«Отныне плащ мой фиолетов…. Отныне плащ мой фиолетов
"Отныне плащ мой фиолетов,Берета бархат в серебре:
Я избран королем поэтов
На зависть нудной мошкаре.
Меня не любят корифеи -
Им неудобен мой талант:
Им изменили лесофеи
И больше не плетут гирлянд.
Лишь мне восторг и поклоненье
И славы пряный фимиам,
Моим - любовь и песнопенья! -
Недосягаемым стихам.
Я так велик и так уверен
В себе, настолько убежден,
Что всех прощу и каждой вере
Отдам почтительный поклон.
В душе - порывистых приветов
Неисчислимое число.
Я избран королем поэтов -
Да будет подданным светло!"
Игорь Северянин. "Об избрании "Королем поэтов“ (1918)
27 февраля 1918 года в Большой аудитории Политехнического музея прошел "поэзовечер", на котором состоялось "Избрание Короля поэтов". Венком и мантией "Короля поэтов" публика увенчала Игоря Северянина. Вторым был Владимир Маяковский, третьим – Василий Каменский.
О проведении выборов возвестил такой манифест:
"Поэты!
Учредительный трибунал созывает всех вас состязаться на звание короля поэзии. Звание короля будет присуждено публикой всеобщим, прямым, равным и тайным голосованием.
Всех поэтов, желающих принять участие на великом, грандиозном празднике поэтов, просят записываться в кассе Политехнического музея до 12 (25) февраля. Стихотворения не явившихся поэтов будут прочитаны артистами.
Желающих из публики прочесть стихотворения любимых поэтов просят записаться в кассе Политехнического музея до 11 (24) февраля.
Результаты выборов будут объявлены немедленно в аудитории и всенародно на улицах.
Порядок вечера:
1) Вступительное слово учредителей трибунала.
2) Избрание из публики председателя и выборной комиссии.
3) Чтение стихов всех конкурирующих поэтов.
4) Баллотировка и избрание короля и кандидата.
5) Чествование и увенчание мантией и венком короля и кандидата".
Выборы "Короля поэтов" в свидетельствах современников:
Спасский С. В. "Маяковский в воспоминаниях современников" (с. 169-170):
«Зал был набит до отказа. Поэты проходили длинной очередью. На эстраде было тесно, как в трамвае. Теснились выступающие, стояла не поместившаяся в проходе молодежь. Читающим смотрели прямо в рот. Маяковский выдавался над толпой. Он читал «Революцию», едва имея возможность взмахнуть руками. Он заставил себя слушать, перекрыв разговоры и шум. Чем больше было народа, тем он свободней читал, тем полнее был сам захвачен и увлечен. Он швырял слова до верхних рядов, торопясь уложиться в отпущенный ему срок.
Но «королем» оказался не он. Северянин приехал к концу программы. Здесь был он в своем обычном сюртуке. Стоял в артистической, негнущийся и «отдельный». Прошел на эстраду, спел старые стихи из «Кубка». Выполнив договор, уехал. Начался подсчет записок. Маяковский выбегал на эстраду и возвращался в артистическую, посверкивая глазами. Не придавая особого значения результату, он все же увлекся игрой. Сказывался его всегдашний азарт, страсть ко всякого рода состязаниям.
- Только мне кладут и Северянину. Мне налево, ему направо.
Северянин собрал записок немного больше, чем Маяковский. Третьим был Василий Каменский.
Часть публики устроила скандал. Футуристы объявили выборы недействительными. Через несколько дней Северянин выпустил сборник, на обложке которого стоял его новый титул. А футуристы устроили вечер под лозунгом «долой всяких королей».
Лев Никулин. "Годы нашей жизни" - М.: Московский рабочий, 1966, с. 128-130.
«После выборов Маяковский довольно едко подшучивал над его «поэтическим величеством», однако мне показалось, что успех Северянина был ему неприятен. Я сказал ему, что состав публики был особый, и на эту публику гипнотически действовала манера чтения Северянина, у этой публики он имел бы успех при всех обстоятельствах.
Маяковский ответил не сразу, затем сказал, что нельзя уступать аудиторию противнику, какой бы она ни была. Вообще надо выступать даже перед враждебной аудиторией: всегда в зале найдутся два-три слушателя, по-настоящему понимающие поэзию.
- Можно было еще повоевать...
Тогда я сказал, что устраивал выборы ловкий делец, импресарио, что, как говорили, он пустил в обращение больше ярлычков, чем было продано билетов.
Маяковский явно повеселел:
- А что ж... Так он и сделал. Он возит Северянина по городам; представляете себе, афиша - «Король поэтов Игорь Северянин»!
Однако нельзя сказать, что Маяковский вообще отрицал талант Северянина. Он не выносил его «качалки грезерки» и «бензиновые ландолеты», но не отрицал целиком его поэтического дара.
Михаил Петров. Из неопубликованной книги "Донжуанский список Игоря Северянина":
«Впрочем, может быть, никакой подтасовки и не было: 9 марта Маяковский пытался сорвать выступление новоизбранного короля русских поэтов. В антракте он пытался декламировать свои стихи, но под громкий свист публики был изгнан с эстрады, о чем не без ехидства сообщила газета "Мысль" в номере за 11 марта 1918 года.
В марте вышел в свет альманах "Поэзоконцерт". На обложке альманаха был помещен портрет Игоря-Северянина с указанием его нового титула. Под обложкой альманаха помещены стихи короля поэтов, Петра Ларионова, Марии Кларк, Льва Никулина, Елизаветы Панайотти и Кирилла Халафова».
Игорь Северянин. "Заметки о Маяковском" (1941):
«В марте 1918 г. в аудитории Политехнического музея меня избрали "Королем поэтов". Маяковский вышел на эстраду: "Долой королей - теперь они не в моде". Мои поклонники протестовали, назревал скандал. Раздраженный, я оттолкнул всех. Маяковский сказал мне: "Не сердись, я их одернул - не тебя обидел. Не такое время, чтобы игрушками заниматься...»
Литература
ДАТА
90 лет назад Игорь Северянин был избран Королём поэтов
27 февраля 1918 г., в переполненной публикой Большой аудитории Политехнического музея состоялся вечер «Избрание Короля поэтов». В нём участвовали Владимир Маяковский, Константин Бальмонт и Игорь Северянин. «Всеобщим, прямым, равным и тайным голосованием» это звание было присуждено Северянину. Второе место занял Маяковский, третье - Бальмонт.
Сегодня подробности этого события почти забыты. Одним оно кажется забавным, другим - значительным и серьёзным. А что было на самом деле? Заслуженно ли получил звание Короля поэтов один из самых ярких русских лириков ХХ века Игорь Северянин (И.В. Лотарёв, 1887-1941)…
Участник того состязания С.Д. Спасский вспоминал, что выступать разрешалось всем: «На эстраде сидел президиум. Председательствовал известный клоун Владимир Дуров.
