Дмитрий глуховский интервью. Дмитрий алексеевич глуховский: интервью. — То была самая опасная командировка
Был одним из самых ярких проектов прошлого поколения. Неожиданный рестарт PS2 -классики привнес не только улучшенную боевую систему с многочисленными комбинациями ударов, но и действительно творчески выстроенные уровни, более осмысленный сюжет и - впервые в серии - удобное управление. Необычайно атмосферная локация в отражении озера, зажигательный эпизод на дискотеке и разваливающийся по кусочкам город навсегда остались в нашей памяти как пример новаторского подхода к игровому дизайну. А саундтрек, написанный норвежским коллективом Combichrist и голландским трио Noisia , был отличным образцом грамотного соединения различных медиа. Несмотря на старания Ninja Theory и Capcom некоторые поклонники так и не приняли новинку, но с выходом Definitive Edition все может измениться.
В отличии от многочисленных “быстрых” портов с прошлого поколения, переиздание DmC – это особый случай. Кроме очевидных косметических улучшений, разработчики обновили игровой процесс с учетом просьб и пожеланий со стороны фанатов оригинальной серии. Изменения коснулись каждого аспекта игры - от системы стиля, до работы конкретных приемов. В арсенал движений добавили “Triple Dash ”, переработали окна для кувырков и изменили поведение некоторых противников. И если раньше Морозного Рыцаря можно было победить только светлым оружием, то теперь он получает урон от любого, хотя светлое всё равно эффективнее.
Также изменилась система фиксирования цели. Раньше было неудобно держать кнопку прицеливания и бить темным оружием, но теперь можно настроить фиксацию цели, как в оригинальных играх серии - без необходимости удерживания специальной кнопки, что позволяет эффективнее планировать свои действия в окружении многочисленных врагов.
Включает в себя дополнения “Vergil"s Downfall ”, “Bloody Palace ”, несколько скинов и даже два новых костюма.
“Падение Вергилия ” рассказывает о событиях, произошедших с братом главного героя уже после финальных титров оригинальной истории. Игровой процесс следует традиции основной кампании, предлагая смесь из акробатики и динамичных сражений с демонами, среди которых затесалась парочка новых видов. Полноценный второй персонаж обладает уникальным стилем боя со своими приемами. В противовес Данте, Вергилий крошит супостатов изящными и четко выверенными движениями, словно самурай.
И если к игровому процессу придраться сложно, то сюжет дополнения оказался слабым местом. Обезумевший персонаж проходит цикл из галлюцинаций, обставленных в стиле дешевых анимационных комиксов. Всё происходит примерно по одной и той же схеме, что со временем может утомить однообразием.
Приятным моментом Definitive Edition оказалась возможность играть за Вергилия в режиме “Кровавый Дворец ”. Это своеобразная арена, где герои сражаются против многочисленных волн противников. Каждая новая волна - очередной уровень дворца, а всего их около сотни. Оформление изменяется, но повторяет стилистику сюжетных локаций, а сама форма боевого пространства остается неизменной. Иногда нас отправляют сражаться с уже знакомыми боссами на отдельную арену, взятую напрямую из сюжетного режима.
Именно здесь можно быстро прокачать персонажа, для того чтобы перейти на новый уровень сложности в сингле, либо просто играть в свое удовольствие, благо боевая система сама по себе максимально увлекательна.
Те, кого не устраивал новый облик Данте, могут выбрать внешность из предыдущих игр серии. Нам особенно понравился костюм “Neo Dante ”, где герой представлен с белыми волосами, в рваной майке и обмотанный красными повязками. Это хорошо подходит к антуражу игры и смотрится интересней остальных вариантов.
Игра действительно ускорилась. FullHD разрешение и 60 FPS ощущаются моментально. Картинка стала в разы плавнее и приятнее глазу. Благодаря этому у разработчиков появилась возможность вернуть долгожданный Turbo Mode . Традиционно, в классических DMC , этот режим ускорял каждое действие Данте и его врагов на 20%. В Definitive Edition его можно включить перед любым уровнем, после чего возвращаться к прежней скорости уже не хочется.
Кому не хватало сложности в оригинальном DmC , в переиздании добавили Hardcore Mode . Именно в этом режиме вы сможете ощутить максимально приближенный к прошлым выпускам серии баланс. Враги становятся более агрессивными, атакуют из-за спины, даже когда находятся вне зоны видимости, и наносят больше урона. Поднимать ранг в обновленной системе стиля ощутимо сложнее, а любая ошибка приводит к его обнулению. Devil Trigger не запускает всех врагов в воздух, что также усложняет битвы и набор очков.
Однако на этом нововведения не заканчиваются. Помимо Hardcore Mode в Definitive Edition появилась новая сложность - Gods Must Die . Враги нападают с уже активированным Devil Trigger и имеют стандартный запас здоровья, а сам Данте умирает с первого удара и не может использовать вспомогательные предметы.
Но если Вам и этого мало, то для настоящих мазохистов разработчики придумали развлечение под названием Must Style Mode , где здоровье у противников отнимается лишь после достижения S- ранга.
Два новых модификатора - Must Style Mode и Hardcore Mode уже на уровне сложности Son of Sparda дарят новые ощущения и предлагают действительно серьезное испытание, а на Gods Must Die прохождение игры и вовсе превращается в подвиг.
DmC: Devil May Cry - Definitive Edition - тот редкий случай, когда шикарная игра с переизданием становится только лучше.
Игра пройдена на PS4 .
Серию Devil May Cry я открывал для себя с третьей части, которая оказалась приквелом к первым двум. Игра запомнилась, конечно же, харизматичным героем и ураганным геймплеем, в ходе которого необходимо всегда быть начеку и не забывать отвешивать врагу стильные серии приемов. Затем я открыл для себя Devil May Cry 4, где привыкать пришлось уже к новому герою - Неро. Данте крутился половину игры на заднем плане, потом его дали в распоряжение игрока, и он оказался копией себя из третьей части. Игра вышла хорошей, но Capcom решила закрыть данную вселенную и перезапустить всю дьявольскую сагу. Так в 2013 году вышла DmC Devil May Cry, которая вызвала опасения у игроков. Еще бы: концепция игры была полностью сменена, братья Данте и Вергилий изменили привычный облик, геймплей и боевая система были кардинально переработаны. Уже в плане визуального восприятия у любителей классической саги началось отрицание нового продукта. К игре был скептически настроен и я, но ровно до того момента, как она попала ко мне в руки. Сейчас же, в 2015 году, пройдя DmC Devil May Cry Definitive Edition, я оказался приятно удивлен, что подтянутое переиздание этой великолепной игры практически полностью избавилось от всех своих минусов. К тому же любителей играть на консолях теперь можно поздравить с тем, что и они наконец-то могут насладиться приключениями Данте в том невероятном драйве и в том качестве картинки, в котором игра и была задумана.
