Макс вертгеймер гештальтпсихология. Макс Вертгеймер - один из основателей гештальтпсихологии: биография, книги, вклад в психологию. Теория Макса Вертгейма

СиЗОЖ подготовил для вас, уважаемые читатели, статью о том, что нужно человеку для счастья.

Мы проанализировали многочисленные исследования учёных, и создали на их основе интересную статью. Оказывается, всё гораздо проще, чем мы могли себе представить. Прочитайте статью, и вы узнаете 5 составляющих счастья.

Итак, ты готов сделать свою жизнь счастливее? Тогда приступим!

1. Цель, любимое дело. Мы счастливы, когда стремимся к цели. Не когда её достигаем, а когда стремимся. Счастье в пути, помните?

Когда мы находим свою цель, то наша жизнь преображается. Мы получаем большое удовольствие, когда трудимся над достижением своей цели. Конечно, рутина бывает везде, в том числе и в , но если это действительно НАШЕ, то мы переносим любой негатив в этом деле практически безболезненно. Ведь хорошего здесь намного больше!

А вот другой интересный факт. Учёные выяснили главный фактор, препятствующий счастью. И имя ему — безделье . Некоторые из нас удивлённо воскликнут: «Да ну ты брось, вот если бы мне ничего не нужно было делать, то я был(а) бы счастлив(а)!!!» Друзья, такое мнение может возникнуть лишь по одной простой причине: вы ещё не нашли , то, от чего загорятся ваши глаза и пробудится желание творить. Когда вы это найдёте, будьте уверены, вы свернёте горы.

Так что, друзья, «не в деньгах счастье» — это удобная отмазка бедных людей, которые не хотят ничего менять в своей жизни. Как можно быть счастливым, если постоянно приходится себе во всём отказывать? Правильно, никак. Однако и превращать жизнь в погоню за деньгами смысла особого не имеет.

3. Любовь, семья. Это важно для каждого человека. По результатам исследования, проведённого в Германии, любовь и семья являются важнейшими факторами счастья.

И это пересекается с предыдущим пунктом: да, за деньги можно многое купить, но можно ли купить счастливую семью и настоящую любовь? Нет. Всё это можно лишь найти в этом мире, но отнюдь не купить.

Друзья, от всей души желаю вам отыскать это. И, кстати, о друзьях…

4. Друзья, единомышленники. Человек — существо социальное. Учёные выяснили: общение с окружающими нас людьми положительно влияет на ощущение счастья. И это общение вдвойне полезно, когда оно происходит с нашими друзьями и единомышленниками. Ведь люди, находящиеся на одной волне, заряжают друг друга энергией, впечатлениями, хорошим настроением.

Поэтому, ребята, давайте дружить и общаться. Ведь это не только полезно, но и весело!

5. Здоровье, спорт. Хорошее здоровье тоже делает нас счастливее. Когда ничего не болит, когда нигде не ломит, то живётся очень легко. К сожалению, понимаем мы это лишь тогда, когда теряем здоровье. Пожалуйста, не допускайте этого, относитесь бережно к своему здоровью, ведь это — одна из составляющих нашего счастья. Как сохранить здоровье? Способов много. Например, кушайте больше , пейте , постоянно , старайтесь поменьше пребывать в .

Что касается движения, то здесь выручает спорт. Учёные доказали, что при регулярных занятиях спортом организм человека начинает вырабатывать гормоны радости, которые, в свою очередь, повышают уровень счастья.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Вот такие вот 5 составляющих нашего счастья. Друзья, а может есть что-то не вошедшее в этот список, но это что-то делает вас счастливее? Пожалуйста, поделитесь с нами, расскажите об этом в комментариях!

P.S. Не забывайте подписываться на СиЗОЖ в социальных сетях: ВКонтакте , Одноклассники . До встречи!

Ещё По Теме:

В каких продуктах больше всего содержится витамина Д Законы счастливой жизни 10 способов получить хорошее настроение Человеку мало века! Как стать долгожителем?

Здравствуйте,

Давайте честно. Что обычно понимается под счастьем?

Какие-то материальные вещи, да? Например: найти хорошую работу, построить гармоничные отношения, купить дом, вырастить сына, дерево и т.д. Но в этом ли счастье? Только честно.

С одной стороны, вроде да. Счастье внешне - как некая комбинация всех проявлений гармоничной жизни. Когда все идет так, как идет, и я внутренне принимаю это, и жизнь приносит мне радость.

То есть внутреннее счастье основано на внешних факторах… Стоп. Какое-то очень зависимое счастье выходит.

Но если поставить вопрос иначе: «Что нужно для счастья? » - тогда все эти вещи: отношения, работа, дом, семья - оказываются нужны, потому что они его составляющие. Но гарантируют ли они счастье? Хм…

Так, в конце концов, как стать счастливым человеком ? Есть одно полезное упражнение.

Упражнение «Я желаю всем счастья!»

Те, кто занимается саморазвитием, наверняка его знают. Суть проста:

☯ закройте глаза

☯ представьте образ святого человека из вашей веры

☯ начните осознанно повторять «я желаю всем счастья»

☯ мысленно просите, чтобы этот святой помог кому-нибудь, кроме вас и ваших знакомых

☯ делайте это 10 минут, а лучше дольше .

Чувствуете внутри сопротивление? А знаете почему?

Потому что есть глубокая уверенность, что мир враждебен. Мы с ним воюем. Из наших желаний многое не достается, приходится тратить чрезмерные усилия на себя. Какое там желать всем счастья?

Давайте поймем одну вещь.

Сопротивление, которое возникает внутри, когда мы начинаем желать счастья другим, вполне естественно. Если мы вспомним, то большую часть своей жизни мы культивировали именно это отношение к людям. Немножко настороженное, враждебное.

Страх опасности накоплен, он есть внутри нас. В нашем прошлом опыте, может, были какие-то эмоциональные травмы, где мы собрали это убеждение, что надо быть очень осторожным в отношениях с другими.

У нас есть богатый негативный психологический опыт, который говорит, что открываться нельзя, мир опасен, страшен, нужно его бояться и нужно от него защищаться. Поэтому естественно, что изнутри все это вылезает.

Простая аналогия

Если мы испачкались где-то и встаем под душ, то потихонечку грязь будет уходить. Вот это упражнение «я желаю всем счастья» - медитация такого рода. Она подобна душу.

Продолжая аналогию, если грязь засохла, то она не так заметна. Но когда ее смывают водой, она становится намного более черной, она проявляется. Поэтому упражнение «я желаю всем счастья» оно как бы проявляет ту грязь, которую мы накопили. То самое состояние, когда усиливается страх, желание обороняться, возникает несогласие с этим упражнением, внутренний протест.

Иначе говоря, та чистая энергия, которая связана с этой медитацией «я желаю всем счастья», вступает в противоречие с той темной энергией, которую мы накопили в своем жизненном опыте. Что делать?

Просто продолжать мысленно желать всем счастья. В какой-то момент это уйдет. Не сразу, но потихоньку это переключение произойдет. Просто нужно продолжать стоять под душем. Само по себе это упражнение и есть целительное средство, нужно просто его применять.

Итак, как перестать обороняться и открыться к миру? Нужно просто делать это упражнение.

Второе, что нужно для счастья

Важно понять, что само по себе это упражнение с пожеланием счастья - только начало пути, первый шаг. Оно открывает ворота в чистое, щедрое сознание, сознание открытости по отношению к миру и к другим. И важно не только это говорить, но важно также это и делать. Совершать какие-то поступки в этом умонастроении.

Это интересное психологическое умонастроение , о котором подробно говорит в своей книге Стивен Кови - известный современный западный автор-психолог. Он говорит:

«Если вы хотите построить отношения с другим человеком, старайтесь больше думать о его позитивных качествах характера».

Размышляйте над позитивными ресурсами другого человека. Не позволяйте своему сознанию влипать в недостатки другого. Наше сознание само собой втягивается в обдумывание недостатков другого, чтобы воспроизвести внутри себя позицию отчужденности: другой недостоин меня, его нужно бояться, опасаться, он грязный какой-то, у него такие-то недостатки, такие-то негативные стороны.

Не позволяйте своему сознанию слишком влипать в это. Напротив, думайте о позитивных вещах. Медитируйте на качества характера, которые всегда есть, причем у любого человека.

Стремитесь к сознанию пчелы, а не сознанию мухи:)

Интересно, что если вы так будете работать с собой, вы, с одной стороны, будете перестраивать свое мышление, будет буквально очистительная практика для вас, но, с другой стороны, на тонком плане вы будете помогать этому человеку.

Потому что другие относятся к нам так, как мы относимся к ним.

Этот закон есть. И мы могли его замечать по себе: мы относимся к другим так же, как они относятся к нам.

То есть сама эта медитация, само это умонастроение, которое мы в себе носим, оно заставляет другого проявлять те же самые качества. Поэтому если мы в другом видим какие-то позитивные проявления, он будет сам собой разворачиваться к нам своими позитивными сторонами.

Если же мы думаем о другом в каком-то негативном ключе, то мы будем его тем самым подталкивать, чтобы он повернулся к нам своими негативными сторонами.

Поэтому, когда мы строим свои отношения с другими, очень важно работать со своим мышлением. На что оно обращает внимание? Видит ли оно грязь или оно видит какие-то позитивные стороны?

• Действительно позитивное мышление: , и .