Зал был забит до отказа. Поэты проходили длинной очередью. На эстраде было тесно, как в трамвае… Маяковский читал «Революцию» (по другим сведениям - отрывок из поэмы «Облако в штанах»), едва имея возможность взмахнуть руками… Он швырял слова до верхних рядов, торопясь уложиться в отпущенный ему срок.
Но «королём» оказался не он. Северянин приехал к концу программы. Здесь был он в своём обычном сюртуке. Стоял в артистической, негнущийся и «отдельный».
- Я написал сегодня рондо, - процедил он сквозь зубы вертевшейся около поклоннице.
Прошёл на эстраду, спел старые стихи из «Кубка». Выполнив договор, уехал. Начался подсчёт записок. Маяковский выбегал на эстраду и возвращался в артистическую, посверкивая глазами. Не придавая особого значения результату, он всё же увлёкся игрой. Сказывался его всегдашний азарт, страсть ко всякого рода состязаниям.
- Только мне кладут и Северянину. Мне налево, ему направо.
Северянин собрал записок немного больше, чем Маяковский».
Журнал «Рампа и жизнь» (1918, ‹ 9) сообщал: «Публика аплодировала, свистала, ругала, стучала ногами, гнала артистов, читавших стихи Бунина и Блока». Северянин выступил с тремя стихотворениями: «Весенний день», «Это было у моря», «Встречаются, чтоб разлучаться». Читал «кристально, солнечно, проточно». Одно из наиболее известных стихотворений Северянина «Весенний день», посвящённое поэту К.М. Фофанову, автор особенно любил исполнять с эстрады.
Весенний день горяч и золот, -
Весь город солнцем ослеплён!
Я снова - я: я снова молод!
Я снова весел и влюблён!
Душа поёт и рвётся в поле,
Я всех чужих зову на «ты»…
Какой простор! какая воля!
Какие песни и цветы!
Скорей бы - в бричке по ухабам!
Скорей бы - в юные луга!
Смотреть в лицо румяным бабам,
Как друга, целовать врага!
Шумите, вешние дубравы!
Расти, трава! цвети, сирень!
Виновных нет: все люди правы
В такой благословенный день!
Вечеру избрания Короля поэтов предшествовало газетное объявление:
«Поэты! Учредительный трибунал созывает всех вас состязаться на звание Короля поэзии. Звание короля будет присуждено публикой всеобщим, прямым, равным и тайным голосованием.
Всех поэтов, желающих принять участие на великом, грандиозном празднике поэтов, просят записываться в кассе Политехнического музея до 12 (25) февраля. Стихотворения неявившихся поэтов будут прочитаны артистами.
Желающих из публики прочесть стихотворения любимых поэтов просят записаться в кассе Политехнического музея до
11 (24) февраля. Результаты выборов будут объявлены немедленно в аудитории и всенародно на улицах».
На призыв устроителей вечера откликнулось довольно много малоизвестных поэтов и просто случайных людей. В Фонде
Е.Ф. Никитиной (ГЛМ) сохранилась «Программа на избрание Короля поэтов»:
Отделение первое: Вступительное слово учредителей трибунала, избрание из публики председателя и выборной комиссии. Артистка Наталия Поплавская прочтёт стихотворения Ив<ана> Алек<сеевича> Бунина и Валерия Брюсова. Лев Никулин прочтёт стихотворения Ф. Сологуба. Артистка Н.А. Нолле прочтёт стихотворения Ахматовой и А. Блока. К.Д. Бальмонт. Игорь Северянин. Василий Каменский. Давид Бурлюк. Владимир Маяковский. Антракт 10 минут. Артист Раневский прочтёт стихи Королевича. Лев Никулин. Елизавета Панайотти. Стефан Скушко. Морозов Евгений. Василий Фёдоров. Мария Кларк. Семён Симаков. Михаил Лисин. Елена Ярусова. Скала Дон-Бравино. Поляков. Константин Дуглас. Виктор Мюр. Владимир Никулин. Николай Куршин. Алексей Ефременков. Антракт 10 минут. Подача избирательных карточек. Подсчёт голосов. Избирание и чествование Короля поэтов.
Через неделю после избрания вышел альманах «Поэзоконцерт», открывавшийся фотографией с надписью: «Король поэтов Игорь Северянин». 9 марта состоялся вечер «Короля поэтов Игоря Северянина» в Политехническом музее - последний из 23 поэзовечеров, проведённых им в Москве в 1915-1918 гг. Возможно, тогда и прозвучал впервые «Рескрипт короля»:
Отныне плащ мой фиолетов,
Берэта бархат в серебре:
Я избран Королём поэтов
На зависть нудной мошкаре.
Меня не любят корифеи -
Им неудобен мой талант:
Им изменили лесофеи
И больше не плетут гирлянд.
Лишь мне восторг и поклоненье
И славы пряный фимиам,
Моим - любовь и песнопенья! -
Недосягаемым стихам.
Я так велик и так уверен
В себе, настолько убеждён -
Что всех прощу и каждой вере
Отдам почтительный поклон.
В душе - порывистых приветов
Неисчислимое число.
Я избран Королём поэтов -
Да будет подданным светло!
Поэзовечер оказался в прямом смысле рубежным для поэта, чьё возвращение в «хвойную обитель», в эстляндскую Тойлу в конце марта 1918 года, совпало с брест-литовским переделом границ и обернулось для Северянина двадцатилетней эмиграцией.
И всё же Игорь Северянин оставался общепризнанным Королём поэтов. Возникла «оппозиция его величества», и футуристы говорили: «Король будет низложен, и московским Парнасом начнёт править совет поэтических депутатов».
Избрание Северянина казалось многим случайным. Но вспомним, что ещё до выхода в свет «Громокипящего кубка» (1913) его поэзия увлекала современников. Не знакомый с ним Валерий Брюсов прислал ему целую кипу своих книг: три тома «Путей и перепутий», повесть «Огненный ангел» и переводы из Верлена. На первом томе стихов была надпись: «Игорю Северянину в знак любви к его поэзии. Валерий Брюсов». «Не знаю, любите ли Вы мои стихи, - писал мэтр в 1911 году, - но Ваши мне положительно нравятся».
Едва 4 марта 1913 года вышел сборник поэз Северянина «Громокипящий кубок», А.М. Горький на Капри, обеспокоенный, «как бы достать книги Игоря Северянина», шлёт 4 апреля настойчивую просьбу
В.В. Шайкович: «Весьма заинтересован «футуристами», в частности Игорем Северянином, коего Сологуб, - он же старикан Тетерников с бородавкой - именует «гениальнейшим поэтом современности».
