Ученый физик и в тоже время лирик. Исследовательский прект на тему "физики и лирики". что за вами не следят

Правы мужчины и правы женщины, когда одновременно упрекают в неправдоподобности и отстаивают правдивость всего происходящего в мыльных сериалах. Критики говорят о неизменности и избитости сюжетной линии, подумаешь, любимый ушел к другой , а поклонники справедливо замечают, может случиться в любое время с каждой из нас.

Это жизнь, и практика многих мужчин покидать своих женщин очень велика. Есть в этой практике много типичного, часто повторяющегося и вместе с тем всегда остается момент для неожиданных сюрпризов. Вот о типичности ситуации, когда любимый уходит к другой , и поговорим.

Любимый ушел к другой потому, что встретил любовь всей своей жизни

Она любит, да так, что ее любви сполна хватает на двоих. Мужчину устраивает односторонняя любовь, он разрешает обожать себя и им хорошо вместе до тех пор, пока не появляется она...

Собственно от нее больше ничего и не требовалось, кроме появления. Просто любимый твой «проснулся», он стал открыт новому чувству. Именно с этого момента у твоего любимого мужчины появляется потребность быть всегда рядом с другой женщиной. Мужчина «созрел» для того, чтобы отдавать другому частичку себя. Понятно, что пришло его время испытать все восторги и печали любви, но что делать той, от которой уходят?

Любимый ушел к другой! Боль сильная, знаем. Но придется тебе быть объективной даже в этой сложной ситуации. Если мужчина уходит от женщины, которая его сильно любила, к другой, которую Он полюбил, нужна выжидательная позиция. Если для природы твоего любимого характерна постоянная влюбчивость, то можно надеется на мимолетность его нового увлечения и ждать! Ждать, когда он образумится. Если же твой мужчина принадлежит к категории однолюбов, то опять ждать! Ждать, когда пройдет твоя боль, потому что бой твой проигран.

Важно : в любом случае, не истерить, не терять чувство собственного достоинства. На самом деле, тяжело не разрешить себе опускаться до унижений, оскорблений себя или другого, до принятия «позорных» условий, когда испытываешь сильную душевную боль от неразделенной и часто преданной любви.

Любимый уходит к другой, когда его не понимают…

Ссора, стечение обстоятельств, конфликт, затяжное непонимание. Как результат, любимый мужчина уходит к другой. К тебе! Но к тебе - совсем другой! Это только на первый взгляд, он уходит непонятно почему, необъяснимо, а на самом деле, стоит камень преткновения, который в каждом случае самый разный, и жизнь налаживается. В данном случае соперница для тебя – это ты сама.

Нужно пересмотреть свои взгляды, пересмотреть с позиции твоего любимого мужчины. Отношения мужчины и женщины не терпят перегибов и привычки. Может быть, есть необходимость свои впечатления о человеке, с которым ты живешь, заново познакомиться с ним? Нужно понять: свою вторую половину, себя, свои и его желания, свою и его! правоту. Компромисс может стать хорошим выходом из ситуации.

Любимый ушел к другой - эпизод предпоследний

Есть на свете две вещи, по отношению к которым безапелляционно говорят-это невозможно!. Невозможно предотвратить смерть, если ей пришла пора, и невозможно полюбить другого человека. Если мужчина не любит, то он уходит не столько к другой и не столько от тебя, сколько от своей нелюбви. Другая женщина может стать лишь поводом, чтобы от старых и обязывающих отношений. В данном случае это приговор. Но: всегда остается надежда на продолжение и на счастливый конец… жизнь не останавливается, и краски жизни тускнеют не навсегда, а на какое-то время.

Попробуй руководствоваться знаменитым высказыванием о том, что ты – всего лишь частичка вселенной, но для кого-то ты - вся вселенная. Вселяет надежду, правда?

Неожиданно, но опять не последний эпизод: хеппи енд

На наш взгляд, нельзя назвать последний эпизод, потому что еще есть место для случайностей и случая, для сюрпризов и неожиданностей, когда действие развивается не по приведенным сценариям, а совсем по-другому плану.

Мораль . Говорят, что любовь – это испытание для сильнейших, что это счастье, а еще что это болезнь. Осторожные во всем скептики здесь, пожалуй, будут вынуждены признать правоту по всем пунктам сразу. Доля истины есть в каждом утверждении. Но главное не в этом… Хотите знать, к какому выводу нас чаще всего подталкивает жизнь, заявляя о своей ценности (независимо, есть у вас любовь или нет, ушла вторая половина или суженый еще не появлялся)? Умейте ждать! Просто ждать и жить. Все образуется само собой .

Татьяна Синотова
Женский журнал JustLady

Квадратно- гнездовое постижение реальности, или
Шизики vs Эмпирики & Физики vs Лирики

Это груза философско-логического плана. Она может быть опасна для мозга, но может быть для него и полезна. Тут уж как повезёт. У любого лекарства есть побочные эффекты, и чем сильнее лекарство, тем… ну да ладно

---Краткий пересказ и резюме, как всегда, в конце поста. И выделено жирным шрифтом. Но лучше читать все, иначе есть риск понять это очень неправильно---

Последнее время я постоянно натыкаюсь на один и тот же спор. Один и тот же логический конфликт. Он меня задрал, и я должен написать этот текст, что бы не тратить время на повторения по десятому разу, а с глубокомыслием мастера Дзен просто посылать эту ссылку.
Спор этот древний, неразрешенный (хотя и разрешимый). Причина его в том, что говорящие спорят то об одной вещи, и даже могут согласовать термины, но спорят на разных языках (а вернее, внутри разных математических (логических) моделей).
И я уже запарился объяснять своим оппонентам, почему мы не можем придти к согласию, хотя термины и определения вроде как согласовали.

Спор сей имеет множество лиц. И даже собственные жаргонные названия-
Физики VS лирики
Атеисты VS верующие
Технари VS гуманитарии
И вообще тысячи их.

Ну да ладно, хватит воду в ступе носить. К делу.

Для того, что бы до чего-то договориться, надо говорить на одном языке. Для того, что бы придти к общему мнению в споре, надо, что бы все те факты, которые Вы неявно используете в споре, были одинаковые.

Рассмотрим пример.
Допустим, мы увидели автомобиль на улице, и я говорю что он – голубой, а мой оппонент – что он синий. При этом оба мы не дальтоники. Если у нас одинаковые глаза, нет на них никаких очков, и у может быть эталонная таблица с названиями цветов- мы легко сможем установить общую истину. То есть, установить её будет просто
Каждому даём таблицу цветов. Он подходит к автомобилю и сравнивает – каким цветом она покрашена – по таблице. В итоге мы обязаны придти к единому мнению – если таблицы одинаковы.

Так и в споре- если мы согласуем термины (то есть, договоримся конкретно, какие слова что обозначают) (возьмем ОДИНАКОВЫЕ таблицы- т.е. договоримся о терминах), то, скорее всего, мы быстро найдём причину разногласий, проведем эксперимент (сравним цвет).
В чем же проблема, и почему не удается так легко завершить спор между "физиками" и "лириками"?
Причина в том, что у наших мировоззрении (базовых моделей мира, которыми мы пользуемся) разные исходные аксиомы. При этом, обе модели могут быть внутренне непротиворечивы- просто разная аксиоматика. То есть, расхождение ЕСТЬ, но оно не в терминах, касающихся конкретного спора, а намного глубже – в самой методологии познания, в парадигме восприятия реальности, в базисе мировоззрения.

Возвращаясь к примеру, у нас с моим другом таблички-то одинаковые, но мой друг – китаец, а я – русский, и цвета на табличке подписаны на разных языках по разному. В итоге китайская табличка называет этот свет «Синим» (слова «голубой» просто нет в Китайском языке, там и синий, и голубой – один цвет), а моя – «голубым», т.е. НЕ СИНИМ.
В итоге мы имеем одну и ту же табличку, смотрим по ней, потом переводим словарём – и получаем разный результат! Можно до посинения (и даже до поголубения) обмениваться табличками. Можно сверять цвет не глазами, а приволочь убер-хромоскоп за 100500 баксов. Всё равно он будет говорить «синий», а я- «голубой». Потому что проблема не в табличках.

При чём иногда может быть очень сложно поймать то место, где именно находится расхождение. Оно может быть запрятано очень-очень далеко. А часто бывает даже так – мы понимаем, в чем расхождение, но не можем принять сторону оппонента, потому что считаем ее неверной.

До тех пор, пока мы не начнём говорить внутри одной, единой системы базовых аксиом – мы не договоримся. Либо мне придётся начать называть и синий, и голубой цвета словом «синий», либо моему другу придётся откинуть то, к чему он привык, и принять, что один из оттенков синего, оказывает, не синий. Хотя он и синий.

Бесполезен спор верующего и атеиста. Обычно он ведётся на языке логики. Можно договориться, что значит слово «бог», можно выдвигать и рушить теории.. Различие будет не в терминах. Различие будет в самом подходе – атеисты исходят из принципов бритвы Оккама и объективизма, а верующие – сторонники экзистенционализма – в той или иной степени.
Говоря простыми словами

Мир «физиков» («технарей», атеистов, сторонников научного подхода, трансгуманистов) – основан на постижении реальности через эксперимент и моделирование. Он ставит во главу угла «утиный тест» и бритву Оккама. (да уж, простые слова. Ну, если не знаете, что это такое – почитайте, плиз, в интернете. Что мне, википедию тут цитировать?). Кстати, очень мало кто знает про эти вещи- а они-то, как раз, и являются краеугольным камнем спора физиков и лириков

Мир «лириков» («гуманитариев», религиозных и верующих людей, сторонников позиции «пока не пощупаю – не поверю») - основан на чувственном постижении реальности. Только не путайте чувства и эмоции. В их мире правят квалии и ползуче-эмпирический подход. Их девиз – «мы не можем знать всего». Что самое забавное, «физики» тоже так считают, но вот выводы- диаметрально противоположные.

Если физики исходя из «мы многого не знаем» - делают вывод «чем больше мы знаем, тем больше мы можем, а значит – надо узнавать больше и больше» - то лирики считают «а раз мы ничего не можем знать наверняка, значит, знание вообще не имеет абсолютного значения, хотя и полезно».

Кстати, граничные позиции крайне редки. Собственно, я ни разу не встречал человека, который был бы одновременно и тем, и другим.

По моим субъетивным ощущениям (о, лирика пошла!) «лириков» на нашей планете большинство. При чем подавляющее, процентов 95% (не см. луркмор). Однако большая часть «лириков» под влиянием обстоятельств маскируется под «физиков» - то есть, проявляет двоемыслие и в бытовых вопросах действует вполне себе как «физик» - а вот когда дело доходит до вопроса с ответом «42» - внезапно показывает свою истинную сущность:-)

Ну да ладно.

Что же нам делать? Как нам победить в этом вечном споре?
Никак.
Давайте просто признаем, что все парадигмы мышления заслуживают права на существование. Выбор мировоззрения – это, черт возьми дело вкуса! А о вкусах спорят… да всё без толку.

Пока спорщики не встанут на одинаковый философский базис- они не смогут придти к единому решению. Ибо каждый из них, рассуждая АБСОЛЮТНО ВЕРНО, исходя из АБСОЛЮДНО ИДЕНТИЧНЫХ результатов будет приходить к РАЗНЫМ выводам.

Краткое изложение

Зачастую, невозможно разрешить споры (особенно на философско-ориентированные темы) даже не смотря на согласование терминологии. Причина в том, что спорщики используют разные парадигмы, в рамках которых ведут диалог. Такой спор не может быть разрешен методами любой из парадигм, т.к. каждый оппонент формально прав в рамках своей модели, а конфликт на самом деле происходит между базисами мировоззрений.
По сути, выбор парадигмы мышления является «делом вкуса» - каждый человек просто выбирает базис своего мировоззрения как наиболее близкий собственному вкусу.

Единственный способ завершения данного спора, известный мне – поставить жирную точку на попытках логически обосновать свою позицию и развенчать позицию оппонента, и просто принять как данность, что есть на свете люди, которые думают иначе.

Альтернативой может быть переход в некую общую модель (набор базовых аксиом), однако он, как правило, фактически невозможен или «глючен».

