПУФБЧМСМ РЕТБ. 3 ЙАОС 1946 ЗПДБ, Ч РПУМЕДОЙК ДЕОШ УЧПЕК ЦЙЪОЙ, РЙУБФЕМШ ТЕДБЛФЙТПЧБМ УДЕМБООЩК ЙН РЕТЕЧПД «йМЙБДЩ». ыЕУФШДЕУСФ МЕФ РТПТБВПФБМ ч. чЕТЕУБЕЧ Ч МЙФЕТБФХТЕ. й ЛБЛЙИ МЕФ! уПЧТЕНЕООЙЛ н. уБМФЩЛПЧБ-эЕДТЙОБ Й ч. зБТЫЙОБ, ч. лПТПМЕОЛП Й м. фПМУФПЗП, б. юЕИПЧБ Й н. зПТШЛПЗП, ПО ВЩМ Й ОБЫЙН УПЧТЕНЕООЙЛПН, УПЧТЕНЕООЙЛПН н. ыПМПИПЧБ, б. фЧБТДПЧУЛПЗП, м. мЕПОПЧБ... лТБИ ОБТПДОЙЮЕУФЧБ, ФТЙ ТХУУЛЙЕ ТЕЪПМАГЙЙ, ТХУУЛП-СРПОУЛБС, ЙНРЕТЙБМЙУФЙЮЕУЛБС, ЗТБЦДБОУЛБС, чЕМЙЛБС пФЕЮЕУФЧЕООБС ЧПКОЩ, ЙУФПТЙЮЕУЛЙЕ УЧЕТЫЕОЙС УПГЙБМЙЪНБ... лБЛ ЗПЧПТЙМ УБН РЙУБФЕМШ Ч 1935 ЗПДХ ОБ ЧЕЮЕТЕ, РПУЧСЭЕООПН РСФЙДЕУСФЙМЕФЙА ЕЗП МЙФЕТБФХТОПК ДЕСФЕМШОПУФЙ, РТПЫМПЕ ОЕ ЪОБМП «ОЙЮЕЗП РПДПВОПЗП ФПНХ ВЕЫЕОПНХ ИПДХ ЙУФПТЙЙ, РПДПВОП ЛХТШЕТУЛПНХ РПЕЪДХ НЮБЧЫЕНХУС, ЛПФПТЩК ОБ РТПФСЦЕОЙЙ НПЕК УПЪОБФЕМШОПК ЦЙЪОЙ НОЕ РТЙЫМПУШ ОБВМАДБФШ». оП, ОЕУНПФТС ОБ ДПМЗХА ЦЙЪОШ Ч МЙФЕТБФХТЕ ВХТОПК ЬРПИЙ УПГЙБМШОЩИ УМПНПЧ, ОЕУНПФТС ОБ НОПЗПРМБОПЧПУФШ МЙФЕТБФХТОПК ДЕСФЕМШОПУФЙ, ч. чЕТЕУБЕЧ — РЙУБФЕМШ ХДЙЧЙФЕМШОП ГЕМШОЩК. дЧБДГБФЙ ДЧХИ МЕФ, 24 ПЛФСВТС 1889 ЗПДБ, ПО ЪБРЙУБМ Ч ДОЕЧОЙЛЕ: «...РХУФШ ЮЕМПЧЕЛ ЧП ЧУЕИ ЛТХЗПН ЮХЧУФЧХЕФ ВТБФШЕЧ, — ЮХЧУФЧХЕФ УЕТДГЕН, ОЕЧПМШОП. чЕДШ ЬФП — ТЕЫЕОЙЕ ЧУЕИ ЧПРТПУПЧ, УНЩУМ ЦЙЪОЙ, УЮБУФШЕ... й ИПФШ ВЩ ПДОХ ФБЛХА ЙУЛТХ ВТПУЙФШ!» ч. чЕТЕУБЕЧ РПТПК НЕОСМ УЧПЕ ПФОПЫЕОЙЕ Л ФЕН ЙМЙ ЙОЩН УПГЙБМШОЩН УЙМБН тПУУЙЙ, РПДЮБУ ПЫЙВБМУС, ОП ОЙЛПЗДБ ОЕ ТБУУФБЧБМУС У НЕЮФПК П ЗБТНПОЙЮЕУЛПН ЮЕМПЧЕЛЕ, ПВ ПВЭЕУФЧЕ МАДЕК-ВТБФШЕЧ. чЕУШ ЕЗП ЦЙЪОЕООЩК Й МЙФЕТБФХТОЩК РХФШ — ЬФП РПЙУЛЙ ПФЧЕФБ ОБ ЧПРТПУ, ЛБЛ УДЕМБФШ ТЕБМШОПУФША ФБЛПЕ ПВЭЕУФЧП. вПТШВЕ ЪБ ЬФПФ ЙДЕБМ РЙУБФЕМШ ПФДБЧБМ ЧЕУШ УЧПК ФТХД, УЧПК ФБМБОФ, ЧУЕЗП УЕВС.

нЕЮФБ ПВ ПВЭЕУФЧЕ МАДЕК-ВТБФШЕЧ ТПДЙМБУШ ЕЭЕ Ч ДЕФУФЧЕ, Й РЕТЧЩК ПФЧЕФ ОБ ЧПРТПУ, ЛБЛ ЕЕ ДПУФЙЮШ, ДБМБ УЕНШС.

чЙЛЕОФЙК чЙЛЕОФШЕЧЙЮ уНЙДПЧЙЮ (чЕТЕУБЕЧ — ЬФП РУЕЧДПОЙН РЙУБФЕМС) ТПДЙМУС 4 (16) СОЧБТС 1867 ЗПДБ Ч УЕНШЕ ФХМШУЛПЗП ЧТБЮБ, Ч УЕНШЕ ФТХДПЧПК, ДЕНПЛТБФЙЮЕУЛПК, ОП ТЕМЙЗЙПЪОПК. еЗП ПФЕГ, чЙЛЕОФЙК йЗОБФШЕЧЙЮ, ЧПУРЙФЩЧБМ ДЕФЕК ОБ МХЮЫЙИ РТПЙЪЧЕДЕОЙСИ ТПДОПК МЙФЕТБФХТЩ, ОБХЮЙМ «ЮЙФБФШ Й РЕТЕЮЙФЩЧБФШ» б. рХЫЛЙОБ Й о. зПЗПМС, б. лПМШГПЧБ Й й. оЙЛЙФЙОБ, о. рПНСМПЧУЛПЗП Й н. мЕТНПОФПЧБ. рТПЧПДС МЕФП Ч ЛТПИПФОПН ЙНЕОЙЙ ТПДЙФЕМЕК чМБДЩЮОС, ч. чЕТЕУБЕЧ РБИБМ, ЛПУЙМ, ЧПЪЙМ УЕОП Й УОПРЩ — ПФЕГ УФТЕНЙМУС РТЙЧЙФШ ДЕФСН ХЧБЦЕОЙЕ Л МАВПНХ ФТХДХ, ЙВП УЮЙФБМ, ЮФП «ГЕМШ Й УЮБУФШЕ ЦЙЪОЙ — ФТХД» («чПУРПНЙОБОЙС»). рПМЙФЙЮЕУЛЙЕ ЦЕ ЧЪЗМСДЩ чЙЛЕОФЙС йЗОБФШЕЧЙЮБ ВЩМЙ ЧЕУШНБ ХНЕТЕООЩНЙ. мЙВЕТБМШОЩЕ ТЕЖПТНЩ Й ЙУФБС ТЕМЙЗЙПЪОПУФШ — ЧПФ ФЕ УТЕДУФЧБ, У РПНПЭША ЛПФПТЩИ, РП ЕЗП НОЕОЙА, НПЦОП ВЩМП ДПВЙФШУС ЧУЕПВЭЕЗП ВМБЗПДЕОУФЧЙС.

оБ РЕТЧЩИ РПТБИ УЩО УЧСФП ЮФЙМ ЙДЕБМЩ Й РТПЗТБННХ ПФГБ. еЗП ДОЕЧОЙЛ Й РЕТЧЩЕ МЙФЕТБФХТОЩЕ ПРЩФЩ ЛТБУОПТЕЮЙЧП ПВ ЬФПН УЧЙДЕФЕМШУФЧХАФ. ч УФЙИБИ — Б ЙНЕООП РПЬФПН ПО ФЧЕТДП ТЕЫЙМ УФБФШ ЕЭЕ Ч ФТЙОБДГБФШ-ЮЕФЩТОБДГБФШ МЕФ — АОЩК МЙТЙЛ ЪЧБМ УМЕДПЧБФШ «ФТХДОПА ДПТПЗПК», «ВЕЪ УФТБИБ Й УФЩДБ», ЪБЭЙЭБФШ «ВТБФШЕЧ НЕОШЫЙИ» — ВЕДОЩК МАД, ЛТЕУФШСОУФЧП. цЙЪОШ ВХДЕФ МЕЗЮЕ, УЧЕФМЕК Й ЮЙЭЕ, ЛПЗДБ МАДЙ УФБОХФ МХЮЫЕ. б Ч НПТБМШОПН ПВМБЗПТБЦЙЧБОЙЙ МАДЕК НПЗХЭЕУФЧЕООЕКЫЙНЙ Й ЕДЙОУФЧЕООЩНЙ ЖБЛФПТБНЙ СЧМСАФУС ФТХД Й ТЕМЙЗЙС.

ч. чЕТЕУБЕЧ ХЦЕ Ч ЗЙНОБЪЙЙ ЮХЧУФЧПЧБМ ВЕЪПТХЦОПУФШ УЧПЙИ ЙДЕБМПЧ Й Ч ДОЕЧОЙЛЕ НХЮЙФЕМШОП ТБЪНЩЫМСМ ОБД ЧПРТПУПН: ДМС ЮЕЗП ЦЙФШ? пО ЪБОЙНБЕФУС ЙУФПТЙЕК, ЖЙМПУПЖЙЕК, ЖЙЪЙПМПЗЙЕК, ЙЪХЮБЕФ ИТЙУФЙБОУФЧП Й ВХДДЙЪН Й ОБИПДЙФ ЧУЕ ВПМШЫЕ Й ВПМШЫЕ РТПФЙЧПТЕЮЙК Й ОЕУППВТБЪОПУФЕК Ч ТЕМЙЗЙЙ. ьФП ВЩМ ФСЦЕМЩК ЧОХФТЕООЙК УРПТ У ОЕРТЕТЕЛБЕНЩН БЧФПТЙФЕФПН ПФГБ. аОПЫБ ФП «РПМПЦЙФЕМШОП ПФЧЕТЗБЕФ ЧУА... ГЕТЛПЧОХА УЙУФЕНХ» (24 БРТЕМС 1884 З.), ФП У ХЦБУПН ПФЛБЪЩЧБЕФУС ПФ УФПМШ «ВЕЪОТБЧУФЧЕООЩИ» ЧЩЧПДПЧ...

рПМОЩК ФТЕЧПЗ Й УПНОЕОЙК, ПФРТБЧМСЕФУС ч. чЕТЕУБЕЧ Ч 1884 ЗПДХ ХЮЙФШУС Ч рЕФЕТВХТЗУЛЙК ХОЙЧЕТУЙФЕФ, РПУФХРБЕФ ОБ ЙУФПТЙЛП-ЖЙМПМПЗЙЮЕУЛЙК ЖБЛХМШФЕФ. ъДЕУШ, Ч рЕФЕТВХТЗЕ, УП ЧУЕК УБНПЪБВЧЕООПУФША НПМПДПУФЙ ПФДБЕФУС РПРХМСТОЩН ФПЗДБ Ч УФХДЕОЮЕУЛПК УТЕДЕ ОБТПДОЙЮЕУЛЙН ФЕПТЙСН, У ОЙНЙ УЧСЪЩЧБЕФ ОБДЕЦДЩ ОБ УПЪДБОЙЕ ПВЭЕУФЧБ МАДЕК-ВТБФШЕЧ.

пДОБЛП, ЛБЛ ЧРПУМЕДУФЧЙЙ ЧУРПНЙОБМ РЙУБФЕМШ, «Ч ОБЮБМЕ ЧПУШНЙДЕУСФЩИ ЗПДПЧ ПЛПОЮЙМУС ЗЕТПЙЮЕУЛЙК РПЕДЙОПЛ ЛХЮЛЙ ОБТПДПЧПМШГЕЧ У ПЗТПНОЩН ЮХДПЧЙЭЕН УБНПДЕТЦБЧЙС... уБНПДЕТЦБЧЙЕ УРТБЧМСМП УЧПА РПВЕДХ... оБУФХРЙМЙ ЮЕТОЩЕ ЧПУШНЙДЕУСФЩЕ ЗПДЩ. рТЕЦОЙЕ РХФЙ ТЕЧПМАГЙПООПК ВПТШВЩ ПЛБЪБМЙУШ ОЕ ЧЕДХЭЙНЙ Л ГЕМЙ, ОПЧЩИ РХФЕК ОЕ ОБНЕЮБМПУШ. оБТПД ВЕЪНПМЧУФЧПЧБМ. ч ЙОФЕММЙЗЕОГЙЙ ЫЕМ РПМОЩК ТБЪВТПД». оБУФТПЕОЙЕ «ВЕЪДПТПЦШС» ПИЧБФЙМП ЕЕ ВПМШЫХА ЮБУФШ.

рТБЧДБ, Ч 80-Е ЗПДЩ ДПУФЙЗБЕФ УПЛТХЫЙФЕМШОПК УЙМЩ УБФЙТБ н. уБМФЩЛПЧБ-эЕДТЙОБ; УЧПЙНЙ ПЮЕТЛБНЙ П ДЕТЕЧОЕ РТПФЕУФХЕФ РТПФЙЧ ВЕУРТБЧЙС ОБТПДБ зМЕВ хУРЕОУЛЙК; ХУЙМЙЧБАФУС ПВМЙЮЙФЕМШОЩЕ ФЕОДЕОГЙЙ Ч ФЧПТЮЕУФЧЕ ч. зБТЫЙОБ; П УФТЕНМЕОЙЙ ДБЦЕ УБНЩИ РПУМЕДОЙИ ВТПДСЗ Л «ЧПМШОПК ЧПМАЫЛЕ» ТБУУЛБЪЩЧБЕФ ч. лПТПМЕОЛП. оП НОПЗЙЕ ЙЪ ФЕИ, ЛФП ЕЭЕ ЧЮЕТБ ХЧМЕЛБМУС ОБТПДОЙЮЕУЛЙНЙ ЙДЕСНЙ, ЧРБДБАФ Ч ПФЮБСОЙЕ Й ТБУФЕТСООПУФШ, ПФЛБЪЩЧБАФУС ПФ ПВЭЕУФЧЕООПК ВПТШВЩ, ЙЭХФ ЪБВЧЕОЙС Ч РПЬФЙЮЕУЛЙИ ЗТЕЪБИ о. нЙОУЛПЗП Й у. оБДУПОБ, РПРХМСТОПУФШ ЛПФПТЩИ УФТЕНЙФЕМШОП ТБУФЕФ.

рПД ЧРЕЮБФМЕОЙЕН ХЗБУБОЙС ОБТПДОЙЮЕУЛПЗП ДЧЙЦЕОЙС ч. чЕТЕУБЕЧХ ОБЮЙОБЕФ ЛБЪБФШУС, ЮФП ОБДЕЦД ОБ УПГЙБМШОЩЕ РЕТЕНЕОЩ ОЕФ, Й ПО, ЕЭЕ ОЕДБЧОП ТБДПЧБЧЫЙКУС ПВТЕФЕООПНХ «УНЩУМХ ЦЙЪОЙ», ТБЪПЮБТПЧЩЧБЕФУС ЧП ЧУСЛПК РПМЙФЙЮЕУЛПК ВПТШВЕ. «...чЕТЩ Ч ОБТПД ОЕ ВЩМП. вЩМП ФПМШЛП УПЪОБОЙЕ ПЗТПНОПК ЧЙОЩ РЕТЕД ОЙН Й УФЩД ЪБ УЧПЕ РТЙЧЙМЕЗЙТПЧБООПЕ РПМПЦЕОЙЕ... вПТШВБ РТЕДУФБЧМСМБУШ ЧЕМЙЮЕУФЧЕООПА, РТЙЧМЕЛБФЕМШОПА, ОП ФТБЗЙЮЕУЛЙ ВЕУРМПДОПА...» («бЧФПВЙПЗТБЖЙС»). «оЕ ВЩМП РЕТЕД ЗМБЪБНЙ ОЙЛБЛЙИ РХФЕК», — РТЙЪОБЧБМУС РЙУБФЕМШ Ч НЕНХБТБИ. рПСЧМСЕФУС ДБЦЕ НЩУМШ П УБНПХВЙКУФЧЕ.

у ЗПМПЧПК ХИПДЙФ УФХДЕОФ ч. чЕТЕУБЕЧ Ч ЪБОСФЙС Й РЙЫЕФ, РЙЫЕФ УФЙИЙ, РТПЮОП ЪБНЛОХФЩЕ Ч ЛТХЗЕ МЙЮОЩИ ФЕН Й РЕТЕЦЙЧБОЙК. мЙЫШ ЪДЕУШ, Ч МАВЧЙ, ДХНБЕФУС ЕНХ ФЕРЕТШ, ЧПЪНПЦОЩ ЮЙУФПФБ Й ЧПЪЧЩЫЕООПУФШ ЮЕМПЧЕЮЕУЛЙИ ПФОПЫЕОЙК. дБ ЕЭЕ Ч ЙУЛХУУФЧЕ: ПОП, ЛБЛ Й МАВПЧШ, УРПУПВОП ПВМБЗПТПДЙФШ ЮЕМПЧЕЛБ.

йНЕООП Ч ЬФП ФТХДОПЕ ДМС ч. чЕТЕУБЕЧБ ЧТЕНС Й ОБЮБМУС ЕЗП МЙФЕТБФХТОЩК РХФШ. чУЛПТЕ РПУМЕ «тБЪДХНШС» ч. чЕТЕУБЕЧ ПВТБЭБЕФУС Л РТПЪЕ, РЕТЧПЕ ПРХВМЙЛПЧБООПЕ УФЙИПФЧПТЕОЙЕ ВЩМП Й ПДОЙН ЙЪ РПУМЕДОЙИ. «...чП НОЕ ЮФП-ФП ЕУФШ, ОП... ЬФП «ЮФП-ФП» ОБРТБЧЙФУС ОЕ ОБ УФЙИЙ, Б ОБ ТПНБО Й РПЧЕУФШ», — ПФНЕЮБМ ПО Ч ДОЕЧОЙЛЕ ЕЭЕ 8 НБС 1885 ЗПДБ. ч 1887 ЗПДХ ч. чЕТЕУБЕЧ РЙЫЕФ ТБУУЛБЪ «ъБЗБДЛБ», ЛПФПТЩК ЛБЛ ВЩ РПДЧЕМ ЙФПЗЙ АОПЫЕУЛПНХ РЕТЙПДХ ФЧПТЮЕУФЧБ Й УЧЙДЕФЕМШУФЧПЧБМ П ОБЮБМЕ ЪТЕМПУФЙ.

оБ РЕТЧЩК ЧЪЗМСД «ъБЗБДЛБ» НБМП ЮЕН ПФМЙЮБМБУШ ПФ УФЙИПЧ АОПЗП РПЬФБ: ФПФ ЦЕ НПМПДПК ЗЕТПК УП УЧПЙНЙ ЮХФШ ЗТХУФОЩНЙ, ЮХФШ ОБТПЮЙФЩНЙ ТБЪДХНШСНЙ, ОЕ ЙДХЭЙНЙ ДБМШЫЕ УХЗХВП МЙЮОПЗП Й ЙОФЙНОПЗП. пДОБЛП РЙУБФЕМШ ОЕ УМХЮБКОП ЙНЕООП У «ъБЗБДЛЙ» ЙУЮЙУМСМ ЗПДЩ ЦЙЪОЙ Ч МЙФЕТБФХТЕ, ЙНЕООП ЕА ПФЛТЩЧБМ УЧПЙ УПВТБОЙС УПЮЙОЕОЙК: Ч ЬФПН ТБУУЛБЪЕ ОБНЕЮЕОЩ НОПЗЙЕ НПФЙЧЩ, ЧПМОПЧБЧЫЙЕ ч. чЕТЕУБЕЧБ ОБ РТПФСЦЕОЙЙ ЧУЕК ЕЗП МЙФЕТБФХТОПК ДЕСФЕМШОПУФЙ. рЙУБФЕМШ УМБЧЙМ ЮЕМПЧЕЛБ, УРПУПВОПЗП УЙМПА УЧПЕЗП ДХИБ УДЕМБФШ ЦЙЪОШ РТЕЛТБУОПА, УРПТЙМ, РП УХФЙ ДЕМБ, У НПДОПК ФПЗДБ ЖЙМПУПЖЙЕК, ХФЧЕТЦДБЧЫЕК, ЮФП «УЮБУФШЕ Ч ЦЕТФЧЕ». рТЙЪЩЧБМ ОЕ ФЕТСФШ ЧЕТЩ Ч ЪБЧФТБЫОЙК ДЕОШ («рХУЛБК ОЕФ ОБДЕЦДЩ, НЩ Й УБНХА ОБДЕЦДХ ПФЧПАЕН!»). рТБЧДБ, ЕНХ ЧУЕ ЕЭЕ ЛБЪБМПУШ, ЮФП ФПМШЛП ЙУЛХУУФЧП НПЦЕФ РТЕЧТБФЙФШ ЮЕМПЧЕЛБ Ч юЕМПЧЕЛБ.