И дело не в том, что для Горького оставалось первейшим требование, высказанное в письме Д.Н. Семеновскому 26 мая 1913 года: «Русь нуждается в большом поэте. Талантливых - немало, вот даже Игорь Северянин даровит! А нужен поэт большой, как Пушкин, как Мицкевич, как Шиллер, нужен поэт - демократ и романтик, ибо мы, Русь, - страна демократическая и молодая.<…> Не забывайте, что литература у нас, на Руси, дело священное, дело величайшее».
Ожидание такого поэта не исключало самобытного существования Игоря Северянина, книг которого нетерпеливо ждал Горький, вероятно, не подозревая, что Дмитрием Семеновским вместе с Яковом Коробовым только что выпущена во Владимире книжечка пародий на Северянина «Сребролунный орнамент» (в духе его ранних брошюр).
«Настоящий, свежий, детский талант»
(А. Блок), «счастливое чудо» (А. Измайлов), «большое культурное событие» (Н. Гумилёв) - так определили появление «Громокипящего кубка» современники Северянина.
Но известность к Северянину пришла ещё раньше и, как водится, после скандала. 12 января 1910 года Лев Толстой разразился «потоком возмущения по поводу явно иронической «Хабанеры» молодого, тогда не известного поэта («Вокруг - виселицы, полчища безработных, убийства, невероятное пьянство, а у них - упругость пробки!»):
Вонзите штопор в упругость пробки, -
И взоры женщин не будут робки!..
«Всероссийская пресса, - заметил Северянин, - подняла вой и дикое улюлюканье, чем и сделала меня сразу известным на всю страну!..». Положительную часть отзыва Толстого, которому «особенно понравилось это стихотворение», все забыли. Так создаются легенды.
Двусмысленная слава сопровождала Игоря Северянина всю жизнь и заслоняла истинный облик поэта. О нём писали фельетоны, рисовали карикатуры и шаржи, его пародировали. Имя Северянина, по словам
И. Бунина, «знали не только все гимназисты, студенты, курсистки, молодые офицеры, но даже многие приказчики, фельдшерицы, коммивояжёры, юнкера...»
Бюро газетных вырезок присылало ему их по пятьдесят в день, отзывы, полные восторгов или ярости, фельетоны, карикатуры. Его книги имели небывалый для стихов тираж, громадный зал городской Думы не вмещал всех желающих попасть на его «поэзовечера». Это была самая настоящая, несколько даже актёрская слава. Своим чтением, его мелодичной напевностью он буквально завораживал и околдовывал публику.
«Его поэзия, - заметил В. Ходасевич, - необычайно современна - и не только потому, что в ней часто говорится об аэропланах, кокотках и т.п., - а потому, что его душа - душа сегодняшнего дня. Может быть, в ней отразились все пороки, изломы, уродства нашей городской жизни, нашей тридцатиэтажной культуры, «гнилой как рокфор», но в ней отразилось и небо, ещё синеющее над нами».
Даже В. Хлебников, именовавший Северянина «усыплянином», в письме к М.В. Матюшину в апреле 1915 г. сообщал: «Для меня существуют 3 вещи: 1) я; 2) война; 3) Игорь Северянин?!!!»
Но титул Короля поэтов был не только заслужен им - Северянин и позже оставался Королём поэтов, с ним считались как с королём, им восхищались как королём, его ниспровергали как короля…
В ревельской газете «Последние известия» в отчёте о «первой гастроли» Игоря Северянина в Эстонии иронически замечали: «Даже для Царей поэзии нет особенного пути в наши демократические дни «революционного периода искусства»… Поэт был таки поднят «народом на щит» - публика отдала ему должное».
Как к Королю поэтов к Северянину в 1922 году обращался Сергей Прокофьев (подписывался футуристически - СПркфв):
«Не сердитесь за призыв к беспристрастию. Вы ведь состоите не только Искусствиком, но ещё и Королём. На обязанности же Короля лежит защищать своих подданных...»
Неслучайно в заметке «Концерт С.С. Прокофьева» в «Новом русском слове» смелую и оригинальную манеру композитора сравнивали с творчеством его старого знакомого - Игоря Северянина: «Нежно-тоскующая мелодия, характерная для классицизма, сменяется смелыми вызовами импрессионизма… Творчество Сергея Прокофьева в музыке напоминает Игоря Северянина в поэзии».
К сожалению, добавлял автор, произведения С. Прокофьева «мало доступны пониманию широкой публики, как всё, что особенно изысканно и смело-оригинально».
Один из знакомых Северянина подарил ему в мае 1923 года только что вышедшую в России книгу Бориса Гусмана «Сто поэтов. Литературные портреты» с дарственной надписью: «На память тому, чьё имя стоит на стр. 237 этой книги. Если бы она была составлена не по алфавиту авторов, то бесспорно имя это, вероятно, оказалось бы там, где теперь написано «Адалис». М. Кабанов. Май 1923 (Литературный музей Эстонии. Тарту).
Марина Цветаева в неотправленном письме Северянину, делясь впечатлениями о его выступлении в Париже (1931), «от лица правды и поэзии» признавалась: «Это был итог. Двадцатилетия. (Какого!) Ни у кого, может быть, так не билось сердце, как у меня, ибо другие (все!) слушали свою молодость, свои двадцать лет (тогда!). Кроме меня. Я ставила ставку на силу поэта. Кто перетянет - он или время! И перетянул он: Вы».
В зарубежье Игорь Северянин действительно много работал, писал не только привычные поэзы, но преуспел в сложных стихотворных формах, изобретателем многих был сам, о чём подробно рассказал в «Теории версификации». Его автобиографические романы «Роса оранжевого часа», «Падучая стремнина», «Колокола собора чувств» нашли и заинтересованного читателя, и «иронящую» критику. Встречавшийся с поэтом во время его поездок по Югославии В.В. Шульгин вспоминал: «В эту свою пору он как бы стыдился того, что написал в молодости; всех этих «ананасов в шампанском», всего того талантливого и оригинального кривлянья, которое сделало ему славу. Славу заслуженную, потому что юное ломанье Игоря Северянина было свежо и ароматно. Но прошли годы: он постарел, по мнению некоторых, вырос - по мнению других. Ему захотелось стать «серьёзным» поэтом; захотелось «обронзить свой гранит» [выражение Вас. Шульгина]».
Сам от себя - в былые дни позёра,
Любившего услад душевных хмель -
Я ухожу раз в месяц на озёра,
Туда, туда - «за тридевять земель»…
Почти непроходимое болото.
Гнилая гать. И вдруг - гористый бор,
Где сосны - мачты будущего флота -
Одеты в несменяемый убор...
