История династии бурбонов. Династия бурбоны. Бурбоны – короли Франции

• 1924, 18 февраля – день рождения, г. Смоленск.
• 1928 – переезд семьи на жительство в Москву.
• 1940 – закончил выпускной класс москов-ской средней школы № 170.
• 1941 – поступает в москов-ский Институт фило-софии и ли-тера-туры. Эвакуи-руется в г. Ашхабад, продолжает учебу в Московском государственном университете, в состав которого с декабря вошли все факультеты ИФЛИ.
• 1942, июль – переезд в г. Свердловск вместе с МГУ. В августе призван в армию.
• 1942—1943 – учится в училище им. Фрунзе (г. Сухой Лог, Свердловской области).
• 1943, август – направляется на Западный фронт в звании младшего лейтенанта. В составе второго и первого Белорусских фронтов принимает участие в боях в должности командира артиллерийского взвода. Награжден орденами и медалями.
• 1945 – после окончания военных действий продолжает служить в оккупационных войсках в Германии. В августе откомандирован в Москву для работы в газете «Красная Звезда» (литературный сотрудник).
• 1946, февраль – возвращается на учебу в МГУ, на философский факультет.
• 1950 – аспирант МГУ, на кафедре истории марксистско-ленинской философии.
• 1953 – сотрудник Института философии Академии наук СССР, сектор диалектического материализма.
• 1953 – защита кандидатской диссертации по теме: «Некоторые вопросы материалис-тической диалектики в работе К. Маркса «К критике политической эконо-мии» (научный руководитель – проф. Т.И. Ойзерман).
• 1953, май – изгнание из МГУ
• 1965 – Президиум АН СССР присуждает Ильенкову премию им. Чернышевского за научные труды по теории диалектики. В течение ряда лет работает научным редактором отдела диалектического материализма «Философской энциклопедии».
• 1968 – защита докторской диссертации «К вопросу о природе мышления. На материале анализа немецкой классической диалектики».
• 1979, 21 марта – день смерти.