За списком минусов DmC Devil May Cry далеко ходить не надо, они отлично расписаны в , написанном к выходу оригинальной игры. Подтормаживания? Забудьте про них. Неуклюжая камера? От нее практически не осталось следа, столкнуться с этим явлением можно лишь в крайне узких и замкнутых помещениях, да и то в единичных случаях. Самостоятельное наведение на следующую жертву? В наличии! Нажав на R1, не только появится прицел на ближайшем противнике, но и подсветится индикатор его здоровья. Вы хотели навалять не этому демону, а вон тому? Просто нажмите на L3 и прицел перейдет на следующего бойца.
В подтянутом разрешении и с увеличенной частотой кадров бои в DmC стали еще динамичнее и зрелищнее. Очевидна работа над лицами главных героев, которые заметно похорошели (а Лилит, в свою очередь, стала еще более страшной), да и в целом проект выглядит, как будто и создавался для современного поколения консолей. Правда ничего революционного вы не найдете, а картонные текстурки зданий напомнят о дате выхода оригинальной игры. Из косяков хочется отметить обидные глюки во время кат-сцен: то текстура загрузится с опозданием, то тень ляжет неправильно. На удивление, в самой игре такой беды не наблюдается.
Отличительная черта Definitive Edition - это модификации уровня сложности и игрового процесса. Если игра для вас недостаточно динамична, то включите турбо-режим, который ускорит происходящее на 20%. Включить и выключить его можно перед началом любой миссии или входом в Кровавый дворец. Поначалу играть в нем сложно, ведь демоны начинают атаковать активнее и яростнее, но к быстрому нажатию кнопок быстро привыкаешь, а молниеносная реакция вскоре вырабатывается. После этого возвращаться к обычному режиму после турбо как-то совсем не хочется.
Другой доступный модификатор - это «Сложный режим». Это не какой-то определенный уровень сложности, а именно модификатор, который можно прикрутить к любому уровню сложности. Если пройти одну миссию на обычной сложности, а потом прикрутить к ней «Сложный режим» и попробовать вновь, то разницы вы не почувствуете до того момента, как поймете, что ваш запас здоровья уже почти исчерпан, а миссия пройдена только наполовину. Враги в такой установке думают быстрее, наносят увеличенный урон, а спасительный дьявольский курок заканчивается предательски быстро. В общем, если какой-то уровень сложности для вас был приемлемым, а следующий тяжелым, то увеличить сложность приемлемого до привлекательного теперь можно с помощью «Сложного режима».
Есть еще в наличии и «Стильный режим», который подойдет для настоящих мазохистов. Дело в том, что урон в данном режиме противники получают только, когда вы наберете уровень стиля S или выше. Я напомню, что для его набора необходимо совершать различные приемы всем доступным оружием, не повторяться и избегать урона от врагов, в противном случае показатель стиля сбросится. В принципе, набрать необходимый показатель не проблема, если дело не касается какого-нибудь бронированного монстра, ведьмы или босса. Последние могут и вовсе стать настоящей головной болью. Кстати, абсолютно никто не запрещает вам перед началом миссии включить сразу три режима: турбо, сложный и стильный.
Все режимы можно прикрутить и к небольшой кампании за Вергилия, который в своем падении избавится от человеческих качеств и приобретет новые навыки для мести Данте. Сюжетные битвы за данного нефилима скучноватые, а к управлению Вергилием предстоит привыкать и привыкать. Вроде все приемы на своих местах, но стиль боя у него совершенно иной, нежели у Данте. Отточить свои навыки можно будет и в Кровавом дворце, вход в который теперь доступен и Вергилию. А вот наполнение данной арены мало чем отличается от той, на которой может выступить Данте.
Ну и вкратце о других изменениях. На старте можно выбрать сразу из трех уровней сложности: человек, охотник на демонов и нефилим. Остальные откроются по мере прохождения. Добавлена новая сложность «Боги должны умереть», в которой враги появляются сразу в демонической форме, а использование всякого рода аптечек запрещено. Перед миссией Данте и Вергилий могут выбрать свой внешний вид из нескольких костюмов, включая образы из классической серии. Кроме того, Данте может менять внешний вид своего огнестрельного и холодного оружия.
Что касается трофеев, то здесь их огромное число - 51, большая часть из которых бронзовые. А вот что приятно, что самыми сложными станут условия «Пройти 50 уровней Кровавого дворца Данте», «Пройти 30 уровней Кровавого дворца Вергилия», завершить игру на сложности «Данте должен умереть» (золотой кубок), завершить на сложности «Вергилий должен умереть» (бронзовый кубок). В наличии также множество трофеев на полную прокачку Данте и Вергилия. Я это все к тому, что пропал кубок за прохождение игры на сложности «Ад и ад», а также о том, что все новые режимы никак не отразились на списке трофеев.
Главный герой «Текста» Илья - недоучившийся филолог. Почему вы дали своему протагонисту именно такое - отчетливо литературное - образование?
Кто меньше подготовлен к реальности, чем филолог? Есть ли образование, больше дезориентирующее в русской жизни, чем образование литературное и языковое? Где русская классика - и где наша сегодняшняя жизнь? Вот такого человека - воспитанного в гуманистической традиции, в представлениях о том, что преступление и наказание спаяны всегда, - и интересно посадить на семь лет за то, чего он не совершал. Причем по самому простому и популярному обвинению, по двести двадцать восьмой (статья 228 Уголовного кодекса РФ «Незаконные приобретение, хранение, перевозка, изготовление, переработка наркотических средств». - Прим. ред. ). И пускай он приложит литературу Серебряного века, пускай приложит романо-германскую группу к зоне и жизни после зоны. Из горнил в ледяную воду. Так закалялась сталь? И выходит такой человек-Россия: наполовину думающий на фене, наполовину - бабелевским языком.
- Значительная часть романа - переписка в мессенджерах и по почте - оформлена как обычные диалоги. Вы специально не стали как-то графически ее выделять - как это зачастую делают современные западные писатели?