«К смиренью примиряющей воды», к «соловьям монастырского сада», к мечте о «воспрявшей России», к «любви коронной» обращается Северянин. Он обрёл то «лёгкое и от природы свободное дыхание», которое, как отмечал Николай Оцуп, редко встретишь у современных поэтов. Лучшие стихи 1922-1930 годов вошли в изданную попечением югославской Академии наук книгу «Классические розы». Среди многообразия лирических пейзажей, портретов, признаний есть стихотворение «И будет вскоре…» о весеннем дне, - но как далеко оно от прежнего упоения радостью жизни! Между ними словно пролегла трагическая полоса русской истории в том глубоко личном, интимном преломлении, которое свойственно Игорю Северянину:
И будет вскоре весенний день,
И мы поедем домой, в Россию…
Ты шляпу шёлковую надень:
Ты в ней особенно красива…
И будет праздник… большой, большой,
Каких и не было, пожалуй,
С тех пор, как создан весь шар земной,
Такой смешной и обветшалый…
И ты прошепчешь: «Мы не во сне?..»
Тебя со смехом ущипну я
И зарыдаю, молясь весне
И землю русскую целуя!
Прошло 20 лет после триумфального избрания Короля поэтов. Казалось, Северянин лишился всего: его мучают болезни и безденежье, распалась семья, нет своего жилья, книги остаются в рукописи, а изданные на средства автора сборники «Медальоны» и «Адриатика» не восполняют убытки… И тоска по родине…
В Литературном музее Эстонии (Тарту) среди уникальных архивных материалов хранится записная книжка Северянина. На одной из страниц едва прочитываются строки поэтического черновика:
Я мог родиться только в России,
Во мне всё русское счеталось:
Религиозность, тоска, мятеж,
Жестокость, нежность,
порок и жалость,
И безнадёжность, и свет надежд.
Но вот в Эстонию из Индии пришло письмо от Н.К. Рериха, и поэт снова «повсесердно утверждён»:
«Дорогой Игорь Васильевич,
И радостно и грустно было мне получить письмо от 28-го февраля. Радость была в том, что Ваше творчество было мне близким и Ваше имя звучало во всех странах, в которых я был за эти годы. Радость была и в том, что Вы прислали и книгу стихов и манускрипт Ваш - всё это и звучно и глубоко по мысли и прекрасно по форме. А грусть была в том, что Вы пишете и о Вашем и вообще о современном положении писателей, - я бы сказал вообще о положении Культуры. Дело стоит именно так, как Вы и описываете. Книга стала не нужна. В домах подчас не находится книжной полки, а ведь было время, когда книга была другом дома. Сейчас происходит такой армагеддон, который захлёстывает всю жизнь, во всех её проявлениях…»
Продолжая разговор о культуре, «прогнившей, как рокфор», Рерих в следующем письме из Гималаев рассказывает Северянину: «В прошлом году Б. Григорьев писал мне с великим отчаянием, как бы предрекая конец всякой культуры. По своему обычаю я возразил ему, что не нам судить, будут ли сжигать наши произведения. Ведь мы вообще не знаем ни читателей, ни почитателей наших. Помню и другое отчаяние, а именно, покойного Леонида Андреева, который писал мне о том, что «говорят, что у меня есть читатели, но ведь я-то их не вижу». Именно все мы не видим их. Может быть, и Вам иногда кажется, что у Вас нет читателей. Но даже в нашей горной глуши нам постоянно приходится слышать прекрасные упоминания Вашего имени и цитаты Вашей поэзии. Ещё совсем недавно одна неожиданная русская гостья декламировала Ваши стихи, ведь Вы напитали Вашими образами и созвучиями многие страны. Все мы находимся в таком же положении. Уж очень щедро было русское даяние. Потому-то так трудно усмотреть и урожай. Русская музыка, русский образ, русские слова запечатлены во всех странах света. Нет такого дальнего острова, где бы не отобразилась русскость. Даже и в трудах и в трудностях будем беречь русское сокровище. Оно так велико и прекрасно, что - за ним будущее… Пока что весь мир несмотря на зависть должен был поклониться и русской литературе, и театру, и живописи - всему русскому».
Вера ТЕРЁХИНА , Наталья ШУБНИКОВА-ГУСЕВА
В статье использованы редкие и неопубликованные материалы из российских архивов и Литературного музея Эстонии (Тарту). Впервые публикуются программа вечера «Избрание Короля поэтов» (ГЛМ - Гос. лит. музей), письмо М. Горького к Шайкович (ИМЛИ РАН), дарственная надпись М. Кабанова Северянину, черновые записи из записной книжки поэта (Литературный музей Эстонии, Тарту), воспоминания В. Шульгина (РГАЛИ). Редкими и забытыми являются все остальные материалы, в частности письма Н.К. Рериха, С. Прокофьева и др.
(Стих. «Увертюра к т. Х11» читает В. Зозулин)
Игорь Северянин… При упоминании этого имени невольно всплывает в памяти знакомое с детских лет: «Я, гений Игорь Северянин», или «Ананасы в шампанском», или «Мороженое из сирени», его скандальная слава, его эгофутуризм.
Долгое время о нем не вспоминали, считали салонно-будуарным поэтом, а его поэзию чуть ли не «второстепенной». Но современники А. А. Блок, В. Я. Брюсов, О. Э. Мандельштам, Ф. Сологуб и другие высоко ценили творчество Северянина, считая талантливым, истинным поэтом. «Поэтом с открытой душой» называл его А. А. Блок.
27 февраля 1918 года зал Политехнического музея переполнила публика. Под председательством критика П. С. Когана происходило избрание «короля поэтов». Звание присуждалось «всеобщим, прямым, равным и тайным голосованием». Присутствующим были розданы листки бумаги для письменной подачи голоса в пользу того или иного кандидата.
Следует отметить, что Брюсов, Вячеслав Иванов, Андрей Белый участвовать в вечере отказались и фаворитами зала стали футуристы. Их шумно приветствовала молодежь. Известные и никому не ведомые поэты сменяли друг друга на эстраде. Выступил Владимир Маяковский, нимало не смущаясь тем, что его революционные стихи не вяжутся с претензией на звание короля, то есть монарха, хотя бы и поэтического. В заключение программы читал Игорь Северянин. Он вырос на эстраде в черном длиннополом сюртуке и исполнил стихи из «Громокипящего кубка». Слушали его баритональный голос в полном молчании, покоренные энергией ритмов и мелодией строф. Когда Северянин кончил чтение, зал разразился аплодисментами и криками восторга.
Берета бархат в серебре:
Я избран королем поэтов
На зависть нудной мошкаре.
Я так велик и так уверен
В себе, - настолько убежден, -
Что всех прощу и каждой вере
Отдам почтительный поклон.
В душе – порывистых приветов
Неисчислимое число,
Я избран королем поэтов –
Да будет подданным светло!»