Несколько слов об Ильенкове

С. Мареев

В минувшем 1989 году мы отметили две даты, связанные с именем одного человека, – 65-летие со дня рождения и 10-летие со дня смерти Эвальда Васильевича Ильенкова. Он принадлежал к немногочисленной плеяде выдающихся философов-марксистов, которые творчески развивали революционную науку, несмотря на сложившийся в СССР шестьдесят лет назад режим, так сказать, наименьшего благоприятствования.
Отношение к Ильенкову со стороны официальной науки лучше всего, пожалуй, выразил его бывший товарищ А.А. Зиновьев в дружеском шарже, когда они еще вместе делали знаменитую на всю Москву стенгазету Института философии АН СССР. Ильенков изображен там колдующим над «черным ящиком», а с портрета на него косо и подозрительно взирает Гегель-Федосеев. Ильенков был философом на подозрении, хотя вся его «подозрительность» состояла только в том, что он, как и Сократ, говорил своим согражданам только одно: умейте думать, афиняне! Но думать в это время было не обязательно. Наука о мышлении, как говорят теперь, оказалась невостребованной. Это положение было типичным. Его вместе с Ильенковым – каждый по-своему – разделяли Л.С. Выготский и В.Ф. Асмус, А.Н. Леонтьев и М.А. Лифшиц, А.Ф. Лосев и Д. Лукач (кстати, со всеми этими людьми, кроме первого и последнего, Ильенков находился в довольно близких приятельских отношениях). До сих пор приходится удивляться тому, что было позволительно так относиться к интеллекту страны.
Э.В. Ильенков родился 18 февраля 1924 г. в Смоленске. Имя Эвальд было дано ему по тогдашней моде, чтобы подчеркнуть, что некрещеный: в православных святцах такого имени нет. Именно в то время появились многочисленные Генрихи, Нинели, Владлены, Октябрины и т.д. Однажды мне представили даже человека по имени Маузер. Таков был радикальный отказ от «старого мира», в котором, как мы сейчас убеждаемся, не всё заслуживало абсолютного отрицания.
Отец Эвальда, впоследствии видный советский писатель Василий Павлович Ильенков, вскоре после рождения сына переехал в Москву. Семья через некоторое время поселилась в одном из первых писательских кооперативных домов в проезде Художественного театра, на котором теперь, рядом с огромным термометром, висят мемориальные доски в честь советских поэтов Николая Асеева и Михаила Светлова. В этом доме в основном и прошла жизнь Эвальда Васильевича, за исключением тех лет, которые отняла у него война.
Эвальд Ильенков был человеком сугубо мирным, и военная служба для него, как и для многих его сверстников, стала суровой, хотя и осознанной необходимостью. Будучи в физическом отношении человеком отнюдь не могучим, он с честью прошел через суровые испытания Великой Отечественной командиром орудийного расчета, освобождал Белоруссию, брал Кенигсберг, а потом и Берлин. Война не сделала его более воинственным, но научила ненавидеть всякого рода мракобесие, явное или прикрытое демагогической фразой. Человек в общем мягкий и деликатный, легко прощающий обычные людские слабости, он был абсолютно непримирим, когда дело касалось принципиальных вопросов марксистского мировоззрения. Из-за этого его часто упрекали в «нетерпимости» и «некритичности» к самому себе. Из-за этого же некоторые ныне здравствующие либерально настроенные интеллектуалы как будто бы стесняются своей былой дружбы с этим человеком.
В юности Ильенков проявлял большую склонность к искусству, литературе, музыке, в особенности к музыке немецкого композитора и мыслителя Рихарда Вагнера, в творчестве которого его привлекали космизм, идея трагедии абсолютной власти и власти золота, разрушающей все органические человеческие связи: узы дружбы, любви, крови. Сам впоследствии он высказывался в том смысле, что «Кольцо нибелунгов» – это «Капитал» К. Маркса, переложенный на музыку: та же критика отчуждения, если употреблять этот несколько неопределенный термин, превратившийся, по словам М.А. Лифшица, в предмет «научного мародерства» после того, как стали известны так называемые ранние работы Маркса.
Во всяком случае, поступив в 1940 г. в Московский институт философии, литературы и истории, специально философией Ильенков заниматься не собирался. Любовь к ней, прежде всего к немецкой классической философии и в особенности к гегелевской диалектике, ему привил известный в то время профессор Борис Степанович Чернышев, который заведовал кафедрой истории философии МИФЛИ и читал лекции по логике Гегеля. Лекции эти впоследствии были изданы, и если судить по данному тексту, профессор Чернышев не спешил, как это бывает при изложении положительного содержания гегелевской диалектики, ставить многозначительное «НО...», после которого следует обычное: Гегель «был идеалист», и потому его диалектика приходит в противоречие с идеалистической системой... Все это очень легко научаются произносить даже юноши, не одаренные очень большими философскими способностями. Однако о какой-то любви к диалектике, просто к истине в этом случае говорить уже не приходится.
Когда Ильенков после войны вернулся на философский факультет МГУ, который выделился в 1942 г. из бывшего МИФЛИ, профессора Чернышева там уже не было: в 1944 г. он умер. Но любовь к Гегелю с его диалектикой осталась у Ильенкова на всю жизнь.
Однако эта философская любовь, хотя она и была первой и Ильенков не изменял ей никогда, была все-таки не главной. Его главной философской любовью был Спиноза. И если кто-то, усомнившись в этом, хотя бы бегло прочитал начало большой работы о Спинозе, которую Ильенков всю жизнь собирался написать, но так и не завершил, то сомнения на сей счет тотчас же рассеялись бы. Спиноза был для Ильенкова вершиной домарксовского материализма, выше которой, как он считал, этот материализм не поднимался. В этом с ним отнюдь не все соглашались и не соглашаются до сих пор. Но объяснять это мнение только лишь «увлечением» Спинозой, видимо, все-таки нельзя. Во всяком случае здесь есть одна очень серьезная проблема, связанная с пониманием природы мышления. Ильенков считал, что Спиноза впервые дал четкое материалистическое определение мышления не как проявления некоей особой духовной субстанции, а как деятельности особого материального тела – деятельности по логике вещей вне этого мыслящего тела.
Такого определения мышления дей-стви-тель-но никто из мысли-телей до Спинозы не давал. Здесь он является прямым предтечей марксизма, считал Ильенков. Можно, разумеется, спорить и с этим и считать, что марксис-тское мате-риалис-тическое понимание природы мыш-ления заключается в чем-то ином, например в получении, хранении и переработке «инфор-мации». Но это говорит только о том, что споры об истори-ческом значении вклада того или иного мыслителя оборачи-ваются спорами теоре-тичес-кими. Точно так же и теоретические споры не могут выйти за рамки абстрактного теоретизи-рования до тех пор, пока они не опираются на исторические факты. Здесь Ильенков видел органическую связь теории, или логики, с историей и искал в ней ответов на теоретические вопросы, ибо ни одна марксистская истина, в чем он был убежден, не есть «голый результат», оста-вив-ший позади себя тенденцию, а результат вместе со своим становлением.
Не случайно в качестве темы кандидатской диссертации Ильенков, когда по окончании философского факультета он был оставлен в аспирантуре, выбрал проблему диалектики логического и исторического, иначе – проблему историзма Марксова метода, примененного им, в частности, в «Капитале». Идеи этой диссертации в значительной мере легли в основу большой работы «Диалектика абстрактного и конкретного в научно-теоретическом мышлении», которая была им написана в 1956 г. и в урезанном виде, после четырехлетних мытарств, опубликована под названием «Диалектика абстрактного и конкретного в «Капитале» Маркса», когда Ильенков был уже сотрудником Института философии. Но до этого произошло еще одно знаменательное событие, которое заслуживает упоминания в анналах истории советской философской мысли.
Где-то в середине 50?х годов Эвальд Ильенков и еще один отчаянный фронтовик, Валентин Коровиков, выступили с простыми и ясными, как им казалось, идеями, нет ни «диамата», ни «истмата», а есть материалистическая диалектика и материалистическое понимание истории. Эти идеи и сейчас, в годы перестройки, никак не выйдут из эмбрионального состояния, а в то время выступление с чем-то подобным было равносильно самоубийству. «Куда они нас зовут, Ильенков и Коровиков? – заявил тогдашний декан философского факультета профессор В.С. Молодцов. – Они зовут нас в душную сферу мышления». Уже только по одному этому замечанию можно судить о тогдашнем состоянии нашей философии. После этого два друга вынуждены были уйти с философского факультета МГУ, один вообще из философии – это ныне известный корреспондент «Правды» В. Коровиков, – другой в академический институт.
В центре внимания Ильенкова всегда находились проблемы познания, проблемы диалектической логики, понятой как наиболее общая и конкретная теория мышления. Многим в 50?х годах это казалось (а некоторым кажется до сих пор) отступлением от марксистской ортодоксии, согласно которой материальное бытие первично, а мышление только вторично. Эту основную истину всякого материализма Ильенков никогда не забывал. Но он также отдавал себе ясный отчет в том, что никакая философия не может охватить собой все материальное бытие, всю природу и всю общественную жизнь, – здесь ее уже давно потеснили многочисленные специальные науки. Можно, конечно, продолжать спорить о том, что же из состава материального бытия осталось на долю философии, за исключением того, что взяли себе физика, химия, биология, космология и т.д. Но то, что мышление, его основные формы и законы были и остаются предметом философии, – это совершенно бесспорно. И здесь, как говорится, работы непочатый край. Что же касается материального бытия, самой объективной реальности, то основные мыслительные формы и есть формы самой реальности, так сказать, в снятом виде они, как определял их Ильенков, объективные формы субъективной человеческой деятельности. Именно такой подход, считал он, обеспечивает неразрывное единство диалектики, логики и теории познания марксизма, за которое ратовал В.И. Ленин. Адекватная постановка проблемы состоит не в том, чтобы отделить мышление от материального бытия или, наоборот, материальное бытие от мышления, а в том, чтобы соединить то и другое, показать «посюсторонность» мышления, доказать, что оно не трансцендентно бытию, а имманентно ему.
В настоящее время даже те, кто разошелся (или никогда не сходился) с Ильенковым в отношении понимания сути человеческого мышления и сознания, не могут отрицать того факта, что именно он в значительной мере открыл направление марксистских исследований этих проблем в советской философии. До него подобное направление существовало, правда, в марксистской психологии и было представлено такими именами, как Л.С. Выготский и А.Н. Леонтьев. Но оно уже в 30-е, а затем в 40?е и 50?е годы было оттеснено более многочисленной и крикливой школой последователей павловской рефлексологии, которая и была официально признана в качестве «естественнонаучной основы» марксистской теории познания. Человек на долгие годы оказался низведенным до уровня собаки...