Счастье и негативная энергия

В этом мире на самом деле есть и то и другое. Это так. Но то, на что мы настроены, то больше в нашей жизни и проявляется. Поэтому когда вы строите отношения с другими людьми, думаете о других людях, старайтесь замечать в них какие-то позитивные стороны и размышляйте над этим. Размышляйте над некой позитивной природой другого человека.

Это не значит, что нужно быть сентиментальным в том плане, что совсем не видеть недостатки и полностью закрыть на них глаза. Нет, конечно мы не об этом говорим. Их нужно знать, но знать для чего?

Чтобы слишком близко к ним не подходить. Если мы знаем, что какой-то человек в какой-то ситуации проявляет не самые лучшие свои черты характера, то не нужно входить в эту ситуацию. Понимаете? Нужно держать дистанцию.

Когда вы знаете, что вот этот человек через час в этой ситуации проявит такие-то низкие качества, то не стройте свое взаимодействие с этим человеком в этой ситуации. Избегайте ее. Это же советует Стивен Кови.

Разум состоит именно в этом: держать дистанцию по отношению к негативной энергии. И разум состоит также в том, что по отношению к позитивной энергии, к позитивным проявлениям личности другого человека, нужно уменьшать дистанцию. Иначе говоря, сближаться с этим, чтобы с этим контактировать больше.

Но почему желать счастья нужно другим , а не себе?

Ведь влиять на себя проще, чем на других. Если я счастлив, то буду окружающим желать хорошего. А если несчастлив, то мои пожелания счастья будут неискренние. Разумно? Вполне.

Давайте снова обратимся к аналогии.

Представьте себе курицу, которая ходит возле забора. И вдруг сквозь щелку между досок она увидела несколько зерен, которые лежат на земле с той стороны.

Она сует клюв в щелку и пытается достать эти зерна. У нее ничего не получается. Она вновь и вновь пытается, потому что видит зерна совсем рядом, в нескольких сантиметрах. Но щель в заборе очень маленькая.

Курица не понимает одну простую истину. Чтобы приблизиться к этим зернам, нужно сначала от них далеко отойти. Обойти забор вокруг и подойти к зернам с другой стороны.

Такова природа энергии счастья. Если мы находимся в эгоистичном умонастроении «счастья для меня» - настоящего счастья никогда не будет. Счастье это вселенская энергия. И есть определенный способ, как мы строим свой контакт с ней.

Как стать счастливым человеком: главный секрет

Мы входим в контакт с энергией счастья тогда, когда мы начинаем эту энергию дарить другим. Иначе говоря, когда мы начинаем идти в другую сторону от самих себя. Вместо того чтобы желать блага себе, я начинаю желать блага другим. Да, я начинаю от зерен отходить в сторону, но это единственный способ к ним приблизиться. Так устроен мир.

Эгоистичное сознание говорит: «счастье - мне, я хочу наслаждаться; зерна совсем рядом, нужно вцепиться в них и никому не давать». Это то, как можно полностью потерять контакт с энергией счастья.

Еще раз. Энергия счастья - вселенская энергия. Она идет из высшего источника. Чтобы построить контакт с этой энергией, сделать так, чтобы она пришла в нашу жизнь, заслужить это право присутствия энергии счастья в нашей жизни, нужно открыться к другим и нужно желать блага другим. Таким образом, мы становимся проводником для этой энергии.

Вспомните иллюстрацию из статьи . Здесь она очень уместна.

Проводники счастья

Мы можем быть на любом из этих мест - для кого-то другого.

Божественная энергия счастья не принадлежит никому в этом мире, она дается всем. Поэтому если мы настраиваемся на умонастроение «давать всем, служить всем, помогать другим», тогда эта вселенская божественная сила будет идти через нас как через проводника. Она просто увидит нашу квалификацию: «Да, через него я могу пройти в жизнь других людей ». И она будет наполнять нашу жизнь все больше и больше.

Вот поэтому великие святые так счастливы. Они дают нам великий пример того, как правильно жить в этом мире, как стать счастливым в этом мире. И этот секрет очень прост.

Чтобы стать счастливым человеком, нужно просто открыться к другим. Нужно начать что-то для них делать. Даже если не хочется. Вот что нужно для счастья.

Курице не хочется отойти от забора. Ее глаза видят зерна, ее отделяет маленькая щель от этих зерен, и она пытается достать их. Она не понимает: чтобы приблизиться к зернам, вот к этому источнику наслаждения, нужно сначала от него отойти. Нужно обойти забор вокруг.

Мир как-то устроен. Есть определенные настроения. Есть определенные законы, по которым он функционирует. У животного не получается отказаться от сиюминутного удовольствия. У человека - должно получиться.

Ну а теперь поупражняемся? :)

P. S. Если вы здесь впервые, сейчас можно подписаться, просто нажав сюда . Хотите помочь другим измениться к лучшему - рекомендуйте эту статью.

По интервью Олега Гадецкого

Макс Вертгеймер

Вертгеймер (Wertheimer) Макс (1880-1943)- немецко-американский психолог, основатель гештальтпсихологии . Биография . Поступил в Пражский университет на факультет правоведения. Затем стал изучать психологию, посещал лекции X. Эренфельса. В Берлинском университете изучал философию и психологию. В 1904 г. защитил докторе кую диссертацию в Вюрцбургском университете у О. Кюльпе . Работал в университетах Праги, Вены, Берлина, Франкфурта. В 1921 г. вместе с К. Коффкой и В. Кёлером основал журнал Psychologische Forschung. С 1929 г. - профессор. В 1933 г. эмигрировал в США, где работал в Новой школе социальных исследований в Нью-Йорке. Исследования . В 1912 г. Вертгеймер произвел анализ феномена кажущегося движения, или фи-движения (происходит от: феноменальное движение), результаты опубликовал в статье «Экспериментальные исследования видимого движения», что и положило начало гештальтпсихологии. В статье было показано, что целостное восприятие (в частности, иллюзорное восприятие движения) не может быть сведено к входящим в него отдельным ощущениям. То есть в сознании есть такие образования (гештальты), которые не могут быть разложены на составные части. Автор объяснял этот эффект, используя принцип физиологического и психического изоморфизма: кажущееся движение представляет собой субъективное свидетельство того, что в мозге произошло физиологическое «короткое замыкание». С 1920-х гг. приступил при помощи метода «рассуждения вслух» (в диалоге с экспериментатором) к исследованию стадий мышления. Также занимался проблемами музыкального восприятия, психологии «примитивных народов», парапсихологией. Известны разработки Вертгеймером детектора лжи. 

Кондаков И.М. Психология. Иллюстрированный словарь. // И.М. Кондаков. – 2-е изд. доп. И перераб. – СПб., 2007, с. 94-95.

Сочинения:

Untersuchnngen zur Lelivr- von dor Gestalt // Psychologische Forscbuugen. 1923. N 4: Gestaltpsychologische Forschuugeii // Saupe E. (Hvsg.). Einfiiehrung in die ueuere Psychologie. Ostcrweck, 1928; Productive Thinking. N. Y, 1945; в рус. пер.: Продуктивное мышление. М.. 1987; A Brief History of Psychology. N. Y., 1970: Открытие Галилея // Хрестоматия по обшей психологии: Психология мышления / Под ред. Ю. Б. Гиппенрейтер, В. В. Петухова Я.: Изд-во МГУ, 1981.

Литература:

Ярошевский М. Г. История психологии: От античности до середины XX века. М. Академия, 1996; Шульц Д., Шульц С. История со временной психологии. СПб.: Евразия, 1998; М. Вертгеймер // Психология: Биографический библиографический словарь / Под ред. Н. Шихи, Э. Дж Ченмана, У. А. Конроя. СПб.: Евразия, 1999.

Статья познакомит вас с выдающимся немецким психологом, одним из основателей гештальтпсихологии Максом Вертгеймером. В его трудах особое внимание уделено проблемам человеческого достоинства, психологии личности, теории этики, которыми он занимался на протяжении всей своей жизни.

Биография

Макс Вертгеймер (1880-1943), создатель гештальтпсихологии, родился в Праге. Он был вторым из двух сыновей Вильгельма и Розы Цвиккер Вертгеймер. Отец являлся основателем очень успешной и инновационной бизнес-школы под названием Handelsschule Wertheimer, а мать была профессиональной пианисткой хорошо образованной в культуре, литературе и искусстве. С раннего возраста мама учила его игре на фортепиано, а став постарше Макс получал уроки игры на скрипке. В подростковом возрасте сочинял камерную музыку и даже писал симфонии. Родителям казалось, что он свяжет свою жизнь с музыкой, станет профессиональным музыкантом.

Благодаря искусству Макс Вертгеймер налаживал социальные отношения, к примеру, с Альбертом Эйнштейном. Они довольно часто играли камерную музыку и обсуждали философские и научные проблемы. Друзья и ученики Макса вспоминали, как он любил импровизировать на фортепиано, а затем просил угадать, что он описывает этой музыкальной композицией - человека или событие. Также он любил использовать примеры из произведений различных композиторов в своих лекциях и работах, чтобы продемонстрировать концепцию структуры.