(«Рескрипт короля», 1918)
К своему избранию Северянин отнесся серьезно. Это был пик его всероссийской славы.Ни один из последующих поэтических вечеров, где б он ни был – в маленьком Тарту или в Париже, - не принес Северянину той радости, что дал ему московский триумф.
Игорь Васильевич Лотарев – таково настоящее имя Игоря Северянина - родился (4) 16 мая 1887 года в Петербурге в семье военного инженера штабс-капитана Василия Петровича Лотарева. Его мать – Наталья Сергеевна – из дворянского рода Шеншиных. Детские годы поэт провел в Петербурге, а в 1896 году, когда родители расстались, он переехал вместе с отцом в Череповецкий уезд Новгородской губернии, где жили сестра и брат отца.
«Отец мой, офицер саперный,
Был из владимирских мещан.
Он светлый ум имел бесспорный,
Немного в духе англичан».
«А мать моя была курянка,
Из рода древнего дворянка,
Причем до двадцати двух лет
Не знала вовсе в кухню след.
Дочь предводителя дворянства
Всех мерила на свой аршин».
(«Роса оранжевого часа»)
Учился Северянин в Череповецком реальном училище, но не закончил его. В 1903 году отец уехал на Квантун и взял с собой сына. Но поездка на Дальний Восток для Северянина оказалась не долгой, вскоре (в декабре 1903 года) он вернулся в Петербург и поселился с матерью в Гатчине. Свои детские и отроческие годы Северянин описал в автобиографической поэме в стихах «Роса оранжевого часа» (1925).
Начало своей литературной деятельности поэт относил к 1905 году: 1 февраля в журнале «Досуг и дело» было опубликовано его стихотворение «Гибель Рюрика», подписанное «Игорь Лотарев». Позднее именно эту дату он отмечал как начало литературного пути, хотя писать и печатать стихи в виде отдельных брошюрок начал значительно раньше. Брошюры выходили небольшими тиражами – по 100 экземпляров, все за счет автора, и, в основном, рассылались по редакциям «для отзывов», которых, к сожалению Северянина, не было: стихи не воспринимались всерьез и лишь вызывали улыбки. С 1904 по 1912 год поэтом было выпущено 35 брошюр.
Первые опубликованные стихи подписаны настоящей фамилией, а с 1905 года появляется псевдоним «Игорь - Северянин», именно так, через дефис, подписывал поэт свои произведения, подчеркивая этим связь с любимым им севером России.
«Я, гений Игорь – Северянин,
Своей победой упоен:
Я повсеградно оэкранен!
Я повсесердно утвержден!..»
(«Эпилог», 1912)
Первым его заметил К. М. Фофанов, с которым Игорь Северянин познакомился 20 ноября 1907 года. Позднее эту встречу Северянин описал в автобиографическом романе «Падучая стремнина» (1922).
Северянин неоднократно повторял, что его учителя и любимые поэты – Мирра Лохвицкая и К. М. Фофанов. В одном из писем он писал: «Боготворю Мирру Лохвицкую, считая ее величайшей мировой поэтессой. Затем: я очень люблю Фофанова и Бодлера».
«Большой талант дала ему судьба,
В нем совместив поэта и пророка.
Но властью виноградного порока
Царь превращен в безвольного раба.
Подслушала убогая изба
Немало тем, увянувших до срока.
Он обезврежен был по воле рока,
Его направившего в погреба.
Когда весною – в Божьи именины, -
Вдыхая запахи озерной тины.
Опустошенный влекся в Приорат,
Он суеверно в сумерки влюбленный,
Вином и вдохновеньем распаленный,
Вливал в стихи свой скорбный виноград…».
(«Фофанов», 1926)
Но, несмотря на признание Фофановым поэтического дарования Северянина, редакторы не спешили печатать его стихи. Молчала и пресса. Только в 1910 году писатель И. Ф. Наживин отвез одну из брошюр Северянина – «Интуитивные краски» в Ясную Поляну и прочитал Л. Н. Толстому. Лев Николаевич сперва посмеялся, а затем как будто бы сказал: «Чем занимаются!.. Чем занимаются… Это литература! Вокруг виселицы, полчища безработных, убийства, невероятное пьянство, а у них «упругость пробки».
Это стало известно московской прессе. Имя поэта стало известно на всю страну.Известность Северянина началась как известность скандальная. «С легкой руки Толстого меня стали бранить все, кому было не лень…» и тем самым прибавлять славу.
«Я прогремел на всю Россию,
Как оскандаленный герой!..
Литературного Мессию
Во мне приветствуют порой.
Порой бранят меня площадно, -
Из-за меня везде содом!
Я издеваюсь беспощадно
Над скудомыслящим судом!
Я одинок в своей задаче
И оттого, что одинок,
Я дряблый мир готовлю к сдаче,
Плетя на гроб себе венок».
(«Я прогремел на всю Россию», 1911)
С именем Северянина публика связывала «экстазность» и «фурор». Сборники его стихов мгновенно расхватывались. Портреты его украшали будуары светских дам и комнатки восторженных курсисток.
«Вонзите штопор в упругость пробки, -
И взоры женщин не будут робки!
Да, взоры женщин не будут робки,
И к знойной страсти завьются тропки…
Плесните в чаши янтарь муската
И созерцайте цвета заката
Раскрасьте масли в цвета заката…
И ждите, ждите любви раската!..»
(«Хабанера 11»)
Стихи Игоря Северянина могли поразить, возмутить, рассердить, но на них обращали внимание: Северянина узнали, запомнили, им заинтересовались. К тому же далеко не все стихотворения в брошюрах – «новаторские». А. Измайлов считал, что в брошюрах были сердечные, нежные песни, - чудачества заслоняли их, и их не замечали. В «Интуитивных красках», например, - 15 стихотворений, но цитировали именно «Хабанеру 11», которую раскритиковал Л. Н. Толстой.
«Моя вторая Хабанера
Взорвалась точно динамит.
Мне отдалась сама Венера, -
И я всемирно знаменит».
(«Поэза возмездия»,1913)
В это время в русской поэзии назревают изменения. Символизм как единое течение переживает свой распад. Идеи и творческие приемы поэтов-символистов (К. Бальмонта, В. Иванова, Ф. Сологуба и др.), усвоенные десятками подражателей и низведенные до расхожего газетного уровня, перестали быть незыблемыми образцами для вступающих в литературу молодых поэтов. Они ищут свой путь, группируясь по общности взглядов на искусство.
По примеру Маринетти в Италии Игорь Северянин пытается привить футуризм на русской почве. В 1911 году он объявляет о создании эгофутуризма. В его манифесте были следующие пункты:
Душа – единственная истина.
Самоутверждение личности.
Поиски нового без отверганья старого.
Осмысленные неологизмы.