Надо отметить, что это было время, когда идея подведения под марксизм «естественнонаучной основы» господствовала в философском сознании. И это вполне объяснимо, в особенности в свете недавно опубликованных заметок академика В.И. Вернадского. Основная масса естествоиспытателей, которые марксизм знали только понаслышке, по понятным мотивам тяготела к так называемому естественнонаучному материализму и, столкнувшись с необходимостью как-то считаться с официальным «диаматом», интерпретировала его положения в терминах и представлениях, свойственных естествознанию: рефлексологии, дарвинизму, новейшей физике и т.д. «Диамат» тем самым превращался в естественнонаучный материализм, слегка помазанный сверху марксистским мирром, приправой из марксистских фраз о партийности, классовости, непримиримости идеализма и материализма и т.д. Получилась довольно парадоксальная вещь, которая нередко наблюдалась в истории: народ-завоеватель оказывается ассимилированным более многочисленным и культурным «порабощенным» народом. Именно это и произошло с нашей философией. Вернадский сетует на то, что естествоиспытателям навязывают чуждый их мировоззрению и методам их наук «диамат». Он говорит о том, что современному ученому гораздо ближе естественнонаучный материализм. Но этим самым он и выдает «тайну» превращения марксистской философии в сталинский «диамат», который держался до последнего времени тем, что служил чисто идеологической подпоркой для всякого рода авантюр в области естествознания, селекционной деятельности, общественной жизни и т.д. Именно этот «диамат» Ильенков не принял с самого начала и всегда относился к нему в лучшем случае иронически.
Кстати, поистине медвежью услугу оказал Ильенкову летчик-космонавт В.И. Севастьянов, настойчиво повторяя в послесловии к опубликованной недавно в журнале «Наука и религия» (1988. № 8, 9) его ранней работе «Космология духа», что идеи этой работы «не противоречат диамату». В том-то и дело, что противоречат, потому что они являются продолжением линии Спиноза – Маркс – Энгельс в понимании субстанциального единства мышления и «протяжения», т.е. материи и мышления, где последнее понимается не как случайный феномен, «акциденция», а как «атрибут», т.е. необходимо присущее материи свойство, которое она не может никогда утратить, как не может она утратить и свойство «протяжения», т.е. способность быть телом. Это существенно иная, нежели «диаматовская», точка зрения, где мышление целиком сведено к мозговой «функции», т.е. к его чисто естественнонаучному пониманию.
В 60?е годы Ильенков написал ряд очерков, которые предназначались для планировавшейся тогда в Институте философии АН СССР «Истории диалектики». По ряду причин эта «История» тогда не состоялась, но из уже написанных материалов по инициативе тогдашнего директора института П.В. Копнина Ильенковым была составлена докторская диссертация под названием «Проблема мышления в немецкой классической философии», которая и была при огромном стечении философской публики успешно защищена в 1968 г. Это произошло, так сказать, уже на излете хрущевской «оттепели», после чего над советской философией снова опустился мрак, конца которого Ильенков уже не дождался: 23 марта 1979 г. его не стало, или, как сказано в одном романе, он перестал быть.
Ко второй половине 60?х годов относится и один малоизвестный, но любопытный эпизод, который проливает свет на суть взаимоотношения развиваемой Ильенковым линии в марксистской философии (сейчас почти официально признано, что марксизм допускает некоторый философский «плюрализм», поэтому мы и можем себе позволить говорить о «линии Ильенкова») с другими областями знания, в частности с естествознанием. В то время журналом «Коммунист» академику Н.Н. Семенову была заказана статья по методологическим проблемам современного естествознания. Обычно естествоиспытатели, даже рангом пониже, чем Н.Н. Семенов, считают, что уж чего-чего, а «философию»-то они знают, и чаще всего с полным сознанием своего превосходства пишут ужасные философские глупости. Иначе отнесся к делу Н.Н. Семенов: он обратился в Институт философии с просьбой порекомендовать ему консультанта. Ему предложили на выбор нескольких специалистов, в том числе Ильенкова, который после короткого знакомства больше всего его устроил. После этого маститый ученый в течение двух месяцев не реже раза в неделю аккуратно посещал квартиру в проезде Художественного театра и прошел короткий, но основательный курс материалистической диалектики. О результатах и философских способностях «ученика» каждый может судить по статье Н.Н. Семенова «Роль марксистско-ленинской философии в современном естествознании» (Коммунист. 1968. № 10). Позже она была напечатана в книге того же автора «Наука и общество» (Москва, 1973).
Этот случай, отнюдь не единичный, хотя и очень показательный, говорит о довольно плодотворных контактах Ильенкова с людьми самых различных специальностей, которые (в чем, видимо, и состоит отличительная особенность настоящего ученого) имели желание и готовность узнать для себя что-то новое и интересное.
Ирония судьбы такова, что если Ильенкова в 50?х годах обвиняли в «гносеологизме», то в последнее время его обвиняли в отрицании «специфики» мышления, т.е. в прямо противоположном грехе. Но это не отражение колебаний «линии» Ильенкова, а одна из превратностей судеб марксистской философии, повторяющих превратности нашей истории.
Здесь мы имеем еще один вариант повторения исторической драмы, но не в виде фарса, а в форме событий, в общем-то тоже близких к драматическим. Имеется в виду история борьбы Ленина с философским ревизионизмом теоретиков II Интернационала, у которых логика и теория познания совершенно отделились от диалектики, превратившейся в результате такого отделения в очень абстрактную и одностороннюю теорию развития, как это произошло в особенности под пером К. Каутского. Именно тогда сложилось твердое убеждение в том, что марксизму «не хватает» своей теории познания и логики, которые-де должны быть заимствованы у современных естествоиспытателей (Маха, Пуанкаре и т.п.). Ленин, когда он настаивал на том, что диалектика и есть теория познания марксизма, был слишком «правым» для людей типа А. Богданова, Я. Бермана и др., которые стремились создать теорию познания и логику, соответствующие «современной науке».
Если вернуться к нашим временам, то картина, если только произвести соответствующую замену имен, будет почти такая же: совсем недавно один уважаемый профессор с большим пафосом доказывал, что мы должны, так сказать, пройти по тропам В.И. Вернадского. Что же это за хвостистская философия, которая все время идет по следу современного естествознания и никогда его не обгоняет? Можно, конечно, воспринимать все это и как фарс, но это такой фарс, который доставил, по крайней мере, Ильенкову очень много огорчений.
Диалектика, логика и теория познания сходятся и совпадают только на основе деятельности, практики, функцией которых и является человеческое мышление. В настоящее время так называемый «деятельностный подход» давно уже стал своеобразной модой. Его всюду пытаются «применить», даже там, где это вовсе даже не требуется. Вследствие этого границы самого понятия «деятельность» оказываются настолько размытыми, что уже непонятно, что имеется в виду. Получается какая-то абстрактная активность на манер дурного фихтеанства. Для Ильенкова это был прежде всего труд, труд в первую очередь физический, создающий все материальные блага на Земле. К труду он всегда испытывал неподдельное уважение и сам охотно проводил время за изготовлением и совершенствованием аппаратуры, чтобы слушать записи любимого Вагнера по возможности без помех и искажений. В последние годы он успешно осваивал токарный станок и переплетное дело. Это не значит, что деятельность ученого – не труд, а означает просто, что в основе всех форм человеческой активности, познавательной и эстетической, политической и духовно-практической, лежит трудовая деятельность во всем многообразии ее определений.
Хрестоматийное марксистское положение о том, что труд создал человека, которое стало общей фразой и произносится часто с ироническим оттенком, – ведь труд и изуродовал человека – Ильенков принимал вполне всерьез. Он считал, что это не только общее место марксистской теории, но и важнейшее методологическое положение, которое может и должно быть и теоретической, и практической базой педагогики. Вот почему Ильенков такое огромное внимание уделял работе известных советских психологов и педагогов И.А. Соколянского и А.И. Мещерякова по воспитанию и обучению слепоглухонемых детей, которая строилась на основе марксистской методологии, на основе организации прежде всего практической деятельности с человеческими вещами и в человеческом мире.
Будучи по внешнему виду человеком вагнеровского типа, мыслителем-затворником, колдующим над своими склянками и ретортами, Ильенков был натурой страстной, увлекающейся, т.е. вполне фаустовской. Слабое здоровье не всегда позволяло ему находиться в гуще жизни и борьбы, но душой он всегда был там: его волновали, а порой и очень огорчали все значительные события и в общественной, и в политической, и в научной сфере. Как бы ни был он предан науке, его влекли к себе с неодолимой силой жизнь и борьба. Видимо, так и должно происходить со всякой действительно высокой наукой: она уходит своими корнями в жизнь, а ее крона открыта всем бурям современности.
Кто знал его лично и наблюдал в различной обстановке, тот мог бы легко заметить, что основную часть времени он проводил в хлопотах, далеких от философии в ее обычном понимании. Он мало писал, и литературное наследство его не так уж велико, если то, что осталось, исчислять в авторских или учетно-издательских листах. Но ни одну страницу из того, что было им написано, нельзя назвать ремесленной поделкой. Он писал только тогда, когда чувствовал в этом абсолютную внутреннюю необходимость, и только то, что выношено и выстрадано. Ни в едином слове он не слукавил. В этом его не могут упрекнуть даже его идейные и теоретические противники.
В последнее время имя Ильенкова стало мелькать на страницах печати. В прошлом году писатель В. Кожинов на страницах «Литературной газеты» вспомнил о том, что он во второй половине 50?х годов входил в своего рода кружок, душой которого был Э. Ильенков. «В этом кружке встречались разные люди – Ю. Давыдов, С. Бочаров, Гачев, Палиевский, Пажитнов, Карякин, эмигрировавшие позднее А. Зиновьев и Шрагин и т.д.». Это были разные люди, которые шли вместе только до тех пор, пока не погасло общее для всех солнце. А когда оно погасло, каждый стал для себя зажигать свой собственный маленький светильничек. Но, как сказал поэт, «в годину смуты и разврата не осудите братья брата».
«В трудах Ильенкова... нет ни следа дурной уникальности или сомнительной претензии на безусловно новое, нет ничего похожего на погоню за философской модой. Все это было чуждо, можно даже сказать, ненавистно ему, хотя он также имел за спиной недавно прожитую молодость, отвращение к догматизму, знакомство с многообразными философскими и эстетическими взглядами, существующими в современном мире». Так писал о нем в предисловии к его книге «Искусство и коммунистический идеал» (Москва, 1984) М.А. Лифшиц. Кстати, в приложении к этой книге дана самая полная библиография работ Ильенкова. Поэтому, как сказал Джон Толанд в своей автоэпитафии, остальное ищи в моих сочинениях.