уЛТПНОЩК Й ЪБУФЕОЮЙЧЩК УФХДЕОФ рЕФЕТВХТЗУЛПЗП ХОЙЧЕТУЙФЕФБ УФБОПЧЙМУС РЙУБФЕМЕН. ч 1888 ЗПДХ, ХЦЕ ЛБОДЙДБФПН ЙУФПТЙЮЕУЛЙИ ОБХЛ, ПО РПУФХРБЕФ Ч дЕТРФУЛЙК ХОЙЧЕТУЙФЕФ, ОБ НЕДЙГЙОУЛЙК ЖБЛХМШФЕФ. «...нПЕА НЕЮФПА ВЩМП УФБФШ РЙУБФЕМЕН; Б ДМС ЬФПЗП РТЕДУФБЧМСМПУШ ОЕПВИПДЙНЩН ЪОБОЙЕ ВЙПМПЗЙЮЕУЛПК УФПТПОЩ ЮЕМПЧЕЛБ, ЕЗП ЖЙЪЙПМПЗЙЙ Й РБФПМПЗЙЙ; ЛТПНЕ ФПЗП, УРЕГЙБМШОПУФШ ЧТБЮБ ДБЧБМБ ЧПЪНПЦОПУФШ ВМЙЪЛП УИПДЙФШУС У МАДШНЙ УБНЩИ ТБЪОППВТБЪОЩИ УМПЕЧ Й ХЛМБДПЧ» — ФБЛ РПЪДОЕЕ ПВЯСУОСМ ч. чЕТЕУБЕЧ УЧПЕ ПВТБЭЕОЙЕ Л НЕДЙГЙОЕ («бЧФПВЙПЗТБЖЙС»). ч ФЙИПН дЕТРФЕ, ЧДБМЙ ПФ ТЕЧПМАГЙПООЩИ ГЕОФТПЧ УФТБОЩ, РТПЧЕМ ПО ЫЕУФШ МЕФ, ЪБОЙНБСУШ ОБХЛПК Й МЙФЕТБФХТОЩН ФЧПТЮЕУФЧПН, РП-РТЕЦОЕНХ ПИЧБЮЕООЩК НТБЮОЩНЙ ОБУФТПЕОЙСНЙ.

лБЛ Й Ч «ъБЗБДЛЕ», Ч РЕТЧЩИ РТПЙЪЧЕДЕОЙСИ, РПУМЕДПЧБЧЫЙИ ЪБ ОЕК, ФЕНХ ВПТШВЩ ЪБ ЮЕМПЧЕЮЕУЛПЕ УЮБУФШЕ, ЪБ ВПМШЫПЗП Й РТЕЛТБУОПЗП ЮЕМПЧЕЛБ, ВПТШВЩ УП ЧУЕН, ЮФП НЕЫБЕФ ХФЧЕТДЙФШУС ФБЛПК МЙЮОПУФЙ Ч ЦЙЪОЙ, ч. чЕТЕУБЕЧ ТЕЫБЕФ Ч РМБОЕ НПТБМШОП-ЬФЙЮЕУЛПН. рЕТЕДЕМЛБ ПВЭЕУФЧБ У РПНПЭША ПДОПЗП МЙЫШ ЙУЛХУУФЧБ МЙВП НПТБМШОПЗП УПЧЕТЫЕОУФЧПЧБОЙС МАДЕК — ОБДЕЦДБ, ОЕ НЕОЕЕ ЙММАЪПТОБС, ЮЕН УФБЧЛБ ОБ ТЕМЙЗЙА. пЭХЭБС ЬФП, ч. чЕТЕУБЕЧ ОБУФПКЮЙЧП РТПДПМЦБЕФ РПЙУЛЙ ПФЧЕФПЧ ОБ ЧПРТПУ, РПЮЕНХ ВМБЗЙЕ РПТЩЧЩ ЙОФЕММЙЗЕОГЙЙ УФПМШ ВЕУРПНПЭОЩ, ФБЛ НБМП УРПУПВУФЧХАФ УПЪДБОЙА ПВЭЕУФЧБ МАДЕК-ВТБФШЕЧ. й ЪБСЧМЕООБС Ч ТБООЙИ ТБУУЛБЪБИ ФЕНБ УХДЕВ ТХУУЛПК ЙОФЕММЙЗЕОГЙЙ, ЕЕ ЪБВМХЦДЕОЙК Й ОБДЕЦД РПМХЮБЕФ ОПЧПЕ ТЕЫЕОЙЕ — РЙУБФЕМШ ЪБЗПЧПТЙМ ПВ ПВЭЕУФЧЕООПН «ВЕЪДПТПЦШЕ».

«ч «ВПМШЫХА» МЙФЕТБФХТХ ЧУФХРЙМ РПЧЕУФША «вЕЪ ДПТПЗЙ»...» ьФП УМПЧБ ЙЪ БЧФПВЙПЗТБЖЙЙ ч. чЕТЕУБЕЧБ, ОБРЙУБООПК ОБ УЛМПОЕ МЕФ. оП Й ФПЗДБ, Ч 1894 ЗПДХ, ЙНЕООП У РПЧЕУФША «вЕЪ ДПТПЗЙ» УЧСЪЩЧБМ ПО ПРТЕДЕМЕОЙЕ УЧПЕЗП ЦЙЪОЕООПЗП РХФЙ.

«вЕЪ ДПТПЗЙ» — РПЧЕУФШ П РЕТЕЦЙФПН Й РЕТЕДХНБООПН. ьФП ПФРПЧЕДШ РПЛПМЕОЙА, «ХЦБУ Й РТПЛМСФЙЕ» ЛПФПТПЗП Ч ФПН, ЮФП «Х ОЕЗП ОЙЮЕЗП ОЕФ». «вЕЪ ДПТПЗЙ, ВЕЪ РХФЕЧПДОПК ЪЧЕЪДЩ ПОП ЗЙВОЕФ ОЕЧЙДОП Й ВЕУРПЧПТПФОП...».

рПЧЕУФШ ОБРЙУБОБ Ч ЖПТНЕ ЙУРПЧЕДЙ-ДОЕЧОЙЛБ НПМПДПЗП ЧТБЮБ дНЙФТЙС юЕЛБОПЧБ, ОЕ УХНЕЧЫЕЗП РТЕФЧПТЙФШ Ч ЦЙЪОШ УЧПЙ НЕЮФЩ П УМХЦЕОЙЙ ОБТПДХ. пО ПФЛБЪБМУС ПФ ОБХЮОПК ЛБТШЕТЩ, ПФ ПВЕУРЕЮЕООПЗП Й ХАФОПЗП ДПНБ, ВТПУЙМ ЧУЕ Й РПЫЕМ ОБ ЪЕНУЛХА УМХЦВХ. оП ЕЗП ДЕСФЕМШОПУФШ Й ДЕСФЕМШОПУФШ РПДПВОЩИ ЕНХ РПДЧЙЦОЙЛПЧ НБМП ЮФП НЕОСМБ Ч РПМПЦЕОЙЙ ОБТПДБ, ЛПФПТЩК, РТЙЧЩЛОХЧ ОЕОБЧЙДЕФШ ВБТЙОБ, ПФЧЕЮБМ юЕЛБОПЧЩН ОЕДПЧЕТЙЕН Й ЗМХИПК ЧТБЦДЕВОПУФША.

ч. чЕТЕУБЕЧ ПФЧЕТЗ ОБТПДОЙЮЕУЛХА РТПЗТБННХ УПЪДБОЙС ПВЭЕУФЧБ МАДЕК-ВТБФШЕЧ. оП ЧЪБНЕО ОЙЮЕЗП РТЕДМПЦЙФШ ОЕ НПЗ. жТБЪБ ЙЪ ДОЕЧОЙЛБ: «йУФЙОБ, ЙУФЙОБ, ЗДЕ ЦЕ ФЩ?..» — УФБМБ Ч ФЕ ЗПДЩ МЕКФНПФЙЧПН ЕЗП ЦЙЪОЙ. ьФПК НЩУМША ПО ЦЙМ Ч дЕТРФЕ, ЬФБ НЩУМШ ОЕ ПУФБЧМСМБ ЕЗП Ч фХМЕ, ЛХДБ ПО РТЙЕИБМ ЪБОЙНБФШУС ЧТБЮЕВОПК РТБЛФЙЛПК РПУМЕ ПЛПОЮБОЙС дЕТРФУЛПЗП ХОЙЧЕТУЙФЕФБ Ч 1894 ЗПДХ; У ЬФПК НЩУМША ПО ПФРТБЧЙМУС Ч ФПН ЦЕ ЗПДХ Ч рЕФЕТВХТЗ, ЗДЕ ХУФТПЙМУС УЧЕТИЫФБФОЩН ПТДЙОБФПТПН Ч вПФЛЙОУЛХА ВПМШОЙГХ. ч. чЕТЕУБЕЧХ ОЕПВИПДЙНП ВЩМП ОБКФЙ ФЕ ТЕБМШОЩЕ ПВЭЕУФЧЕООЩЕ УЙМЩ, ЛПФПТЩЕ Ч УПУФПСОЙЙ РПУФТПЙФШ ПВЭЕУФЧП МАДЕК-ВТБФШЕЧ.

оБВЙТБЧЫЕЕ УЙМХ ТБВПЮЕЕ ДЧЙЦЕОЙЕ Ч тПУУЙЙ ОЕ НПЗМП ПУФБЧБФШУС ЧОЕ РПМС ЪТЕОЙС ч. чЕТЕУБЕЧБ, УФПМШ ХРПТОП ЙУЛБЧЫЕЗП ФЕИ, ЛФП Ч УПУФПСОЙЙ РПУФТПЙФШ ПВЭЕУФЧП МАДЕК-ВТБФШЕЧ. «мЕФПН 1896 ЗПДБ ЧУРЩИОХМБ ЪОБНЕОЙФБС ЙАОШУЛБС УФБЮЛБ ФЛБЮЕК, РПТБЪЙЧЫБС ЧУЕИ УЧПЕА НОПЗПЮЙУМЕООПУФША, ЧЩДЕТЦБООПУФША Й ПТЗБОЙЪПЧБООПУФША. нОПЗЙИ, ЛПЗП ОЕ ХВЕЦДБМБ ФЕПТЙС, ХВЕДЙМБ ПОБ, — НЕОС Ч ФПН ЮЙУМЕ», — ЧУРПНЙОБМ РПЪДОЕЕ РЙУБФЕМШ. ч РТПМЕФБТЙБФЕ ЕНХ «РПЮХСМБУШ ПЗТПНОБС РТПЮОБС ОПЧБС УЙМБ, ХЧЕТЕООП ЧЩУФХРБАЭБС ОБ БТЕОХ ТХУУЛПК ЙУФПТЙЙ».

ч. чЕТЕУБЕЧ ПДОЙН ЙЪ РЕТЧЩИ УТЕДЙ ЛТХРОЩИ ТХУУЛЙИ РЙУБФЕМЕК РПЧЕТЙМ Ч ТЕЧПМАГЙПОЕТПЧ-НБТЛУЙУФПЧ. й РПЧЕУФШ «вЕЪ ДПТПЗЙ» РПМХЮЙМБ РТПДПМЦЕОЙЕ — ТБУУЛБЪ «рПЧЕФТЙЕ». оБФБЫБ, ЛПФПТБС ОЕ ПФУФБЧБМБ ПФ юЕЛБОПЧБ У ЧПРТПУПН «юФП НОЕ ДЕМБФШ?», ФЕРЕТШ «ОБЫМБ ДПТПЗХ Й ЧЕТЙФ Ч ЦЙЪОШ». чНЕУФЕ У оБФБЫЕК ч. чЕТЕУБЕЧ РТЙЧЕФУФЧХЕФ ТБЪЧЙФЙЕ РТПНЩЫМЕООПУФЙ Ч тПУУЙЙ, ЧНЕУФЕ У ОЕА ПО ТБДХЕФУС: «чЩТПУ Й ЧЩУФХРЙМ ОБ УГЕОХ ОПЧЩК, ЗМХВПЛП ТЕЧПМАГЙПООЩК ЛМБУУ».

«рПЧЕФТЙЕН» ЪБЧЕТЫБЕФУС ЧФПТПК, РПУМЕ АОПЫЕУЛПЗП, РЕТЙПД ФЧПТЮЕУФЧБ РЙУБФЕМС. оБЮБЧ Ч «ъБЗБДЛЕ» РПЙУЛЙ ФПК УПГЙБМШОПК УЙМЩ, ЛПФПТБС ВЩ УНПЗМБ РПУФТПЙФШ Ч тПУУЙЙ ПВЭЕУФЧП МАДЕК-ВТБФШЕЧ, ч. чЕТЕУБЕЧ Л ЛПОГХ 90-И ЗПДПЧ РТЙИПДЙФ Л ЧЩЧПДХ, ЮФП ВХДХЭЕЕ — ЪБ РТПМЕФБТЙБФПН, НБТЛУЙЪН — ЕДЙОУФЧЕООП ЧЕТОПЕ ХЮЕОЙЕ.

«вЕЪПЗПЧПТПЮОП УФБОПЧМАУШ ОБ УФПТПОХ ОПЧПЗП ФЕЮЕОЙС» — ФБЛ РЙУБФЕМШ УЖПТНХМЙТПЧБМ Ч «чПУРПНЙОБОЙСИ» ЙФПЗЙ УЧПЙИ ЙУЛБОЙК ФЕИ МЕФ, ПРТЕДЕМЕООП ЪБСЧМСС, ЮФП РТЙНЛОХМ Л НБТЛУЙУФБН. йЪ ЧЕУШНБ ДПУФПЧЕТОЩИ НЕНХБТПЧ ч. чЕТЕУБЕЧБ Й ЕЗП БЧФПВЙПЗТБЖЙЙ ЙЪЧЕУФОП, ЮФП РЙУБФЕМШ РПНПЗБМ БЗЙФБГЙПООПК ТБВПФЕ МЕОЙОУЛПЗП «уПАЪБ ВПТШВЩ ЪБ ПУЧПВПЦДЕОЙЕ ТБВПЮЕЗП ЛМБУУБ»: Ч ВПМШОЙЮОПК ВЙВМЙПФЕЛЕ, ЛПФПТПК ПО ЪБЧЕДПЧБМ, ВЩМ ХУФТПЕО УЛМБД ОЕМЕЗБМШОЩИ ЙЪДБОЙК, Ч ЕЗП ЛЧБТФЙТЕ «РТПЙУИПДЙМЙ УПВТБОЙС ТХЛПЧПДСЭЕК ЗПМПЧЛЙ» ПТЗБОЙЪБГЙЙ, «РЕЮБФБМЙУШ РТПЛМБНБГЙЙ, Ч УПУФБЧМЕОЙЙ ЙИ» ПО «УБН РТЙОЙНБМ ХЮБУФЙЕ».

ч ЬФЙ ЗПДЩ БЛФЙЧОПЗП УВМЙЦЕОЙС ч. чЕТЕУБЕЧБ У ТЕЧПМАГЙПООЩН РТПМЕФБТУЛЙН ДЧЙЦЕОЙЕН ПО Й РЙЫЕФ «ъБРЙУЛЙ ЧТБЮБ».

* * *

нЩУМШ ОБРЙУБФШ «дОЕЧОЙЛ УФХДЕОФБ-НЕДЙЛБ», ЛПФПТЩК РПЪЦЕ ЧЩМЙМУС Ч «ъБРЙУЛЙ ЧТБЮБ», ЧПЪОЙЛМБ Х ч. чЕТЕУБЕЧБ Ч ЛПОГЕ 1890 — ОБЮБМЕ 1891 ЗПДБ, ЛПЗДБ РЙУБФЕМШ ХЮЙМУС ОБ ФТЕФШЕН ЛХТУЕ НЕДЙГЙОУЛПЗП ЖБЛХМШФЕФБ дЕТРФУЛПЗП ХОЙЧЕТУЙФЕФБ. пДОБЛП ЪБЗТХЦЕООПУФШ ХЮЕВПК Й ВПМЕЪОШ ТХЛЙ ОЕ РПЪЧПМЙМЙ ФПЗДБ ЕНХ ЧРМПФОХА ЪБОСФШУС ЛОЙЗПК. фЕН ОЕ НЕОЕЕ ПО ОЕ ПУФБЧМСЕФ УЧПЕЗП ОБНЕТЕОЙС, УЮЙФБС, ЮФП ЬФБ ЛОЙЗБ НПЦЕФ ЙНЕФШ ВПМШЫПЕ ПВЭЕУФЧЕООПЕ ЪОБЮЕОЙЕ: «й ЧПФ С — ЧТБЮ... ЛПОЮЙМ С ПДОЙН ЙЪ МХЮЫЙИ, Б НЕЦДХ ФЕН, У ЛБЛЙНЙ НЙЛТПУЛПРЙЮЕУЛЙНЙ ЪОБОЙСНЙ ЧУФХРБА Ч ЦЙЪОШ! й ЛБЛЙИ ОЕЧЕЦЕУФЧЕООЩИ ЪОБИБТЕК ЧЩРХУЛБЕФ ХОЙЧЕТУЙФЕФ РПД ЙНЕОЕН ЧТБЮЕК! дБ, ХЦ «дОЕЧОЙЛ УФХДЕОФБ-НЕДЙЛБ» С ОБРЙЫХ Й РПЧЕДБА НЙТХ НОПЗП-НОПЗП, ЮЕЗП ПО ОЕ ЪОБЕФ Й П ЮЕН ДБЦЕ ОЕ РПДПЪТЕЧБЕФ...» (18 НБС 1894 З.). оП ЛТБФЛПЧТЕНЕООБС ЧТБЮЕВОБС РТБЛФЙЛБ ч. чЕТЕУБЕЧБ Ч фХМЕ (МЕФПН 1894 З.), Б ЪБФЕН УМХЦВБ Ч вБТБЮОПК ВПМШОЙГЕ Ч РБНСФШ вПФЛЙОБ Ч рЕФЕТВХТЗЕ (ПЛФСВТШ 1894 — БРТЕМШ 1901 ЗПДБ) РТЕЧТБФЙМЙ ЪБНЩУЕМ «дОЕЧОЙЛБ УФХДЕОФБ-НЕДЙЛБ» Ч ЛОЙЗХ «ъБРЙУЛЙ ЧТБЮБ». ч ЬФП ЧТЕНС Ч ЪБРЙУОПК ЛОЙЦЛЕ РЙУБФЕМС РПСЧМСАФУС ОПЧЩЕ ТБЪДЕМЩ — «вПМШОЙГБ» Й «дЕЦХТУФЧП», — ЛХДБ ПО ФЭБФЕМШОП ЪБРЙУЩЧБЕФ РТЙНЕЮБФЕМШОЩЕ УМХЮБЙ ЙЪ УЧПЕК УПВУФЧЕООПК РТБЛФЙЛЙ Й РТБЛФЙЛЙ ЛПММЕЗ-ЧТБЮЕК.

рПЧЕУФШ ОБРЙУБОБ ПФ РЕТЧПЗП МЙГБ, ПУОПЧОЩЕ ЧЕИЙ ВЙПЗТБЖЙЙ ЗЕТПС РПЮФЙ РПМОПУФША УПЧРБДБАФ У ВЙПЗТБЖЙЕК УБНПЗП ч. чЕТЕУБЕЧБ. еЗП ЗЕТПК, ЛБЛ Й БЧФПТ, «ЛПОЮЙМ ЛХТУ ОБ НЕДЙГЙОУЛПН ЖБЛХМШФЕФЕ», ЪБФЕН «Ч ОЕВПМШЫПН ЗХВЕТОУЛПН ЗПТПДЕ УТЕДОЕК тПУУЙЙ» ЪБОЙНБМУС ЮБУФОПК РТБЛФЙЛПК Й, РПОСЧ, ЮФП ДМС УБНПУФПСФЕМШОПК ТБВПФЩ ЕЭЕ ОЕ РПДЗПФПЧМЕО, ХЕИБМ Ч рЕФЕТВХТЗ ХЮЙФШУС: ХУФТПЙМУС Ч ВПМШОЙГХ «УЧЕТИЫФБФОЩН». нОПЗЙЕ ТБУУХЦДЕОЙС ЗЕТПС, ЬРЙЪПДЩ ДПУМПЧОП РЕТЕРЙУБОЩ ЙЪ МЙЮОПЗП ДОЕЧОЙЛБ РЙУБФЕМС 1892–1900 ЗПДПЧ. ч. чЕТЕУБЕЧ РТСНП УЧЙДЕФЕМШУФЧПЧБМ, ЮФП Ч «ъБРЙУЛБИ ЧТБЮБ» ПФТБЪЙМЙУШ ЕЗП МЙЮОЩЕ «ЧРЕЮБФМЕОЙС ПФ ФЕПТЕФЙЮЕУЛПЗП Й РТБЛФЙЮЕУЛПЗП ЪОБЛПНУФЧБ У НЕДЙГЙОПК, ПФ ЧТБЮЕВОПК РТБЛФЙЛЙ». оП ЧНЕУФЕ У ФЕН Й РПДЮЕТЛЙЧБМ: «лОЙЗБ ЬФБ — ОЕ БЧФПВЙПЗТБЖЙС, НОПЗП РЕТЕЦЙЧБОЙК Й ДЕКУФЧЙК РТЙРЙУБОП НОПА УЕВЕ, ФПЗДБ ЛБЛ С ОБВМАДБМ ЙИ Х ДТХЗЙИ» («чПУРПНЙОБОЙС»). б Ч ПДОПН ЙЪ ТБООЙИ ЧБТЙБОФПЧ РТЕДЙУМПЧЙС Л ЛОЙЗЕ ПВТБЭБМ ЧОЙНБОЙЕ ЮЙФБФЕМС, ЮФП «Ч ВЕММЕФТЙУФЙЮЕУЛПК ЮБУФЙ «ъБРЙУПЛ» ОЕ ФПМШЛП ЖБНЙМЙЙ, ОП Й УБНЩЕ МЙГБ Й ПВУФБОПЧЛБ — ЧЩНЩЫМЕОЩ, Б ОЕ УЖПФПЗТБЖЙТПЧБОЩ У ДЕКУФЧЙФЕМШОПУФЙ». пДОБЛП ПО ОБУФПКЮЙЧП ЧПЪТБЦБМ Й РТПФЙЧ ЧПУРТЙСФЙС «ъБРЙУПЛ ЧТБЮБ» ЛБЛ ЮЙУФП ИХДПЦЕУФЧЕООПЗП РТПЙЪЧЕДЕОЙС: «уХИПЕ ПРЙУБОЙЕ ПРЩФПЧ, УПУФПСЭЕЕ РПЮФЙ УРМПЫШ ЙЪ ГЙФБФ, ЪБОЙНБЕФ Ч НПЕК ЛОЙЗЕ ВПМШЫЕ ФТЙДГБФЙ УФТБОЙГ».

