Неуместное употребление диалектизмов. Типы диалектизмов. Изучение функций диалектизмов исследователями
Второй памятник древнеиндийской эпической поэзии, (первый - Махабхарата) посвящён деяниям Рамы, одного из любимых героев Индии и сопредельных с ней стран. «Рамаяна» содержит 24 тысячи шлок (в четыре раза меньше, чем «Махабхарата»), разделённых на семь книг.
3. Аранья Канда - книга о жизни Рамы в лесной пустыне.
4. Кишкиндха Канда - книга о союзе Рамы с обезьяньим царем в Кишкиндхе.
5. Сундара Канда- "Прекрасная книга" об острове Ланка - царстве демона Раваны, похитителя супруги Рамы - Ситы.
6. Юддха Канда - книга о битве обезьяньего войска Рамы с войском демонов Раваны.
7. Уттара Канда - "Заключительная книга".
Популярность Рамаяны огромна, об этом свидетельствует обилие ее версий (важнейшие - так называемые бомбейская, западная и бенгальская); ее влияние на позднейшие литературы Индии ни с чем не сравнимо; в драматической и в метрической формах, на санскрите и на новоиндийских языках бесконечно разрабатывались эпизоды Рамаяны, развертывались отдельные образы - образы Рамы, его преданного брата Лакшманы, отважного и ловкого обезьяньего витязя Ханумана и в особенности кроткой Ситы, ставшей символом супружеской верности и чистой женственности.
Сюжет: В эпосе рассказывается, как царевич Рама - воплощение бога Вишну, родившегося на земле ради уничтожения врага богов и людей демона-ракшасы Раваны, - женится на прекрасной царевне Сите, превзойдя в силе всех других соискателей ее руки, как затем из-за происков Кайкейи, младшей жены своего отца Дашаратхи, он уходит с Ситой и братом Лакшманой на четырнадцать лет в лесное изгнание, как Равана похищает в лесу Ситу и уносит ее по воздуху в свое царство на остров Ланку, как в поисках Ситы Рама вступает в союз с царем обезьян Сугривой и как советник Сугривы Хануман находит Ситу, как Рама, переправившись через океан, вступает со своим войском в битву с ракшасами, убивает Гавану и воссоединяется с Ситой.
Скрытый смысл:
Рама обитает в каждом Теле. Он - Атма-Рама, Рама - Источник Блаженства каждого существа. Его благословения, изливаемые из этого внутреннего источника, даруют Покой и Счастье. Он - само воплощение Дхармы, Высшего Морального Закона, который поддерживает в человечестве Любовь и Единство. Рамаяна, Сказание о Раме, заключает в себе два урока: ценность отречения от мира и осознание того, что каждое существо несет в себе Божественное начало. Вера в Бога и отказ от материальных целей - вот два ключа к Освобождению человека. Отрекитесь от объектов чувств - и вы познаете Раму. Сита отказалась от роскоши Айодхьи и, поэтому, смогла быть с Рамой в "изгнании". Когда же она остановила мечтательный взор на золотом олене и пленилась им, она лишилась Присутствия Рамы. Самоотречение ведет к радости; привязанность приносит горе. Пребывайте в Мире, но будьте свободны от него. Каждый из братьев, спутников и сподвижников Рамы - есть пример личности, проникнутой Дхармой. Дашаратха представляет лишь физическое начало - с десятью чувствами. Три гуны - Сатва, Раджас и Тамас - это три Царицы. Четыре Жизненных Цели - Пурушартхи - это четверо сыновей. Лакшмана - Интеллект, Сугрива - Вивека или Умение различать, Вали - отчаяние. Хануман - воплощение доблести. Мост переброшен через Океан Иллюзии. Три вождя ракшасов - персонификация раджасических (Равана), тамасических (Кумбакарна) и сатвических (Вибхишана) качеств. Сита - Брахмаджняна или Познание Вселенского Абсолюта, которое должен обрести индивидуум, проходя путь тяжких жизненных испытаний. Постигая величие Рамаяны, очистите и укрепите свое сердце. Утвердитесь в вере, что Рама - есть Сущность вашего бытия.
Сатья Саи Баба- индийский гуру.
Мне кажется Саи Баба очень правильно описал и нашел смысл эпоса. Это священная и поучительная книга со своими правилами и отношением к жизни.
Главные персонажи:
Рама - главный герой поэмы. Старший и любимый сын царя страны Кошалы Дашаратхи, и его жены Каушальи. Он изображается как воплощение достоинства. Дашаратхи был вынужден уступить ультиматуму Кайкейи, одной из его жен, и приказать, чтобы Рама оставил своё право на трон и удалился в изгнание на 14 лет.
Сита - любимая жена Рамы, дочь царя Джанаки, "рождённая не человеком". Она - воплощение богини Лакшми, супруги Вишну. Сита изображается как идеал женской чистоты. Она следует за своим мужем в изгнание, где похищена царём ракшасов Раваной, правителем Ланки. Рама с союзниками спасает ее из плена, убив Равану. Позже, она рождает Раме наследников - Кушу и Лаву.
Хануман - могущественный ванара и одиннадцатое воплощение бога Шивы (или Рудры), идеал преданного выполнения долга чести. Сын бога ветра. Играет важную роль в возращении Ситы.
Лакшмана - младший брат Рамы, ушедший с ним в изгнание. Олицетворяет змея Шеша и идеал верного друга. Он проводит всё свое время, защищая Ситу и Раму. Был понуждён Ситой (смущённой ракшасом Маричей) покинуть её для поисков ушедшего в лес Рамы, в результате чего Равана смог похитить Ситу. Был женат на младшей сестре Ситы Армиле.
Бхарата - сын Дашаратхи, брат Рамы. Когда он узнает, что его мать Кайкеий отправила наследника трона Раму в ссылку и сделала его самого царём, что послужило причиной смерти Дашаратхи, убитого горем от вероломства своей жены, Бхарата отвергает незаконно полученную власть и отправляется на поиски Рамы. Когда Рама отказывается возвратиться из своего изгнания, Бхарата ставит на трон золотые сандалии Рамы как символ того, что истинный царь - Рама, а он - всего лишь его наместник. Изображается как идеал справедливости.
Равана - ракшас, царь Ланки. Изображается десятиглавым и двадцатируким, если отрубить его головы, то они отрастают снова. От бога-создателя Брахмы получил чудесный дар: в течение десяти тысяч лет он не мог быть убит богом, демоном или зверем. Даже боги трепещут перед его силой. Для того, чтобы победить Равану, Вишну воплощается в облике человека - в Раме и его братьях. Равана является похитителем Ситы, намереваясь сделать её своей женой, которой однако не причиняет насилия, желая добиться её благосклонности угрозами и уговорами, так как над ним тяготеет проклятье: в случае насилия над женщиной, он мгновенно погибнет.
В «Рамаяне» есть всё, чему надлежит быть в эпосе: война, противостояние сил добра и зла, герои и злодеи, похищения, прославления героев и их оружия. Однако есть и то, что в первом памятнике древнеиндийской эпической поэзии «Махабхарате» отсутствует: атмосфера утонченной чувствительности, пафос любви и верности, внимание к природе, развернутые описания времен года (впоследствии они станут самостоятельным жанром индийской лирики). Все это создаёт особый стиль поэмы. «Рамаяна» как бы уже прошла путь от эпоса героического к так называемому «искусственному», где литературная форма приобретает большее значение.
«Деяния Рамы» - древнеиндийский эпос, состоящий из 7 книг и приблизительно 24 тысяч двустиший-шлок; приписывается легендарному мудрецу Вальмики (Vabmiki)
Некогда владыкой царства демонов-рахшасов на острове Ланка был десятиголовый Равана. Он получил от бога Брахмы дар неуязвимости, благодаря которому никто, кроме человека, не мог его убить, и потому безнаказанно унижал и преследовал небесных богов. Ради уничтожения Раваны бог Вишну принимает решение родиться на земле в качестве простого смертного. Как раз в это время бездетный царь Айодхьи Дашаратха совершает великое жертвоприношение, дабы обрести наследника. Вишну входит в лоно старшей его жены Каушальи, и та рожает земное воплощение (аватару) Вишну - Раму. Вторая жена Дашаратхи, Кайкейи, одновременно рожает другого сына - Бхарату, а третья, Сумира, - Лакшману и Шатругхну.
Уже юношей стяжав себе славу многими воинскими и благочестивыми подвигами, Рама направляется в страну Видеху, царь которой, Джанака, приглашает на состязание женихов, претендующих на руку его дочери прекрасной Ситы. В свое время Джанака, вспахивая священное поле, нашел Ситу в его борозде, удочерил и воспитал её, а теперь предназначает в жены тому, кто согнет чудесный лук, дарованный ему богом Шивой. Сотни царей и царевичей тщетно пытаются это сделать, но только Раме удается не просто согнуть лук, а разломить его надвое. Джанака торжественно празднует свадьбу Рамы и Ситы, и супруги долгие годы в счастье и согласии живут в Айодхье в семье Дашаратхи.
Но вот Дашаратха решает провозгласить Раму своим наследником. Узнав об этом, вторая жена Дашаратхи Кайкейи, подстрекаемая своей служанкой - злобной горбуньей Мантхарой, напоминает царю, что однажды он поклялся выполнить два любые её желания. Теперь она эти желания высказывает: на четырнадцать лет изгнать из Айодхьи Раму и помазать наследником её собственного сына Бхарату. Тщетно Дашаратха умоляет Кайкейи отказаться от её требований. И тогда Рама, настаивая, чтобы отец остался верным данному им слову, сам удаляется в лесное изгнание, и за ним добровольно следуют Сита и преданный ему брат Лакшмана. Не в силах вынести разлуку с любимым сыном, царь Дашаратха умирает. На трон должен взойти Бхарата, но благородный царевич, полагая, что царство по праву принадлежит не ему, а Раме, отправляется в лес и настойчиво убеждает брата вернуться в Айодхью. Рама отвергает настояния Бхараты, оставаясь верным сыновнему долгу. Бхарата вынужден возвратиться в столицу один, однако в знак того, что не считает себя полноправным правителем, водружает на трон сандалии Рамы.