Эвальд Ильенков, Валентин ТОЛСТЫХ - Драма советской философии. Эвальд Васильевич Ильенков (Книга - диалог)

Эвальд Ильенков - Искусство и коммунистический идеал

Эвальд Ильенков - Учитесь мыслить смолоду

Эвальд Ильенков - Философия и культура

Как-то, читая интересные рассуждения современного мыслителя Рустема Вахитова о применении Алексеем Федоровичем Лосевым марксистских методов в научных исследованиях - подчеркиваю: именно методов, а не идеологических постулатов, глубоко чуждых Лосеву как православному христианину, - наткнулся на фразу о моральном терроре, которому «подвергался виднейший советский философ-марксист Эвальд Васильевич Ильенков, со стороны своих казалось бы «единомышленников», советских «генералов от философии», занимавших высокие посты в ИФ (Институте философии) АН СССР».

У меня вызвала любопытство личность помянутого философа-марксиста, скорее даже не личность, а причины его критики - она, впрочем, в СССР нередко становилась синонимом травли - со стороны коллег по мировоззрению.

На удивление, ключевая причина разногласий Эвальда Васильевича с «генералами от философии» оказалась проста: он был настоящим мыслителем - и еще, замечу, дошедшим до Берлина фронтовиком, - серьезно занимавшимся марксисткой диалектикой; его же противники представляли собой, по словам Вахитова, вульгаризаторов учения, положенного в основу советской идеологии.

Однако предлагаемые вниманию читателей размышления не об этом. Меня поразила трагическая судьба Ильенкова, его страшный уход из жизни - в состоянии депрессии он воткнул себе сапожный нож в горло. Об этом, спустя годы после смерти философа, написал в статье «Средоточие боли» один из талантливейших его учеников, слепоглухой доктор психологических наук Александр Васильевич Суворов.

«Средоточие боли»... Название как нельзя лучше - если это слово уместно в данном случае - отражает трагедию Ильенкова, ибо достаточно бросить взгляд на сохранившиеся поздние его фотографии, чтобы увидеть средоточие боли и какой-то безысходной тоски в глазах этого человека...

Разумеется, для автора этих строк не только этически недопустимо осуждать незнакомого и давно ушедшего из жизни философа за самоубийство. На меня произвело впечатление другое: что может стать с настоящим и талантливым мыслителем, бескорыстным и честным, но живущим без Христа.

Повторю, это не повод для осуждения, а возможность в очередной раз задуматься о подлинном значении Творца в нашей жизни, понять и осознать, что подчас лишь Он способен протянуть нам руку помощи в самой, казалось бы, безвыходной ситуации - неважно, духовной или материальной. Если только мы не оттолкнем и не откажемся замечать Его.

Сферой интересов Эвальда Васильевича была природа идеального, он много писал и размышлял о личности и духе - наиболее известная его работа так и называется: «Космология духа», знал Библию, хорошо изучил философию Платона, как известно, оказавшего немалое влияние на становление православного богословия и некоторые взгляды которого нашли отражение в святоотеческих творениях, но так и не обрел Христа. И не встретив Его - или не заметив этой встречи - не сумел, как показала его трагическая судьба и о чем свидетельствуют воспоминания коллег и учеников, найти точку опоры в жизни.

Ильенков до конца дней своих оставался, по словам Суворова, «умным атеистом». Да, кто-то сошлется на специфику времени и невозможность открыто исповедовать веру в Бога, особенно если человек был убежденным марксистом. Собственно, этого - я имею в виду открытой демонстрации религиозных убеждений - никто и не требовал, но ведь существуют примеры, когда в мире советской науки люди, проникнутые, в том числе, и марксистским мировоззрением, обращались к Творцу; быть может, самый яркий из них - судьба сподвижника С.П. Королева академика Бориса Викторовича Раушенбаха.

Как настоящий философ Эвальд Васильевич не мог не размышлять о религии, о ее месте в мире. Как же он к ней относился?