Знакомство с трудами Спинозы

Вертгеймер познакомился с социальной и философской мыслью своего деда по материнской линии Якоба Цвиккера, который был так доволен зрелостью внука, что в десятый его день рождения подарил ему кое-что из произведений Спинозы. Полное поглощение Макса Вертгеймера книгой, подаренной дедом, привело к тому, что его родители ограничили чтение. Это не помешало читать Спинозу тайно, пользуясь добротой горничной, которая прятала книгу от родителей в своем сундуке. Спиноза не был чем-то приходящим, он оказал влияние на Вертгеймера на всю жизнь.

Университеты Макса

Вертгеймер, окончив гимназию (в возрасте 18 лет), не мог определиться, какую специализацию выбрать. Тем не менее, остановил свой выбор на юридическом факультете Пражского университета. В нем изучал закон и право. К моменту окончания университета, его больше интересовала философия права, чем практика. Ему не нравилось, что проходившие судебные процессы не искали истину, а были больше заинтересованы в защите и обвинении. Его же интересовали пути достижения истины, и это заставило его работать в психологии показаний.

В 1901 году Макс продолжает учебу в Берлинском университете, где изучает психологию и проводит исследования с Карлом Штумпфом и Фридрихом Шуманом. Но круг его интересов был шире основного предмета обучения, поэтому он включает в курс обучения еще историю, музыку, искусство и физиологию. В 1903 году он учится в университете Вюрцбурга, у Освальда Кюльпе и получает степень доктора философии. Диссертация была посвящена детектированию вины преступника в ходе следствия по методу слов.

Докторские исследования

Его докторские исследования включали изобретение детекторов лжи, которые он использовал как объективный способ изучения свидетельств. Другим аспектом его работы был метод словосочетания, который он создал до того, как К.Дж.Юнг разработал его как диагностический метод.

Поскольку Макс Вертгеймер был финансово независимым, ему не нужно было занимать какую-либо академическую должность, и он мог посвятить себя независимым исследованиям в Праге, Берлине и Вене. Он продолжал работу, связанную с достоверностью свидетельских показаний, а также в нейропсихиатрической клинике Венского университета работал с анамнезами пациентов с нарушениями речи и теми, у которых произошли нарушения в чтении, при поражении различных отделов коры левого полушария. Им были разработаны новые диагностические методы, которые показали, что нарушение речи связано с потерей способности воспринимать неоднозначные и сложные визуальные структуры. Эта работа является связующим звеном между гештальтпсихологией и теорией неврологов Адемара Гельба и Курта Гольдштейна.

Ранние гештальт-теории

Работая в Вене, Вертгеймер формулирует идеи, ставшие важными компонентами гештальтпсихологии. Что такое гештальтпсихология? Это раздел психологии, который концентрируется на вопросах объяснения восприятия и мышления личности, при этом ключевым является - как личность воспринимает информацию.

Максу Вертгеймеру казалось, что психология оторвалась от конкретных реалий повседневной жизни: проблемы в центре академической психологии имели малое сходство с реальным поведением человека. По словам Вертгеймера, необходимо было разработать методы, которые отвечали бы строгим научным стандартам.

Методы работы со свидетелями

Благодаря проводимым исследованиям, Макс Вертгеймер подробно разработал методы определения подлинности свидетельских показаний:

• Метод ассоциаций заключается в реакции испытуемого на предложенные слова. Он должен отвечать словом, которое приходит ему в голову, как ассоциация на предложенное.
• Метод репродукции заключается в использовании текста на запоминание, в котором содержится информация схожая со скрываемыми фактами, похожая на скрываемые факты и не имеющая никакого отношения к скрываемым фактам. Через время испытуемый при воспроизведении текста будет ошибаться.
• Метод ассоциативных вопросов. В основе исследования лежит специальный перечень наводящих вопросов. В процессе отыскания ответов на них найдутся такие, которые приведут к решению проблемы.
• Метод восприятия . В его основе лежит распознавание типа человека в зависимости от его репрезентативных систем: визуал, аудиал, кинестетик и дигитал. Далее работа с человеком в ключе его репрезентативной системы.
• Метод отвлечения внимания включает много вариантов, включающих обман, шок, чрезмерный поток отвлекающей информации.

Эксперименты и интерпретации

Вертгеймер в своих исследованиях постоянно искал примеры из области восприятия. Так, наблюдая, как вспыхивающие огни на вокзале создавали иллюзию движения или Рождественские гирлянды огней, которые, кажутся, «бегущими» вокруг деревьев, он подумал об оптическом явлении, которое оказалось подходящим в его работе. Для этого он купил игрушечный стробоскоп - вращающийся барабан с прорезями для просмотра и картинками внутри, и провел эксперимент, заменяя полоски бумаги, на которых он нарисовал ряд линий для картин в игрушке.

Результаты были такими, как ожидалось: изменяя временной интервал между экспозицией линий, он обнаружил, что он мог видеть одну линию за другой, две линии, стоящие рядом друг с другом, или линию, движущуюся из одной позиции в другую. Это «движение» стало известно как явление феномен phi и явилось основой гештальтпсихологии. Это явление - феномен phi, используется в кинематографии при создании кинофильмов. На экране зритель видит то, что не является на самом деле тем, что он видит. Это можно назвать иллюзией. Вертгеймер объяснил, что зритель видит эффект «целого события», но не сумму составных частей. Аналогично и с бегущей гирляндой огней. Наблюдатель видит движение, притом, что только одна лампочка светится в ряду таких же лампочек.

Работа трех психологов

Макс Вертгеймер и два его помощника: и Курт Коффка, используя свои наработки и исследования, сформировали новую школу гештальт, убедившись в том, что сегментированный подход большинства психологов к изучению поведения человека был недостаточным. Как результат экспериментальных исследований, выходит статья Вертгеймера "Экспериментальные исследования в восприятии движения".

Первая мировая война прервала совместную работу гештальтпсихологов. Только после её окончания они продолжили свои дальнейшие исследования. Коффка вернулся во Франкфурт, а Кёлер стал директором Психологического института в Берлинском университете, где уже работал Вертгеймер. Используя заброшенные комнаты Императорского дворца, они основали известную в настоящее время аспирантуру, в тандеме с журналом под названием «Психологическое исследование».

Продуктивное мышление

Перед Второй мировой войной Вертгеймер с семьей уезжает в Штаты. Там он продолжает проводить исследования по решению проблем или, как он предпочитал называть это, «продуктивным мышлением». Макс Вертгеймер поддерживал контакты с Коффкой и Кёлером, чья более ранняя работа с шимпанзе по проницательности была аналогичной. Он продолжил исследования в области человеческого мышления. Типичным примером этого продуктивного мышления является ребенок, пытающийся решить проблему с геометрической фигурой - создание области параллелограмма. Внезапно ребенок берет ножницы и разрезает треугольник по линии высоты с вершины треугольника, поворачивает его и прикрепляет к другой стороне, образуя параллелограмм. Или, работая с пазлами, раскладывает их в нужные места.

Вертгеймер назвал этот вид обучения «продуктивным», чтобы отличить его от «репродуктивного» мышления, простого ассоциативного или пробного и ошибочного обучения, в котором не было понимания. Он считал истинное человеческое понимание как переход от ситуации, которая бессмысленна или непонятна той, в которой смысл ясен. Такой переход - это нечто большее, чем просто создание новых связей, оно предполагает структурирование информации по-новому, формируя новый гештальт.

Работа "Продуктивное мышление" Макса Вертгеймера, в которой обсуждались многие его идеи, была опубликована посмертно в 1945 году.

Наследие

Гештальтпсихология Макса Вертгеймера радикально отличалась от психологии который стремился понять человеческий разум, идентифицируя составляющие части человеческого сознания так же, как химический состав, который можно разложить на элементы. Сложному подходу Зигмунда Фрейда в психопатологии, был предложен альтернативный метод, изложенный Максом Вертгеймером. Вклад в психологию Ветргеймера и его коллег подтверждается знакомством с именами их учеников в литературе психологии, среди которых Рудольф Арнхайм, Вольфганг Мецгер, Блюма Зейгарник, Карл Данкер, Герта Копферманн и Курт Готтшальдт.

Книгами Макса Вертгеймера в настоящее время пользуются студенты, врачи, психологи. К ним можно отнести:

• "Экспериментальные исследования восприятия движения".
• "Законы организации в перцептивных формах".
• "Теория Гештальта".
• "Продуктивное мышление".

"Невероятные сложности человеческой мысли связаны с чем-то большим, чем сумма его частей, тем нечто, в котором части и целое связаны друг с другом", - говорил Макс Вертгеймер.

Продуктивное МЫШЛЕНИЕ

Перевод с английского

Вступительная статья доктора психологических наук В. П. Зинченко

Общая редакция С. Ф. Горбова и В. П. Зинченко

ПРОГРЕСС-

Переводчик С. Д. Латушкин Редактор Э. М. Пчелкина

Вертгеймер М.

В 35 Продуктивное мышление: Пер. с англ./Общ. ред. С. Ф. Горбова и В. П. Зинченко. Вступ. ст. В. П. Зин­ченко. - М.: Прогресс, 1987. - 336 с.: ил. 213.

Книга известного немецкого психолога, одного из основателей гештальтпсихологии, посвящена исследованию процессов мышле­ния в проблемных ситуациях, требующих творческого решения.