пТЗБОЙЮЕУЛЙ ПВЯЕДЙОСС ИХДПЦЕУФЧЕООЩЕ ЪБТЙУПЧЛЙ, ЬМЕНЕОФЩ ПЮЕТЛБ, РХВМЙГЙУФЙЛЙ Й ОБХЮОПК УФБФШЙ, ч. чЕТЕУБЕЧ ТБЪЧЙЧБМ ФТБДЙГЙЙ ЫЕУФЙДЕУСФОЙЛПЧ, ФТБДЙГЙЙ ОБТПДОЙЮЕУЛПК МЙФЕТБФХТЩ, ЛПФПТБС, ПУПВЕООП ПЮЕТЛБНЙ зМ. хУРЕОУЛПЗП, ХФЧЕТЦДБМБ РПДПВОЩК УЙОФЕЪ. оП «ъБРЙУЛЙ ЧТБЮБ» ПФТБЦБМЙ ЛБЮЕУФЧЕООП ОПЧЩК ЬФБР ТЕЧПМАГЙПООПК ВПТШВЩ. дБ Й ДМС УБНПЗП ч. чЕТЕУБЕЧБ РПЧЕУФШ ФПЦЕ УФБМБ ОПЧЩН ЫБЗПН Ч ЕЗП ЙДЕКОЩИ ЙУЛБОЙСИ.

«рПЧЕФТЙЕ» ТБУУЛБЪЩЧБМП П УРПТБИ НБТЛУЙУФПЧ У ОБТПДОЙЛБНЙ. «ъБРЙУЛЙ ЧТБЮБ» — ПВ ЙУФПТЙЮЕУЛПК ОЕЙЪВЕЦОПУФЙ ПВЯЕДЙОЕОЙС УЙМ РТПМЕФБТЙБФБ Й РЕТЕДПЧПК ЙОФЕММЙЗЕОГЙЙ. ч «рПЧЕФТЙЙ» ч. чЕТЕУБЕЧ УЛПТЕЕ РТПУФП ДЕЛМБТЙТПЧБМ УЧПА ХЧМЕЮЕООПУФШ НБТЛУЙУФУЛЙНЙ ЙДЕСНЙ, Б ЕЗП ЗЕТПЙОС оБФБЫБ ЮЙУФП ФЕПТЕФЙЮЕУЛЙ ДПЛБЪЩЧБМБ ЙИ ЙУФЙООПУФШ. ч РХВМЙГЙУФЙЮЕУЛПК РПЧЕУФЙ «ъБРЙУЛЙ ЧТБЮБ» РЙУБФЕМШ ХЦЕ УЛТХРХМЕЪОП РТПУМЕЦЙЧБЕФ, ЛБЛ УБНБ МПЗЙЛБ ЦЙЪОЙ РТЕЧТБЭБЕФ ЮЕУФОПЗП Й ЙЭХЭЕЗП ЙОФЕММЙЗЕОФБ Ч УФПТПООЙЛБ РТПМЕФБТУЛПЗП ДЧЙЦЕОЙС.

ч ЛОЙЗЕ ЬФПК УОПЧБ ЧПЪОЙЛБЕФ ЙЪМАВМЕООБС ЧЕТЕУБЕЧУЛБС ФЕНБ — ЙУФПТЙС «ПВЩЛОПЧЕООЕКЫЕЗП, УТЕДОЕЗП» ФТХДПЧПЗП ЙОФЕММЙЗЕОФБ, ЙУФПТЙС П ФПН, ЛБЛ ЖПТНЙТПЧБМПУШ ЕЗП НЙТПЧПЪЪТЕОЙЕ. зЕТПК-ЙОФЕММЙЗЕОФ ч. чЕТЕУБЕЧБ ЧРЕТЧЩЕ ЙЪПВТБЦЕО ОБ УФПМШ ЫЙТПЛПН ЖПОЕ ЦЙЪОЙ ПВЭЕУФЧБ ГБТУЛПК тПУУЙЙ. нПМПДПК ЧТБЮ, Ч РПЙУЛБИ ЛХУЛБ ИМЕВБ ЪБОСФЩК ЮБУФОПК РТБЛФЙЛПК, ЧУФТЕЮБЕФУС У УБНЩНЙ ТБЪОЩНЙ МАДШНЙ, Й ЧУФТЕЮЙ ЬФЙ ТБУЛТЩЧБАФ РЕТЕД ОЙН НТБЮОХА ЛБТФЙОХ ВЕУРТБЧОПЗП РПМПЦЕОЙС ОБТПДБ, ЛМБУУПЧПЗП ОЕТБЧЕОУФЧБ, ДЕЗТБДБГЙЙ ПВЭЕУФЧБ, ЗДЕ «ВЕДОЩЕ ВПМЕАФ ПФ ОХЦДЩ, ВПЗБФЩЕ — ПФ ДПЧПМШУФЧБ». пО РПОСМ, ЮФП ОБХЛБ, ЧМБУФШ, ЪБЛПО — ЧУЕ ОБ УМХЦВЕ МЙЫШ Х МАДЕК ПВЕУРЕЮЕООЩИ. рПМШЪХСУШ ФЕНОПФПК, ВЕУРТБЧЙЕН ВЕДОПФЩ, ЧТБЮЙ ОЕТЕДЛП УФБЧСФ ОБ УЧПЙИ РБГЙЕОФБИ ЮТЕЧБФЩЕ УНЕТФЕМШОЩН ЙУИПДПН ПРЩФЩ. оП ДБЦЕ ФПЗДБ, ЛПЗДБ ВПМШОПК РПРБДБЕФ Ч ТХЛЙ ЮЕУФОПЗП НЕДЙЛБ, ОБУФПСЭЕЕ МЕЮЕОЙЕ ОЕЧПЪНПЦОП.

уФТБДБАЭЕНХ ПФ ПВНПТПЛПЧ НБМШЮЙЫЛЕ-УБРПЦОЙЛХ чБУШЛЕ ЧТБЮ ЧЩОХЦДЕО РТПРЙУЩЧБФШ ЦЕМЕЪП Й НЩЫШСЛ, ИПФС ОБ УБНПН ДЕМЕ ЕДЙОУФЧЕООПЕ УРБУЕОЙЕ ДМС ОЕЗП ЧЩТЧБФШУС «ЙЪ... ФЕНОПЗП, ЧПОАЮЕЗП ХЗМБ», ЛБЛЙН ВЩМБ «НБУФЕТУЛБС, ЗДЕ ПО ТБВПФБЕФ». б «РТБЮЛЕ У ЬЛЪЕНПК ТХЛ, МПНПЧПНХ ЙЪЧПЪЮЙЛХ У ЗТЩЦЕК, РТСДЙМШЭЙЛХ У ЮБИПФЛПК», «УФЩДСУШ ЛПНЕДЙЙ, ЛПФПТХА ТБЪЩЗТЩЧБЕЫШ», РТЙИПДЙФУС ЗПЧПТЙФШ, «ЮФП ЗМБЧОПЕ ХУМПЧЙЕ ДМС ЧЩЪДПТПЧМЕОЙС — ЬФП ФП, ЮФПВЩ РТБЮЛБ ОЕ НПЮЙМБ УЕВЕ ТХЛ, МПНПЧПК ЙЪЧПЪЮЙЛ ОЕ РПДОЙНБМ ФСЦЕУФЕК, Б РТСДЙМШЭЙЛ ЙЪВЕЗБМ РЩМШОЩИ РПНЕЭЕОЙК».

зЕТПК РПЧЕУФЙ РТЙИПДЙФ Л ЧЩЧПДХ, ЮФП ПВСЪБООПУФШ ЧТБЮБ «РТЕЦДЕ ЧУЕЗП ВПТПФШУС ЪБ ХУФТБОЕОЙЕ ФЕИ ХУМПЧЙК», ЛПФПТЩЕ ДЕМБАФ НПМПДЩИ УФБТЙЛБНЙ, УПЛТБЭБАФ Й ВЕЪ ФПЗП ЛПТПФЛХА ЮЕМПЧЕЮЕУЛХА ЦЙЪОШ. рПОБЮБМХ ЬФБ ВПТШВБ РТЕДУФБЧМСЕФУС ЕНХ ЮЙУФП РТПЖЕУУЙПОБМШОПК ВПТШВПК: «нЩ, ЧТБЮЙ, ДПМЦОЩ ПВЯЕДЙОЙФШУС» ДМС УПЧНЕУФОЩИ ДЕКУФЧЙК. пДОБЛП ПО ЧУЛПТЕ РПОЙНБЕФ, ЮФП ПВЭЕУФЧЕООБС ДЕСФЕМШОПУФШ ЧТБЮЕК ОЕНОПЗПЕ НЕОСЕФ Ч УХДШВЕ ОБТПДБ, уБН ЦЕ ОБТПД НЕОШЫЕ ЧУЕЗП ТБУУЮЙФЩЧБЕФ ОБ РПНПЭШ ДПВТЩИ ЙОФЕММЙЗЕОФПЧ, ПО ОЕ ЦДЕФ, ПО РПДОЙНБЕФУС ОБ ВПТШВХ. вБУФХАФ ТБВПЮЙЕ. жЙОБМШОБС ЧУФТЕЮБ НПМПДПЗП ЧТБЮБ У МЙФЕКЭЙЛПН ПЛПОЮБФЕМШОП ТБУУЕЙЧБЕФ ЙММАЪЙЙ: «...ЧЩИПДПН ФХФ ОЕ НПЦЕФ ВЩФШ ФПФ РХФШ, П ЛБЛПН С ДХНБМ. ьФП ВЩМБ ВЩ ОЕ ВПТШВБ ПФТСДБ Ч ТСДБИ ВПМШЫПК БТНЙЙ, ЬФП ВЩМБ ВЩ ВПТШВБ ЛХЮЛЙ МАДЕК РТПФЙЧ ЧУЕИ ПЛТХЦБАЭЙИ, Й РП ЬФПНХ УБНПНХ ПОБ ВЩМБ ВЩ ВЕУУНЩУМЕООБ Й ВЕУРМПДОБ». мЙЫШ ЛПТЕООПК УМПН УХЭЕУФЧХАЭЕЗП ПВЭЕУФЧЕООПЗП УФТПС, МЙЫШ ТЕЧПМАГЙС УРПУПВОЩ ЙЪНЕОЙФШ ХУМПЧЙС ЦЙЪОЙ ОБТПДБ; ТБВПЮЙК-ТЕЧПМАГЙПОЕТ — ЧПФ ФПФ, ЛФП УХНЕЕФ ОБЛПОЕГ ПУХЭЕУФЧЙФШ ЪБЧЕФОЩЕ ЙДЕБМЩ ЮЕМПЧЕЮЕУФЧБ, — ФБЛПЧ ТЕЪХМШФБФ ФЕИ ЙДЕКОЩИ ЙУЛБОЙК, Л ЛПФПТПНХ РТЙЫЕМ ЗЕТПК «ъБРЙУПЛ ЧТБЮБ», Б ЧНЕУФЕ У ОЙН Й БЧФПТ.

рТБЧДБ, МЙФЕКЭЙЛ РП НЕДЙ, РТПМЕФБТЙК, РПСЧМСАЭЙКУС МЙЫШ Ч ПДОПН, ИПФШ Й ЛХМШНЙОБГЙПООПН, ЬРЙЪПДЕ, ОЕ РПЛБЪБО Ч ХУМПЧЙСИ УЧПЕК ТЕЧПМАГЙПООПК ДЕСФЕМШОПУФЙ, ОЕ УФБМ Ч РПЧЕУФЙ РПМОПЛТПЧОЩН ЮЕМПЧЕЮЕУЛЙН ИБТБЛФЕТПН. ьФП ВЩМБ РПЛБ ТПВЛБС РПРЩФЛБ УПЪДБФШ ПВТБЪ ОПЧПЗП ЗЕТПС, ОП ХЦЕ УБНП РПСЧМЕОЙЕ ЕЗП — РТЙОГЙРЙБМШОПЕ ЪБЧПЕЧБОЙЕ ч. чЕТЕУБЕЧБ.

уПГЙБМШОБС ЪБПУФТЕООПУФШ ФЧПТЮЕУФЧБ ч. чЕТЕУБЕЧБ, УФТЕНМЕОЙЕ ЗПЧПТЙФШ У ЮЙФБФЕМСНЙ П УБНЩИ ЪМПВПДОЕЧОЩИ ЧПРТПУБИ ПВЭЕУФЧЕООПК ЦЙЪОЙ УФТБОЩ РПУФПСООП ТПЦДБМЙ Ч РТЕУУЕ УФТБУФОЩЕ ПРПТЩ ЧПЛТХЗ ЕЗП РТПЙЪЧЕДЕОЙК. оП ДЙУЛХУУЙС П «ъБРЙУЛБИ ЧТБЮБ» РП ЛПМЙЮЕУФЧХ ХЮБУФОЙЛПЧ Й УФТБУФОПУФЙ ФПОБ ОЙ У ЮЕН ОЕ УТБЧОЙНБ. рПСЧМЕОЙЕ ЛОЙЗЙ Ч РЕЮБФЙ ЧЩЪЧБМП РПЙУФЙОЕ ЧЪТЩЧ. рПЪДОЕЕ, Ч «ъБРЙУСИ ДМС УЕВС», ч. чЕТЕУБЕЧ ЧУРПНЙОБМ: «...»ъБРЙУЛЙ ЧТБЮБ» ДБМЙ НОЕ ФБЛХА УМБЧХ, ЛПФПТПК ВЕЪ ОЙИ С ОЙЛПЗДБ ВЩ ОЕ ЙНЕМ Й ЛПФПТПК ОЙЛПЗДБ ОЕ ЙНЕМЙ НОПЗЙЕ РЙУБФЕМЙ, ЗПТБЪДП ВПМЕЕ НЕОС ПДБТЕООЩЕ... хУРЕИ «ъБРЙУПЛ» ВЩМ ОЕВЩЧБМЩК... пВЭЕК РТЕУУПК... ЛОЙЗБ ВЩМБ ЧУФТЕЮЕОБ ЧПУФПТЦЕООП... чТБЮЕВОБС РЕЮБФШ ДТХЦОП ЧУФТЕФЙМБ ЛОЙЗХ НПА Ч ЫФЩЛЙ... лЙРЕМЙ ЧУАДХ УРПТЩ «ЪБ» Й «РТПФЙЧ». ч ПВЭЕУФЧБИ ЧТБЮЕВОЩИ Й МЙФЕТБФХТОЩИ ЮЙФБМЙУШ ДПЛМБДЩ П ЛОЙЗЕ».

ч ЬФЙ ДЙУЛХУУЙЙ ЧЛМАЮЙМУС Й УБН БЧФПТ. ч РЕФЕТВХТЗУЛПК ЗБЪЕФЕ «тПУУЙС» 7 ДЕЛБВТС 1901 З. ПО ОБРЕЮБФБМ ОЕВПМШЫХА ЪБНЕФЛХ «нПЙН ЛТЙФЙЛБН. (рЙУШНП Ч ТЕДБЛГЙА)». оЕРПУТЕДУФЧЕООЩН РПЧПДПН ДМС РЙУШНБ СЧЙМУС ПРХВМЙЛПЧБООЩК Ч ЗБЪЕФБИ ПФЮЕФ П ТЕЮЙ РТПЖЕУУПТБ о. б. чЕМШСНЙОПЧБ, РТПЙЪОЕУЕООПК ЙН ОБ ЗПДПЧПН УПВТБОЙЙ НЕДЙЛП-ИЙТХТЗЙЮЕУЛПЗП ПВЭЕУФЧБ Й РПУЧСЭЕООПК ТБЪВПТХ «ъБРЙУПЛ ЧТБЮБ». тЕЮШ РТПЖЕУУПТБ, ЛБЛ Й ВПМШЫЙОУФЧП ДТХЗЙИ ЛТЙФЙЮЕУЛЙИ ЧЩУФХРМЕОЙК Ч УЧСЪЙ У «ъБРЙУЛБНЙ ЧТБЮБ», УФТБДБМБ, РП НОЕОЙА ч. чЕТЕУБЕЧБ, ПДОЙН ПВЭЙН ОЕДПУФБФЛПН: ЧУЕ ПРЙУБООПЕ Ч ЛОЙЗЕ УЮЙФБМЙ РТЙУХЭЙН МЙЫШ ПДОПНХ ч. чЕТЕУБЕЧХ, Б ПО-ДЕ «ЮЕМПЧЕЛ ЛТБКОЕ МЕЗЛПНЩУМЕООЩК, ОЕЧДХНЮЙЧЩК, УЕОФЙНЕОФБМШОЩК, ТБЪЧТБФОЩК, ЧЩТПЦДБАЭЙКУС, ПВХСООЩК УБНПНОЕОЙЕН, РПЗТСЪЫЙК Ч «ЬЗПЙЪНЕ» Й Ф. Р. оП РТЙ ЬФПН ЛТЙФЙЛ РТПИПДЙФ РПМОЩН НПМЮБОЙЕН ФЕИ, — НПЦЕФ ВЩФШ ОЕЧПМШОЩИ, — НПЙИ УПАЪОЙЛПЧ, УЧЙДЕФЕМШУФЧБ ЛПФПТЩИ С РТЙЧПЦХ Ч УЧПЕК ЛОЙЗЕ», — ПФНЕЮБЕФ ч, чЕТЕУБЕЧ.

«ъБРЙУЛЙ ЧТБЮБ» ЧЩЪЧБМЙ ПДПВТЕОЙЕ м. фПМУФПЗП, Б м. бОДТЕЕЧ РЙУБМ П ОЙИ Ч НПУЛПЧУЛПК ЗБЪЕФЕ «лХТШЕТ» 6 ДЕЛБВТС 1901 З. РТСНП-ФБЛЙ ЧПУФПТЦЕООП: «рП ТЕДЛПНХ ВЕУУФТБЫЙА, РП ХДЙЧЙФЕМШОПК ЙУЛТЕООПУФЙ Й ВМБЗПТПДОПК РТПУФПФЕ ЛОЙЗБ З. чЕТЕУБЕЧБ «ъБРЙУЛЙ ЧТБЮБ» РТЙОБДМЕЦЙФ Л ЮЙУМХ ЪБНЕЮБФЕМШОЩИ Й ЙУЛМАЮЙФЕМШОЩИ СЧМЕОЙК ОЕ ФПМШЛП Ч ТХУУЛПК, ОП Й ЕЧТПРЕКУЛПК МЙФЕТБФХТЕ... ОЕМШЪС ОЕ ХЧБЦБФШ З. чЕТЕУБЕЧБ ЛБЛ УНЕМПЗП ВПТГБ ЪБ РТБЧДХ Й ЮЕМПЧЕЮОПУФШ. й ЕУМЙ РПУМЕ ЛОЙЦЛЙ З. чЕТЕУБЕЧБ ЧЩ РПМАВЙФЕ ЕЗП Й РПУФБЧЙФЕ ЕЗП Ч ТСДЩ ФЕИ, РЕТЕД ЛПФПТЩНЙ ЧУЕЗДБ УМЕДХЕФ УОЙНБФШ ЫБРЛХ, — ЧЩ ПФДБДЙФЕ ЕНХ ФПМШЛП ДПМЦОПЕ».

пДОБЛП ТЕБЛГЙПООБС РТЕУУБ РТПДПМЦБМБ ОБРБДЛЙ ОБ ЛОЙЗХ. чЙДС Ч ОЕК ДПЛХНЕОФ ПЗТПНОПК ПВМЙЮЙФЕМШОПК УЙМЩ, РТЕУУБ ЬФБ РЩФБМБУШ ЙЪПВТБЪЙФШ ДЕМП ФБЛ, ВХДФП «ъБРЙУЛЙ ЧТБЮБ» ОЕ ПФТБЦБАФ ДЕКУФЧЙФЕМШОПЗП РПМПЦЕОЙС ЧЕЭЕК, Б СЧЙМЙУШ УМЕДУФЧЙЕН «ОЕЧТБУФЕОЙЮЕУЛПЗП ЛПРБОЙС» ч. чЕТЕУБЕЧБ Ч «УПВУФЧЕООЩИ ПЭХЭЕОЙСИ». фПЗДБ РЙУБФЕМШ ТЕЫЙМ ДБФШ ДПУФПКОЩК Й БТЗХНЕОФЙТПЧБООЩК ПФРПТ РПРЩФЛБН УОЙЪЙФШ ПВЭЕУФЧЕООХА ЪОБЮЙНПУФШ ЛОЙЗЙ. ч 1902 ЗПДХ ЦХТОБМ «нЙТ ВПЦЙК» (№ 10) РХВМЙЛХЕФ ЕЗП УФБФША «рП РПЧПДХ «ъБРЙУПЛ ЧТБЮБ», У РПДЪБЗПМПЧЛПН — «пФЧЕФ НПЙН ЛТЙФЙЛБН». ч 1903 ЗПДХ Ч рЕФЕТВХТЗЕ ЬФБ УФБФШС, ЪОБЮЙФЕМШОП ДПРПМОЕООБС, ЧЩЫМБ ПФДЕМШОПК ВТПЫАТПК (ПОБ ЧЛМАЮЕОБ Ч ОБУФПСЭЕЕ ЙЪДБОЙЕ Й ДБЕФ СУОПЕ РТЕДУФБЧМЕОЙЕ П ИБТБЛФЕТЕ ДЕВБФПЧ ЧПЛТХЗ «ъБРЙУПЛ ЧТБЮБ»).