Между тем Рама, Лакшмана и Сита поселяются в выстроенной ими хижине в лесу Дандаке, где Рама, оберегая покой святых отшельников, истребляет досаждающих им чудовищ и демонов. Однажды к хижине Рамы является сестра Раваны безобразная Шурпанакха. Влюбившись в Раму, она из ревности пытается проглотить Ситу, и разгневанный Дакшмана обрубает ей мечом нос и уши. В унижении и ярости Шурпанакха подстрекает напасть на братьев огромное войско ракшасов во главе со свирепым Кхарой. Однако ливнем неотразимых стрел Рама уничтожает и Кхару, и всех его воинов. Тогда Шурпанакха обращается за помощью к Раване. Она призывает его не только отомстить за Кхару, но, соблазнив его красотой Ситы, похитить её у Рамы и взять себе в жены. На волшебной колеснице Равана летит из Ланки в лес Дандаку и приказывает одному из своих подданных, демону Мариче, превратиться в золотого оленя и отвлечь Раму и Лакшману подальше от их жилья. Когда Рама и Лакшмана по просьбе Ситы углубляются вслед за оленем в лес, Равана насильно сажает Ситу в свою колесницу и переносит её по воздуху на Ланку. Ему пытается преградить путь царь коршунов Джатаюс, но Равана смертельно ранит его, отрубив крылья и ноги, На Ланке Равана предлагает Сите богатства, почет и власть, если только она согласится стать его женою, а когда Сита с презрением отвергает все его притязания, заключает её под стражу и грозит наказать смертью за её строптивость.
Не найдя Ситу в хижине, Рама с Лакшманой в великой скорби отправляются на её поиски. От умирающего коршуна Джатаюса они слышат, кто был её похититель, но не знают, куда он с нею скрылся. Вскоре они встречают царя обезьян Сугриву, лишенного трона его братом Валином, и мудрого советника Сугривы обезьяну Ханумана, сына бога ветра Вайю. Сугрива просит Раму возвратить ему царство, а взамен обещает помощь в розысках Ситы. После того как Рама убивает Валина и вновь возводит Сугриву на трон, тот рассылает во все стороны света своих лазутчиков, поручая им отыскать следы Ситы. Удается это сделать посланным на юг обезьянам во главе с Хануманом. От коршуна Сампати, брата погибшего Джатаюса, Хануман узнает, что Сита находится в плену на Ланке. Оттолкнувшись от горы Махендры, Хануман попадает на остров, а там, уменьшившись до размера кошки и обегав всю столицу Раваны, наконец находит Ситу в роще, среди деревьев ашоки, под охраной свирепых женщин-ракшасов. Хануману удается тайком встретиться с Ситой, передать послание Рамы и утешить её надеждой на скорое освобождение. Затем Хануман возвращается к Раме и рассказывает ему о своих приключениях.
С несметным войском обезьян и их союзников медведей Рама выступает в поход на Ланку. Услышав об этом, Равана собирает в своем дворце военный совет, на котором брат Раваны Вибхишана во избежание гибели царства ракшасов требует вернуть Ситу Раме. Равана отвергает его требование, и тогда Вибхишана переходит на сторону Рамы, чье войско уже разбило лагерь на берегу океана напротив Ланки.
По указаниям Налы, сына небесного строителя Вишвакармана, обезьяны сооружают мост через океан. Они заполняют океан скалами, деревьями, камнями, по которым войско Рамы переправляется на остров. Там, у стен столицы Раваны, начинается жестокая битва. Раме и его верным соратникам Лакшмане, Хануману, племяннику Сугривы Ангаде, царю медведей Джамбавану и другим отважным воинам противостоят полчища ракшасов с военачальниками Раваны Ваджрадамштрой, Акампаной, Прахастой, Кумбхакарной. Среди них оказывается особенно опасным сведущий в искусстве магии сын Раваны Индраджит. Так, ему удается, став невидимым, смертельно ранить своими стрелами-змеями Раму и Лакшману. Однако по совету Джамбавана Хануман летит далеко на север и приносит на поле боя вершину горы Кайласы, поросшую целебными травами, которыми излечивает царственных братьев. Один за другим вожди ракшасов падают убитыми; от руки Лакшманы гибнет казавшийся неуязвимым Индраджит. И тогда на поле битвы появляется сам Равана, который вступает в решающий поединок с Рамой. По ходу этого поединка Рама отсекает поочередно все десять голов Раваны, но всякий раз они вырастают снова. И лишь тогда, когда Рама поражает Равану в сердце стрелой, дарованной ему Брахмой, Равана умирает.
Смерть Раваны означает конец сражения и полное поражение ракшасов. Рама провозглашает добродетельного Вибхишану царем Ланки, а затем приказывает привести Ситу. И тут в присутствии тысяч свидетелей, обезьян, медведей и ракшасов он высказывает ей подозрение в супружеской неверности и отказывается принять снова в качестве жены. Сита прибегает к божественному суду: она просит Лакшману соорудить для нее погребальный костер, входит в его пламя, но пламя щадит её, а поднявшийся из костра бог огня Агни подтверждает её невиновность. Рама объясняет, что и сам не сомневался в Сите, но лишь хотел убедить в безупречности её поведения своих воинов. После примирения с Ситой Рама торжественно возвращается в Айодхью, где Бхарата с радостью уступает ему место на троне.
На этом, однако, не закончились злоключения Рамы и Ситы. Однажды Раме доносят, что его подданные не верят в добронравие Ситы и ропщут, видя в ней развращающий пример для собственных жен. Рама, как это ему ни тяжело, вынужден подчиниться воле народа и приказывает Лакшмане отвести Ситу в лес к отшельникам. Сита с глубокой горечью, но стойко принимает новый удар судьбы, и её берет под свое покровительство мудрец-подвижник Вальмики. В его обители у Ситы рождаются два сына от Рамы - Куша и Лава. Вальмики воспитывает их, а когда они вырастают, обучает их сочиненной им поэме о деяниях Рамы, той самой «Рамаяне», которая и стала впоследствии знаменитой. Во время одного из царских жертвоприношений Куша и Лава читают эту поэму в присутствии Рамы. По многим признакам Рама узнает своих сыновей, расспрашивает, где их мать, и посылает за Вальмики и Ситой. Вальмики в свою очередь подтверждает невиновность Ситы, но Рама ещё раз хочет, чтобы Сита доказала свою чистоту своей жизни всему народу. И тогда Сита в качестве последнего свидетельства просит Землю заключить её в свои материнские объятия. Земля разверзается перед нею и принимает в свое лоно. По словам бога Брахмы, теперь только на небесах суждено Раме и Сите вновь обрести друг друга.
·
Шветашватара
Состав эпоса
«Рамаяна» состоит из 24 000 стихов (480 002 слов - около одной четверти текста «Махабхараты », что в четыре раза больше «Илиады »), которые распределены на семь книг и 500 песен, называемых «канды». Стихи «Рамаяны» составлены в метре из тридцати двух слогов, который называется ануштубх.
Семь книг «Рамаяны»:
Бала-канда
- книга о детстве Рамы;
Айодхья-канда
- книга о царском дворе в Айодхье;
Аранья-канда
- книга о жизни Рамы в лесной пустыне;
Кишкиндха-канда
- книга о союзе Рамы с обезьяньим царём в Кишкиндхе;
Сундара-канда
- «Прекрасная книга» об острове Ланка - царстве демона Раваны, похитителя супруги Рамы - Ситы;
Юддха-канда
- книга о битве обезьяньего войска Рамы с войском демонов Раваны;
Уттара-канда
- «Заключительная книга».
Сюжет
В Рамаяне повествуется история седьмой аватары Вишну Рамы (один из четырёх одновременных воплощений Вишну, остальные три - его братья), чью жену Ситу похищает Равана - царь-ракшаса Ланки . В эпосе освещаются темы человеческого существования и понятие дхармы . В поэме содержатся учения древних индийских мудрецов , которые представлены посредством аллегорического повествования в сочетании с философией и бхакти .
Главные персонажи
Рама - главный герой поэмы. Старший и любимый сын царя страны Кошалы Дашаратхи и его жены Каушальи. Он изображается как воплощение достоинства. Дашаратха был вынужден уступить ультиматуму Кайкейи, одной из его жён, и приказать, чтобы Рама оставил своё право на трон и удалился в изгнание на 14 лет.
Сита - любимая жена Рамы, дочь царя Джанаки, «рождённая не человеком». Она - воплощение богини Лакшми , супруги Вишну . Сита изображается как идеал женской чистоты. Она следует за своим мужем в изгнание, где похищена царём ракшасов Раваной, правителем Ланки. Рама с союзниками спасает её из плена, убив Равану. Позже она рождает Раме наследников - Кушу и Лаву.
Хануман - могущественный ванара и одиннадцатое воплощение бога Шивы (или Рудры), идеал преданного выполнения долга чести. Сын бога ветра. Играет важную роль в возвращении Ситы.
Лакшмана - младший брат Рамы, ушедший с ним в изгнание. Олицетворяет змея Шешу и идеал верного друга. Он всё время защищает Ситу и Раму. Был понуждён Ситой (введённой в заблужденье ракшасом Маричей, крикнувшим перед смертью голосом Рамы «О Сита! О Лакшмана!») покинуть её, чтобы найти ушедшего в лес Раму, в результате чего Равана и смог похитить Ситу. Был женат на младшей сестре Ситы Армиле.