ББК 88

0304000000-623 006(01)-87

Редакция литературы по психологии и педагогике

© Перевод на русский язык и вступительная статья «Прогресс», 1987

Вступительная статья

Макс Вертгеймер - выдающийся немецкий психолог, один из основателей гештальтпсихологии - родился 15 ап­реля 1880 г. в Праге, скончался 12 октября 1943 г. в Нью-Йорке. В 1904 г. он защитил диссертацию под ру­ководством О. Кюльпе. Много лет работал в Берлинском университете. В 1933 г. М. Вертгеймер, как и другие со­здатели гештальтпсихологии, вынужден был покинуть фа­шистскую Германию и продолжил свою педагогическую и исследовательскую деятельность в США, работая в Но­вой школе социальных исследований (Нью-Йорк). Види­мо, реакцией ученого на фашизм объясняется особое вни­мание М. Вертгеймера к проблемам человеческого досто­инства, психологии личности, к проблемам теории этики, которые он разрабатывал в последние годы своей жизни, работая в этой школе.

В нашей стране М. Вертгеймер известен преимущест­венно как теоретик гештальтпсихологии и эксперимента­тор-исследователь в области психологии зрительного вос­приятия. Гештальтпсихология сформировалась как оппо­зиция ассоциативной психологии. М. Вертгеймер, В. Кё­лер, К. Коффка, К. Левин и другие выдвинули в качестве основного принципа восприятия (а затем и других психи­ческих процессов) принцип целостности, противопоставив его ассоциативному принципу элементов. Они исходили из положения, что все процессы в природе изначально целостны. Поэтому процесс восприятия определяется не единичными элементарными ощущениями и их сочета­ниями, а всем «полем» действующих на организм раздра­жителей, структурой воспринимаемой ситуации в целом. Именно поэтому данное направление стало называться гештальтпсихологией 1 . Не менее важным является тесно связанный с первым принцип динамичности. Согласно

1 От немецкого Gestalt - структура, форма, конфигурация.

этому принципу, течение психических процессов опреде­ляется динамическими, изменяющимися соотношениями, устанавливающимися в самом этом процессе. Основную проблему гештальтпсихологии Вертгеймер формулировал следующим образом: «... существуют связи, при которых то, что происходит в целом, не выводится из элементов, существующих якобы в виде отдельных кусков, связанных потом вместе, а, напротив, то, что проявляется в отдель­ной части этого целого, определяется внутренним струк­турным законом этого целого. Гештальттеория есть это, не больше и не меньше» 1 . В. Н. Садовский отмечает, что философско-методологическая характеристика целостного подхода практически в тех же самых выражениях повто­ряется в наши дни (и конечно же, Вертгеймер не был его изобретателем, корни его можно найти даже в ан­тичной философии). Следует согласиться с Садовским, что целостный подход в гештальтпсихологии был провозгла­шен не только и не столько как метод исследования пси­хологических явлений, сколько как новая парадигма, гово­ря современным языком, научного исследования в целом 2 . Л. фон Берталанфи неоднократно отмечал, что благодаря такой универсальности гештальтпсихология оказалась ре­альным историческим предшественником общей теории систем.

Благодаря введению этих методологических принципов гештальтпсихология достигла серьезных успехов в раз­личных областях психологии, особенно в психологии вос­приятия. Было получено большое число эксперименталь­ных данных, позволивших установить основные законо­мерности возникновения структур при восприятии. Элементы поля объединяются в структуру в зависимости от таких отношений, как близость, сходство, замкнутость, симметричность. Существует и ряд других факторов, от которых зависит «совершенство» и устойчивость фигурно­го или структурного объединения. К ним относятся рит­мичность построения рядов, общность света и цвета и т. д. Действие всех этих факторов перцептивной организации подчиняется основному закону, названному Вертгеймером

1 Wertheimer M. Die Abhandlungen zur Gestalttheorie. - "Philosophische Akademie", 1925, S. 7.

2 См. Садовский В. Н. Гештальтпсихология, Л. С. Выгот­ский и Ж. Пиаже. (К истории системного подхода в психологии.) В кн.: Научное творчество Л. С. Выготского и современная психо­логия. М., 1981, с. 141.

«законом прегнантности», который интерпретируется как стремление (даже на уровне электрохимических процес­сов коры мозга) к простым или четким формам, к прос­тым и устойчивым состояниям.

Гештальтпсихологи считали перцептивные процессы врожденными и объясняли их особенностями организация мозга на уровне коры. Распространяя принципы новой теории на физиологию мозга, Вертгеймер предполагал, что нервные процессы должны рассматриваться не как суммы отдельных возбуждений, но как целостные структуры. Он возражал против допущения виталистов, будто наряду с отдельными возбуждениями и сверх них существуют осо­бые центральные процессы. Он считал, что всякий физио­логический процесс в мозге представляет собой единое целое, не складывающееся как простая сумма из возбуж­дений отдельных центров, но обладающее всеми особен­ностями структурной целостности. Гештальтпсихология постулировала изоморфизм между физическим, физиоло­гическим (мозговым) и феноменальным полями. Как бы ни относиться к этому постулату, нельзя не отметить уси­лий представителей гештальтпсихологии, направленных на то, чтобы вписать психологическую реальность в об­щую картину мира, преодолеть картезианский дуализм. Эта интенция гештальтпсихологии неоднократно отмеча­лась Л. С. Выготским, С. Л. Рубинштейном, Ж. Пиаже, Дж. Брунером, Дж. Гибсоном, Ф. Кликсом и др.

Вместе с тем в отечественной и в мировой психологи­ческой литературе гештальтпсихология подвергалась до­статочно суровой и чаще всего справедливой критике.

Прежде всего ее критиковали за то, что она ограни­чилась феноменологическим методом, сущность которого состоит в непосредственном описании наблюдателем со­держания своего восприятия.

Следует сказать, что использование этого метода обо­гатило исследования восприятия. Вертгеймер, например, подробно изучил эффекты стробоскопического движения (1912), то есть восприятие движения в отсутствие движе­ния цели или фона по сетчатке. Он предложил назвать эту иллюзию фи-феноменом (феноменальным движени­ем), так как оно существует только в восприятии. Это ис­следование открыло новую главу в экспериментальной психологии. Механизмы феноменального движения изу­чаются до настоящего времени. Вместе с тем концентра­ция внимания лишь на феноменологических методах при-

водила к тому, что психофизический процесс оказывался замкнутым в себе целым, а действия человека определя­лись лишь как конечная стадия саморегулирующегося и динамического процесса восприятия ситуации. Поэтому поведение рассматривалось как целиком определяемое структурой ситуации. С. Л. Рубинштейн писал по этому поводу: «... мысль, будто «сенсорное поле», т. е. восприя­тие ситуации в качестве фазы единого саморегулирующе­гося процесса, предопределяет действия человека, являет­ся сугубо механистической. Это лишь более утонченная и не менее радикально механистическая концепция, чем та, которая заключена в схеме «раздражение - реакция». Действие с точки зрения этой концепции не сознательный акт личности, выделяющей себя из ситуации, противопо­ставляющей себя ей и способной ее преобразовать, а функ­ция от этой ситуации, из которой оно автоматически вы­текает» 1 .

Многие исследователи, в их числе Л. С. Выготский, С. Л. Рубинштейн, критиковали гештальтпсихологию за физикализм. Реализация принципа структурного изомор­физма физического, физиологического и психического при всей ее несомненной научной плодотворности при иссле­довании психики давала возможность выявить лишь те закономерности психического, которые общи у него с дру­гими сферами реальности.

Пожалуй, больше всего подвергались критике антиге­нетизм гештальтпсихологии, игнорирование развития пси­хики или формальная его трактовка, недооценка прошло­го опыта пли инкапсуляция его в субъекте. И здесь ге­штальтпсихологию не спасает даже введение гештальтов, находящихся на разных уровнях развития. По меткому замечанию Ж. Пиаже, уровни этих гештальтов напоми­нают воду в канале, разделенном шлюзами. Несмотря на то что она находится на разных уровнях, она не переста­ет от этого оставаться одной и той же водой.

Принципы целостности, структурности, динамичности, системности, сформулированные в гештальтпсихологии применительно к психологической реальности, использо­вались и используются во многих направлениях психоло­гической науки. Однако лишь Л. С. Выготскому и Ж. Пиаже удалось соединить их с идеей развития, при-

1 Рубинштейн С. Л. Основы общей психологии. М., 1946, c. 69.

дать им новое звучание и дать новую жизнь в контексте своих теорий.

Закончим этот краткий экскурс в историю гештальтпсихологии оценкой этого направления, данной Л. С. Вы­готским. Сравнивая судьбу психоанализа, рефлексологии, персонализма и гештальтпсихологии, он писал: «Гештальт-психология тоже возникла первоначально из конкретных психологических исследований процессов восприятия фор­мы; здесь она получила практическое крещение; она вы­держала пробу на истину. Но, так как она родилась в то же время, что психоанализ и рефлексология, она проде­лала их путь с удивительным однообразием. Она охватила зоопсихологию - и оказалось, что мышление у обезьян тоже гештальтпроцесс; психологию искусства и этниче­скую - оказалось, что первобытное миропредставление и создание искусства тоже гештальт; детскую психологию и психопатологию - и под гештальт подошли и развитие ребенка, и психическая болезнь. Наконец, превратившись в мировоззрение, гештальтпсихология открыла гештальт в физике и химии, в физиологии и биологии, и гештальт, высохший до логической формулы, оказался в основе ми­ра; создавая мир, бог сказал: да будет гештальт - и стал гештальт, везде гештальт...