Некоторым образом ответить на этот вопрос позволяет книга Ильенкова «Об идолах и идеалах». Я позволю себе процитировать пространный отрывок из нее: «Конечно, религия - всего-навсего зеркало, но примитивно-первобытное, и потому очень тусклое... Разве не молились люди целые тысячелетия Кресту - варварской виселице, на которой распяли Человека, «сына человеческого»? Разве не плакали они от умиления, глядя на изможденный, покрытый предсмертным потом, лик «спасителя», распятого на радость фарисеям? Разве не видели они в этой картине образ высочайшего блаженства и божественной чести? Видели и молились.

Христианская церковь целые тысячелетия старалась внушить людям, что высшую цель и предназначение человека составляет подготовка к загробной жизни, к вечной жизни по ту сторону могилы. Реально - в могиле. Чтобы поскорее и повернее достигнуть вечной жизни, надо вести себя соответствующим образом и способом.

Если задана цель движения, то и пути приходится выбирать соответствующие: умерщвление плоти и ее стремлений, отказ от «посюстороннего» счастья, покорность судьбе и власть имущим, молитва и пост. Самый верный путь к могиле. Тогда «лучшим человеком» оказывался монах-аскет в жалком рубище, подпоясанном веревкой, и опоэтизированное фантазией изображение «лучшего человека» глядело на людей со всех икон скорбными очами распятого на кресте «спасителя». Путь к нему - путь на Голгофу, к искупительному страданию, к самоуничижению, самобичеванию, к избавлению от грязи и мерзости земного существования...»

Нет смысла разбирать подобные сентенции, свидетельствующие, увы, о глубоком непонимании мыслителем сущности аскетики. Ибо, следуя ее путем, православные подвижники сражались не с плотью и кровью - в противном случае Ильенков был бы прав в оценке христианства как религии, обожествляющей смерть, - но против начальств, против властей, против мироправителей тьмы века сего, против духов злобы поднебесной (Еф. 6,12).

И не просто сражались, но и в своих творениях показали нам истинный и единственно возможный путь противостояния незримому врагу, подобно льву рыкающему, ищущему погибели для нас.

Мне представляется, драма Эвальда Васильевича вот в чем: критикуя Церковь за проповедуемый, как ему казалось, путь страданий и, якобы, присущее Православию утверждение: «нет счастья на земле», Ильенков не находил в марксизме - и атеизме в целом - путей, которые бы ему позволили преодолеть собственную тоску, в конечном счете спалившую его...

А ведь с точки зрения элементарного выживания, преодоления депрессии, Православие для Эвальда Васильевича могло бы стать не просто одной из сфер научного интереса, а якорем спасения. Увы, Ильенков не верил - или не смог, не захотел поверить? - в истинность предлагаемого Церковью пути ко спасению. Хотя до вульгарных и пошлых выпадов в адрес христианства, столь свойственных хрущевской эпохе , не опускался, о чем свидетельствует приведенная выше цитата.

Суворов пишет, что, по мысли Эвальда Васильевича, «философия рождается в страстном полемическом диалоге с системой религиозно-мифологических взглядов на мир». С этим тезисом трудно не согласиться - достаточно вспомнить Сократа, не просто боровшегося с религиозной мифологией, но и погибшего от рук ее апологетов.

Вот только в борьбе с мифологией произошел прорыв лучших умов античности из тисков безличного космоса к вере в его Творца. И столь хорошо изученный Ильенковым Платон - не пример ли этого прорыва?

И разве философия в лице и творениях лучших ее представителей, начиная от того же Платона, блаженного Августина и заканчивая Владимиром Соловьевым и А.Ф. Лосевым - не один ли из путей, наряду с православной аскетикой, богопознания?

Увы, Ильенков считал иначе. С его точки зрения, не путь богопознания, а поступательно развивавшаяся наука и искусство постепенно превращались в союзников человека: «наука и искусство - естественные союзники: они суть два разных, но, в отличие от религии, не кривых, а в максимально возможной степени правдивых, «зеркала», в которые глядится живой человек».

А где вера, там, с точки зрения Эвальда Васильевича, царствует догматизм и, как следствие, происходит закрытость человека для всего противоречащего догме.

Странно, действительно интересный философ, Ильенков напрочь отказывался замечать очевидные факты истории, ему, безусловно, знакомые: православные догматы формулировались в бескомпромиссном противостоянии с ересями и язычеством - не стоит забывать, что противники христианства нередко представляли собой интеллектуальную элиту своего времени.

Да и судьба защитников догматов - скажем, святителя Афанасия Великого и преподобного Максима Исповедника - разве не пример подлинной интеллектуальной и духовной свободы, а также стоицизма перед лицом тяжелейших испытаний?

«И человек с живым воображением одинаково задыхается в лоне любой догматической системы». Эта фраза принадлежит перу Суворова, но, несомненно, отражает взгляд его учителя. Отвечать на этот упрек Православию приходится банальным: вся великая христианская культура - в том числе и русская - не противоречит догматике и отнюдь не душит воображение; напротив - очищает его от терний страстей. И указывает единственный путь ко спасению и преодолению страстей - тоски, в том числе.

Вообще, впечатление от чтения ильенковских размышлений о религии у меня оказалось схожим с отношением к произведениям братьев Сругацких (точнее, их серии - «Полдень XXI век») - счастливый мир и несчастные люди, его населяющие. В свое время именно Стругацкие стали одной из ступенек, которые привели меня в Церковь, ибо слишком уж душен и неполноценен мир без Творца, каким бы внешне идеальным он не был - силу сравнения добавило чтение К.С. Льюиса, той же «Хроники Нарнии».

Немало Эвальд Васильевич писал и размышлял о природе личности, ее месте в мире. Вот некоторые из рассуждений - в данном случае я снова цитирую Суворова: «овладение универсальными пластами культуры рода человеческого, которым соответствуют универсальные человеческие способности. Эти способности и должны быть развиты до совершенства, то есть до сегодняшнего переднего края, достигнутого человечеством в соответствующих областях культуры».

Бесспорно, развитие способностей необходимо для того, чтобы сам человек стал лучше. Но вся наша история свидетельствует как об интеллектуальном становлении человечества, так и бушующих в нем темных стихиях, нередко порабощающих волю и ставящих интеллект себе на службу.

И научно-технический прогресс приводил, в первую очередь, к усовершенствованию людьми оружия для уничтожения себе подобных...

Да и на бытовом уровне полученное человеком образование и даже присущая ему высокая культура никак не помогают ему преодолеть внутренний негатив, а часто и совладать с эмоциями. И один из сдерживающих нас факторов - «душные» догмы и данный Богом закон, о чем прямо говорит апостол Павел, утверждающий, что не иначе узнал грех, как посредством закона (Рим. 7,7).

О неспособности ни образования, ни культуры, в том числе и культуры мысли, победить душевные недуги человека свидетельствует личность самого Ильенкова. Горечью неисцеленной годами боли пропитаны строки Суворова, написанные спустя десятилетия после трагического ухода из жизни его друга и учителя: «я знаю о его бессонных ночах, и когда глубокой ночью мы созванивались по телефону перед очередными похоронами, он горестно вздыхал: «Тоска...»».

