Лингвист шмелев. Лингвист Алексей Шмелев: Возможность сказать “нет” – важная составляющая свободы. – Ваши дети стали учеными или научными сотрудниками

Ни одно поколение не выросло без сказок. Русский фольклор создаётся с самого начала формирования речи. Отличительная черта этого жанра в том, что оно создаётся простым народом. Жизнь в каждой из эпох нашей богатой истории несомненно накладывается и на сказания. Но что же нам даёт старая, добрая сказка? На данный вопрос даёт ответ в своем тексте И.

В представленном нам тексте Иван Александрович, русский философ и писатель, поднимает волнующую проблему. Проблему присутствия сказки в нашей жизни. В тексте автор начинает свои рассуждения с вопросов: «О чем спрашивает человек сказку и что именно она отвечает ему? Что влечет их туда (в мир сказок)?». Человек, задавая себе вопросы, может найти ответ на них именно в сказках. Автор утверждает, что «сказка щедро подсказывает, как быть человеку… в беде и несчастье». Автор продолжает свои рассуждения с опять же вопросов, которые возникают у человека, даже еще совсем молодого: « Правда ли, что возможное только возможное, а невозможное и в самом деле невозможно?» И автор уверенно отвечает, что «мудрая древность благословляет русское младенчество на … трудности жизненного пути».

Я полностью разделяю позицию автора. Ведь, действительно, сказка содержит в себе ответы на те вопросы, которые актуальны всегда. Сказки играют огромную роль в воспитании человека. Так, например, в далёком прошлом, аж в 13 веке, при нашествии Батыя почти всё население было подвержено разгрому. Но появился герой, чье имя знает каждый по сей день- это Евпатий Коловрат. Он был рязанским боярином, сплотившим вокруг себя русских богатырей, и всеми силами боролся с татаро-монгольским игом. Его храбрость, смелость, патриотизм были поводом для сочинения многих сказок, например, «Легенда о Коловрате», которые передавались из поколение в поколение.

Также всем нам известные богатыри: Илья Муромец, Алеша Попович, Добрыня Никитич, тоже появились «на слуху» благодаря победам и подвигам русских людей. Создание сказок и легенд, которые рассказывали простые люди друг другу, сидя вечером у костра после тяжелого дня, вселяли в человека веру в лучшее.

Так, немного поразмышляв над проблемой, хочу сказать, что сказки учат нас добру и миру. Благодаря сказкам, которые мы слышим или читаем, у нас формируются внутренний ориентир в жизни. Мы знаем, что нужно ценить в жизни: любовь, дружбу, честь… Мы наивно верим, что добро всегда побеждает зло… Но кто теперь поспорит, что это не так?..

Эффективная подготовка к ЕГЭ (все предметы) - начать подготовку

Обновлено: 2018-03-26

Внимание!
Если Вы заметили ошибку или опечатку, выделите текст и нажмите Ctrl+Enter .
Тем самым окажете неоценимую пользу проекту и другим читателям.

Спасибо за внимание.

Родился 4 января 1957 г. Сын Д. Н. Шмелёва и Т. В. Булыгиной. В 1979 г. окончил Отделение структурной и прикладной лингвистики МГУ.

Заведующий Отделом культуры речи Института русского языка имени В. В. Виноградова РАН. Доктор филологических наук. Профессор кафедры русского языка Московского педагогического государственного университета.

Сфера научной деятельности

Русский язык, референция, картина мира, аспектология, семантика, лексикология, русская грамматика.

Основные публикации

• Математика помогает лингвистике. М., 1994 (совместно с Г. Е. Крейдлиным).
• Референциальные механизмы русского языка. Тампере, 1996.
• Языковая концептуализация мира. М., 1997 (совм. с Т. В. Булыгиной).
• Лекции по русской аспектологии. Мюнхен, 1997 (совм. с Анной А. Зализняк).
• Введение в русскую аспектологию. М., 2000 (совм. с Анной А. Зализняк).
• Русская языковая модель мира. М., 2002.
• Русский язык и внеязыковая действительность. М., 2002.
• Е. Я. Шмелева, А. Д. Шмелев. Русский анекдот: Текст и речевой жанр. М. Языки славянской культуры, 2002.
• Ключевые идеи русской языковой картины мира. М., 2005 (совм. с Анной А. Зализняк и И. Б. Левонтиной).