Эти судьбы, схожие, как четыре капли одного и того же дождя, влекут идеи по одному и тому же пути. Объ­ем понятия растет и стремится к бесконечности, по из­вестному логическому закону содержание его столь же стремительно падает до нуля. Каждая из этих четырех идей на своем месте чрезвычайно содержательна, полна значения и смысла, полноценна и плодотворна. Но возве­денные в ранг мировых законов, они стоят друг друга, они абсолютно равны между собой, как круглые и пус­тые нули; личность Штерна по Бехтереву есть комплекс рефлексов, по Вертгаймеру - гештальт, по Фрейду - сексуальность» 1 .

Следует учесть, что эти слова были написаны в 1927 г., то есть во время наивысшего расцвета гештальтпсихоло­гии. Сейчас, спустя 60 лет, можно сказать, что они ока­зались пророческими относительно судьбы центральной идеи гештальтпсихологии. Однако иная судьба постигла многие действительно реальные достижения этого науч­ного направления. Оно не забыто, и к нему исследователи

1 В ы г о т с к и й Л. С. Собр. соч., т. 1. М., 1982, с. 307-308.

возвращаются вновь и вновь, редко вспоминая его претен­зии на обладание универсальным объяснительным прин­ципом или мировым законом. Кстати, и сами представи­тели гештальтпсихологии, и в их числе Вертгеймер, ис­пытывая упорство и сопротивление фактов, а возможно, и влияние других научных традиций, нередко преступали впоследствии границы, очерченные гештальтпсихологией в 20-е годы. Иначе и не могло быть, так как М. Вертгеймер. В. Кёлер, К. Коффка, К. Левин были настоящими уче­ными. Поэтому было бы неверно видеть заслуги гештальтпсихологии лишь в борьбе с ассоцианизмом, рефлексоло­гией, бихевиоризмом. Подобная односторонняя оценка нередко встречается в литературе по истории психологии. Это тем более неверно, что, трансформированные временем (возможно, больше, чем критикой), эти направления, как и сама гештальтпсихология, живы до настоящего времени.

Из истории гештальтпсихологии следует извлечь еще один поучительный урок. Никакая методологическая кон­цептуальная схема, будь то принцип целостности, струк­турности, системности, не может непосредственно накла­дываться на исследуемую реальность. Необходима серь­езная теоретическая работа, связанная с осмыслением и конструированием предмета научного исследования. Этой-то необходимой работы представители гештальтпсихоло­гии не проделали. Они понимали психику как данность сознанию. И не вышли при этом за пределы адаптаци­онно-гомеостатического подхода, существовавшего в ес­тественных науках.

В основе гештальттеории лежат представления об устойчивости, равновесии, симметрии. Подобные представ­ления не позволяли выявить специфику активной психи­ческой деятельности, постоянно нарушающей равновесное состояние даже самых «хороших», равновесных, устойчи­вых и завершенных структур. Нам представляется, что существенные шаги, направленные на преодоление этой предвзятой концептуальной схемы, удалось сделать М. Вертгеймеру в его книге «Продуктивное мышление», которая в истории мировой психологической науки ока­залась не менее важным событием, чем классические ра­боты гештальтпсихологов в области изучения восприятия. Мы считали полезным предварить анализ этой книги дан­ной выше характеристикой гештальтпсихологии не только потому, что Вертгеймер был одним из ее основателей, но также и для того, чтобы, напомнив читателю о ней,

дать возможность ему самому проследить, как автор вы­ходит за границы гештальттеории, пытаясь понять реаль­ные механизмы учебной и творческой мыслительной дея­тельности.

Хотя первое издание этой книги было осуществлено Майклом Вертгеймером - сыном Макса Вертгеймера - в 1945 г., то есть уже после смерти отца, первые иссле­дования мышления были проведены и опубликованы еще в 20-е годы. Некоторые из них были известны Л. С. Вы­готскому. Мы говорим об этом, чтобы оправдать необхо­димость сделать еще один экскурс - на сей раз в область состояния психологии мышления в первые десятилетия XX в.

Хорошо известно, что психология стала отпочковывать­ся от философии и выделяться в самостоятельную науку во второй половине XIX в. Первые экспериментальные психологические исследования затрагивали преимущест­венно процессы ощущения, восприятия, памяти. Мышле­ние по-прежнему оставалось преимущественно предметом философских размышлений и логических исследований. Ассоциативная психология сконструировала мыслитель­ный процесс как ассоциацию образов и представлений, а в остальном довольствовалась логическим описанием процесса. На этой достаточно скудной основе стали кон­струироваться тесты измерения интеллекта.

Выделение психологии из философии привело к тому, что она утратила исходный культурный смысловой образ понятий «интеллект», «мышление», который складывался в философской традиции. И психология была еще доста­точно далека от того, чтобы построить свой собственный смысловой образ этих понятий. Нельзя сказать, что такие попытки не предпринимались. Они предпринимаются и до настоящего времени.

Понятие «интеллект», как и многие другие понятия современной науки, имело длительную историю. Оно яв­ляется культурно-историческим и несет на себе много­численные наслоения и напластования, предшествовавшие его современному употреблению. В этом сложность его определения, которая зафиксирована в психологической науке. Таких определений слишком много (свыше семи­десяти), для того чтобы какое-либо выбранное из них оказалось верным.

Эволюция понятия «интеллект» интересна и поучи­тельна тем, что при сохранности его смыслового образа

многократно видоизменялось его значение. Смысловой об­раз интеллекта задан, видимо, Платоном. Согласно Пла­тону, интеллект (нус) - это то, что отличает человече­скую душу от животной. Нус - надындивидуальное по природе творческое начало, приобщающее человека к бо­жественному миру. Аристотель наряду с таким интеллек­том допускает существование пассивного, преходящего, смертного интеллекта. В дальнейшем ранг интеллекта как бы все время понижается. Он начинает рассматриваться как способность человека к познанию (врожденная или благоприобретенная). Функции интеллекта операционали­зируются, становятся все более и более земными, чтобы не сказать утилитарными. Делаются попытки низвести интеллект к частной способности приспособления, к ре­шению лишь практических задач. В психологии начина­ется полоса измерений интеллекта как некоей операци­онально-технической функции, и психологи, осознающие ограниченность, а порой бессмысленность этих процедур, не без горечи определяют интеллект как то, что измеря­ется с помощью тестов на интеллект (число таких тестов уже более ста).

В зоопсихологии длительное время велись споры о том, где должна быть проведена граница между перцеп­тивной и интеллектуальной психикой. Замечательные ис­следования В. Кёлера, проведенные над антропоидами, с одной стороны, продемонстрировали наличие у них интел­лекта по критерию решения задач, а с другой - закрыли путь к изучению его процессуальных характеристик. Ин­теллект идентифицировался с видением хорошей струк­туры. Генезис этого видения оставался загадочным. Это привело к тому, что па первый план в исследованиях ин­теллекта стали выдвигаться акты усмотрения, инсайта, то есть интуитивные явления.

Таким образом, попытки определения интеллекта столкнулись с новыми трудностями, связанными с тем, что его смысловой образ включает в себя также и то, что носит наименование иррационального, интуитивного и описывается в таких терминах, как озарение, усмотрение, инсайт, а нередко и как откровение.

Понятие «интуиция» также достаточно древнее. Общим для его различных толкований является подчеркивание момента непосредственности в процессе познания в отли­чие (или в противопоставление) от опосредствованного, дискурсивного характера логического мышления. Это по-

нятие по сравнению с понятием «интеллект» развивалось в противоположном направлении. По мере того как поня­тие «интеллект» все более и более заземлялось (ср. жи­вотный интеллект, сенсомоторный интеллект, машинный интеллект и т. д.), понятие «интуиция» становилось все более и более возвышенным, несмотря на то что сама интуиция все чаще опускалась в глубины мозга или в тайны бессознательного. Возможна и другая размерность их сравнения. По мере того как понятие «интеллект» ста­новилось все более предметным, конкретным и содержа­тельным, понятие «интуиция» становилось все более бес­предметным и абстрактным. Оно вычерпывало из содер­жания понятия «интеллект» и вбирало в себя все то, что нельзя было объяснить, заземлить и операционализиро­вать. Постепенно понятие «интуиция» перешло границы понятия «интеллект», она стала рассматриваться как са­мостоятельная способность, сущность и т. п. Едва ли сле­дует говорить, что успехи в изучении интуиции оказались неизмеримо скромнее, чем в изучении интеллекта.

Наиболее интересными являются феноменологические описания фаз, предшествующих интуитивным актам. Но эти последние получают, как правило, отрицательные ха­рактеристики: бессознательность (ср. бессознательные умозаключения) и непредсказуемость, неуловимость во времени, мгновенность. Столь же непредсказуема и лока­лизация этих актов в пространстве. Мало этого, для обла­дания интуицией, согласно А. Бергсону, не требуется ни­каких специальных способностей или познавательных ор­ганов. Следует отметить любопытную особенность рассуж­дений и размышлений об интуиции. Ее всегда характери­зуют относительно некоторой точки отсчета, за которую, однако, принимается все тот же интеллект. Это встреча­ется как у ученых, рассматривающих интуицию в качест­ве инструмента интеллекта, так и у ученых, противопо­ставляющих интуицию и интеллект. Забавной иллюстра­цией этого являются попытки построения классификации интуитивных явлений в таких терминах, как инфраинтел­лектуальная, супраинтеллектуальная, ультраинтеллекту­альная интуиция и т. д. В переводе на нормальный чело­веческий язык - это интуиция с большим или меньшим количеством интеллекта, интуиция чувственная, рацио­нальная и иррациональная.