Бонус
Некоторые заблуждения по поводу физиков. И лириков.
1. «Ученые верят в науку» . Вариант «все во что-то верят, кто-то в одно, кто-то в другое», «атеисты верят в то, что бога нет» .
И правда, и неправда одновременно. Все дело в том, что «физики» и «лирики» по-разному понимают слово «вера». С точки зрения «физиков» «я верю в …» обычно обозначает «у меня есть достаточные доказательства, что бы предполагать, что … - истинно». С точки зрения «лириков» «я верю в…» обозначает «я считаю это истинным». Самое забавное, что определение «лириков» ближе к словарному, что порождает дополнительные тонны срача.
2. «Лирики нелогичны».
Нет, и это не так! Даже экстремальный случай «лиризма», так называемый субъективный солипсизм (или просто солипсизм) – философия, сводящаяся упрощённо к «весь мир – просто игра моего воображения», сам по себе вполне себе логичен. Точно так же есть и абсолютно алогичные «физики».
3. «Физики подавляют свои эмоции, своё воображение, они неспособны выйти за рамки и искусственно ограничивают себя».
Нет, друзья, и это не так! «Физики» не имеют никаких рамок (как и «лирики», впрочем). Если у «физика» появится довод «поверить» (см. п.1.) во что-то, он в это «поверит».
Иногда «физики» обращают этот пункт наоборот, говоря, что «лирики» неспособны отказаться от своей веры под давлением обстоятельств – но это тоже не так, просто сама суть веры «лириков» - не результат анализа обстоятельств, а внутреннее, интуитивное понимание мира.
4. «Наука не может объяснить…». Вариант «Наука признала свои ошибки».
О, это один из главных поводов к проведению специальных олимпиад!
Очень многие «лирики» (да и «физики») почему-то считают, что цель науки – объяснить устройство природы, ответить на вопрос «почему оно устроено так, а не иначе». Более того, даже видные ученые часто дают комментарии вроде «это происходит потому, что ….». Всё это создаёт ощущение того, что наука – это инструмент поиска Великой И Единой Абсолютной Истины Мироздания.
Так вот, мои мох.. ой, мои друзья, это – не так. И это заблуждение – одно из, пожалуй, самых серьёзных (хоть и совершенно неочевидных поначалу), связанных с пониманием научной методологии.
Наука, на самом деле, устроена очень просто. Есть некий «черный ящик» (природа целиком для физики, тело человека для медицины, организмы для биологии, и т.п.), для которого надо предсказать поведение в ответ на воздействия, и получить алгоритм получения конкретных действий, приводящих к желаемому результату.
Слишком путано?
Скажу проще- наука отвечает на вопрос «как сделать то-то и то-то». И «что будет, если сделать то-то и то-то». Ответ «почему это будет» вторичен, и, главное, он имеет смысл только внутри какой-то модели. Модель в науке – эта какая …ну.. модель! Упрощённое устройство этого самого черного ящика, которое показывает, как он ПРИМЕРНО устроен. При чем все ученые понимают, что устроен он может быть на самом деле и совсем не так. Просто эта модель – удобная и «работает» - т.е, возвращает результат. А на сколько она соответствует настоящему устройству ящика – всем пофигу.
Например, в той же физике вполне себе уживаются одновременно и релятивистская, и Ньютоновская составляющие – и нельзя сказать, что теория относительности «опровергла» Ньютоновскую классическую физику. Не опровергла. Просто показала, что ЭТА модель «черного ящика» не может использоваться для такого-то типа задач.

Ну да ладно… Удачи в специальных олимпиадах! И да прибудет с Вами сила. И масса.

Что-то физики в почёте.
Что-то лирики в загоне.
Дело не в сухом расчёте,
Дело в мировом законе.
- Б.А.Слуцкий, 1959

Знаменитая дискуссия между физиками и лириками началась в 1959-ом году с виртуального (газетного) спора между Эренбургом и Полетаевым. Эренбург осудил тогда в газетной статье «черствого» инженера, интересующегося лишь научными и техническими достижениями, но не культурой. Полетаев в своем ответе в газету писал – «мы живем творчеством разума, а не чувства, поэзией идей, теорией экспериментов, строительства. Это наша эпоха. Она требует всего человека без остатка, и некогда нам восклицать: ах, Бах! ах, Блок!... Хотим мы этого, или нет, они стали досугом, развлечением, а не жизнью».

В дискуссию вступило множество выдающихся людей того времени. Диспуты проходили в переполненных залах, на страницах многих газет. Было сказано много красивых слов. К примеру, поэт Павел Антокольский писал – «Мироздание не ограничено пределами точного знания, не замкнуто в кругу формул, порядком абстрагирующих жизнь. Девятая симфония Бетховена и «Медный всадник» Пушкина далеко превосходят своей мощью не только самые мощные рефракторы Пулкова, но и космическую ракету».

Сама возможность такой широкой дискуссии по столь краеугольной теме подрывает миф о том, что в советском обществе не было места для плюрализма мнений. Впрочем, дело возможно в том, что руководители СССР не до конца осознавали, насколько важен этот вопрос. Интересно, что и в западном общество та же дилемма начала обсуждаться в том же самом 1959-ом году, совершенно независимо от дискуссии в СССР. Её началом можно считать эссе Чарльза Сноу «Две культуры и научная революция». Он писал - «духовный мир западной интеллигенции все явственнее поляризуется, все явственнее раскалывается на две противоположные части. На одном полюсе - художественная интеллигенция, на другом - ученые, и как наиболее яркие представители этой группы - физики. Их разделяет стена непонимания, а иногда - особенно среди молодежи - даже антипатии и вражды».

Эта полярность между физиками и лириками оказалась более глубокой, чем культурные, социальные и экономические различия между Россией и Западом. И действительно, этот спор выходит за рамки полезности научного или культурного знания. Речь идет, по сути, о том, как развиваться человечеству. При помощи освоения природы или при помощи развития общества? Должно ли человечество менять окружающий мир под себя, как полагают физики, или наоборот – менять себя, подстраиваясь под окружающий мир, как мечтают лирики.

Это фундаментальный вопрос, возможно даже главный вопрос нашей цивилизации. Прав ли Мичурин, сказавший – «мы не можем ждать милостей от природы, взять их у нее - наша задача»? Правы ли экономисты, последователи Адама Смита, полагающие, что закон стоимости всегда способен взять на себя регуляцию отношений между людьми, нужно лишь позволить ему сделать это? Или правы те, кто считает, что человечество не выживет, если люди останутся черствыми по отношению друг к другу?

Два с половиной века в почете у человечества находятся физики. Многие начинания лириков оборачиваются крахом, зато у физиков все получается – благодаря ним люди живут все лучше и все дольше. Благодаря физикам у лириков есть еда и возможность витать в облаках.

Но те же два с половиной века характеризуются ещё одной чертой – постоянным ростом использования ископаемой энергии. Весь научно технический прогресс основан на запасах нефти и газа. Он как ракета, которая летит быстрее телеги нашей культуры, но только до тех пор, пока у неё не кончится горючее. А потом эта ракета упадет на землю бесполезным грузом, а телега будет продолжать продвигаться вперед. Медленно, незаметно, но вперед.

Сегодня, более чем полвека после спора физиков и лириков, все начинает меняться. «Мировой закон» Слуцкого оказался действующим лишь в строгих временных рамках. Но проблема в том, что люди разучились видеть лидеров в лириках, в философах, в воспитателях. Мы не видим пророков в своем отчестве, мы не увидели бы их, будь они даже у нас под носом. Нам придется снова этому учиться.

Сергей Медведев: Сегодня мы поговорим об извечной проблеме – о споре физиков и лириков, который длится, по крайней мере, в советской и российской культуре, уже полстолетия. Как писал Борис Слуцкий: "Что-то физики в почете, что-то лирики в загоне. Дело не в сухом расчете, дело в мировом законе". Кажется, с той самой поры физики твердо захватили главенствующие высоты, в особенности в постсоветский период, когда физики и технари стали очень успешными создателями бизнесов, успешно ушли в финансовую сферу, а лирики или уехали работать на Запад, или занялись мелкооптовой торговлей.

О соотношении физиков и лириков в современном образовании мы поговорим с Исаком Фруминым, научным руководителем .

Что-то физики в почете, что-то лирики в загоне

Я хочу вспомнить спор, возникший несколько лет назад, когда еще был жив Стив Джобс. Билл Гейтс говорил, что в образовании и в "Майкрософт" ему совершенно не нужны лирики, а нужны хорошие математики и программисты. На это Стив Джобс ему отвечал, что в ДНК Apple очень силен гуманитарный, творческий компонент. Вы на чьей стороне в этом споре?

Если смотреть на этот спор из сегодняшних реалий, то мы видим дальнейшую динамику, и здесь картинка не линейная, а плоскостная. Если угодно, у нас есть два измерения – это гуманитарные и точные знания. Здесь я, скорее, на стороне Стива Джобса, который создал очень гуманное, гуманитарно богатое устройство.

Сергей Медведев: Не случайно Apple так популярен у музыкантов и художников, то есть у людей творческих профессий: это вообще некий символ представителей креативного класса.

Откровенно говоря, я не думаю, что Джобс стремился именно к этому. Он стремился сделать это максимально удобным для человека. Но я бы сказал, что в образовании сегодня водораздел проходит не здесь. Ключевой водораздел проходит между утилитарным, прагматичным знанием или умением и тем, что Рассел называет "бесполезными знаниями". Когда писал Слуцкий, и была вся эта дискуссия (Эренбург тоже написал статью), конечно, там речь шла именно о том, что, с одной стороны были историки, экономисты, литераторы и те, кто тогда назывался философами, а с другой стороны – действительно физики, технари, инженеры.

Сегодня не менее важный водораздел проходит между прагматически ориентированными направлениями. Например, к кому мы относим экономистов? У нас есть часть экономистов, которые абсолютно не являются прикладными, пишут какие-то ученые модельки. А большая часть – это те, кто умеет делать финансовый анализ и так далее.

"Маркс – экономист". – "Как наша тетя Рая?" – "Нет, тетя Рая – старший экономист"

​Сергей Медведев: Вспомнился анекдот: "Маркс – экономист". – "Как наша тетя Рая?" – "Нет, тетя Рая – старший экономист".

Вы сказали, что в 90-е физики доказали свою силу – это действительно так. Но если посмотреть на тех, кто сегодня выходит в руководство бизнесами (даже если они не являются чьими-то детьми), то это люди, которые закончили МГИМО, Вышку, экономический факультет МГУ и так далее. Я бы сказал, что в ближайшее время мы больше не увидим много олигархов и успешных бизнесменов из физтеха.

Сергей Медведев: А вообще предприниматели, создатели новых стартапов?.. Мне недавно пришло в голову, что Павел Дуров (если говорить об отдаленных российских аналогах Джобса или Гейтса) – филолог из Петербургского университета.

Это удачный пример. Мы можем задать вопрос: какие навыки являются сегодня критически важными для разного типа успеха? Ты можешь быть гуманитарием, но если ты предприимчив, ориентирован на проекты, на изменение какой-то практики, то ты двинешься туда. Это специальная подготовка.

Кстати, сейчас целый ряд очень сильных "либерал артс колледжей" на Западе, которые раньше вообще не имели почти никаких обязательных курсов, за исключением курса "Великие книги", сейчас все-таки вводят цифровую грамотность в качестве базовой конструкции. Я думаю, что в основе базового знания будет лежать некоторый синтез того, что мы назвали знанием, связанным с физикой (технологии и так далее), и гуманитарного знания. Лет через десять не останется хороших университетов, где очень хороший курс цифровых технологий не будет частью обязательного образования.

Сергей Медведев: То есть перекрестные знания… Лирикам нужно будет, так или иначе, представлять цифровой курс, а физикам, грубо говоря, читать Гете и Лоренса Стерна .

Особенно Лоренса Стерна! Интересно, какая часть физиков сейчас вообще подозревает о его существовании… Кстати, когда я учился на математическом факультете, у нас был очень популярный преподаватель математического анализа, и он нам дал список из пяти обязательных книг. Я не помню все пять, но помню, что там был Льюис Кэрролл и "Жизнь и мнения Тристрама Шенди, джентльмена" Лоренса Стерна. Так что, думаю, вы правы.

В основе базового знания будет лежать некоторый синтез того, что мы назвали знанием, связанным с физикой, и гуманитарного знания

Кстати, сегодня, например, в Вышке есть такой очень прикладной факультет под названием "факультет бизнес-информатики", и мы там "затачиваем" студентов на конкретную практическую работу. Наиболее сильные, те, кто хочет создавать большие компании, говорят: упаси нас боже от курса "Командная разработка проектов", мы этому и сами научимся, дайте нам хороший курс истории, чтобы мы могли о чем-то говорить с людьми помимо нашей деятельности.

Сергей Медведев: Это вообще релятивизирует высказывание Рассела о бесполезном знании. Тогда знание основ философии, истории, литературы каким-то образом становится пригодным, практичным в современных бизнес-практика и вообще, в современной структуре знания?

Рассел же фактически пытался доказать, что это знание не бесполезное, найти ему обоснование.