Бхарата - сын Дашаратхи, брат Рамы. Когда Бхарата узнаёт, что его мать Кайкеий отправила наследника трона Раму в ссылку и сделала его самого царём, что послужило причиной смерти Дашаратхи, убитого горем из-за вероломства своей жены, он отвергает незаконно полученную власть и отправляется на поиски Рамы. Когда Рама отказывается возвратиться из своего изгнания, Бхарата ставит на трон золотые сандалии Рамы как символ того, что истинный царь - Рама, а он - всего лишь его наместник. Изображается как идеал справедливости.
Равана - ракшас , царь Ланки . Изображается десятиглавым и двадцатируким; если отрубить его головы, то они отрастают вновь. От бога-создателя Брахмы получил чудесный дар: в течение десяти тысяч лет он не мог быть убит ни богом, ни демоном, ни зверем. Даже боги трепещут перед его силой. Для того, чтобы победить Равану, Вишну воплощается в облике человека
- в Раме и его братьях. Равана - похититель Ситы, намеревается сделать её своей женой, которой, однако, не причиняет насилия, желая добиться её благосклонности угрозами и уговорами, так как над ним тяготеет проклятье: в случае насилия над женщиной он тут же погибнет.
Возникновение сюжета
Рамаяна дошла до нас в нескольких рецензиях или редакциях, представляющих, в общем, одно и то же содержание, но нередко отличающихся друг от друга в размещении материала и выборе выражений. Первоначально она, вероятно, передавалась изустно и записана была лишь впоследствии, может быть, независимо, в разных местах. Обыкновенно принимали существование трёх рецензий - северной, бенгальской и западной, но число их больше, и дошедшие до нас рукописи Рамаяны представляют часто сильные уклонения друг от друга. Бенгальская рецензия содержит 24 000 шлок (в Махабхарате - более 100 000) и делится на семь книг, из которых последняя - позднейшая прибавка. Кроме Рамаяны Вальмики, есть ещё другая поэма с тем же сюжетом, сравнительно нового происхождения и меньшей величины - Адхьятма Рамаяна (Adhyâtma-R.), приписываемая Вьясе , но составляющая, в сущности, часть Брахманда-пураны . Рама изображается здесь скорее богом, чем человеком.
Согласно традиции индуизма, действие «Рамаяны» происходит в эпоху Трета-юга , около 1,2 млн лет назад. Современными учёными Рамаяна датируется IV веком до н. э.
Влияние
Идеи и образы эпоса вдохновляли практически всех индийских писателей и мыслителей от Калидасы до Рабиндраната Тагора , Джавахарлала Неру и Махатмы Ганди , который, по некоторым данным, исповедовал вариант индуизма, связанный с именем Рамы, и испустил свой последний вздох с его именем на устах. Содержание «Рамаяны» на протяжении веков перелагалось в бессчётных творениях изобразительного искусства, литературы, народного театра и пантомимы. В современной Индии, на площади практически любой индийской деревни или города можно встретить сказителей, часами и даже днями напролёт читающих «Рамаяну» нараспев. История «Рамаяны» вдохновила большое количество литературных адаптаций, наиболее известными из которых являются труды таких поэтов, как Криттибас Оджха («Криттиваси Рамаяна »), Тулсидаса («Рамачаритаманаса »), Камбара и Нарахари Кави («Тораве Рамаян »).
«Рамаяна» переведена на большинство современных индийских языков, включая тамильский. Эти «переводы» не во всём тождественны друг другу. Так, в тамильской версии Рамаяны, один из персонажей - Бхарадваджа, назван сыном риши Атри (в иных редакциях эпоса он считается сыном Брахманаспати (Брихаспати). Об уважении, которым пользовалась Рамаяна у индусов, свидетельствуют слова самого составителя или автора Рамаяны во введении к поэме: «кто читает и повторяет эту Рамаяну, дающую святую жизнь, свободен от всяческих грехов и со всем своим потомством вознесётся на самое высокое небо». Брахме во второй книге Рамаяны вложены в уста следующие слова: «пока горы и реки будут существовать на земной поверхности, до тех пор и история Рамаяны будет обходить свет».
Отношение к Рамаяне на Шри-Ланке
В силу особенностей сюжета, Рамаяна может восприниматься как произведение, имеющее некоторую антиланкийскую направленность. На Шри-Ланке это проявляется, например, тем, что имя «Рама» не популярно среди ланкийцев. Сама легенда о Раме и Сите в средневековой сингальской поэзии преподносится как произведение, которое «рассказывают люди, следующие ошибочным воззрениям» (Поэма «Послание попугая», синг. «Гира сандеша вивараная», строфа 114) .
Напишите отзыв о статье "Рамаяна"
Литература
Рамаяна. Пер. В. Потаповой. \\ В кн.: Махабхарата. Рамаяна. Библиотека Всемирной литературы. Серия первая. Том 2. М. 1974.
Экранизации
Фильм «Сампурна Рамаяна » (производство Индии, 1961 год)
Мультфильм «Рамаяна: Легенда о царевиче Раме ». Режиссёры: Рэм Мохан, Юго Сако, Коичи Саски (совместного производства Индии и Японии , 1992 год)
«Сита поёт блюз » - современная музыкальная, анимационная интерпретация режиссёра Нины Палей (США, 2008 год)
Трёхмерный мультфильм «Рамаяна: Эпос » режиссёра Четана Десаи (производство Индии, 2010 год)
Телесериал «Рамаяна» (1987-1988). Режиссёр: Рамананд Сагар. Страна: Индия. В главой роли - Арун Говил.
Фильм «Вишнупурана» (производство Индии, 2002-2003 годы), духовное, игровое кино. Режиссёр: Рави Чопра. Страна: Индия. В главой роли - Нитиш Бхарадвадж.
Телесериал «Рамаяна» (2008-2009). Страна: Индия. В главой роли - Гурмит Чаудхари .
Телесериал «Рамаяна» (2012). Оригинальное название: «Ramayan: Sabke Jeevan kа Aadhar». Страна: Индия. Транслировался по Zee TV. В главой роли - Гагун Малик.
Короткометражный мультфильм «Рамаяна». Творческое объединение 420. 2016
Телесериал «Сита и Рама » (2015-2016). Оригинальное название: «Siya Ke Ram». Страна: Индия. Транслировался по каналу Star Plus. В главных ролях - Ashish Sharma , Madirakshi Mundle .
См. также
Адамов мост - также: «Мост Рамы», отмель в виде дороги, соединяющая материк с островом Шри-Ланка (с конца XV века разрушена в трёх местах). По Рамаяне построена по приказу Рамы.
- литературное изложение Э. Н. Темкина и В. Г. Эрмана (7 кн.)
- краткий поэтический перевод «Рамаяны» Б. Захарьина и Потаповой В. А.
- «Рамаяна» в изложении Сатьи Саи Бабы
- аудиокнига
Бхакти Вигьяна Госвами
Рамаяна
Наташе было 16 лет, и был 1809 год, тот самый, до которого она четыре года тому назад по пальцам считала с Борисом после того, как она с ним поцеловалась. С тех пор она ни разу не видала Бориса. Перед Соней и с матерью, когда разговор заходил о Борисе, она совершенно свободно говорила, как о деле решенном, что всё, что было прежде, – было ребячество, про которое не стоило и говорить, и которое давно было забыто. Но в самой тайной глубине ее души, вопрос о том, было ли обязательство к Борису шуткой или важным, связывающим обещанием, мучил ее.
С самых тех пор, как Борис в 1805 году из Москвы уехал в армию, он не видался с Ростовыми. Несколько раз он бывал в Москве, проезжал недалеко от Отрадного, но ни разу не был у Ростовых.
Наташе приходило иногда к голову, что он не хотел видеть ее, и эти догадки ее подтверждались тем грустным тоном, которым говаривали о нем старшие:
– В нынешнем веке не помнят старых друзей, – говорила графиня вслед за упоминанием о Борисе.
Анна Михайловна, в последнее время реже бывавшая у Ростовых, тоже держала себя как то особенно достойно, и всякий раз восторженно и благодарно говорила о достоинствах своего сына и о блестящей карьере, на которой он находился. Когда Ростовы приехали в Петербург, Борис приехал к ним с визитом.
Он ехал к ним не без волнения. Воспоминание о Наташе было самым поэтическим воспоминанием Бориса. Но вместе с тем он ехал с твердым намерением ясно дать почувствовать и ей, и родным ее, что детские отношения между ним и Наташей не могут быть обязательством ни для нее, ни для него. У него было блестящее положение в обществе, благодаря интимности с графиней Безуховой, блестящее положение на службе, благодаря покровительству важного лица, доверием которого он вполне пользовался, и у него были зарождающиеся планы женитьбы на одной из самых богатых невест Петербурга, которые очень легко могли осуществиться. Когда Борис вошел в гостиную Ростовых, Наташа была в своей комнате. Узнав о его приезде, она раскрасневшись почти вбежала в гостиную, сияя более чем ласковой улыбкой.
Борис помнил ту Наташу в коротеньком платье, с черными, блестящими из под локон глазами и с отчаянным, детским смехом, которую он знал 4 года тому назад, и потому, когда вошла совсем другая Наташа, он смутился, и лицо его выразило восторженное удивление. Это выражение его лица обрадовало Наташу.
– Что, узнаешь свою маленькую приятельницу шалунью? – сказала графиня. Борис поцеловал руку Наташи и сказал, что он удивлен происшедшей в ней переменой.
– Как вы похорошели!
«Еще бы!», отвечали смеющиеся глаза Наташи.