- На бумаге смайлики выглядят убого, эмодзи - ублюдочно. Не приживаются. Зачем? Чтобы выросший на смартфонах читатель смелей брал бумагу в руки? Да ну. Куда интересней отшелушить их и дать простым диалогом: получится?
В связи с «Текстом» многие вспоминают «маленького человека» русской литературы и чувствительных убийц Достоевского. Насколько важна для вас эта традиция, восходящая к Самсону Вырину и Родиону Раскольникову?
Я никогда не считал себя русским писателем: хотел быть гражданином мира, рос на западной прозе, а нашу классику получал рыбьим жиром в школе, как все. Но вот европейцы, азиаты читают в переводах мои книжки и говорят - типичная русская литература, продолжение традиций. Может, это в крови где-то. Антитела, которые образуются от такой этой нашей жизни. Как сказал : «Немцы делают вещи - мы … [фигачим] трагизм».
- Ваш роман написан сухим, поджарым языком несколько лимоновского извода. Можно ли сказать, что щи, остывающие на лобненской кухне Ильи, разлиты из той же кастрюли, что стоит на нью-йоркской плите у Эдички?
Лимонова читал в школе, как только его выпустили у нас: мои родители дружили с первым его российским издателем. Порно ему дается хорошо - ради этого и читал. Лучше, чем политика. Он вообще фальшивомонетчик. Им вдохновляться? Нет, спасибо. Я - Бабелем, Платоновым. Теми, кто ковал новояз. Вдохновляться надо недостижимым. Нынешнее время тоже новояза требует: наше сегодняшнее вписывать в наше извечное. Англицизмы и мемы скрещивать с лагерным жаргоном и ранней советской прозой. Кому это еще доверить как не филологу?
- «Текст» среди прочего - роман о технозависимости. Как строятся ваши собственные отношения с электроникой? Делаете ли вы наброски в телефоне или пользуетесь записной книжкой?
Ну я, конечно, совершенно зависим. У меня два телефона, залипаю в них по-македонски. Карусель из фейсбука, почты и инстаграма, вечно в ожидании сообщений. Свои соцсети веду сам и сам везде заводил себе аккаунт. Когда полковнику никто не пишет, читаю новости. Фокус внимания сократился до одной минуты. Писать на бумаге разучился. Рука устает от ручки уже к концу предложения, буквы в пляс, зато владею слепой машинописью и не глядя набираю сообщения на айфоне, не отрываясь от руля. Все время пытаюсь сфотографировать счастье или хотя бы восторг. Вместо воспоминаний держу в голове альбомы из айфона. Отказался от эрудиции в пользу «Википедии». Типичный представитель.
Первый (2005) роман Глуховского: пережившие ядерную войну земляне ютятся в московском метрополитене. Переведен на 37 языков, совокупный тираж - 1 000 000 экземпляров.
1 из 7Продолжение постапокалиптической саги. Самая популярная русская книга 2009 года, обошедшая по тиражам Акунина, Улицкую и Минаева.
3 из 7Собрание (2010) короткой, «реалистичной», прозы Глуховского - про водку с нанороботами, коррупцию и поиски национальной идеи.
4 из 7В Европе XXV века изобретают вакцину от старения: человечество может позволить ее себе, если откажется от деторождения. Изначально «Будущее» (2013) публиковалось во ВКонтакте.
5 из 7Финал (2015) подземного цикла, выросший из работы Глуховского над компьютерной игрой «Metro: Last Light». Лауреат премии «Ozon.ru Online Awards» в номинации «Лучшая художественная книга».
6 из 7Свежий (2017) роман Глуховского, обласканный ведущими литературными критиками страны.
7 из 7Ваша книга маркирована сегодняшним днем: роман фонит Трампом, Росгвардией и другими приметами времени. Насколько универсальна рассказанная вами история о произволе и унижении? Это неизбывные черты русской жизни?
Мне нужен был текст о сегодняшнем дне. Городской роман. Мне казалось, что все, что я читаю из русского, совершенно несовременно. Хотелось такую коробку с гвоздями сделать: чтобы в каждую из главных сегодняшних тем забить по гвоздю.
Некоторые сегодняшние темы - это темы извечные. Бесправие обычного человека перед системой. Система правления и управления, построенная на оболванивании и запугивании. Умение власти вовлекать в себя, магнитить к себе самых беспринципных. И ее способность прокажать оказавшихся в ней идеалистов, заражать их цинизмом и лицемерием.
Но есть и кое-что свежее. Распад правды. Развал системы координат, в которой есть добро и зло. Гниение христианской этики, основанной на смирении. Обуяние церкви бесами власти. Торжество силы. Кто нами сегодня правит, кто главный ньюсмейкер в политике и в бизнесе, а теперь еще и в искусстве, и в духовности? Прокуратура. Следственный комитет. ФСБ. Силовики. Люди, наделенные силой и, кроме силы, ни во что не верящие.
Хотя, может, и это извечное, а просто кажется новым. Просто каждому поколению приходится самому пробираться через вранье, самому развенчивать мифы. Самому покушаться на тех, кто эти мифы охраняет, потому что через них охраняет свою власть.
Существенную роль в романе играет «народная» 228-я статья, которую инкриминируют ни в чем не повинному главному герою и по которой в стране сидят почти 150 тысяч человек. Вам близка идея легализации наркотиков - частичной или полной?
Я за легализацию легких наркотиков, проституции и игорного бизнеса. Все равно все виды человеческих пороков крышуют спецслужбы. Просто вместо нормальных налогов, на которые мы могли бы переложить наконец плитку на Тверской, маржа идет на строительство частных замков в Крыму.
В интервью вы говорили о том, что ваш самый известный цикл «Метро» не в последнюю очередь разоблачение совка, человека советской формации, не желающего выходить на поверхность. Видите ли вы в современной России другие - в первую очередь типологически - фигуры, которые стремятся, фигурально выражаясь, сойти с кольцевой?