Когда мы сегодня спрашиваем работодателей, чего не хватает их сотрудникам, мы с удивительным постоянством видим, что на первом месте вопросы коммуникации, умения презентовать и объяснить свою работу, взаимодействия в межкультурной среде. А для этого, видимо, нужны какие-то гуманитарные знания, которые лежат за границами твоей профессии.

Когда я служил в армии, у меня был приятель-тракторист. Был вечер с пединститутом, и он мне сказал: "Я слышал, что эти девочки любят стихи". Он попросил меня найти ему какое-нибудь короткое, но яркое стихотворение. Я ему порекомендовал какое-то стихотворение Есенина. Вот это бесполезное знание или нет? Он его использовал в очень конкретной коммуникативной ситуации. И сейчас мы все время имеем с этим дело.

Так называемое гуманитарное знание в основе своей коммуникативно

​Сергей Медведев: Я думаю, это потому, что так называемое гуманитарное знание в основе своей коммуникативно. Если не брать теорию речевых актов, в любом случае и вся художественная культура, и литература, и филология, и история, так или иначе, сталкивается с проблемой коммуникации, с которой абстрактные, технические науки не сталкиваются, там человек выключен. А сейчас, если мир идет куда-то, то это технология плюс человек; соцсети включают человека.

Готовясь к нашему эфиру, я посмотрел происхождение нескольких крупнейших стартаперов Силиконовой долины. Очень интересно, как люди с философским бэкграундом, то есть не программисты, идут и создают высокотехнологичные стартапы. Это, видимо, какой-то новый этап – уже 2000-е годы? Раньше так не было: наверное, как вы говорите, была диктатура физтеха.

Очень многие мои коллеги, особенно математики, ругают меня, когда я предсказываю существенное расширение таких очень странных смешанных курсов. Конечно, всегда будут нужны врачи, которые знают желудок или ногу на 150%, в основном этому посвятили жизнь. Но оказывается, что ты действительно можешь быть успешным, если освоил какой-то кусок вот этой своей будущей науки.

Есть такой замечательный человек, мой хороший товарищ Дима Песков, он в Агентстве стратегических инициатив занимается новыми технологиями, технологической инициативой. И вот недавно мои студенты говорят: у Пескова, наверное, хорошее инженерное образование. А у него действительно хорошее образование, но историческое. Он мне говорил, что это позволяет ему глядеть на технологические тренды и так далее…

Сергей Медведев: Это и история науки, и история изобретательства.

Со временем мы будем иметь все больше гибридных образовательных траекторий

​ История вещей. Например, ректор Московского авиационного института академик Погосян говорит мне, что сегодняшний инженер не может не понимать всего жизненного цикла вещи, в создании которой он принимает участие (включая, кстати, ее утилизацию). Но это же совсем другой взгляд – как раз исторический взгляд на вещь. Поэтому со временем мы будем иметь все больше таких гибридных, если угодно, образовательных траекторий.

Сергей Медведев: Вы и в Вышке собираетесь вводить такие гибридные траектории: скажем, математический бакалавриат, сильная математика, философская магистратура?

Таких людей уже полно.

Сергей Медведев: Именно с таким разбросом: от математики к философии?

: Тут есть такая штука: от математики к философии – да, а от философии к математике – пока нет. Да простят меня мои друзья-математики, я думаю, что в классическую математическую магистерскую программу, наверное, не будут приходить те, кто получил бакалавриат по философии, а в программу по математической логике, может быть, и будут.

У нас сейчас есть программа "Измерение в психологии образования". Это стык математики, компьютерных наук и психологии. То есть мы пытаемся делать всякие точные тестовые инструменты и так далее. Там довольно сильная математика. Люди после психфака напрягаются, что-то вспоминают и осваивают это. То есть я не исключаю, что могут быть такие ходы: от гуманитарных – в точные знания.

Сергей Медведев: Скажите, дети рождаются физиками или лириками? Это заложено генетически или это выясняется уже в процессе социализации?

Жизнь учит нас, что так оно и есть. Безусловно, мы видим талантливых и необычно одаренных людей. Но только сейчас идут серьезные, в том числе генетические исследования этого явления. В частности, мы сотрудничаем с замечательным генетиком из Лондона Юлией Колос; у нее есть лаборатория в России, она у нас недавно выступала.

Есть некоторая совокупность предрасположенностей, которая в определенных условиях может развиться в довольно высокую степень способностей

Вывод следующий: нет одного гена, который за это отвечает. Есть некоторая совокупность предрасположенностей, которая в определенных условиях может развиться в довольно высокую степень способностей или даже того, что мы называем одаренностями. Но я слышу скрытый вопрос в том, что вы говорите: а каждый ли может освоить эту физику, математику и так далее? Ответ – да, стопроцентно.

Если какой-то учитель говорит, что ребенок не способен освоить математику, но при этом этот ребенок связно, развернуто говорит на одном языке, то просто задайте себе вопрос: у него хватило ума освоить такую невероятно сложную интеллектуальную штуку, как язык, а математику с ее десятью цифрами и еще несколькими знаками он не может освоить? Это абсурд. Просто с самого начала ему были поставлены какие-то блоки, чаще всего психологические, когда ребенку говорят: да, что-то у тебя с этим не получается...

Сергей Медведев: Соглашусь с вами, вспоминая свои школьные годы, даже при том, что я всегда считал себя закоренелым гуманитарием, которого вид логарифмического исчисления повергает в священный ужас. Но у нас в восьмом-девятом классе пришла совершенно потрясающая учительница математики по имени Полина Леонидовна, и она просто начала нас, обычных гуманитарных школьников из московской спецшколы, натаскивать на задачках первого-второго курса мехмата. Я помню, как в девятом-десятом классе с удовольствием щелкал эти задачки.

Честно скажу: все это кончилось, я забыл это в ту же секунду. Но я прекрасно помню, как с удивлением смотрел на себя самого, решающего задачи первого курса мехмата: мне это казалось совершенно невозможным.

Я думаю, действительно, нет неспособных детей, а есть неспособные учителя.

И родители, которые часто ставят детям психологический блок по этому поводу.

Нет неспособных детей, а есть неспособные учителя

​Сергей Медведев: А, по-вашему, нужно тестировать детей, определять их склонность к той или иной сфере? И вообще, как вы относитесь к тестам? Они же, скорее, придуманы для логической, математической части знания?

Я с очень большим уважением отношусь к тестам, но их предсказательная сила очень мала. По тестам мы можем оценить, что человек уже знает, но не можем оценить, сможет ли он что-то узнать. Мне говорят, например, что ЕГЭ по математике имеет большую предсказательную силу, чем по русскому языку. Я говорю: да, конечно, потому что у нас так устроено обучение. Если вы устроите как-то иначе, то будет другая история.

За исключением очень внятных и, к сожалению, иногда близких к патологии ситуаций одаренности, мы не можем с полной определенностью говорить о том, к чему предназначен ребенок. В этом смысле развитие интереса – гораздо более важная история. Если человек сам чувствует (как вы себя чувствовали) гуманитарием, то гораздо более важная история – дать ему возможность это почувствовать. Я думаю, что будущее образования – это образование возможностей и пробы, когда ты каждый раз пробуешь, в числе прочего, интересно тебе это или нет.

Сергей Медведев: Образование, в которое изначально заложен выбор, чтобы учащийся мог выбирать и корректировать свою образовательную траекторию или вообще разворачивать ее на 180 градусов.

Это почти пугающая картина: все дети одномоментно разворачиваются на 180 градусов, и возникает ужасная мешанина... Мы с вами говорим о том, что будет какая-то малая часть, которая будет разворачиваться на 180 градусов, а будет значительная часть, которая попробует первый раз, потому что их туда уже тянет, и скажет: я там останусь. И это нормально. Драйвером для них будет их собственный интерес и энергетика, а не наше давление.

Сергей Медведев: Нужно ли в будущем учить студентов профессиям, или нужно давать базовые наборы, математические или гуманитарные, при помощи которых они будут подстраиваться к новым профессиям, о которых мы еще не знаем?

Нужно учить студентов всяким профессиям без какой-либо надежды, что они будут ими заниматься

​ Ответ очень простой и, может быть, парадоксальный: нужно учить всяким профессиям без всякой надежды, что они будут ими заниматься. Если я получаю профессиональный опыт внутри образования, то я могу его осмыслить, соотнести с собой. И вот этот опыт профессионального самообучения или самоидентификации является критическим для будущей жизни. Раз мы говорим, что человеку придется в течение жизни менять много профессий или хотя бы даже позиций, то давайте этому его и научим. А слова "давайте не будем его учить никакой профессии, а будем создавать некоторую общую базу" – немножко лукавые, потому что тогда человек выйдет без чего-либо в руках и, главное, без опыта того, как брать что-то в эти руки. Нужна сама привычка к труду в рамках осмысленной деятельности.

На нашей программе по измерениям мы понимаем, что студенты будут работать в разных местах, но мы точно хотим их научить, как сделать один тест от начала до конца. При этом в жизни этим заниматься будет, может быть, только треть.

Сергей Медведев: Вы учите их тому, как самим придумать этот тест?

Разработать какой-то тест, апробировать его и так далее. Наличие такого реального проекта, мне кажется, исключительно важно в образовании, даже гуманитарном.

Сергей Медведев: Какие вы видите профессии, которые будут потенциально наиболее востребованы на горизонте пяти-десяти лет?

Совершенно точно будут востребованы профессии, помогающие другим людям, то есть такое расширение врача или медицинской сестры. Речь идет не только о пожилых людях, которые нуждаются в этом, что, кстати, исключительно важно – это огромный растущий рынок. Мы просто не видим его, потому что он неформален. Это и рынок помощи детям. В семьях исчезли бабушки, нравится нам это или не нравится. Доля детей, которые воспитываются в семьях с бабушкой, упала за последнее время, по-моему, раза в два. Это значит, что эта функция должна быть кем-то заменена, ее не заменят родители, которые работают. И будет появляться все больше таких профессий.

Нужна сама привычка к труду в рамках осмысленной деятельности

Конечно, будет расширяться область работы тех, кто ремонтирует всякие цифровые устройства, ведь мы не сможем выжить без таких людей в усложняющемся мире. Есть книжка "Атлас новых профессий", и я во многом с ней согласен. Если говорить о гигантских трендах, то люди будут там.

Сергей Медведев: Я думаю, что очень важен будет дизайнер, но не дизайнер интерьера, а дизайнер потребностей, дизайнер архитектуры человеческого существования, дизайнер смыслов.

Опять-таки, к вопросу о том, кто более востребован – гуманитарии или технари… Мне кажется, что первыми падут под натиском роботов алгоритмизируемые профессии, то есть там, где есть некий алгоритм, некая технология, роботы и заменят человека. Как раз философия и история и сыграют роль в том, чтобы придумать задачу, некий смысл существования для робота.

Я стопроцентно согласен с вами по поводу алгоритмизируемых профессий. Очень хочу, чтобы в русский язык вошли слова, которые сейчас активно используются в западной научной литературе – это "рутинные и не рутинные виды деятельности". Есть блестящее исследование одной гарвардской группы профессоров, которые анализируют тренды на рынке труда. Они показывают, как рутинный, труд "белых воротничков" типа кассира в кассе уходит в первую очередь, потому что здесь людей могут заменить обычные компьютеры. Потом начинает уходить рутинный ручной труд, людей заменяют роботы. А вот не рутинный ручной труд типа уборки помещений или каких-то искусств остается. Конечно, растет не рутинный труд, связанный с коммуникацией и иногда с экспертной оценкой.

По поводу дизайнеров смыслов – я не знаю… Мне кажется, людей, которым нужен дизайнер смыслов, сравнительно немного, потому что это некая высокая потребность. Есть люди, которым нужен просто уход, развлечения, забота, анимация. Была такая у нас профессия – массовик-затейник. Теперь они стали аниматорами, но их стало существенно больше.