Алексей Дмитриевич Шмелёв (1957) - известный российский лингвист . Доктор филологических наук, профессор.

Биография

Родился 4 января 1957 года в семье лингвистов Д. Н. Шмелёва и Т. В. Булыгиной . В 1979 году окончил Отделение структурной и прикладной лингвистики филологического факультета МГУ . В 1984 году защитил кандидатскую диссертацию «Определенность-неопределенность в названиях лиц в русском языке», в 1995 году - докторскую диссертацию «Референциальные механизмы русского языка». Преподавал в университетах Франции (Париж-Сорбонна), США, Финляндии (Университет Тампере), Австрии, Швейцарии. Автор более 300 научных работ. Известен также как популяризатор науки о языке.

Заведующий Отделом культуры речи , председатель Орфографической комиссии РАН (с 2014 года) . Профессор кафедры русского языка МПГУ .

Сфера научной деятельности

Основные публикации

• Математика помогает лингвистике. М., 1994 (совместно с Г. Е. Крейдлиным).
• Референциальные механизмы русского языка. Тампере, 1996.
• Языковая концептуализация мира. М., 1997 (совм. с Т. В. Булыгиной).
• Лекции по русской аспектологии. Мюнхен, 1997 (совм. с Анной А. Зализняк).
• Введение в русскую аспектологию. М., 2000 (совм. с Анной А. Зализняк).
• Русская языковая модель мира. М., 2002.
• Русский язык и внеязыковая действительность. М., 2002.
• Русский анекдот: текст и речевой жанр. М., 2002 (в соавт. с Е. Я. Шмелёвой).
• Ключевые идеи русской языковой картины мира. М., 2005 (совм. с Анной А. Зализняк и И. Б. Левонтиной).
• Константы и переменные русской языковой картины мира. М.: Языки славянских культур, 2012 (совм. с Анной А. Зализняк, И. Б. Левонтиной).

Напишите отзыв о статье "Шмелёв, Алексей Дмитриевич"

Примечания

Ссылки

• на сайте
• в журнале «Отечественные записки »
• на сайте «ПостНаука »

Отрывок, характеризующий Шмелёв, Алексей Дмитриевич

Князь Андрей не видал, кто и как надел его опять, но на груди его сверх мундира вдруг очутился образок на мелкой золотой цепочке.
«Хорошо бы это было, – подумал князь Андрей, взглянув на этот образок, который с таким чувством и благоговением навесила на него сестра, – хорошо бы это было, ежели бы всё было так ясно и просто, как оно кажется княжне Марье. Как хорошо бы было знать, где искать помощи в этой жизни и чего ждать после нее, там, за гробом! Как бы счастлив и спокоен я был, ежели бы мог сказать теперь: Господи, помилуй меня!… Но кому я скажу это! Или сила – неопределенная, непостижимая, к которой я не только не могу обращаться, но которой не могу выразить словами, – великое всё или ничего, – говорил он сам себе, – или это тот Бог, который вот здесь зашит, в этой ладонке, княжной Марьей? Ничего, ничего нет верного, кроме ничтожества всего того, что мне понятно, и величия чего то непонятного, но важнейшего!»
Носилки тронулись. При каждом толчке он опять чувствовал невыносимую боль; лихорадочное состояние усилилось, и он начинал бредить. Те мечтания об отце, жене, сестре и будущем сыне и нежность, которую он испытывал в ночь накануне сражения, фигура маленького, ничтожного Наполеона и над всем этим высокое небо, составляли главное основание его горячечных представлений.
Тихая жизнь и спокойное семейное счастие в Лысых Горах представлялись ему. Он уже наслаждался этим счастием, когда вдруг являлся маленький Напoлеон с своим безучастным, ограниченным и счастливым от несчастия других взглядом, и начинались сомнения, муки, и только небо обещало успокоение. К утру все мечтания смешались и слились в хаос и мрак беспамятства и забвения, которые гораздо вероятнее, по мнению самого Ларрея, доктора Наполеона, должны были разрешиться смертью, чем выздоровлением.
– C"est un sujet nerveux et bilieux, – сказал Ларрей, – il n"en rechappera pas. [Это человек нервный и желчный, он не выздоровеет.]
Князь Андрей, в числе других безнадежных раненых, был сдан на попечение жителей.