Мне кажется, все поколение тридцатилетних уже другое. Двадцатилетние - вообще инопланетяне. Все, кто занимается своим делом, - другие. Они хотели бы в будущее, но в будущее их не пустят. Власть стареет, седеет, лысеет. Власть хочет назад, в совок, во времена своей юности. Будущее страшит ее: как любой пенсионер, президент не хочет приспосабливаться к изменяющемуся миру, он требует, чтобы мир вернулся в привычное ему состояние, и обижается, когда мир отказывается. Почему тогда среди молодежи много сталинистов, спросите? Сталин для них - символ империи. Образ империи - компенсация возрастных комплексов. Они хотят почувствовать уважение к себе. В нынешней России это невозможно. В Америке подростки, мечтая о сверхспособностях, которые заставили бы сверстников их уважать, а хулиганов - бояться, дрочат на супергероев, а у нас в стране - на Сталина. Сталин - это русский Человек-паук.
Политические пертурбации 2010-х затронули большинство российских писателей: одни стали видными оппозиционерами, другие формируют собственные боевые подразделения, а третьи предпочитают находиться над схваткой. Какое место в этой общественно-литературной диспозиции занимаете вы?
Политика растлевает. Власть - дыхание Сатаны. Писатели, которые идут к власти, чтобы предложить ей свое умение заговаривать народ ради денег, продают душу. Писатели, которые думают, что смогут заговорить саму власть, воспитать ее своими нравоучениями - и для этого подбирающиеся к ней поближе, - идиоты. Как только они там откроют рот, им сразу вложат туда хлеб и причастят их. Посмотрите-ка на режиссеров, которые стали депутатами: все пустоглазые. Какая, казалось бы, у депутатов власть? А душу - вынь да положь. Не, в политику лезть - гиблое дело. Писатель в России должен просто говорить правду, называть вещи своими именами. Больше некому.
В числе повлиявших на вас отечественных прозаиков - носители очень разных взглядов: Бабель и Булгаков, Платонов и Шаламов. Важно ли для вас, какую политическую позицию занимает автор? Может ли вам понравиться книга, написанная с не близких вам позиций?
Тут немного другое скорее. Важно, искренен ли автор. Если человек - убежденный коммунист, настоящий, идеалистического толка, - интересно послушать и почитать. Если истовый имперец - тоже послушаем. А если ты просто оппортунист и фальшивомонетчик, который сам не верит в то, что говорит, кривляка, пропагандист - мне брезгливо. Тут и силой таланта восхищаться нельзя - лицемерие все заслоняет.
После выхода нового романа о вас - с некоторой оторопью - стали писать как о серьезном авторе, «преодолевшем» свои ранние жанровые вещи. Верите ли вы в эту будто бы неразрешимую дихотомию - «развлекательная беллетристика» против «серьезной литературы»?
Ну «Текст» на самом деле кардинально ничем от «Будущего» или «Метро 2035» не отличается. Оторопь у тех, кто просто фантастикой брезгует. Да кто вообще придумал жанры? В них дико тесно. Хочется смешивать их, нарушать, не хочется делать никаких судьбоносных выборов раз и навсегда: или ты в фантастике, или в триллере, или в «настоящей литературе». Почему нельзя писать триллер как серьезную прозу? Кто сказал, что фантастика должна развлекать и отвлекать? Почему современная проза должна быть бессюжетной и скучной? Литература, вообще-то, может давать совершенную свободу - у литературы нулевой бюджет, на книгу не надо просить денег у Минкульта, не надо утверждать сюжет у продюсеров, не надо переживать из-за рейтингов. Надо этим пользоваться! Но нет. Писатели боятся издателей, издатели боятся читателей. Читатель, если писателя за какую-то книгу полюбит, дальше просит только добавки. Его удивлять нельзя - у него несварение может случиться. Так считают издатели. Я вот решил проверить на своей шкуре.
В начале 2000-х вы были одним из пионеров онлайн-самиздата: «Метро 2033» читали в первую очередь в интернете. Как вы оцениваете перспективы сетевой литературы сегодня? Может ли «новый самиздат» всерьез соперничать с более традиционными издательскими институциями?
Может, конечно. Он только страдает от отсутствия редактуры. Редактура и маркетинг - вот две единственные полезные функции издательства. Самому себя продавать неловко, а править - рука не поднимается.
В марте прошлого года вы подтвердили, что экранизацией «Метро» займутся в Голливуде: к проекту прикреплены продюсеры «Социальной сети» и «Города грехов». Что происходит с картиной сейчас?
Сейчас режиссера ищут. Вот Дарабонту показывали, ему все понравилось, книгу прочел, игру прошел, но не смог придумать режиссерский take и плюнул.
Еще один международный проект, в котором вы участвовали, - создание либретто к опере «Три астронавта» по рассказу Умберто Эко. Закончена ли она? Когда ее можно будет услышать?
Либретто закончено, но музыка еще не готова. Затянулась работа композиторов, а пока их ждали, скончались оба автора изначального произведения - и , и Эудженио Карми. С Карми я успел познакомиться, был у него на семейном ужине в Милане, а Эко, поклонником которого я всегда был, оказался тогда в больнице - и не сложилось. Теперь создателям оперы надо выяснять отношения с его наследниками, агентами. Хочется верить в лучшее, в общем.
Ваши читатели отметили переход к условно «реалистическому» письму еще на сборнике «Рассказы о родине». Не хотите ли вы в будущем вернуться к малой форме? Что вообще более чутко к быстро меняющимся временам - написанный по случаю рассказ или веский, фундаментальный роман?
Мне нравилось писать рассказы. Роман, конечно, чугунная вещь, тяжелая, литая, пушечное ядро, может голову оторвать. В роман больше времени помещается. А рассказ - дробинка. Но если в сборнике их правильно друг к другу подобрать, мозаикой, тоже можно хорошей убойной силы добиться. И потом, рассказ всегда миниатюрная работа, художественная резка по рисовому зерну. В нем лишнему нет места, он в свои несколько страниц должен поместить целый мир с живыми людьми. Я до «Метро 2033» писал рассказы - на первом курсе, на втором. Такие, в духе Кортасара. Где-то они болтаются в сети. Так что, может, и снова рассказы будут. И романы: магический реализм на русской почве и заполярный хоррор. И пьесы. И киносценарии. Все будет. Просьба пристегнуть ремни.