ФИЗИКИ VS . ЛИРИКИ: К ИСТОРИИ ОДНОЙ «ПРИДУРКОВАТОЙ» ДИСКУССИИ 1

Характеристику «придурковатая» применительно к дискуссии, получившей в культурной истории СССР название «дискуссии физиков и лириков», дал Игорь Андреевич Полетаев, чье письмо, опубликованное в газете «Комсо-мольская правда» 11 октября 1959 года, положило начало полемике, которая захлестнула советскую общественную печать и литературу на несколько после-дующих лет. По воспоминаниям Полетаева, поводом для его письма стала опубликованная в той же «Комсомольской правде» (от 2 сентября) статья Ильи Эренбурга «Ответ на одно письмо». Эренбург отвечал на письмо некой студентки пединститута Нины, жаловавшейся на своего друга, инженера Юрия, за то, что он не разделяет ее восторгов по поводу искусства, не хочет посещать выставки и концерты, а на попытки прочитать ему стихи Блока за-являет, что искусство - это чепуха, так как пришла другая эпоха - эпоха точных знаний и научного прогресса. В ответе корреспондентке Эренбург жалел о зачерствелой «душевной целине» ее друга и призывал советских граждан бороться за гармоничное развитие личности. Полетаев, работавший в то время в звании инженер-подполковника в НИИ Главного артиллерий-ского управления и бывший автором первой отечественной книги о кибернетике 2 , вспоминал, что, прочитав ответ Эренбурга, сначала «просто удивился»:

Ну как такое можно печатать? Именно печатать, ибо сначала я ни на се-кунду не усомнился в том, что И.Г. Эренбург печатает одно, а думает другое (не круглый же он дурак, в самом деле, с этой «душевной целиной»). Потом усомнился. А может, дурак? Потом решил: вряд ли дурак, просто хитрец и пытается поддержать загнивающий авторитет писателей, философов и про-чих гуманитариев дурного качества, которые только и делают, что врут да личные счеты друг с другом сводят. На том и остановился.

В этот день вечером я остался дома один: жена, дочь и сын ушли куда-то. Единственная комната, в которой мы вчетвером много лет ютились, осталась в моем распоряжении - редкое везенье. Чувствуя, что я, дескать, исполняю гражданский долг, вытащил свою «Колибри» (немецкую портативную пи-шущую машинку. - К.Б.) и аккуратно отстукал на ней письмо в редакцию «Комсомольской правды», постаравшись объяснить их ошибку по поводу «чуда в Бабьегородском» (опубликованного в том же номере «Комсомоль-ской правды» сообщения о сенсационном открытии «дарового тепла», сде-ланном при испытании нового образца холодильника, радиатор которого якобы отдавал в виде тепла заметно больше энергии, чем потреблял элек-трической из сети питания. - К.Б. ).

Кончил. Посмотрел на часы - еще рано. Кругом тихо, и дел у меня нет срочных. Вставил еще один листочек под валик и напечатал полстранички «В защиту Юрия» - о статье Эренбурга и письме «Нины» <...>. В заключе-ние я написал листок, разъясняющий, что о «чуде» я пишу всерьез, а об Эренбурге так, ни для чего, ибо сие меня не касается, ибо по специальности я - инженер <...>. И подписался так же: И. Полетаев (инженер).

Письмо в три листка было отправлено и забыто мною. Через неделю, что ли, пришла открытка от какого-то бедняги, сидящего в редакции над чте-нием писем. Он «благодарил», как положено, и все. <...> Прошла еще одна неделя. В воскресенье в номере «Комсомольской правды» целая страница оказалась посвящена обсуждению читателями статьи И.Г. Эренбурга о «Нине». В северо-восточном углу оказалась моя заметка «[Несколько слов]» - пропущено редакцией - «В защиту Юрия» (оставлено редак-цией). Узнал я об этом в понедельник, придя на работу.

Оказалось, что-то вроде грома среди ясного неба! Не вру, два или три дня интеллигенция нашего НИИ (и в форме, и без) ни фига не работала, топталась в коридорах и кабинетах и спорила, спорила, спорила до хри-поты. Мне тоже не давали работать и поминутно «призывали к ответу», вы-зывая в коридор, влезали в комнату. Для меня все сие было совершенно неожиданно и, сказать по правде, - непонятно. Откуда столько энтузиазма и интереса?

«За меня» было меньше, чем «против». Но не многим меньше. В моей то-гдашней оценке счет был 4:6. <...> Толки и споры затухали медленно. Потом включились домашние, друзья и знакомые. Начались телефонные звонки. Формировалось, что называется «общественное мнение» 3 .

В истории этих споров Полетаеву доведется стать выразителем «обще-ственного мнения», отказывающего искусству, литературе и поэзии в соци-альной ценности. Расхожими стали слова из его заметки «В защиту Юрия»:

Мы живем творчеством разума, а не чувства, поэзией идей, теорией экспе-риментов, строительства. Это наша эпоха. Она требует всего человека без остатка, и некогда нам восклицать: ах, Бах! ах, Блок! <...> Хотим мы этого, или нет, они стали досугом, развлечением, а не жизнью 4 .

Двумя десятилетиями позднее Полетаев подчеркивал, что главным для него было иное - не декларация антихудожественного утилитаризма, а сво-бода социального и профессионального выбора:

Если я или некто X, будучи взрослым, в здравом уме и твердой памяти, вы-брал себе занятие, то - во-первых - пусть он делает как хочет, если он не мешает другим, а тем более приносит пользу; во-вторых, пусть никакая сволочь не смеет ему говорить, что ты, дескать, Х - плохой, потому что ты плотник (инженер, г...очист - нужное дописать), а я - Y - хороший, ибо я поэт 5 .

Однако в общей массе газетных откликов письмо Полетаева воспринима-лось как вызов защитникам «лирики» со стороны «физиков». Появление в широком обиходе самого словосочетания «физики и лирики» возникло по ходу дискуссии с оглядкой на стихотворение Бориса Слуцкого, напечатанное в октябре того же года в «Литературной газете»:

Что-то физики в почете.

Что-то лирики в загоне.

Дело не в сухом расчете,

Дело в мировом законе.

Значит, что-то не раскрыли

Мы, что следовало нам бы!

Значит, слабенькие крылья -

Наши сладенькие ямбы,

И в пегасовом полете

Не взлетают наши кони...

То-то физики в почете,

То-то лирики в загоне.

Это самоочевидно.

Спорить просто бесполезно.

Так что даже не обидно,

А скорее интересно

Наблюдать, как, словно пена,

Опадают наши рифмы

И величие степенно

Отступает в логарифмы 6 .

Страсти развивались по восходящей. Ход дискуссии, первоначально опре-делявшийся редакцией «Комсомольской правды», к концу декабря захватил и другие органы центральной и местной печати, а также вылился в публич-ные диспуты, состоявшиеся, в частности, в Институте им. Гнесиных и в клубе завода им. Войтовича (в первом из них приняли участие и главные инициа-торы спора - Эренбург и Полетаев). Стихотворение Слуцкого также стало темой обсуждения и объяснения его со стороны автора на Всероссийской поэтической дискуссии в середине декабря 1959 года в Ленинграде. В посвя-щенной этой дискуссии статье «После споров - накануне споров» в газете «Литература и жизнь» (от 27 декабря 1959 года) критик В. Бушин писал:

Многие поэты восприняли его (стихотворение «Физики и лирики». - К.Б.) как речь Б. Слуцкого на похоронах поэзии и, не боясь прослыть людьми, лишенными юмора и чувства меры, с удивительным единодушием обруши-лись на автора стихотворения. <...> На дискуссии выступили поэты разных поколений, национальностей, творческих пристрастий, стилей: Александр Прокофьев и Евгений Евтушенко, Борис Ручьев и Адам Шогенцуков, Павел Антокольский и Кайсын Кулиев, Николай Тихонов и Василий Фе-доров... И речи были о том, как поэты стремятся полнее и ярче выразить ве-личие и своеобразие наших дней - дней развернутого строительства коммунизма, как растет во всем мире авторитет и влияние советской лите-ратуры и, в частности, поэзии, как поэты мечтают выполнить наказ народа и партии сделать советскую литературу первой в мире не только по идей-ному содержанию, но и по художественному мастерству. <... > И во всех речах, даже когда ораторы прямо об этом не говорили, звучала убежден-ность в необходимости поэзии, в важности ее миссии, в том, что она зани-мает много места в душе современника и займет еще большее - в жизни человека коммунистического завтра 7 .

В «Литературной газете» от 21 января 1960 года поэт Павел Антокольский задавался вопросом: «Как случилось, что в борьбе за лучшее будущее чело-вечества на линии огня очутились представители точного знания, с их лога-рифмическими таблицами, химическими формулами, электронными инфор- мациями, со всей аппаратурой, ими же созданной, - а не мы, служители муз, не мы, поэты, художники, музыканты?» И здесь же отвечал себе так:

Почти физически ощущая облик нового, коммунистического общества, мы предвидим в нем несравненную возможность для гармонического развития человека <...> Мироздание не ограничено пределами точного знания, не за-мкнуто в кругу <...> формул, порядком абстрагирующих жизнь. Девятая симфония Бетховена и «Медный всадник» Пушкина далеко превосходят своей мощью не только самые мощные рефракторы Пулкова, но и косми-ческую ракету 8 .

Футурологическая риторика «коммунистического завтра» объединяет за-щитников литературы и искусства, которые тиражируют аксиомы о без- альтернативности гуманизма, произрастающего на шедеврах культуры, а не на формулах и чертежах. Судя по мемуарам Эренбурга, даже годы спустя, когда страсти спорщиков, казалось бы, уже остались в прошлом, свою собст-венную роль в былом споре он расценивал как культурно-пропагандистскую и духовно-наставническую (продиктованную стремлением отстаивать «идеи о необходимости гармоничного развития человека, о роли искусства в вос-питании культуры эмоций»), а «главную вину за развязавшуюся войну» по- прежнему вменял Полетаеву, проигнорировавшему «душевные недостатки инженера Юрия» и перенесшему «спор совсем в другую плоскость - нужно ли нашим современникам искусство». Ссылаясь на полученные им лично и редакцией «Комсомольской правды» «тысячи писем», число «сторонников Полетаева» Эренбург оценивал как один к десяти от общего числа высказав-шихся. Попутно писатель продиагностировал и самих авторов писем «после-дователей инженера Полетаева»: по его впечатлению, «все они» «показывали низкий уровень душевного развития» 9 .

Однако присутствие в кругозоре советского человека Баха, Бетховена и Пушкина обязывало считаться и с теми надеждами, которые директивно возлагались на научно-технический прогресс, призванный приблизить по-строение коммунистического общества. Решение в этом случае виделось в надлежащем «примирении» лириков и физиков, но здесь возникала своя проблема - проблема поиска общего языка между «лириками» и «физиками». Дополнительным стимулом к ее обсуждению в читательской аудитории стала вышедшая в том же, 1959 году в русском (частичном) переводе книга Чарльза Перси Сноу «Две культуры» 10 . Сноу развивал тему взаимного непонимания между гуманитариями и представителями естественных и точных наук, но, сравнивая английскую, американскую и советскую систему образования, не скупился на похвалы в адрес СССР, полагая, что «разрыв между двумя куль-турами» в Советском Союзе «не так глубок, как у нас». Комплиментов Сноу удостоилась и советская литература, демонстрирующая, по его мнению, боль-шее внимание к промышленному производству. «Советские писатели, в от-личие от английских, обращаются к читателям, которые хотя бы в общих чертах знакомы с промышленностью», а «инженер - такая же обычная фи-гура в советских романах, как психиатр в американских». Основания для утверждений о внимании советской литературы к промышленному производ-ству у Сноу формально имелись: к концу 1950-х годов полки советских биб-лиотек ломились от многостраничных образцов производственного романа, написанных за предшествующие тридцать лет. Но вот кто был читателем та-кой литературы, Сноу умалчивал, и главное - не давал ответа на вопрос: только ли такой литературой достижимо устранение разрыва между культу-рой «лириков» и культурой «физиков»? И что делать с литературой, равно-душной к «промышленному производству»?

Аргументы в пользу достижения общего языка между наукой и искус-ством ищутся также в рассуждениях об интересе людей искусства к науке, а ученых - к искусству. В газетной публицистике роль такого примирите-ля взял на себя критик Корнелий Зелинский. В большой статье «Научная ре-волюция и литература», появившейся в «Литературной газете» 18 июня 1960 года, бывший литературный погромщик (автор официального заключе-ния, перекрывшего путь Цветаевой в советской литературе и пламенный об-винитель Пастернака в 1958 году) представлялся ценителем точных наук с позиции гуманитария и брал под защиту Полетаева как автора хотя и тех-нической, но «смелой и глубокой по своим философским обобщениям» книги. Здесь же упоминал он и о «талантливой книге» «математиков А.М. и И.М. Яглома "Вероятность и информация"», «в которой некоторые чисто фи-лологические проблемы освещаются с точки зрения кибернетики». Слово «кибернетика», и без того уже часто упоминавшееся в дискуссии, соединяет при этом в рассуждении Зелинского не только точные и гуманитарные науки, но также социальную практику с возвышенной идеологией:

Отрыв от гуманитарных областей - это в то же время отрыв от мира идей, от политики, от всего того, что цементирует социалистическое общество и дает ему душу. Коммунизм это мир прекрасного, а не просто мир «кнопоч-ной цивилизации».