ч. чЕТЕУБЕЧ ПФУФБЙЧБМ Й РТПРБЗБОДЙТПЧБМ УЧПА ФПЮЛХ ЪТЕОЙС ОЕ ФПМШЛП РХФЕН УРПТПЧ У ЛТЙФЙЛБНЙ-ПРРПОЕОФБНЙ. ч 1903 З. Ч нПУЛЧЕ ПО ЧЩРХУЛБЕФ УП УЧПЙН РТЕДЙУМПЧЙЕН Й Ч УПВУФЧЕООПН РЕТЕЧПДЕ У ОЕНЕГЛПЗП ТБВПФХ Д-ТБ бМШВЕТФБ нПММС «чТБЮЕВОБС ЬФЙЛБ. пВСЪБООПУФЙ ЧТБЮБ ЧП ЧУЕИ РТПСЧМЕОЙСИ ЕЗП ДЕСФЕМШОПУФЙ» — ЛОЙЗХ, Ч ЙЪЧЕУФОПК НЕТЕ РЕТЕЛМЙЛБАЭХАУС У «ъБРЙУЛБНЙ ЧТБЮБ». ч ФПН ЦЕ ЗПДХ ч. чЕТЕУБЕЧ ЧЕДЕФ РЕТЕЗПЧПТЩ ПВ ХЮБУФЙЙ Ч «уВПТОЙЛЕ ТБУУЛБЪПЧ Й ПЮЕТЛПЧ ПВ ХУМПЧЙСИ ЦЙЪОЙ Й ДЕСФЕМШОПУФЙ ЖЕМШДЫЕТПЧ, ЖЕМШДЫЕТЙГ Й БЛХЫЕТПЛ».

оЕУНПФТС ОБ ОБРБДЛЙ ЙЪЧЕУФОПК ЮБУФЙ ЛТЙФЙЛЙ, «ъБРЙУЛЙ ЧТБЮБ» ОЕЙЪНЕООП РПМШЪПЧБМЙУШ ПЗТПНОЩН ЮЙФБФЕМШУЛЙН УРТПУПН, ПДОП ЙЪДБОЙЕ ЪБ ДТХЗЙН ТБУИЧБФЩЧБМПУШ НПНЕОФБМШОП. рТЙ ЦЙЪОЙ РЙУБФЕМС ПОЙ ЧЩИПДЙМЙ ЮЕФЩТОБДГБФШ ТБЪ, ОЕ УЮЙФБС ЦХТОБМШОПК РХВМЙЛБГЙЙ; ЫЙТПЛП ЙЪДБЧБМЙУШ Й ЪБ ЗТБОЙГЕК.

йНЕООП Ч ЛПОГЕ 90-И — ОБЮБМЕ 900-И ЗПДПЧ ч. чЕТЕУБЕЧ ХФПЮОСЕФ Й УЧПЙ РТЕДУФБЧМЕОЙС П ТПМЙ ЙУЛХУУФЧБ. ч «рТЕЛТБУОПК еМЕОЕ» (1896) Й «нБФЕТЙ» (1902) ПО, ЛБЛ Й Ч «ъБЗБДЛЕ», ПФУФБЙЧБЕФ НПЗХЮХА УЙМХ ИХДПЦЕУФЧЕООПЗП ПВТБЪБ, ПВМБЗПТБЦЙЧБАЭЕЗП Й ЧПЪЧЩЫБАЭЕЗП ЮЕМПЧЕЛБ. оП Ч ТБУУЛБЪЕ 1900 ЗПДБ «оБ ЬУФТБДЕ» РПСЧМСЕФУС ЕЭЕ Й ОПЧЩК, ЧЕУШНБ УХЭЕУФЧЕООЩК НПФЙЧ: УЮБУФШЕ ЙУЛХУУФЧБ — ОЙЮФП Ч УТБЧОЕОЙЙ УП УЮБУФШЕН ЦЙЪОЙ, «Ч ЦЙЪОЙ ПОП ЗПТБЪДП ВПМЕЕ ЫЕТПИПЧБФП Й ВПМЕЕ ЦЗХЮЕ»; ФПМШЛП ФП ЙУЛХУУФЧП ПРТБЧДЩЧБЕФ УЧПЕ ОБЪОБЮЕОЙЕ, ЛПФПТПЕ РПНПЗБЕФ ВПТШВЕ, Й, ОБРТПФЙЧ, ПОП УФБОПЧЙФУС ЧТЕДОЩН, ЛПМШ УЛПТП ЧЩМЙЧБЕФУС Ч РТПУФХА ЗБННХ «ЮХДОЩИ ЪЧХЛПЧ», Ч «ОБУМБЦДЕОЙЕ», ХУЩРМСАЭЕЕ ЦЙЪОЕООХА БЛФЙЧОПУФШ ЮЕМПЧЕЛБ. рЙУБФЕМШ ЧЩУФХРБМ РТПФЙЧ ЬУФЕФЙЮЕУЛЙИ РТЙОГЙРПЧ ДЕЛБДЕОФПЧ.

б ОБРЙУБООБС Ч 1901 ЗПДХ РПЧЕУФШ «оБ РПЧПТПФЕ» ЧОПЧШ УЧЙДЕФЕМШУФЧПЧБМБ, ЮФП НБТЛУЙЪН ДМС ч. чЕТЕУБЕЧБ ПФОАДШ ОЕ ВЩМ «РПЧЕФТЙЕН». оЕДБТПН ч. й. мЕОЙО ФБЛ ПДПВТЙФЕМШОП ЧУФТЕФЙМ РХВМЙЛБГЙА ЕЕ РЕТЧЩИ ЗМБЧ (ч. й. мЕОЙО. рПМС. УПВТ. УПЮ., Ф. 55, У. 219), Б ЙЪЧЕУФОБС ТЕЧПМАГЙПОЕТЛБ-ОБТПДОЙГБ ч. жЙЗОЕТ ТБУУЛБЪЩЧБМБ РЙУБФЕМА, ЮФП РПМЙФЙЮЕУЛЙЕ ЪБЛМАЮЕООЩЕ ыМЙУУЕМШВХТЗУЛПК ЛТЕРПУФЙ ЙЪ РПРБЧЫЕК Л ОЙН РПЧЕУФЙ «оБ РПЧПТПФЕ» ХЪОБМЙ П ОБДЧЙЗБЧЫЕКУС ТЕЧПМАГЙЙ.

пДЙО ЙЪ ЗЕТПЕЧ РПЧЕУФЙ «оБ РПЧПТПФЕ», чМБДЙНЙТ фПЛБТЕЧ, РТПКДС ЮЕТЕЪ УУЩМЛХ, ПФЛБЪЩЧБЕФУС ПФ ВЩМЩИ ТЕЧПМАГЙПООЩИ ХВЕЦДЕОЙК, ЧЙДС Ч ОЙИ ДБОШ ПВЩЮОПНХ ВЕЪТБУУХДУФЧХ НПМПДПУФЙ. х фПЛБТЕЧБ Й ЕНХ РПДПВОЩИ ОЕФ ВХДХЭЕЗП. пОП ЪБ ФБЛЙНЙ, ЛБЛ фБОС. ьФБ ДЕЧХЫЛБ ЙЪ ЙОФЕММЙЗЕОГЙЙ УФБМБ «РТПМЕФБТЙЕН ДП НПЪЗБ ЛПУФЕК», «ОЙЛБЛЙЕ ХУМПЧОПУФЙ ДМС ОЕЕ ОЕ РЙУБОЩ, ОЙЮЕН ПОБ ОЕ УЧСЪБОБ». «у ОЕА НПЦОП ВЩМП ЗПЧПТЙФШ ФПМШЛП П ТЕЧПМАГЙЙ, ЧУЕ ПУФБМШОПЕ ЕК ВЩМП УЛХЮОП, ЮХЦДП Й РТЕДУФБЧМСМПУШ РХУФСЛБНЙ».

оБФБЫБ Ч РПЧЕУФЙ «вЕЪ ДПТПЗЙ» ЧПУУФБЧБМБ РТПФЙЧ РПМЙФЙЮЕУЛПЗП РЕУУЙНЙЪНБ юЕЛБОПЧБ, ОП СУОПК РТПЗТБННЩ ДЕКУФЧЙК ОЕ ЙНЕМБ. оБФБЫБ Ч «рПЧЕФТЙЙ» ЧУФХРБМБ Ч ВЕУЛПНРТПНЙУУОЩК УРПТ У ОБТПДОЙЛБНЙ, ПФУФБЙЧБС НБТЛУЙЪН. фБОС Ч РПЧЕУФЙ «оБ РПЧПТПФЕ» ТЧЕФУС Л РТБЛФЙЮЕУЛПК ДЕСФЕМШОПУФЙ, Л УВМЙЦЕОЙА У ТБВПЮЙНЙ, УНЕМП ПФУФБЙЧБАЭЙНЙ УЧПЙ РТБЧБ. б ЕЕ ЪБЧСЪЩЧБАЭБСУС ДТХЦВБ У НБУФЕТПЧЩН — РТЙНЕТ ФПЗП УПАЪБ ТБВПЮЙИ Й ТЕЧПМАГЙПООПК ЙОФЕММЙЗЕОГЙЙ, ОБ ЛПФПТЩК ФЕРЕТШ ПТЙЕОФЙТХЕФУС ч. чЕТЕУБЕЧ.

йДЕКОЩЕ ЙУЛБОЙС ТБЪОЩИ УМПЕЧ ЙОФЕММЙЗЕОГЙЙ ХЦЕ ВЕЪПЗПЧПТПЮОП ПГЕОЙЧБАФУС БЧФПТПН У РПЪЙГЙЙ ТБВПЮЕЗП-ТЕЧПМАГЙПОЕТБ. «уЙМШОЩК УЧПЕА ОЕПФТЩЧОПУФША ПФ ЦЙЪОЙ», вБМХЕЧ ЙЪПВТБЦЕО Ч РТСНПК Й ПФЛТЩФПК УИЧБФЛЕ У ЛПМЕВМАЭЕКУС Й ТБУФЕТСЧЫЕКУС ЙОФЕММЙЗЕОГЙЕК. рПУМЕ ЧУФТЕЮЙ У ОЙН фПЛБТЕЧ ПЭХЭБЕФ «УНХФОЩК УФЩД ЪБ УЕВС». дБЦЕ фБОС РТЙЪОБЕФ ЕЗП РТЕЧПУИПДУФЧП.

вМЙЪПУФШ ч. чЕТЕУБЕЧБ Л ТЕЧПМАГЙПООПНХ ДЧЙЦЕОЙА ПВТБЭБЕФ ОБ УЕВС ЧОЙНБОЙЕ ЧМБУФЕК. ч БРТЕМЕ 1901 ЗПДБ Х ОЕЗП ОБ ЛЧБТФЙТЕ РТПЙЪЧПДСФ ПВЩУЛ, ЕЗП ХЧПМШОСАФ ЙЪ ВПМШОЙГЩ, Б Ч ЙАОЕ РПУФБОПЧМЕОЙЕН НЙОЙУФТБ ЧОХФТЕООЙИ ДЕМ ЕНХ ЪБРТЕЭБАФ Ч ФЕЮЕОЙЕ ДЧХИ МЕФ ЦЙФШ Ч УФПМЙЮОЩИ ЗПТПДБИ.

ч. чЕТЕУБЕЧ ХЕЪЦБЕФ Ч ТПДОХА фХМХ, ЗДЕ ОБИПДЙФУС РПД ОБДЪПТПН РПМЙГЙЙ. оП Й ФБН БЛФЙЧОП ХЮБУФЧХЕФ Ч ТБВПФЕ НЕУФОПК УПГЙБМ-ДЕНПЛТБФЙЮЕУЛПК ПТЗБОЙЪБГЙЙ. уВМЙЦБЕФУС У фХМШУЛЙН ЛПНЙФЕФПН тудтр, ЛПФПТЩК ЧПЪЗМБЧМСМУС ТБВПЮЙН у. й. уФЕРБОПЧЩН (РПУМЕ пЛФСВТС ПО ВЩМ РТЕДУЕДБФЕМЕН фХМШУЛПЗП ЗХВЙУРПМЛПНБ), ЧТБЮПН-ИЙТХТЗПН р. ч. мХОБЮБТУЛЙН, ВТБФПН б. ч. мХОБЮБТУЛПЗП, Й ДТХЗЙНЙ ФЧЕТДЩНЙ «ЙУЛТПЧГБНЙ», ЧРПУМЕДУФЧЙЙ, ЛПЗДБ РТПЙЪПЫЕМ ТБУЛПМ РБТФЙЙ, УФБЧЫЙНЙ ВПМШЫЕЧЙЛБНЙ. тСД ЪБУЕДБОЙК ЛПНЙФЕФБ РТПИПДЙМ Ч ДПНЕ ч. чЕТЕУБЕЧБ. пУЕОША 1902 ЗПДБ, ЛБЛ ТБЪ Ч РЕТЙПД ОБЙВПМЕЕ ФЕУОЩИ ЛПОФБЛФПЧ ч. чЕТЕУБЕЧБ У ЛПНЙФЕФПН тудтр, ВЩМ ЧЩВТБО ПФ фХМЩ ДЕМЕЗБФПН ОБ II УЯЕЪД РБТФЙЙ ВТБФ ч. й. мЕОЙОБ д. й. хМШСОПЧ. рЙУБФЕМШ РПНПЗБМ ЛПНЙФЕФХ ДЕОШЗБНЙ, ХУФТБЙЧБМ МЙФЕТБФХТОП-ИХДПЦЕУФЧЕООЩЕ ЧЕЮЕТБ, ДЕОЕЦОЩЕ УВПТЩ ПФ ЛПФПТЩИ ЫМЙ ОБ ТЕЧПМАГЙПООХА ТБВПФХ. пО БЛФЙЧОП ХЮБУФЧХЕФ Ч РПДЗПФПЧЛЕ РЕТЧПК ТБВПЮЕК ДЕНПОУФТБГЙЙ Ч фХМЕ, РТПЙУЫЕДЫЕК 14 УЕОФСВТС 1903 ЗПДБ. оБРЙУБООХА ЙН РП ЪБДБОЙА ЛПНЙФЕФБ тудтр РТПЛМБНБГЙА «пЧГЩ Й МАДЙ» ТБЪВТБУЩЧБМЙ ЧП ЧТЕНС ДЕНПОУФТБГЙЙ. ч ОЕК ч. чЕТЕУБЕЧ РЙУБМ: «вТБФШС, ЧЕМЙЛБС ЧПКОБ ОБЮБМБУШ... оБ ПДОПК УФПТПОЕ УФПЙФ ЙЪОЕЦЕООЩК ВМБЗБНЙ, ПВМЙФЩК ТХУУЛПК ЛТПЧША УБНПДЕТЦЕГ, РТСЮБУШ ЪБ ОБЗБКЛЙ Й ЪБТСЦЕООЩЕ ТХЦШС... оБ ДТХЗПК УФПТПОЕ УФПЙФ ЪБЛБМЕООЩК Ч ОХЦДЕ ТБВПЮЙК У НХУЛХМЙУФЩНЙ, НПЪПМЙУФЩНЙ ТХЛБНЙ... гБТШ ЪЕНМЙ ФПФ, ЛФП ФТХДЙФУС... нЩ ОЕ ПФУФХРЙН, РПЛБ ОЕ ЪБЧПАЕН УЕВЕ УЧПВПДЩ... дПМПК УБНПДЕТЦБЧЙЕ! дБ ЪДТБЧУФЧХЕФ уПГЙБМ-дЕНПЛТБФЙЮЕУЛБС тЕУРХВМЙЛБ!»

ч ЗПДЩ, РТЕДЫЕУФЧХАЭЙЕ РЕТЧПК ТХУУЛПК ТЕЧПМАГЙЙ, ч. чЕТЕУБЕЧ ЧУЕ ВПМШЫЕ УЧСЪЩЧБЕФ НЕЮФЩ ПВ ПВЭЕУФЧЕ МАДЕК-ВТБФШЕЧ У УХДШВПК ТБВПЮЕЗП ЛМБУУБ. пВТБЪЩ ЧЮЕТБЫОЙИ ЛТЕУФШСО, ЕДЧБ-ЕДЧБ РТЙПВЭБАЭЙИУС Л ЦЙЪОЙ ЗПТПДУЛПЗП РТПМЕФБТЙБФБ, У ВЕУРТБЧОЩН РПМПЦЕОЙЕН ЛПФПТЩИ РЙУБФЕМШ РТЙЪЩЧБМ ВПТПФШУС ТХУУЛХА ЙОФЕММЙЗЕОГЙА («чБОШЛБ», «ч УХИПН ФХНБОЕ»), РПУФЕРЕООП ЧЩФЕУОСАФУС Ч ЕЗП РТПЙЪЧЕДЕОЙСИ ТБВПЮЙНЙ УПЧУЕН ЙОПЗП РМБОБ — ТЕЧПМАГЙПООП ОБУФТПЕООЩНЙ РТПМЕФБТЙСНЙ, ХЛБЪЩЧБАЭЙНЙ ЙОФЕММЙЗЕОГЙС РХФШ ВПТШВЩ («ъБРЙУЛЙ ЧТБЮБ», «оБ РПЧПТПФЕ»). ч ЪБРЙУОПК ЛОЙЦЛЕ РЙУБФЕМС, УФТПЗП РПДЕМЕООПК ОБ ТХВТЙЛЙ, ЙНЕООП Ч ЬФПФ РЕТЙПД РПСЧМСЕФУС ОПЧЩК, ЗХУФП ЙУРЙУБООЩК ТБЪДЕМ «тБВПЮЙЕ», Б Ч 1899–1903 ЗПДБИ ПО РЙЫЕФ РПЧЕУФШ «дЧБ ЛПОГБ», ЗДЕ ЧРЕТЧЩЕ ГЕОФТБМШОЩНЙ РЕТУПОБЦБНЙ ПЛБЪБМЙУШ ОЕ ЙОФЕММЙЗЕОФЩ, Б РТПМЕФБТЙЙ.

й Ч ЬФПК РПЧЕУФЙ ч. чЕТЕУБЕЧ ТБЪТЕЫЙМ УЕВЕ РЙУБФШ ФПМШЛП П ФПН, ЮФП ЪОБМ ДПУЛПОБМШОП, «ЙЪОХФТЙ». рПЬФПНХ ТЕЧПМАГЙПООЩЕ ТБВПЮЙЕ — вБТУХЛПЧ, эЕРПФШЕЧ, — ИПФШ, ОЕУПНОЕООП, ТБУУНБФТЙЧБАФУС БЧФПТПН ЛБЛ ЗМБЧОЩЕ ЗЕТПЙ ЬРПИЙ, ОЕ УФБМЙ ЗМБЧОЩНЙ ЗЕТПСНЙ РПЧЕУФЧПЧБОЙС. «дЧБ ЛПОГБ» РТЕЦДЕ ЧУЕЗП ЙЪПВТБЦБМЙ ФХ ЮБУФШ ТБВПЮЕЗП ЛМБУУБ, ЛПФПТБС ПУПЪОБМБ ХЦБУ УЧПЕЗП УХЭЕУФЧПЧБОЙС, ОП ДП ТЕЧПМАГЙПООПК ВПТШВЩ ЕЭЕ ОЕ РПДОСМБУШ. ьФХ УТЕДХ ч. чЕТЕУБЕЧ ЪОБМ МХЮЫЕ, ЕНХ ДПЧЕМПУШ ЕЕ ВМЙЪЛП ОБВМАДБФШ. ч 1885–1886 ЗПДБИ ПО УОЙНБМ ЛПНОБФХ Х РЕТЕРМЕФЮЙЛБ бМЕЛУБОДТБ еЧДПЛЙНПЧЙЮБ лБТБУБ Й ЧОЙНБФЕМШОП РТЙУНБФТЙЧБМУС Л ЦЙЪОЙ ЕЗП УЕНШЙ Й ЕЗП ПЛТХЦЕОЙС, ЧЕМ ЪБРЙУЙ. иПЪСЕЧБ ЛЧБТФЙТЩ Й СЧЙМЙУШ РТПФПФЙРБНЙ ЗЕТПЕЧ РПЧЕУФЙ, ДБЦЕ ЙИ ЖБНЙМЙА ч. чЕТЕУБЕЧ ОЕ ЧЩДХНБМ, Б ДБМ ФХ, ЮФП ОПУЙМ ДЕД РЕТЕРМЕФЮЙЛБ — лПМПУПЧ.

бОДТЕК йЧБОПЧЙЮ лПМПУПЧ УПЮХЧУФЧЕООП УМХЫБЕФ ТБЪЗПЧПТЩ П ТБЧОПРТБЧЙЙ ЦЕОЭЙО Й ЧНЕУФЕ У ФЕН ОЕ ИПЮЕФ РТЙЪОБФШ УЧПА ЦЕОХ РПМОПГЕООЩН ЮЕМПЧЕЛПН, ВШЕФ ЕЕ, ЪБРТЕЭБЕФ ХЮЙФШУС Й ТБВПФБФШ, РПФПНХ ЮФП ЕЕ ДЕМП — ИПЪСКУФЧП, ЕЕ ДЕМП — П НХЦЕ ЪБВПФЙФШУС. х ОЕЗП «ЕУФШ Ч ЗТХДЙ ЧПРТПУЩ, ЛБЛ ЗПЧПТЙФУС... — ОБУХЭОЩЕ», ПО УПЗМБЫБЕФУС, «ЮФП ОХЦОП УФТЕНЙФШУС Л УЧЕФХ, Л ЪОБОЙА... Л РТПСУОЕОЙА УЧПЕЗП ТБЪХНБ», ОП ХФЕЫЕОЙЕ ОБИПДЙФ Ч ФТБЛФЙТЕ.