– А папа постарел? – спросила она. Наташа села и, не вступая в разговор Бориса с графиней, молча рассматривала своего детского жениха до малейших подробностей. Он чувствовал на себе тяжесть этого упорного, ласкового взгляда и изредка взглядывал на нее.
Мундир, шпоры, галстук, прическа Бориса, всё это было самое модное и сomme il faut [вполне порядочно]. Это сейчас заметила Наташа. Он сидел немножко боком на кресле подле графини, поправляя правой рукой чистейшую, облитую перчатку на левой, говорил с особенным, утонченным поджатием губ об увеселениях высшего петербургского света и с кроткой насмешливостью вспоминал о прежних московских временах и московских знакомых. Не нечаянно, как это чувствовала Наташа, он упомянул, называя высшую аристократию, о бале посланника, на котором он был, о приглашениях к NN и к SS.
Наташа сидела всё время молча, исподлобья глядя на него. Взгляд этот всё больше и больше, и беспокоил, и смущал Бориса. Он чаще оглядывался на Наташу и прерывался в рассказах. Он просидел не больше 10 минут и встал, раскланиваясь. Всё те же любопытные, вызывающие и несколько насмешливые глаза смотрели на него. После первого своего посещения, Борис сказал себе, что Наташа для него точно так же привлекательна, как и прежде, но что он не должен отдаваться этому чувству, потому что женитьба на ней – девушке почти без состояния, – была бы гибелью его карьеры, а возобновление прежних отношений без цели женитьбы было бы неблагородным поступком. Борис решил сам с собою избегать встреч с Наташей, нo, несмотря на это решение, приехал через несколько дней и стал ездить часто и целые дни проводить у Ростовых. Ему представлялось, что ему необходимо было объясниться с Наташей, сказать ей, что всё старое должно быть забыто, что, несмотря на всё… она не может быть его женой, что у него нет состояния, и ее никогда не отдадут за него. Но ему всё не удавалось и неловко было приступить к этому объяснению. С каждым днем он более и более запутывался. Наташа, по замечанию матери и Сони, казалась по старому влюбленной в Бориса. Она пела ему его любимые песни, показывала ему свой альбом, заставляла его писать в него, не позволяла поминать ему о старом, давая понимать, как прекрасно было новое; и каждый день он уезжал в тумане, не сказав того, что намерен был сказать, сам не зная, что он делал и для чего он приезжал, и чем это кончится. Борис перестал бывать у Элен, ежедневно получал укоризненные записки от нее и всё таки целые дни проводил у Ростовых.
Однажды вечером, когда старая графиня, вздыхая и крехтя, в ночном чепце и кофточке, без накладных буклей, и с одним бедным пучком волос, выступавшим из под белого, коленкорового чепчика, клала на коврике земные поклоны вечерней молитвы, ее дверь скрипнула, и в туфлях на босу ногу, тоже в кофточке и в папильотках, вбежала Наташа. Графиня оглянулась и нахмурилась. Она дочитывала свою последнюю молитву: «Неужели мне одр сей гроб будет?» Молитвенное настроение ее было уничтожено. Наташа, красная, оживленная, увидав мать на молитве, вдруг остановилась на своем бегу, присела и невольно высунула язык, грозясь самой себе. Заметив, что мать продолжала молитву, она на цыпочках подбежала к кровати, быстро скользнув одной маленькой ножкой о другую, скинула туфли и прыгнула на тот одр, за который графиня боялась, как бы он не был ее гробом. Одр этот был высокий, перинный, с пятью всё уменьшающимися подушками. Наташа вскочила, утонула в перине, перевалилась к стенке и начала возиться под одеялом, укладываясь, подгибая коленки к подбородку, брыкая ногами и чуть слышно смеясь, то закрываясь с головой, то взглядывая на мать. Графиня кончила молитву и с строгим лицом подошла к постели; но, увидав, что Наташа закрыта с головой, улыбнулась своей доброй, слабой улыбкой.
Лексика русского национального языка включает в свой состав общенародную лексику, использование которой не ограничено ни местом жительства, ни родом деятельности людей, и лексику ограниченного употребления
, которая распространена в пределах одной местности или в кругу людей, объединенных профессией, общими интересами и т.п.
Общенародная лексика составляет основу русского языка. В нее входят слова из разных областей жизни общества: политической, экономической, культурной, бытовой и т.д. Общенародные слова, в отличие от лексики ограниченного употребления, понятны и доступны любому носителю языка.
На протяжении всей истории русского литературного языка его лексика пополнялась
диалектизмами
. Среди слов, восходящих к диалектизмам, есть стилистически нейтральные (тайга, сопка, филин, земляника, улыбаться, пахать, очень
) и слова с экспрессивной окраской (нудный, аляповатый, мямлить, прикорнуть, чепуха, морока
). Многие слова диалектного происхождения связаны с жизнью и бытом крестьянства (батрак, борона, веретено, землянка
). Уже после 1917 года в литературный язык вошли слова хлебороб, вспашка, зеленя, пар, косовица, доярка, почин, новосел.
Обогащается русский литературный язык и этнографической лексикой. В 50-60-е годы освоены сибирские слова-этнографизмы падь, распадок, шуга
и др. В связи с этим в современной лексикографии высказывается мнение о необходимости пересмотра системы стилистических помет, ограничивающих употребление слов указанием на их диалектный характер.
И все же для развития современного литературного языка диалектное влияние не имеет существенного значения. Напротив, несмотря на единичные случаи заимствования диалектных слов литературным языком, он подчиняет себе диалекты, что приводит к их нивелировке и постепенному отмиранию.
В художественной речи диалектизмы выполняют важные стилистические функции: помогают передать местный колорит, особенности речи героев, наконец, диалектная лексика может быть источником речевой экспрессии.
Использование диалектизмов в русской художественной литературе имеет свою историю. Поэтика XVIII в. допускала диалектную лексику только в низкие жанры, главным образом в комедии; диалектизмы были отличительной особенностью нелитературной, преимущественно крестьянской речи персонажей. При этом часто в речи одного героя смешивались диалектные черты различных говоров.
Писатели-сентименталисты, предубежденные против грубого, «мужицкого» языка, ограждали свой слог от диалектной лексики.
Интерес к диалектизмам был вызван стремлением писателей-реалистов правдиво отразить жизнь народа, передать «простонародный» колорит. К диалектным источникам обращались И.А. Крылов, А.С. Пушкин, Н.В. Гоголь, Н.А. Некрасов, И.С. Тургенев, Л.Н. Толстой и др. У Тургенева, например, часто встречаются слова из орловского и тульского говоров (большак, гуторить, понева, зелье, во
лна, лекарка, бучило
и др.). Писатели XIX в. использовали диалектизмы, которые отвечали их эстетическим установкам. Это не значит, что в литературный язык допускались лишь какие-то опоэтизированные диалектные слова. Стилистически могло быть оправдано и обращение к сниженной диалектной лексике. Например: Как нарочно, мужички встречались все обтерханные
(Т.) - здесь диалектизм с отрицательной эмоционально-экспрессивной окраской в контексте сочетается с другой сниженной лексикой (ракиты стояли, как нищие в лохмотьях
; крестьяне ехали на плохих клячонках
).
Современные писатели также используют диалектизмы при описании деревенского быта, пейзажа, при передаче склада речи персонажей. Умело введенные диалектные слова являются благодарным средством речевой экспрессии.
Следует различать, с одной стороны, «цитатное» употребление диалектизмов, когда они присутствуют в контексте как иностилевой элемент, и, с другой стороны, использование их на равных правах с лексикой литературного языка, с которой диалектизмы стилистически должны слиться.
При «цитатном» употреблении диалектизмов важно соблюдать чувство меры, помнить о том, что язык произведения должен быть понятен читателю. Например: Все вечера, а то и ночи сидят [ребята] у огончиков
, говоря по-местному, да пекут опалихи
, то есть картошку
(Абр.) - такое употребление диалектизмов стилистически оправдано. При оценке эстетического значения диалектной лексики следует исходить из ее внутренней мотивированности и органичности в контексте. Само по себе присутствие диалектизмов еще не может свидетельствовать о реалистическом отражении местного колорита. Как справедливо подчеркивал А.М. Горький, «быт нужно в фундамент укладывать, а не на фасад налеплять. Местный колорит - не в употреблении словечек: тайга, заимка, шаньга
- он должен из нутра выпирать».
Более сложной проблемой является использование диалектизмов наравне с литературной лексикой как стилистически однозначных речевых средств. В этом случае увлечение диалектизмами может привести к засорению языка произведения. Например: Все вабит
, привораживает; Плавал одаль белозор
; Склон с прикрутицей муравится
- такое введение диалектизмов затемняет смысл.
При определении эстетической ценности диалектизмов в художественной речи следует учитывать, какие слова выбирает автор. Исходя из требования доступности, понятности текста, обычно отмечают как доказательство мастерства писателя употребление таких диалектизмов, которые не требуют дополнительных разъяснений и понятны в контексте. Поэтому часто писатели условно отражают особенности местного говора, используя несколько характерных диалектных слов. В результате такого подхода нередко диалектизмы, получившие распространение в художественной литературе, становятся «общерусскими», утратив связь с конкретным народным говором. Обращение писателей к диалектизмам этого круга уже не воспринимается современным читателем как выражение индивидуальной авторской манеры, оно становится своего рода литературным штампом.
Писатели должны выходить за рамки «междиалектной» лексики и стремиться к нестандартному использованию диалектизмов. Примером творческого решения этой задачи может быть проза В.М. Шукшина. В его произведениях нет непонятных диалектных слов, но речь героев всегда самобытна, народна. Например, яркая экспрессия отличает диалектизмы в рассказе «Как помирал старик»:
Егор встал на припечек, подсунул руки под старика.
Держись мне за шею-то... Вот так! Легкий-то какой стал!..