Двумя неделями позже на страницах той же «Литературной газеты» Зе-линскому возразит Наум Коржавин, прочитавший книгу Полетаева и также нашедший в ней «немало интересных сведений о кибернетике», но расценив-шей ее «философские положения» как «более чем спорные», а само «выступ-ление Полетаева» как направленное «против искусства» и «не случайное». Из прочитанного в книге Полетаева Коржавин делал (нетривиальный) вывод, что ее автора «особенно радуют» такие преимущества машин перед людьми, которые позволяют надеяться, что со временем машины смогут об-рести сознание и начнут самовоспроизводиться, но именно так, по его мне-нию, и «представляют себе будущее некоторые буржуазные ученые». Далее со ссылкой на прочитанную им в еженедельнике «За рубежом» статью «Ис-пользование кибернетики в социологии» Коржавин приводил устрашающий прогноз Джона Кемени о том, к чему такое самовоспроизводство может при-вести: «машины неминуемо вступят в конфликт друг с другом, подражая даже в этом своим создателям - людям» и, в конечном счете, придут «к уни-чтожению друг друга». Свою реплику Коржавин подытоживал длинным сти-хотворением - итогом поэтического вдохновения на тему, «что было бы, если бы вдруг случилось невозможное - осуществилась бы эта мрачная утопия», рисующим апокалиптические видения погибели людей от машин и после-дующего взаимоистребления самих машин. Впрочем - в завершение стихо-творной фантасмагории, предвещающей сюжет «Терминатора», - поэт вы-казывал оптимистическую уверенность в том, что прогноз буржуазного уче-ного неверен:

Нет! Довольно! Так не будет, знаю.

И не надо принижать людей.

Самоценна только жизнь живая,

Мертвая природа служит ей.

Забывать про это нет причины.

Что ни говори, а все равно

Нам дано придумывать машины,

Быть людьми машинам не дано 11 .

В том же номере газеты, откликаясь на выступление Зелинского, критик А. Салиев призывал участников дискуссии преодолеть «упрощенное пред-ставление о связях искусства с реальной почвой его развития - обществен-ной жизнью»:

Не правильнее ли будет перевести возникший спор о состоянии нашего ис-кусства с узкоколейной дороги «искусство - наука» на широкий путь «ис-кусство - жизнь»? <...> Задача <...> состоит в «исследовании» и освоении героики всей материальной и духовной деятельности нашего народа, про-являющейся в самых разнообразных ее сферах, как то: в борьбе за подъем экономики и культуры, за укрепление мира во всем мире, дружбы народов, за утверждение новой морали 12 .

Еще две недели спустя своими размышлениями с читателями «Литера-турной газеты» поделился критик Александр Михалевич, также упрекавший Зелинского в защите Полетаева. Спорить с Полетаевым, по мнению Миха- левича, стоит не ради самой поэзии, но ради «духовного развития, нравствен-ного движения, благородства поведения человека». А условием такого спора должно стать умение «мыслить науку социально, видеть ее впряженность в общую борьбу партии, народа, за счастье человека, за коммунизм», «не сходить с общественной, социальной почвы, видеть живой процесс комму-нистического строительства». Впрочем, успокаивал он здесь же читателя: «"полетаевский" нигилизм есть черта индивидуальной или групповой, но не массовой психологии <...> Черты советского века заключены в величайшем порыве и тяготении масс к богатству, к максимальному "наполнению" чело-веческой натуры и такому органическому единству разума и чувств, о кото-ром прежде только мечтали великие люди» 13 .

Через год рассуждения об «органическом единстве разума и чувств», свой-ственном строителям коммунизма, обрели директивное значение - после принятого на XXII съезде КПСС «Морального кодекса строителя комму-низма», вошедшего в текст Третьей программы КПСС, которая провозгласила начало реализации двадцатилетней программы построения коммунизма. В том же году вышли в свет первый университетский учебник и первая хре-стоматия по марксистской этике, которые утверждали этические основы по-строения коммунистического общества, гарантирующего торжество соци-альной, профессиональной и творческой гармонии 14 .

В изданном в том же, 1961 году сборнике статей, освещавших «научную тему в художественной литературе», перспективы, открывающиеся перед пи-сателями и читателями на пути коммунистического строительства, озвучивал Даниил Данин:

На наших глазах побеждающий коммунизм выигрывает научное соревно-вание со старым Западом. Людям хочется быть современниками современ-ности <...> Люди читают про атомную физику не для того, чтобы «подковаться по физике». Их волнуют судьбы человечества. Люди читают про кибернетику не оттого, что им хочется дома «ввести автоматику». Их будоражит мысль о границах ее возможности 15 .

В целом, в ретроспективной оценке статей и откликов, опубликованных в ходе дискуссии «физиков» и «лириков», последняя удивляет накалом пате-тики и пустословия. Такой она зачастую предстает и в мемуарной литературе современников, однако ее пафос определенно заслуживает исследователь-ского внимания как в идеологическом, так и в собственно дискурсивном кон-тексте - применительно к риторическим особенностям публичного «гово-рения» о социальных проблемах. Главной чертой этого говорения остается эмоциональное (само)убеждение в возможности и необходимости синтеза искусства, науки и идеологии. Даже если речь ведется собственно о «физике» (математике и т.д.), она предстает не чуждой лирике, тогда же, когда речь идет о литературе, живописи и музыке - они полагаются не чуждыми физике (в частности, и потому, что «физика» в своей основе «лирична») 16 . Три года спустя после начала дискуссии критик В.К. Панков назовет наиболее плодо-творной прозвучавшую в ней мысль «о братстве физиков и лириков, о более глубоком развитии всей культуры на основе сближения искусства и науки, о возрастающей многосторонности духовного облика наших современников и людей будущих поколений» 17 . Не случайно и то, что одним из «ключевых слов» всей дискуссии служит слово «кибернетика», отсылающее к науке, ко-торая призвана объединить точное и гуманитарное знание методами прогно-зируемого информационного управления.

Идеологическая репутация кибернетики в СССР кардинально поменялась всего за пять лет до начала самой дискуссии о «физиках» и «лириках». Еще в 1954 году в Кратком философском словаре кибернетика определялась так:

Кибернетика - реакционная лженаука, возникшая в США после второй мировой войны и получившая широкое распространение и в других капи-талистических странах <...> Кибернетика рассматривает психофизиологи-ческие и социальные явления по аналогии <...> с электронными машинами и приборами, отождествляя работу головного мозга с работой счетной ма-шины, а общественную жизнь - с системой электро- и радиокоммуникаций <...> Кибернетика ярко выражает одну из основных черт буржуазного ми-ровоззрения - его бесчеловечность, стремление превратить трудящихся в придаток машины, в орудие производства и орудие войны. Вместе с тем для кибернетики характерна империалистическая утопия - заменить живого, мыслящего, борющегося за свои интересы человека машиной как на про-изводстве, так и на войне 18 .

Но уже в 1956 году в русском переводе издается книга Филиппа Морза и Джорджа Кимбелла «Методы исследования операций», обобщавшая стати-стические исследования хода боевых действий и рекомендации по усовер-шенствованию тактики вооруженных сил США в период Второй мировой войны. Слово «кибернетика» в книге не употреблялось, но для специалистов было ясно, что содержательно она затрагивает вопросы, связываемые именно с нею. Главным редактором русского издания книги Морза и Кимбелла вы-ступил академик и адмирал Аксель Иванович Берг, занимавший в 1953- 1957 годах пост заместителя министра обороны СССР по радиоэлектронике 19 , а автором вступительной статьи - генерал-лейтенант зенитной артиллерии А.Ф. Горохов. В своем предисловии к переводу Горохов объяснял своевре-менность русского перевода, впрочем, не только его интересом для военных, но и необходимостью «ознакомить с нею инженеров, плановиков, экономистов и руководителей», поскольку его издание «происходит в то время, когда мы у себя решаем очередные задачи совершенствования социалистического про-изводства на базе высшей техники, улучшения планирования и управления, повышения экономической эффективности во всех отраслях народного хо- зяйства» 20 . Реабилитация кибернетики совершается при этом как бы на «во-енной территории», но распространяется на область социально-экономиче-ских проблем, требующих для своего решения научного прогноза с тем, чтобы, как объяснял тот же Горохов, «мы могли бы учитывать все в большем коли-честве факторы, влияющие на изучаемую область деятельности, и научиться управлению и руководству с меньшим влиянием на них случайностей» 21 .

В 1958 году в издательстве «Советское радио» вышла уже упоминавшаяся научно-популярная книга И.А. Полетаева. Одновременно появляется пере-вод книги Поля Косса и - с десятилетним опозданием - переводы сразу двух книг основоположника кибернетики Норберта Винера 22 . В 51-м томе Боль-шой советской энциклопедии, изданном все в том же, 1958 году, выходит со-чувственная статья о кибернетике, написанная академиком-математиком А.Н. Колмогоровым 23 , и в том же году в АН СССР создается Научный совет по кибернетике во главе с академиком А.И. Бергом, в состав которого вошли математики, физики, химики, биологи, физиологи, лингвисты и юристы.

Общественный интерес к кибернетике растет вместе с ее популяризацией: в 1959 году также издается сразу несколько специальных и научно-популяр-ных книг, посвященных кибернетике, не говоря уже о бесчисленных упоми-наниях о новой науке в периодической печати и в радиопередачах 24 . 27 июня 1960 года в Москве открылся Первый международный конгресс ИФАК - Международной федерации по автоматическому управлению, собравший 1200 участников из 30 стран. От советской стороны с программным докладом «Автоматика и человечество» на конгрессе выступил председатель Нацио-нального комитета СССР по автоматическому управлению, директор Инсти-тута автоматики и телемеханики АН СССР, академик В.А. Трапезников. Среди участников съезда был и Норберт Винер 25 . Идеологические надежды, связываемые с кибернетикой, достигают апофеоза в 1961 году, ознамено-вавшемся изданием сборника статей ведущих советских ученых под загла-вием «Кибернетику на службу коммунизму» 26 . В том же году в принятой на XXII съезде партии Программе КПСС кибернетика была названа одним из основных средств построения коммунистического общества 27 .

Доверие Хрущева и его окружения к новой науке имело свою логику. Ключевыми понятиями кибернетики, как не уставали напоминать ее пропа-гандисты, были понятия «управление» и «информация», проективно объеди-нявшие различные области знания и сферы деятельности для решения разного рода техн(олог)ических, экономических и социальных задач. На практике такие решения предсказуемо мыслились в терминах партийного руководства обществом и, кроме того, соотносились с декларируемым в бу-дущем стиранием границ между физическим и умственным трудом, техни-ческой и творческой интеллигенцией и т.д. Истины «научного коммунизма» (объединявшего в качестве учебного предмета в советских вузах диалекти-ческий и исторический материализм, историю КПСС и политическую эко-номию), как и привычная риторика о единстве партии и народа, получали при этом еще и то дополнительное научное звучание, что одним из базовых принципов кибернетики полагалось совместное функционирование управ-ления с управляемой системой.

Важно отметить, что собственно научная легализация кибернетики осу-ществлялась на фоне дискуссий о необходимости разделения прикладных и фундаментальных научных исследований 28 , приведших в конечном счете к реорганизации Академии наук СССР в 1961 году и созданию новых научно- исследовательских институтов, занятых решением кибернетических проблем (в 1960 году создание Института кибернетики АН ГССР в Тбилиси, Института кибернетики АН ЭССР - в Таллине, в 1961 году - Института проблем пере-дачи информации в Москве, в 1962 году - Института кибернетики АН УССР в Киеве), а также отделений, отделов и лабораторий кибернетического про-филя в структуре ранее существовавших академических институтов 29 .

Таким был «ближайший» идеологический и институциональный контекст дискуссии о физиках и лириках. Актуальность этого контекста предопреде-лялась и таким вполне социальным обстоятельством, как перепроизводство специалистов в области естественных и точных (прежде всего - физико- математических) наук, обслуживавших военно-промышленный комплекс. Легализация кибернетики предстает на этом фоне небезразличной к власт-ным функциям науки в индустриальном и постиндустриальном обществах и преимущественной для таких обществ роли научно-технических знаний 30 . В терминах Алвина Гоулднера, активная (само)идентификация советского научного сообщества может быть описана в данном случае как стремление к созданию «нового класса» интеллектуальных элит, причастных к власти, а спор «физиков» и «лириков» - как дискурсивный конфликт при «расста-новке сил», в той степени, в какой он мог быть выражен на языке публичного идеологического доверия и(или) протеста 31 .