Наиболее интересные исследования интуиции - это описания уникальных случаев, которые, несомненно, обо-

гащают наши весьма смутные представления о том, что такое творчество. Отмеченная соотносительность или со­пряженность понятий «интеллект» и «интуиция» объяс­няет стойкость смыслового образа понятия «интеллект», несмотря на то что неоднократно предпринимались по­пытки его разрушить. Наиболее интересная из них сдела­на А. Бергсоном в его книге «Творческая эволюция», ко­торая не вполне адекватно воспринимается лишь как гимн интуиции, что, впрочем, соответствует замыслу ее автора. На самом деле в книге дана также превосходная харак­теристика интеллекта, его происхождения и функций. Можно сказать, что в ней содержатся пролегомены ко всякой будущей (а ныне уже становящейся реальностью) деятельностной трактовке интеллекта. Данный А. Берг­соном анализ интеллектуальной деятельности, несомнен­но, послужил основанием для более поздних работ в этой области М. Вертгеймера, П. Жане, Ж. Пиаже, А. Валлона, Л. С. Выготского, А. В. Запорожца и многих других, хотя далеко не все признавались в этом. Возможно, пер­вой причиной такого умолчания является то, что А. Берг­сон утратил культурный смысловой образ понятия «дей­ствие», который мы можем найти уже у Бл. Августина, равно как и образ понятия «деятельность», которым мы обязаны немецкой классической философии. Заметим, что облик этих понятий утрачен не только Бергсоном, и они также нуждаются в культурной реконструкции. Второй причиной умолчания, видимо, оказалась постулированная А. Бергсоном непреодолимость границы между интеллек­том и интуицией. Такую же границу он воздвиг между памятью тела и памятью души. Мало этого, давая содер­жательную характеристику интеллекта, А. Бергсон не мо­жет скрыть своего высокомерного и уничижительного от­ношения к нему и к практическому действию как его основанию. Мы не случайно упомянули о бергсоновской дихотомии в области памяти. Он последователен. Интел­лект может справиться с познанием неживой природы, но он останавливается перед познанием живого. И здесь ему ничто не поможет, даже прибавление к нему «мате­матических способностей, превосходящих человеческие силы», или «каких-либо счетчиков со сверхчеловеческим умом» и т. п., что напоминает первые журналистские опи­сания искусственного интеллекта. Для познания живого нужна интуиция. Можно выразить мысль Бергсона несколько иначе: для познания живого необходимо живое

познание, а не познание рассчитывающее, формальное, логическое и пр. А живое познание - это прерогатива интуиции, которая неизмеримо выше интеллекта.

Мы не будем анализировать, а тем более критиковать концепцию А. Бергсона, о которой Б. Рассел сказал, что она «служит прекрасным примером восстания против ра­зума». Анализируя это критическое сражение с разумом, В. Ф. Асмус писал, что «в поле действия появляются все новые и новые враги: восприятие, представление, понятие, интеллектуальные «символы», образы, теории. Интеллект, как стоглавая гидра, высылает все новые и новые формы, и борьба ни на мгновение не прекращается» 1 . Нам важно было проиллюстрировать, хотя бы на одном примере, мно­гочисленные попытки разрушить смысловой образ интел­лекта. Теория А. Бергсона действительно служит наибо­лее ярким примером таких попыток. В своем пристрастии к живому он даже инстинкт ставил выше интеллекта.

Однако разрушить этот смысловой образ не удалось даже такому выдающемуся мыслителю (и превосходному писателю), как А. Бергсон. Он по-своему, но в ряду дру­гих интеллектуальных начинаний в XX в. многое сделал для того, чтобы внести живую, а не только логическую основу в познание. Но ни «убийства» интеллекта, ни раз­рушения его смыслового образа не получилось, как не по­лучилось этого у У. Джемса, противопоставлявшего тео­ретической немощи интеллекта религиозный опыт и ми­стическое познание. А. Бергсон скорее дал основания для оживления полумертвого, лишенного воли к действию и живого смысла интеллекта, который был предметом ис­следования и уже стал предметом измерения в современ­ной ему психологической науке. В этом оживлении, как это ни парадоксально, большую роль сыграло строгое очерчивание и отграничение от интеллекта «фантома ин­туиции», являющегося, по словам В. Ф. Асмуса, носите­лем «чистой» теории в учении А. Бергсона. Интуиция, вопреки желанию А. Бергсона, предстала перед наукой, и прежде всего перед психологией, не только как terra incognita, но и как зона ближайшего и более отдаленного развития исследований интеллекта. Область, очерчиваемая понятием «интуиция», представляет собой вызов, пригла­шение посетить и познать эту землю. И ученые, которые

1 А с м у с В. Ф. Историко-философские этюды. М., 1984, с. 248.

не утратили веры в мощь человеческого интеллекта, от­важиваются на такое путешествие.

Макс Вертгеймер, несомненно, принадлежал к их чис­лу. Он превосходно представлял себе ситуацию в психо­логии мышления того времени. Его не удовлетворяли под­ходы к анализу мышления, развитые в ассоцианпзме и би­хевиоризме, особенно их приложение к педагогической теории и практике. Достаточно сурово он оценивал и сравнительно новое направление психологических иссле­дований мышления, развиваемое представителями Вюрц­бургской школы. Хотя он и соглашался с тем, что учет роли задачи - это важный фактор, но он является все же внешним. Не удовлетворяло его состояние философ­ской и логической проблематики исследований мышления. Отдавая должное новым направлениям исследования в этих областях: диалектике, феноменологии, прагматизму и т. д., - Вертгеймер не находил в них конкретных ответов на интересующие его вопросы. Особенно резко он настаи­вал на недостаточности формально-логического анализа мышления средствами традиционной логики и более позд­них ее вариантов.

Целью его собственных исследований мышления было изучение не формальных механизмов и операций и не внешних факторов, способствующих или препятствующих мышлению. Он ставил задачу поиска смысла живого, до­казательного, творческого процесса мышления, отчетливо понимая при этом, что живой процесс упорно сопротив­ляется концептуализации. С этим связаны его постоянные оговорки относительно предварительности вводимой и ис­пользуемой им терминологии и готовность обсуждать дру­гую терминологию. Его поиски имели не только академи­ческий характер. Он преследовал цель усовершенствова­ния, можно даже сказать, реформирования, школьного образования. Образование должно быть подлинно разви­вающим, а не отупляющим, оно должно ориентироваться на сильные, а не слабые стороны учащихся. Распростра­ненные в школьной практике установки на механические упражнения, на заучивание, на формирование привычек действовать вслепую, оперировать элементами и частями, не видя целого, и связанные со всем этим требования да­вать немедленные ответы он считал следствием того, что в основе педагогики, методик обучения и дидактики ле­жит ассоциативная психология и формальная логика, Вертгеймер видел в психологических исследованиях мыш-

ления будущие новые научные основания перестройки школьного обучения.

На протяжении всей книги Вертгеймер скрупулезно отмечает, а порой восхищается подлинно творческими ре­шениями, которые ему удавалось наблюдать у дошколь­ников, школьников и взрослых (например, какое чудо этот переход от слепоты к прозрению, к пониманию сути дела!). Он не устает возмущаться и протестовать против натаскивания учащихся, против задалбливания у них сле­пых, механических и бессмысленных приемов и навыков решения. Производит большое впечатление его нежела­ние верить в умственную неполноценность кого бы т» ни было, будь то примитивные народы, глухие дети или дети, которых педагоги уже отнесли к умственно отста­лым. Выражаясь современным языком, он тщательно ищет пути их реабилитации и анализирует причины по­добных оценок. Такие причины он находит в социальных стереотипах, стандартах предметной деятельности и в са­мом школьном образовании, его критериях оценки уча­щихся.

Исследования Вертгеймера полны педагогического оп­тимизма, смешанного с горечью и язвительностью, вы­званными современной ему педагогической психологией в дидактикой ассоцианистского и бихевиористского типа. Он не только превосходный экспериментатор-исследователь, но и замечательный педагог-новатор, постоянно ищущий новые пути развития творческого мышления и творческо­го понимания школьников. В этом ему помогала не толь­ко широкая образованность и высокая культура (помимо психологического, он имел математическое и музыкальное образование), но и собственный опыт решения творческих задач в геометрии, который частично описан в книге.

Знание, согласно Вертгеймеру, - двусмысленное поня­тие. Знание слепой связи между светом и выключателем сильно отличается от открытия связи между средством в целью. Именно на второй тип знания ориентируют обу­чение его исследования. Как и А. Бергсон, Вертгеймер предвидел появление вычислительной техники и предуп­реждал против уподобления процесса обучения учащихся эксплуатации вычислительной машины, которая не осна­щена дополнительными приспособлениями, необходимыми для того, чтобы она могла действовать в измененной си­туации.