И никакое гармоничное, универсальное развитие личности, никакие пути ее совершенствования, будь то в плане искусства или интеллекта, никакое развитие способностей не оказалось в силах эту тоску преодолеть.

Да и сам Эвальд Васильевич своим трагическим уходом из жизни опроверг свое же утверждение: «мыслящее тело действует не просто согласно внешней, геометрической форме любого другого тела, а согласно логике существования этого тела, согласно тем законам, по которым это тело смогло возникнуть и по которым оно существует». Но логика существования тела нацелена на выживание, а не самоуничтожение...

И, думаю, прав философ Георгий Хлебников, написавший: «Трагичной оказалась, например, и судьба самого лучшего философа-материалиста СССР - Эвальда Васильевича Ильенкова, сына известного советского писателя, лауреата Сталинской премии по литературе. Всю жизнь обосновывая атеистический тезис о «саморазвитии материи», которая для своего существования не нуждается ни в каком духовном основании, Эвальд Васильевич нигде не мог найти в советской атеистической действительности нравственной опоры, впал и глубокую депрессию и покончил с собой...».

Противостояние тоске... Разве можно найти оружие против нее в душной атмосфере атеизма? Не сомневаюсь, что Ильенков пытался победить свой недуг, но средства для исцеления искал там, где их попросту нет и быть не может, ибо тоска рождается не в мысли и уж, тем более, не в недрах тела, а часто и не в душе. Она, словно темное покрывало, окутывает человека извне.

Ибо источник тоски (другими словами - депрессии) святые отцы называют недвусмысленно: «Сатана злоумышленно старается опечалить многих, чтобы отчаянием ввергнуть их в геенну» (преподобный Ефрем Сирин). «Дух отчаяния приносит (курcив мой - И.Х.) самые тяжелые мучения. Отчаяние есть совершеннейшая радость диаволу» (преподобный Марк Подвижник). «Демоны, если в ком властвуют, то властвуют через уныние» (святитель Иоанн Златоуст).

Увы, этой истины не поняли многие коллеги Эвальда Васильевича. Вот, например, Лев Константинович Науменко - философ и друг Ильенкова - патетически восклицает: «Да и есть ли на земле или на небе что-либо более достойное размышлений?»

Несчастен тот человек, пускай и обремененный годами, но со всей серьезностью способный ставить подобные вопросы. Ибо ответ прост: служение ближним и жизнь для них...

Спору нет, об этом легко говорить, но трудно, очень трудно исполнить, преодолев собственный эгоизм (а можно ли вообще преодолеть его до конца?). Но хотя бы в качестве идеала и цели в жизни служение ближним - несомненно, наиболее достойное человека занятие.

Поразительно, но мне показалось, что близко знавший Эвальда Васильевича Науменко не замечает - или словно не хочет замечать - трагедии Ильенкова: «Как же не думать о смысле жизни и смерти? Только спрашивают о нем, когда эта жизнь уже подошла к черте или обесценилась. А когда она полноводна? Размышлял Эвальд, только вот «формат» размышлений космический, Экклезиастов. Вспомните «Космологию духа». А если формат помельче, если о личном, тогда другого адреса нет - к батюшке, в церковь».

«Космический формат размышлений» против духа, насылающего на человека уныние бессилен, увы. Да и злой иронией звучат эти, приведенные в цитате, слова об Экклизиастовой силе размышлений Ильенкова, результатом которых стал нож в горле, воткнутый едва ли не на глазах у жены.

И дело не в масштабе личности, не в ее формате, а в тех темных стихиях, гнездящихся в душе каждого из нас. И только Церковь с ее таинствами способна дать нам силы противостать и победить в борьбе с собственными страстями, защитить от бесовского воздействия. Да и люди, чей «формат личности» никак не меньше ильенковского, обращались в простоте сердца к Церкви и батюшке. Помянутые выше Лосев и Раушенбах, например. И великий русский философ Владимир Соловьев, несмотря на все свои колебания, сомнения и ошибки, умер в мире с Церковью и в Ее стенах.

По словам философа В.В. Вансолова, Ильенков, «будучи человеком искренним и правдивым, он чрезвычайно болезненно переживал разлад, разрыв между идеальным творческим марксизмом и тем реальным социализмом, который возник в действительности на его основе. Идея и ее осуществление, идеал и его претворение в жизнь - несовпадение этих противоположностей явилось важнейшим источником трагедии Э.В. Ильенкова. Он критически относился к действительности и не мог примириться с тем, что то, что он считал безусловной истиной, получало в реальности такой искаженный вид».

Да, но идеальное и реальное никогда не совпадают, и основная проблема бытия любого человека выражена в конфликте, так сказать, должного и сущего. Для понимания этого не надо быть профессиональным философом. Так что, на мой взгляд - не в этом трагедия мыслителя и причина его гибели...

По воспоминаниям Суворова, Эвальд Васильевич в день своего ухода из жизни все жаловался жене, что никак не может убить себя. А потом появился перед ней с воткнутым по самую рукоять ножом в горле и словами: «Я убил себя».

Признаюсь, при всем сострадании к трагической судьбе ветерана войны, незаурядного человека и философа - его жену, также известного ученого-педагога Ольгу Исмаиловну Салимову, жаль больше...

Трудно сказать, разочаровался ли Эвальд Васильевич к концу жизни в марксизме; скорее всего свой «умный атеизм» он так и не преодолел, но, видимо, какое-то ощущение неверности избранного им духовного пути у него было. Мне кажется, это выражено в словах предсмертного письма философа Суворову: «Я больше не могу оставаться, для меня не осталось места, у тебя же впереди долгий и очень тяжкий путь исканий. Я не смог найти пути, ты должен продолжить поиск (курсив мой - И.Х.)».

Не смог найти пути... Александр Васильевич Суворов, чью жизнь без всяких сомнений можно назвать подвигом, называет себя детерминистом. Но, как мне представляется, в нем не утрачена поразительная религиозная интуиция. Говоря, что ушедшие из жизни близкие ему люди, включая Ильенкова, стали его персонифицированной совестью, и что он не может смириться с их несуществованием, Суворов пишет: «Я всегда ощущал их присутствие рядом с собой. И оно не было таким уж «незримым». Они то темнели и становились похожи на столбы темного дыма, - тогда я проверял себя, чего натворил, чем вызвал их недовольство. То они светились радостью, лучились улыбкой. Работая на компьютере далеко за полночь, я иногда чувствую, будто кто-то легонько прикасается к моему плечу. Почему-то всегда правому. И я ни в коем случае не хотел бы утратить этой, поистине святой, связи (курсив в цит. мой - И.Х.)».

Александр Васильевич в своей статье «Об ильенковском отношении к религии» публикует стихотворение, написанное им после смерти его мамы, вот строки из него:

«Ну ладно - тела нет,

Но Дух живой, - и веришь в мир иной,

Чтоб окликать и получать ответ.