ъОБЛПНУФЧП У ТЕЧПМАГЙПОЕТБНЙ — «ФПЛБТЕН РП НЕФБММХ ЙЪ ВПМШЫПЗП РТЙЗПТПДОПЗП ЪБЧПДБ» вБТУХЛПЧЩН Й ЕЗП ФПЧБТЙЭЕН эЕРПФШЕЧЩН — ХВЕЦДБЕФ ЕЗП, «ЮФП Ч УФПТПОЕ ПФ ОЕЗП ЫМБ ПУПВБС ОЕЧЕДПНБС ЦЙЪОШ, УЕТШЕЪОБС Й ФТХЦЕОЙЮЕУЛБС, ПОБ ОЕ ВЕЦБМБ УПНОЕОЙК Й ЧПРТПУПЧ, ОЕ ФПРЙМБ ЙИ Ч РШСОПН ХЗБТЕ, ПОБ УБНБ ЫМБ ЙН ОБЧУФТЕЮХ Й ХРПТОП ДПВЙЧБМБУШ ТБЪТЕЫЕОЙС». оП ПО ОЙЮЕЗП ОЕ ДЕМБЕФ, ЮФПВЩ РТЙПВЭЙФШУС Л «ВПДТПК Й УЙМШОПК» ЦЙЪОЙ. фБЛ Й ФСОХМПУШ ЬФП РПУФЩМПЕ УХЭЕУФЧПЧБОЙЕ ВЕЪ ВХДХЭЕЗП, ВЕЪ ВПТШВЩ, ВЕЪ «РТПУФПТБ», Й ВПМШОПК, ОЙЛПНХ ОЕ ОХЦОЩК, ЛТПНЕ ЦЕОЩ, бОДТЕК йЧБОПЧЙЮ ХНЙТБЕФ ПФ ЮБИПФЛЙ.

цЙЪОШ ЕЗП ЦЕОЩ ЕЭЕ ВЕЪПФТБДОЕЕ. ч РЕТЕРМЕФОПК НБУФЕТУЛПК, ФПК УБНПК, ЗДЕ ТБВПФБМ бОДТЕК йЧБОПЧЙЮ, Б РПУМЕ ЕЗП УНЕТФЙ бМЕЛУБОДТБ нЙИБКМПЧОБ, Л ДЕЧХЫЛБН Й ЦЕОЭЙОБН ПФОПУЙМЙУШ УПЧУЕН ЙОБЮЕ, ЮЕН Л РЕТЕРМЕФОЩН РПДНБУФЕТШСН. «у РПДНБУФЕТШСНЙ УЮЙФБМЙУШ, ЙИ ФТЕВПЧБОЙС РТЙОЙНБМЙУШ ЧП ЧОЙНБОЙЕ. фТЕВПЧБОЙС ЦЕ ДЕЧХЫЕЛ ЧЩЪЩЧБМЙ МЙЫШ ОЕЗПДХАЭЕЕ ОЕДПХНЕОЙЕ». ъБ ФП, ЮФПВ ЦЙФШ, ЦЙФШ ИПФШ ЧРТПЗПМПДШ, ЦЕОЭЙОЕ РТЙИПДЙМПУШ РТПДБЧБФШ УЕВС НБУФЕТХ, ИПЪСЙОХ НБУФЕТУЛПК — ЧУЕН, ПФ ЛПЗП ЪБЧЙУЙФ, ВЩФШ МЙ ЦЕОЭЙОЕ УЩФПК ЙМЙ ХНЕТЕФШ Ч ОЙЭЕФЕ. рЙУБФЕМШ РПЛБЪЩЧБЕФ, ЛБЛ ТХЫБФУС ОБДЕЦДЩ бМЕЛУБОДТЩ нЙИБКМПЧОЩ ОБ «ЮЕУФОЩК РХФШ».

тЕЧПМАГЙПООЩК РПДЯЕН ОБЛБОХОЕ 1905 ЗПДБ, ЧМБУФОП ЪБИЧБФЙЧЫЙК ч. чЕТЕУБЕЧБ, ПРТЕДЕМЙМ РБЖПУ Й ЪБРЙУПЛ «оБ СРПОУЛПК ЧПКОЕ», Б ФБЛЦЕ РТЙНЩЛБАЭЕЗП Л ОЕНХ ГЙЛМБ «тБУУЛБЪЩ П СРПОУЛПК ЧПКОЕ» (1904–1906).

ч ЙАОЕ 1904 ЗПДБ ЛБЛ ЧТБЮ ЪБРБУБ ч. чЕТЕУБЕЧ ВЩМ РТЙЪЧБО ОБ ЧПЕООХА УМХЦВХ Й ЧЕТОХМУС У СРПОУЛПК ЧПКОЩ МЙЫШ Ч ОБЮБМЕ 1906 ЗПДБ.

н. зПТШЛЙК ВЩМ РТБЧ: УПВЩФЙС ТХУУЛП-СРПОУЛПК ЧПКОЩ ОБЫМЙ Ч ч. чЕТЕУБЕЧЕ «ФТЕЪЧПЗП, ЮЕУФОПЗП УЧЙДЕФЕМС». пВ ЬФПК, РП УМПЧБН ч. й. мЕОЙОБ, «ЗМХРПК Й РТЕУФХРОПК ЛПМПОЙБМШОПК БЧБОФАТЕ» (ч. й. мЕОЙО. рПМО. УПВТ. УПЮ., Ф. 9, У. 155) ОБРЙУБОП Ч ТХУУЛПК МЙФЕТБФХТЕ ДПЧПМШОП НОПЗП. фПМШЛП Ч ПДОЙИ УВПТОЙЛБИ «ъОБОЙЕ», ЗДЕ РЕЮБФБМЙУШ ЪБРЙУЛЙ ч. чЕТЕУБЕЧБ, ВЩМЙ ПРХВМЙЛПЧБОЩ Й «лТБУОЩК УНЕИ» м. бОДТЕЕЧБ, Й «рХФШ» м. уХМЕТЦЙГЛПЗП, Й «пФУФХРМЕОЙЕ» з. ьТБУФПЧБ. бЧФПТЩ ЬФЙИ РТПЙЪЧЕДЕОЙК У ЗОЕЧПН РЙУБМЙ П ВЕУУНЩУМЕООПУФЙ Й ХЦБУБИ ВПКОЙ, ХУФТПЕООПК ГБТУЛЙН РТБЧЙФЕМШУФЧПН ОБ РПМСИ нБОШЮЦХТЙЙ, ОП МЙЫШ ч. чЕТЕУБЕЧ ХЧЙДЕМ Ч ВЕУУМБЧОПК ДМС тПУУЙЙ ЧПКОЕ УЧЙДЕФЕМШУФЧП ЛТБИБ ЧУЕК УБНПДЕТЦБЧОП-ЛТЕРПУФОЙЮЕУЛПК УЙУФЕНЩ. ъБРЙУЛЙ «оБ СРПОУЛПК ЧПКОЕ» СЧЙМЙУШ ЧЕМЙЛПМЕРОЩН РПДФЧЕТЦДЕОЙЕН НЩУМЙ ч. й. мЕОЙОБ П ФПН, ЮФП Ч ЬФПК ЧПКОЕ «ОЕ ТХУУЛЙК ОБТПД, Б УБНПДЕТЦБЧЙЕ РТЙЫМП Л РПЪПТОПНХ РПТБЦЕОЙА» (ФБН ЦЕ, У. 158). «рПТБЪЙФЕМШОП РТЕЛТБУОЩК Ч УЧПЕН ВЕЪЪБЧЕФОПН НХЦЕУФЧЕ, Ч ЦЕМЕЪОПК ЧЩОПУМЙЧПУФЙ» ТХУУЛЙК УПМДБФ ОЕ НПЗ РТЙОЕУФЙ ОПЧПК УМБЧЩ ТХУУЛПНХ ПТХЦЙА.

фЕНБ ДЧХИ ЧМБУФЕК — ЧМБУФЙ УБНПДЕТЦБЧОПК Й ЧМБУФЙ ОБТПДОПК, — ПДОБ ЙЪ ГЕОФТБМШОЩИ Ч ЪБРЙУЛБИ «оБ СРПОУЛПК ЧПКОЕ» Й «тБУУЛБЪБИ П СРПОУЛПК ЧПКОЕ». рЕТЧХА ПФМЙЮБЕФ «ВЕУФПМПЮШ». ч ФТХДОХА НЙОХФХ РТПЧЕТСЕФУС ДХИПЧОБС УЙМБ МАДЕК, Ч ФТХДОХА НЙОХФХ РТПЧЕТСЕФУС Й ЦЙЪОЕУРПУПВОПУФШ ПВЭЕУФЧБ ЙМЙ ЗПУХДБТУФЧБ. ч ОБРТСЦЕООЩЕ ДОЙ ЧПКОЩ, ЛПЗДБ ЗПУХДБТУФЧЕООБС НБЫЙОБ ДПМЦОБ ВЩ ТБВПФБФШ РТЕДЕМШОП УМБЦЕООП, «ЛПМЕУЙЛЙ, ЧБМЙЛЙ, ЫЕУФЕТОЙ» ГБТУЛПК УЙУФЕНЩ ХРТБЧМЕОЙС «ДЕСФЕМШОП Й УЕТДЙФП ЧЕТФСФУС, УХЕФСФУС, ОП ДТХЗ ЪБ ДТХЗБ ОЕ ГЕРМСАФУС, Б ЧЕТФСФУС ВЕЪ ФПМЛХ Й ВЕЪ ГЕМЙ», «ЗТПНПЪДЛБС НБЫЙОБ ЫХНЙФ Й УФХЮЙФ ФПМШЛП ДМС ЧЙДЙНПУФЙ, Б ОБ ТБВПФХ ОЕУРПУПВОБ».

ч. чЕТЕУБЕЧ ТЙУХЕФ ЛБТФЙОХ ГБТСЭЕК ОБ ЖТПОФЕ ОЕТБЪВЕТЙИЙ. фБЛ, ЙОУРЕЛФПТПН ЗПУРЙФБМЕК ВЩМ ОБЪОБЮЕО ВЩЧЫЙК РПМЙГНЕКУФЕТ ЗЕОЕТБМ-НБКПТ еЪЕТУЛЙК. ч ОБЮБМШОЙЛЙ УБОЙФБТОПК ЮБУФЙ БТНЙЙ РПРБМ ЗЕОЕТБМ фТЕРПЧ, ПО «ПФМЙЮБМУС ТБЪЧЕ ФПМШЛП УЧПЕА РПТБЪЙФЕМШОПА ОЕТБУРПТСДЙФЕМШОПУФША, Ч ДЕМЕ ЦЕ НЕДЙГЙОЩ ВЩМ ЛТХЗМЩК ОЕЧЕЦДБ». «ч ВПА РПД чБЖБОЗПХ НБУУХ ТБОЕОЩИ РТЙЫМПУШ ВТПУЙФШ ОБ РПМЕ УТБЦЕОЙС, РПФПНХ ЮФП ыФБЛЕМШВЕТЗ ЪБЗПТПДЙМ УЧПЙН РПЕЪДПН ДПТПЗХ УБОЙФБТОЩН РПЕЪДБН; ДЧЕ ТПФЩ УПМДБФ ЪБОСФЩ ВЩМЙ Ч ВПА ФЕН, ЮФП ОЕРТЕТЩЧОП РПМЙЧБМЙ ВТЕЪЕОФ, ОБФСОХФЩК ОБД ЗЕОЕТБМШУЛЙН РПЕЪДПН, — Ч РПЕЪДЕ ОБИПДЙМБУШ УХРТХЗБ ВБТПОБ ыФБЛЕМШВЕТЗБ, Й ЕК ВЩМП ЦБТЛП». чПЕООПЕ ОБЮБМШУФЧП ДХНБМП ЙУЛМАЮЙФЕМШОП П УЕВЕ, ЪБОЙНБМПУШ ДПВЩЧБОЙЕН ОБЗТБД Й ОБЦЙЧПК, — ЦЕТФЧХС ЦЙЪОСНЙ ФЩУСЮ МАДЕК, ЗТЕМП ТХЛЙ. «...ч нХЛДЕОЕ ЛЙФБКУЛЙЕ МБЧПЮЛЙ УПЧЕТЫЕООП ПФЛТЩФП» ФПТЗПЧБМЙ «ЖБМШЫЙЧЩНЙ ЛЙФБКУЛЙНЙ ТБУРЙУЛБНЙ Ч РПМХЮЕОЙЙ ЛБЛПК ХЗПДОП УХННЩ». зМБЧОЩК ЧТБЮ ЗПУРЙФБМС, ЗДЕ УМХЦЙМ ч. чЕТЕУБЕЧ, РТЙВТБМ ЛБЪЕООЩЕ ДЕОШЗЙ Л ТХЛБН, Б РХУФПК ДЕОЕЦОЩК СЭЙЛ Й ПИТБОСЧЫЕЗП УПМДБФБ РЩФБМУС ПУФБЧЙФШ СРПОГБН. уБНПДЕТЦБЧЙЕ ОБЗМСДОП ДПЛБЪЩЧБМП УЧПЕ РПМОПЕ ВБОЛТПФУФЧП.

рПДМЙООЩК ЗЕТПЙЪН Й ЮЕМПЧЕЮОПУФШ ЧУФТЕЮБМЙУШ МЙЫШ УТЕДЙ УПМДБФ. зПФПЧ ТЙУЛПЧБФШ УПВПК бМЕЫЛБ, УРБУБС ТБОЕОПЗП ФПЧБТЙЭБ. й ДЕМБЕФ ПО ЬФП РТПУФП, ЛБЛ УБНП УПВПК ТБЪХНЕАЭЕЕУС: ЧЕДШ УПМДБФ УПМДБФХ — ВТБФ (ТБУУЛБЪ «йЪДБМЙ»). рТПЫМБ ЗПТСЮЛБ ВПС, Й ЪБВПФМЙЧЩНЙ ДТХЪШСНЙ ЧЩЗМСДСФ УПМДБФЩ: СРПОЕГ Й ТХУУЛЙК, ЕЭЕ ОЕДБЧОП ЫЕДЫЙЕ ДТХЗ ОБ ДТХЗБ, ЮФПВЩ ХВЙЧБФШ (ТБУУЛБЪ «чТБЗЙ»).

вПМШЫЕ ФПЗП, ч. чЕТЕУБЕЧ У ХДПЧМЕФЧПТЕОЙЕН ПФНЕЮБЕФ ТПУФ УБНПУПЪОБОЙС ОБТПДБ, ЛПФПТЩК ОБЮЙОБЕФ РПОЙНБФШ, ЮФП ЕЗП ЗМБЧОЩЕ ЧТБЗЙ — УПЧУЕН ОЕ СРПОГЩ, Б РТБЧЙФЕМЙ УФТБОЩ. чЩЪТЕЧБМБ ЗМХИБС ОЕОБЧЙУФШ Л «РТПДБЧЫЙН тПУУЙА», ЪТЕМ РТПФЕУФ: ЫМЙ «УФТБЫОЩЕ... ТБУРТБЧЩ УПМДБФ У ПЖЙГЕТБНЙ», У ЦБДОПУФША МПЧЙМЙУШ УМХИЙ П «ЧЕМЙЛПК ПЛФСВТШУЛПК ЪБВБУФПЧЛЕ», «П ЧПМОЕОЙСИ Ч тПУУЙЙ..., П ЗТПНБДОЩИ ДЕНПОУФТБГЙСИ». уПМДБФЩ ХЦЕ ЮХЧУФЧПЧБМЙ УЕВС ЙИ ХЮБУФОЙЛБНЙ. «дБК НЩ РТЙДЕН, ФП МЙ ЕЭЕ ВХДЕФ!» — ПФЛТПЧЕООП ЪБСЧМСМЙ ПОЙ. рЙУБФЕМШ ГЕМЙЛПН Ч УПЗМБУЙЙ У ОБУФТПЕОЙСНЙ ОБТПДБ, ПДЕФПЗП Ч ЫЙОЕМЙ, ЛПОУФБФЙТХЕФ, ЮФП ЙУФЙООПЕ РПМЕ ДМС «РПДЧЙЗБ Й УБНПРПЦЕТФЧПЧБОЙС» ОЕ ЪДЕУШ, Ч нБОШЮЦХТЙЙ, Б «ЧОХФТЙ тПУУЙЙ — ОБ ТБВПФЕ ТЕЧПМАГЙПООПК». дПТПЗБ ДПНПК, РП НЕУФБН, ЗДЕ Л ЧМБУФЙ РТЙЫМЙ УФБЮЕЮОЩЕ ЛПНЙФЕФЩ, ПЛПОЮБФЕМШОП ЬФП РПДФЧЕТДЙМБ.

ч РПУМЕДОЙИ ЗМБЧБИ ЪБРЙУПЛ, ЛПФПТЩЕ Ч УЧПЕ ЧТЕНС ЙЪТЕЫЕФЙМБ ГЕОЪХТБ, ч. чЕТЕУБЕЧ ТБУУЛБЪБМ, ЛБЛ ТБЪЙФЕМШОП ПФМЙЮБМЙУШ ДЧБ НЙТБ — УФБТЩК НЙТ ВАТПЛТБФЙЮЕУЛПЗП ТБЧОПДХЫЙС Л ЮЕМПЧЕЛХ Й НЙТ ОПЧЩК, НЙТ УЧПВПДЩ. ч НЕУФБИ, ЗДЕ ТБУРПТСЦБМЙУШ УФБЮЕЮОЩЕ ЛПНЙФЕФЩ, «УЙМШОЩЕ ОЕ РТЙОХЦДЕОЙЕН, Б ЧУЕПВЭЙН РТЙЪОБОЙЕН», ВЩУФТП НЕОСМУС УФЙМШ ЦЙЪОЙ. рТЕПВТБЦБМУС ЮЕМПЧЕЛ. вЕЗМЩЕ РПТФТЕФОЩЕ ЪБТЙУПЧЛЙ МАДЕК, «ДП ЛТБЕЧ» РПМОЩИ «ФЕН ОЕПЦЙДБООП ОПЧЩН Й УЧЕФМЩН», ЮФП ТБУЛТЩЧБМПУШ РЕТЕД ОЙНЙ Ч РПУМЕДОЙЕ НЕУСГЩ, ХДЙЧЙФЕМШОП РПИПЦЙ — Й ОЕ УМХЮБКОП. рПТБЦБМЙ «СУОЩЕ НПМПДЩЕ ЗМБЪБ» НЕМЛПЗП ЦЕМЕЪОПДПТПЦОПЗП УМХЦБЭЕЗП, «ИПТПЫЙЕ, СУОЩЕ ЗМБЪБ» РТПЧПДОЙЛБ, Й ДБЦЕ УФБТЙЛ РПНПМПДЕМ, — «ВХДФП ЦЙЧПА ЧПДПА ЧУРТЩУОХМП ЕЗП УУПИЫХАУС, УФБТЮЕУЛХА ДХЫХ, ПОБ ЗПТЕМБ НПМПДЩН, ЧПУФПТЦЕООЩН РМБНЕОЕН, Й ЬФПФ РМБНЕОШ ОЕХДЕТЦЙНП ТЧБМУС ОБТХЦХ». дБ, ЬФП ВЩМЙ МАДЙ УПЧУЕН «ЙЪ ДТХЗПК РПТПДЩ, ЮЕН ДЧБ ЗПДБ ОБЪБД» — ЙН ЧЕТОХМБ НПМПДПУФШ ТЕЧПМАГЙС.

оП УФПЙМП ЬЫЕМПОХ, Ч ЛПФПТПН ЕИБМ ч. чЕТЕУБЕЧ, РПРБУФШ Ч ТБКПОЩ, ЗДЕ ИПЪСКОЙЮБМП ЧПЕООПЕ ЛПНБОДПЧБОЙЕ, ЛБЛ ОБЮЙОБМБУШ ЪОБЛПНБС «ВЕУФПМПЮШ», ИБНУЛПЕ ПФОПЫЕОЙЕ Л ЮЕМПЧЕЛХ.

й УОПЧБ Ч РЕЮБФЙ ТБЪЗПТЕМБУШ ЦБТЛБС РПМЕНЙЛБ ЧПЛТХЗ ЙНЕОЙ ч. чЕТЕУБЕЧБ. ъБРЙУЛЙ «оБ СРПОУЛПК ЧПКОЕ» Й «тБУУЛБЪЩ П СРПОУЛПК ЧПКОЕ», Ч ЛПФПТЩИ ПФТБЪЙМЙУШ ТЕЧПМАГЙПООЩЕ ОБУФТПЕОЙС 1905 ЗПДБ, ВЩМЙ ЧУФТЕЮЕОЩ ПИТБОЙФЕМШОПК ЛТЙФЙЛПК ЧТБЦДЕВОП. пОБ ХУНБФТЙЧБМБ Ч ЬФЙИ РТПЙЪЧЕДЕОЙСИ ПДЙО ЙЪ РТЙНЕТПЧ ПВЭЕЗП РПИПДБ МЙФЕТБФХТЩ РТПФЙЧ УХЭЕУФЧХАЭЕЗП РПМПЦЕОЙС ДЕМ Ч ТХУУЛПН ПВЭЕУФЧЕ Й УФТЕНЙМБУШ РТЙЗМХЫЙФШ ФПФ ТЕЪПОБОУ, ЛПФПТЩК РПМХЮБМЙ ЪБРЙУЛЙ Й ТБУУЛБЪЩ Х ЮЙФБФЕМС, РПЛБЪБФШ ЙИ ОЕЪОБЮЙФЕМШОПУФШ. ч. чЕТЕУБЕЧБ ПВЧЙОСМЙ Ч ЙУЛБЦЕОЙЙ ДЕКУФЧЙФЕМШОПУФЙ, ОЕРПОЙНБОЙЙ УНЩУМБ РТПЙУИПДСЭЙИ УПВЩФЙК, ЙЪ-ЪБ ЮЕЗП УЕТШЕЪОХА ТБЪТБВПФЛХ ФЕНЩ ПО РПДНЕОСЕФ БОЕЛДПФБНЙ Й ЖЕМШЕФПОБНЙ, Б ЪБРЙУЛЙ «оБ СРПОУЛПК ЧПКОЕ» ЧЩДБЧБМЙУШ РТПУФП ЪБ ОЕИХДПЦЕУФЧЕООПЕ РТПЙЪЧЕДЕОЙЕ. рТЕУУБ РПДПВОПЗП ТПДБ ОЕ ПУФБОБЧМЙЧБМБУШ Й РЕТЕД ЗТХВПК ВТБОША, ОЕДПУФПКОЩНЙ, ЗТСЪОЩНЙ ЧЩРБДБНЙ Ч БДТЕУ РЙУБФЕМС.