Смелые образы, эпитеты, ассонансы и диссонансы.
Борьба со «стереотипами» и «заставками».
Разнообразие метров.
«Я – эгофутурист. Всероссно
Твердят, он – первый, кто сказал,
Что все былое безвопросно,
Чье имя наполняет зал.
Мои поэзы – в каждом доме,
На хуторе и в шалаше.
Я действен даже на пароме
И в каждой рядовой душе.
Я пел бессмертные поэзы,
Воспламеняя солнце, свет,
И облака – луны плерезы –
Рвал беззаботно – я, поэт».
(«Крымская трагикомедия»)
1911 год был удачным для поэта. Во №2 журнала «Русская мысль» появилась статья В. Я. Брюсова с положительной оценкой стихов брошюры «Электрические стихи». Этот отзыв наверняка должна была заметить писательская среда. В том же году В. Я. Брюсов, лично не знакомый с Северяниным, прислал ему приветливое письмо и свои книги в подарок. Он же посоветовал Северянину подготовить к печати «большой» сборник стихотворений и устроил 1-е публичное выступление поэта в Москве в «Обществе свободной эстетики». «Заметил» Северянина и А. А. Блок. В конце того же 1911 года, также не будучи лично знакомым с начинающим поэтом, А. А. Блок прислал ему в подарок только что вышедший из печати сборник стихотворений «Ночные Часы» с дарственной надписью: «Поэту – с открытой душой».
Третьим поэтом, после К. М. Фофанова и В.Я. Брюсова, сыгравшим большую роль в становлении Игоря Северянина как поэта, его признании и росте популярности, был Ф. Сологуб. «Люблю стихи Игоря Северянина. Пусть мне говорят, что в них то или другое неверно с правилами пиитики, раздражает и дразнит, - что мне до этого! Стихи могут быть лучше или хуже, но самое значительное то, что они мне понравились», - писал Ф. Сологуб, веря в успех книги «Громкокипящий кубок». А успех был ошеломляющий! Сборник вышел в свет в 1913 году и за первые 2 года был издан 7 раз, а за 6 лет выдержал 10 изданий. Высокую оценку получил этот сборник и у А.А. Блока и у В. Я. Брюсова, который назвал его «книгой истинной поэзии».
«Я презираю спокойно, грустно, светло и строго
Людей бездарных: отсталых, плоских, темно-упрямых.
Моя дорога – не их дорога.
Мои кумиры – не в людных храмах.
Я не желаю ни зла, ни горя всем этим людям, -
Я равнодушен; порой прощаю, порой жалею.
Моя дорога лежит безлюдьем.
Моя пустыня – дворца светлее.
Не знаю скверных, не знаю подлых: все люди правы;
Не понимают они друг друга, - их доля злая;
Мои услады – для них отравы.
Я презираю, благословляя…»
(«Рядовые люди», 1910)
В декабре 1913 года состоялся первый «поэзовечер» Северянина в зале Тенишевского училища. Позднее, в 1939 году поэт подсчитал, что всего за 5 лет, с 1913 по 1918 год, он выступил около 130 раз, из них в Петербурге – 55, в Москве –26, в Харькове –10 и во многих других городах.
Слава Северянина росла. Еще в 1910 году он писал:
«Позови меня,
Я прочту вам себя,
Я прочту вам себя,
Как никто не прочтет».
Чтением своих стихов он буквально завораживал публику. И те, кто еще 2 года назад осмеивали и освистывали поэта, теперь в восторге принимали. На концерты было невозможно попасть, число поклонников росло с каждым днем. Зрителей увлекали и необычные слова «озерзамки», «грёзерки», и манера исполнения стихов. Надев маску «эстета-гения», всегда в черном строгом сюртуке, всегда с цветком в петлице невозмутимый и, якобы равнодушный к славе, нараспев читал, почти пел он свои стихи:
«Ананасы в шампанском! Ананасы в шампанском!
Удивительно вкусно, искристо и остро!
Весь я в чем-то норвежском!
Весь я в чем-то испанском!
Вдохновляюсь порывно и берусь за перо!
Стрекот аэропланов! Беги автомобилей!
Ветра просвист экспрессов! Крылолет буеров!
Кто-то здесь зацелован. Там кого-то побили!
Ананасы в шампанском - это пульс вечеров!
В группе девушек нервных, в остром обществе дамском
Я трагедию жизни претворю в грезофарс…
Ананасы в шампанском! Ананасы в шампанском!
Из Москвы - в Нагасаки! Из Нью-Йорка – на Марс!!
(«Увертюра»,1915)
Закончив чтение, удалялся: ни поклона, ни взгляда, ни улыбки публике. А публика неистовствовала, загипнотизированная его «пением».
Грянула война 1914 года. Александр Блок воспринял ее как испытание. Делом подтвердил мужественный взгляд акмеиста на мир Николай Гумилев – отправился добровольцем на фронт. Но многие поэты увидели в войне всего лишь новую тему. Игорь Северянин «прославился» безответными стихами:
«Друзья, но если в день убийственный
Падет последний исполин,
Тогда, ваш нежный, ваш единственный,
Я поведу вас на Берлин!..»
Шли месяцы кровавых боев, а до Берлина было далеко. Видя воочию неисчислимые беды, которые приносит России война, Северянин изменил к ней свое отношение. В дневнике художника Константина Сомова есть запись от15 декабря 1914 года о посещении им салона Ф. Сологуба, где поэты читали новые стихи: «Недурны два стиха против войны Игоря Северянина…».
Через год Северянина призвали на службу. О том, как не приспособлен был поэт к казарменному быту, как он стал посмешищем в роте, рассказывал в своих воспоминаниях писатель Леонид Борисов:
«Рядовой Игорь Лотарев случайно, или так и должно было быть, из 5 выпущенных пуль в цель попал 3 раза. Дважды пульки легли кучно. Батальонный командир похвалил Лотарева:
Молодец, солдат!
На что Северянин, он же солдат Лотарев, чуть повернувшись в сторону батальонного командира, небрежно кивнул:
Мерси, господин полковник!
Наконец батальонный разразился отборной бранью и, призвав к себе ротного, взводного и отделенного, назидательно отчеканил:
Рядового с лошадиной головой, вот этого, впредь именовать по-новому, а именно, как я скажу: Мерси. Понятно? Рядовой Мерси!
Испытав на себе бремя солдатчины, Игорь Северянин в мае 1918 года писал о Ленине как миротворце, прервавшем империалистическую бойню:
«Его бесспорная заслуга
Есть окончание войны.
Его приветствовать, как друга
Людей, вы искренне должны.
Я – вне политики, и, право,
Мне все равно, кто б ни был он.
Да будет честь ему и слава,
Что мир им первым, заключен».