В начале 1806 года Николай Ростов вернулся в отпуск. Денисов ехал тоже домой в Воронеж, и Ростов уговорил его ехать с собой до Москвы и остановиться у них в доме. На предпоследней станции, встретив товарища, Денисов выпил с ним три бутылки вина и подъезжая к Москве, несмотря на ухабы дороги, не просыпался, лежа на дне перекладных саней, подле Ростова, который, по мере приближения к Москве, приходил все более и более в нетерпение.
«Скоро ли? Скоро ли? О, эти несносные улицы, лавки, калачи, фонари, извозчики!» думал Ростов, когда уже они записали свои отпуски на заставе и въехали в Москву.
– Денисов, приехали! Спит! – говорил он, всем телом подаваясь вперед, как будто он этим положением надеялся ускорить движение саней. Денисов не откликался.
– Вот он угол перекресток, где Захар извозчик стоит; вот он и Захар, и всё та же лошадь. Вот и лавочка, где пряники покупали. Скоро ли? Ну!
– К какому дому то? – спросил ямщик.
– Да вон на конце, к большому, как ты не видишь! Это наш дом, – говорил Ростов, – ведь это наш дом! Денисов! Денисов! Сейчас приедем.
Денисов поднял голову, откашлялся и ничего не ответил.
– Дмитрий, – обратился Ростов к лакею на облучке. – Ведь это у нас огонь?
– Так точно с и у папеньки в кабинете светится.

Алексей Дмитриевич Шмелёв в 1979 г. окончил Отделение структурной и прикладной лингвистики филологического факультета Московского государственного университета им. М.В. Ломоносова.

В том же году начал работать на кафедре русского языка Московского государственного педагогического института (ныне - Московский педагогический государственный университет) на должность ассистента, где и работает по настоящее время (с 1997 г. в должности профессора).

В 1984 г. защитил кандидатскую диссертацию на тему "Определенность-неопределенность в названиях лиц в русском языке", в 1995 г. - докторскую диссертацию (тема "Референциальные механизмы русского языка").

Преподавал в университетах Франции (Париж-Сорбонна), США, Финляндии, Австрии, Швейцарии.

С 2003 г. А.Д. Шмелёв заведует Отделом культуры русской речи Института русского языка им. В.В.Виноградова РАН.

В ПСТГУ читает следующие курсы студентам-магистрам: «Логические механизмы в языкознании», «Общее языкознание», «Основы социолингвистики».

«КОЛОРАДЫ», «ВАТНИКИ», «УКРОПЫ»
Язык вражды и риторика ненависти

Новости последних месяцев раскалили Интернет. Выясняют отношения группировки, ссорятся между собой лучшие друзья. Как мы даём отрицательную оценку, проявляем агрессию и злобу по отношению к собеседникам? Можно ли обидеть кого-то незаметно для себя? Как избегать речевых неловкостей? На эти и другие вопросы отвечает доктор филологических наук заведующий отделом культуры русской речи Института русского языка имени В.В. Виноградова РАН Алексей Дмитриевич Шмелёв.
*
Словосочетание «язык вражды» активно используется в последнее время как аналог английского термина «hate speech». Имеются в виду выражения, подразумевающие отрицательную оценку всех представителей некоторой социальной группы, объединенной по признаку пола, расы, языка, этнического происхождения, религиозной принадлежности и тому подобного

Понятие «языка вражды» следует отличать от понятия «речевой агрессии», то есть речи, при которой говорящий проявляет агрессию по отношению к адресату. Впрочем, «речевая агрессия» смыкается с «языком вражды», когда в агрессивной речи проявляется враждебное отношение к адресату на основании его принадлежности к некоторой группе людей.

Не относятся к «языку вражды» (в собственном смысле слова) выражения, содержащие сколь угодно резкую отрицательную оценку, если эта оценка не связана с принадлежностью к социальной группе.

Например, три самых известных русских писателя XX века, Нобелевские лауреаты, получали в советской прессе презрительные обозначения:
«литературный сорняк» (Борис Пастернак),
«литературный власовец» (Александр Солженицын),
«окололитературный трутень» (Иосиф Бродский).

Однако эти обозначения относились к конкретным лицам и не подразумевали отрицательной оценки каких-либо групп. (Конечно, в слове «власовец» выражена отрицательная оценка участников «Русской освободительной армии», но всем было ясно, что к Солженицыну это именование применяется не в буквальном смысле.)