лТЙФЙЛБ РТПЗТЕУУЙЧОПЗП МБЗЕТС, ОБРТПФЙЧ, ПФНЕЮБМБ ПЗТПНОХА ЙДЕКОП-ИХДПЦЕУФЧЕООХА ГЕООПУФШ ЪБРЙУПЛ Й ТБУУЛБЪПЧ ч. чЕТЕУБЕЧБ, ЧЙДЕМБ Ч ОЙИ МХЮЫЙЕ Й ОБЙВПМЕЕ РТБЧДЙЧЩЕ РТПЙЪЧЕДЕОЙС П ЧПКОЕ.

чЕТОХЧЫЙУШ ОБ ТПДЙОХ, ч. чЕТЕУБЕЧ ЪБДХНЩЧБЕФ Ч 1906 ЗПДХ ВПМШЫХА ЧЕЭШ П ТЕЧПМАГЙЙ. ьФБ РПЧЕУФШ ПУФБМБУШ ОЕЪБЛПОЮЕООПК. оП УПИТБОЙЧЫЙЕУС Ч БТИЙЧЕ РЙУБФЕМС ОБВТПУЛЙ РПЪЧПМСАФ УХДЙФШ П ЕЗП ЪБНЩУМЕ. й Ч ЛБОХО 1905 ЗПДБ ЧЕТЕУБЕЧУЛЙЕ ЗЕТПЙ ВЩМЙ ЪБИЧБЮЕОЩ НЩУМСНЙ П ТЕЧПМАГЙЙ, ПДОБЛП УАЦЕФЩ ЕЗП РПЧЕУФЕК Й ТБУУЛБЪПЧ ТБЪЧЙЧБМЙУШ ЧДБМЙ ПФ НЕУФ ТЕЧПМАГЙПООЩИ ВПЕЧ. фЕРЕТШ ЦЕ РЙУБФЕМШ ОБНЕТЕЧБМУС ПВТБФЙФШУС Л УБНПК ЗХЭЕ УПВЩФЙК: ПО ТЙУХЕФ УГЕОЩ НЙФЙОЗПЧ, РПМЙФЙЮЕУЛЙИ УПВТБОЙК, ВБТТЙЛБДОЩИ ВПЕЧ, ЮЕТОПУПФЕООЩИ РПЗТПНПЧ, — ЙНЕООП ФХФ ДПМЦОП ВЩМП ТБЪЧЕТОХФШУС ДЕКУФЧЙЕ.

ч РТПЙЪЧЕДЕОЙСИ ч. чЕТЕУБЕЧБ, ОБРЙУБООЩИ ДП 1905 ЗПДБ, ЗЕТПК-РТПМЕФБТЙК ОЙЛПЗДБ ОЕ ЙЪПВТБЦБМУС Ч ПВУФБОПЧЛЕ РТБЛФЙЮЕУЛПК ТЕЧПМАГЙПООПК ДЕСФЕМШОПУФЙ. ьФП ЛБУБЕФУС ДБЦЕ ОБЙВПМЕЕ ХДБЧЫЕЗПУС РЙУБФЕМА ПВТБЪБ вБМХЕЧБ ЙЪ РПЧЕУФЙ «оБ РПЧПТПФЕ». ч РПУМЕДОЙИ ЗМБЧБИ ЪБРЙУПЛ «оБ СРПОУЛПК ЧПКОЕ» ч. чЕТЕУБЕЧ РПЛБЪБМ ФХ ЛПОЛТЕФОХА ТЕЧПМАГЙПООХА ТБВПФХ, ЛПФПТХА ЧЕМЙ вБМХЕЧЩ, ОП ЪДЕУШ ОЕ ВЩМП РУЙИПМПЗЙЮЕУЛЙ ТБЪТБВПФБООПЗП ПВТБЪБ РТПМЕФБТЙС, ВЩМЙ ВЕЗМП ОБНЕЮЕООЩЕ ЬРЙЪПДЙЮЕУЛЙЕ РЕТУПОБЦЙ. ьФЙ ДЧБ РМБОБ Ч ЙЪПВТБЦЕОЙЙ ОПЧПЗП ЗЕТПС — ЕЗП ЧОХФТЕООЙК НЙТ Й ЕЗП ТЕЧПМАГЙПООПЕ ДЕМП — ФБЛ Й ОЕ УПЧНЕУФЙМЙУШ Ч ЕДЙОПН ПВТБЪЕ.

фЕРЕТШ, Ч РТПЙЪЧЕДЕОЙЙ П 1905 ЗПДЕ, УХДС РП ЧУЕНХ, ФБЛПК ЗЕТПК ДПМЦЕО ВЩМ ЧПЪОЙЛОХФШ, ДБ Й ЙОФЕММЙЗЕОФ РТЕЧТБЭБМУС Х ч. чЕТЕУБЕЧБ Ч ТЕЧПМАГЙПОЕТБ-РТБЛФЙЛБ. тСД ОБВТПУЛПЧ РПУЧСЭЕО фБОЕ — ПДОПК ЙЪ ЗЕТПЙОШ РПЧЕУФЙ «оБ РПЧПТПФЕ», ЮФП ТЧБМБУШ Л ТЕЧПМАГЙПООПНХ ДЕМХ ЕЭЕ Ч 1901 ЗПДХ, — ПОБ ДХИПЧОП ЧЩТПУМБ Й ЧПЪНХЦБМБ; фБОС УФБМБ РПДМЙООПК ТЕЧПМАГЙПОЕТЛПК, ЧПЪЗМБЧЙМБ ПФТСДЩ ЧППТХЦЕООЩИ ТБВПЮЙИ-ДТХЦЙООЙЛПЧ. рМЕЮПН Л РМЕЮХ У фБОЕК РЕТЧЩК РМБО РПЧЕУФЙ ЪБОСМЙ ПВТБЪЩ ЧПУУФБЧЫЙИ РТПМЕФБТЙЕЧ: ОЙЮЕЗП РПДПВОПЗП ОЙЛПЗДБ ТБОЕЕ ОЕ ВЩМП Ч ТБУУЛБЪБИ Й РПЧЕУФСИ ч. чЕТЕУБЕЧБ. ъДЕУШ РПСЧМСМУС Й УФБТЩК ТБВПЮЙК, ЛПФПТЩК «РПФЕТСМ ЧЕТХ Ч ВПЗБ 9 СОЧБТС, ЛПЗДБ ОБ ЕЗП ЗМБЪБИ РХМЙ ЪБВЙМЙ РП ЙЛПОБН», ЛПЗДБ «РПМЙМБУШ РП ХМЙГБН ЛТПЧШ»; ЪДЕУШ РПСЧМСМУС Й ДТХЗПК ТБВПЮЙК — ПО, РТЙЧЩЛЫЙК НПМЮБМЙЧП УЙДЕФШ Ч ХЗПМЛЕ, Ч ДОЙ 1905 ЗПДБ ЧДТХЗ ЧЩТПУ Ч «НПЗХЮЕЗП ФТЙВХОБ, ЧМБДЕЧЫЕЗП ФПМРПА, ЛБЛ ТБВПН». й ЕЭЕ ПДЙО — РТЙЗПЧПТЕООЩК Л ТБУУФТЕМХ ТБВПЮЙК, ЛПФПТЩК, РТПЭБСУШ У УЩОПН, УЛБЪБМ РТПТПЮЕУЛЙЕ УМПЧБ: «оХ, ЮФП Ц, НОЕ ОЕ ХДБМПУШ, НПЦЕФ ВЩФШ, ХДБУФУС ФЕВЕ».

лБЛ ИХДПЦОЙЛ ч. чЕТЕУБЕЧ ЙУРЩФЩЧБМ ЪБНЕФОПЕ ЧМЙСОЙЕ й. фХТЗЕОЕЧБ, б. юЕИПЧБ, м. фПМУФПЗП, ПДОБЛП ЫЕМ ДБМШЫЕ ЛТЙФЙЮЕУЛЙИ ТЕБМЙУФПЧ Ч РПЙУЛБИ РХФЕК ВПТШВЩ У УХЭЕУФЧХАЭЙН ПВЭЕУФЧЕООЩН ЪМПН, ЙУЛПТЕОЙФШ ЛПФПТПЕ, ОБ ЕЗП ЧЪЗМСД, НПЗМБ МЙЫШ РТПМЕФБТУЛБС ТЕЧПМАГЙС. ч ЬФПН УНЩУМЕ ПО ПЛБЪБМУС РТПЪПТМЙЧЕЕ НОПЗЙИ РЙУБФЕМЕК — УЧПЙИ УЧЕТУФОЙЛПЧ. й. вХОЙОБ, б. лХРТЙОБ, м. бОДТЕЕЧБ. ч. чЕТЕУБЕЧ РТЙНЛОХМ Л ЗПТШЛПЧУЛПНХ ОБРТБЧМЕОЙА Ч МЙФЕТБФХТЕ. ч ОБЮБМЕ ЧЕЛБ РТЕУУБ ОЕЙЪНЕООП УФБЧЙМБ ТСДПН ДЧБ ЙНЕОЙ — н. зПТШЛПЗП Й ч. чЕТЕУБЕЧБ, ДЧХИ «ЧМБУФЙФЕМЕК ДХН ТХУУЛПЗП ЮЙФБФЕМС», ПУПВЕООП НПМПДПЗП, РЙУБФЕМЕК ПДОПК Й ФПК ЦЕ «ЫЛПМЩ Й ЪБЛЧБУЛЙ» — РПДПВОЩНЙ ЧЩУЛБЪЩЧБОЙСНЙ РЕУФТЕМЙ ФПЗДБ ЛТЙФЙЮЕУЛЙЕ УФБФШЙ.

н. зПТШЛЙК Й ч. чЕТЕУБЕЧ ПЭХФЙМЙ УЕВС ЕДЙОПНЩЫМЕООЙЛБНЙ ЕЭЕ Ч ЛПОГЕ 90-И ЗПДПЧ РТПЫМПЗП ЧЕЛБ. ч 1899 ЗПДХ ЦХТОБМ «цЙЪОШ», ЗДЕ н. зПТШЛЙК ЧЕМ МЙФЕТБФХТОЩК ПФДЕМ, ПРХВМЙЛПЧБМ РЕТЧХА ЮБУФШ РПЧЕУФЙ ч. чЕТЕУБЕЧБ П ТБВПЮЕН ЛМБУУЕ — «лПОЕГ бОДТЕС йЧБОПЧЙЮБ». н. зПТШЛЙК ДБМ РПЧЕУФЙ ЧЩУПЛХА ПГЕОЛХ, уХДС РП УПИТБОЙЧЫЙНУС Ч БТИЙЧЕ НЕНХБТОЩН ОБВТПУЛБН ч. чЕТЕУБЕЧБ, ЙНЕООП Ч ЬФП ЧТЕНС Й ПО РПЮХЧУФЧПЧБМ ЙОФЕТЕУ Л ФЧПТЮЕУФЧХ н. зПТШЛПЗП: «...ПО ХДБТЙМ Ч ЛБЛХА-ФП УБНХА ОХЦОХА ФПЮЛХ Й СЧЙМУС УБНЩН ОХЦОЩН ДМС ФПЗП ЧТЕНЕОЙ РЙУБФЕМЕН... х зПТШЛПЗП... ВЩМБ Й ЦБДОБС ЧМАВМЕООПУФШ Ч ЦЙЪОШ, Ч УЙМШОЩИ, ВПЗБФЩИ ЧПМЕА МАДЕК, РТЕОЕВТЕЦЕОЙЕ Л ОЩФЙЛБН, ЛПФПТЩИ ФБЛЙН ПТЕПМПН ПЛТХЦЙМБ РТЕДЫЕУФЧХАЭБС МЙФЕТБФХТБ. й ВЩМ ЧПУФПТЦЕООЩК ЛХМШФ «ВЕЪХНУФЧБ ИТБВТЩИ», ЛБЛ ЧЩУЫЕК НХДТПУФЙ ЦЙЪОЙ». н. зПТШЛЙК, ТЕЫЙЧ ФПЗДБ РПНПЮШ рЕФЕТВХТЗУЛПНХ ЛПНЙФЕФХ тудтр ДЕОШЗБНЙ, ПВТБФЙМУС ЪБ РПУТЕДОЙЮЕУФЧПН ЙНЕООП Л ч. чЕТЕУБЕЧХ, ЪОБС П ЕЗП УЧСЪСИ У ТЕЧПМАГЙПООЩНЙ ПТЗБОЙЪБГЙСНЙ. чУЛПТЕ РПУМЕ РЕТЧЩИ ЧУФТЕЮ, Ч ДЕЛБВТЕ 1899 ЗПДБ, н. зПТШЛЙК ОБРЙУБМ ч. чЕТЕУБЕЧХ: «у чБНЙ, ВПМЕЕ ЮЕН У ЛЕН-МЙВП, С ИПФЕМ ВЩ ЙНЕФШ ВМЙЪЛЙЕ ПФОПЫЕОЙС, ИПФЕМ ВЩ ЗПЧПТЙФШ чБН Й УМХЫБФШ чБУ». й Ч 1900 ЗПДХ: «...ЧУЕК ДХЫПА ЮХЧУФЧХА ДХЫХ чБЫХ — РТСНХА, УЧСФПЮЕУФОХА, УНЕМХА. рПЧЕТШФЕ НОЕ, ЮФП С ЬФЙН РЙУШНПН ПФОАДШ ОЕ МЕЪХ Ч ДТХЦВХ Л чБН, Б РТПУФП Й ЙУЛТЕООЕ ИПЮХ ЪБУЧЙДЕФЕМШУФЧПЧБФШ НПЕ ЗМХВПЛПЕ ХЧБЦЕОЙЕ Л чБН — ЮЕМПЧЕЛХ, НПА МАВПЧШ Л чБН — РЙУБФЕМА». ч. чЕТЕУБЕЧ ФПЦЕ РТЙЪОБЧБМУС, ЮФП ПФОПЫЕОЙС У н. зПТШЛЙН ЕНХ «УФТБЫОП ДПТПЗЙ» (РЙУШНП н. зПТШЛПНХ ПФ 16 УЕОФСВТС 1900 З.).

н. зПТШЛЙК ОЕЙЪНЕООП РТЙЧМЕЛБМ ч. чЕТЕУБЕЧБ ЛП ЧУЕН УЧПЙН МЙФЕТБФХТОП-ПВЭЕУФЧЕООЩН ОБЮЙОБОЙСН. лБЛ РТБЧЙМП, ПОЙ Й УПФТХДОЙЮБМЙ Ч ПДОЙИ Й ФЕИ ЦЕ ЦХТОБМБИ, РТЕЙНХЭЕУФЧЕООП — НБТЛУЙУФУЛЙИ ЙМЙ ВМЙЪЛЙИ НБТЛУЙУФБН. й ЕУМЙ РПТЩЧБМЙ У ФЕН ЙМЙ ЙОЩН РЕТЙПДЙЮЕУЛЙН ПТЗБОПН, ФП ДЕМБМЙ ЬФП УППВЭБ.

нОПЗП РПЪЦЕ, Ч 1925 ЗПДХ, н. зПТШЛЙК РЙУБМ ч. чЕТЕУБЕЧХ: «...чУЕЗДБ ПЭХЭБМ чБУ ЮЕМПЧЕЛПН ВПМЕЕ ВМЙЪЛЙН НОЕ, ЮЕН ДТХЗЙЕ РЙУБФЕМЙ ОБЫЕЗП РПЛПМЕОЙС. ьФП — РТБЧДБ. ьФП — ИПТПЫБС РТБЧДБ; ДХНБА, ЮФП С НПЗХ ЗПТДЙФШУС ЕА».

зТПНЛБС УМБЧБ ч. чЕТЕУБЕЧБ ОЕ УМХЮБКОБС РТЙИПФШ МЙФЕТБФХТОПК НПДЩ ФЕИ МЕФ. тХУУЛПНХ ПВЭЕУФЧХ, ЫЕДЫЕНХ Ч УФТБУФОПК ЙДЕКОПК ВПТШВЕ Л УЧПЕК РЕТЧПК ТЕЧПМАГЙЙ, ПУФТП ОЕПВИПДЙН ВЩМ ЙНЕООП ФБЛПК РЙУБФЕМШ, ЛБЛ ч. чЕТЕУБЕЧ, ЮХФЛП ПЭХЭБЧЫЙК ВЙЕОЙЕ РХМШУБ ПВЭЕУФЧЕООПК ЦЙЪОЙ.

* * *

пФТБЦЕОЙЕН ОБУФТПЕОЙК ТЕЧПМАГЙЙ 1905 ЗПДБ ЪБЧЕТЫЙМУС ФТЕФЙК РЕТЙПД ФЧПТЮЕУФЧБ ч. чЕТЕУБЕЧБ. оБЮЙОБМУС ОПЧЩК РЕТЙПД, РТПФЙЧПТЕЮЙЧЩК Й УМПЦОЩК.

тБЪНЩЫМЕОЙСН П РТЙЮЙОБИ РПТБЦЕОЙС РЕТЧПК ТХУУЛПК ТЕЧПМАГЙЙ РПУЧСЭЕОБ РПЧЕУФШ ч. чЕТЕУБЕЧБ «л ЦЙЪОЙ» (1908). й Ч ОЕК УЙНРБФЙЙ РЙУБФЕМС, ВЕУУРПТОП, ОБ УФПТПОЕ ЧПУУФБЧЫЙИ ТБВПЮЙИ, ЛТЕУФШСО Й ТЕЧПМАГЙПООП ОБУФТПЕООПК ЙОФЕММЙЗЕОГЙЙ, ПФУФБЙЧБАЭЕК ЙОФЕТЕУЩ ФТХДПЧПЗП ОБТПДБ. пДОБЛП ЕНХ ФЕРЕТШ ЛБЦЕФУС, ЮФП ОБДЕЦДБ ДПУФЙЮШ ПВЭЕУФЧБ МАДЕК-ВТБФШЕЧ У РПНПЭША РТЕЦДЕ ЧУЕЗП ЛМБУУПЧПК ВПТШВЩ, УПГЙБМШОПК ТЕЧПМАГЙЙ — ЬФП ЙЪМЙЫОЕ ХЪЛЙК ЧЪЗМСД. рПЙУЛЙ ч. чЕТЕУБЕЧЩН ОПЧПЗП «УНЩУМБ ЦЙЪОЙ» ПМЙГЕФЧПТСЕФ ЗМБЧОЩК ЗЕТПК РПЧЕУФЙ лПОУФБОФЙО юЕТДЩОГЕЧ, ПФ МЙГБ ЛПФПТПЗП ЧЕДЕФУС ТБУУЛБЪ. ч 1905 ЗПДХ ПО, ОЕ ЭБДС УЕВС, ЫЕМ У ЧПУУФБЧЫЙН РТПМЕФБТЙБФПН. оП ТЕЧПМАГЙС РПФЕТРЕМБ РПТБЦЕОЙЕ, Й ТБУФЕТСЧЫЙКУС юЕТДЩОГЕЧ НХЮЙФЕМШОП ТБЪНЩЫМСЕФ П РТЙЮЙОБИ ОЕХДБЮЙ, ИПЮЕФ РПОСФШ, ЪБЮЕН Й ЛБЛ ЦЙФШ ДБМШЫЕ. й РТЙИПДЙФ Л ЧЩЧПДХ, ЮФП ФЕПТЕФЙЛЙ Й РТБЛФЙЛЙ РТПМЕФБТУЛПЗП ДЧЙЦЕОЙС ОЕДППГЕОЙЧБАФ ТПМШ РТЙТПДОПЗП, ВЙПМПЗЙЮЕУЛПЗП Ч ЮЕМПЧЕЛЕ, ОБ НЙТППЭХЭЕОЙЕ ЛПФПТПЗП Ч ТБЧОПК НЕТЕ ЧМЙСАФ Й УПГЙБМШОЩЕ ПВУФПСФЕМШУФЧБ ЦЙЪОЙ Й ЙТТБГЙПОБМШОЩЕ УЙМЩ ЕЗП ДХЫЙ. юФПВЩ ВЩФШ УЮБУФМЙЧЩН, ЮЕМПЧЕЛХ ОЕПВИПДЙНП ОБХЮЙФШУС РПВЕЦДБФШ УЧПЕЗП иПЪСЙОБ, ФП ЕУФШ ФЕНОЩЕ ЙОУФЙОЛФЩ. й РПНПЮШ Ч ЬФПН ВПМШЫЕ ЧУЕЗП НПЦЕФ «ЦЙЧБС ЦЙЪОШ»: ХНЕОЙЕ ТБДПЧБФШУС РХУФСЛХ РПЧУЕДОЕЧОПУФЙ, ЪБОСФЙС ЖЙЪЙЮЕУЛЙН ФТХДПН, ПВЭЕОЙЕ У ЧЕЮОП АОПК РТЙТПДПК. лХМШФЙЧЙТХС ЬФХ «ЦЙЧХА ЦЙЪОШ», ЮЕМПЧЕЛ Й ВХДЕФ ОТБЧУФЧЕООП УПЧЕТЫЕОУФЧПЧБФШУС. чУЕ ЬФП УЙМШОП ПФДБЧБМП ФПМУФПЧУФЧПН.

оЕФ, юЕТДЩОГЕЧ ЧПЧУЕ ОЕ ПФЛБЪЩЧБЕФУС ПФ ТЕЧПМАГЙЙ. пДОБЛП ХУРЕИ ЬФПК ВПТШВЩ ЪБ ПУЧПВПЦДЕОЙЕ ОБТПДБ ВХДЕФ ЪБЧЙУЕФШ, У ЕЗП ФПЮЛЙ ЪТЕОЙС, ОЕ ФПМШЛП ПФ УПГЙБМШОПК ТЕЧПМАГЙЙ, ОП Й ПФ ФПЗП, ОБУЛПМШЛП МАДСН ХДБУФУС, РТПОЙЛОХЧЫЙУШ ЙДЕСНЙ «ЦЙЧПК ЦЙЪОЙ», ДХИПЧОП ЧЩТБУФЙ.