Выхворался... (...)
Вечерком ишо зайду попроведаю. (...)
Не ешь, вот и слабость, - заметила старуха. - Может, зарубим курку - сварю бульону? Он ить скусный свеженькой-то... А? (...)
Не надо. И поисть не поем, а курку решим. (...)
Хоть счас-то не ерепенься!.. Одной уж ногой там стоит, а ишо шебаршит ково-то. (...) Да ты что уж, помираешь, что ли? Может, ишо оклемаисся.(...)
Агнюша, - с трудом сказал он, - прости меня... я маленько заполошный был...
Характерные для нашей исторической эпохи процессы все большего распространения литературного языка и отмирания диалектов проявляются в сокращении лексических диалектизмов в художественной речи.
Диалектизмы как выразительное средство речи могут быть использованы лишь в тех стилях, в которых выход за нормативные границы лексики литературного языка в народные говоры стилистически оправдан. В научном и официально-деловом стилях диалектизмы не находят применения.
Введение диалектной лексики в произведения публицистического стиля возможно, но требует большой осторожности. В публицистике нежелательно употребление диалектизмов наравне с литературной лексикой, особенно недопустимы диалектизмы в авторском повествовании. Например: Тут Широких увидел Лушникова, и они вернулись на место сбора, разложили костер и стали кричать
товарищей; Ледокол шел ходко
, но Степан надеялся проскочить на правый берег, пока тропа на реке не порушена
- заменяя диалектизмы общеупотребительными словами, предложения можно исправить так: …стали звать
товарищей; Ледокол двигался быстро
, но Степан надеялся проскочить на правый берег, пока лед на реке был еще цел
(пока не тронулся лед
).
Совершенно недопустимо использование диалектных слов, значение которых не вполне ясно автору. Так, повествуя о юбилейном рейсе паровоза, журналист пишет: Все было так, как 125 лет назад, когда такой же паровичок прошел по первопутку
... Однако он не учел, что слово первопуток означает «первый зимний путь по свежему снегу».
Следует иметь в виду, что употребление диалектизмов не оправдано даже как характерологическое средство, если автор приводит слова героев, сказанные в официальной обстановке. Например: ...Надо своевременно доглядеть
животное, поставить в известность ветеринарную службу; Шефы приносят продукты, мосты
вымоют, белье в прачечную сдадут. А иногда и просто повечерять
зайдут
(речь героев очерков). В таких случаях диалектизмы создают недопустимый разнобой речевых средств, потому что в беседе с журналистами сельские жители стараются говорить на литературном языке. Авторам очерков, можно было написать: ...Надо вовремя позаботиться
о животном; ...полы
вымоют; иногда просто поужинать
зайдут
.
К профессиональной лексике относятся слова и выражения, используемые в различных сферах деятельности человека, не ставшие, однако, общеупотребительными.
служат для обозначения различных производственных процессов, орудий производства, сырья, получаемой продукции и т.д. В отличие от терминов, представляющих собой официальные научные наименования специальных понятий, профессионализмы воспринимаются как «полуофициальные» слова, не имеющие строго научного характера. Например, в устной речи полиграфистов бытуют профессионализмы: концовка
- «графическое украшение в конце книги», усик
- «концовка с утолщением в середине», хвост
- «нижнее наружное поле страницы, а также нижний край книги, противоположный головке книги».
В составе профессиональной лексики можно выделить группы слов, различные по сфере употребления: профессионализмы, используемые в речи спортсменов, шахтеров, охотников, рыбаков. Слова, представляющие собой узкоспециальные наименования, применяемые в области техники, называются
техницизмами
.
Особо выделяются профессионально-жаргонные
слова, которые имеют сниженную экспрессивную окраску. Например, инженеры употребляют слово ябедник
в значении «самозаписывающий прибор»; в речи летчиков бытуют слова недомаз
и перемаз
(недолет и перелет посадочного знака), пузырь
, колбаса
- «шар-зонд»; у журналистов - подснежник
- «человек, работающий в газете корреспондентом, но зачисленный в штаты по другой специальности»; как обозвать?
- «как озаглавить (статью, очерк)?»; закурсивить
(выделить курсивом).
В справочниках и специальных словарях профессионализмы часто заключаются в кавычки, чтобы их можно было отличить от терминов («забитый
» шрифт - «шрифт, находящийся долгое время в набранных гранках или полосах»; «чужой
» шрифт - «буквы шрифта иного начертания или размера, ошибочно попавшие в набранный текст или заголовок»).
При определенных условиях профессионализмы находят применение в литературном языке. Так, при недостаточной разработанности терминологии профессионализмы нередко играют роль терминов. В этом случае они встречаются не только в устной, но и в письменной речи. При использовании профессионализмов в научном стиле авторы часто разъясняют их в тексте (Так называемое легкое сено
пользуется заслуженной дурной славой, как корм малопитательный, при значительном употреблении которого замечаются случаи ломкости костей у животных
).
Профессионализмы нередки в языке многотиражных, отраслевых газет (Осаживать
вагоны после роспуска
состава и отвлекать для этого маневровые средства, ...роспуск
состава с надвигом
другого
). Преимущество профессионализмов перед их общеупотребительными эквивалентами в том, что профессионализмы служат для разграничения близких понятий, предметов, которые для неспециалиста имеют одно общее название. Благодаря этому специальная лексика для людей одной профессии является средством точного и лаконичного выражения мысли. Однако информативная ценность узкопрофессиональных наименований утрачивается, если с ними сталкивается неспециалист. Поэтому в газетах использование профессионализмов требует осторожности.
Проникают в язык газеты и профессионализмы сниженного стилистического звучания, очень распространенные в разговорной речи. Например, очеркисты обращаются к таким выразительным профессионализмам, как «челноки
», челночный бизнес
, включить счетчик
(повысить процент кредита) и т.п. Однако излишнее употребление профессионализмов мешает восприятию текста и становится серьезным, недостатком стиля. Профессионально-жаргонная лексика не употребляется в книжных стилях. В художественной литературе она может быть использована наряду с другими просторечными элементами как характерологическое средство.
Включение в текст профессионализмов нередко бывает нежелательным. Так, в газетной статье не может быть оправдано употребление узкоспециальных профессионализмов. Например: На руднике очень несвоевременно проводится ополаживание
горизонтов, заоткоска
дорог
- только специалист может разъяснить, что имел в виду
В книжных стилях не следует использовать профессиональную лексику из-за ее разговорно-просторечной окраски. Например: Надо добиться, чтобы завалка
печей не превышала двух часов, а плавка в печи сидела
не дольше б часов 30 минут
(лучше: ).
Недопустимо также употребление в книжных стилях жаргонно-профессиональных слов, которые используются в устной речи как неофициальные варианты научных терминов и обычно имеют сниженную экспрессивную окраску. Такие профессионализмы иногда по недоразумению принимают за научные термины и включают в произведения научного стиля (пишут: дозер
вместо дозатор
, высокочастотник
вместо высокочастотный громкоговоритель
, взаимность
вместо метод взаимности
, органика
вместо органические удобрения). Введение профессионально-жаргонных слов в письменную речь снижает стиль и нередко становится причиной неуместного комизма [Пескоструйка
дает возможность капитально производить покраску автомашин
(лучше: С помощью пескоструйного аппарата хорошо очищается поверхность автомобиля, что обеспечивает высокое качество его окраски
)]. В 90-е годы русский литературный язык активно пополняется разговорной лексикой, а поэтому профессиональные и профессионально-жаргонные слова появляются на страницах газет, журналов. Многие профессионализмы стали широко известны, хотя до недавнего времени лексикологи не включали их в толковые словари. Например, перестало быть узкопрофессиональным наименование черный ящик
, означающее «защищенный бортовой накопитель полетной информации». При описании авиакатастроф журналисты свободно используют этот профессионализм, и комментарии к нему появляются лишь в том случае, если автор статьи хочет изобразить картину трагедии наглядно:
Среди разбросанных в радиусе десятка километров обломков столкнувшихся самолетов аварийная комиссия отыскала два «черных ящика» с Ил-76Т и один такой же прибор с саудовского «Боинга».
Эти укрытые в прочнейшие металлические корпуса оранжевого цвета устройства выдерживают без повреждений 1000-градусную температуру и стократную перегрузку при ударе.
Жаргонная лексика в отличие от профессиональной, обозначает понятия, которые в общенародном языке уже имеют наименования. Жаргон
- разновидность разговорной речи, используемая определенным кругом носителей языка, объединенных общностью интересов, занятий, положением в обществе. В современном русском языке выделяют молодежный жаргон, или сленг
(от англ. slang - слова и выражения, употребляемые людьми определенных профессий или возрастных групп). Из сленга в разговорную речь пришло множество слов и выражений: шпаргалка, зубрить, хвост
(академическая задолженность), плавать
(плохо отвечать на экзамене), удочка
(удовлетворительная оценка) и т.п. Появление многих жаргонизмов связано со стремлением молодежи ярче, эмоциональнее выразить свое отношение к предмету, явлению. Отсюда такие оценочные слова: потрясно, обалденный, клевый, ржать, балдеть, кайф, ишачить, пахать, загорать
и т.п. Все они распространены только в устной речи и нередко отсутствуют в словарях.
Однако в сленге немало слов и выражений, которые понятны лишь посвященным. Приведем для примера юмореску из газеты «Университетская жизнь» (09.12.1991).
Хаммурапи был нехилый политический деятель. Он в натуре катил бочку на окружавших кентов. Сперва он наехал на Ларсу, но конкретно обломился. Воевать с Ларсой было не фигушки воробьям показывать, тем более, что ихний Рим-Син был настолько навороченным шкафом, что без проблем приклеил Хаммурапи бороду. Однако того не так легко было взять на понт, Ларса стала ему сугубо фиолетова, и он перевел стрелки на Мари. Ему удалось накидать лапши на уши Зимрилиму, который тоже был крутым мэном, но в данном случае прощелкал клювом. Закорифанившись, они наехали на Эшнуну, Урук и Иссин, которые долго пружинили хвост, но пролетели, как стая рашпилей.