Эренбург удивлялся в своих мемуарах, «почему в эпоху Сталина кибер-нетику у нас называли шарлатанством», и полагал, что, может быть, это - как и вообще «желание разучить людей думать» - было «связано с недо-верием или страхом перед "мыслящими машинами"». В определенном смыс-ле Эренбург прав. Авторы Краткого философского словаря, поносившие ки-бернетику, говорили о «бесчеловечности» кибернетики, «заменяющей» человека машиной, но их слова могут быть поняты и как попытка противо-поставить непосредственность личностного, персонального управления об-щественной жизнью угрозе механизированной и безличной технологии. Властная организация советского общества сталинской эпохи последова-тельно строится на личностной основе - указывает прежде всего на самого Сталина и подчинена, метафорически говоря, его голосу и письму. Он творец нарратива, который хотя и рассчитан на всех, но имеет единственного вла-дельца. С этой точки зрения Сталина также можно оправданно назвать как «писателем», так и «великим языковедом» - и в том и в другом случае он претендует выступать в качестве владельца и распорядителя принадлежащего ему текста. Возникновение «культа личности» в такой ситуации лишь обна-жает свою закономерность, напоминая об антропологической эффективности любого текста, о вменяемой ему взаимоперсонифицирующей силе. Вероятно, поэтому же тираническое и авторитарное правление так часто демонстрирует склонность властителей к тому, чтобы выступать в роли литераторов 32 . Ак-сиология литературы, поэзии и вообще вербализованной «поэтики» (рас-пространяемой не только на живопись, но и отчасти - на музыку) поддер-живается ценностями непосредственной и при этом однонаправленной коммуникации - от того, кто говорит, - к тем, кто слушает, от того, кто при-казывает, - к тем, кто подчиняется.

С кибернетикой дело обстоит сложнее, поскольку речь в данном случае идет не об «одушевленных» словах, но о «бездушных цифрах». Примени-тельно к социальному (само)управлению такая замена достаточно ради-кальна: текст, адресованный обществу, требует адресата, но и напоминает об адресанте, тогда как цифры (формулы, схемы, графики) «говорят» сами за себя. Естественно, что «предъявление» обществу цифр также требует своего рода «автора», но такое авторство в той или иной степени деперсона-лизировано. Выступать от «своего» - или пусть даже «чужого» - «имени» и выступать «от имени цифр» - не одно и то же.

В массовом представлении надежды, возлагаемые на кибернетику, не слу-чайно связывались преимущественно с рассуждениями о возможности соз-дания искусственного интеллекта. Широкая дискуссия на эту тему была на-чата в том же, 1961 году статьей Н. Колмогорова в 10-м и 11-м номерах журнала «Техника молодежи» 33 . С теми же спорами в существенной степени связаны активное развитие жанра советской научной фантастики, интенсив-ное увеличение изданий научно-популярной литературы, инкорпорация научной тематики в художественную литературу, публицистику, кино 34 . Ин-терес к «искусственному интеллекту», как и к другой научно-фантастической проблематике, находил и своих критиков, указывавших на ее мифотворчес-кую роль - порождение футурологического энтузиазма, создающего в об-щественном сознании неоправданные иллюзии и позволяющего пропаган-дистам новых наук щекотать читателям нервы в погоне за легкими деньгами и популярностью 35 , но в начале 1960-х годов такие голоса тонули в хоре тех, кто, подобно академику Л.Д. Ландау, верил (или хотел верить), что «ум фи-зиков сегодня свободно работает там, где воображение человека уже бессильно» 36 . Авторитет науки, и особенно физической науки, достигает в эти годы своего пика, а общественное отношение к ученым граничит с религиоз-ным поклонением:

У всех на слуху были слова: атомная энергия, синхрофазотрон, термоядер-ный синтез, элементарные частицы, протон, мезон, аннигиляция. От физи-ков все ждали каких-нибудь чудес, вроде управляемого термоядерного синтеза, который даст человечеству безбрежный океан энергии 37 .

О границах - или точнее, безграничности - (около)научных надежд в те же годы свидетельствует административная поддержка таких нетривиальных начинаний, как, например, проведение санкционированных Министерством обороны парапсихологических исследований, одним из инициаторов кото-рых выступил тот же И.А. Полетаев. С этой же целью при ЛГУ в 1961 году была организована специальная лаборатория под руководством профессора Л.Л. Васильева (издавшего в 1962 году монографию «Экспериментальные исследования мысленного внушения» (ЛГУ, 1962)). На фоне подобных на-чинаний, а также неоспоримо революционных достижений в области науки и техники - строительства и ввода в строй первых в мире промышленных атомных электростанций (Обнинской - в 1954 году, 1-й очереди Сибир-ской - в 1958 году, начатого в том же году строительства Белоярской АЭС), запуска спутников, первого полета в космос - кибернетика находила при-верженцев, понимавших ее в качестве не столько отдельной науки, сколько всеобъемлющей научной парадигмы, объединявшей математические, фи-зические и технические теории с «науками о жизни» - биологией и социо-логией 38 . Претензии «физиков»-кибернетиков решать всеобъемлющие проблемы распространялись также и на решение проблем «лириков»-гума- нитариев: в лингвистике - в разработке программ машинного перевода 39 , в психологии - в междисциплинарных исследованиях по «психонике», целью которых должно было быть включение в искусственные системы мо-делей и процедур, аналогичных тем, которые характеризуют направленную жизнедеятельность высших животных и человека (другой задачей психоники было внедрение кибернетической методологии и математических моделей и методов в психологические исследования) 40 , в музыковедении - в исполь-зовании ЭВМ для анализа и синтеза музыкальных произведений 41 . Теорети-ческие основания для такой экспансии в целом оправдывались новаторскими направлениями в области математического знания. Одной из них была ак-тивно разрабатывавшаяся в 1960-е годы математическая теория психологи-ческих измерений (в основе которой лежали идеи Норманна Кемпбелла и С.С. Стивенса, высказанные уже в 1920-е годы, но получившие математиче-ское оформление в работах П. Суппеса и Дж. Зинеса 1960-х годов) 42 . Со-гласно этой теории, объединявшей практику измерений в психологии и социологии с практикой физических измерений, допускалось, что веществен-ные числа могут возникать вне процедуры натурального счета, обязывая к расширительному пониманию категории «количество». Основным прин-ципом научности при этом выступало число, а социологические и психо-логические измерения сводились к процедуре числового кодирования и к замене (в опросе респондентов) слов числами. В Философской энциклопе-дии 1962 года этот принцип лег в основу статьи С.А. Яновской «Количество (в математике)», постулировавшей, в частности, безграничные возможности «количественной» редукции и собственно буквенных текстов:

Все, что <...> может быть выражено с помощью букв, при условии, что с по-следними мы умеем оперировать по точным правилам, характерным для математических исчислений, можно считать примером количества и коли-чественных соотношений 43 .

В близкой к теории психологических измерений математической теории распознавания образов аналогично допускалось, что реальность образа вто-рична по отношению к реальности математических объектов - числу, мно-жеству и функции. В своем математическом выражении теория распознава-ния образов рассматривала некоторые из алгоритмов построения функций от заданных переменных (значения которых интерпретируются как «об-разы») при условии, что эти функции удовлетворяют заранее заданным тре- бованиям 44 . Математизация гуманитарной сферы знания выразилась также в стремлении соотнести теории интеллектуальной деятельности с системами управления и информационного программирования. Так, в частности, вслед за Германом Вейлем математически анализировалось понятие модальности в мышлении и языке («теория нечетких множеств» Лотфи Заде) 45 . На прак-тике работа математиков поддерживается разработками автоматических устройств, способных дублировать функции, требующие участия человече-ского разума, а также созданием систем управления на базе логико-линг-вистических моделей представления объекта управления и описания проце-дур управления ими (методы ситуационного управления и семиотического моделирования) 46 .

Но процесс перераспределения тематических и дискурсивных приорите-тов в науке был встречным. Так, уже к середине 1960-х годов на базе языко-знания создаются такие математически ориентированные направления, как вычислительная, математическая, инженерная, статистическая, алгоритми-ческая, структурная лингвистика. Эволюционно-научные причины распро-странения математических методов в лингвистике в целом могут объясняться новыми возможностями обработки интенсивно возросшей текстовой (как письменной, так и устной) информации с привлечением унифицирующих - теоретико-множественных и формально-логических - методов количествен-ного анализа 47 . Симптоматично, однако, что количественные показатели под-счетов, ориентированных на прикладную обработку информации с широким использованием ЭВМ, стимулировали разработки систем их качествен-ного - статистико-вероятностного - прогнозирования и привели в конеч-ном счете к созданию направлений, ориентированных на решение проблем моделирования знаний и моделирования смысла текста 48 . Позднее лингво- математическое обеспечение информационных систем разных типов (сред-ствами машинного перевода, автоматической лексикографии, статистики речи и т.д.), с одной стороны, и понимание языка как действия - с другой, распространяются и на другие гуманитарные дисциплины, имеющие дело с вычислительными процедурами при обработке текстовой информации, - де-мографию, географию, археологию, литературоведение, стиховедение, фольк-лористику, библиотековедение, историю, этнографию, документоведение и т.д. 49 Важно и то, что на уровне текста претензии гуманитариев говорить на «языке математики» в те же годы реализуются не только во внешних экспли-кациях метаматематических (преимущественно - логических) дескрипций, но и в медиальных особенностях построения нового аналитического нарра- тива. В текстах, условно говоря, посвященных изучению «лирики», все чаще появляются цифры, формулы и графики.

Публицистический конфликт «физиков» и «лириков» утрировал позиции, но в конечном счете примирял их, таким образом, как на практике, так и в идеологии. Многословие оппонентов, доказывавших, что физика и лирика не противоречат друг другу, демонстрировало эмоциональное согласие с пред-восхищаемым в коммунистическом обществе «слиянием» социальных воз-можностей и индивидуальных потребностей, умственного и физического труда, знания и нравственности. Отклики и выступления, появившиеся в пуб-личной печати в ходе дискуссии, в целом превозносили «лирику», но со стра-ниц тех же газет и журналов читатель узнавал о торжестве советской науки. Предмет спора в таком контексте уже с самого начала терял свою определен-ность на уровне контекста, стиля, а в широком смысле - дискурсивной поэ-тики, акцентирующей не столько содержание, сколько его форму - а именно сам спор, саму дискуссию и ее пафос. В этом отношении дискуссия о физи-ках-лириках не случайно продолжила литературно-публицистические дис-куссии предшествующих лет «об искренности в литературе» и «самовыраже-нии» в лирике 50 . Участники и свидетели разговоров о физике и лирике были призваны к той же искренности и тому же «самовыражению», подразумеваемо объединяющим советских людей в их доверии к партии и правительству.

Понятие «искренность» стоит, вероятно, счесть ключевым для идеологи-ческого дискурса уже сталинского правления с его репрессивной политикой социальных «чисток» и самообвинений, но к концу 1950-х годов в нем до-минирует не столько содержательный, сколько эмоциональный план. Если воспользоваться принятыми в медиевистике понятиями «текстуальных» и «эмоциональных» сообществ, то советское общество кануна и первых лет после XXII съезда предстает не столько «текстуальным», сколько «эмоцио-нальным сообществом» 51 . Принятие новых «текстов» - программы партии, «кодекса строителя коммунизма», постановлений съезда и пленумов и т.д. - не меняет на этих случаях именно эмоциональной доминанты ожидаемой от аудитории веры в их реализуемость. Приказ уступает место призыву, а призыв уже по своей риторической природе обязывает в большей степени к эмоциональной убедительности, а значит - и «лирике». Не удивительно по-этому, что как раз на те самые годы, в которые, по сетованию Слуцкого, «ли-рика» оказалась «в загоне», приходится небывалый ни до ни после в истории СССР всплеск публичной поэтической деятельности и массового интереса к поэтическим выступлениям. Важно и то, что первоначально в таких вы-ступлениях власть не видит крамолы. В 1958 году в Москве был торже-ственно открыт памятник Владимиру Маяковскому, ставший на последую-щие три года местом регулярных встреч начинающих поэтов. Многолюдные аудитории, собирающиеся на выступления Евгения Евтушенко, Андрея Воз-несенского, Роберта Рождественского, Булата Окуджавы, того же Бориса Слуцкого, внимают «лирике», предстающей уже тем самым созвучной и «поэтике» самой советской идеологии (в 1965 году съемки одного из таких выступлений в московском Политехническом музее войдут в фильм Марлена Хуциева «Мне двадцать лет», позднее названный «Застава Ильича» и став-ший знаковым фильмом эпохи «оттепели»). Можно сказать, что на какое-то время эта идеология - при всех ее очевидных технократических приорите-тах - позиционируется в качестве «лирической».