хВЕЦДЕООЩК Ч ОЕПВИПДЙНПУФЙ ТЕЧПМАГЙПООПЗП РЕТЕХУФТПКУФЧБ ПВЭЕУФЧБ, ч. чЕТЕУБЕЧ Й ТБОШЫЕ, ДП 1905 ЗПДБ, ПРБУБМУС, ЮФП ТЕЧПМАГЙПОЕТЩ-МЕОЙОГЩ, РПЦБМХК, ЮЕТЕУЮХТ ЙДЕБМЙЪЙТХАФ ЮЕМПЧЕЛБ. рЙУБФЕМШ ТБДПЧБМУС, ЪБНЕЮБС, УЛПМШЛП Ч МАДСИ ЗЕТПЙЪНБ Й ЮЕМПЧЕЛПМАВЙС; ПО ВЩМ ХЧЕТЕО, ЮФП ЬФЙ МХЮЫЙЕ ЛБЮЕУФЧБ ВХДХФ ТБЪЧЙЧБФШУС, ОП ЧНЕУФЕ У ФЕН РПЛБ ОЕМШЪС ЪБВЩЧБФШ Й ДТХЗПЗП: «ЮЕМПЧЕЛ... — РПФПНПЛ ДЙЛПЗП, ИЙЭОПЗП ЪЧЕТШС» («ъБРЙУЙ ДМС УЕВС»), ЦЙЧПФОПЕ ОБЮБМП Ч ОЕН ВХДЕФ ДБЧБФШ УЕВС ЪОБФШ ЕЭЕ ДПМЗП. чТБЮ ч. чЕТЕУБЕЧ УЮЙФБМ ОЕПВИПДЙНЩН ОБРПНОЙФШ ЮЙФБФЕМА, ЮФП ВЙПМПЗЙЮЕУЛЙЕ ЙОУФЙОЛФЩ Ч МАДСИ УЙМШОЩ. пОЙ РПДЮЕТЛЙЧБМЙУШ Й Ч юЕЛБОПЧЕ («вЕЪ ДПТПЗЙ»), Й Ч фПЛБТЕЧЕ («оБ РПЧПТПФЕ»), Й Ч ПВТБЪБИ ЗЕТПЕЧ «дЧХИ ЛПОГПЧ». п УЙМЕ ВЙПМПЗЙЮЕУЛПЗП, «РТЙТПДОПЗП» Ч ЮЕМПЧЕЛЕ ЫМБ ТЕЮШ Й Ч ПДОПН ЙЪ «СРПОУЛЙИ ТБУУЛБЪПЧ» — «мПНБКМП» Й Ч ЪБРЙУЛБИ «оБ СРПОУЛПК ЧПКОЕ». вЙПМПЗЙЮЕУЛЙК ЙОУФЙОЛФ Ч ЮЕМПЧЕЛЕ, РП НОЕОЙА ч. чЕТЕУБЕЧБ, РПДЮБУ РПВЕЦДБЕФ. ЧУЕ, ДБЦЕ ЙОУФЙОЛФ ЛМБУУПЧЩК.

рЕТЧЩЕ ДОЙ ТЕЧПМАГЙЙ 1905 ЗПДБ ХЧМЕЛМЙ ч. чЕТЕУБЕЧБ, ПО ЗПФПЧ ХЦЕ ВЩМ РПЪБВЩФШ УЧПЙ УПНОЕОЙС, ОП ДБМШОЕКЫЙЕ УПВЩФЙС, ДХНБМПУШ ЕНХ, РПДФЧЕТДЙМЙ ЕЗП УФБТЩЕ ПРБУЕОЙС: ЮЕМПЧЕЛ, РП ЕЗП НОЕОЙА, ПЛБЪБМУС ОТБЧУФЧЕООП Л ТЕЧПМАГЙЙ ОЕ ЗПФПЧЩН. еДЧБ РПЮХЧУФЧПЧБМЙ МАДЙ УЧПВПДХ, ЛБЛ Ч ОЙИ РТПУОХМУС «РПФПНПЛ ДЙЛПЗП, ИЙЭОПЗП ЪЧЕТШС», ПУПВЕООП Ч УБНПК ФЕНОПК ЮБУФЙ ОБУЕМЕОЙС — Ч ЛТЕУФШСОУФЧЕ. ч ОБВТПУЛБИ Л РПЧЕУФЙ П 1905 З. ОЕНБМП УГЕО, ТЙУХАЭЙИ ЛТЕУФШСО, Б РПТПК Й ТБВПЮЙИ, РПЗТПНЭЙЛБНЙ-БОБТИЙУФБНЙ.

бОБМЙЪЙТХС УПВЩФЙС РЕТЧПК ТХУУЛПК ТЕЧПМАГЙЙ, РЙУБФЕМШ УЛМПОСЕФУС Л НЩУМЙ, ЮФП ЗМБЧОПК ЪБДБЮЕК ДОС СЧМСЕФУС ЧПУРЙФБОЙЕ ЮЕМПЧЕЛБ, НПТБМШОПЕ ЕЗП УПЧЕТЫЕОУФЧПЧБОЙЕ. фПМШЛП РПУМЕ ЬФПЗП ВХДЕФ ЧПЪНПЦОП ТЕЧПМАГЙПООПЕ ЙЪНЕОЕОЙЕ ДЕКУФЧЙФЕМШОПУФЙ.

уЧПЙН ПРФЙНЙЪНПН, УЧПЕК ЧЕТПК Ч ТЕЧПМАГЙА Й УПЪЙДБФЕМШОЩЕ ЧПЪНПЦОПУФЙ ЮЕМПЧЕЮЕУФЧБ ч. чЕТЕУБЕЧ РТПФЙЧПУФПСМ ТЕБЛГЙПОЕТБН. оП ПО УРПТЙМ Й У ФЕНЙ, ЛФП РТПДПМЦБМ УЮЙФБФШ ТЕЧПМАГЙА РЕТЧППЮЕТЕДОЩН ХУМПЧЙЕН УПЪДБОЙС ОПЧПЗП ПВЭЕУФЧБ. ч ЙФПЗЕ РПЧЕУФШ ОЕ РТЙОСМЙ ПВБ ВПТАЭЙИУС МБЗЕТС.

рЙУБФЕМШ ФСЦЕМП ЧПУРТЙОСМ ЬФП ЧУЕПВЭЕЕ ПУХЦДЕОЙЕ, ПО УЮЕМ УЕВС ОЕРПОСФЩН. «с ХЧЙДЕМ, ЮФП Х НЕОС ОЙЮЕЗП ОЕ ЧЩЫМП, — РЙУБМ ПО РПЪДОЕЕ Ч «ъБРЙУСИ ДМС УЕВС», — Й ФПЗДБ ЧУЕ УЧПЙ ЙУЛБОЙС Й ОБИПЦДЕОЙС ЙЪМПЦЙМ Ч ДТХЗПК ЖПТНЕ — Ч ЖПТНЕ ЛТЙФЙЮЕУЛПЗП ЙУУМЕДПЧБОЙС». ч. чЕТЕУБЕЧ ЙНЕЕФ Ч ЧЙДХ «цЙЧХА ЦЙЪОШ» (1909–1914) — ТБВПФХ, Ч ЛПФПТПК ПО, ЙУУМЕДХС ЖЙМПУПЖЙА дПУФПЕЧУЛПЗП, м. фПМУФПЗП Й оЙГЫЕ, ТБЪЧЙЧБМ ЙДЕЙ УЧПЕК ОПЧПК ЛПОГЕРГЙЙ.

лБЛ Й ТБОШЫЕ, ч. чЕТЕУБЕЧ УЮЙФБЕФ УЕВС УПГЙБМ-ДЕНПЛТБФПН, НБТЛУЙУФПН. дЕТЦЙФУС ТЕЪЛП ПРРПЪЙГЙПООП Л УБНПДЕТЦБЧОПК ЧМБУФЙ. ч ЛПОГЕ 1907 ЗПДБ У ТБДПУФША РТЙОЙНБЕФ РТЕДМПЦЕОЙЕ н. зПТШЛПЗП УФБФШ ПДОЙН ЙЪ ТЕДБЛФПТПЧ УВПТОЙЛБ, Ч ЛПФПТПН РТЕДРПМБЗБМПУШ ХЮБУФЙЕ ч. й. мЕОЙОБ Й б. ч. мХОБЮБТУЛПЗП. вХДХЮЙ РТЕДУЕДБФЕМЕН РТБЧМЕОЙС Й ТЕДБЛФПТПН «лОЙЗПЙЪДБФЕМШУФЧБ РЙУБФЕМЕК Ч нПУЛЧЕ», УФТЕНЙФУС УДЕМБФШ ЙЪ ОЕЗП ГЕОФТ, РТПФЙЧПУФПСЭЙК МЙФЕТБФХТЕ ВХТЦХБЪОПЗП ХРБДЛБ. чНЕУФЕ У МЕОЙОГБНЙ РТПЧПЪЗМБЫБЕФ: «лПОЕГ ЧПКОЕ! оЙЛБЛЙИ БООЕЛУЙК, ОЙЛБЛЙИ ЛПОФТЙВХГЙК. рПМОПЕ УБНППРТЕДЕМЕОЙЕ ОБТПДПЧ!» еЗП ТБУУЛБЪ 1915 ЗПДБ «нБТШС рЕФТПЧОБ» — ЗПТСЮЙК РТПФЕУФ РТПФЙЧ БОФЙОБТПДОПК ЙНРЕТЙБМЙУФЙЮЕУЛПК ЧПКОЩ.

фБЛЙН ПВТБЪПН, Й РПУМЕ РПЧЕУФЙ «л ЦЙЪОЙ» ч. чЕТЕУБЕЧ ОЕ УПНОЕЧБЕФУС, ЮФП РТПДПМЦБЕФ ФХ ЦЕ ВПТШВХ, ЛПФПТПК ПФДБМ ЗПДЩ, РТПУФП ЧЕДЕФ ЕЕ ВПМЕЕ ЧЕТОЩН, У ЕЗП ФПЮЛЙ ЪТЕОЙС, УРПУПВПН. пО РП-РТЕЦОЕНХ ЧЕТЙФ Ч РТПМЕФБТУЛХА ТЕЧПМАГЙА, ОП РПМБЗБЕФ, ЮФП ЕК ДПМЦЕО РТЕДЫЕУФЧПЧБФШ РЕТЙПД ДМЙФЕМШОПК ЧПУРЙФБФЕМШОПК ТБВПФЩ У ОБТПДПН. фЕПТЙС «ЦЙЧПК ЦЙЪОЙ», РП ЕЗП НОЕОЙА, ОЙЛПЙН ПВТБЪПН ОЕ ПФНЕОСМБ ТЕЧПМАГЙЙ, ПОБ ЕЕ ФПМШЛП ПФЛМБДЩЧБМБ.

й ЛПЗДБ Ч 1917 ЗПДХ тПУУЙА РПФТСУ ОПЧЩК ТЕЧПМАГЙПООЩК ЧЪТЩЧ, ч. чЕТЕУБЕЧ ОЕ ПУФБМУС Ч УФПТПОЕ: ПО РТЙОЙНБЕФ ОБ УЕВС ПВСЪБООПУФЙ РТЕДУЕДБФЕМС ИХДПЦЕУФЧЕООП-РТПУЧЕФЙФЕМШОПК ЛПНЙУУЙЙ РТЙ уПЧЕФЕ ТБВПЮЙИ ДЕРХФБФПЧ Ч нПУЛЧЕ, ЪБДХНЩЧБЕФ ЙЪДБОЙЕ ДЕЫЕЧПК «лХМШФХТОП-РТПУЧЕФЙФЕМШОПК ВЙВМЙПФЕЛЙ». ч 1919 ЗПДХ, У РЕТЕЕЪДПН Ч лТЩН, УФБОПЧЙФУС ЮМЕОПН ЛПММЕЗЙЙ жЕПДПУЙКУЛПЗП ОБТПВТБЪБ, ЪБЧЕДХЕФ ПФДЕМПН МЙФЕТБФХТЩ Й ЙУЛХУУФЧБ. рПЪЦЕ, РТЙ ВЕМЩИ, 5 НБС 1920 ЗПДБ, ОБ ЕЗП ДБЮЕ РТПИПДЙМБ РПДРПМШОБС ПВМБУФОБС РБТФЙКОБС ЛПОЖЕТЕОГЙС ВПМШЫЕЧЙЛПЧ. рП ДПОПУХ РТПЧПЛБФПТБ ПОБ ВЩМБ ПВОБТХЦЕОБ ВЕМПЗЧБТДЕКГБНЙ. ч ЗБЪЕФБИ ДБЦЕ РПСЧЙМЙУШ УППВЭЕОЙС, ЮФП ч. чЕТЕУБЕЧ ТБУУФТЕМСО.

чЕТОХЧЫЙУШ Ч 1921 ЗПДХ Ч нПУЛЧХ, ПО НОПЗП УЙМ ПФДБЕФ ТБВПФЕ Ч МЙФЕТБФХТОПК РПДУЕЛГЙЙ зПУХДБТУФЧЕООПЗП ХЮЕОПЗП УПЧЕФБ оБТЛПНРТПУБ, УПЪДБОЙА УПЧЕФУЛПК МЙФЕТБФХТОПК РЕТЙПДЙЛЙ (ВЩМ ТЕДБЛФПТПН ИХДПЦЕУФЧЕООПЗП ПФДЕМБ ЦХТОБМБ «лТБУОБС ОПЧШ», ЮМЕОПН ТЕДЛПММЕЗЙЙ БМШНБОБИБ «оБЫЙ ДОЙ»). еЗП ЙЪВЙТБАФ РТЕДУЕДБФЕМЕН чУЕТПУУЙКУЛПЗП УПАЪБ РЙУБФЕМЕК. ч. чЕТЕУБЕЧ ЧЩУФХРБЕФ У МЕЛГЙСНЙ РЕТЕД НПМПДЕЦША, Ч РХВМЙГЙУФЙЮЕУЛЙИ УФБФШСИ ЙЪПВМЙЮБЕФ УФБТХА НПТБМШ Й ПФУФБЙЧБЕФ ОПЧХА, УПЧЕФУЛХА.

рЕТЕМПНОЩЕ НПНЕОФЩ ТБЪЧЙФЙС ЧЕТЕУБЕЧУЛПЗП ФЧПТЮЕУФЧБ ЧУЕЗДБ УПРТПЧПЦДБМЙУШ УФТЕНМЕОЙЕН РЙУБФЕМС ПРТЕДЕМЙФШ ДМС УЕВС ЪБДБЮЙ ЙУЛХУУФЧБ. й ФЕРЕТШ ПО РЙЫЕФ ТБУУЛБЪ «уПУФСЪБОЙЕ» (1919), ЧЕУШНБ УХЭЕУФЧЕООЩК ДМС ХСУОЕОЙС ЕЗП ОЩОЕЫОЙИ ЬУФЕФЙЮЕУЛЙИ РПЪЙГЙК. уПУФСЪБОЙЕ ОБ МХЮЫХА ЛБТФЙОХ, «ЙЪПВТБЦБАЭХА ЛТБУПФХ ЦЕОЭЙОЩ», РП ЕДЙОПДХЫОПНХ ТЕЫЕОЙА ФПМРЩ, ЧЩЙЗТБМ ОЕ ХВЕМЕООЩК УЕДЙОБНЙ дЧБЦДЩ-чЕОЮБООЩК, ЙУИПДЙЧЫЙК РПМУЧЕФБ Ч РПЙУЛБИ ЙДЕБМШОПК «ЧЩУЫЕК ЛТБУПФЩ», Б ЕЗП ХЮЕОЙЛ еДЙОПТПЗ, ДМС ЛПФПТПЗП РПДМЙООП РТЕЛТБУОПК ПЛБЪБМБУШ «ПВЩЛОПЧЕООБС ДЕЧХЫЛБ, ЛБЛЙИ ЧЕЪДЕ НПЦОП ЧУФТЕФЙФШ ДЕУСФЛЙ». йУФЙООПЕ ЙУЛХУУФЧП ЧЙДЙФ ОБЙЧЩУЫХА ЛТБУПФХ ЦЙЪОЙ Ч РТПУФПН ОБТПДЕ, ПОП ПВТБЭЕОП Л ОБТПДХ, ЗМБЧОЩК УХДШС ДМС ИХДПЦОЙЛБ — ОБТПД. фБЛПЧ ФЕРЕТШ «УЙНЧПМ ЧЕТЩ» ч. чЕТЕУБЕЧБ.

пФОПЫЕОЙЕ ЕЗП Л ТЕЧПМАГЙЙ ВЩМП ЧНЕУФЕ У ФЕН РП-РТЕЦОЕНХ УМПЦОЩН. тПНБО «ч ФХРЙЛЕ» (1920–1923) РПДФЧЕТЦДБЕФ ЬФП.

ч ФХРЙЛ, РП НОЕОЙА ч. чЕТЕУБЕЧБ, ЪБЫМБ ФБ ЮБУФШ УФБТПК ТХУУЛПК ЙОФЕММЙЗЕОГЙЙ, ЛПФПТБС Ч УМХЦЕОЙЙ ОБТПДХ ЧЙДЕМБ УНЩУМ УЧПЕК ЦЙЪОЙ, ОП пЛФСВТШ 1917 ЗПДБ ОЕ РПОСМБ Й ОЕ РТЙОСМБ. ьФБ ЙОФЕММЙЗЕОГЙС ВЩМБ ч. чЕТЕУБЕЧХ ДПТПЗБ Й РПФПНХ ПО ФСЦЕМП ЧПУРТЙОСМ ЕЕ УПГЙБМШОЩК ЛТБИ.

ч. чЕТЕУБЕЧ РТЙЧЕФУФЧХЕФ пЛФСВТШ, ДБЧЫЙК ОБТПДХ УЧПВПДХ, ПО РПОЙНБЕФ, ЮФП ВПМШЫЕЧЙЛПЧ «УЙСОЙЕН... ПЛТХЦЙФ ЙУФПТЙС» ЪБ ЙИ УБНППФЧЕТЦЕООПЕ УМХЦЕОЙЕ УПГЙБМЙУФЙЮЕУЛЙН ЙДЕСН. оП Й ПРБУБЕФУС, ЮФП ТБЪВХЫЕЧБЧЫЕЕУС НПТЕ ОБТПДОЩИ УФТБУФЕК, РПТПА УФТБУФЕК ЦЕУФПЛЙИ, НПЦЕФ ХФПРЙФШ УПГЙБМЙУФЙЮЕУЛЙЕ ЙДЕБМЩ, ЙВП ПФ «ЧЪТЩЧБ ПЗТПНОЩИ РПДЪЕНОЩИ УЙМ» «ЧУС ЗТСЪШ РПМЕФЕМБ ЧЧЕТИ, РЕРЕМ РЕТЕЗПТЕМЩК, ЧПОШ, УНТБД». рПТПК ДБАФ УЕВЕ ЧПМА ФЕНОЩЕ ОБЮБМБ Ч ЮЕМПЧЕЛЕ, ОТБЧУФЧЕООП ОЕ ЧУЕЗДБ ЗПФПЧПН Л УФТПЙФЕМШУФЧХ ОПЧПЗП НЙТБ!

рПУМЕ ТПНБОБ «ч ФХРЙЛЕ» ОБЮЙОБЕФУС РПУМЕДОЙК ЬФБР ФЧПТЮЕУФЧБ ч. чЕТЕУБЕЧБ. й Ч ЬФПФ РЕТЙПД Х ОЕЗП УМХЮБМЙУШ ОЕХДБЮЙ, ОП ОЙЛПЗДБ ТБОШЫЕ ПО ОЕ ДПУФЙЗБМ ФБЛПК РПЙУФЙОЕ ЖЙМПУПЖУЛПК ЗМХВЙОЩ Ч БОБМЙЪЕ ДЕКУФЧЙФЕМШОПУФЙ Й ЮЙУФП ИХДПЦОЙЮЕУЛПК ФПОЛПУФЙ Ч ЕЕ ЙЪПВТБЦЕОЙЙ, ОЙЛПЗДБ ПО ОЕ ТБВПФБМ УФПМШ БЛФЙЧОП Ч УБНЩИ ТБЪОЩИ МЙФЕТБФХТОЩИ ЦБОТБИ.

тЕЧПМАГЙС РПВЕДЙМБ, УПЪДБЧБМПУШ ПВЭЕУФЧП, ЛПФПТПЗП, ЛБЛ УЛБЪБМ ч. чЕТЕУБЕЧ ОБ ЧЕЮЕТЕ, РПУЧСЭЕООПН РСФЙДЕУСФЙМЕФЙА ЕЗП МЙФЕТБФХТОПК ДЕСФЕМШОПУФЙ, «ОЙЛПЗДБ Ч ЙУФПТЙЙ ОЕ ВЩМП». уФТЕНСУШ ЗМХВЦЕ РПОСФШ ОПЧХА ЦЙЪОШ, ЫЕУФЙДЕУСФЙМЕФОЙК РЙУБФЕМШ РПУЕМЙМУС ОЕЧДБМЕЛЕ ПФ ЪБЧПДБ «лТБУОЩК ВПЗБФЩТШ» (Ч УЕМЕ вПЗПТПДУЛПН ЪБ уПЛПМШОЙЛБНЙ), ЮФПВЩ ЙНЕФШ ЧПЪНПЦОПУФШ ВМЙЦЕ РПЪОБЛПНЙФШУС У НПМПДЩНЙ ТБВПЮЙНЙ. еЦЕДОЕЧОП ВЩЧБМ Ч ЛПНУПНПМШУЛПК СЮЕКЛЕ ЪБЧПДБ, ИПДЙМ РП ГЕИБН, Ч ПВЭЕЦЙФЙЕ. тЕЪХМШФБФПН СЧЙМБУШ ГЕМБС УЕТЙС РТПЙЪЧЕДЕОЙК П УПЧЕФУЛПК НПМПДЕЦЙ, ЗДЕ УЙНРБФЙЙ БЧФПТБ ОЕУПНОЕООП ОБ УФПТПОЕ ОПЧПК ЙОФЕММЙЗЕОГЙЙ, — ТБУУЛБЪЩ «йУБОЛБ» (1927), «нЙНПИПДПН» (1929), «вПМЕЪОШ нБТЙОЩ» (1930), ТПНБО «уЕУФТЩ» (1928–1931). ч РТПЙЪЧЕДЕОЙСИ П НПМПДЕЦЙ ч. чЕТЕУБЕЧ УХНЕМ ХМПЧЙФШ НОПЗЙЕ ПУФТЕКЫЙЕ РТПВМЕНЩ ДОС, ЧЛМАЮЙМУС Ч ЫЕДЫЙК ФПЗДБ УРПТ П ОПЧПК НПТБМЙ — МАВЧЙ, УЕНШЕ.