Следует иметь в виду, что некоторые разновидности «языка вражды» у нас в стране преследуются по закону. Так, известная статья 282 Уголовного кодекса Российской Федерации ставит вне закона речь, направленную «на возбуждение ненависти либо вражды, а также на унижение достоинства человека либо группы лиц по признакам пола, расы, национальности, языка, происхождения, отношения к религии, а равно принадлежности к какой-либо социальной группе, совершенные публично или с использованием средств массовой информации либо информационно-телекоммуникационных сетей».

Известны и проблемы, связанные с практическим применением этой статьи. Дело в том, что по смыслу закона ее применение требует доказательство прямого умысла. Однако, если вызывающие речи какого-либо лица возбуждают враждебное отношение к нему, а следом и к этнической или религиозной группе, к которой оно принадлежит, то очевидно, что к статье 282 этот казус не имеет никакого отношения.

Применение статьи 282 во всех случаях требует, среди прочего, лингвистической экспертизы высокого класса, и даже такая экспертиза может оказаться недостаточной.

Наконец, необходимо отличать отрицательную оценку тех или иных действий и враждебное отношение к людям, осуществляющим эти действия. Если кто-то высказывает резко отрицательное отношение к идолопоклонству, это нельзя считать проявлением «религиозной вражды»; о «языке вражды» можно говорить только в том случае, когда подразумевается враждебное отношение к язычникам (например, если в современном тексте их будут систематически называть «поганые идолопоклонники»).

Ярче всего «язык вражды» проявляется при использовании слов и выражений, в самом своем значении содержащих отрицательную оценку. Причем эти слова могут быть использованы таким образом, что отрицательная оценка оказывается не в фокусе внимания, а подается как нечто само собой разумеющееся, то, что вытекает из самой сути дела и не может быть оспорено.

Иногда считается, что использование «языка вражды» - удел журналистов. Однако на самом деле ассоциация «hate speech» с журналистикой определяется тем, что там это явление в большей степени оказывается публичным и тем самым на виду. Не случайно в уже упомянутой статье 282 противозаконными считаются только публичные высказывания (в первую очередь в средствах массовой информации).

Но «язык вражды» может активно использоваться и в повседневном общении, и потому касаться любого человека. Более того, когда речь не идет о судебном преследовании, объем понятия расширяется: сюда попадают не только высказывания, специально нацеленные на возбуждение вражды, но и такие, в которых отрицательная оценка по признаку пола, расы, языка, этнического происхождения, религиозной принадлежности и т. п. подается между прочим, так что говорящий может сам ее не замечать.
Как это работает

В основном в «языке вражды» используются языковые выражения, в значение которых встроена отрицательная оценка; она подается как нечто само собой разумеющееся. Например, наименования, с которыми уже заранее связываются какие-то отрицательные ассоциации. Причем, существенно, что такая связь возникает именно в соответствующем социальном окружении.

Скажем, какое-нибудь слово «фарисей», изначально не имело отрицательного ореола. На рубеже нашей эры были времена, когда фарисейство представляло собой одно из уважаемых течений в иудаизме. А дальше уже, в новозаветном контексте оно приобрело отчетливые отрицательные коннотации в большинстве европейских языков (и, в частности, в русском), стало ассоциироваться с лицемерием. Так что сейчас известные слова апостола Павла: «Я фарисей, сын фарисея», - требуют уже специального комментария.

Эти ассоциации не отменяются тем фактом, что один из самых известных фарисейских законоучителей, праведный Гамалиил, прославлен и нашей Церковью (память 2 августа старого стиля). А поскольку доктрина современного иудаизма во многом восходит именно к фарисейскому учению, скажем, в иудео-христианском диалоге слово «фарисей» сейчас лучше не использовать.

Если оно целенаправленно употребляется так, чтобы задеть представителя современного иудаизма, то, несомненно, представляет собою элемент «языка вражды». Но и в том случае, когда говорящий по неведению использует таком диалоге слово «фарисей» в значении «лицемер», оно может задевать чувства тех, кто ощущает свою преемственность с фарисеями прежних времен.

И, наоборот, слово «самарянин» в современном русском языке, так же как и в языке большинства европейских народов не имеет никакой отрицательной окраски. В западных странах долгое время действовала, да, вероятно, и сейчас действует организация «Добрые самаряне», спасающая людей, находящихся на грани самоубийства.