И этого ничем не побороть».

Думаю, своей верой в «мир иной», равно как и силам нести тяжкий крест испытания слепоглухотой, Александр Васильевич не в последнюю очередь обязан своему учителю Эвальду Васильевичу Ильенкову.

Да и сам философ, думается, все-таки, как и его ученик, обладал религиозной интуицией. Так, когда Александр Васильевич переживал нелегкие минуты жизни, то написал Ильенкову письмо с вопросом: стоит ли жить? Ответом был совет читать Библию - Екклесиаста.

И то, что Ильенков помог Александру Васильевичу Суворову стать тем кем он стал и то, что подлинно душевное состояние философа перед гибелью ведомо только милосердному Господу, дает надежду, что в мире ином этот несчастный человек и талантливый ученый, все-таки, обрел покой...

В заключение хотелось бы сказать несколько слов вот чем. В свое время отец Андрей Кураев, выражая свое отношение к книге покойного М.М. Дунаева «Вера в горниле сомнений», высказал мысль о том, что нельзя подходить к человеческой судьбе с катехизисом, рассматривая окружающий мир только в черно-белых тонах, ибо жизнь сложнее и многограннее.

И я не собираюсь представать перед читателями в образе судьи, свысока рассуждающим о трагедии давно ушедшего в мир иной философа. Нет, мне представляется важным на примере страшной истории Ильенкова напомнить - себе, в первую очередь - о том подлинном значении, которое имеет в жизни каждого человека Христос - повторяю мысль, уже выраженную в начале статьи.

Ибо, следуя обрядовой стороне Православия, в круговерти нашей жизни, поглощенные бытом, мы, христиане, порой перестаем адекватно воспринимать собственные поступки и провоцирующие их мысли; забываем, что описанный К.С. Льюисом «В письмах Баламута» персонаж - увы, абсолютная реальность нашего мира, нам враждебная и для нас опасная.

И судьба Эвальда Васильевича Ильенкова - напоминание нам, что во всех жизненных обстоятельствах, в том числе и скорбных, у нас один Спаситель - Господь наш Иисус Христос.

Игорь Ходаков , кандидат исторических наук

Книга Э.В. Ильенкова «Об идолах и идеалах» впервые была опубликована в 1968-м - Хрущева четыре года как сняли и предпринятые им гонения на Церковь ослабли. Однако инерция эпохи еще не была преодолена, и на уровне и чиновников и философов-марксистов отношение к Православию оставалось прежним.

Впрочем, Алексей Федорович Лосев прямо говорил: «Античная философия

началась с мифа и кончилась мифом».

Кризис мировоззрения самих Стругацких очень хорошо показан в их последних совместных произведениях, достаточно почитать «Отягощенные злом, или Сорок лет спустя».

По свидетельству А.А. Тахо-Годи А.Ф. Лосев в последние годы жизни «исповедовался, причащался и что это для него было огромным счастьем (курсив мой - И.Х.)».

Статья была размещена мною в Википедии
9 января 2006. Впоследствии текст многократно
редактировался неизвестными мне людьми, и его
нынешний вид меня печалит.

(1924-1979), выдающийся советский философ, сын писателя, лауреата Сталинской премии В.П. Ильенкова. Родился в Смоленске, вскоре семья Ильенковых переехала в Москву. Во время войны командовал артиллерийским взводом на Западном фронте, дошел до Берлина. В 1950 году окончил философский факультет МГУ и остался в аспирантуре на кафедре истории марксистско-ленинской философии. В 1953 Ильенков защитил кандидатскую диссертацию «Некоторые вопросы материалистической диалектики в работе К. Маркса «К критике политической экономии», давшую начало целому направлению в марксистской философии (диалектическая логика).

Около двух лет затем Ильенков преподавал в МГУ, а в 1955 году, вместе со своим другом В.И. Коровиковым, был изгнан из университета. Поводом послужили их совместные тезисы о предмете философии. Молодые преподаватели утверждали, что философия - это наука о мышлении, о его законах и категориях. Реальный мир философия изучает лишь в той мере, в какой он разумно понят, т.е. уже нашел свое идеальное выражение в истории человеческой мысли. Философия осуществляет рефлексию мышления в самое себя, позволяя ему понять логику собственных действий.

В этом классическом (восходящем к Канту и Гегелю) понимании предмета философии власти усмотрели угрозу для марксистско-ленинской идеологии, в ее тогдашнем, сталинском толковании. После проверки состояния дел на философском факультете МГУ комиссией ЦК партии взгляды Ильенкова были осуждены, как «извращение» марксизма, однако уже начавшаяся в стране «оттепель» позволила философу уцелеть. Он перешел на работу в Институт философии Академии наук СССР, где и работал до конца своих дней.

В философии открытия крайне редко совершаются людьми молодыми – «сова Минервы вылетает в сумерки». Ильенкову не было и тридцати, когда он закончил рукопись «Космологии духа», гениальной работы, в которой был дан ответ на вопрос о смысле и цели существования во Вселенной разумных существ. Согласно гипотезе Ильенкова, матерью-природой им суждено противостоять энтропии и осуществлять возвращение умирающих миров к исходному, «огнеобразному» состоянию.

Большая книга Ильенкова о методе восхождения от абстрактного к конкретному в теоретическом мышлении была закончена в середине 50-х. Как и «Космология духа», на русском языке книга увидела свет лишь много лет спустя после смерти автора. Правда, урезанная более чем наполовину и с иным заглавием - «Диалектика абстрактного и конкретного в «Капитале» К. Маркса», - она была напечатана в 1960 году, годом позже в полном объеме издана на итальянском, а затем и еще многих языках мира.

Суть развиваемого Ильенковым логического метода заключалась в том, как теоретическое мышление прослеживает процесс формирования предмета, начиная с простейшей, самой абстрактной формы его бытия и заканчивая наиболее развитыми и конкретными его формами. Энергию этому историческому процессу всегда сообщает особое противоречие, кроющееся в субстанции данного предмета. И всякая новая конкретная форма, принимаемая предметом, возникает в качестве средства разрешения этого противоречия, непосредственно в точке столкновения противоположных сторон, или «моментов» его субстанции. Истина есть не что иное, как разрешенное (не только в уме, но и в реальности - самой вещью в ходе ее истории) противоречие, а диалектическая логика - это учение о методе конкретного разрешения реальных противоречий.

С конца 50-х годов Ильенков принимал участие в проекте издания «Философской энциклопедии». Во время работы над вторым томом он курировал раздел диалектического материализма. В этом томе появились сразу семь его статей; в их числе была и знаменитая статья «Идеальное», которая вызвала оживленную полемику, длящуюся уже без малого полвека. Категорию идеального - в разных ее ипостасях: формы стоимости, личности и таланта, общественных идеалов и, конечно, в ее собственно логической форме - Ильенков исследовал в течение всей своей жизни.