Приподнятость эмоциональной атмосферы конца 1950-х - начала 1960-х го-дов многократно описывалась исследователями советской культуры как свойственные этому времени настроения надежд и социального обновления 52 . Вместе с тем, очевидно, что репрезентация таких настроений в литерату-ре, искусстве, кинематографе всячески поощрялась пропагандой и, в этом смысле, сама такая репрезентация может рассматриваться как одна из форм самовыражения власти и декларативно нерепрессивной идеологии. Если вслед за Фуко видеть в этом самовыражении множественность подвижных и трансформирующихся факторов, результирующих собою такую организацию коллективного самоуправления (Фуко использует в данном случае трудно-переводимое понятие gouvernementalite ), которая подразумевает непринуди-тельность социального поведения в условиях «общей политики правды», то дискурсивным лейтмотивом дискуссии о физиках и лириках было ощущение синтеза наук и искусств, в котором, собственно, нет ничего невозможного.

К концу 1960-х годов стремление гуманитариев, претендовавших высту-пать в роли «экспертов», причастных вместе с представителями естественных и точных наук к технократической элите, выразилось в создании особого - логико-математического и структуралистского - языка (мета) описания предмета своего исследования. Убедительность такого описания отныне свя-зывается с суггестивностью точных наук, с их принципиальной установкой не на «рассказ», а на очевидную доказательность тех или иных положений 53 . Цифры и формулы в текстах, выходящих из-под руки гуманитариев, могут быть поняты при этом как элементы более фундаментального новшества - репрезентации «научных описаний» в функции «научных открытий» и «на-учных изобретений», отвечающих как раз тем социальным ожиданиям, ко-торые связаны не с гуманитарным, но с естественно-научным и точным знанием (science ) 54 .

Что же касается активности «физиков» в сфере литературы и искусства в 1960-е годы, то она проявляется в набирающих популярность юмористиче-ских «капустниках», движении авторской песни, литературных сообществах, конкурсах КВН, многие из участников которых были по своему образованию специалистами в точных и естественных науках 55 . Но социальное приобще-ние «физиков» к «лирике» сопутствует и другому, гораздо более амбициоз-ному идеологическому посылу, эффект которого будет осознан по мере становления диссидентского движения. Социальный авторитет, связывав-шийся в советском обществе начала 1960-х годов с представителями точных и естественных наук, и, соответственно, свойственное самим ученым ощуще-ние их социальной значимости в существенной степени предопределили идеологизацию возможной и допустимой «гуманитаризации» «физики». Знаковым в этом отношении стал выход коллективного сборника «Физики шутят» (1966) и его расширенной версии «Физики продолжают шутить» (М., 1968), составители которого - научные сотрудники физико-энергетического института из г. Обнинска Калужской области Н.С. Работнов, Ю.В. Конобеев, В.А. Павлинчук и научный сотрудник Института прикладной математики АН СССР В.Ф. Турчин - стали широко известны из-за гонений, которым они подверглись за свои политические убеждения 56 . Последующая дисси-дентская деятельность математика И.Р. Шафаревича и физика А.Д. Сахарова придала «лирическим» мечтаниям «физиков» идеологически очерченный, а в случае Сахарова - политически предосудительный характер, оценку кото-рому дадут поклонники уже совсем иной лирики - сотрудники идеологиче-ских отделов партии и КГБ.

Из сегодняшнего дня дискуссия о физиках и лириках часто представля-ется в общем надуманной, нелепой и безрезультатной 57 . Однако, как хорошо известно социологам, все, что воспринимается в качестве существующего, не исключает реальных последствий. В отличие от предшествующей эпохи организационных, административных и судебных решений на предмет тем, выносимых на публичное «обсуждение», рассуждения о роли физики и ли-рики в настоящем и будущем закончились, по общему мнению, ничем. Но само это «ничто», вероятно, и должно считаться главным результатом дис-куссии, продемонстрировавшей в конечном счете тщету очередной идеоло-гической утопии.

ПРИМЕЧАНИЯ

1) Статья написана в рамках проекта « Ziffem und Buchstaben . Diskursive, ideologische und mediale Transformationen in den sowjetischen Humanwissenschaften der 1950er und 60er Jahre» (поддержанного фондом Deutsche Forschungsgemeinschaft).

2) Полетаев И.А. Сигнал. М.: Советское радио, 1958. О книге Полетаева: Молчанов AM . Лимитирующие факторы (по И.А. Полетаеву) и принцип Ле-Шателье: Доклад на 2-м Сибирском конгрессе по прикладной и индустриальной математике. Новоси-бирск, 25 июня 1996 года (цит. по: http :// vivovoco . rsl . ru / vv / papers / bio / molchanov . htm ).

3) Полетаев А.И. «Военная кибернетика», или Фрагмент истории отечественной «лже-науки» // Очерки истории информатики в России / Ред.-сост. Д.А. Поспелов и Я.И. Фет. Новосибирск, 1998 (цит. по: http :// vivovoco . rsl . ru / vv / papers / bio / poletaev . htm ).

4) Полетаев А. В защиту Юрия // Комсомольская правда. 1959. 11 октября. С. 2.

5) Полетаев А.И. «Военная кибернетика», или Фрагмент истории отечественной «лженауки».

6) Слуцкий Б. Физики и лирики // Литературная газета. 1959. 13 октября. С. 1.

7) Бушин В. После споров - накануне споров // Литература и жизнь. 1959. 27 де-кабря. С. 3.

8) Антокольский П. Поэзия и физика // Литературная газета. 1960. 21 января. С. 2.

9) Впрочем, суть конфликта, по его мнению, не была должным образом понята и оп-понентами Полетаева: «Тысячи авторов писем встревожились, считая, что Полетаев хочет им помешать пойти в театр или почитать в трудную минуту стихи. Основным аргументом был следующий: В.И. Ленин любил слушать "Аппассионату", и это не помешало ему создать Советское государство. Для большинства "Аппассионата" была абстрактным понятием, запомнившимся по воспоминаниям Горького. Одна комсомолка писала, что человек даже в Космос возьмет ветку сирени; это напоми-нало споры комсомольцев начала 30-х годов - нужна ли им ветка черемухи, хотя в те давние времена о Космосе никто не думал. Вот фразы из писем, повторяющиеся в разных вариантах: "Как могут устареть Пушкин, Толстой, Чайковский, Репин?" или "Я не вижу ничего постыдного в том, чтобы пойти вечером в театр на «Евгения Онегина»" <...> Задумываясь теперь над дискуссией 1959- 1960 годов, я вижу, что наша молодежь не поняла ее трагической ноты: тяга к искусству во второй половине нашего века не ослабевает, а скорее усиливается. Об этом свидетельствуют увеличе-ние тиражей романов во всем мире, куда большая посещаемость выставок живописи, концертов симфонической музыки, театра, кино, даже литературных вечеров. Од-нако потолок произведений после войны неизменно падает» (Эренбург И. Люди, годы, жизнь. М.: Советский писатель, 1990. Т. 3. С. 269-371).

10) Сноу Ч.П. Две культуры. М.: Изд-во иностранной литературы, 1959. Эссе Сноу «Две культуры и научная революция», легшее в основу книги, было опубликовано в оригинале в 1956 году в журнале «Стейтсмен» вместе со статьей «Новый интел-лект для нового мира», сравнивавшей английскую, американскую и советскую си-стему образования и также полной похвал в адрес последней ( Snow C . The Two Cultures ; New Minds for the New World // New Statesmen . 1956. October 6).

11) Коржавин Н. Наука или утопия // Литературная газета. 1960. 2 июля. С. 3. Стихо-творение Коржавина здесь же иллюстрировалось двумя карикатурными рисун-ками художника Е. Мигунова: на одном из них устрашающий робот с лампой вместо носа и антеннами, торчащими из головы, пытается схватить удирающих от него людей-лилипутов, на другой - робот-муж встречает у родильного дома ро-бота-жену с новорожденным роботом-младенцем.

12) Салиев А. Физике - свое, поэзии - свое // Литертурная газета. 1960. 2 июля. С. 3.

13) Михалевич А. Интеграл и слово // Литературная газета. 1960. 16 июля.

14) Шишкин А.Ф. Основы марксистской этики. M ., 1961; Марксистская этика: Хресто-матия / Сост. В.Т. Ефимов. M ., 1961.

15) Данин Д. Жажда ясности // Формулы и образы. Спор о научной теме в художе-ственной литературе. М.: Советский писатель, 1961. С. 59, 60.

16) См. также: МейлахБ.С. На рубеже науки и искусства. Л., 1971; Ларцев В.П. Поэзия и наука. Ташкент, 1974.

17) Панков В.К. Воспитание гражданина. М.: Сов. писатель, 1965. С. 199; первона-чально - в журнале «Вопросы литературы» (1962. № 1. С. 44).

18) Краткий философский словарь / Под. ред. М. Розенталя и П. Юдина. М.: Гос. изд-во политич. лит-ры, 1954. С. 236-237. См. также: Кому служит кибернетика // Во-просы философии. 1953. № 5. С. 210-219.

19) О А.И. Берге: Маркова Е.В. Жил среди нас необыкновенный человек: академик А.И. Берг // Академик Аксель Иванович Берг (К столетию со дня рождения). М.: Государственный Политехнический музей, 1993. С. 26-64; Масчан С.С. Последние годы жизни академика А.И. Берга // Академик Аксель Иванович Берг (К столетию со дня рождения). M .: Государственный Политехнический музей, 1993. С. 65-75.

20) Морз Ф, Кимбелл Д. Методы исследования операций. М.: Советское радио, 1956. С. 17-18.

21) Там же. С. 18.

22) Косс П. Кибернетика. М.: Издательство иностранной литературы, 1958; Винер Н. Кибернетика, или Управление и связь в животном и машине. М.: Советское радио, 1958; Винер Н. Кибернетика и общество. М.: Издательство иностранной литера-туры, 1958.

23) Колмогоров А.Н. Кибернетика // Большая советская энциклопедия. 2-е изд. Т. 51. М.: Большая советская энциклопедия, 1958. С. 149-151.

24) Эмби У.Р. Введение в кибернетику. М., 1959; Cоколовский Ю.И. Кибернетика на-стоящего и будущего. Харьков: Харьковское книжное издательство, 1959; Кобрин- ский Н.Е., Пекелис В.Д. Быстрее мысли. М.: Молодая гвардия, 1959; Теплов Л. Очерки о кибернетике. М.: Московский рабочий, 1959.

25) Интервью с Винером под заглавием «Кибернетика и литература» было опублико-вано в «Литературной газете» 30 июня 1960 года (с. 4). В интервью Винер с боль-шой похвалой отозвался о советских ученых, русской математической школе и особенно об академике Колмогорове («Когда я читаю академика Колмогорова, я чувствую, что это и мои мысли <...> И я знаю, что такие же чувства испытывает академик Колмогоров, читая мои труды»). Из интервью читатель узнавал также, что помимо работы над проблемами кибернетики Винер создает также художе-ственные произведения - романы «Искуситель» (1959), посвященный конфликту между идеалами ученого и стремлением сделать карьеру, и «То, что под камнем», рассказывающий о коррупции в телевизионных компаниях США. Узнавал чита-тель и о том, что отец Винера родился в России, в Белостоке, но в 1880 году эмиг-рировал в Америку.

26) Кибернетику на службу коммунизму. Т. 1 / Под ред. акад. А.И. Берга. М.; Л.: Гос- энергоиздат, 1961. До 1978 года вышло 9 томов издания.

27) Программа КПСС. М.: Политиздат, 1961. С. 71-73.

28) Vucinich A. Empire of Knowledge. The Academy of Sciences of the USSR (1917-1970). Berkeley ; Los Angeles ; London , 1984; Иванов К.В. Наука после Сталина: реформа Академии 1954-1961 // Науковедение. 2000. № 1. С. 184-211.

29) Позднее к ним прибавились Институт технической кибернетики в Минске (1965), Институт кибернетики АН УзССР в Ташкенте (1966), Институт вычислительных комплексов (1967), Институт проблем управления (1969). С 1963 года начал вы-ходить журнал «Известия АН СССР. Техническая кибернетика», с 1965 года - журнал «Кибернетика». (К истории вопроса: История информатики в России, уче-ные и их школы / Отв. ред. А.С. Алексеев. Сост. В.Н. Захаров, Р.И. Подловченко, Я.И. Фет. М., 2003; Gerovich S . From Newspeak to Cyber - Speak . A History of Soviet Cybernetics. Cambridge (MA); London: The MIT Press, 2002; Очерки истории ин - форматики в России / Ред .- сост . Д.А. Поспелов и Я.И. Фет. Новосибирск, 1998; Малиновский Б.М. Очерки по истории компьютерной науки и техники в Украине. Киев , 1998; Graham L.R. Science, Philosophy, and Human Behavior in the Soviet Union . Columbia , 1987.