А вот на рубеже нашей эры в речи евреев то же слово имело отрицательную окраску. И задающий вопрос: «Не самарянин ли ты?» явно желал нанести некое оскорбление.

«Не самарянин ли ты? Не бес ли в тебе?» - это почти идущие рядом выражения. Я цитирую это в современном русском переводе, где эту окраску надо комментировать. Это вещи меняющиеся.

Или, скажем, в слове «азиат» изначально будто бы нет ничего обидного. Тем не менее, в контексте европоцентризма, это слово предполагает отсутствие способности овладеть некими достижениями высокой европейской цивилизации, то есть, нецивилизованность, некультурность.

В итоге слово «азиат» может восприниматься, как пример hate speech, направленный на принижение жителей целой части света.

Общение в публичном пространстве: следим за словами

Безусловно, может сложиться ситуация, когда человек не замечает, что становится ретранслятором «hate speech»; такое происходит во множестве случаев.

Например, используя слово «азиат» в значении «человек, не способный к пониманию высокой культуры», кто-то, возможно, и не задумывается о том, что это может задевать жителей половины континента. Но в этом случае налицо скорее необдуманность, а не намеренное принижение или выражение вражды к представителям какой-то группы. В более узком смысле «язык вражды» предполагает целенаправленные действия.

Но иногда граница между намеренным и невольным может размываться. Дело в том, что в современном мире очень распространена коммуникация, либо изначально массовая, как в средствах массовой информации, либо такая, которая может оказаться массовой, как в разного рода социальных сетях.

И вполне может случиться, что человек не имел в виду каких-то отрицательных чувств или оценок. А потом оказывается, что представители каких-то групп восприняли это на свой счет.

Трудности перевода

Одна из сложностей оценки «hate speech» состоит в том, что никакого единого правила для проведения границы между обидными и нейтральными словами нет. Иногда здесь даже возникают своеобразные курьёзы.

Например, в английском языке слово «nigger» издавна было направлено на выражение пренебрежения, и, вероятно, отрицательной оценки. Слово «negro» такой оценки не имело, но стало восприниматься как таковое примерно с конца прошлого века. В политкорректной речи его начали заменять на «black» - «черный», в русском тексте, скорее, соответствующий слову «чернокожий».

Но примерно с начала века нынешнего это слово в свою очередь стало недостаточно политкорректным; тогда возникла тенденция в отношении американцев заменять его на слово «афроамериканец». Очевидно, в применении к африканцам оно меняется на слово «африканец», а применительно к европейским жителям - на «афроевропеец» или что-нибудь в этом роде.

Но для русского языка ситуация несколько иная. Понятно, что для большинства носителей русского языка «негр» вообще не несет отрицательных коннотаций. Сочувствие к неграм издавна было частью русской культуры и, более того, некоторое время связывалось с обличениями расизма в западных странах и особенно в Северо-Американских Соединенных Штатах.

Слово «чернокожий» как раз скорее будет восприниматься как несколько пренебрежительное. Ну, а «афроамериканец» вообще будет нейтральным только для людей, ориентированных на западное словоупотребление; часто его используют в несколько ироническом ключе.

Здесь надо иметь в виду, что языки разные. Скажем, в английском нет грамматического рода и во многих случаях очень естественно для отсылки к именованию докладчика или лингвиста, если пол данного лица неизвестен, использовать составное местоимение “he or she”. Это будет подчеркивать, что в данной функции может выступать не только мужчина, но и женщина, и говорящий это учитывает.

В русском это невозможно, поскольку есть такие слова, как «докладчик» и «лингвист», и они относятся к грамматическому мужскому роду; поэтому приходится использовать местоимение мужского рода «он». Более того, именно эти слова (и, соответственно, местоимение «он») иногда используются даже в тех случаях, когда принадлежность лица к женскому полу достоверно известна. Слово же «докладчица», напротив, может восприниматься как излишне подчеркивающее пол и посему предполагающее некоторое пренебрежение.

Подобные изменения затрагивают даже церковнославянский язык. В течение долгих лет в молитве перед святым причащением говорилось: «пришедый в мир грешныя спасти, от нихже первый есмь аз». Сейчас многие священники, когда произносят вслух эту молитву (как бы от имени предстоящих), говорят «первый или первая», чтобы не возникало мысли, что они забыли о женщинах.