(«По справедливости»)
После «Громкокипящего кубка» Игорь Северянин проявил необычайную авторскую активность: в 1914 году был издан 2-й сборник стихотворений Северянина «Златолира» (выдержал 7 изданий), в 1915 году – «Ананасы в шампанском» (5 изданий), в 1916 году – «Victoria Regia» (4 издания), затем «Поэзоантракт» и «Тост безответный» (соответственно 2 и 1 издания). На волне славы он публикует не только новые стихи, но и старые, явно не из лучших. Сборники были встречены критикой довольно прохладно: автора обвиняли в повторах, отсутствии вкуса, слащавости. Но несмотря на обилие критических статей, число поклонников Северянина не уменьшалось. И как апофеоз его славы – выборы «короля поэтов». Надо сказать, к своему титулу Северянин относился довольно серьезно и не раз использовал его во время выступлений в первые годы жизни в Эстонии.
(Стих. «Самопровозглашение» читает В. Зозулин)
В марте 1918 года Игорь Северянин навсегда покинул Россию, поселившись в Тойле, небольшом рыбацком поселке на берегу Финского залива. Поэт становится эмигрантом. Хотя сам он не считал себя таковым и в 1930 году в беседе с полпредом Ф. Ф. Раскольниковым сказал: «… я не эмигрант и не беженец. Я просто дачник. С 1918 года». Он и чувствовал себя дачником в маленькой, уютной, «ёловой» Тойле с ее 76 озерами, красивыми лесами, тишиной и покоем; много рыбачил (Северянин был заядлым рыбаком), бродил по окрестностям.
«Эстония, страна моя вторая,
Что патриоты родиной зовут,
Мне принесла все достоянье края,
Мне создала безоблачный уют,
Меня от прозы жизни отрывая,
Дав сладость идиллических минут».
(«Секстина VI»)
Поэт довольно быстро включился в литературную жизнь Эстонии. Первое его выступление состоялось 22 марта 1919 года в Таллине, за ним последовали другие.
6 февраля 1920 года в актовом зале университета Тарту Игорь Северянин дал поэзовечер. «… Множество студентов, затаив дыхание, следят за исполнением, восхищаясь витальностью Северянина, бурно аплодируя даже тогда, когда от них – эстонцев – порой ускользает значение отдельных слов. Жизнерадостность стихов поэта близка молодежи. Они – призыв к естественной жизни, к миру, любви, веселью, к трудовым ритмам. Да, вопреки всему, жизнь продолжается:
«Весенний день горяч и золот,
Весь город солнцем ослеплен!
Я снова – я: я снова молод!
Я снова весел и влюблен!
Душа поет и рвется в поле,
Я всех чужих зову на «ты»…
Какой простор! Какая воля!
Какие песни и цветы!
Шумите вешние дубравы!
Расти, трава! Цвети, сирень!
Виновных нет: все люди правы
В такой благословенный день!»
(«Весенний день»,1911)
Слушатели как бы ощущают: среди них – само Солнце. И кажется, не было ужасов войны, «щемящего ненужья» нужды, на мгновение даже сдается: раскаты боев навсегда смолкли, настал вечный мир» (А. Вальмар «Эста вступает в жизнь»).
В том же Тарту 21 декабря 1921 года Игорь Васильевич Лотарев обвенчался в Успенском соборе с Фелиссой Михайловной Круут, жительницей Тойла. Она была статная, сероглазая, хорошо начитана, сама писала стихи и составляла Северянину подстрочники для переводов с эстонского. Они прожили вместе в Тойла 15 лет. Фелиссе Круут посвятил поэт лучшие свои любовные стихи. Вот одно из них:
«Ты совсем не похожа на женщин других:
У тебя в меру длинные платья,
У тебя выразительный, сдержанный стих
И выскальзывание из объятия.
Ты не красишь лица, не сгущаешь бровей
И волос не стрижешь в жертву моде.
Для тебя есть Смирнов, но и есть соловей,
Кто его заменяет в природе.
Ты способна и в сахаре выискать «соль».
Фразу – в только намекнутом слове…
Ты в Ахматовой ценишь бессменную боль,
Стилистический шарм в Гумилеве.
Для тебя, для гурманки стиха, острота
Сологубовского триолета,
И, что Блока не поцеловала в уста,
Ты шестое печалишься лето.
А в глазах оздоравливающих твоих –
Ветер с моря и поле ржаное.
Ты совсем не похожа на женщин других,
Почему мне и стала женою».
(«Отличной от других»)
Женитьба окончательно связала Северянина с Тойла. Поэт полюбил залитые солнцем окрестные луга, высокие сосны, берег, с которого открывался прекрасный вид на море. Жизнь протекала размеренно. Он много писал. Творческий диапазон его стал шире, кроме лирики, создаются: стихотворная комедия «Плимутрок», романы в стихах «Падучая стремнина», «Колокола собора чувств», «Роса оранжевого часа»… В 1922 году у Игоря Северянина и Фелиссы Круут родился сын Вакх.
С начала 20-х годов, обычно зимой, Игорь Северянин предпринимал поездки за границу, где выступал с поэзовечерами. Его голос слышали концертные залы Латвии, Литвы, Финляндии, Польши, Германии, а позднее – Югославии, Румынии, Болгарии, Франции. На родине и за рубежом поэт дал свыше 400 концертов. Всюду Северянина сопровождал успех, но в лучшем случае он казался «королю поэтов» эхом российской славы.
В эстонский период поэзия Игоря Северянина освобождается от экстравагантных изысков, стих преображается, становясь простым, точным, ёмким. Поэта грызла ностальгия. Россия была рядом: туда спешил по Финскому заливу пароход, оттуда над полями и лесами прилетал вдруг ветерок и освежал лицо. А он не мог сесть в поезд и выехать в родной город на Неве.
«Ты потерял свою Россию.
Противоставил ли стихию
Добра стихии мрачной зла?
Нет? Так умолкни: увела
Тебя судьба не без причины
В края неласковой чужбины.
Что толку охать и тужить –
Россию нужно заслужить!»
(«Что нужно знать», 1925)
В середине 1920-х гг. Северянин создал целый цикл стихов о России, о Москве, которые вошли впоследствии в сборник «Классические розы» (1931).
«Москва вчера не понимала,
Но завтра, верь, поймет Москва:
Родиться русским – слишком мало,
Чтоб русские иметь права…
И, вспомнив душу предков, встанет,
От слова к делу перейдя,
И гнев в народных душах грянет,
Как гром живящего дождя.
И сломит гнет, как гнет ломала
Уже не раз повстанцев рать…
Родиться Русским – слишком мало:
Им надо быть, им надо стать!»
(«Предгневье», 1925)
И действительно он верил, что когда-либо он вернется «домой», но опасался. Что ему не дадут визы, не будет возможности выступать и печататься в СССР, считал, что Советской России не нужны «лирики», а политикой он заниматься не желал.