ч 20-Е Й 30-Е ЗПДЩ ч. чЕТЕУБЕЧ ПФДБЕФ НОПЗП УЙМ МЙФЕТБФХТПЧЕДЮЕУЛПК Й РХВМЙГЙУФЙЮЕУЛПК ТБВПФЕ. пО УФТЕНЙМУС ЗПЧПТЙФШ У УБНЩН ЫЙТПЛЙН ЮЙФБФЕМЕН. уФБФШС П НХЦУЛПН ЬЗПЙЪНЕ Ч УЕНШЕ — «тБЪТХЫЕОЙЕ ЙДПМПЧ», — ОБРЕЮБФБООБС Ч 1940 ЗПДХ «йЪЧЕУФЙСНЙ», РПТПДЙМБ ЗПТСЮХА ДЙУЛХУУЙА. б У ЪБНЕФЛБНЙ «п ЛХМШФХТОПУФЙ Ч ВЩФХ» Й «п ЛХМШФХТОПУФЙ ОБ РТПЙЪЧПДУФЧЕ» РЙУБФЕМШ ЧЩУФХРБМ РП ТБДЙП.

пЗТПНОЩК ЮЙФБФЕМШУЛЙК ЙОФЕТЕУ Й ЦБТЛЙЕ УРПТЩ УТЕДЙ РХЫЛЙОЙУФПЧ ЧЩЪЧБМ «рХЫЛЙО Ч ЦЙЪОЙ» (1926). ч ЬФПН УЧПЕПВТБЪОПН НПОФБЦЕ УЧЙДЕФЕМШУФЧ УПЧТЕНЕООЙЛПЧ ЧЕМЙЛПЗП РПЬФБ ч. чЕТЕУБЕЧ УФТЕНЙМУС ДБФШ РТЕДУФБЧМЕОЙЕ П «ЦЙЧПН рХЫЛЙОЕ, ЧП ЧУЕИ УНЕОБИ ЕЗП ОБУФТПЕОЙК, ЧП ЧУЕИ РТПФЙЧПТЕЮЙСИ УМПЦОПЗП ЕЗП ИБТБЛФЕТБ, — ЧП ЧУЕИ НЕМПЮБИ ЕЗП ВЩФБ». ч. чЕТЕУБЕЧ РЙУБМ ОЕ НПОПЗТБЖЙА П ЦЙЪОЙ Й ФЧПТЮЕУФЧЕ б. у. рХЫЛЙОБ, Б ЧПУУПЪДБЧБМ «РХЫЛЙОУЛХА МЕЗЕОДХ», ТЙУХАЭХА ПВТБЪ «ОЕЧЩТБЪЙНП РТЙЧМЕЛБФЕМШОПЗП Й ЮБТХАЭЕЗП ЮЕМПЧЕЛБ». уФТПЗПНХ БОБМЙЪХ ВЙПЗТБЖЙЙ ЧЕМЙЛПЗП РПЬФБ ч. чЕТЕУБЕЧ РПУЧСФЙМ ДТХЗХА ЛОЙЗХ — «цЙЪОШ рХЫЛЙОБ» (1936), ФПЦЕ ОЕПДОПЛТБФОП РЕТЕЙЪДБЧБЧЫХАУС.

ч 1933 З. РЙУБФЕМШ ЪБЛБОЮЙЧБЕФ ЕЭЕ ПДЙО «УЧПД РПДМЙООЩИ УЧЙДЕФЕМШУФЧ УПЧТЕНЕООЙЛПЧ» — «зПЗПМШ Ч ЦЙЪОЙ». рТПДПМЦБЕФ ЪБОЙНБФШУС Й рХЫЛЙОЩН, Ч 1934 ЗПДХ ЙЪДБЕФ «ДПРПМОЕОЙЕ» Л ЛОЙЗЕ «рХЫЛЙО Ч ЦЙЪОЙ» — «уРХФОЙЛЙ рХЫЛЙОБ». ч УФБФШЕ «чЕМЙЛЙН ИПЮЕЫШ ВЩФШ — ХНЕК УЦЙНБФШУС» (1939) ДБЕФ УПЧЕФЩ НПМПДЩН РЙУБФЕМСН, ПРЙТБСУШ ОБ РПЬФЙЮЕУЛХА РТБЛФЙЛХ рХЫЛЙОБ. б ЛПЗДБ ОБЮБМБУШ чЕМЙЛБС пФЕЮЕУФЧЕООБС ЧПКОБ, ч. чЕТЕУБЕЧ Ч УЧПЕК БОФЙЖБЫЙУФУЛПК РХВМЙГЙУФЙЛЕ ЫЙТПЛП ЙУРПМШЪХЕФ РБФТЙПФЙЮЕУЛЙЕ УФЙИЙ ЧЕМЙЛПЗП РПЬФБ («рХЫЛЙО П ВПТШВЕ ЪБ ТПДЙОХ»).

у ХЧМЕЮЕОЙЕН ЪБОЙНБМУС ч. чЕТЕУБЕЧ Й РЕТЕЧПДБНЙ, УТЕДЙ ЛПФПТЩИ ПУПВЕООП ЪОБЮЙФЕМШОЩ УДЕМБООЩЕ ЙН Ч 1930–1940-Е ЗПДЩ РЕТЕЧПДЩ «йМЙБДЩ» Й «пДЙУУЕЙ» зПНЕТБ.

рПУМЕДОЕК ЛОЙЗПК ч. чЕТЕУБЕЧБ, УЧПЕЗП ТПДБ ЛОЙЗПК ЙФПЗПЧ, УФБМП ЧЕУШНБ УЧПЕПВТБЪОПЕ Ч ЦБОТПЧПН ПФОПЫЕОЙЙ РТПЙЪЧЕДЕОЙЕ, ОБЪЧБООПЕ ЙН «вЕЪ РМБОБ». ъБНЩУЕМ ЛОЙЗЙ ЧПЪОЙЛ Ч УЕТЕДЙОЕ 20-И ЗПДПЧ. ч. чЕТЕУБЕЧ ПФДБМ ЕК ДЧБДГБФШ МЕФ ЙЪ ЫЕУФЙДЕУСФЙ, РПУЧСЭЕООЩИ МЙФЕТБФХТЕ, Й ЧМПЦЙМ Ч ОЕЕ ЧЕУШ УЧПК РЙУБФЕМШУЛЙК ПРЩФ. «вЕЪ РМБОБ» — РП УХФЙ, ЛОЙЗБ ЧУЕК ЕЗП ЦЙЪОЙ: НОПЗЙЕ УФТБОЙГЩ РПЮФЙ ДПУМПЧОП ЧПУРТПЙЪЧПДСФ ЪБНЕФЛЙ ЙЪ ДОЕЧОЙЛПЧ Й ЪБРЙУОЩИ ЛОЙЦЕЛ ЕЭЕ 80–90-И ЗПДПЧ РТПЫМПЗП ЧЕЛБ, Б РПУМЕДОЙЕ УФТПЛЙ ПФОПУСФУС Л 1945 ЗПДХ, Л ЗПДХ УНЕТФЙ РЙУБФЕМС.

лОЙЗБ УПУФПЙФ ЙЪ ФТЕИ ГЙЛМПЧ: «оЕЧЩДХНБООЩЕ ТБУУЛБЪЩ П РТПЫМПН», «мЙФЕТБФХТОЩЕ ЧПУРПНЙОБОЙС» Й «ъБРЙУЙ ДМС УЕВС». еЕ ЦБОТ ПРТЕДЕМЕО Ч РПДЪБЗПМПЧЛЕ ФБЛ: «нЩУМЙ, ЪБНЕФЛЙ, УГЕОЛЙ, ЧЩРЙУЛЙ, ЧПУРПНЙОБОЙС, ЙЪ ДОЕЧОЙЛБ Й Ф. Р.». йИ УПФОЙ, УПФОЙ ДПЛХНЕОФБМШОЩИ ОПЧЕММ Й НЙОЙБФАТ — ПФ ДПЧПМШОП ЛТХРОЩИ НЕНХБТОЩИ ПЮЕТЛПЧ ДП УПЧУЕН ЛПТПФЕОШЛЙИ ТБУУЛБЪПЧ, РТПУФП ПФДЕМШОЩИ ОБВМАДЕОЙК Й ЪБНЕЮБОЙК БЧФПТБ РПТПК ЧУЕЗП Ч ОЕУЛПМШЛП УФТПЛ, — УРБСООЩИ Ч ЕДЙОПЕ РТПЙЪЧЕДЕОЙЕ. рПСЧМЕОЙЕ ФБЛПЗП ЦБОТБ Ч ФЧПТЮЕУЛПК ВЙПЗТБЖЙЙ ч. чЕТЕУБЕЧБ ЧРПМОЕ МПЗЙЮОП, ВПМШЫЕ ФПЗП — ЬФП УОПЧБ ЙФПЗ, ЙФПЗ Ч ПРТЕДЕМЕОЙЙ РЙУБФЕМЕН УЧПЕК ИХДПЦОЙЮЕУЛПК ЙОДЙЧЙДХБМШОПУФЙ.

ч. чЕТЕУБЕЧ ЧУЕЗДБ УФТЕНЙМУС ЛМБУФШ Ч ПУОПЧХ УЧПЙИ РТПЙЪЧЕДЕОЙК ФПЮОЩЕ ЖБЛФЩ ЦЙЪОЙ. фЕРЕТШ Й ЬФПЗП ЕНХ ЛБЦЕФУС НБМП. еУМЙ ХДБМПУШ РПДНЕФЙФШ ДЕКУФЧЙФЕМШОП УХЭЕУФЧЕООЩЕ ЖБЛФЩ ЦЙЪОЙ, ФП, ЛБЛ РЙУБМ ПО Ч РТЕДЙУМПЧЙЙ Л «оЕЧЩДХНБООЩН ТБУУЛБЪБН», УПЧУЕН ОЕ ПВСЪБФЕМШОП ЙИ «ТБЪЧЙЧБФШ», ПВУФБЧМСФШ «РУЙИПМПЗЙЕК, ПРЙУБОЙСНЙ РТЙТПДЩ, ВЩФПЧЩНЙ РПДТПВОПУФСНЙ, ТБЪЗПОСФШ МЙУФБ ОБ ФТЙ, ОБ ЮЕФЩТЕ, Б ФП Й ОБ ГЕМЩК ТПНБО». ч ФБЛЙИ «ОЕЧЩДХНБООЩИ» НЙОЙБФАТБИ ОЕ НЕОШЫЕ ФЙРЙЮЕУЛПЗП, ЮЕН Ч ЧЩНЩЫМЕООПН ПВТБЪЕ. б ПВЯЕДЙОЕООЩЕ ЧНЕУФЕ ПРТЕДЕМЕООЩН ЛПНРПЪЙГЙПООЩН ЪБНЩУМПН, ПОЙ УПУФБЧЙМЙ ГЕМПУФОПЕ РПМПФОП, РТПОЙЛОХФПЕ ЕДЙОПК БЧФПТУЛПК ЙДЕЕК, РПМПФОП РПЙУФЙОЕ ЬРЙЮЕУЛПЕ: НОПЗПЮЙУМЕООЩЕ НЙОЙБФАТЩ «оЕЧЩДХНБООЩИ ТБУУЛБЪПЧ» УФБМЙ НПЪБЙЛПК ПЗТПНОПК ЛБТФЙОЩ, ДПЛБЪЩЧБАЭЕК ЪБЛПОПНЕТОПУФШ ДЧЙЦЕОЙС тПУУЙЙ Л ТЕЧПМАГЙЙ.

еУФШ УЧПС ФЕНБ Й Х «мЙФЕТБФХТОЩИ ЧПУРПНЙОБОЙК». лПОЕЮОП, НЕНХБТЩ ч. чЕТЕУБЕЧБ — ЬФП РТЕЦДЕ ЧУЕЗП УЕТЙС РПТФТЕФПЧ ЛТХРОЩИ ТХУУЛЙИ РЙУБФЕМЕК Й ПВЭЕУФЧЕООЩИ ДЕСФЕМЕК, ЛБТФЙОЩ МЙФЕТБФХТОПК ЦЙЪОЙ РТЕДПЛФСВТШУЛПЗП ДЧБДГБФЙМЕФЙС. оП ЧНЕУФЕ У ФЕН ПЮЕТЛЙ, УПВТБООЩЕ ЧПЕДЙОП, РТЕЧТБФЙМЙУШ Ч РПЧЕУФШ ч. чЕТЕУБЕЧБ П УБНПН УЕВЕ. «оЕЧЩДХНБООЩЕ ТБУУЛБЪЩ» — П ЧЩЪТЕЧБОЙЙ ТЕЧПМАГЙПООЩИ ОБУФТПЕОЙК ОБТПДБ; «мЙФЕТБФХТОЩЕ ЧПУРПНЙОБОЙС» — П ЖПТНЙТПЧБОЙЙ ТЕЧПМАГЙПООЩИ ЧЪЗМСДПЧ РЙУБФЕМС. лУФБФЙ, Ч ЬФП ЦЕ ЧТЕНС, Ч 1925–1935 ЗПДЩ, ПО ОБРЙУБМ Й НЕНХБТЩ П ДЕФУФЧЕ, АОПУФЙ, УФХДЕОЮЕУЛПК РПТЕ, Ч ЛПФПТЩИ ФЕНБ УФБОПЧМЕОЙС ЕЗП НЙТПЧПЪЪТЕОЙС ВЩМБ ПДОПК ЙЪ ЗМБЧОЩИ.

еУМЙ ГЙЛМБНЙ «оЕЧЩДХНБООЩЕ ТБУУЛБЪЩ П РТПЫМПН» Й «мЙФЕТБФХТОЩЕ ЧПУРПНЙОБОЙС» РЙУБФЕМШ РПДЧПДЙМ ЙФПЗЙ УЧПЙН УПГЙБМШОП-ПВЭЕУФЧЕООЩН ЙУЛБОЙСН, ФП Ч «ъБРЙУСИ ДМС УЕВС» — ТЕЪХМШФБФЩ ДПМЗЙИ ЖЙМПУПЖУЛЙИ ТБЪДХНЙК П РТЙТПДЕ ЮЕМПЧЕЛБ, П МАВЧЙ, УНЕТФЙ Й, ЛПОЕЮОП, ПВ ЙУЛХУУФЧЕ. чНЕУФЕ У ФЕН «ъБРЙУЙ ДМС УЕВС» — ЬФП Й ТБЪНЩЫМЕОЙС П УБНПН ДПТПЗПН ДМС ч. чЕТЕУБЕЧБ: ПВ ПВЭЕУФЧЕ МАДЕК-ВТБФШЕЧ. рТПЗТЕУУ Ч ПВМБУФЙ ЬФЙЮЕУЛПК, ЕУФЕУФЧЕООП, ЙДЕФ НЕДМЕООЕЕ РТПЗТЕУУБ УПГЙБМШОПЗП: ТЕЧПМАГЙС РПВЕДЙМБ, Б МАДЙ РПЛБ ЕЭЕ ПФСЗПЭЕОЩ РЕТЕЦЙФЛБНЙ УФБТПЗП. оП ХЦЕ Й ДПУФЙЗОХФПЕ УЕЗПДОС РПЪЧПМСЕФ ч. чЕТЕУБЕЧХ ПРФЙНЙУФЙЮЕУЛЙ УНПФТЕФШ Ч ВХДХЭЕЕ — ЗПДЩ УФТПЙФЕМШУФЧБ УПГЙБМЙЪНБ РТЙВМЙЪЙМЙ ЮЕМПЧЕЮЕУФЧП Л ЪБЧЕФОПНХ ПВЭЕУФЧХ МАДЕК-ВТБФШЕЧ.

ч НПМПДПУФЙ ч. чЕТЕУБЕЧ, ХЧМЕЛБСУШ ОБТПДОЙЮЕУФЧПН, ОБДЕСМУС ДПУФЙЮШ ПВЭЕУФЧБ МАДЕК-ВТБФШЕЧ РХФЕН НПТБМШОПЗП УПЧЕТЫЕОУФЧПЧБОЙС ЮЕМПЧЕЮЕУФЧБ. рПЪЦЕ ПО РТЙЫЕМ Л ЧЩЧПДХ, ЮФП ВЕЪ ТЕЧПМАГЙПООПЗП УМПНБ ДЕКУФЧЙФЕМШОПУФЙ ОЕ ПВПКФЙУШ, ОП ЕНХ ДПМЦЕО РТЕДЫЕУФЧПЧБФШ ДПМЗЙК РЕТЙПД ЧПУРЙФБОЙС ОБТПДБ. ч УЧПЕК РПУМЕДОЕК ЛОЙЗЕ РЙУБФЕМШ, РТЙЪОБЧБС ЙУФПТЙЮЕУЛХА РТПЗТЕУУЙЧОПУФШ пЛФСВТС, РТПДПМЦБЕФ УЮЙФБФШ, ЮФП УПЪДБОЙЕ ПВЭЕУФЧБ МАДЕК-ВТБФШЕЧ ЕЭЕ РПФТЕВХЕФ ПЗТПНОЩИ ХУЙМЙК: НБМП ЙЪНЕОЙФШ ЗПУХДБТУФЧЕООЩК УФТПК, ОБДП ЙЪНЕОЙФШ ЮЕМПЧЕЛБ, ЕЗП ПФОПЫЕОЙЕ Л ВМЙЦОЕНХ. оБ РЕТЧЩК ЧЪЗМСД ЬФП ФБ ЦЕ ФЕПТЙС «ЦЙЧПК ЦЙЪОЙ», ЗДЕ РТПУФП РЕТЕУФБЧМЕОЩ ЛПНРПОЕОФЩ, — ФЕРЕТШ ХЦЕ УОБЮБМБ ТЕЧПМАГЙС, Б РПФПН УПЧЕТЫЕОУФЧПЧБОЙЕ ЮЕМПЧЕЛБ. оП, РП УХЭЕУФЧХ, РЙУБФЕМШ ЧУФБЧБМ ОБ РПДМЙООП НБТЛУЙУФУЛХА РПЪЙГЙА, УПЗМБУОП ЛПФПТПК ТЕЧПМАГЙПООЩК РЕТЕЧПТПФ ОЕ ЖЙОБМ ВПТШВЩ, Б ФПМШЛП ОБЮБМП УФТПЙФЕМШУФЧБ ОПЧПЗП ПВЭЕУФЧБ.

оЕУНПФТС ОБ УФБТПУФШ Й ТЕЪЛПЕ ХИХДЫЕОЙЕ ЪДПТПЧШС, РПУМЕДОЙЕ ЗПДЩ Ч ФЧПТЮЕУФЧЕ ч. чЕТЕУБЕЧБ ПЮЕОШ РТПДХЛФЙЧОЩ. еЗП РМПДПФЧПТОБС МЙФЕТБФХТОБС ДЕСФЕМШОПУФШ Ч 1939 ЗПДХ ПФНЕЮЕОБ ПТДЕОПН фТХДПЧПЗП лТБУОПЗП ъОБНЕОЙ, Б Ч 1943-Н — РТЙУХЦДЕОЙЕН зПУХДБТУФЧЕООПК РТЕНЙЙ РЕТЧПК УФЕРЕОЙ.

чРМПФШ ДП ДОС УНЕТФЙ ПО РПЗМПЭЕО ТБВПФПК! РЕТЕЧПДЙФ, РТПДПМЦБЕФ ЪБОЙНБФШУС ЛОЙЗПК «вЕЪ РМБОБ», РПМПО ОПЧЩИ ЪБНЩУМПЧ.

* * *

лБЛ-ФП ОБ УЛМПОЕ МЕФ, РЕТЕЮЙФБЧ УЧПА АОПЫЕУЛХА ОЕПРХВМЙЛПЧБООХА РПЧЕУФШ «нПС РЕТЧБС МАВПЧШ», ч. чЕТЕУБЕЧ ЪБНЕФЙМ: «зМБЧОБС ПЫЙВЛБ, — ЮФП НОПЗПЕ ЧЩДХНБОП, ЮФП НОПЗП ВЕММЕФТЙУФЙЛЙ. лБЛ ДПМЗП ОХЦОП ХЮЙФШУС, ЮФПВ ОБХЮЙФШУС ТБУУЛБЪЩЧБФШ РТБЧДХ!» оБ ДМЙООПН Й ФТХДОПН РЙУБФЕМШУЛПН РХФЙ ПО РПТПК ПЫЙВБМУС, ОП ОЙЛПЗДБ ОЕ МЗБМ, ОЕ ЪБЛМАЮБМ УДЕМПЛ У УПЧЕУФША, Б ХРПТОП ЙУЛБМ РТБЧДХ. «рЙУБФЕМШУЛБС НПС УЙМБ — ЙНЕООП Ч УЧСЪБООПУФЙ У ЦЙЪОША», — ПФНЕФЙМ ПО Ч ДОЕЧОЙЛЕ ОЕЪБДПМЗП ДП УНЕТФЙ. дЧЕ РХВМЙГЙУФЙЮЕУЛЙЕ РПЧЕУФЙ, ЛПФПТЩЕ ЧЩ УЕКЮБУ РТПЮФЕФЕ, — ЧЕМЙЛПМЕРОЩК РТЙНЕТ ВЕУЛПНРТПНЙУУОПК ЮЕУФОПУФЙ ИХДПЦОЙЛБ, НХЦЕУФЧЕООПЗП УМХЦЕОЙС ЙУФЙОЕ.

а. жПИФ-вБВХЫЛЙО