Для непосвященного такой набор жаргонных слов оказывается непреодолимым препятствием к пониманию текста, поэтому переведем этот отрывок на литературный язык.
Хаммурапи был искусным политическим деятелем. Он проводил экспансионистскую политику. Сначала правитель Вавилона пытался захватить Ларсу, но это ему не удалось. Воевать с Ларсой оказалось не так-то просто, тем более, что их правитель Рим-Син был настолько изворотливым дипломатом, что с легкостью заставил Хаммурапи отказаться от своего намерения. Но Хаммурапи продолжал завоевательные походы с целью расширения территории своего государства. И, оставив на время попытки покорения Ларсы, он изменил политический курс, и вавилонская армия устремилась на север. Ему удалось заключить союз с правителем Мари Зимрилимом, который тоже был неплохим политиком, но в данном случае уступил военной силе Хаммурапи. Объединенными силами были покорены Эшнуну, Урук и Иссин, которые упорно защищались, но в конце концов оказались побежденными.
При сравнении этих столь разных «редакций» нельзя отказать первой, насыщенной жаргонизмами, в живости, образности. Однако очевидна неуместность употребления сленга на лекции по истории.
Экспрессивность жаргонной лексики способствует тому, что слова из жаргонов переходят в общенародную разговорно-бытовую речь, не связанную строгими литературными нормами. Большинство слов, получивших распространение за пределами жаргонов, можно считать жаргонизмами только с генетической точки зрения, а в момент их рассмотрения они уже принадлежат просторечию. Этим объясняется непоследовательность помет к жаргонизмам в толковых словарях. Так, в «Словаре русского языка» С.И. Ожегова засыпаться
в значении «потерпеть неудачу» (разг.), в значении «попасться, оказаться уличенным в чем-нибудь» (прост.), а в «Толковом словаре русского языка» под ред. Д.Н. Ушакова оно имеет пометы (простореч., из воровского арго). У Ожегова зубрить
(разг.), а у Ушакова к этому слову дана помета (школьн. арго). Многие жаргонизмы в новейших словарях даются со стилистической пометой (прост.) [например, у Ожегова: предки
- «родители» (прост., шутл.); хвост
- «остаток, невыполненная часть чего-нибудь, например экзаменов» (прост.); салага
- «новичок, новобранец, младший по отношению к старшим» (прост.) и т.д.].
Жаргонная лексика уступает литературной в точности, что определяет ее неполноценность как средства общения. Значение жаргонизмов, как правило, варьируется в зависимости от контекста. Например, глагол кемарить
может означать дремать, спать, отдыхать
; глагол наехать - угрожать, вымогать, преследовать, мстить
; прилагательное клевый
имеет значения хороший, привлекательный, интересный, надежный
и т.д.; таково же значение слова убойный и ряда других. Все это убеждает в нецелесообразности замены богатого, яркого русского языка сленгом.
Особую социально ограниченную группу слов в современном русском языке составляет лагерный жаргон
, которым пользуются люди, поставленные в особые условия жизни. Он отразил страшный быт в местах заключения: зек
(заключенный), шпон
или шмон
(обыск), баланда
(похлебка), вышка
(расстрел), стукач
(доносчик), стучать
(доносить) и под. Такие жаргонизмы находят себе применение при реалистическом описании лагерной жизни бывшими «узниками совести», получившими возможность открыто вспоминать о репрессиях. Процитируем одного из талантливейших русских писателей, не успевших реализовать свой творческий потенциал по известным причинам:
Если тебя вызывают на вахту, это значит - жди неприятностей. Либо карцер следует, либо еще какая-нибудь пакость...
Правда, в карцер меня на этот раз не посадили и даже не «лишили ларьком». «Лишить ларьком» или «лишить свиданием» - это начальственные формулы, возникшие в результате склонности к лаконизму, это 50% экономии выражения. «Лишить права пользования ларьком» или «...свиданием». Начальству, вконец замученному стремлением к идеалу, приходилось довольно часто прибегать к спасительной скороговорке, и оно, естественно, старалось сберечь секунды. Так вот, меня ожидало нечто необычное. Войдя, я увидел нескольких надзирателей и во главе их - «Режима». Мы ведь тоже были склонны к краткости, правда, по другим соображениям: когда приближалась опасность, проще и выгоднее было шепнуть: «Режим!», чем произносить: «Заместитель начальника лагеря по режиму».
Кроме «Режима», надзирателей и меня, в комнате был еще некто, и я сразу уставился на него.
(Юлий Даниэль)
По этому отрывку можно составить представление и о самом «механизме» появления этих странных жаргонизмов. Хочется надеяться, что для их закрепления в русском языке не будет экстралингвистических условий и что они быстро перейдут в состав пассивной лексики.
Этого нельзя сказать о языке преступного мира (воров, бродяг, бандитов). Эта жаргонная разновидность языка определяется термином арго (фр. argot - замкнутый, недеятельный). Арго
- засекреченный, искусственный язык уголовников (блатная музыка
), известный лишь посвященным и бытующий также лишь в устной форме. Отдельные арготизмы получают распространение за пределами арго: блатной, мокрушник, перо
(нож), малина
(притон), расколоться, шухер, фраер
и под., но при этом они практически переходят в разряд просторечной лексики и в словарях даются с соответствующими стилистическим пометами: «просторечное», «грубопросторечное».
Многие известные писатели с осторожностью относились к жаргонизмам. Так, И. Ильф и Е. Петров при переиздании романа «Двенадцать стульев» отказались от некоторых жаргонизмов. Стремление писателей оградить литературный язык от влияния жаргонизмов продиктовано необходимостью непримиримой борьбы с ними: недопустимо, чтобы жаргонная лексика популяризовалась через художественную литературу.
В публицистических текстах возможно обращение к арготизмам в материалах определенной тематики. Например, в рубрике «Криминальные сюжеты»:
«Сливки» преступного мира - «воры в законе»... Ниже стоят обычные блатные, которых в колонии называют «отрицаловкой» или «шерстью». Жизненное кредо «отрицаловки» противодействовать требованиям администрации и, наоборот, делать все, что запрещает начальство... А в основании колонийской пирамиды-основная масса осужденных: «мужики», «работяги». Это те, кто искренне встал на путь исправления.
В редких случаях жаргонизмы могут использоваться в газетных материалах, имеющих острую сатирическую направленность.
Обращение к жаргонизмам не в сатирических контекстах, продиктованное стремлением авторов оживить повествование, расценивается как стилистический недочет. Так, автор увлекся игрой слов, назвав свою заметку так: Художник Дали совсем офонарел
(в заметке описывается необычная скульптура художника - в виде светильника, что дало основания корреспонденту для каламбура: фонарь - офонарел
). Для читателя, не владеющего жаргоном, подобные словечки становятся загадкой, а ведь язык газеты должен быть доступен всем.
Заслуживает порицания и увлечение жаргонной лексикой журналистов, пишущих о преступлениях, убийствах и грабежах в шутливом тоне. Употребление в таких случаях арготических и жаргонных слов придает речи неуместный, веселый оттенок. О трагических событиях повествуется как об увлекательном происшествии. Для современных корреспондентов «Московского комсомольца» такой стиль стал привычным. Приведем лишь один пример.
На Тверской улице в прошлый четверг милиционеры подобрали двух девиц, которые пытались «толкнуть» прохожим видеомагнитофон на золотишко
. Выяснилось, что девахи накануне ночью обчистили
квартиру на Осеннем бульваре. (...) Заводилой выступала 19-летняя бомжиха
...
Тенденция к снижению стиля газетных статей наглядно демонстрируется многими газетами. Это приводит к употреблению жаргонизмов и арготизмов даже в серьезных материалах, а для коротких заметок, репортажей стиль, «расцвеченный» сниженной лексикой, стал обычным. Например:
А я не уступлю вам коридорчик
В Кремле новый заскок: одарить братскую Белоруссию выходом к морю через Калининград. «Мы собираемся договориться с поляками и получить их согласие на строительство участка магистрали через их территорию», - сказал давеча Президент России.
Однако эта «примета времени» не встречает сочувствия у стилистов, которые не одобряют смешение стилей, создающее неуместный комизм в подобных публикациях.
Диалектные слова, будучи употребленными в письменных текстах, рассчитанных на широкого читателя, становятся диалектизмами, которые в языке художественной литературы выполняют особую роль. В авторском повествовании они воссоздают местный колорит, как и экзотизмы, и, подобно историзмам, являются одним из средств реалистического изображения действительности. В речи персонажей они служат средством речевой характеристики героя. Диалектизмы шире используются в диалогах, чем в авторском повествовании. При этом использование слов, сфера употребления которых ограничена территорией одной или нескольких областей, должно быть продиктовано необходимостью и художественной целесообразностью.
Как установили диалектологи, в русском языке «в зависимости от своего происхождения выделяются говоры севернорусские и южнорусские, с переходными между ними среднерусскими» (71, с.22). В художественной литературе нашли отражение характерные черты и каждой из этих основных групп, и входящих в них конкретных узкотерриториальных диалектов.