Действия романов Дмитрия Глуховского обычно происходят в замкнутом пространстве. В легендарной трилогии это было метро, в «Сумерках» — арбатская квартира, сейчас смартфон. И каждый раз в этом пространстве возникает целая жизнь, которую вместе с автором проживают миллионы читателей. Только что вышедший «Текст», пожалуй, наиболее герметичен из всех, но при этом еще острее соприкасается с жизнью каждого, хотя герои романа исключительны по своей судьбе и положению. Освободившийся после семилетнего тюремного заключения все еще молодой человек, осужденный по подложному обвинению якобы за торговлю наркотиками, на самом деле из-за личного конфликта с оперативником ФСКН, освобождается с зоны в Соликамске, приезжает в Москву, узнает, что мать за два дня до этого умерла. И та жизнь, к которой он планировал вернуться, теперь невозможна. И он в состоянии аффекта убивает человека, который отправил его отсиживать эти семь лет. Забирает его смартфон, подбирает к нему пароль…
И на этом заканчивается Монте-Кристо и начинается история про то, как один человек живет за другого.
— Это первый роман, который написан совершенно в другом жанре, чем предыдущие. Когда вы за него брались, вы как-то формулировали себе задачу?
— Есть книги, которые вырастают из идеи, а есть книги, которые вырастают из героя. И эта книга выросла именно из героя. Накопились ощущения и мысли от происходящего со страной, и мне захотелось их передать через коллизии его жизни.
— А что именно вас волновало?
— Тут и те трансформации, которые затронули страну, особенно столицу, за последние семь лет, и распад этики, отмена представлений о добре и зле сверху и донизу общества, тут и тотальное проникновение тюремной культуры в обычную жизнь. Мне показалось, что сюжет про человека, семь лет отбывавшего срок, возвратившегося в Москву и проживающего жизнь за другого человека, может вобрать многие переживания.
— Ваш герой и по воспитанию, и по происхождению, и по занятиям полная вам противоположность. Откуда у вас понимание этой психологии и этого быта, включая тюремный?
— Не знаю, наверняка это кем-то лучше меня описано, но это мое личное открытие: то, что мы считаем уродливыми проявлениями личности (излишнюю агрессию, забитость и т.д.) — это просто ответ среде, который призван обеспечить выживаемость организма. Если у тебя родители бухают и бьют тебя, то ты вырастаешь вором и хулиганом, потому что иначе тебе в этой семье не выжить. Тебя это деформирует, ты становишься агрессивным, привыкаешь или подавлять других, или держать свое мнение при себе, и потом это складывается в модель поведения. Она призвана позволить тебе, как животному, адаптироваться к среде и выжить в ней. Любые воздействия приводят к трансформации. И если ты можешь себе представить эти воздействия, то можешь представить и как ведет себя человек, этим воздействиям подвергшийся. С другой стороны, если ты не ищешь подлинной фактуры для такой книги, то ничего не получится. И мою рукопись читали и действующие сотрудники силовых органов, и бывшие сотрудники ФСКН, и несколько отсидевших уголовников.. И я, прежде всего, спрашивал их про достоверность психологическую. Один сказал: «Вот прямо про меня написано».
— Одного из ваших главных героев воспитывает мать с принципами, второго — отец без принципов. Но и тот, и другой идут на преступления. Вы полагаете, что природные инстинкты, в данном случае жажда мести, сильнее воспитания?
— Из того что остается после прочтения книги и после ее написания, это, наверное, центральный вопрос. И это большое отношение имеет к тому, что происходит. Люди, принадлежащие к системе власти, а также люди, сотрудничающие с властью, помогающие ей существовать, придерживались этого поведения и раньше, но сейчас они начинают открыто провозглашать эти принципы. Идет полный отказ от представлений об этике. Представления о добре и зле больше не применяются. Это началось с первых лиц государства, которые открыто врут в камеру. Например, по поводу Крыма: сначала утверждают, что полуостров не будет присоединен, а две недели спустя он присоединяется, что там нет российских войск, потом признаются, что есть наш спецназ. Теперь Путин в интервью Оливеру Стоуну говорит, что у нас СМИ независимые от государства и что спецслужбы не читают переписку россиян. Это вообще курам на смех. А потом, всё признавая постфактум, улыбается и говорит, что это была такая индейская боевая хитрость и что это все оправданно. То есть опять цель оправдывает средства. И это не просто практикуется, но и проповедуется с самых верхних уровней.
— Если эту беспардонную ложь люди принимают и продолжают поддерживать власть, то, значит, им легче жить в розовых очках, не различая представлений о добре и зле. Президент просто учитывает и эксплуатирует народную психологию.
— То, что говорит Путин, — это право сильного. Я могу себе позволить, поэтому я себе позволяю. И дальше в том духе, что нет ни тьмы, ни света, все грязные, все замазаны, и на Западе они замазаны.
То, что происходило с предвыборной кампанией Трампа, было попыткой дискредитировать их избирательную систему. Трамп, эксцентричный, непредсказуемый, неуправляемый человек, не был нам особенно нужен. Нужно было доказать, что американская избирательная система настолько гнилая, что не допустит к власти человека, действительно популярного у народа. Элиты сплотятся в заговоре и не позволят ему победить. Нас к этому готовили всеми средствами. И когда он победил, это был сокрушительный сюрприз для всех.
— Старый прием: вместо того чтобы отмыться, пытаемся замазать других?
— Мы не пытаемся доказать, что мы лучше (это подразумевается), просто обращаем внимание на то, кто нас пытается учить, — люди, насквозь продажные, коррумпированные, беспринципные, да еще и гомосексуалисты встречаются. Нам пытаются навязать картину мира, в которой представления об элементарных этических категориях просто не работают.
И такой стандарт поведения задает первое лицо государства, не важно, играет ли он в пацана, играет ли он в пахана. И мы это ему спускаем, потому что он альфа-самец, потому что он царь, ему можно. Это спускается по пирамиде: бояре так же себя ведут, и своим холопам то же преподают, и дальше идет перевоспитание населения в духе полного пренебрежения к понятиям добра и зла. Можно все, если ты можешь. Можешь нагнуть других — нагибай, будь хищником, жри слабых.
— И в «Тексте» мы как раз сталкиваемся с представителем системы, которая разделяет эти убеждения.
— С наследственным причем представителем. Потому что этот оперативник ФСКН, которого убивает главный герой, мстя за потерянную молодость, он наследственный силовик. Папа у него милицейский генерал, замначальника управления кадрами по городу Москве в Министерстве внутренних дел. Он пристроил сынка на хлебное место, потому что была возможность пристроить. Мать не хотела, знала, что сын слабохарактерный, наглый, пройдоха и жук, но побоялась спорить с отцом. И дальше отец преподает сыну свои жизненные принципы. А принципы простые — жри тех, кого можешь сожрать, собирай компромат на тех, кого сожрать не можешь.