Достигаем обратного эффекта

В целом стремление к «политкорректности» можно приветствовать, поскольку оно направлено на то, чтобы не наносить людям обид. Но у него есть побочные эффекты.

Во-первых, преувеличенное внимание к потенциальным обидам приводит к тому, что они начинают возникать на пустом месте. Тогда заменять со временем приходится даже такие языковые выражения, в которых раньше никто не видел ничего обидного.

Во-вторых, если с каким-то явлением у каких-то людей устойчиво связаны отрицательные ассоциации, то эти ассоциации очень скоро возникают и у «новых», «политкорректных» средств выражения.

Так, в контексте антисемитизма первоначально нейтральное слово «жид», обросло отрицательными коннотациями и стало восприниматься как элемент языка вражды; поэтому его употребление в современной речи обычно рассматривается как неприемлемое.

Но примерно со второй половины двадцатого века, отчасти в ситуации появления государственного (и сохранившегося бытового) антисемитизма, в речи некоторых людей и слово «еврей» тоже начало звучать, как нечто, требующее замены. Впрочем, после падения Советского Союза еврейский вопрос сместился на периферию общественного сознания, и связанные с этим языковые сложности во многом ушли в прошлое.

Чего следует избегать

Есть наименования, которые изначально направлены на то, чтобы служить элементами языка вражды. Мне кажется, что разумно от них воздерживаться и, скажем, не называть старообрядцев «раскольниками». Однако целенаправленное составление списков таких слов и выражений мне представляется неразумным.

Когда человеку сообщают о разновидностях грехов, о которых он, возможно, не подозревал, это может пробуждать к ним интерес. Точно так же, знакомя людей с разновидностями именований, выражающих или пробуждающих отрицательные чувства к тем или иным этническим или иным социальным группам, мы можем такие чувства разбудить.

Кроме того, предпочтительно не вставать в оскорбленную позу, когда по отношению к тебе используют «неполиткорректное» выражение, если ты понимаешь, что говорящий мог ничего дурного не иметь в виду. (Впрочем, в оскорбленную позу лучше не вставать никогда, а стараться либо обсуждать вещи по существу, либо вообще воздерживаться от их обсуждения.)

Здесь важно понимать, что отрицательный оттенок у слов и выражений может появляться и исчезать, и не всегда эти процессы подчиняются прямолинейной логике.

Скажем, слово «бизнес», заимствованное из английского языка, в котором оно оценочно нейтрально, в советское время приобрело отрицательную окраску (характерно толкование «Малого академического словаря»: «Деловое предприятие, ловкая афера и т. п. как источник личного обогащения, наживы»).

В последние десятилетия слово «бизнес» этой окраски лишилось, а, скажем, у слова «гешефт» она сохранилась. Соответственно, слово «бизнесмен» перестало быть элементом «языка вражды», а «гешефтмахер» таковым остается.

Борьба с обидными словами - дурная бесконечность?

Не совсем так. Следует понимать, что есть вещи, которых лучше избегать в своей речи. Понятно, что это относится к намеренному желанию выразить враждебные чувства к какой-то социальной группе или использованию выражений, в которых такие чувства заключены.

Но нужно стараться избегать и необдуманного использования выражений, в тех случаях, когда в их принадлежности к «языку вражды» нет уверенности.

Скажем, когда Советский Союз вторгся в Афганистан, местных борцов сопротивления в советской прессе часто называли «душманы», вместо нейтрального именования «моджахеды». Слово «душман» происходит от слова со значением «враг», поэтому в оценочно нейтральной речи оно нежелательно.

Для современного русского языка наименование «фашист» или «фашизм» будет элементом «языка вражды» во всех случаях, когда используется по отношению к любой группе, любому течению, которое само себя так не называет.

Изначально «фашисты» было самоназванием одного из течений итальянского социализма. Но еще до начала Второй мировой войны это слово стало использоваться в языке советской пропаганды, и уже тогда словами «фашист» и «фашизм» называли любое политическое течение, которое этой пропаганде казалось неприемлемым.

Сейчас это просто политическое ругательство, которому иногда пытаются придать точный смысл; но отрицательный ореол этого слова так велик, что чисто терминологическое использование для него почти невозможно.