Умело расцвечивали речь своих героев местными словами М. Шолохов, В. Распутин, В. Астафьев, Ф. Абрамов и др. писатели. Образцы наиболее удачного стилистического использования диалектизмов находим в романах М. Шолохова «Тихий Дон» и «Поднятая целина». Писатель изображает жизнь донского казачества, и естественно, что донские диалектизмы отражаются в речи персонажей и частично в авторском повествовании. Вот характерные примеры авторского повествования с уместно инкрустированными диалектизмами (в целях создания местного колорита)
:
К вечеру собралась гроза. Над хутором стала бурая туча. Дон, взлохмаченный ветром, кидал на берега гребнистые частые волны. За левадами
палила небо сухая молния, давил землю редкими раскатами гром. Под тучей, раскрылатившись, колесил коршун, его с криком преследовали вороны. Туча, дыша холодком, шла вдоль по Дону, с запада. За займищем
грозно чернело небо, степь выжидающе молчала («Тихий Дон», кн. 1, ч. 1, гл. 4).
Сравните с другими отрывками:
Аксинья отстряпалась рано, загребла жар, закутала трубу и, перемыв посуду, выглянула в оконце, глядевшее на баз
. Степан стоял возле слег
, сложенных костром у плетня к мелеховскому базу
. В уголочке твердых губ его висела потухшая цигарка; он выбирал из костра подходящую соху
. Левый угол сарая завалился, надо было поставить две прочных сохи
и прикрыть оставшимся камышом» (там же, ч. 2, гл. 12).
В мелеховском курене
первый оторвался ото сна Пантелей Про-кофьевич. Застегивая на ходу ворот расшитой крестиками рубахи, вышел на крыльцо <…>, выпустил на проулокскотину.
На подоконнике распахнутого окна мертвенно розовели лепестки отцветавшей в палисаднике вишни. Григорий спал ничком, кинув наотмашь руку.
– Гришка, рыбалить
поедешь?
– Чего ты? - шепотом спросил тот и свесил с кровати ноги.
– Поедем, посидим зорю.
Григорий, посапывая, стянул с подвески
будничные шаровары, вобрал их в белые шерстяные чулки и долго надевал чирик,
выпрямляя подвернувшийся задник.
– А приваду
маманя варила? - сипло спросил он, выходя за отцом в сенцы.
– Варила. Иди к баркасу, я зараз.
Старик ссыпал в кубышку распаренное пахучее жито,
по-хозяйски смел на ладонь упавшие зерна и, припадая на левую ногу, захромал к спуску. Григорий, нахохлясь, сидел в баркасе.
– Куда править?
– К Черному яру. Спробуем возле энтой карши,
где надысь
сидели.
Баркас, черканув кормою землю, осел в воду, оторвался от бeрегa. Стремя понесло его, покачивая, норовя повернуть боком. Григорий, не огребаясь, правил веслом.
– Не будет, батя, дела... Месяц на ущербе.
– Серники
захватил?
– Дай огню.
Старик закурил, поглядел на солнце, застрявшее по ту сторону коряги.
– Сазан, он разно берет. И на ущербе иной раз возьмется.
(Там же, ч. 1, гл. 2.)
В произведениях М.А. Шолохова используются прежде всего диалектные слова, широко распространенные в южнорусском наречии; многие из них известны также украинскому языку. Если выписать из романа диалектизмы, наиболее часто употребляемые в авторской
речи, то перечень будет сравнительно небольшим. Чаще всего это слова, обозначающие донские реалии – названия предметов хозяйства, быта, одежды, названия животных и птиц, явлений природы: курень
– казачий дом со всеми хозяйственными постройками, баз
– загон для скота на дворе и сам двор, горница
– комната, стодол
– сарай, соха
– жердь, подпорка с развилиной, костер
– поленница, слега
– тонкая длинная жердь, коваль
– кузнец, рогач
– ухват, чапля –
сковородник, жито
– зерно (всякое), бурак
– свёкла; гас
– керосин, серники
– спички, каймак
– сливки, бурсаки
– булки, жалмерка
– солдатка; справа
– одежда казака, чекмень
– казачий военный мундир, завеска
– передник, чирик
– сапог без голенища, башмак; бугай
– бык (племенной), кочет
– петух; балка
– овраг в степи, займище
– луг, заливаемый весенней водой, левада
– участок земли с лугом, огородом и садом, шлях
– дорога, татарник
– чертополох.
При сравнительном анализе частотности и характера диалектизмов в авторском повествовании и в речи персонажей выясняется, что из уст героев романа – донских казаков – диалектная лексика звучит чаще и представлена многообразнее. И это закономерно, поскольку в речи персонажей отражены не только местные названия, но и воспроизводится донской говор, т.е. речь героя становится средством его характеристики. В ней свободно употребляются не только существительные, но и диалектные глаголы и наречия; наряду с собственно лексическими диалектизмами используются лексико-семантические, лексико-фонетические и лексико-словообразовательные: гутарить
– говорить, угадать
– узнать, кохаться –
любить друг друга, кричать
– плакать, шуметь
– кричать, гребится
– кажется, зараз
– сразу,немедленно, сейчас, трошки
– немного, дюже
– очень, сильно, надысь
– на днях, недавно, рыбалить
– рыбачить (фонет. диалектизм), подвеска
– веревка, на которой вешают занавеску, загораживающую постель, карша
– глубокое место в реке, привада
– приманка и др.
Вместе с тем сопоставительный анализ первого и окончательного вариантов рукописей романов «Тихий Дон» и «Поднятая целина» показывает, что М. Шолохов последовательно стремился избавить текст от чрезмерного насыщения диалектизмами, которыми он вначале увлекся в большей мере, чем этого требовали стоящие перед ним художественные цели и задачи. Вот характерный пример авторской правки рукописи романа «Поднятая целина»:
1. Меня кубыть ветром несло.
2. Я отощал вовзят, не дойду.
3. Глухо побрякивая привязанным к шее балобоном, бежал жеребенок.
4. Теперь надо навалиться на волочбу. И чтобы обязательно волочить в три следа.
5. Хозяин охаживал коня руками.
1. Меня словно ветром несло.
2. Я отощал совсем, не дойду.
3. Глухо побрякивая привязанным к шее колокольчиком, бежал жеребенок.
4. Теперь надо навалиться на боронование. И чтобы обязательно боронить в три следа.
5. Хозяин гладил коня руками.
Сопоставление свидетельствует о взвешенном и вдумчивом отношении автора (в расчете на массового читателя) к отбору и употреблению слов из родных для него донских говоров.
Большим мастером художественного употребления местных слов был П.П. Бажов, автор сказов «Малахитовая шкатулка». Создание сказов, опирающихся на рабочий фольклор, казалось бы, предполагало использование уральских диалектных слов; однако писатель отбирал их осторожно, так как придерживался твердого принципа: «Я должен брать только такие слова, которые считаю очень ценными». (7, с.179). Бажов искал слова не узкодиалектные, а прежде всего профессиональные, выбирая из них самые образные, эмоциональные, соответствующие сказовому стилю с его напевностью, лукавством и юмором. Вот характерный для языка и стиля П.П. Бажова отрывок из сказа «Каменный цветок»:
Приказчик не поверил. Смекнул тоже, что Данилушка вовсе другой стал: поправился, рубашонка на нем добрая, штанишки тоже и на ногах сапожнешки. Вот и давай проверку Данилушке делать:
– Ну-ко, покажи, чему тебя мастер выучил?
Данилушка запончик надел, подошел к станку и давай рассказывать да показывать. Что приказчик спросит – у него на все ответ готов. Как околтать камень, как распилить, фасочку снять, чем склеить, как колер навести, как на медь присадить, как на дерево. Однем словом, все как есть.
Пытал-пытал приказчик, да и говорит Прокопьичу:
– Этот, видно, гож тебе пришелся?
– Не жалуюсь,– отвечает Прокопьич.
Образцы умеренного и уместного использования диалектизмов дают классики: А.С. Пушкин, Н.В. Гоголь, Н.А. Некрасов, И.С. Тургенев, А.П. Чехов, Л.Н. Толстой и др. Например, не кажутся лишними диалектизмы в рассказе «Бежин луг» И.С. Тургенева: «Чего ты, лесное зелье
, плачешь?» (о русалке); «Гаврила баил
, что голосок, мол, у ней такой тоненький»; «Что намеднись
у нас на Варнавицах приключилось»; «Старостиха…дворовую собаку так запужала
, что та с цепи долой…» (все эти слова в речи мальчиков, сидящих у костра, не требуют перевода). Если же писатель не был уверен в правильном понимании читателем подобных слов, то он разъяснял их: «Лужком пошел – знаешь, там где он сугибелью
выходит, там ведь есть бучило
; знаешь, оно ещё всё камышом заросло…» (Сугибель
– крутой поворот в овраге; Бучило
– глубокая яма с весенней водой; примечания И.С. Тургенева).
Другие писатели ХIХ в. также нередко инкрустировали свои сочинения местными словами, руководствуясь стилистическими критериями меры и сообразности. Диалектизмы того времени, многие из которых впоследствии вошли в литературный язык (в том числе с легкой руки употребивших их известных прозаиков), можно найти в произведениях И.А. Гончарова (крякнул
), Г.И. Успенского (хоботьё
), П.Д. Боборыкина (выставляться
), Л.Н. Толстого (балка, чувяки
) и др. Через речь интеллигенции влились в литературный язык и закрепились в нем простонародные слова земляника, брюква, ботва, паук, деревня, черемуха, пахать, хилый, доить, почин, быт, суть, проходимец
и сотни других.
Диалектные слова употребляли не только писатели, но и поэты XIX в. – Кольцов и Некрасов, Никитин и Суриков. Встречались такие слова и в поэзии первой трети XX в. Например, в стихах С.А. Есенина можно обнаружить заметный слой диалектных слов: выть
– земля и судьба, кукан
– островок, махотка
– кринка, хмарь
– мгла, шушун
– кофта, шубейка
– душегрейка, бластиться
– мерещиться, шигать
– убегать, шибко
– очень, сильно
и т.п. Сопоставление ранних стихов С. Есенина с более зрелыми обнаруживает, что в начальный период своего творчества поэт использовал местную лексику в гораздо большей степени – например, в стихотворении «В хате» (1914 г.):
Пахнет рыхлыми дроченами;
У порога в дежке
квас,
Над печурками
точеными
Тараканы лезут в паз.