30) Gouldner А . The future of intellectuals and the rise of the new class. N.Y., 1979; Konrad G, Szelenyi I. The Intellectuals and the Road to Class Power. N . Y ., 1979.

31) Ср. мнение Е.А. Тюгашева: «.в объяснении нуждается факт конфликтного сопря-жения вовсе не науки и искусства, а именно лириков и физиков. Необходимо ука-зать основания притязаний лириков (и физиков) на роль учителей жизни и лидерство в обществе» (ТюгашевЕ.А. Физика в парадигме лирики. Социокультур-ные эстафеты в парадигме российской науки // Эпистемология и философия науки. 2006. Т. 9. № 3. С. 125 (курсив автора).

32) Despoten dichten. Sprachkunst und Gewalt / Hrsg. Albrecht Koschorke und Konstantin Kaminskij. Konstanz : Konstanz University Press , 2011 (сборник статей, посвя-щенный писательским опытам и «авторству» Нерона, Муссолини, Сталина, Гитлера, Ким Ир Сена, Мао Цзэдуна, Муамара Каддафи, Сапармурата Ниязова и Радована Караджича).

33) Колмогоров А.Н. Автоматы и жизнь (изложение Н. Г. Рычковой) // Техника - мо-лодежи. 1961. № 10. С. 16-19; № 11. С. 30-33; Бруевич Н.Г. Автоматизация ум-ственного труда // Там же. 1961. № 11. С. 30-33; № 12. С. 22-27; Стебаков С.А. Можно вывести уравнения здоровья // Там же. 1961. № 12. С. 22-25; Кольман Э. Могут ли машины обладать психикой? // Там же. 1962. № 1. C . 24-26; Кузнецов П. Химическая кибернетика // Там же. 1962. № 2. С. 22-25; Артоболевский И.И., Коб- ринский А.Е. Живое существо и техническое устройство // Там же. 1962. № 2. С. 22-26; Берг А. Кибернетику - на службу коммунизму // Там же. 1962. № 3. С. 24-26; № 4. C . 30-32; Кондратов А. Рождение одной идеи. Контуры новой науки - искусствометрии // Там же. 1962. № 5. C . 28-31; Глушков В.М. Сделать кибернетику подлинным помощником умственной деятельности человека // Там же. 1962. № 6. С. 28-30; Эшби У.Р. Что такое интеллектуальная машина? // Там же. 1962. С. 31-33. См. также: Глушков В.М. Гносеологическая природа информацион-ного моделирования // Вопросы философии. 1963. № 10; Глушков В.М. Мышление и кибернетика // Известия. 1963. № 156 (1410); Ильенков Э.В. Об идолах и идеалах. М.: Политиздат, 1968.

34) «Социально-утопических романов и повестей вышло в 1957-1967 гг. больше, чем за предшествующие сорок лет» (Бритиков А.Ф. Русский советский научно-фан-тастический роман. Л.: Наука, 1970. С. 306). См. также: Геллер Л. Вселенная за пре-делом догмы. Советская научная фантастика . London , 1985; McGuire P.L. Red Stars. Political Aspects of Soviet Science Fiction. Ann Arbor: UMI Research Press, 1985; Marsh R. Soviet Fiction Since Stalin: Science, Politics and Literature. London ; Sydney : Croom Helm , 1986.

35) Таубе М. Вычислительные машины и здравый смысл. М., 1964.

36) Цит. по: Данин Д. Жажда ясности // Формулы и образы: Спор о научной теме в художественной литературе. М.: Советский писатель, 1961. С. 51.

37) Скутин А.В. Страна великого дракона, или Командировка в Китай (цит. по: http : // lib . rus . ec / b /199241/ read (в печатном виде книга не опубликована)). Подробнее о « культе » технических и точных наук в СССР : Balzer H. Engineers: the Rise and Decline of a Soviet Myth // Science and the Soviet Social Order / Ed. I.R. Graham. Cambridge ; London , 1990. P. 141 - 167; Josephson P.R. Rockets, Reactors and Soviet Culture // Science and the Soviet Social Order / Ed. I.R. Graham. Cambridge ; London , 1990. P . 168-191.

38) Берг А.И., Бирюков Б.В. Кибернетика и научно-технический прогресс // Киберне-тика и научно-технический прогресс (к 75-летию академика А. И. Берга). М.: Знание, 1968. С. 28-48; Берг А.И., Бирюков Б.В., Новик И.Б., Спиркин А.Г. Кибер-нетика - методологические проблемы // Вестник АН СССР. 1971. № 9. С. 45- 54; Берг А.И., Новик И.Б., Свинцицкий В.Н., Тюхтин В.С. Кибернетика против теологии // Науки о неорганической природе и религия. М.: Наука, 1973. С. 101 - 115; Поспелов ДА. Становление информатики в России // Очерки истории инфор-матики в России. Новосибирск , 1998 (http://www.kolmogorov.pms.ru/pospelov- stanovlenie_informatiki.html ).

39) Кулагина О.С. Некоторые теоретические вопросы машинного перевода. М.: Мате-матический институт АН СССР, 1958; Мельчук И.А., Равич Р.Д. Автоматический перевод. 1949-1963. М.: ВИНИТИ, 1967.

40) В работе семинара по «психонике», работавшего с 1964 по 1970 год в Московском энергетическом институте (Поспелов Д.А. Семинар по психонике // Новости ис-кусственного интеллекта. 1991. № 1. С. 31-36), участвовали психологи Б.В. Зей- гарник, В.П. Зинченко, В.Н. Пушкин и другие и специалисты в области кибернетики. См. также работы, посвященные поиску интегральных моделей целесообразной дея-тельности: Абатурова Л.А, Напалков А.В., Парфенова Л.А. Алгоритмический анализ работы мозга и оптимизация процесса обучения. М.: МГУ, 1966; Напалков А.В, Цел- кова Н.В. Информационные процессы в живых организмах. М.: Высшая школа, 1974.

41) Зарипов Р.Х. Кибернетика и музыка. М.: Наука, 1971.

42) Суппес П., Зинес Дж. Основы теории измерений // Психологические измерения. М., 1967; Пфанцагль И. Теория измерений. М., 1976; Клигер С.А, Косолапов М.С., Толстова Ю.Н. Шкалирование при сборе и анализе социологической информации. М., 1978; Хованов Н.В. Математические основы теории шкал измерения качества. Л., 1982; Логвиненко А.Д. Измерение в психологии: математические основы. М., 1993; Толстова Ю.Н. Измерение в социологии. М ., 1998; KrantzD.H., Luce R.D., Sup- pes P., Tversky A. Foundation of measurement. V. 1-3. 1971 - 1990.

43) Яновская С.А. Количество (в математике) // Философская энциклопедия. Т. 2. М., 1962. С. 562. О С.А. Яновской (1896-1966) - выдающемся специалисте в области математическй логики: Kushner B . A . Sofja Aleksandrovna Janovskaja : a few reminis - cences // Modern Logic . January 1996. Vol. 6. № 1. P. 67-72.

44) БонгардМ.М. Проблема узнавания. М.: Наука, 1967; ВапникВ.Н., Червоненкис А.Я. Теория распознавания образов. М.: Наука, 1974; Дуда Р., Харт П. Распознавание образов и анализ сцен. М.: Мир, 1976; Журавлев Ю.И. Об алгебраическом подходе к решению задач распознавания и классификации // Проблемы кибернетики. М ., 1978. Вып . 33. С . 5-68.

45) Zadeh L.A. Fuzzy sets // Information and Control. 1965. Vol . 8. № 3. P . 338-353; ЗадеЛ.А. Основы нового подхода к анализу сложных систем и процессов принятия решений // Математика сегодня. М.: Знание, 1974. С. 5-49; Он же. Понятие лин-гвистической переменной и его применение к принятию приближенных решений. М.: Мир, 1976.

46) Ершов А.П., Кожухин Г.И., Волошин Ю.М. Входной язык системы автоматического программирования: предварительное сообщение. М.: ВЦ АН СССР, 1961; ГлушковВ.М. Синтез цифровых автоматов. М.: Физматгиз, 1962; Он же. Гносеологиче-ские условия математизации науки. Препринт семинара Института кибернетики АН УССР «Методологические вопросы кибернетики». Киев, 1965; Поспелов Д.А. Логические методы анализа и синтеза схем. М., 1964 (2-е издание - 1968, 3-е - 1974); Мышление и автоматы. М., 1972. См. также: Моев В.М. Бразды правления: Диалог с академиком В.М. Глушковым. М., 1977.

47) Звегинцев В А. История языкознания XIX - XX веков в очерках и извлечениях. Ч. 2. М., 1965; Бектаев К.Б., Пиотровский Р.Г. Математические методы в языкознании. Ч. 1. Алма-Ата, 1973; ч. 3. 1993.

48) Налимов В.В. Вероятностная модель языка. М., 1974; Структурная и прикладная лингвистика. Вып. 1 / Под ред. А.С. Герда. Л., 1978; Котов Р.Г., Якушин Б.В. Языки информационных систем. М., 1979; Рогожникова Р.П., Чернышева Л.В., Кузнецова Е. Основные направления автоматизации лингвистических исследований. Л., 1988.

49) Пиотровский Р.Г. Текст, машина, человек. Л., 1978; Он же. Инженерная лингвистика и теория языка. Л., 1979; Шингарева Е.А. Семотичесике основы лингвистической информатики. М., 1987; Марчук Ю.Н. Математические методы в языкознании. М., 1990; Рожденственский Ю.В. Техника, культура, язык. М., 1993.

50) Дискуссия об искренности в литературе была начата статьей В. Померанцева «Об искренности в литературе» (Новый мир. 1953. № 12), дискуссия о «самовыраже-нии», начатая статьей О. Берггольц в 1954 году, была продолжена в 1960 году статьей Б. Рунина «Спор необходимо продолжить» (Новый мир. 1960. № 11). Общим для обеих дискуссий был призыв руководствоваться личностным отноше-нием к предмету художественного описания, видеть в искренности один из глав-ных критериев литературы. См. также: Заверин М. Не исчерпан поиск: уроки нескольких литературных дискуссий. М., 1965.

51) В понимании Розенвайн, «эмоциональные сообщества» консолидируются общими нормами выражения и аксиологии сходных или взаимосвязанных эмоций: Rosen - wein B . Emotional Communities in Early Middle Ages . Ithaka , N.Y. : Cornell University Press, 2006. О текстуальных сообществах (объединенных общим пониманием не - коего текста ): Stock B. The Implication of Literacy: Written Language and Models of Interpretation in the Eleventh and Twelfth Centuries. Princeton : Princeton University Press , 1983.

52) Вайль П., Генис А. 60-е. Мир советского человека. М., 1996; Аронов А.А. «Оттепель» в истории отечественной культуры (50-60- e гг. XX века). М., 2008; Аксютин Ю.В. Хрущевская «оттепель» и общественные настроения в СССР в 1953-1964 гг. М.: РОСCПЭН, 2010.

53) Напомню, каким рисовал «литературоведа нового типа» Ю.М. Лотман в программ-ной статье 1967 года: «Литературовед нового типа - это исследователь, которому необходимо соединить широкое владение самостоятельно добытым эмпирическим материалом с навыками дедуктивного мышления, вырабатываемого точными нау-ками. Он должен быть лингвистом (поскольку в настоящее время языкознание "вырвалось вперед" среди гуманитарных наук и именно здесь зачастую вырабаты-ваются методы общенаучного характера), владеть навыками работы с другими мо-делирующими системами <...> Он должен приучить себя к сотрудничеству с математикой, а в идеале - совместить в себе литературоведа, лингвиста и матема-тика» (Лотман Ю.М. Литературоведение должно стать наукой // Вопросы лите-ратуры. 1967. № 1. С. 100).

54) Ср.: Розов М.А. Теория и инженерное конструирование // Эпистемология и фи-лософия науки. 2004. № 1. С. 15-33.

55) Раппопорт Е.Г. Физики о лирике: Записки руководителя литобъединения. Ново-сибирск: Зап.-Сиб. кн. изд., 1965; Гапонов Ю.В. Традиции «физического искусства» в российском физическом сообществе 1950-1990-х годов // http :// www . abitura . com / happy _ physics / traditions . html .

56) Кривоносов Ю.И. Физики и философы продолжали шутить // Вестник истории естествознания и техники. 1995. № 4. С. 74-79. См. также: Алексеева Л.М. История инакомыслия в СССР: Новейший период. М., 1992.

57) Хромов Г.С. Наука, которую мы теряем. М.: Kosmosinform , 1995. С. 100; Юрский С. Игра в жизнь. М., 2002. С. 335.