Наследие советской пропаганды

А еще - и это уже свойство русского языка (и некоторых языков Восточной Европы) - некоторым словам и выражениям отрицательные коннотации навязывались советской пропагандой, которая вся была пронизана «языком вражды».

Для целых классов людей, подлежащих уничтожению или существенному ограничению в правах, существовали обозначения, в которых отрицательное отношение подразумевалось: «попы», «кулаки», «подкулачники», «мещане», «околокадетская интеллигенция».

Вражда к «капиталистическому миру» проявлялась в том числе и в том, что для обозначения связанных с ним явлений использовались особые языковые средства, не применимые к «миру победившего социализма».

Например, слово «воин» относилось только к советским воинам, а «военщина» - только к американским или израильским. И «советский справедливый суд» никто не мог бы назвать «судилищем» — слово было зарезервировано для обозначения «буржуазного» суда.

Да и само слово «буржуазный» в языке советской пропаганды почти полностью лишилось исходного смысла и стало обозначать все что угодно, если это было связано с «капиталистическим миром».

Не так давно любой западный писатель, философ, ученый мог быть назван «буржуазным», если он не принадлежал к социалистическому движению. Сейчас так уже никто не говорит. Но некоторые элементы советского варианта «языка вражды» не утратили отрицательной окраски.

Скажем, слово «господа» не в функции обращения используется почти исключительно в ироническом или просто отрицательном ключе; правда, при использовании этого слова могут иметься в виду весьма различные социальные группы.

«Язык вражды»: современные «приобретения»

Во времена Советского Союза воздействие пропаганды было гораздо ощутимей. В настоящее время все это стерто. Однако внутри некоторых сообществ возникает несколько причудливая тенденция к единомыслию и единонаправленной ненависти.

Например, по поводу событий, связанных с современной Украиной, в социальных сетях постоянно используются такие слова, как «колорады», «ватники», «укропы», «бандеровцы», - это типичный пример элементов «языка вражды». Однако внутри каких-то социальных групп эти слова могут восприниматься почти как нейтральные технические обозначения. - «А как же еще их называть?»

Языковая вражда отчасти стала более заметной, потому что в советское время она составляла всё же некоторый фон и была однонаправленной. А сейчас человек иногда удивляется: как могут существовать социальные группы, в которых словоупотребление совсем другое, чем то, к которому он привык? А поскольку в любом обществе всегда хорошо видны относительно малочисленные группы, то кажется, что всё общество находится в стадии острого конфликта.

Письменная речь изначально предполагает более длительное хранение информации. Хотя, как мы знаем хотя бы по произведению Николая Гоголя об Иване Ивановиче и Иване Никифоровиче, и устно сказанное слово может привести к долгосрочным последствиям.

Разница между устной и письменной речью, как мне кажется, заключается не только в весе слова. Да, вроде бы слово письменной речи действует гораздо длительнее - то, что написано, дольше сохраняется. Но в социальных сетях это не так - написанное там нередко не сохраняется и вылавливается лишь некоторым сложным образом.

Но гораздо важнее то, что в социальных сетях любое слово оказывается публичным и тем самым вовлекает в круг потенциальных адресатов очень много людей. У каждого из них могут быть свои вкусы, свои представления о допустимом и недопустимом. То есть число потенциально обиженных и оскорбленных или пытающихся сделать такой вид участников обсуждения растёт.

Кроме того, следует иметь в виду, что во многих обсуждениях, которые ведутся вне социальных сетей, люди совместно выпивают. Соответственно, эта совместная выпивка приводит к возможности сглаживания каких-то конфликтных ситуаций. В социальных же сетях такого не происходит и конфликтные ситуации могут только разгораться.

Один старый рецепт

К сожалению все рецепты, которые я могу назвать, не имеют лингвистически профессионального характера. Постарайтесь избегать всего, что может вызвать потенциальную конфликтную ситуацию, и тем более не провоцируйте ее сами.

Совсем хорошо было бы, если бы все люди были исполнены благожелательства друг к другу в самых глубинных тайниках своего сердца. Или, по крайней мере, избегали дурных чувств по отношению друг к другу, а если такие чувства и закрадываются в них, старались их не проявлять. Это такие общие пожелания.

Закона такого не примешь и ничего с этим не сделаешь. Но если человек заинтересован в гражданском мире, то по крайней мере за собой он должен следить.