Вьется сажа над заслонкою,
В печке нитки попелиц,
А на лавке за солонкою
Шелуха сырых яиц.
Мать с ухватами не сладится,
Нагибается низко,
Старый кот к мохотке
крадется
На парное молоко.
Для справок: дрочёна
– «кушанье из запеченной смеси яиц, молока и муки или тертого картофеля»; дёжка, дежа
– «квашня, кадушка для замешивания теста»; печурка
– «выемка в русской печи для просушки чего-либо»; заслонка.
– «железная крышка, прикрывающая устье русской печи»; попелица
– «зола, пепел»; мохотка
– «кринка».
Написанное позднее широко известное стихотворение «Письмо к матери» (1924 г.) может служить образцом проявления сформировавшегося в сознании С. Есенина представления о соразмерности, разумном балансе между общеупотребительными словами и диалектизмами в художественной речи. В стихотворении всего два областных слова, которые уместно используются и для создания кольцевой структуры (во 2-й и последней строфах), и для того, чтобы поэтический текст был, по замыслу автора, ближе сердцу крестьянской матери:
Так забудь же про свою тревогу,
Не грусти так шибко
обо мне.
Не ходи так часто на дорогу
В старомодном ветхом шушуне
.
Примечание
. Слово шушун,
которое обозначает старинную верхнюю женскую одежду типа телогрейки, кофты, не все исследователи признают диалектизмом, тем более этнографическим (т.е. называющим предмет быта или одежды, используемый только жителями данной местности и неизвестный за ее пределами). Например, Н.М. Шанский высказывает совершенно иное мнение об этом слове:
«На первый взгляд слово шушун
<…> является у Есенина таким же диалектизмом, как наречие шибко
– «очень».
Но это не так. Слово это было давно широко известно в русской поэзии и ей не чуждо. Оно встречается уже, например, у Пушкина («Я ждал тебя; в вечерней тишине // Являлась ты веселою старушкой, // И надо мной сидела в шушуне, //
В больших очках и с резвою гремушкой»), шутливо описывающего свою музу.
Не гнушался этим словом и такой изысканный стилист нашей эпохи, как Б. Пастернак. Так, в его небольшой поэме или большом стихотворении «Вакханалии», написанном в 1957 г., о существительное шушун
мы «спотыкаемся» сразу же в его втором четверостишии (старух шушуны
) » (100, с.382.)
Хотя употребление узкоместных слов с течением времени сокращается, их можно обнаружить в стихотворениях многих русских поэтов советского периода. Вот несколько примеров.
А. Твардовский:
Я знал не только понаслышке,
Что труд его в большой чести,
Что без железной кочедышки
И лаптя толком не сплести.
(«За далью – даль»)
А. Прокофьев:
А у нас на Ладоге
Бьет шуга
,
Ладожанок радуя,
Цветет куга
.
(«А у нас на Ладоге»)
Л. Ошанин:
Путь олений однотонен, долог
По хрустящей снежной целине,
И уже полярный звездный холод
Заглянул под малицу
ко мне.
(«Ущелье»)
Л. Татьяничева:
Изморозь зовут здесь морзянкой.
Называют падерой
пургу.
В кожушках, надетых наизнанку,
Лиственницы пляшут на снегу.
Пляшут так, что аж поземка вьется,
Кружится от счастья голова...
Желтолобым олененком солнце
Смотрит из-за каждого ствола.
Здесь седые неулыбы-ели
Ёлушками кличут,
как невест...
Я пришел к зиме на новоселье
В густохвойный осветленный лес.
(«Новоселье»)
Родные, знакомые с детства слова
Уходят из обихода:
В полях поляши
– тетерева,
Летятина
– дичь, пересмешки
– молва,
Залавок
– подобье комода.
Не допускаются в словари
Из сельского лексикона:
Сугрёвушка
, фыпики
– снегири;
Дежень
, воркуны
вне закона.
Слова исчезают, как пестери
,
Как прясницы
и веретёна.
Возилкой
неполный мешок с зерном
Вчера назвала мельничиха,
Поднёбицей
– полку под потолком,
Клюкву – журавлихой
.
Нас к этим словам привадила
мать,
Милы они с самого детства.
И ничего не хочу уступать
Из вверенного наследства.
Но как отстоять его, не растерять
И есть ли такие средства?
(«Родные слова»)
Для справок: кочедык
или костыг
– шило для плетения лаптей;
шуга
– мелкий рыхлый лед; куга
– озерный камыш; малица
– верхняя одежда из оленьих шкур; сугрёвушка
– «родной, милый, сердечный человек»; дежень
– «квашеное молоко»; воркун
– «голубь, сильно и много воркующий»; пестерь
– «приспособление для переноски тяжестей – например, сена»; прясница
– «приспособление для прядения без веретена».
Примечание
. В последнем стихотворении текст намеренно насыщен северорусскими диалектизмами, поскольку автор поставил перед собой стилистическую цель не только выразить свое трепетное, полное сыновней любви и ностальгической грусти отношение к «родным, знакомым с детства» словам, но и вызвать в душе читателя сопереживание по поводу их постепенного исчезновения из повседневной речи.
Диалектизмы, будучи стилистически значимым разрядом лексики, используются для создания местного колорита, речевой характеристики, стилизованного текста, поэтому их употребление без художественной необходимости, как и нагнетание в тексте большого числа диалектизмов, – чаще всего и признак невысокой речевой культуры, и показатель натурализма в искусстве слова.
На это обращали внимание такие мастера художественного слова, как Л.Н. Толстой, А.П. Чехов, М. Горький и др. Например, Л.Н. Толстой; говоря о языке книг для народа, советовал «не то что употреблять простонародные, мужицкие и понятные слова, а <…> употреблять хорошие, сильные слова и не <…> употреблять неточные, неясные, необразные слова» (81, с.365 – 366). А.П. Чехов писал 8 мая 1889 г. Ал.П. Чехову: «Язык должен быть прост и изящен. Лакеи должны говорить просто, без пущай и теперича» (95, с.210). Современные писатели, обращающиеся к диалектизмам, должны помнить саркастическое изречение М. Горького «Если в Дмитровском уезде употребляется слово хрындуги, так ведь необязательно, чтобы население остальных 800 уездов понимало, что значит это слово» и его пожелание начинающим авторам – писать «не по-вятски, не по-балахонски».
В популярной книге Д.Э. Розенталя и И.Б. Голуб «Секреты стилистики» в качестве примера неоправданного перенасыщения текста диалектизмами приведен отрывок из пародийной «Вятской элегии» (написанной на вятском наречии и требующей перевода на литературный язык).
Диалектный текст:
Все бахорили, что я детина окичной, важный. Где я, там всегда бывало сугатно. А теперь? Уж я не вертечой, как потка! …О когда, когда закрою шары свои и на меня посадят варежник!
Перевод на литературный язык:
Все говорили, что я детина опрятный, молодец. Где я, там всегда многолюдно. А теперь? Уже я не резвлюсь, как птичка! …О когда, когда закрою глаза свои и меня посыплют можжевельником!
(См. 68, с.52.)
В русской литературе есть замечательные произведения, в которых использование диалектных средств значительно превышает ту норму, к которой мы привыкли, читая рассказы И.С. Тургенева или романы М. Шолохова. Тому, кто прочел поморские сказания архангельских писателей Б. Шергина и С. Писахова, наполненные музыкой северной народной речи, невозможно представить их без диалектизмов. Попробуйте, например, заменить общелитературными диалектные слова и выражения в небольшом отрывке из сказки Б. Шергина «Волшебное кольцо».
Жили Ванька двоима с матерью. Житьишко было само последно. Ни послать, ни окутацца и в рот положить нечего. Однако Ванька кажной месяц ходил в город за пенсией. Всего получал одну копейку. Идет оногды с этима деньгами, видит – мужик собаку давит:
Мужичок, вы пошто шшенка мучите?
А твое какое дело? Убью вот, телячьих котлетов наделаю.
Продай мне собачку.
За копейку сторговались. Привел домой:
Мама, я шшеночка купил.
Што ты, дураково поле?! Сами до короба дожили, а он собаку покупат!
Если вы рискнули подвергнуть этот фрагмент текста «олитературиванию», то смогли убедиться, что в таком случае вся неповторимая образность,
просвеченная добрым юмором автора и дышащая свежестью живой речи поморов, сразу же исчезает.
От диалектизмов и разговорно-просторечных слов необходимо отличать народно-поэтические слова
, заимствованные из фольклорных произведений. Такими словами являются, например, существительные батюшка –
отец, зелье
– яд, зазноба
(любимая), кречет
– сокол, кручина –
горе, печаль (отсюда глагол закручиниться
), мурава –
трава;прилагательные лазоревый
– голубой, погожий
– ясный, пунцовый –
красный, родимый
– родной, ретивое
– горячее, пылкое (сердце) и т.п. Есть и немало народно-поэтических фразеологизмов: словно маков цвет, как дуб во чистом поле, красно солнышко и красна девица, добрый молодец и молодецкая удаль, богатырская сила, совет да любовь
и др. К народно-поэтической фразеологии в широком понимании этого термина также можно отнести устойчивые выражения из сказок, былин и преданий; пословицы, поговорки, загадки, прибаутки, считалки и произведения других малых фольклорных жанров.
Народно-поэтические слова и выражения, как правило, имеют положительную эмоционально-экспрессивную окраску и входят в фонд образных средств разговорной речи.