— Но это типичная спецслужбистская политика в отношении людей.
— Представление президента о людях очень предопределено его профессиональной формацией. Он вообще не верит в добродетель, по-моему. Он верит в то, что все люди порочны, беспринципны, что их надо или подкупать, или шантажировать. Он же вербовщик, и как вербовщик смотрит на нас. Он не признает даже теоретическое право руководствоваться другими критериями, быть неподкупными, например.
— Ну он неподкупных-то мало видит…
— Сейчас принципы действительно девальвировались, и люди не готовы за них ни сражаться, ни умирать.
— Но и у вас мать главного героя, воспитывавшая его в строгих понятиях о чести, когда он попадает в тюрьму, учит не высовываться, приспосабливаться и т.д. Получается, что жизнь действительно дороже принципов?
— Время такое, что жизнь дороже принципов. Подозреваю, что и всегда было такое. Мы же воспитывались на советском мифе, а что мы про это время знали? Люди, потребляющие массовую культуру, не так много знают про то, что действительно происходило на фронтах и в тылу, насколько люди были мотивированы патриотическими чувствами…
Убили семью фашисты, вот тут-то ты действительно не можешь через себя переступить, и тогда ты способен на какие-то героические действия. Не потому, что ты абстрактную Родину любишь или тем более какого-то Сталина, а потому что иначе жить не сможешь. Подлинные мотивации, они гораздо более личные. Тем более в стране, где большевики 20 лет устанавливали свою власть через кровопролитие и принуждение. Ну как такую Родину любить безоглядно? Как бы у тебя мозг ни был промыт пропагандой, но все равно есть же личные переживания, которые этому противоречат.
— Обратили внимание, что реконструкторы, заполнившие Москву в праздничные дни, все одеты в военное? С чем связана такая военизация сознания?
— Здесь два момента. Первый — это боязнь смотреть в будущее, возможно, чисто биологическая у людей послевоенного поколения. Они знают брежневский мир, знают мир перестройки, но уже плохо знают новый мир. Что ждет впереди? 10—15 лет более-менее активного умственного и физического труда? Президентский срок, который мы доживаем, это срок, где все повернуто исключительно назад, в прошлое.
— Ваш герой проживает чужую жизнь в смартфоне, как и сегодняшнее молодое поколение. И если он наблюдает жизнь другой семьи, то дети открывают в своих гаджетах другой мир, непохожий на тот, который видят, выныривая из виртуальной действительности. Может ли власть справиться с тем диссонансом, который все настойчивее звучит в их мозгу?
— Дети неизбежно победят, вопрос в том, успеет ли нынешняя власть их испортить. Смена поколений — исторический процесс, и мало кому удавалось трансформировать национальную ментальность за четыре года. Может быть, только Саакашвили, но он переламывал людей через колено. Идеи его реформистской деятельности по искоренению коррупции, власти «воров в законе» и т.д. дали возможность людям за четыре года переехать в другую страну. Впрочем, когда он ушел, все стало обратно зарастать в том же дремучем направлении.
В нашей ситуации все-таки придется ждать смены поколений, прихода людей с другой ментальностью. Сейчас даже в ФСБ такие имеются.
— Но среди 86 процентов, поддерживающих президента, явно много людей с новой ментальностью, а что толку?
— Запрос на ощущение себя принадлежным к сверхдержаве есть во всех слоях населения. У молодежи, особенно подростков, это накладывается на необходимость повысить собственную самооценку.
Человеку, не принадлежащему к административным органам или надзорным ведомствам, мало шансов ощутить необходимое самоуважение. Он живет в постоянном страхе столкновения с системой, он бесправен. Если тебя избил милиционер и тебе некому звонить, ты виноват. Если есть, кому из системы за тебя вступиться — судья, прокурор, хотя бы врач, кого-то прооперировавший, — тебе надо вытянуть человека из системы, чтобы себя защитить. Вот это наше принципиальное отличие от стран Запада, где есть элементарные правовые гарантии и где, если уж совсем жесткого конфликта интересов не происходит, ты защищен правилами и законами
— То есть происходит подмена — если нет возможности почувствовать уважение к себе, то приходится гордиться тем, что державу уважают…
— Иконизируя и канонизируя Сталина и Николая II, люди просто хотят сказать, что они часть империи. Я муравей, меня могут раздавить, переехать и сожрать, в том числе свои, но зато нас как муравейник боится весь лес, вся округа. Ощущение собственной ничтожности искупается ощущением принадлежности к какому-то сверхсуществу, наводящему страх на окрестности.. Отсюда желание вновь ощутить себя сверхдержавой. Такая сублимация уважения к себе, которого нам так не хватает.
И постоянное желание быть оцененными Западом (потому что мы закомплексованы как народ) тоже происходит из частной жизни. Пусть боятся не меня, потому что я в трениках и в майке-алкоголичке пью во дворе, а пусть боятся страну, к которой я принадлежу.
— И чем больше страна, тем больше уважения?
— У Бердяева в «Русской идее» сказано, что единственная национальная идея, которая здесь прижилась и оказалась универсальной, — это идея территориальной экспансии. Ареал обитания — очень ощутимое, измеримое, очень животное понятие. Не осознаваемое, а иррациональное и понятное базово. И важно, что, в отличие от насаждаемого православия, это надрелигиозная вещь. Я разговаривал с калмыками, они, с одной стороны, чувствуют себя нацменами, у них непростое отношение к русским, которых они презирают за слабость, за мягкость, за пьянство, но при этом испытывают гордость из-за того, что принадлежат к России. И когда Россия себя ведет угрожающе по отношению к соседям, им это доставляет удовольствие. Поэтому, когда мы громыхаем своими подкованными каблуками или гусеничными траками по площадям всяких маленьких европейских государств — 1956-й, 1968-й, 2008-й, — поднимается волна гордости в неискушенных душах.
— По-моему, вы переоцениваете всеобщее знание истории.
— Ну хорошо, они знают ее в каком-то мифологизированном ключе, в котором им СМИ подают под разговоры, что не все так однозначно в нашей драматичной истории. Берия ладно что душил гимнасток изнасилованных, но зато он создал атомную бомбу. Как будто одно каким-то образом может быть искуплено другим. Здесь истоки подросткового сталинизма. И поэтому Путин, позиционируя себя как крутой чувак, у них, конечно, находит какой-то отклик. Зря он Стоуну признался, что у него есть внуки. Путин дед — это шаг в сторону от молодых.