В книге представлен богатейший материал, относящий-

ся к истории замечательных научных открытий: Гаусс, Галилей, Эйнштейн и уникальные с психологической точ­ки зрения беседы с последним. Вертгеймер был, по-види­мому, единственный психолог, отважившийся беседовать с великим ученым «на его территории» о проблемах твор­чества в науке и механизмах творческого мышления. Пси­хологическая реконструкция творческих открытий для Вертгеймера не самоцель. Он решает главную задачу - показать принципиальную структурную общность меха­низмов творчества у представителей примитивных наро­дов, у учащихся, у великих ученых. Это еще одно сви­детельство его педагогического оптимизма.

Говоря о психолого-педагогических аспектах книги Вертгеймера, нельзя обойти молчанием его внимание к проблемам этики, нравственности, личности. Это то, что непременно должно учитываться в обучении. Последнее не должно быть ориентировано лишь на решение сравни­тельно узких, специальных задач. Дети должны получать радость от открытия для себя мира. Задания должны быть содержательными, и главная привлекательность их должна быть в их выполнении, а не во внешних формах вознаграждения. Последнее лишь отвлекает от содержа­тельной работы. Проблемная ситуация, согласно Вертгей­меру, не является чем-то замкнутым в себе, поэтому-то она ведет нас к решению, к структурному завершению. Точно так же решенная задача не должна быть завершен­ной вещью в себе. Она снова может функционировать как часть, которая заставляет нас выходить за ее пределы, побуждает рассматривать и осмысливать более широкое поле. Часто это длительный процесс, характеризующийся драматическим преодолением препятствий. По этому по­воду Вертгеймер замечает, что это верно не только в отношении отдельных лиц, но и в отношении социума, так как великие проблемы передаются от поколения к поколению и индивид действует прежде всего не как ин­дивид, а как член группы, выходящий не только в соци­альное, но и в историческое поле (ср. с культурно-исто­рическим полем Л. С. Выготского).

Подведем первые итоги. Выдающийся представитель гештальтпсихологии, один из ее основателей, категориче­ски возражает против:

Формальной интерпретации процесса мышления как ассоциации ощущений, восприятий и прочих элементов опыта;

формально-логического описания и анализа реше­ния задачи как последовательности логических операций;

формального следования дидактическим правилам: последовательность изложения, наглядность и т. д.;

формального, механического заучивания знаний;

формальной диагностики умственного развития;

формальной оценки достижений учащихся в обу­чении.

В книге мы непрерывно наталкиваемся на протесты против всех и всяческих закоснелых, отвердевших форм. Сам автор чаще всего оперирует понятиями «структура», «организация», «целое». При этом акцент ставится не на внешних особенностях и свойствах структуры, а на при­роде ее внутренних связей и отношений между элемен­тами.

Прежде чем перейти к характеристике психологиче­ского анализа продуктивного мышления, данного Верт­геймером, хотелось бы сделать одно отступление. Чита­тель, видимо, уже догадался, что одна из задач настоящей вступительной статьи состоит в том, чтобы преодолеть известный «схематизм сознания», который сложился в психологической литературе (не только отечественной) относительно гештальтпсихологии. Он упакован в несколь­ких словах: главное - отношение между фигурой и фо­ном. Именно эти отношения - единица анализа в этом научном направлении. И еще одно: изоморфизм между оптическим, мозговым и феноменальным полями. Подоб­ные схематизмы складываются относительно любого на­учного направления спустя десятилетия после его перво­начального оформления. Они иногда складываются даже у последователей того или иного направления, не говоря уже о представителях других направлений. Так и мы знаем о гештальтпсихологии преимущественно от пред­ставителей других научных направлений, выступавших по отношению к ней чаще всего в роли критиков, а сле­довательно, и искавших в ней в основном слабые, а не сильные стороны.

Замечательной особенностью исследований продуктив­ного мышления Вертгеймера является то, что и фигурно-фоновые отношения, и изоморфизм трех различных полей выступают у него не автоматически, не как данное, а как заданное, как проблема, которую нужно решать.

Выделение фигуры из фона или выделение проблемной ситуации - это не «рецепция данности». Применительно

к процессу решения Вертгеймер использует, разумеется, «зрительную» терминологию, идущую еще от первых ис­следований Кёлера, например видение, усмотрение и т. п., но это у него, как правило, не одноактный, не одномо­ментный процесс. Он использует метод феноменологиче­ского исследования, как делал это ранее при изучении восприятия, но это не феноменология интуитивизма, не со­зерцание сущностей в процессе «феноменологической ре­дукции» Гуссерля.

Повторим, Вертгеймера интересует динамика, те­чение живого процесса мышления. Такие феномены, как интуиция и инсайт, - лишь моменты этого процесса.

Вертгеймер, например, пишет, что новая мысль появи­лась не в качестве некоего возможного высказывания, об­щего положения или веры, но как «интуиция»: усмотре­ние в структурированной фигуре внутренней связи... Эта интуиция быстро кристаллизовалась в два способа дейст­вий. Он как бы возвращает интуитивным актам их за­конное место, которое они занимали в учении Платона, где интуиция была одним из средств интеллекта. Други­ми словами, он не только восстанавливает прежний смыс­ловой образ интеллекта, но и дает собственную интерпрета­цию и делает его предметом экспериментального иссле­дования. В продуктивном мыслительном процессе, описанном Вертгеймером, несколько упрощая, можно вы­делить следующие основные стадии.

А. Возникновение темы. На этой стадии возникает чувство необходимости начать работу, чувство «направ­ленной напряженности», которая мобилизует творческие силы.

Б. Восприятие темы, анализ ситуации, осознание проб­лемы. Основной задачей этой стадии является создание интегрального, целостного образа ситуации, говоря со­временным языком, ее образно-концептуальной модели, адекватной той ситуации, которая возникла в связи с выбором темы и которая является сферой кристаллизации проблемы, подлежащей решению.

В. Работа над решением проблемы. Она в значитель­ной степени протекает неосознанно (решение может прий­ти ночью), хотя предварительная и весьма напряженная, сознательная работа необходима. Эта предварительная ра­бота может рассматриваться как средство создания специ­альных средств (А. А. Ухтомский назвал бы их функцио­нальными органами) для решения проблем. Примером мо-

жет служить тренировка в визуализации проблемной ситуации, превосходно описанная Вертгеймером.

Г. Возникновение идеи решения (инсайт). Эта стадия хорошо описана не только Вертгеймером, но и многими авторами до и после него. Однако природа явления оста­ется неясной.

Д. Исполнительская стадия, не требующая и особых пояснений.

Мы несколько стилизовали собственные описания Верт­геймера, которые сам он называет сложными (читатель будет судить об этом сам), для того чтобы легче было выделить основные особенности подхода автора к продук­тивному мышлению и его исследовательской стратегии.

Вертгеймер был и, видимо, остается до сего времени непревзойденным мастером анализа предметного и кон­цептуального содержания проблемных ситуаций. В нем удивительным образом сочетались педагог-предметник, методист, ученый-геометр (или физик, когда речь идет об анализе творчества Галилея и Эйнштейна) и психолог - исследователь мышления. Его успех в изучении продук­тивного мышления в значительной степени связан имен­но с этим. К сожалению, до настоящего времени в этой области немало работ, в которых тщательный анализ опе­рационально-технической стороны мыслительного процес­са повисает в пустоте, поскольку он либо не связан с предметным содержанием, либо само предметное содер­жание искусственно, то есть беспредметно. Это же спра­ведливо по отношению к психолого-педагогическим иссле­дованиям учебного процесса, ведущегося по явно слабым учебникам. Поэтому, кстати, Вертгеймер скептически от­носился к количественной обработке результатов собст­венных исследований. Понимание, а особенно прозре­ние - это не статистический феномен.

Следовательно, «оптическое поле», то есть предметное содержание, проблемную ситуацию в учебной деятельно­сти необходимо организовать должным образом.

Ситуация должна быть неясной, незавершенной, вы­зывать ощущение «направленной напряженности», побуж­дать к поиску способов и средств ее изменения, к пре­вращению ее в четкую, завершенную ситуацию. Именно это представляет собой важное условие перехода от пло­хого гештальта к хорошему.

Оптическое поле - это первый член «изоморфной триа­ды». Опустим мозговое поле, так как в этой книге Верт-

геймер не возвращается к своим гипотезам относительно принципов его организации (над ними продолжал рабо­тать В. Кёлер). Обратимся к феноменальному полю, ко­торое он описывает в «зрительных» или в «визуальных» терминах. Эта терминология в описании продуктивного мышления довлела над Вертгеймером не случайно и вовсе не только потому, что его первые исследования были по­священы зрению. Видимо, это было и результатом его бесед с Эйнштейном, начавшихся в 1916 г., и его собст­венного творческого опыта в геометрии. Вертгеймер прин­ципиально не согласен с бытующим и до настоящего вре­мени аксиоматическим допущением, согласно которому мышление является вербальным по своей природе и ло­гика обязательно связана с языком. При большой насы­щенности книги подобной визуальной терминологией: ви­дение, усмотрение, перецентрирование, образ и т. п.- понятие «феноменальное поле» в ней практически не встречается. По сути дела, Вертгеймер дал описание ви­зуального мышления, но, к сожалению, не ввел этого по­нятия. Уже после его кончины понятие «визуальное мыш­ление» ввел другой представитель гештальтпсихологии - Р. Арнхейм, который высоко ценил исследования Вертгеймера.