Термином «идеальное» у Ильенкова обозначается отношение между по меньшей мере двумя разными вещами, одна из которых адекватно представляет сущность другой. Чтобы выражение сущности вещи было идеально чистым, материалом для него должно стать природное тело какой-либо другой вещи. Вещь как бы вручает свою «душу» другой вещи, и та делается ее символом. Так дипломат символически представляет свою страну, деньги представляют стоимость всех товаров, а слова - значение разных вещей в культуре. Идеальное есть представление в ином и через иное, притом это всегда адекватное представление, и представление именно сущности вещей, а не каких-либо внешних черт.

Идеальное не скрывается в черепной коробке, доказывал Ильенков. Его телом является не только мозг, но и любая созданная человеком для человека вещь. Мозг отдельного человека генерирует нечто идеальное лишь тогда, когда он начинает обслуживать потребности «неорганического тела» человечества - культуры. Сознание и воля возникают тут как формы ориентации в вещественном мире культуры; так же, как простая чувственность (пространственные образы, звуки, запахи и вкусы) служит для ориентации живого существа во внешнем природном мире.

Итог своим исследованиям Ильенков подвел в объемистой рукописи «Диалектика идеального». Быть может, то было лучшее достижение отечественной философской мысли за всю ее двухсотлетнюю историю. Однако и эту рукопись автору не довелось увидеть напечатанной на родном языке (незадолго до смерти Ильенкова вышла сокращенная почти вдвое и «исправленная» редактором англоязычная версия работы). В 1979 году Ильенков, после очередной кампании травли и затяжной депрессии, добровольно ушел из жизни.

С 1991 года его учениками проводятся ежегодные Ильенковские чтения. Тексты работ Ильенкова, его фотографии, а также материалы о жизни и творчестве философа вы можете найти на

Галерея Деятелей

Династия Меровингов

Меровинги - первая династияфранкскихкоролей в историиФранции. Короли этой династии правили с концаVдо серединыVIII векана территории современных Франции иБельгии. Они происходили из салических франков, которые вV векеобосновались вКамбре(Хлодион Длинноволосый) и вТурне (Хильдерик I).

Современники также называли Меровингов«длинноволосыми королями» . С языческих времен и до своего падения Меровинги носили длинные волосы, считавшиеся обязательным атрибутом монарха. Франки верили, что Меровинги обладают сакрально-магической силой, заключавшейся в чрезвычайно длинных волосах их владельцев, и выражавшейся в так называемом «королевском счастье», олицетворявшем в себе благополучие всего франкского народа. Такая причёска отделяла его от подданных, которые носили короткие стрижки, популярные в римскую эпоху, считавшиеся признаком низкого положения слуги илираба. Отсечение волос считалось тяжелейшим оскорблением для представителя династии Меровингов, на практике оно означало потерю прав на обладание властью (примером тому может послужить сын ХлодомираХлодоальд, известный впоследствии каксвятой Клод).

Династия Каролингов

Каролинги - королевская и императорская династия в государстве франков, а после его распада - вЗападно-Франкском королевстве, вВосточно-Франкском королевстве, в Италиии в некоторых мелких государствах.

Каролинги пришли к власти в751 году, когда отецКарла Великого,Пипин Короткий, сверг последнего короля из родаМеровингов,Хильдерика III; Пипин короновался франкским правителем в754 годувбазилике Сен-Денинедалеко от Парижа. Но в 787 году его наследникКарл Великийпредпочёл городАхен(сегодня территория Германии).

После распада Франкской империи Каролинги правили: вИталии - до 905 года, вВосточно-Франкском королевстве (Германии) - до 911 года (с 919 года утвердиласьСаксонская династия), вЗападно-Франкском королевстве(Франции) - с перерывами до 987 года (смененыКапетингами).

Династия Капетингов

Капетинги - происходящая из родаРобертиновдинастияфранцузских королей, представители которой правили с987по1328, а по боковым линиям до 1848 года. В истории французского государства - третья по счету династия послеМеровинговиКаролингов. Первым королем династии был парижский графГуго Капет, которого королевские вассалы избрали королем после смерти бездетногоЛюдовика V. Аббата Гуго прозвали Капетом из-за того, что он носил мантию светского священника, которая называлась «капа». Именно Гуго Капет и дал имя самой большой королевской династии Франции, потомки которой правили страной на протяжении долгих веков.

Последним представителем прямой ветви Капетингов на французском троне сталКарл IV. Затем к власти пришладинастия Валуа, являющаяся младшей ветвью семейства Капетингов. А по пресечении Ангулемской линии династии Валуа, к власти пришла другая ветвь Капетингского дома -Бурбоны. Два нынешних претендента на трон Франции также являются прямыми потомками Гуго Капета: отлегитимистов - представитель испанской ветви Бурбонов, оторлеанистов - представительОрлеанской ветвиБурбонов.

Герб династии Капетингов

Короли Франции:

Династия Валуа (ветвь Дома Капетингов)

Валуа - династия королей Франции, ветвь домаКапетингов. Своё название получила от титула графа де Валуа, который носил основатель этой ветви,Карл Французский, граф де Валуа.

Представители династии Валуа занимали французский престол с1328по1589 год, когда её сменила более младшая ветвь Капетингского дома,династия Бурбонов.

Короли Франции:

Династия Бурбонов (младшая ветвь Дома Капетингов)

Бурбоны - европейскаядинастия, младшая ветвь королевского домаКапетингов, происходящая отРобера (1256-1317, граф Клермон, по жене сир де Бурбон), младшего сынаЛюдовика IX Святого. Вступили на французский престол с пресечением другой ветви Капетингов - династииВалуа - в1589(в лицеГенриха IV Наварского).

Династия является, вероятно, не только древнейшим, но и самым многочисленным из европейских монарших домов. Ещё до провозглашения Генриха Наваррского королем Франции от основного древа рода Бурбонов отделились

Людовик XVII

1793 – 1795

фактически не царствовал, был признан королём французскими монархистами, США и большинством государств Европы.

Генеалогическое древо династии Бурбонов

Вывод: С V по XIX век во Франции сменилось 5 династий правителей. У многих королей были прозвища, такие как «Король-рыцарь», «Справедливый», «Возлюбленный» и т.п. А получали они эти прозвища благодаря событиям, которые происходили с ними, либо их личным качествам. Так, например Людовик XV получил свое прозвище, будучи на войне за австрийское наследство. Одно время Людовик участвовал лично, но вМецеопасно заболел. Франция, сильно встревоженная его болезнью, радостно приветствовала его выздоровление и прозвала его Возлюбленный . Пипин Короткий получил свое прозвище из-за данного ему невысокого, мягко говоря, роста. Про него Дюма написал одноимённую новеллу (Le chronique du roi Pepin).

Несмотря на политическое объединение страны, религиозно-духовную общность и утверждение абсолютизма, французское право вплоть до революции 1789 года представляло собой конгломерат многочисленных правовых систем . Как язвительно заметил Вольтер, во Франции, "меняя почтовых лошадей, меняют право".