— Да для молодых вся эта повестка, которую обсуждают в телевизоре, — чистый отстой.
— В интернете уже сформирована культура, где все эти достижения — Крым, Донбасс, бесконечная война., купленные системные оппозиционеры, нанятые интеллигенты, думские, кастрированные коты — не очень актуальны и релевантны этим людям. Однако власть, чтобы и дальше рулить, начинает в этот мирок вторгаться, отбирать свободу. И это начинает их затрагивать.
— Власть не понимает, что тем самым роет себе яму?
— У нас пропорционально не так много молодежи. И я не думаю, что она сейчас может что-то сделать. Как в стране может произойти смена власти? Если ты даже захватишь Кремль, не говоря о Почтамте и вокзалах, пользы в этом не будет. Власть не в Кремле. Власть — в консенсусе элит. Смена власти происходит, наверное, когда дивизия Дзержинского откажется выдвигаться, когда военные начинают бухтеть, когда важные люди перестают подходить к телефонам, — вот в этот момент власть переходит к другим.
— Сейчас консенсус элит наблюдаете?
— Все люди, которые сейчас при больших деньгах, власти обязаны. И сейчас нет ни одного крупного игрока, способного бросить власти вызов; его немедленно сотрут в порошок. Скорее всего, он на это и не решится, потому что на него обязательно найдут тонны компромата.
— Но Навальный же решился.
— То, что один конкретный Навальный сумел взбудоражить какое-то количество молодежи по всей стране, в особенности в двух-трех крупных городах, — это начало тренда. Я не говорю, что сейчас школьники пойдут на амбразуру, своей невинной кровью обагрят штыки ОМОНа, и все перевернется. Париж 1968-го года, конечно, пошатнул де Голля, но мы не там, и мы не де Голль. У нас тотальный контроль над СМИ, мы можем сказать, что Навальный там детям наркотики раздает, ну и т.д. Однако если есть кровь молодых невинных людей, дальше идет развилка: либо проливший эту кровь теряет легитимность в глазах народа, либо он вынужден дальше навязывать свою легитимность, превращаясь в диктатора.
— Навальному это не грозит в обозримом будущем …
— …а Путин избегает превращения в диктатора, его устраивает относительно мягкий авторитарный режим, где оппозиция выдавливается, и только в редких случаях руками каких-то вассалов устраняется, и то непонятно, происходит это в результате намеков или по инициативе на местах. Ему, видимо, не надо, чтобы страна становилась диктатурой, ему все-таки хотелось бы быть признанным международным сообществом. Он не хочет ни роли Каддафи, ни роли Хусейна и даже более благополучного Ким Чен Ына, хотя мы можем существовать герметично, как уже делали. Все, скажем так, репрессии, происходили из страха потерять власть, были ответом на какие-то общественные колебания. Такой полутермидор, реакция на полуреволюцию, которая недослучилась в 2012 году. И реакция именно на растерянность, которая у властной элиты возникла, и попытка игрой мускулами навести порядок в своем лагере, а избыточностью этих мер запугать любых оппозиционеров.
— А он действительно верит, что весь мир не спит, не ест, только думает, как с нами справиться, или это тоже пропагандистская история?
— Тебя, по крайней мере, пять лет учат тому, что вокруг враги, все пытаются друг друга завербовать, всех надо подозревать.. Понимаете, в чем трагедия. На финальных этапах существования Римской империи к власти один за другим приходили командиры Преторианской гвардии, потому что у них был ресурс устранять настоящих императоров.. И это ни к чему хорошему не привело, власть их, хотя и была на какой-то момент абсолютной, но использовать во благо нации и империи они ее не смогли. Дело в том, что преторианцы, как и представители Комитета государственной безопасности, люди очень специальные, натасканные на поиск и устранение угроз власти.
Но политик профессиональный, способный провести грандиозные реформы в своей стране, направить ее по новому пути, — это совершенно другое качество. Петр Первый не спецслужбист, не кагэбэшник, Горбачев не спецслужбист и не кагэбэшник, и даже Ленин это не спецслужбист и не кагэбэшник. Это совершенно другой масштаб людей.
— Ну тогда Путин не виноват. Это люди, ставившие его на власть, не учли его профессиональные свойства.
— Мне кажется, он умеет говорить людям то, что они хотят от него слышать, и он манипулятор гениальный. Кроме того, прекрасный кадровик, окружил себя непробиваемой стеной людей, которые всем ему обязаны и во всем от него зависят. Он умеет защитить себя от всяких угроз.
— Это тактика. А в чем стратегия?
— А стратегии нет, и никогда не было. Консервация текущего положения, он управляет нами, как клерками в корпорации. Президент — не государственный деятель, он хитрый политик, все, что он делает, это решает проблему, как остаться у власти. Нет проекта для страны, и никогда не было. Придурочные разговоры о будущем при Медведеве придуманы были какими-то хипстерами не знаю для чего. Но нет проекта для страны, нет понимания того, кем мы должны стать, перестав быть Советским Союзом. Империя, хорошо. А что сделать для того, чтобы стать империей?
Фото: Влад Докшин / «Новая»
— Крым, например, присоединить.
— Ну нет. С обкакавшейся экономикой ты не можешь никакой Крым присоединять. Возьмите пример Дэн Сяопина — вот государственный деятель. Ты сначала вытащи страну из нищеты, дай людям возможность себя содержать и кормить, двигать свою жизнь к лучшему, и они двинут, как бурлаки на Волге, все это застрявшее на мели судно вперед. Но нет, средний класс для власти представляет опасность. Разговоры о поддержке бизнеса — это разговоры, для них бизнес — это просто подножный корм для силовиков. Опора идет на силовиков и на бюджетников, на людей, которые от государства зависят.
— Как выживать остальным? Тем, кто не собирается приспосабливаться к власти и не хочет сидеть на печи.
— Эпоха, когда можно было состояться, закончена, страна не будет развиваться при этом правлении. Президент боится инициировать перемены, возможно, думая, что не сможет оседлать поднявшуюся волну. Единственный его инициативный поступок был Крым. Точное попадание в имперскую ностальгию. Но с точки зрения развития страны шаг катастрофический. Мы в международной изоляции, иссякают ресурсы для модернизации, финансовые скрепы заменяются административными, выросло целое поколение, привыкшее не служить Отечеству, а относиться к нему как к ренте. Это уже не застой в крови, это гангрена. И боюсь, следующий президентский срок будет сроком дальнейшей деградации.