С 1923 года жизнь Северянина начала меняться, все труднее стало находить литературный заработок. Все чаще газеты не хотели печатать его стихи, а издатели публиковать уже готовые сборники. Так, в 1923 году Северянину не удалось организовать ни одного поэтического вечера ни в Юрьеве, ни в Ревеле, «вернулся обескураженный людской черствостью и отчужденностью».
Периоды безденежья перемежались с периодами взлетов, успеха, славы. Очень удачно прошли гастроли в 1924 году, в 1925 году возобновилась его работа во многих издательствах, редакциях газет и журналов, выходят в свет два автобиографических романа «Роса оранжевого часа» (1925) и «Колокола собора чувств» (1925). Но в декабре 1925 года в письме снова звучат грустные слова: «… В столе много рукописей для издания, в горле – голоса для эстрады, в груди – вдохновения для творчества. И все тщетно, ибо ничего никому в это гнусное реалистическое время не нужно».
С 1925 по 1931 год не вышло ни одного сборника стихотворений Игоря Северянина. Редки были публичные выступления.
За услуги по переводу и пропаганде эстонской поэзии иногда ему выделяли субсидии из государственного фонда. Но денег явно не хватало, жилось трудно, иногда приходилось питаться только хлебом и картошкой. В 1926 году Северянину оказывал помощь С. В. Рахманинов.
В 1932 году поэт за свой счет издал сборник стихов «Адриатика», написанных под впечатлением поездки на Балканы. И сам же распространял его, рассылая знакомым для продажи.
В марте1933 года Северянин предпринял полуторагодичную поездку по Югославии, Бессарабии, Румынии, Болгарии, где выступал с лекциями и концертами. Лишь в июле 1934 года вернулся в Тойлу. Это были последние гастроли поэта. А в 1935 году выходит последняя книга Северянина «Рояль Леандра». Его основной литературной работой становятся переводы эстонских поэтов.
Особенно ухудшается материальное положение Северянина к 1936 году. В 1935 году он расстался с Ф. Круут и переехал с Верой Борисовной Коренди в Таллин. Здесь они жили только на зарплату В. Б. Коренди. Всплеск интереса к его творчеству вызвало 50-летие поэта в 1937 году. Удалось организовать несколько вечеров, правительство Эстонии назначило ему пожизненную пенсию в 8 долларов. Вынужденная жизнь в городе для антиурбаниста Северянина была очень тяжела: он рвался за город, к столь им любимым рекам. В последние годы жизни поэт неоднократно менял место жительства: в 1937 году они переехали в деревушку Саркуль, затем Усть-Нарва – изящный городок, который очень нравился поэту. Но средств к существованию не было, и опять смена места жительства – сырой, ненавистный Северянину Пайде. Поэт часто болел, климат Пайде не подходил для его здоровья, но денег не было даже на лекарства.
Северянин делает попытки вернуться к жене, пишет ей: «… Смертельно тоскую по тебе, рыбе весенней, по дому благостному. Не отвергай, Фелисса: все в твоих руках – и мое творчество, и мой покой, и моя безоблачная радость». Однако, судя по всему, Ф. М. Круут не простила Северянина. Со своей стороны В. Б. Коренди запретила ему писать и звонить по телефону в Тойла.
В начале 1940 года, накануне 35-летнего юбилея творческой деятельности, в статье « Игорь Северянин беседует с Игорем Лотаревым о своем 35-летнем юбилее», поэт с горечью писал: «Вы теперь что-нибудь пишите?» - спрашиваю я, стараясь переменить тему. «Почти ничего: я слишком ценю поэзию и свое имя. Чтобы позволить новым стихам залеживаться в письменном столе. Издателей на настоящие стихи теперь нет. Нет и читателя. Я пишу стихи, не записывая их, и почти всегда забываю».
Но все же Северянин не был забыт. В марте, в Таллине, в помещении клуба Черноголовых был торжественно отмечен его литературный юбилей. Артисты читали стихи юбиляра и пели романсы на его слова, и почти 2 часа поэт читал стихи из сборника «Классические розы».
«На старость ли это, - не знаю, не знаю, -
Быть может, усталость – души седина,
Но тянет меня к отдаленному краю,
Где ласковый воздух и ярче волна.
Мне хочется теплого и голубого,
Тропических фруктов и крупных цветов,
И звончатой песни, и звучного слова,
И грез без предела, и чувств без оков.
Я север люблю, я сроднился с тоскою
Его миловидных полей и озер.
Но что-то творится со мною такое,
Но что-то такое завидел мой взор,
Что нет мне покоя.
Что нет мне забвенья
На родине тихой, и тянет меня
Мое пробудившееся вдохновенье
К сиянью иного – нездешнего – дня!»
(«Тяга на юг», 1929)
1940 год был годом надежд для Северянина: Эстония была присоединена к СССР, поэт приветствовал это событие, воскресли надежды вернуться к литературной работе. Началась переписка с Москвой и Ленинградом. Северянин посылал туда свои стихи, некоторые из них были напечатаны в журналах «Красная новь» и «Огонек». Он подготовил и послал своему давнему другу Г. А. Шенгели сборник последних стихов. В ответ Г. А. Шенгели писал: «Я не мог не порадоваться, читая Ваши стихи. Прежняя певучесть, сила, прежняя «снайперская» меткость эпитета. Какой вы прекрасный поэт, Игорь Васильевич. И я больше чем уверен, что Вы еще направите «колесницу Феба зажечь стопламенный закат»! вспомните Тютчева, который лучшие стихи написал под старость, а Вам до старости далеко: 53 года всего…»
К сожалению, этот сборник стихотворений не был напечатан (возможно, помешала начавшаяся война). Несмотря на болезнь (у Северянина было больное сердце), он был полон творческих планов, думал о скором возвращении на Родину.
Но вернуться он не успел: Эстонию оккупировала гитлеровская Германия, а эвакуироваться Северянин не сумел.
Жить ему оставалось считанные недели. Тут уж не до «поэз». Последняя строфа его последнего стихотворения начинается простыми словами – быть может, самыми простыми и самыми пронзительными из всего, что написал за всю жизнь «король поэтов»: «Одна мечта: вернуться бы к тебе…».
Умер поэт 20 декабря 1941 года, ему шел всего лишь 55-й год. Проводить Северянина пришли две женщины: Вера Коренди и Фелисса Круут. Похоронен поэт на Александро-Невском кладбище в Таллине. На его могиле стоит плита с высеченным на ней двустишием из сборника «Классические розы»:
«Как хороши, как свежи будут розы,
Моей страной мне брошенные в гроб!».
(Стих. «Письмо» читает В. Зозулин)