Таким образом, мы можем констатировать, что, иссле­дуя новую предметную область - продуктивное мышле­ние, - Вертгеймер существенно трансформировал исход­ные понятия гештальтпсихологии, то есть понятия опти­ческого и феноменального полей. Исчезло и представле­ние об их изоморфизме. Первое поле предстало как исход­ная предметная ситуация, второе - ее новое видение - как результат ее преобразования. Возникает важный во­прос: что же является средством такого преобразования? Это уже не мозговое поле, как в случае восприятия кажу­щегося движения. Мы говорили выше, что этим понятием Вертгеймер перестал пользоваться. Из всего контекста ис­следования, из его, так сказать, фактуры с необходи­мостью следует (и читатель в этом может убедиться сам), что между оптическим и феноменальным полем находится поле предметных и социальных действий, то есть поле деятельности, которая является не только средством их преобразования, но и средством их конструирования. Предварительная система действий, описываемая Верт­геймером как в терминах стадий, шагов, фаз, так и в терминах собственно действий, может способствовать или

препятствовать возникновению актов интуиции, а послед­няя в свою очередь также развертывается в систему дей­ствий. То есть действие выступает в качестве обязатель­ного условия формирования гештальта, независимо от того, хороший он или плохой, исходный или завершающий. В этом пункте уместно привести положение А. Н. Ле­онтьева о том, что «осуществленная деятельность богаче, истиннее, чем предваряющее ее сознание» 1 . Это положе­ние в полной мере относится к исходным исследователь­ским установкам и их воплощенным результатам. Это от­носится не только к Вертгеймеру, но к любому ученому, который руководствуется не только исходными установ­ками, а следует в своей деятельности и за развитием ее предметного содержания.

Внимательный читатель сможет найти в книге новый, непривычный для классической гештальтпсихологии кон­цептуальный аппарат, относящийся к описанию деятель­ности и действий. Здесь н понятия (или их аналоги) предметных значений или предметных обобщений, функ­циональных и операциональных значений, здесь есть и прототип описания функциональной (автор называет ее логической) структуры действий и даже ее модель, вы­раженная в абстрактных логических понятиях. Вертгеймер, однако, подчеркивает, что это не логическая абстракция, а логические средства описания структуры действий, структурных особенностей их психологической картины, которая сильно отличается от логической абстракции.

Известно, что книга «Продуктивное мышление» была написана в 1936-1943 гг., но неизвестно, когда же про­водились отдельные экспериментальные и историко-науч­ные исследования, вошедшие в нее. Видимо, это 30-е го­ды. Примерно в те же годы Л. С. Выготский и Л. С. Са­харов изучали процессы формирования понятий у школьников, под руководством Л. С. Выготского Л. И. Бо­жович, А. В. Запорожец, Р. Е. Левина проводили иссле­дования развития речи и практической интеллектуальной деятельности у детей. К этому же времени относится и публикация известной книги Л. С. Выготского «Мышле­ние и речь». В середине 30-х годов А. В. Запорожец изучал мышление глухонемых детей и, подобно Вертгей­меру. Доказывал их интеллектуальную полноценность.

1 Леонтьев А. Н. Избранные психологические произведе­ния, т. 2. М., 1983, с. 168.

В 1938 г. он прочитал доклад «Действие и интеллект», который был опубликован лишь в 1986 г. 1 К сожалению, эти исследовательские циклы проводились независимо друг от друга, но общность подходов просматривается. Установление сходства и различий в методах и концеп­туальном аппарате в исследованиях Вертгеймера и шко­лы Выготского - интересная задача, решение которой важно не только для истории психологии, но и для ее дальнейшего развития.

Мы не ставили своей целью реферирование книги Вертгеймера или описание ее архитектоники. Наша за­дача состояла в том, чтобы обрисовать хотя бы схемати­чески научный и практический контекст того времени, в которое автор работал над проблематикой продуктивного мышления, и показать, что он во многом опередил свое время. К слову сказать, Ж. Пиаже пришел к деятельност­ной трактовке мышления и признал действие единицей его анализа лишь в последние годы своей жизни.

В заключение вернемся к проблеме соотношения ин­теллекта и интуиции. Выше речь шла о том, что интуи­ция весьма своеобразно становилась областью научного исследования. Это происходило за счет интеллекта. К ин­туиции относили все непознанное в механизмах мышле­ния, а также то, что признавалось принципиально непо­знаваемым, не поддающимся исследованию и пониманию. Затем начинается обратный процесс. Некоторые интуитив­ные акты опредмечиваются, становятся доступными для изучения интеллектуальными, в том числе и интуитив­ными средствами. Во всяком случае, живое познание и мышление (включающее в себя интеллект и интуицию) уже стали предметом вполне добротного, эксперименталь­ного научного исследования, а некоторые из перечислен­ных явлений - даже объектом моделирования.

Таким образом, мы можем фиксировать подвижность границ между двумя сферами исследования - интеллек­том и интуицией. На смену периода упрощения понятия «интеллект» приходит период его обогащения, что на сей раз происходит за счет сферы интуитивного. Но этот про­цесс идет с обратным знаком.

Интеллект начинает представляться и осмысливаться как некоторая суперпозиция всех его многообразных форм

1 Запорожец А. В. Избранные психологические труды, т. 1. М., 1986.

(сенсомоторных, образных, вербальных, знаково-символи­ческих, дискурсивных и пр.). Что касается интуиции, то она начинает выступать как возможная особенность каж­дой из них и по-прежнему как относительно автономная форма, но все же форма интеллекта. Можно предполо­жить, что, когда понятие «интеллект» займет свое место в ряду предельных абстракций, являющихся содержатель­ными, а не пустыми, оно станет ближе к своему культур­ному смысловому образу.

Несмотря на серьезные достижения в исследованиях интеллекта (достаточно еще раз упомянуть имена М. Вертгеймера, Л. С. Выготского, Ж. Пиаже), прежде­временно говорить о познании механизма интуиции. Од­нако важно уловить новую тенденцию и еще раз под­черкнуть стойкость и живучесть смыслового образа ин­теллекта, существующего в культуре, по сравнению с уступчивостью науки и техники к его деформациям. Он еще не полностью восстановлен даже в психологии, ко­торая в последние годы нередко довольствуется не очень богатыми компьютерными метафорами. Это наводит на грустные размышления, тем более что компьютерные ме­тафоры чаще всего имеют своим первоисточником ту же психологию. Иногда даже создается впечатление полного тождества между компьютерными метафорами, которыми оперируют психологи и лингвисты, и когнитивными мета­форами, которыми оперируют специалисты в области ин­форматики и вычислительной техники. И для тех, и для других интеллект нередко выступает в качестве некото­рого устройства, предназначенного для решения задач.

Подобная трактовка человеческого интеллекта с необ­ходимостью приводила и приводит к переоценке реальных и проектируемых возможностей искусственного интеллек­та. Из описаний продуктивного мышления Вертгеймера следует, что главным в этом процессе является не столь­ко операционально-технические процедуры, направлен­ные на решение уже сформулированной задачи, сколько сама формулировка задачи, постановка проблемы. Имен­но на этой стороне мыслительного процесса должно быть сконцентрировано внимание исследователей. К этому только сейчас приходят специалисты в области информа­тики и искусственного интеллекта. Наиболее проница­тельные из них начинают осознавать, что будущие сис­темы искусственного интеллекта смогут решать любые проблемы, но они не смогут их ставить. Постановка проб-

лем - это прерогатива человека. Нельзя сказать, что это новая мысль. Она высказывалась задолго до появления вычислительной техники. О. Мандельштам, обсуждая воз­можности машинной поэзии, писал: «Машина живет глу­бокой и одухотворенной жизнью, но семени от машины не существует» 1 . Книга Вертгеймера. несомненно, помо­жет если и не преодолеть компьютерные метафоры в психологии и когнитивные метафоры в информатике, то во всяком случае, существенно обогатить их содержание.

Мы считали необходимым и полезным уделить некото­рое внимание проблеме «первообраза» интеллекта и ука­зать на наличие различных тенденций в его развитии и модификациях. Тенденции симплификации и амплифика­ции - это не только достояние истории науки. Они живы и сегодня, причем тенденция симплификации, к сожале­нию, пока еще является преобладающей. Не потому ли мы с такой легкостью говорим об искусственном интеллек­те, об интеллектуальной революции. Прежде чем делать заключение о реальности этих явлений, необходимо либо восстановить в правах гражданства прежний культурный облик (архетип) интеллекта, либо построить новый, либо, что еще лучше, сделать и то, и другое.

При выполнении этой работы, несомненно, следует учитывать исследования Макса Вертгеймера, которые се­годня звучат как вполне современные. Причину непрехо­дящего значения работ Вертгеймера хорошо объяснил Б. М. Теплов: «Через все труды Вертгеймера красной нитью проходит тенденция: от мертвой, сухой, абстракт­ной, формалистической психологии университетских ка­федр и лабораторий - к конкретной «жизненной» психоло­гии, к «естественному способу мышления жизненно ощу­щающего человека»...» 2 . Эта оценка, данная Б. М. Тепло­вым в 1935 г., справедлива и сегодня.

Я убежден, что книга М. Вертгеймера будет с благо­дарностью встречена и по достоинству оценена научной общественностью.

В. П. Зинченко

1 Мандельштам О. - «Россия», 1922, № 2, с. 23-24.

2 Теплов Б. М. Избр. труды. Т. И. М., 1985, с. 219.