— Так что, уезжать?
— Ну, во-первых, не все хотят и могут уехать.
— Да нас там и не очень ждут.
— И китайцев не очень ждут, но китайцы повсюду. Я не могу призывать к эмиграции, я сам три раза эмигрировал, но в данный момент проживаю здесь. Это вопрос мотивации каждого. Когда Союз распался, мне было 12 лет, я отношусь к тому поколению людей, которые в развале «железного занавеса» видят возможности — ехать учиться, мир смотреть.
Почему надо делать выбор раз и навсегда — уехать из России или остаться и терпеть, играть в псевдопатриотические игры типа «Зарницы», зная, чем на самом деле промышляют люди, исповедующие такой патриотизм.
Понятие патриотизма — останься и страдай вместе со страной — навязываются людьми, дети которых давно уже в Лондоне и в Париже, как мы видим по их Инстаграмам. Мы в очередной раз соглашаемся играть в игры, которые нам навязывают. И просто надо от этого абстрагироваться и делать то, что для тебя хорошо.
Я не готов ни к революции призывать, ни к эмиграции. Ситуация в стране не такая отчаянная, чтобы был выбор — или бежать, или на баррикады. Все-таки Россия 2017 года не та, что сто лет назад, там положение было гораздо отчаяннее.
— Тем более, частную жизнь пока не запретили.
— Конечно, нынешний авторитаризм гораздо мудрее того, что был при Брежневе. Если ты чем-то своим занимаешься — занимайся, гомосексуалист — статьи за гомосексуализм нету, ну не проповедуй только, хочешь американскую музыку — пожалуйста, хочешь уехать учиться — езжай, хочешь эмигрировать — твое дело. Наоборот, пусть все активные уберутся поскорее, чем здесь сидеть и канючить, и страдают за границей от невозможности адаптироваться. Это такой авторитаризм с поправкой на все современные теории и учебники.
Катастрофы нет. Просто тренд неправильный. Ехали поездом в Европу, а ночью перецепили вагоны и поехали в направлении Колымы. Мы не на Колыме, но направление уже не европейское.
— Ваш герой, можно сказать, современный Петрарка. Как поэты позднего Ренессанса вдохновлялись недосягаемыми женщинами, так он ради платонической любви жертвует собой. Вы считаете любовь надежным убежищем от внешних невзгод?
— …В романе главный герой влюбляется вынужденно. Чтобы продержаться неделю, ему надо влезть в шкуру убитого, то есть в его телефон, и разобраться в хитросплетениях его жизни. В частности, в очень конфликтных отношениях с родителями, с женщиной, которую он пытался бросить и не смог бросить. И наш герой, Илья Горюнов, как часто бывает в жизни мужчины, влюбляется по картинке в телефоне. И через эту любовь у него начинается некая трансформация. Он узнает, что она беременна, и испытывает чувство вины за то, что лишил жизни отца будущего ребенка. И поэтому, когда узнает, что она собирается делать аборт, сплетает сложную интригу, чтобы удержать от этого, и отдает ей 50 тысяч рублей, с трудом добытые им для побега из страны.
— То есть спасает чужого ребенка ценой свой жизни.
— Он понимает, что все равно относится к миру мертвых, а она к миру живых. И ему все равно не уйти от ответственности, мать приучала думать, что за всем следует расплата. Однако спасти любимую, а не себя — его выбор. Человек всегда сам за себя решает — кем он хочет быть, кем он хочет остаться.
— И это после стольких лет жизни в таком извращенном социуме, как тюрьма?
— Любые чувства становятся сильнее и ярче, когда невозможно их реализовать. Если ты можешь заполучить девушку или молодого человека на первом, втором, третьем свидании, ты даже не успеваешь внутри себя чувство разжечь. В Средние века, наверное, или в таком морализаторском обществе, которое было у нас в 70—80-е годы, сексуальная свобода казалась бунтом против системы, предполагавшей стандартное поведение — блюсти себя, не позволять лишнего, отражать сексуальные атаки. Через регламентацию половой жизни государство получает существенную власть над человеком. Платоническое расцветает там, где физиологическому не дано расти. Через запрет, поскольку природа человеческая слабо поддается трансформациям, все, что можно сделать, — это привить чувство вины. А человек виноватый, он априори лоялен.
С другой стороны, сейчас многие девушки, если молодой человек через две недели не пытается их тащить в постель, расстраиваются и гадают, что с ним не так — уж не гей ли он?.. И одновременные романы для девушек с несколькими молодыми людьми, и для молодых людей с девушками, пока они не стали жить вместе, не то что является нормой, но чем-то вполне само собой разумеющимся. В принципе, Россия не является консервативным обществом, наоборот, у нас довольно разгульная страна. Я считаю, это хорошо, потому что все общества, где половая жизнь регламентируется, гораздо в большей степени склонны к фашизму.
— Консервативные в бытовом и социальном плане Германия и Япония доказали это в свое время.
— Природе человеческой нужно давать естественный выход. Вот пока Путину хватит ума не лезть в личную жизнь и купировать попытки рьяных депутатов и присасывающихся к бюджетному вымени деятелей типа байкеров вмешиваться в личную жизнь граждан, думаю, он будет стоять. Хотя в интернет он уже лез. Интернет, он тоже вокруг секса и вообще вокруг того, чем занимаются в свободное время. И как только тут начнется диктат и цензура, у людей будет копиться злость.
Пока злости все-таки даются различные выходы. Жизнь становится хуже, люди нищают, но они к этому, в общем, относятся с определенным терпением. Ведь наше благополучие в жирные годы казалось чем-то таким невозможным, что мы не очень-то в его продолжительность верили. Но есть вещи, привычка к которым слишком велика. И они там это понимают прекрасно. И скорее припугивают тем, что будут вторгаться в частную жизнь, чтобы намекнуть: давайте-ка сейчас не обостряйте, оставим все как есть, вон граница открыта, интернет свободный, не вынуждайте нас действовать, может быть хуже.
Сейчас милиция крутит тинейджеров, желая обескуражить тех, кто планировал выходить на следующие акции. Поэтому нужно скрутить не сто, а тысячу, чтобы люди думали, да, риски велики. И когда они так бескомпромиссно метелят этих подростков с ручками и ножками-спичками, это, конечно, жестокое запугивание. Но дальше это может привести к обратному результату, насилие порождает насилие.
